Уже почти полчаса Жизель просидела в комнатке без окон. Старенький радиатор почти не согревал помещение. Не для того ли ее заставляют ждать, чтобы еще усилить страх, и так овладевший всем ее существом, чтобы проще было сломить ее сопротивление? Что им известно? Кто им рассказал? Какой из ее обманов был разоблачен? Она нервно заплетала и расплетала косички из бахромы своей шали. Она рисковала стольким сразу, не в состоянии справиться одновременно с двумя проблемами, уже, впрочем, слившимися в одну большую из-за Ивонны. И как ей быть теперь, когда профессор Вердайан вырвал у нее обещание молчать? Как ей расхлебать эту кашу? Выиграть время. Нужно выиграть время, чтобы подретушировать истину. Вести себя так, словно она ни к чему не причастна. Сказать им, что обещала Андре Ларивьеру помочь провести экскурсию, а она начинается меньше чем через час…

После чудовищной ссоры с Аделиной, не оставившей ей иного выхода, кроме преступления, Жизель в смятении пыталась продумать до конца свой план, когда раздался телефонный звонок. Звонила Ивонна. Это случалось так редко, что Жизель даже не узнала бесцветный заикающийся голос.

— Дом тетушки Леонии? Позовите, пожалуйста, Жизель Дамбер.

— Я слушаю, — ответила заинтригованная Жизель.

— О, Жизель, как хорошо, что я тебя нашла… Это Ивонна… Мне очень нужно с тобой поговорить. — Интонация поднималась и опускалась на каждом слоге, словно сестра не владела своим голосом.

— Я тебя слушаю, — повторила Жизель. Она пыталась говорить спокойно, несмотря на то что сама была на грани истерики.

— Нет, не так… Ты не понимаешь… Мне нужно с тобой поговорить… по правде… — закончила Ивонна, совсем как маленькая девочка.

— Что случилось? — спросила Жизель, призвав на помощь все свое терпение.

— Ты не поверишь… счастье… катастрофа…

И под конец бессвязного рассказа, где одно незаконченное предложение сменялось другим, Ивонна выдохнула:

— Я ухожу от Жака.

— А дети? — не удержалась Жизель, подскочив на другом конце провода.

— Именно поэтому я и хочу с тобой поговорить, чтобы ты поняла… Если бы ты только знала…

Взглянув на часы, Жизель что-то быстро прикинула и немного неуверенно, ожидая отказа, предложила единственный выход, пришедший ей в голову:

— Приезжай ко мне, если хочешь. Потом вместе поедем в Париж. А завтра утром я сюда вернусь. Никому не нужно об этом знать. Все останется между нами.

— Приеду, как только смогу, — не колеблясь ни секунды, ответила Ивонна.

И это ее старшая сестра, никогда не рассказывавшая о своей личной жизни, ненавидевшая водить машину в темноте и совсем не умевшая ориентироваться на местности!

— Я найду дорогу, — уверенно заявила она. Ее голос снова стал твердым. — Спасибо, Жизель… Я знала, что могу на тебя рассчитывать. Я еду.

И когда она наконец приехала, блистая своей белокурой красотой, только подчеркнутой нервным напряжением, и рухнула в единственное кресло в кабинете, поджав под себя длинные ноги с нежной кожей, не знающей эпиляции, и произнесла прелестным ротиком банальнейшие слова «Я встретила Его», — ей и в голову не пришло, что поневоле она стала сообщницей в куда более серьезном деле.

Внезапно Жизель подняла голову, заслышав быстро приближавшиеся шаги. Дверь отворилась, впустив слегка поникшего Жан-Пьера Фушру. У него был озабоченный вид, и он глянул на нее с таким выражением, что ей почудилось, будто он ее подозревает. «Он и правда похож на Альберта Гора», — невольно подумала она, искоса рассматривая черные волосы, аккуратно разделенные пробором, прямой нос, волевой изгиб рта над квадратным подбородком. «У него тот же галстук, что и вчера вечером», — обратила внимание Жизель. И она уставилась на красные и синие полоски, прекрасно сочетавшиеся с белой рубашкой и темно-синим пиджаком. Почему он молчит? И где Лейла Джемани? Неожиданно Жизель очень захотелось увидеть эту женщину: с ней она, может быть, сумела бы поговорить…

Словно в ответ на это невысказанное пожелание дверь снова отворилась: инспектор Джемани проскользнула в комнату и встала позади своего начальника, готовая исполнять все его приказания. Тут же все умственные построения Жизель о молчаливой поддержке, которую принесет ей присутствие Лейлы, разлетелись вдребезги, и комната вокруг нее закружилась.

— Хотите воды? — без всякого выражения спросила инспектор Джемани.

Жизель кивнула. Дверь открылась, закрылась, открылась снова, и вот уже перед ней стоит прозрачный стакан. Она отпила маленький глоток. Комиссар Фушру так и стоял, не открывая рта. Молчание становилось невыносимым, и Жизель, собравшись с силами, произнесла:

— Я обещала господину Ларивьеру помочь с экскурсией сегодня во второй половине дня. Если можно перенести этот разговор… Потому что уже почти два часа…

Вопреки опасениям Жизель комиссар не поднял недоверчиво брови, не сказал с убийственной иронией, что судебная полиция не обязана ей подчиняться, не процитировал ей абзац из статьи «икс» Уголовного кодекса, согласно которой он может задержать ее на время, необходимое для ведения следствия. Хуже того — он не сказал ничего. Ни один мускул не дрогнул на его бесстрастном лице, ничто не проскользнуло в изучающих ее серых глазах… Казалось, немота поразила и Лейлу Джемани, она потянулась к своей сумке, и это движение обрисовало выпуклость на правом боку. «Неужели у нее там револьвер?» — тупо подумала Жизель, а обрывки журнальных статей и теленовостей уже замелькали у нее в голове вместе с лавиной технических терминов: «Мангурин 357 магнум», «38 специальный, два дюйма»… Избирательная память механически продолжала свою работу, в то время как Жизель изо всех сил пыталась разделить два образа Лейлы: ту, кого она хотела в ней видеть, — тайную союзницу, подругу, сестру, и ту, кем она была на самом деле, — инспектором полиции.

— Все соберутся в доме тетушки Леонии. Я им понадоблюсь, — услышала она собственный глухой голос, все еще безнадежно продолжая цепляться за свою роль.

— Вам повезло, мадемуазель Дамбер, — наконец произнес комиссар Фушру. — Мы тоже должны присутствовать на экскурсии и не собираемся никоим образом препятствовать вам в исполнении ваших обязанностей. Мы поедем туда вместе в половине третьего. Но до этого у нас есть достаточно времени, чтобы выслушать ваш рассказ о том, что же все-таки произошло вчера вечером, о чем вы спорили с мадам Бертран-Вердон и что вы делали в ее комнате в двадцать один пятьдесят. Мы вас слушаем…

Случилось худшее. Но и это было почти облегчением, лишь бы только они не узнали ничего больше — о краже тетрадей. Жизель увидела, что Лейла открывает блокнот, и поняла, что отступать некуда. Она признала все, что могла, изменив лишь кое-что, чтобы не впутывать Ивонну.

— У нас с мадам Бертран-Вердон вышел… спор по поводу сегодняшнего собрания. Она собиралась объявить о некоторых изменениях… Она хотела сократить расходы на зарплату персоналу…

— Она собиралась вас уволить? — прямо спросил Жан-Пьер Фушру.

— Не исключено, — согласилась Жизель. — Она собиралась сообщить членам ассоциации о своем решении уехать на год в Соединенные Штаты, о помолвке с виконтом де Шареем и… о некоторых других проектах.

— Каких?

— Она хотела преобразовать ассоциацию… Недавно потерялся ключ и какой-то документ в компьютере. Мадам Бертран-Вердон считала, что это моя ошибка, и обвинила меня в некомпетентности… Вчера вечером я обнаружила этот документ и решила тут же отнести ей. Когда я пришла, она как раз ужинала, и, не желая ее беспокоить, я просунула распечатку ей под дверь.

— Почему вы скрыли от нас все это? — сухо спросил комиссар Фушру.

— Я не думала, что это имеет какое-то значение, — просто ответила Жизель.

— Прошу вас, мы сами решим, что имеет значение, а что нет, — отрезал он. — Я полагаю, вы в курсе м-м-м… диетических пристрастий мадам Бертран-Вердон?

— Да, более или менее, — признала Жизель, слегка сбитая с толку вопросом, но уверенная, что теперь в разговоре не всплывет имя Ивонны.

— Тогда вы должны знать, что она принимала все виды лекарств, и в частности снотворное.

— Я знаю, что она мучилась бессонницей.

— А вас, мадемуазель Дамбер, мучает бессонница?

— Иногда, — призналась она.

— И вы принимаете снотворное?

— Достаточно редко.

— Достаточно редко, — повторил комиссар Фушру, выделяя каждый слог. — У вас есть рецепт?

— Мой зять — врач, — вместо объяснения ответила она. Как это похоже на игру в пинг-понг!

— Довольно удобно иметь в семье врача. А как, по-вашему, он бы объяснил тот факт, что в варенье из розовых лепестков, употребляемом мадам Бертран-Вердон каждый вечер перед сном, экспертиза обнаружила большую дозу хальсиона, которая могла бы оказаться смертельной для человека, более… восприимчивого к подобного рода ядам?

— Я не знаю, — совсем тихо прошептала Жизель, бездумно пытаясь оторвать одну из кистей своей шали.

— Я думаю, что знаете, мадемуазель Дамбер. Потому что это вы подмешали вчера вечером порошок хальсиона в варенье, которое мадам Бертран-Вердон съела, как обычно, около десяти часов вечера. У нас есть свидетель. И я задаюсь вопросом: почему?

Жизель глотнула воды, вздохнула поглубже и решительно ответила:

— Я хотела, чтобы она заснула. У нее был трудный день отчасти по моей вине. Я чувствовала себя виноватой… Я не была уверена, что она выпьет свое лекарство, а когда она его не принимает…

— А когда она его не принимает, она не в состоянии скрыть свой маниакально-депрессивный синдром, — закончил он за нее. — И вы боялись вспышки. Но я повторяю свой вопрос: почему?

— Я хотела, чтобы она заснула, — настаивала Жизель. — Это не преступление…

— В данном случае этот оборот употреблен не совсем удачно. Вам не кажется, мадемуазель Дамбер? Я согласен, причиной смерти мадам Бертран-Вердон было не снотворное, но между вашим поступком и поступком убийцы, несомненно, есть какая-то связь. Какая? В данный момент мы не знаем, но это всего лишь вопрос времени и терпения. Мы продолжим этот разговор вечером. И я буду вам благодарен, если до того времени вы не сделаете никаких попыток покинуть деревню. В противном случае мне придется помешать вам, прибегнув к законным средствам, которыми я располагаю. Кстати, как вы вернулись в Париж вчера вечером?

— На машине, — еле вымолвила она. И тут же поправилась, осознав свой промах: — Автостопом.

— Автостопом, вот как, — эхом повторил он. — Не могли бы вы сообщить нам координаты подбросившего вас водителя?

Жизель отрицательно покачала головой. Комиссар Фушру настаивал:

— А описать машину?

Жизель поджала губы, не проронив ни звука.

— Так я и думал, — заявил Жан-Пьер Фушру, не повышая голоса. — В таком случае, кажется, лучшее, что мы можем сделать, — это вместе отправиться в дом тетушки Леонии, где нас ждут. Вы присоединитесь к нам там, инспектор?

— Хорошо, господин комиссар, — ответила Лейла Джемани, а покорная Жизель поднялась и двинулась к двери, распахнутой перед ней Жан-Пьером Фушру.

Оставшись одна, Лейла натянула резиновые перчатки, аккуратно взяла стакан, который она принесла Жизель, и положила его в пластиковый пакет. Она не могла не задуматься о том, какие же незаданные вопросы помогли молодой женщине вновь обрести уверенность во время этого допроса, когда паузы казались красноречивее слов. Прежде чем присоединиться к толпе посетителей, сгрудившихся у входа в дом тетушки Леонии, она вместе с офицером судебной полиции произвела кое-какие манипуляции с блестящей ручкой на правой дверце новенького «рено», припаркованного на площади Лемуан.