Сегодня утром я повел матушку к маникюрше. Ее морщинистые ручки так дрожали, что пришлось их приклеивать скотчем к маникюрному столику. Но результатом она осталась довольна. У нее снова розовые ногти.

Карамельно-розовые.

В «Кафе де Пари» нас никто не заметил. Мне стоило невероятных усилий обратить на себя внимание официанта в жилетке с огромным подносом морского коктейля. Он вежливо попросил меня подождать минутку и возвратился изрядно взбешенный, потому что его клиент в это время громко жаловался на низкое качество обслуживания. Плешивость этого добродушного малого и глубокие морщины вокруг глаз, его манера циркулировать между столиками с таким автоматизмом, словно он впервые пошел пешком под одним из них, вселили в меня уверенность, что когда-то очень давно один молодой человек, очень похожий на него, был без памяти влюблен в мою матушку. Я спросил столик возле окна, лучший во всем ресторане, тот, который когда-то украшали розой и каждую неделю ставили цветок разного цвета.

— Столик заказан.

— Я могу заказать его на следующую неделю?

— Это невозможно.

— Почему?

— Дама с маленьким мальчиком обедают здесь каждую среду.

— Вы по-прежнему прячете шарики под салфетку ребенка?

— Нет, мы прячем там коллекционные машинки. Малыш обожает автомобили.

В каком-то смысле этого следовало ожидать. В жизни все повторяется до бесконечности. Через десять лет жена снова возьмет в заложники своего мужа, сама не зная зачем. После ее смерти муж снова встанет на ноги так же быстро, как он когда-то упал. Его мать снова слетит с катушек и будет жевать герань по утрам. А мальчуган снова найдет у себя под салфеткой под видом солдатика или компьютерной игры отчаянное признание официанта, без памяти влюбленного в его матушку.

Я заказал говядину по-бургундски. В ресторане я теперь не ем ничего другого. Я часто ловлю себя на том, что, выловив мясо из подливки, я пытаюсь рассмотреть его поближе. Я ищу там подозрительный кусок. Недостающий элемент.

Теперь я живу с мамой. В доме, в котором я вырос и в котором она прожила с моим отцом сорок пять лет. Она не может больше обходиться одна. Врачи говорят, что ее слабоумие будет только прогрессировать. Они говорят, что она живет как бы в прошлом и принимает меня за ребенка десяти лет. В ее сознании мы все в 1980 году. Поэтому она все время и спрашивает (объясняют мне врачи), где мой отец. Когда я кушаю дома, я использую для этого максимально возможное количество посуды. Например, я специально разрезаю куриную грудку на три части, чтобы испачкать столько же тарелок. Четвертую тарелку я оскверняю с помощью пюре. Йогурт я ем из миски двумя разными чайными ложками. Потому что мама может мыть посуду часами, и это, кажется, единственный вид деятельности, который еще способен доставить ей удовольствие. Иногда я просыпаюсь среди ночи, иду на кухню и тру помидоры на все керамические тарелки. Потом я засовываю их в духовку и жду, когда они подгорят. Я знаю, что завтра у мамы будет счастливый день.