В ночь, когда рухнули стены, я забилась в угол, и моей единственной целью было дожить до рассвета.

Я не знала, выживет ли мир вместе со мной.

Я думала, это была самая долгая ночь в моей жизни. Я ошибалась.

Вот самая долгая ночь в моей жизни, когда я иду бок о бок со своим врагом, скорбя по Иерихону Бэрронсу и утопая в осознании собственной вины.

А ночь все тянется и тянется. Каждый миг мне кажется вечностью. Я шепотом считаю от одного до шестидесяти, снова и снова, отсчитывая проходящие минуты. Я думаю, что когда между мной и его смертью пройдет достаточно много минут, острота боли может притупиться, и я смогу сделать вдох, не чувствуя, как в сердце вонзается нож.

Мы не делаем остановок для еды или сна. В сумке у него есть мясо Невидимых, которое он периодически жует на ходу. Это означает, что он может продолжать идти намного дольше, чем я. Когда-нибудь мне потребуется отдых. Перспектива потерять сознание в его присутствии совсем меня не привлекает.

В моем арсенале есть оружие, которое я к нему еще не применяла. И я не сомневаюсь, что у него тоже есть кое-что в запасе. Наше перемирие хрупкое, как яичная скорлупа, и мы оба на взводе.

— Где Темный Король? — спрашиваю я, надеясь, что минуты потекут быстрее, если я немного отвлекусь. — Это его книга там гуляет на свободе. Я слышала, он хочет, чтобы она была уничтожена. Почему он сам не позаботится об этом? — Я вспоминаю о рыбной ловле и забрасываю свою сеть на Невидимых, надеясь, что туда попадется что-то полезное. Пока я не узнаю, насколько силен Дэррок, и не начну лучше понимать, что творится в моем темном зеркальном озере, я должна буду играть очень осторожно. Я не сделаю ни одного опрометчивого шага, который поставил бы под угрозу мою миссию. От этого зависит воскрешение Бэрронса.

Он пожимает плечами.

— Он давным-давно исчез. Некоторые говорят, что он совсем обезумел и его теперь вряд ли что-то волнует. Другие верят, что он не может покинуть тюрьму Невидимых и лежит, погребенный в гробнице из черного льда, уснув навеки. А кое-кто заявляет, что Короля никогда и не было в тюрьме и что раскаяние из-за смерти его возлюбленной — это единственные оковы, которые его сдерживают.

— Это похоже на любовь. А эльфы не могут любить.

— Спорный вопрос. Я узнаю себя в тебе и нахожу это… захватывающим. Это делает меня менее одиноким.

Перевод: «Я для него зеркало, и эльф наслаждается своим собственным отражением».

— Так вот о чем мечтают эльфы — избавиться от одиночества?

— Немногие эльфы могут выносить одиночество. Некоторые утверждают, что энергия, направленная на самого себя, которая не находит отражения в другом существе или отскакивает от него, попросту рассеивается. И потом не остается ничего. Возможно, они ошибаются.

— Как аплодисменты для Динь-Динь, — усмехаюсь я, — и Зеркала тому подтверждение.

Он многозначительно смотрит на меня.

— Вот из чего сделаны эльфы? Из энергии?

Он снова многозначительно смотрит на меня и становится похожим на В’лейна. Я понимаю, что он никогда не будет обсуждать то, из чего созданы Эльфы — ни со мной, ни с любым другим человеком.

Его мания величия отнюдь не уменьшилась за все то время, пока он был смертным. Напротив, я подозреваю, что она увеличилась. Сейчас Дэрроку знакомы обе стороны, и это дает ему тактическое преимущество над эльфами. Он понимает мотивацию человеческих поступков и становится от этого более опасным. Мысль об энергии я загнала в дальние уголки сознания, чтобы подумать об этом позже. Железо влияет на эльфов. Почему? Потому что энергию, из которой они состоят, можно каким-то образом закоротить?

— Ты признаешь, что у вас есть недостатки? — продолжаю настаивать я.

— Мы не совершенны. Что есть Бог? Давай вспомним ваши убеждения на этот счет. Согласно вашим мифам, он был слишком разочарован своими изначальными достижениями при создании вашей расы, поэтому сделал вторую попытку. Но мы-то, по крайней мере, обуздали наши недостатки. А ваш Бог оставил все как есть. За какие-то несколько тысяч лет ваши представления о сотворении мира стали намного абсурднее наших. И вы еще удивляетесь, что мы, имеющие более миллиона лет за плечами, не помним наши корни.

Во время разговора мы оказываемся совсем близко друг к другу и одновременно осознаем это. Мы мгновенно отскакиваем назад, устанавливая между нами достаточную дистанцию. Так каждому из нас легче предупредить возможную атаку другого. Часть меня находит это занятным.

Принцы еще не появились. И я рада этому. Хотя они больше не влияли на меня в сексуальном плане, их присутствие было очень пугающим. Они заставляли меня чувствовать себя необычайно опустошенной, утратившей что-то важное, виноватой и преданной в том смысле, который я не могла — да и не хотела — понимать.

Не знаю, было ли причиной для таких ощущений то, что однажды я находилась под ними, потерявшая чувство собственного достоинства, которое словно вырезали из меня. Или они так влияли на всех людей? Интересно, был ли материал, из которого Темный Король сотворил их, настолько чуждым и ужасным, что они стали для нас эквивалентом космической черной дыры? Их неописуемая красота только ухудшала дело. Их совершенство подобно краю черной дыры, откуда нет возврата. Я вздрагиваю.

Я помню.

Я никогда не забуду. Трое принцев и невидимый четвертый, двигающиеся вокруг меня, во мне.

Потому что Дэррок приказал им. Этого я тоже никогда не забуду.

Я думала, что быть изнасилованной ими — это ужасно, что глубоко внутри у меня вырвали что-то важное, и это изменило мою врожденную сущность. Я ничего не знала о боли и о том, что на самом деле может изменить меня. Сейчас я знаю.

Мы выходим из леса и оказываемся в низине, наш путь теперь пролегает по полям, погруженным в темноту, посеребренную лунным светом.

Сейчас я забываю про свои расставленные сети. В горле застыл комок, и все силы уходят на то, чтобы переставлять ноги, сохраняя при этом бесстрастное выражение лица. Я упорно двигаюсь по моей чертовой жизни в предрассветной темноте, и мне кажется, что это будет продолжаться вечно.

Я тысячу раз проигрываю в голове сцену на скале, представляя себе, что она закончилась по-другому.

Густая трава и тонкие стебли растений доходят мне до талии, а некоторые достают даже до груди. Если в этих зарослях и есть какие-то животные, то они, судя по всему, держатся на расстоянии. Будь я на их месте, то тоже не решилась бы подойти ближе. Вокруг нас все затихает, воздух становится теплее и наполняется запахом экзотических ночных растений, я узнаю аромат жасмина и жимолости.

Оказалось, что в этом месте рассвет происходит так же внезапно, как и закат. Только что небо было темным, в следующую секунду оно розовеет и, наконец, становится голубым. Ночь сменяется днем за считанные секунды.

Я пережила ночь. Делаю маленький, осторожный вдох.

Когда моя сестра была убита, я обнаружила, что при свете дня мое горе непостижимым образом становится легче. Я понятия не имела, почему. Может быть, это происходит просто для того, чтобы поддержать нас, людей, придать нам сил для следующей одинокой и мрачной ночи.

Я не знала, что все это время мы находились на возвышенности, до тех пор, пока наш путь не привел нас на вершину плато. Пораженная, я смотрю на раскинувшуюся передо мной долину.

На холме по ту сторону долины раскинулся он, возвышаясь над землей на протяжении нескольких миль во все стороны.

Белый Дворец.

Снова у меня возникает необъяснимое ощущение неизбежности. Я знаю, что жизнь, так или иначе, привела бы меня сюда. В любой реальности я бы сделала тот же выбор, который привел меня к порогу этого здания.

Дворец возлюбленной Темного Короля, ради которой он убил Светлую Королеву, был так огромен, что разум отказывался это постигать. Я поворачиваю голову из стороны в сторону, вверх и вниз, пытаясь охватить его взглядом. Только отсюда, за много миль от Дворца, можно получить полную картину. Было ли это местом, куда Бэрронс пытался привести меня? Если так, то почему? Лгал ли Риодан, когда нашел меня на вершине скалы и сказал, что путь обратно в Дублин проходил через МЭВ — Межпространственные Эльфийские Впадины, как я называла осколки эльфийской реальности, которые появились в нашем мире после падения стен.

Стены.

Молочно-белые стены отражают солнечный свет и так блестят, что я начинаю щуриться.

Небо за Дворцом (я даже думаю о нем только с большой буквы, настолько он превосходит обычное жилище) приобретает ослепительно синий цвет, который существует только в Фэйри. Это оттенок, который невозможно встретить в человеческом мире. Есть определенные эльфийские цвета, которые состоят из мириадов соблазнительных оттенков, и на эти цвета можно смотреть бесконечно. От неба нельзя оторвать взгляд, так же, как и от Зала Всех Дорог.

Я с трудом перевожу взгляд обратно на Белый Дворец. Я рассматриваю его, скользя взором от основания к вершине крыши, от террасы к башне, от сада к фонтану, а затем к башенке.

Как Лента Мебиуса многоуровневой структуры на пейзаже Эшера, Дворец приковывает к себе внимание. Это огромное здание, и мне кажется, что он постоянно меняет очертания. Это огромное напряжение для глаз и испытание для разума. Но я видела эльфов в их истинном обличье. И теперь я нахожу происходящее… успокаивающим. Я кое-что ощущаю в своем мертвом черном сердце. Я не понимаю, как там может еще хоть что-то жить, но это так. Это не совсем полноценное чувство, а лишь его эхо. Слабое, но неоспоримое.

Дэррок смотрит на меня. Я делаю вид, будто не замечаю этого.

— Твоя раса никогда бы не построила вещь такой красоты, цельности и совершенства, — говорит он.

— Как и не создала бы Синсар Дабх, — парирую я.

— У маленьких созданий есть только мелочи.

— Самолюбие больших созданий так огромно, что они не замечают мелочей, — бормочу я. Таких мелочей, как ловушки. Но я не говорю этого вслух.

Но он уже догадался. Рассмеявшись, он говорит:

— Я запомню это предупреждение, МакКайла.

Затем Дэррок рассказывает мне, что после того, как он нашел первые два Зеркала на аукционе в Лондоне, ему пришлось учиться пользоваться ими. Сначала было несколько десятков бесплодных попыток, прежде чем он сумел установить постоянную связь с реальностями эльфов. Оказавшись внутри Зеркал, он несколько месяцев потратил на поиск входа в тюрьму Невидимых.

Когда он говорит о своих испытаниях и победах, в его голосе слышится гордость. Лишенный своей эльфийской сущности, он не только выжил, хотя никто из его расы не верил в это, но и достиг цели, за которой гнался, будучи еще эльфом. Из-за которой его и изгнали.

Он чувствует, что превосходит других представителей своей расы.

Я слушаю и анализирую все, что он говорит мне, нащупывая брешь в его броне. Я знаю, что у эльфов есть такие качества, как высокомерие, надменность, насмешливость и снисходительность. Слушая его, я добавляю еще гордость, мстительность, нетерпеливость и злорадство. Мне нравится этот список.

Какое-то время мы еще разговариваем, внимательно наблюдая друг за другом. Я рассказываю ему о своем детстве в Эшфорде, о моих первых впечатлениях от Дублина и о моей любви к быстрым машинам. Он рассказывает мне чуть больше о своем грехопадении, о том, что он сделал и почему. Мы соревнуемся в стремлении разоружить друг друга в пустой откровенности, которая не открывает ничего важного.

Пока мы пересекаем равнину, я спрашиваю:

— Зачем идти в тюрьму Невидимых? Почему не пойти к Видимому Двору?

— И дать Эобил возможность окончательно прикончить меня? В следующий раз, когда я увижу эту суку, она умрет.

Так, значит, он для этого и взял мое копье — чтобы убить королеву? Он забрал его без моего ведома, так же, как В’лейн. Но как? Он больше не был эльфом. Неужели он съел так много Невидимых, что превратился в мутанта с непредсказуемыми возможностями?

Я вспоминаю тот день, когда оказалась в церкви, окруженная Темными Принцами, тогда я направила копье на себя. Затем последовал бросок копья к основанию алтаря, брызги святой воды, шипение пара. Как он тогда заставил меня отбросить его? И как он теперь забрал его у меня?

— Королева сейчас в Видимом Дворе? — снова забрасываю я свою сеть.

— Откуда мне знать? Я же был изгнан. Меня бы убил первый же Видимый, который, увидев меня, решил бы, что я отыскал путь назад.

— Разве у тебя нет союзников при Видимом дворе? Разве вы с В’лейном не друзья?

Он пренебрежительно фыркает.

— Мы вместе сидели в ее Высшем Совете. Хотя он и говорил о превосходстве эльфов и о нашем праве снова свободно ходить по земле, забыв об ограничивающем нас отвратительном Договоре — как будто люди могут ограничивать своих Богов! — когда доходит до действий, В’лейн, как всегда, становится комнатной собачкой Эобил. Он всегда ею был. Теперь, по вине моих более безгрешных собратьев, я — человек, и они презирают меня.

— Мне казалось, что ты говорил, будто они чествуют тебя как героя за то, что ты разрушил стены и освободил их.

Его глаза сужаются.

— Я сказал, будут. Скоро. Меня будут воспевать как спасителя нашей расы.

— Значит, ты пошел в тюрьму Невидимых. Это было рискованно.

Я говорю это, чтобы заставить его продолжить рассказ. Пока он говорит, я могу сфокусироваться на его словах и на моей цели. Молчание — вовсе не золото, оно смертельно. Это пустота, которая наполняется призраками.

— Мне были нужны Охотники. Когда я был эльфом, я мог просто позвать их. Но, став смертным, мне пришлось идти и искать их самому.

— Я удивлена, что они не убили тебя сразу же, как только увидели.

Охотники ненавидят людей. Чернокожие, крылатые демоны не любят никого, кроме самих себя.

— Смерть не доставляет им наслаждения. Это слишком быстро и окончательно.

В его глазах мелькает тень воспоминаний. Я понимаю, что, когда он нашел Охотников, они делали с ним нечто такое, отчего он долго-долго кричал.

— Они согласились помочь мне в обмен на вечную свободу. Они научили меня есть Невидимых. После того, как я обнаружил слабые места в стенах тюрьмы, откуда раньше сбегали Невидимые, я заделал их.

— И стал единственным, кто мог вытащить их в город.

Он кивнул.

— Если мои более темные собратья собирались освободиться, то они должны были благодарить за это только меня. Я обнаружил, как связать Зеркала и создать проход в Дублин через Белый Дворец.

— Почему именно через это измерение?

— Из всех исследованных мной измерений, лишь это остается более стабильным, несмотря на некоторые… неудобства. Кажется, проклятие Крууса имеет небольшой эффект в этой реальности. Оно может только расколоть измерения, чего легко можно избежать.

Я называю их МЭВ, но не говорю этого ему. Это выражение заставляло Бэрронса смеяться. Немногое вызывало его смех.

Я думаю, что держу себя под контролем, что я избавилась от всякой слабости. Мысли о моем предназначении сделали меня непроницаемой. Я была не права. Мысль об улыбке Бэрронса влечет за собой другие видения.

Обнаженный Бэрронс.

Танцующий.

Темноволосая голова запрокинута назад.

Он смеется.

Эта картинка не просто медленно всплывает в моей памяти, как это иногда бывает во сне или в фильмах. Нет, она врывается в мой разум реактивным снарядом, взрываясь четкими деталями. На месте взрыва образуется грибовидное облако боли, и я начинаю задыхаться в нем.

Я не могу дышать. И зажмуриваю глаза.

Белозубая улыбка светится на его загорелом лице. Я был повержен, но снова поднялся. Ты никогда не поставишь меня на колени.

Я пошатываюсь.

Но он не встал, ублюдок. Он оставался лежать.

С моим копьем в спине. Как я могу день за днем пытаться выполнить свою миссию, если его нет рядом, чтобы помочь мне? Я не знаю, что мне делать и какие принимать решения.

Я не могу пережить это горе! Я оступаюсь и падаю на одно колено. Обхватываю голову руками.

Дэррок моментально оказывается рядом и помогает мне встать. Его руки обвиваются вокруг меня.

Я открываю глаза.

Он так близко, что я вижу золотые крапинки в его медных глазах. Морщинки в уголках глаз и вокруг рта. Неужели он так много смеялся, будучи смертным? Мои руки сжимаются в кулаки.

Он мягко касается моего лица, убирая волосы назад.

— Что случилось?

Ни картинка, ни боль не ушли из моей головы. Я не могу долго находиться в таком состоянии. Через секунду я окажусь на коленях, крича от горя и ярости, и моя миссия полетит ко всем чертям. Дэррок увидит мою слабость и убьет меня, или сделает что-нибудь похуже. Но я каким-то образом должна выжить. Я не знала, как много времени мне потребуется, чтобы найти Книгу и научиться ею пользоваться. Я облизываю губы.

— Поцелуй меня, — говорю я, — крепко.

Он поджимает губы.

— Я не дурак, МакКайла.

— Просто сделай это, — рычу я.

Я наблюдаю за ним, пока он взвешивает все за и против. Мы похожи на двух скорпионов. Он сомневается. И восхищен.

Когда он целует меня, Бэрронс исчезает из моей головы. Боль отступает.

На губах моего врага, любовника моей сестры и убийцы моего любовника, я чувствую вкус наказания, которое я заслужила. Приходит забвение. Это снова делает меня сильной и хладнокровной.

Всю мою жизнь мне снились дома. В моем подсознании есть целый район, куда я могу попасть только во сне. Но мои ночные визиты туда я могу контролировать не больше, чем сны о Холодном Месте. Иногда меня одаривают новым посещением, иногда — нет. В определенные ночи двери открываются легко, а в другие — я стою снаружи, будучи не в состоянии попасть внутрь, и жажду чуда, что находится за дверью.

Я не понимаю людей, которые говорят, что не могут вспомнить свои сны. За исключением воспоминаний о Холодном Месте, которые я начала блокировать давным-давно, я помню все свои сны. Когда я просыпаюсь утром, их обрывки парят в моем разуме, и я могу либо выпрыгнуть из постели и забыть их, либо собрать все кусочки и обдумать.

Я где-то прочитала, что сны о домах — это сны о наших душах. В этих вместилищах нашего подсознания мы складываем свои потаенные секреты и желания. Возможно, поэтому некоторые люди не помнят такие сны — они просто не хотят помнить. Девушка, которую я знала в старших классах, однажды сказала мне, что ей тоже снились дома, но они всегда были черными, как смоль, и ей никогда не удавалось блокировать эти сновидения. Она ненавидела эти сны. Но она не самый подходящий вариант для примера.

Мои дома огромны, они наполнены солнечным светом и музыкой, окружены садами и фонтанами. И по каким-то причинам там всегда много кроватей. Больших кроватей. Их намного больше, чем нужно. Я не знаю в чем тут дело, но, кажется, это может означать, что я слишком много думаю о сексе.

Иногда я беспокоюсь, что в моем сознании недостаточно места для снов и реальности. Что я перегружаю им свой ограниченный мозг, и однажды не смогу сохранить разделяющую их стену. Интересно, может, это и есть старость?

С годами я начала подозревать, что все эти дома, которые мне снились, были разными крыльями одного и того же огромного дома.

Сегодня я поняла, что это была правда.

Почему все эти годы мне снился Белый Дворец?

Откуда я могла знать о его существовании?

Теперь, когда я уже и так ходила по острию, я могла кое в чем признаться. Всю мою жизнь я тайно боялась, что под красивой внешностью и тщательно поддерживаемой ухоженностью, я, ну… психопатка.

Никогда не относитесь с пренебрежением к хорошо одетой красотке.

Настоящие мудрецы всегда плохо одеты. Нужно время, чтобы модно одеваться, хорошо выглядеть и правильно подавать себя. Чтобы постоянно выглядеть счастливой и иметь идеальную внешность требуется приложить много усилий, энергии и научиться концентрироваться. Если вы встречаете таких людей, спросите себя, отчего они бегут.

Еще в колледже я начала подозревать, что во мне есть двойственность. Были времена, когда я, без видимой причины, чувствовала себя прямо… что ж, «убийственно» было единственно верным для этого словом. Я поняла, что чем больше у меня было занятий, тем меньше времени было задумываться об этом.

Иногда мне становится интересно, неужели до моего рождения кто-то показал мне сценарий или одарил неожиданными вспышками памяти. Это самое худшее дежавю. Я отказываюсь верить, что была выбрана на эту роль.

Глядя на Белый Дворец, я уже знала, как он выглядят изнутри, и в то же время понимала, что никак не могла знать об этом. Интересно, я на самом деле псих? Может, ничего этого не происходит, потому что на самом деле я заперта в обитой войлоком комнате в какой-нибудь лечебнице, и меня мучают галлюцинации. Если так, то я надеюсь, что врачи скоро сменят мои лекарства. Что бы я ни принимала — это не помогает.

Я не хочу идти туда.

Я хочу пойти туда и остаться навсегда.

Двойственность — мое второе имя.

У Дворца было огромное количество входных дверей, к которым можно было пройти через тщательно ухоженные сады.

Мы с Дэрроком входим в один из садов. Сад такой прекрасный, что смотреть на него почти больно. Мы идем по дорожке из блестящих золотистых камней, вдоль которой высажены экзотические кусты с ароматными цветами, а над дорожкой нависают изогнутые ветви серебристых деревьев.

Ослепительно-жемчужные скамейки так и манят отдохнуть от солнца под кронами, кажущими кружевными, а шелковые кушетки пестреют под шифоновыми балдахинами. Стебли изгибаются, а цветы тянутся к свету. Меня обдувает идеально теплый ветерок, не слишком жаркий и не душный, а такой же теплый и влажный, как секс.

Мне снился такой же сад. Немного другой, но очень похожий.

Мы проходим мимо фонтана, который разбрызгивает в воздухе капли сверкающей воды. Тысячи цветов разных ослепительных оттенков желтого окружают его: бархатные лютики и восковые тюльпаны, сливочные лилии и цветы, которые не существуют в нашем мире.

На секунду я вспоминаю об Алине, потому что она любила желтый, но эта мысль пахнет смертью и приносит с собой другие страхи. Я отворачиваюсь от красочного фонтана и фокусируюсь на ненавистном лице и голосе моего спутника.

Он начинает давать мне указания. Говорит, что мы ищем комнату с зеркалом в шикарной золоченой раме — примерно десять футов в высоту и пять в ширину. Последний раз, когда он видел комнату, она была пуста, в ней не было другой мебели, кроме зеркала. Коридор, в который выходила эта комната, был светлым, просторным, с полом из цельного белого мрамора. Стены коридора были таким же белыми, а между высоких окон красовались блестящие росписи.

Обращай внимание на белый мраморный пол, учит он меня, когда он был здесь в последний раз, такой пол был только в двух крыльях здания. Полы в других частях Дворца были золотыми, бронзовыми, серебряными, радужными, розовыми, мятно-зелеными, желтыми, лавандовыми и еще много каких оттенков. Иногда встречаются малиновые. Если я увижу черный пол, то я должна немедленно вернуться.

Мы входим в округлую прихожую с высоким стеклянным потолком, который поглощает солнечный свет. Полупрозрачные серебристые стены и пол отражают небо в таких мельчайших деталях, что, когда облака, похожие на взбитые сливки, проплывают над головой, у меня возникает ощущение, что я иду по ним. Что за хитрый дизайн! Комната в небесах. Создала ли его возлюбленная Короля? Или это сделал для нее Темный Король? Мог ли кто-то, способный создать такой ужас, как Невидимые, сотворить такое чудо? Солнечный свет лился на меня сверху, ласкал меня, отражаясь от стен и пола.

Мак версии 1,0 подключила бы айпод, растянулась бы на диване и зависла здесь на несколько часов.

Мак версии 5,0 содрогнулась. Даже столько солнца не могло согреть навсегда замерзшие части ее души.

Я понимаю, что забыла о своем враге. Я снова поворачиваюсь к нему.

Возможно, говорит Дэррок, что комната, которую мы ищем, все еще выходит в один из этих беломраморных коридоров.

Это привлекает мое внимание.

— Возможно?

— Дворец перестраивает себя. Одно из неудобств, о которых я говорил.

— Да что с вами, эльфами, такое? — взрываюсь я, — Почему все должно меняться? Почему вещи не могут просто быть такими, какими они были созданы? Почему дом не может быть нормальным домом, а книга — нормальной книгой? Почему все должно быть так сложно? — Я хочу вернуться в Дублин — сейчас же — найти книгу, выяснить, что нужно сделать и сбежать из этой чертовой реальности.

Он не отвечает, но мне это и не нужно. Если бы эльф спросил меня, почему яблоко, в конце концов, гниет, или люди, в конце концов, умирают, я бы пожала плечами и сказала, что это в природе человеческих вещей.

Изменчивость в натуре эльфийских вещей. Они всегда становятся чем-то еще. Это самое важное, что нужно помнить, имея дело с чем-нибудь эльфийским. Этому я научилась от Теней. Интересно, насколько дальше они развились с тех пор, как я в последний раз их видела?

— Иногда он очень сильно перестраивает себя, — продолжает Дэррок, — а в другой раз он слегка изменяет несколько крыльев. Однажды Дворец заставил меня потратить несколько дней, чтобы найти комнату, которая была мне нужна. Обычно я нахожу ее быстрее.

Дней? Я поворачиваю голову и смотрю на него. Я могу застрять с ним здесь на несколько дней?

Чем скорее мы начнем, тем лучше.

Дюжина коридоров выходят из прихожей, некоторые хорошо освещены, другие — окутаны мягким полумраком. Дворец излучает благополучие и умиротворенность. Все-таки это огромный лабиринт, и я жду, что он укажет нам путь. Хотя я часто видела его во снах, мне не знакома эта прихожая. Мне кажется, что Дворец такой огромный, что снов всей человеческой жизни не хватит на то, чтобы осмотреть его целиком.

— Во Дворце есть несколько комнат с Зеркалами. Та, которую мы ищем, имеет единственное зеркало. — Дэррок пристально смотрит на меня. — Избегай других зеркал, если ты наткнешься на них. Не смотри в них. Я не буду препятствовать твоим экспериментам, но все же хочу тебя защитить.

Правильно. И Белый Дворец на самом деле черный.

— Ты говоришь так, словно мы разделимся, — я удивлена. Он так много трудился, чтобы заполучить меня на свою сторону. Теперь он позволяет мне уйти? Разве я была так убедительна? Или у него есть козырь в рукаве, о котором я не знаю?

— Мы не можем позволить себе тратить здесь время. Чем дольше я здесь, тем больше шансов для кого-то найти мою книгу.

— Мою книгу, — поправляю я.

Он смеется:

— Нашу книгу.

Я решаю промолчать. Книга — моя, а он умрет в тот же момент, как только я получу ее и узнаю, как ею пользоваться. Возможно, Дэррок умрет еще раньше, если перестанет быть полезным.

Он опирается спиной о стену и скрещивает руки на груди. В этой небесной комнате он похож на золотого ангела, прислонившегося плечом к облакам.

— Мы оба можем получить все, что нам нужно, МакКайла. Перед нами не будет преград, если мы будем вместе. Никто и ничто не сможет остановить нас. Ты понимаешь это?

— Я имею право использовать ее первой, — к тому времени, как подойдет очередь Дэррока использовать Книгу, его уже не будет в живых. Нет, подождите, уничтожение было бы для него слишком легкой смертью.

Я хочу убить его.

— У нас еще есть время, чтобы решить, кто и что сделает с Книгой первым. Но сейчас мы друзья или нет?

Насмешка вертится на кончике языка, это ничего не значащие слова. Зачем он задает мне глупые вопросы? Я так легко могу солгать. Ему следует судить по моим поступкам, но я не делюсь с моим врагом этим советом.

— Мы друзья, — просто говорю я.

Он показывает на ближайший коридор справа от меня, с темно-розовым полом, и поворачивает в первый коридор слева от него, который сверкает темной бронзой.

— Что мне делать, если я найду его? — спрашиваю я. Не похоже, чтобы у нас были сотовые телефоны, запрограммированные друг на друга.

— Я оставил метку у тебя на затылке. Нажми на нее пальцами и позови меня.

Он уже отвернулся и начал удаляться вглубь коридора. Я зашипела ему в спину. Скоро придет день, когда я удалю его метку, даже если мне придется содрать кожу до костей. Я бы сделала это сейчас, если бы не боялась испортить метку Бэрронса. Это все, что у меня осталось от него. Его руки прикасались ко мне там, такие нежные и такие собственнические.

Дэррок оборачивает и с улыбкой предупреждает меня:

— Если ты найдешь Зеркало и вернешься в Дублин без меня, я выслежу тебя.

— Как и я тебя, Дэррок, — говорю я тем же легким, предупреждающим тоном. — Даже не думай вернуться без меня. Может, я и не поставила на тебе метку, но я найду тебя. Я везде найду тебя.

Я говорила правду. Охотник превратился в дичь. Он был одной из моих целей, и останется ею. Пока я не решу спустить пусковой крючок. Больше никакого бегства. Ни от чего.

Он останавливается и смотрит на меня через плечо. Крошечные золотые искорки в его глазах разгораются ярче, и он резко выдыхает.

Если я знаю эльфов так хорошо, как мне кажется, то я сейчас здорово завела его.

Я шлепнула последний экземпляр моей листовки на уличный фонарь и вбила гвоздь. Я говорю только о том, что срабатывает, и умалчиваю о том, что нет. Настало время, когда лучше соврать.

Я засовываю конфету в рот и перемещаюсь стоп-кадром к следующему уличному фонарю на моем пути. Я знаю, что мои листовки действуют. Я видела результаты. Пара ши-видящих уже покинули аббатство. Я беру на себя все заброшенные дела Мак, та еще дерьмо-мешалка скажу я вам, посылаю к черту все правила и уставы Ро, но продолжаю говорить ей то, что она хочет слышать.

Еще две конфеты и протеиновый батончик, я заканчиваю здесь свои дела и бросаюсь по тротуару в мое любимое место. Теперь у меня есть свободное время, и я собираюсь провести его, кружа по Честеру, круша и ломая все, что попадется мне в радиусе десяти кварталов вокруг него.

Я иду по улице вся такая важная.

РиО и его люди здесь, по крайней мере, я так думаю. Пока никого не вижу, но продолжаю надеяться. Вообще-то, они бесят меня. Они угрожали мне.

Никто не смеет угрожать Меге.

Я смеюсь. Что это за паб, если посетители не могут попасть туда? Я не могу держать их снаружи всю ночь, ведь я охочусь с Защитниками и убиваю то, что они ловят, и сегодня я достаточно навредила. Джейни поймал меня однажды вечером и сказал, что они убьют меня за это. Он слышал истории о них и теперь сторонится. Говорят, что они не больше люди, чем эльфы.

Я говорю ему, что пусть эти придурки только попытаются сделать мне какую-нибудь гадость. Знаете, есть кое-что другое, чего я никому не рассказываю. Когда я нанесла удар Охотнику, случилось что-то странное. Тьма поднялась по всему мечу и немного вошла в мою руку. По руке пошла зараза, как от занозы. Несколько дней мои вены были черными, и вся рука была холодная, как у мертвеца. Пришлось носить перчатку, чтобы спрятать это. Я даже думала, что могу потерять руку, и мне придется научиться сражаться правой.

Сейчас, вроде, все выглядит нормально.

Так что я особо не рвусь снова убить Охотника.

Но мне кажется, что я стала быстрее. И приказы Ро уже не вызывают во мне желания конфликтовать так, как раньше.

Думаю, я даже могу утереть нос РиО и его чувакам, и мне хочется это проверить. Вот бы показать Мак, но с того времени, как я в последний раз видела ее, прошло больше трех недель. С тех пор, как мы ворвались в библиотеку, я ее не видела.

Бэрронса тоже нигде нет.

Я не волнуюсь. Не по мне это. Я просто живу. Дергаются только малолетки.

Но я, конечно, все же хочу, чтобы Мак появилась. И чем скорее — тем лучше.

Синсар Дабх за несколько последних дней появлялась в разных частях города. Однажды ночью она замочила с десяток людей Джейни, эта книга словно играла с нами. Разделила нас и убивала одного за другим.

Я начинаю думать, а не ищет ли эта штука меня?