Я никому об этом не говорила, но, когда я только приехала в Дублин, у меня была тайная фантазия, которая не давала мне сломаться в самые трудные минуты.

Я притворялась, что нас всех обманули, что тело, присланное в Ашфорд, принадлежит не Алине, а какой-то другой светловолосой студентке, которая удивительно на нее похожа. Я категорически отказывалась признавать, что зубные слепки, на сопоставлении которых настоял папа, полностью совпали.

Я бродила по Темпл Бар Дистрикт, охотилась за убийцей своей сестры и притворялась, что в любой момент заверну за угол и увижу там ее.

Она посмотрит на меня, ошеломленно и испуганно спросит: «Младшая, что случилось? Мама и папа в порядке? Что ты тут делаешь?» И мы обнимемся, рассмеемся, я пойму, что все было просто кошмарным сном и что он закончился. Мы выпьем пива, пойдем по магазинам, отыщем пляж на каменистом побережье Ирландии.

Я была не готова к смерти. Никто не готов к ней. Вы теряете того, кого любите больше, чем себя, и проходите короткий курс смертности. Каждую ночь вы лежите без сна, размышляя о том, действительно ли существуют ад и рай, ищете любые способы вцепиться в веру, поскольку просто не можете смириться с тем, что ваши близкие находятся так далеко, что не слышат шепота вашей молитвы.

В глубине души я знала, что это просто фантазия. Но она была мне нужна. И некоторое время помогала.

С Бэрронсом я фантазий не допускала. Я позволила ярости захлестнуть меня, потому что, как правильно заметил Риодан, она может стать отличным топливом. Моя ярость была плутонием. Со временем я бы мутировала от радиации.

А самое плохое в потере любимого человека — помимо агонии от невозможности снова его увидеть — в том, что вы так и не сказали. Несказанные слова преследуют вас, они издеваются, напоминая о том, что ты считал, будто у тебя впереди целая вечность. А ее нет ни у кого.

Здесь и сейчас, когда я стояла лицом к лицу с Бэрронсом, мой язык перестал шевелиться. Я не могла вымолвить ни слова. Несказанное забилось в рот пеплом, слишком сухим, чтобы можно было проглотить его, и душило меня.

А хуже всего было понимание, что со мной играют. Снова. Не важно, насколько реальным это кажется, я знала, что это не более чем иллюзия.

«Синсар Дабх» все еще не отпустила меня.

Я так и не ушла с улицы, на которой она убила Дэррока.

Я стою там (а то и лежу) перед К'враком и брежу, пока Книга делает со мной что хочет.

Все так же, как в ту ночь, когда мы с Бэрронсом попытались загнать ее камнями и она заставила меня поверить, будто я сижу на мостовой и читаю ее, а на самом деле это Книга сидела у меня на плече и читала меня.

Нужно бороться с этим. Я должна нырнуть в свое озеро поглубже и сделать то, что умею лучше всего, — идти вперед в нужном направлении, не думая о том, как все плохо. Но я смотрю на отличную копию Бэрронса и не нахожу в себе сил избавиться от наваждения. Не так быстро...

Есть пытки похуже видения обнаженного Иерихона Бэрронса.

Через минуту я потянусь к своему центру ши-видящей и развею иллюзию. Или через десять минут. Я прислонилась спиной к камину и со слабой улыбкой подумала: «Ну, давай».

Иллюзия Бэрронса поднялась на ноги, мускулы заиграли под кожей.

Боже, как он красив! Я оглядывала его с ног до головы. Книга проделала удивительно точную работу, вплоть до более чем щедрого мужского достоинства.

Но она неправильно воспроизвела татуировки. Я знала каждый дюйм этого тела. Когда я в последний раз видела Иерихона Бэрронса голым, он был покрыт красными и черными защитными рунами, а позже они украсили даже его руки от бицепса до запястья. Теперь татуировки были только на животе.

— Лажаешь, — сказала я Книге. — Но это была неплохая попытка.

Фальшивый Бэрронс напрягся и слегка подался вперед. Мне даже показалось, что он собирается на меня напасть.

— Я лажаю? — прорычал клон Бэрронса.

И зашагал ко мне. Мне было сложно смотреть ему в лицо, поскольку на уровне моих глаз прыгало нечто другое.

— Какое слово тебе непонятно? — мягко спросила я.

— Прекрати таращиться на мой член!

Ну да, это определенно иллюзия.

— Бэрронсу нравилось, когда я смотрела на его член, — сообщила я иллюзии. — Он был бы рад, если бы я таращилась на его член целыми днями и слагала оды о его совершенстве.

Одним текучим движением он хватает меня за воротник и вздергивает на ноги.

— Это было до того, как ты убила меня, имбецилка хренова!

Я невозмутима. Его близость как наркотик. И я его хочу. Я схожу с ума. Мне ни за что не удастся остановить этот обман.

— Видишь, ты признаешь, что умер, — парирую я. — И я не имбецилка. Имбецилка бы тебе поверила.

— Яне мертв. — Он бросает меня в стену и прижимается своим телом.

Мне так приятно прикосновение рук лже-Бэрронса, так важна возможность смотреть в иллюзию его темных глаз, что я едва чувствую, как моя голова врезается в стену. Это куда реалистичнее коротких видений в черном крыле Белого Особняка.

— Мертв.

— Нет.

Его губы так близко. Какая разница, что это не он? У иллюзии его губы. Его тело. Неужели один фальшивый поцелуй — это так много? Я облизываю губы.

— Докажи.

— Ты ждешь, что я буду доказывать, что не мертв? — недоверчиво переспрашивает он.

— Я ведь немного прошу. В конце концов, я тебя заколола.

Он упирается ладонями в стену по обе стороны от моей головы.

— Умная женщина не стала бы напоминать мне об этом.

Я вдыхаю его запах, пряный, экзотический, драгоценное воспоминание, благодаря которому я чувствую себя живой. Электрическое напряжение, всегда заряжавшее воздух вокруг Бэрронса, жужжит у меня на коже. Он обнажен, я прижата к стене, и пусть я знаю, что это козни Книги, мне трудно сосредоточиться на его словах. Он кажется таким настоящим. За исключением татуировок. Книга знала размер его пениса, но не смогла воссоздать тату. Маленький просчет.

— Впечатляет, — бормочу я. — Правда.

— Мне, на хрен, неинтересно, что вас там впечатляет, мисс Лейн. Меня интересует только одно. Вы знаете, где «Синсар Дабх»? Вы нашли ее для этого долбаного ублюдка-полукровки?

— О, вот это уже перебор. — Я фыркаю от смеха. Книга создала иллюзию, которая является ее продолжением, и спрашивает меня, где «Синсар Дабх».

— Отвечайте, или я вам голову оторву!

Бэрронс никогда бы этого не сделал. «Синсар Дабх» допустила еще одну ошибку. Бэрронс поклялся хранить мою жизнь и до конца остался верен этой клятве. Он умер, чтобы спасти меня. Он бы никогда не причинил мне вреда и уж тем более не убил бы.

— Ты ничего о нем не знаешь! — рычу я.

— Я знаю о нем все. — Он чертыхается. — Обо мне.

— Не знаешь.

— Знаю.

— Ерунда!

— Нет!

— Да!

— Нет! — Он громко выдыхает. — Проклятье. Мисс Лейн, вы меня, на хрен, с ума сводите.

— Взаимно, Бэрронс. И перестань ругаться, ты перегибаешь палку. Настоящий Бэрронс ругается не так часто.

— Я, на хрен, знаю, сколько именно долбаных «хренов» использует Бэрронс. Вы знаете его хуже, чем думаете.

— Прекрати им притворяться! — Я толкаю его в грудь. — Ты не он и никогда им не станешь!

— К тому же это было до того, как вы убили меня и решили заменить Дэрроком. Прошло меньше месяца! Сильно горевали, мисс Лейн?

Да как он смеет? Я состою из одного только горя. Ходячее горе и месть.

— К твоему сведению, ты был мертв три дня. И я ничего такого не делала. Убирайся отсюда. Уходи. Сейчас же. — Я отталкиваю его руки и проношусь мимо. — Я не стану обсуждать с тобой мотивы своих действий, поскольку тебя здесь нет. Это чересчур даже для меня.

Он хватает меня и рывком ставит обратно.

— Вам лучше поверить в то, что я здесь, мисс Лейн, и в то, что я убью вас. Вы не могли бы доказать свою верность — точнее, отсутствие таковой — более убедительно. Вы прыгнули на меня в тот же миг, когда Риодан сказал, что я опасен, и убили без промедлений...

— Я медлила! Я не хотела убивать своего монстра-хранителя! Риодан сказал, что выхода нет! Я не знала, что это ты!

Отлично. Теперь я спорю с фальшивым Бэрронсом от «Синсар Дабх» о том, почему убила его. Ну зачем ей такое со мной вытворять? Что Книга может получить от этого спора?

— Вы должны были это знать!

Я понимаю, что должна остановить его, развеять иллюзию, но не могу этого сделать.

Присутствие Бэрронса всегда заставляло меня палить из всех стволов, и сейчас мне не важно, что этот Бэрронс — мираж. Некоторые люди вытаскивают из вас самое худшее, другие — самое лучшее, а есть такие (их невероятно мало), к кому вас тянет, поскольку они раскрывают вас полностью. Во всем.

Они заставляют вас чувствовать себя настолько живым, что вы готовы отправиться за ними хоть в ад, лишь бы все наладилось.

— Откуда мне было это знать? Ты что, всегда был честен со мной? Охотнее всего Иерихон Бэрронс делится информацией, он просто не может без этого! Ты не потрудился сказать, что случится, если я нажму «IYD». О нет, я поняла: я должна была догадаться обо всем, потому что ты мне признался — мы ведь так часто делились сокровенным, — что иногда ты превращаешься в трехметрового рогатого безумного монстра!

— Я нe безумен. Мне хватило ума, чтобы помочиться вокруг вас! Я убивал, чтобы вам было что есть. Я подбирал ваши вещи. Кто бы еще стал это делать? У В'лейна хрен не вырос, чтобы ссать. У вашего маленького МакКелтара яиц не хватает даже на собственные действия. Он определенно не способен на то, что нужно, чтобы владеть женщиной.

— Владеть? Ты считаешь, что женщиной можно владеет?

Его взгляд говорит: «Милая, конечно можно. Или ты так быстро все забыла?»

— Я была при-йа!

— И мне это нравилось куда больше того, что я вижу сейчас! — Он сужает глаза, словно только сейчас понял смысл моих предыдущих слов. — Я был мертв всего три долбаных дня? А две ночи назад вы уже прижимали Дэррока к моей стене? Вы подождали один чертов день, чтобы подыскать мне замену? Я неделями волновался о том, что он сдерет мою метку с вашей головы и я не смогу отследить вас в Зеркалах. Все это время я пытался вернуться, чтобы спасти вашу задницу, а вы преподнесли ему ее на тарелочке?

— Ничего я Дэрроку не преподносила!

Откуда он пытался вернуться? С того света?

— Женщина не трется так об мужчину, с которым она не трахалась!

— Ты понятия не имеешь о том, что я делала, а чего нет. Слышал когда-нибудь о прикрытии? О том, как спать с врагом?

— «Я думаю, что ты должен стать королем, Дэррок», — фальцетом передразнивает меня лже-Бэрронс. — «И если ты хочешь меня, я почту за честь стать твоей королевой».

Я ахаю.

— Разве не это вы говорили?

— Ты что, шпионил за мной? Если бы ты был Бэрронсом, ты бы не поверил ни единому слову.

— Потому что ваши действия говорили сами за себя, не так ли? И где же вы спали прошлой ночью, мисс Лейн? Явно не здесь. Мой магазин был открыт. Ваша спальня ждала вас наверху. Как и ваша гребаная честь.

Я открываю рот, снова закрываю. Честь? Бэрронс говорит мне о чести? Ну... то есть «Синсар Дабх». Что-то тут не так. Что-то очень, очень важное упущено. Помимо того что «Бэрронс» и «честь» — это два слова, которые я бы не стала употреблять в одном предложении, я не могла придумать ни одной причины, по которой «Синсар Дабх» воспользовалась бы такими приемами. Она никогда раньше не создавала столь продолжительной и детальной иллюзии. Я не могу понять, чего она хочет этим добиться.

— Вы знаете, почему я сегодня оказался на той улице вместе с вами и Дэрроком? — Когда я не отвечаю, лже-Бэрронс рычит: — Отвечай мне!

Я качаю головой.

— Я не шпионил за тобой и твоим маленьким бойфрендом. Кстати говоря, каково это — наплевать на последние минуты жизни своей сестры?

— Да пошел ты, — тут же отвечаю я. — Даже для тебя это слишком низко.

— То ли еще будет. Сегодня я пришел, чтобы убить Дэррока. Мне следовало сделать это гораздо раньше. Но я не смог получить удовольствие, «Синсар Дабх» опередила меня, — произносит лже-Бэрронс.

— Хватит уже! Ты и есть «Синсар Дабх»!

— Едва ли. Но я точно так же смертоносен. И так же могу уничтожить вас. Ничто не спасет вас, если я решу вас убить.

Эта иллюзия давно должна была закончиться. Единственная причина, по которой я позволила ей длиться, заключалась в том, что все началось приятно, и я надеялась на большее. Но какую бы странную игру ни вела Книга, ничего хорошего от нее ждать не приходилось, а этот ледяной рычащий Бэрронс не был тем, кого я хотела бы запомнить.

— Тебе пора уходить, — бормочу я.

— Я никуда не уйду. Никогда. Если вам хоть на миг показалось, что вам сойдут с рук ваши перебежки, вы ошибаетесь. Вы передо мной в долгу. Я прикую, свяжу, заколдую вас, сделаю что угодно, но вы поможете мне достать эту Книгу. А когда я ее добуду, я, возможно, позволю вам жить.

— Ты «Синсар Дабх», — снова говорю я, но мой протест слаб. Пока он говорил, я потянулась к своему центру — чтобы всевидящее око смогло сорвать иллюзию и показать правду — и сфокусировалась, как лазер, на мираже.

Ничего не произошло. Никаких пузырьков. Ничто не исчезло. Я не могла вдохнуть.

Это невозможно.

Я убила его.

А когда я поняла, что наделала, я превратила свое горе в оружие массового поражения. Я составила план, в котором затвердевшее бетонное прошлое стало бы цементным раствором будущего.

Это... эта... неожиданность никак не соответствовала моему пониманию реальности. И моим целям, и тому, во что я превратилась.

— Хотя могу и не позволить, — говорит он. — В отличие от некоторых, я не сентиментален.

Я резко вздыхаю. У меня начинает опасно кружиться голова. Этого не может быть. Он не может там стоять.

Или может?

Он выглядит, как Бэрронс, пахнет и говорит, как Бэрронс, и определенно так же относится к жизни.

К черту мой центр ши-видящей! Мне нужна сила. И я знаю, где ее найти. Я позволяю зрению расфокусироваться и лихорадочно втягиваю силу из своего спокойного озера.

И, снова собравшись, концентрируюсь на иллюзии.

— Покажи мне истину, — приказываю я, отправляя силу в полет.

— Вы не узнаете истину, даже если она укусит вас за задницу, мисс Лейн. Акцентирую ваше внимание: не так давно она вас укусила.

Он ухмыляется своей волчьей усмешкой, но в ней нет ни грамма очарования. Одни только зубы, напоминающие о прикосновении клыков к коже.

У меня подгибаются колени.

Передо мной стоит Иерихон Бэрронс.

Высокий, обнаженный, злой как черт. Его руки сжаты в кулаки, словно он вот-вот выбьет из меня дурь.

Я оседаю на пол и смотрю на него.

— Т-ты н-не мертв.

Зубы стучат так сильно, что слова даются мне с трудом.

— Жаль вас разочаровывать. — Если бы взглядом можно было убивать, этот отправил бы меня в яму под трехметровый слой скорпионов. — Нет, подождите-ка. Не жаль.

Это уже чересчур. У меня закружилась голова, в глазах потемнело.

Я потеряла сознание.