Рожденная огнем

Монинг Карен Мари

Часть III

 

 

Глава 21

Все мои слезы пролиты по другой любви…

ДЖЕЙДА ДЖОРНЭЛ

5 августа ППС

ЖИТЕЛИ НОВОГО ДУБЛИНА!

Король Белого Инея – тот Невидимый, что недавно покрыл Дублин льдом и заморозил людей до смерти, – оставил в нашем городе места величайшей опасности. Эти места выглядят круглыми черными сферами, подвешенными в воздухе на высоте от пяти до двадцати футов над землей.

ОНИ СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНЫ!

НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ к сферам и не тревожьте их любым другим образом.

Хранители оцепляют их для вашей безопасности. Если вы увидите одну из черных сфер без оцепления, пожалуйста, СООБЩИТЕ об этом Хранителям в ДУБЛИНСКИЙ ЗАМОК. Сферы будут РАСТИ, если в них что-либо бросить, а увеличение их размера несет КАТАСТРОФИЧЕСКУЮ УГРОЗУ нашему миру.

ЗАЩИТИТЕ СЕБЯ. ЗАЩИТИТЕ НАШ МИР.

Друг,

БЕРЕГИСЬ СФЕР ВОКРУГ!

Танцор улыбнулся.

– Особенно мне нравится окончание. Отличная рифма.

Джейда же была не очень довольна листовкой.

– «Они кажутся круглыми черными сферами»? Нет ли здесь тавтологии? И так понятно, что сфера круглая.

– Некоторые люди мыслят иначе, Джейда. Ты же знаешь, что, когда несешь информацию в массы, лучше разжевать. Писать обо всем просто, без затей. Чем глупее, тем лучше.

Она ответила холодным взглядом.

– Я не говорил, что ты глупа. Господи, Мега. Мы оба знаем, что твой мозг весит больше, чем твоя голова.

– Это противоречит всякой логике.

– Не в твоем случае. Вполне возможно, твой мозг существует в более высоком измерении, чем тело. Я считаю, что листовка идеальна. Она сообщает именно то, что мы хотим передать, в самых простых терминах. А теперь стоп-кадрируй меня, как раньше, чтобы мы расклеили эти штуки. Как в старые добрые времена. – Он выгнул бровь. – Для меня это было месяц назад.

Старые времена. Ей сложно осознать тот факт, что она прожила почти целую жизнь, а он – всего месяц.

– Я расклею их и скоро вернусь.

– Не нужно так со мной поступать, – холодно отозвался Танцор. – Когда-то ты отодвинула меня на задний план на окраине аббатства – в ту ночь, когда мы бились с КБИ. Затем так же поступили с тобой. Тебе знакомо это чувство. Мы команда. Пусть я всего лишь гребаный человек, но я много раз доказывал свою полезность.

Она внимательно посмотрела на него. Глаза выдают в нем человека, которому гораздо больше, чем семнадцать лет.

– Ты… более уязвим, чем я. А нам нужен твой мозг для решения проблемы черных дыр.

– И ты хочешь припарковать меня где-нибудь, чтобы гарантировать свободный доступ к моему мозгу? Намекну, «всего лишь гребаные люди» в этом мире отправлялись воевать с начала его времен. Ты не единственная, кто может повлиять на события. Твое отношение обесценивает усилия всех участников военных действий на планете – мужчин и женщин.

– Ты можешь погибнуть. Подвергать тебя риску нелогично.

– Мы все можем погибнуть. В любое время, Мега. Дерьмо случается. – Он спокойно смотрел на нее своими мудрыми аквамариновыми глазами. – Черт возьми, вся моя семья мертва, и мы оба это знаем. Думаешь, только тебе есть что доказывать, только у тебя есть что-то, ради чего стоит рисковать? Либо мы действуем вместе, либо я действую один. Но действую. – Он слабо и горько улыбнулся. – С тобой или без тебя. Взгляни на это так: если будешь держать меня поблизости, у тебя будет больше шансов сохранить мне жизнь. Если нет, кто знает, в какую опасную ситуацию я могу себя загнать?

– Это несправедливо.

– Жизнь несправедлива.

– Ты говоришь, как он.

– Что необязательно всегда плохо, – парировал Танцор, прекрасно понимая, кого она имеет в виду. Конечно же Риодана.

– Пытаешься связать мне…

– Черт побери, Джейда. Я не пытаюсь связать тебе руки. Я пытаюсь с тобой работать. Но ты сама вольна решать, кем считать своего помощника – помехой или клеткой.

Она онемела. Это был не Танцор. Не тот Танцор, которого она знала. Тот всегда соглашался с любыми ее решениями и никогда не жаловался. Ну, кроме одного случая.

– Раньше ты никогда со мной так не разговаривал, – холодно отметила она.

Он фыркнул.

– Раньше я не хотел рисковать. Ты убегала от малейшего чиха. Каждый мой шаг был выверен, чтобы несравненная Мега не рванула прочь. Одна неверная фраза, один намек на эмоции или ожидания, и она исчезала в ночи. Я следил за каждым гребаным словом. Я жил с постоянным осознанием: если ты узнаешь, что небезразлична мне, то сбежишь. А затем ты действительно сбежала. Снова. Еще на месяц. И даже не сообщила мне, что вернулась. Затем я слышал, как ты говорила людям Риодана, что вообще не хочешь со мной работать. Я для тебя мертв? Ты полностью от меня отгородилась и терпишь только потому, что я нужен тебе для выполнения миссии. Прости, но я должен был это сказать – носиться с тобой, как с тухлым яйцом, я больше не собираюсь. Если хочешь получить доступ к моим полезным качествам – а они и вправду изумительны, – он улыбнулся, – то ответь мне той же любезностью, которую я оказал тебе. Воспринимай меня таким, какой я есть. Живым человеком со своими желаниями и границами.

Джейда развернулась на каблуках и зашагала прочь.

– Отлично. В этом ты вся. Ладно. Я и один справлюсь. Как всегда, – крикнул он ей вслед. – Просто ты единственная, с кем я чувствую себя абсолютно живым. Ты единственная девушка, которая понимает хотя бы половину из того, что я говорю. Мне реально надо овладеть какой-то гребаной суперсилой, чтобы хоть как-то общаться с тобой?

Она остановилась. Абсолютно живым. Она помнит, как это когда-то чувствовалось. Бегать вместе с ним по улицам, смеясь, планируя и сражаясь, восхищаясь и радуясь тому, что она живет в такие интересные времена. Она тоже помнит уникальное ощущение того, что он с такой легкостью ее понимает. Взаимное понимание давалось без усилий.

– Убегай, – сказал он, качая головой. – Это получается у тебя лучше всего.

Лучше всего у нее получалось убивать. Она больше не убегала. Она знала цену бега. И никогда не реагировала. Она лишь определяла, какое логичное и эффективное действие принесет нужные результаты, и совершала именно его.

Или все-таки убегала?

Она застыла, ища в себе то холодное ясное место, разложила эмоции и элементы их диалога на своего рода лабораторном столе правды и проанализировала свои ответы. Она прикалывала его слова в одном месте, извлекая подтекст, и свои слова рядом, с интерпретацией подтекста.

Затем в центре мысленной картинки приклеила вопрос: «Чем плохо, если я позволю Танцору помочь мне с расклейкой листовок?»

Абсолютно ничем.

На самом деле что-то действительно могло пойти не так, если она оставит его здесь.

И в ее реакциях наличествовало неприемлемое количество «реакций». Надо бы не допускать этого. Она выжила благодаря тому, что контролировала себя.

Она развернулась.

– Можешь пойти со мной.

– И почему я чувствую себя так, словно только что выиграл битву, но проиграл войну? – тихо спросил он.

***

Поток был прекрасен – как будто они неслись по звездному тоннелю. Чтобы оклеить весь Дублин листовками, понадобилось тридцать минут. Еще несколько часов – чтобы вернуться за добавочной партией в старый дом Бартлетта, а потом промчаться по окружающим дистриктам, стуча во все двери, где горел свет, и развешивая листовки на домах, проскольку никто им не открывал.

Приятно вернуться и действовать, снова заботиться о городе. По пути они срывали все «Дублин Дэйли», попадавшиеся им на глаза, поскольку они не содержали никакой полезной информации, а только внушали страх. В десятый раз она задумалась, кто же придумывает лживые тексты для этих газетенок. Все нацелено на то, чтобы настроить весь город против нее и Мак.

– Пресвятые серфингисты, ты каждый раз идеально ловишь волну! – воскликнул Танцор, когда они, вернувшись в город, остановились у реки Лиффи. – Ни одного грубого старта или остановки. Мы ни во что не врезались! – Его чудесные глаза сияли от восхищения. – Это потрясающе! Ты стала намного профессиональнее в своем стоп-кадрировании.

– В Зазеркалье я кое-чему научилась. – Она внутренне вздрогнула, услышав его цитату из «Бэтмена». Сама она давным-давно от них отказалась. Как только приняла тот факт, что Риодан никогда не читал ни единого комикса и понятия не имеет, на что готовы друг для друга Бэтмен и его бесстрашный помощник.

– Я понял. Все ощущалось иначе. Вместо того чтобы пытаться силой пробиться в то место, которое не желает нас принимать, ты с ним синхронизировалась. Слилась с силой.

За это нужно благодарить Шазама. Она бы ни за что не выжила без своего капризного депрессивного волшебника/медведя/кота с маниакальным расстройством пищевого поведения.

Он наблюдал за ней.

– Ты с кем-то там познакомилась? У тебя есть друзья?

– Несколько. Не хочу об этом говорить. – Некоторые вещи – очень личные. – Она потеряла слишком много. И не собиралась больше терять. Внезапно почувствовав себя опустошенной, она вынула из рюкзака несколько энергетических батончиков, разорвала упаковки, упала на ближайшую скамейку и один за другим засунула их в рот.

Ей не хватало мерцающих серебристых бобов, которыми Шазам угощал ее на планете с танцующими лозами, – они давали энергию сразу на несколько дней. Перед уходом из того мира она набила полный рюкзак и с тех пор питалась только ими. Вернувшись в этот мир, она обнаружила, что здешняя пища дает гораздо меньше энергии, чем аналогичная во множестве Зеркал. Слишком обработанная, изготовленная в антисанитарных условиях. Или, возможно, на Земле просто не осталось природной магии почвы.

Некоторое время они сидели молча, наблюдая, как река несет свои воды.

Танцор коснулся ее руки, и она быстро ее отдернула. И почти напряглась, но вовремя успела остановиться.

– Тише, дикая штучка.

Она взглянула на него.

– Ты так меня представляешь?

Другие считали ее сухой и бесстрастной.

– Я вижу в твоих глазах. Глубоко. Ты сдерживаешься. Но ты еще более дикая, чем раньше. И, должен признаться, мне это нравится. Но ты изменилась и в другом. В некоторых вещах ты стала мягче.

Он определенно безумен. В ней не осталось ничего мягкого.

Он положил руку на скамью между ними, ладонью вверх, расслабив пальцы, и посмотрел на нее. Это было приглашение. Его рука могла остаться или убраться, в зависимости от ее желания.

Сколько времени прошло с тех пор, как она переплетала с кем-то пальцы, ощущая, как они смыкаются, и чувствовала ладонью тепло чужой руки? Понимала, что не одна, что кто-то есть в ее жизни, рядом. В юности они мчались по улицам, держась за руки, таская бомбы, смеясь, как сумасшедшие.

– В детстве, – сказал Танцор, – мы сделаны из стали. И считаем себя неуязвимыми, но потом случается всякое: сталь вытягивается, плющится, изгибается, принимая невероятные формы. К тому времени, как люди женятся, заводят детей, большинство из них успевают сломаться. Но некоторые – немногие – выясняют, что, если сталь нагреть, она хорошо гнется. И в тех местах, где ломаются другие, эти становятся только сильнее.

Прищурившись, с некоторым любопытством, она пододвинула руку к нему и приложила сверху, ладонь к ладони. Он не попытался переплестись с ней пальцами. Просто сидел, и ее рука спокойно лежала на его ладони. Она застыла на мгновение, впитывая ощущения, пытаясь объять разумом происходящее. Но разум обнимает куда хуже, чем руки.

– Когда ты успел стать таким мудрым? – спросила она. – С тобой никогда ничего особенного не происходило. До падения стен твоя жизнь была сказкой.

Она не хотела, чтобы слова прозвучали резко. Но это всего лишь правда. В подростковом возрасте сей факт восхищал и сбивал ее с толку. Они так похожи, но выросли по разные стороны широкого тракта. Ей судьба подарила кошмарное детство, ему – сказочно-идеальное. И все же они понимали друг друга, без лишних слов и объяснений.

– У меня хренов IQ выше гребаной крыши, – сухо сказал он. – К тому же для понимания необязательно испытывать то же, что и другие люди. Это ни к чему, если у тебя есть хоть половина мозга и готовое откликнуться сердце. А когда дело касается тебя, Мега, мое сердце всегда готово. Мне чертовски жаль, что ты потерялась в Зеркалах, а я даже не знал. Мне чертовски жаль, что ты страдала. Но я нисколько не сожалею о том, что ты выросла.

Она глядела на воду и молчала. Что тут скажешь. Ему нужно больше, чем просто быть друзьями. Сегодня он ясно дал понять. Но она не готова. Возможно, когда-нибудь. А пока что это все довольно… странно. И немного… приятно. Она знала, что в прошлом самое похожее на безопасность чувство она испытывала только с Танцором.

Но было в ней нечто такое… сухое, неподатливое, как считали многие, что не позволяло ей прогнуться даже на дюйм. А для того чтобы прикасаться к кому-то, заботиться о нем, нужно быть гибким, уметь прогибаться. Она никак не могла избавиться от того, что ей мешало. Раньше она позволяла себе совсем не то, что нужно.

Они считали, что она бесстрашна. Хотелось бы, чтобы это было правдой. Но есть вещи, которых она боится. Она думала, что день ее возвращения в Дублин станет лучшим днем в ее жизни.

День оказался одним из худших. Цена слишком высока. Она забрала руку и положила ее себе на колени.

Танцор поднялся.

– Как насчет поработать над нашей собственной картой аномалий? К черту Риодана и его монополию на информацию.

Ее печаль мгновенно ушла, она поднялась как молодая, сильная женщина, каковой в действительности и являлась. А та, которую душат слезы, спрятанные глубоко внутри, растворилась. Она отлично понимала, что, как говорит Риодан, невозможно отключить только одну эмоцию. Четко осознавала, что ценой за отсутствие боли является отсутствие радости.

И знала, что, если слезы однажды вырвутся наружу, она в них утонет.

***

Джейда торопливо шагала через аббатство, неся книги подмышкой. У нее оставалось два часа, а потом нужно будет отправляться в «Честерс». Весь день она провела, закопавшись в бумаги и отмечая черные дыры на карте Дублина. По пути обратно в аббатство она некоторое время постояла у штормовой воронки, окружающей КСБ, глядя на нее и заставляя себя оставаться холодной логичной стрелой, направленной в цель. И не более.

У них был план действий на Земле. Ее план касался другого места.

Она хотела вернуться в библиотеку Короля Невидимых, но не желала терять еще больше земного времени. Невозможно заранее знать цену прохождения через Зеркало. К тому же, не поговорив с Бэрронсом, она не могла выяснить, какое именно Зеркало проведет ее в Белый Особняк. Пять с половиной лет в Зазеркалье, а она так и не сумела ничего узнать о Зеркалах, которые могли бесстрастно отнять или подарить жизнь.

Пройти сквозь воронку торнадо не составило труда. Она освоила эту магию на втором году в Зазеркалье. Правильно расставленные чары могли разрушить почти любой самоподдерживающийся фейский шторм, открывая проход.

Уже месяц – с тех самых пор, как вернулась обратно в Дублин, – она искала чары, заклинание, тотем, какой-нибудь способ отметить Зеркало, обозначить его сияющую поверхность, сделав видимым с обеих сторон.

Пока что все усилия оказались бесплодны.

Теперь, двигаясь по коридорам аббатства, она собирала недавние новости от ши-видящих и раздавала приказы, спеша оказаться в своих комнатах, рядом с теплым вспыльчивым Шазамом, наедине с ним, чтобы проанализировать и отшлифовать свои планы.

Шазам валялся на диване – эдакая толстая печальная тушка. Он даже не поднял головы, когда она вошла.

– Я кое-что тебе принесла, – объявила она, вынимая промасленный коричневый бумажный пакет из рюкзака. Он резко поднял голову. Он был ненасытно любопытен.

Нет, он был ненасытен, точка.

Его усы задрожали в предвкушении, и он рыгнул.

– Ты что-то ел, пока я отсутствовала? – тут же осведомилась она.

– А ты как думаешь? Ты же ничего мне не оставила.

– С технической точки зрения тебе не нужно есть.

– О скуке когда-нибудь слышала? Что мне, по-твоему, делать тут целый день? Творить себе постель, из которой я никогда не выберусь, потому что нет мест, куда мне позволено выходить?

Она оглядела комнату. Подушки, все до единой, пропали.

Он снова рыгнул, из пасти выпорхнуло перышко.

– Судя по всему, на вкус они были не ахти.

– Вкус – понятие относительное, когда выбирать не приходится, – мрачно заметил он.

– Скоро я тебя выпущу. Ты снова будешь свободен.

– Ага. Скоро разумные существа перестанут уничтожать друг друга и себя самих. Не-а. Мы все умрем. В одиночестве и тоске. И сильной боли. Потому что такова жизнь. Люди дают обещания, а потом их не сдерживают. Они говорят, что ты им дорог, а потом забывают о тебе.

– Я не забыла о тебе. Я всегда о тебе помню.

Она бросила на кровать три сырые рыбины, и Шазам, просияв от радости, совершил головокружительный вертикальный прыжок – прямо с места. На рыбу он набросился, как на манну небесную, чавкая, высасывая и смакуя каждый кусочек, пока на покрывале не остались только тоненькие кости.

– Ты прощена, – торжественно объявил он и начал умывать мордочку мокрыми от слюны лапами.

Если бы…

 

Глава 22

Но тебе, тебе не позволено, тебя не звали…

Джейда приложила ладонь к двери, ведущей в кабинет Риодана. Она пришла на целый час раньше назначенной встречи – чтобы он не думал, что она явилась по приказу. Она больше не подчинялась приказам. Можно только работать – с ней или против нее.

За время, проведенное с Шазамом, она разобралась с мыслями, и вдвоем они пришли к выводу, что стоит рискнуть – она должна принять предложенную татуировку.

Поэтому, не дав двери до конца отъехать в сторону, она выпалила еще с порога:

– Я позволю сделать мне татуировку.

Бэрронс и Риодан одновременно оглянулись на нее, и ее поразило то, как… не по-человечески они выглядели – какие дикие лица, плавные, как у животных, движения. Они были поглощены своим занятием, а она как будто застала их врасплох. Но едва они ее увидели, в тот же миг маски вернулись и оба снова стали просто Бэрронсом и Риоданом.

Владелец «Честерса» оседлал кресло задом-наперед и следил за мониторами, а Бэрронс сидел за ним и покрывал татуировками его мощную мускулистую спину.

Риодан дотянулся до футболки и натянул ее через голову. Затем поднялся, они с Бэрронсом обменялись взглядами, Бэрронс кивнул ей и, сказав: «Джейда, рад тебя видеть» – вышел.

– Свежие татуировки нельзя накрывать, – холодно заметила она. – Они начинают «плакать».

Он стоял, широко расставив ноги, скрестив на груди руки, на одной из которых поблескивал серебряный браслет, и смотрел на нее сверху вниз.

– Что ты можешь знать о татуировках и слезах?

Ее рост теперь составлял почти метр восемьдесят, но ей все равно приходилось задирать голову, чтобы на него посмотреть.

– Наслышана, – сказала она.

Он надел плотно облегающую футболку.

Хотя, наверное, любая футболка будет выглядеть на нем облегающей – мускулатура у него развита будь здоров. Сквозь ткань можно различить очертания каждой мышцы живота, ясно выраженные грудные мышцы. У него мощная широкая спина, скульптурно вылепленные бицепсы, жилистые руки. Она наконец поняла и признала, что чувствовала раньше. Подросток в ней всерьез запал на Танцора. Как супергерой она совершенно покорена Риоданом. Когда Мак повернулась к ней спиной, эти двое стали для нее целым миром. С Танцором она чувствовала себя в безопасности. С Риоданом она чувствует себя в безопасности.

Долгое время они стояли, не сокращая дистанцию в десять футов, и смотрели друг на друга, а тишина все длилась.

– Что заставило тебя передумать?

– Я не уверена, что окончательно передумала, – сказала она, отметив про себя, что он уже второй раз использует вопросительную интонацию в разговоре. Действительно ли в прошлом он сознательно насмехался над ней? – Как это работает?

Он покачал головой.

– Если хочешь узнать механизм, увы. Итог таков: если сделаешь татуировку и не будешь расставаться с телефоном, я смогу найти тебя, если снова когда-нибудь потеряешься.

– Детали.

– Тут записаны три номера. Мой. Ты звонишь, я отвечаю. Вторым идет номер Бэрронса. Если я почему-то не беру трубку, ответит Бэрронс. Третий номер называется «ВВСД», – произнес он и сделал паузу.

– Когда говорят загадками, у меня пропадает желание знать подробности.

Тонкие морщинки разбежались от уголков его глаз, он запрокинул голову и рассмеялся. Джейда сжала кулаки за спиной. Она ненавидит, когда он смеется.

– Рад видеть, что ты растеряла не всю свою нерациональную колючесть, – продолжал улыбаться он. – «ВВСД» означает «Влипла В Серьезное Дерьмо». Используй только в этом случае.

– И что произойдет?

– Надейся никогда не узнать. Но если ты наберешь его в Зеркалах, я окажусь там.

– Как быстро?

– Очень.

– И что это даст?

– Я тебя вытащу.

– И кто сказал, что твой лучше? Возможно, с тобой у нас уйдет десять лет.

– Сомнительно. Скорее, займет десять дней. И ты будешь не одна.

– Кто сказал, что я была одна?

– Так ты согласна или нет?

– Серьезно? Десять дней? – Она с отстраненным видом изучала его, размышляя, может ли сказанное быть правдой. Этот человек восхищал ее своими непостижимыми возможностями и силой. Она никогда не забывала, что он превосходил ее во всем – начиная с того, что замечал каплю конденсата на ледяной скульптуре, которой она в упор не видела, и заканчивая более быстрым стоп-кадрированием и способностью найти ее, несмотря ни на что. «Я пробовал твою кровь, – сказал он когда-то. – Я всегда тебя отыщу».

Она верила. Даже в Зазеркалье.

Он громко вздохнул и провел рукой по коротким темным волосам.

– Ах, Дэни. Там это не работает. Если бы, мать его, работало.

– Татуировка? – сказала она, отказываясь верить, что он только что поверхностно просканировал ее сознание. – Тогда ты ее не сделаешь. И я Джейда, – поправила она. – Будешь называть меня не тем именем, отвечу тем же. Мудак.

– То, что я пробовал твою кровь, в Фейри не работает.

– Пока не приглашу тебя в свои мысли, держись от них подальше. Это называется уважением. Если не уважаешь, никогда меня не узнаешь. – Она подошла ближе, так, что они оказались практически нос к носу, и заглянула в невозмутимые серебристые глаза, которые раньше так смущали ее, в чем она не хотела признаваться. Теперь больше не смущают.

Он склонил голову.

– Понятно. Я больше не буду так делать. Часто. Обычно это был единственный способ во всем опережать тебя на шаг.

– И зачем тебе это было нужно?

– Чтобы сохранить тебе жизнь.

– Ты считал, что мне нужен приемный родитель?

– Я считал, что тебе нужен могущественный друг. И пытался им быть. Мы все еще болтаем, или ты готова к татуировке?

– Я все еще не понимаю, как она работает.

– Некоторые вещи требуют прыжка веры.

Она развернулась к нему спиной и забросила хвост через плечо.

– Приступай.

Его пальцы прошлись по шее, продвигаясь к основанию черепа, помедлили. Она подавила дрожь.

– Сколько времени это займет?

– Я не могу работать. Тут до хрена рубцовой ткани после того, как ты срезала предыдущую татуировку.

– Если ты нанес ее тогда, почему не дал мне сразу и телефон? Какой смысл в одной татуировке?

– Об этом мы уже говорили. Ты не стала бы его носить, полагая, что я навязываю свой очередной контракт. Однако я знал, что пройдет время, и ты согласишься. И приготовился на всякий случай.

– Я не всякий случай. Отстань от моей шеи, если там не получится.

– Я не прикасаюсь к тебе, – сказал он. – Я лишь слегка коснулся шрама.

Она все еще ощущала жжение от его пальцев, слабый электрический заряд. Она развернулась к нему лицом.

– Тогда где?

Он вскинул бровь.

– Второе подходящее место находится у основания спины.

– На крестце? – недоверчиво переспросила она.

– Эффективность возрастает при размещении у основания позвоночника.

– Я все еще не понимаю, в чем заключается эта эффективность. Это может быть очередной твоей…

– И именно поэтому я даже не пытался заставить тебя носить телефон, – резко прервал он ее. – Хрена ради, ты исчезла, а я не мог тебя найти. Ты действительно думаешь, что я позволю такому случиться снова? Если не веришь ничему другому, считай, что все сработает по одной простой причине: я не теряю того, что принадлежит мне.

Она выгнула бровь и холодно сообщила:

– Я не принадлежу тебе и никогда не принадлежала.

– Либо крестец, либо выметайся на хрен, – так же холодно ответил он.

Она не сдвинулась с места, пытаясь где-то глубоко внутри перенастроиться. Этот день, похоже, самый жесткий из всех, что она пережила с момента возвращения. Весь день люди впивались в нее своими эмоциями, требованиями и ожиданиями. Она перестала понимать, как жить в этом мире. Не знала, как остаться невредимой, нетронутой. Она чувствовала, как мир менял ее.

– Хорошо, – сухо согласилась она. Пинком загнав стул на место, она повернулась спиной к Риодану, широко расставила ноги, стянула футболку и наклонилась вперед, выгнув спину.

– Тебе бы поторопиться, – сказала она наконец, нарушая долгую тишину.

– Твою ж мать, – тихо присвистнул он, и она поняла, что он смотрит на шрамы.

 

Глава 23

Посыпь меня сахаром…

Я иду искать Джо, цыпочку, которую я совершенно не понимаю.

Сегодня утром она сказала мне: «Я хочу не хотеть трахаться с тобой».

Вот как в одно предложение можно засунуть столько дерьма? Одно «хочу» отменяет другое «хочу», и все вместе трахает мозг.

Некоторые вещи предельно просты. Но дайте женщине указать мужчине прямой путь, как не успеет он сделать и двух шагов, а она уже превратила прямую в гребаный лабиринт.

Ты хочешь с кем-то трахаться.

Ну и все.

Ничего сложного в этом быть не может.

И если ты хочешь с кем-то трахаться, зачем переводить время на обдумывание и передумывание, когда можно потратить его на трах? Женщины что, целыми днями выдумывают разговоры, которые сносят мозг, только для того, чтобы сводить нас с ума?

Она говорит, вся такая серьезная: «Лор, ты правда очень хороший парень (вот о ком она, мать ее, вещает? Я оглядываю постель, но там только мы вдвоем), но я не хочу больше этого делать (заявляет она с высоко поднятой задницей, в которую я вхожу в стиле собачка-туго-знает-свое-дело-от-дела-воют). Это было неправильно с самого начала (что неправильно с самого начала, так это мой трах с брюнеткой с маленькими сиськами, но я, заметьте, не жалуюсь), и я не хочу усугублять ошибку (я уже молчу, что она чертовски наслаждается своей ошибкой, судя по издаваемым ею звукам), а значит, нам нужно прекратить (лучше бы она не использовала рот для идиотских замечаний, а продолжала сосать мой член, тем более что это была ее идея, а я – просто образец сдержанности)».

А потом она сбрасывает ядерную бомбу на парад уже сброшенных бомб, и просто чудо, что мой член не обмяк от шрапнели. Ну, по правде говоря, не такое уж и чудо.

Голая женщина. Твердый член.

Она говорит – вы только оцените поток напрочь ненормального девчачьего дерьма, который она произносит следующим: «Лор, мне может понадобиться твоя помощь. Я могу передумать, и если так произойдет, мне нужно, чтобы ты сказал “нет”».

Я останавливаюсь, хватаю ее за волосы, поворачиваю лицом к себе и бессмысленно таращусь на нее.

– Ты хочешь сказать, что если сегодня опять подойдешь ко мне со словами: «Лор, я хочу, чтобы ты меня трахнул» – я должен сказать тебе «нет»?

Сложно мне вникать во все эти нюансы.

Она вся такая распаленная, раскрасневшаяся, потная, с затуманившимися глазами, но успевает кивнуть, задыхаясь:

– Именно.

Я снова пригибаю ее голову и возвращаюсь к делу. Которое, должен сказать, чертовски ей нравится.

Не понимаю я брюнеток, они все время думают. Вот почему я их избегаю. От блондинки я никогда не слышал ничего столь же дурацкого.

То есть я должен помочь женщине, которая не хочет хотеть со мной трахаться, но определенно хочет со мной трахаться и сосет мой член с нежной агрессией и усердием влажного бархатистого пылесоса, стать достаточно сильной, чтобы не трахаться со мной. И просит об этом в тот самый момент, когда я вдумчиво и с удовольствием ее трахаю?

Женщины.

Кто их только придумал?

Неудивительно, что нас пнули из гребаного Сада.

После пары дней с Евой у Адама мозги взорвались.

***

Джо я нашел в коридоре – в крыле для обслуживающего персонала. Ее глаза вспыхивают, она пятится, когда видит меня, выставляя перед собой поднос с грязными стаканами, словно такая мелочь может помешать мне получить желаемое.

Я не завожу пещерную рутину. С брюнетками это не работает. Вот за что я их ненавижу. С ними приходится работать самому.

– Ты говорила, что у тебя есть проблема с памятью, – говорю я.

Она с опаской смотрит на меня.

– Ты имеешь в виду мой дар ши-видящей?

– Его самый, детка. Ты не можешь его структурировать. И бродишь по колено в ментальных обломочных породах.

Когда я говорю о породах, она смотрит на меня так, словно я не могу знать слов длиннее трех букв, и я думаю: продолжай так считать, крошка. Лор просто тупой блондинчик. Я прочищу ей завороченные мозги, а когда они достаточно прочистятся, она сумеет понять, что когда хочешь трахаться – ты хочешь трахаться.

– Уроки начнутся сегодня. После твоей смены.

– Я не буду заниматься сексом…

– Еще как будешь. Ты будешь трахаться со мной каждый раз, когда я буду давать тебе урок. Бесплатные обеды закончились. И когда я закончу с тобой, ты станешь просто обалденной. И тогда, возможно, я больше не захочу с тобой трахаться.

Она скептически посмотрела на меня.

– И как ты собираешься помочь мне структурировать то, что у меня в голове?

– Локус. От латинского «места». Мнемонический прием для работы с памятью. Его использовали Симонид, Цицерон, Квинтилиан. Я научу тебя строить дворец памяти.

– И отчего я раньше никогда о таком не слышала? – подозрительно поинтересовалась она.

– Может, ты просто не можешь найти это в своей мусорке. В той свалке, которая считает, что ты не хочешь трахаться с тем, с кем жаждешь трахаться.

– Хороший человек предложил бы обучение и не требовал бы сексуальных услуг за науку.

– Ага. Хороший предложил бы. И едва ли это можно назвать услугой с твоей стороны. Как по мне, чертовски взаимовыгодное и приятное предложение. Ты хочешь получить от меня то, что ты хочешь, а значит, дашь мне то, чего хочу я. И надеюсь, к тому времени, как все закончится, нас уже начнет тошнить друг от друга, и мы спокойненько разойдемся.

Она прищуривает глаза, и я вижу, что идея ей точно нравится. Черт, она и мне нравится. Чем раньше я от нее избавлюсь, тем быстрее моя жизнь вернется в нормальную колею.

– Откуда ты вообще можешь знать о подобных вещах?

– Милая, когда живешь так долго, как я, без файловой системы – капец. К тому же, – я сверкаю волчьей усмешкой, – мне нужен был надежный способ отслеживать моих цыпочек, милочек и крошек на протяжении тысячелетий. Каждый трах. Он вот тут. До последней детали.

Она странно смотрит на меня, и я думаю: «Ох, черт, Риодан был с ней не так откровенен, как мне казалось». Затем взгляд сменяется недовольством, и дышать мне становится легче.

– Тысячелетий? – смеется она и говорит: – Ага, ну да.

И краснеет.

– И я есть в твоем дворце?

Ага, и в этот момент одна из тех, кого я с удовольствием бы вытащил из мусора.

– Каждый твой оргазм. Запах. Вкус. Звук. Договорились или нет?

– Я попробую, один раз, – соглашается она. – И если решу, что тебе есть чему меня научить, мы продолжим.

О, милая, думаю я, мы определенно продолжим.

***

Начал я с самого простого. Рассказал ей о лондонских кэбби и тестах, которые они проходят, под названием «Знание». Прежде чем овладеть умением, нужно понять, как оно работает.

Как с клитором.

Я тщательно изучал его, подкрепляя теоретическую часть офигительным количеством практических занятий. Он очень похож на член – с крайней плотью, эректильной тканью и даже с маленьким стержнем. Но только гораздо лучше. В нем около восьми тысяч чувствительных нервных окончаний. В пенисе – всего около четырех тысяч. Мало того, клитор может влиять на еще пятнадцать тысяч нервных окончаний, что означает в общей сложности офигенные двадцать три тысячи нервных окончаний, взрывающиеся в оргазме.

Так что нам, мужикам, досталась короткая палка… в смысле спичка.

А еще я знаю, что Мари Бонапарт (весьма сексуально раскованная крошка!) хирургическим путем передвинула клитор ближе к вагине, потому что не могла получить вагинальный оргазм. Еще одна чертова брюнетка, которая слишком много думала и слишком часто зависала с Фрейдом. Я бы мог ей помочь без всяческих операций. Они все равно не сработали, потому что она не учла: три четверти клитора – внутри женского тела, и их не передвинешь.

Добавьте к этому тот факт, что маленький клитор, который мужчинам не достался, имеет свойство расти на протяжении всей жизни женщины.

К моменту наступления менопаузы он в семь раз больше, чем при рождении, и он офигенный – вот почему женщины постарше чертовски горячи в постели!

Я слабо представляю, как бы у меня сорвало крышу, будь у меня член в семь раз больше. Правда, я не уверен, что он в таком случае вообще куда-то мог бы влезть, так что оплакивать этот конкретный момент не буду. К тому же все клиторы разные: одни маленькие, как кнопочки, другие побольше, есть такие, что прячутся, а другие торчат, и каждый из них уникален, как и женщина, к которой он крепится.

– Клиторы? – повторяет Джо, моргая. – Я думала, мы говорим о таксистах.

– Клиторы, таксисты: разные значения – итог один. Слушай внимательно. Ты меня сбиваешь.

– Я ни слова не сказала о клиторах, – говорит она с недовольным видом.

– Ты о них думала.

Она раздраженно фыркает.

– Ну так что насчет теста, «Знания»? Какое он имеет отношение ко мне и каким образом поможет разложить все по полкам в моей голове?

– Я к этому подхожу. Чертова женщина, научись никуда не спешить. Так вот, таксисты в Лондоне учатся годами, запоминая расположение двадцати пяти тысяч улиц, а также двенадцати тысяч ориентиров, чтобы уметь планировать кратчайшее расстояние между любыми двумя точками, включая интересные объекты по пути следования. Тест «Знание» проходят только двое или трое из десяти.

– И?..

– И их правый гиппокамп на семь процентов больше, чем у среднестатистического человека. Не потому, что они родились такими, крошка. Нейропластичность.

Она смотрит на меня так, словно внезапно с трудом стала понимать английский. Беззвучно повторяет слово «нейропластичность».

– Откуда ты это знаешь? Как?

– Я довольно долго водил такси. Несколько месяцев.

– В Лондоне?

– А с какого бы хрена я рассказывал тебе о тесте, который не проходил?

– Ты сдавал экзамен? И сдал? Ты водил такси? – Она смотрит на меня, как на пришельца из космоса.

– Знаешь, какие в Лондоне цыпочки? Сколько жен со всего мира летают туда без своих мужей? Посмотри на меня, милая. Я ходящий и говорящий хренов викинг, который любит трах. Я обслуживал аэропорт.

– О господи. Ты был таксистом, который спит с клиентами.

Я подмигиваю.

– Веселые времена.

– Ладно, – мотает она головой. – Хватит с меня клиторов и таксистов. Какое отношение все это имеет к моей проблеме? Ты хочешь сказать, что мне нужно увеличить размер части мозга? И каким образом?

– Как и клитор, мозг может меняться. Правый гиппокамп отвечает за пространственную кодировку…

– Мне действительно очень сложно воспринимать твою внезапную осведомленность в таких вопросах, – говорит она, сузив глаза.

– Детка, я не тупой. Я просто эффективный.

Она откидывается назад на стуле, губы против ее воли медленно растягиваются в улыбку. Внезапно она начинает хохотать.

– Чтоб меня! – Она прекращает смеяться, и мне внезапно перестает нравиться, как она на меня смотрит. Так, словно видит во мне то, что я не хотел бы ей показывать. Никогда не хотел бы показывать ни одной крошке. Я вдруг задумываюсь, насколько разумной была эта сделка.

Но все равно готов выполнять условия. Так что я начинаю рассказывать ей о теории сложного кодирования, о том, как формировать воспоминания и распределять их пространственно, привязывая к месту, для чего предлагаю использовать аббатство, поскольку она с ним знакома. Некоторые ребята считали, что вымышленные места лучше, но если у тебя уже есть здоровенная крепость, в которой ты вырос, зачем делать лишнюю работу? Именно так и звучит мой девиз по жизни.

– То есть ты говоришь, что я мысленно превращаю то, что хочу запомнить, в разные образы и расставляю по определенным местам в моем мысленном аббатстве? Это же куча работы, – отмечает она.

– Да, но проделать достаточно только один раз. А когда наловчишься, становится проще. Нужен особый подход. Сделай это забавным. Я вот помню одну цыпочку, имя которой так и не узнал, но мне хотелось определить ей место в памяти, а у крошки был серьезный кинк по поводу задниц, так что я назвал ее Лола, как у группы «Кинк» – Л-О-Л-А, ло-ла. – Я начал горланить, как Рэй Дэвис. Провалиться мне на этом месте – ребята всегда устраивали обалденное шоу. – Я вообразил ее гнутой скрепкой на закатанном рукаве статуи Рэя Дэвиса в моем кабинете.

– Скрепкой? В твоем кабинете стоит статуя Рэя Дэвиса? А что еще есть у тебя в кабинете?

– Не вынюхивай, милая. Это несимпатично. Она была с подвыподвертом. Как и скрученная скрепка. Для меня такой вариант сработал.

Она размышляет, прикусывая пухлую нижнюю губу. О, эта губа знает толк в засосах.

– И это правда работает? – спрашивает она наконец.

– Все дело в том, чтобы контролировать внутреннее пространство, крошка.

Она долго смотрит на меня, не говоря ни слова. Открывает рот, снова закрывает, потирает лоб. А затем, с таким выражением, словно сама не может поверить в то, что произносит это, говорит:

– А можем мы просто потрахаться?

Я приступил к делу раньше, чем она успела закончить предложение.

Думаю, я только что взял новый уровень в игре «Уболтай крошку на постель».

 

Глава 24

Я слишком долго прятала тебя глубоко в душе́…

– Ты хочешь, чтобы я выследил женщину, которая выглядит, как твоя сестра? – спросил Бэрронс.

Я кивнула. Меня уже тошнило от непонимания, что на самом деле происходит во многих сферах моей жизни. Хватило бы и того, что во мне находилась штука, о правилах которой, если таковые имелись, я не имела ни малейшего понятия. А теперь явилась еще и жуткая мусорная куча на Невидимых ножках, сумев заморозить меня в беспомощном ужасе, несмотря на то, что мои ши-видящие чувства в данный момент были нейтрализованы. Что из себя представляет неизвестное существо, притворяющееся моей покойной сестрой?

В двух случаях из трех я могла предпринять решительные действия. Начиная с той особи, которая представляла сейчас наибольшую угрозу моей вменяемости.

– Я хочу, чтобы ты поймал ее, – уточнила я. – И привел туда, где я смогу ее допросить.

– Этот шанс ты профукала в «Честерсе».

Я вздохнула.

– Не хотела ничего говорить при Риодане. Ты же знаешь: стоит протянуть ему палец, и он отгрызет руку по самое плечо. А я не горю желанием быть сожранной.

– Ты веришь, что это может быть Алина?

– Нет. Думаю, такой вариант совершенно невозможен. Но я хочу знать, что это за штука на самом деле.

– Ты сказала, что похоронила сестру. И была уверена, что тело принадлежит ей. Теперь ты передумала?

– Нет. Я похоронила ее. – Я не стала уточнять, что недавно вытащила гроб из могилы и тела там не оказалось. Не видела смысла еще более усложнять и без того непростой вопрос. Хотелось вначале исследовать алиноподобное существо, а потом, если потребуется, выдавать детали Бэрронсу.

– Я не смогу привести ее в магазин, – предупредил он.

Я кивнула. Чтобы выследить Алину, он собирался превратиться из человека в зверя, и я ни на миг не сомневалась, что ни один Охотник не взгромоздит подобное существо себе на спину, чтобы перенести его через торнадо.

– У тебя есть поблизости другое хорошо защищенное место?

– Подвал, в котором ты была при-йа, все еще под защитой.

Наши взгляды встретились, и у нас произошел еще один напряженный бессловесный диалог, с графическими напоминаниями о сексе – диком и агрессивном, голодном и одержимом.

«Ты для меня весь мир, – говорила я. – Не бросай меня».

«Это ты бросишь меня, девушка-радуга», – отвечал он, и я уже тогда знала, что стала дорога́ ему не меньше, чем он мне.

– А рождественская елка все еще там? – легкомысленным тоном спросила я.

«Я оставил все, как было. Лучшая из моих гребаных пещер», – сказали его темные глаза.

«Однажды мы снова это сделаем», – ответила я. Мне не придется притворяться при-йа. Только не с ним.

Он потянулся – и начал понемногу изменяться.

– Э… Бэрронс, у нас же собрание. Я думала, ты отправишься после него.

– Риодан отменил встречу, – сказал он сквозь зубы, ставшие слишком большими для его рта. – Он делает татуировку Дэни. Джейде.

– И она ему позволяет? – недоверчиво спросила я.

– Она попросила.

Я прищурилась, размышляя об услышанном.

– Ты делал татуировку Риодану. Такую же, как у тебя. Я никогда не видела на нем таких символов. – А я видела его голым. – Он даст ей телефон? И в случае чего сможет найти ее так же, как ты нашел меня?

– Кстати говоря, – прорычал он, дергаясь из стороны в сторону с болезненным хрустом. – Вы все еще носите с собой телефон, мисс Лейн?

– Всегда, – заверила я его.

– Я найду существо, которое ты ищешь, но когда вернусь, мне критически важно закончить собственные татуировки.

– О господи, – медленно сказала я. – Когда ты возрождаешься, все твои тату исчезают. Даже те, что связывают нас.

– И пока я их не заменю, IYD не сработает. Это, мисс Лейн, единственная причина, по которой я просил вас вчера остаться в «Честерсе». Пока я их не закончу.

IYD – контакт в моем телефоне, сокращение от «Если Ты Умираешь», и номер. Если я наберу эти цифры, Бэрронс найдет меня, где бы я ни была.

– Я не абсолютно беспомощна, знаешь ли, – раздраженно отмахнулась я. Зависимость от него сводит меня с ума. Верю, что однажды буду способна в одиночку справиться с трудностями, когда почувствую, что готова встать в один ряд с Иерихоном Бэрронсом.

– Отправляйся в подвал. Я встречу тебя там. Много времени это не займет. – Он развернулся и, упав на четыре лапы, рванул в ночь – черный на черном, голодный, дикий и свободный.

Однажды я хочу бежать наравне с ним. Чувствовать то, что чувствует он. Знать, каково это – быть в шкуре зверя, в которой человек, которым я одержима, чувствует себя так уютно.

Однако пока что я никуда не бежала. Я летела на спине ледяного Охотника к дому на окраине Дублина, где когда-то провела много месяцев в постели с Иерихоном Бэрронсом.

***

Сны – забавная штука. Раньше я помнила все до единого. Просыпалась с липкими остатками сна, будоражащими мою психику, и прожитое во сне было настолько ярким и непосредственным, что, если мне снилось холодное место, я просыпалась замерзшей. Если слышала музыку, вставая с постели, напевала ее себе под нос. Мои сны часто были настолько живыми и настоящими, что, открывая глаза, я не всегда понимала, проснулась ли. А если проснулась, то в какой реальности – может, на обратной стороне моих век?

Думаю, сны – это подсознательный способ разобраться с нашим опытом, вплести его в последовательное повествование, совместить подобное с подобным, в метафорическом смысле, – поэтому во время бодрствования мы можем функционировать с аккуратно распределенными прошлым, настоящим и будущим, о котором мы практически не думаем. Мне кажется, ПТСР возникает, когда случается нечто настолько сокрушительное, что сносит тщательно разложенные факты в полный хаос, путая повествование, заставляя дрифтовать, чувствовать себя потерянным там, где ничто не имеет смысла, пока со временем не найдешь, куда определить этот жуткий случай, чтобы сделать какие-то выводы. К примеру, понять, что кто-то пытается вас убить или что вы не тот, кем считали себя всю сознательную жизнь.

В моих снах есть дома, комнаты которых уставлены похожей ментальной «мебелью». Некоторые забиты акрами ламп, и, когда мне снится, что я смотрю на них, я переживаю все моменты, которые так или иначе освещали мою жизнь. Мой отец, Джек Лейн, тоже там: надежная, возвышающаяся надо мной башня фонаря, сделанного из позолоченной римской колонны с крепким основанием. И моя мама в этой комнате – грациозная кованая рама с шелковым абажуром, проливающая мягкие лучи нежных слов и мудрости, которую она пыталась вложить в Алину и меня.

Есть комнаты, в которых нет ничего, кроме кроватей. Практически во всех таких комнатах фигурирует Бэрронс. Темный, дикий, порой сидящий на краю кровати, опустив голову, и наблюдающий за мной из-под нахмуренных бровей. От его взгляда хочется эволюционировать или, возможно, деградировать до его состояния.

Есть также подвалы и подвалы под подвалами, где валяются вещи, которые я не могу толком рассмотреть. Иногда подземные помещения освещаются бледным светом, иногда теряются в бесконечной темноте, и я медлю, пока мое сознание не проникнет в сон, после чего я надеваю свой МакОреол и смело шагаю вперед.

«Синсар Дабх» тоже живет в моих подвалах. Я начала задумываться об этом очень часто, почти постоянно, чувствуя себя собакой, у которой в лапе засела колючка – так глубоко, что ее невозможно выкусить. Книга часто появляется в моих подсознательных пьесах.

Сегодня в ожидании Бэрронса, который должен привести алиноподобное существо, я вытянулась и заснула на шелковых простынях кровати со столбиками, в стиле короля-солнца, той самой, на которой Бэрронс оттрахал меня обратно во вменяемость.

И мне снилось, что «Синсар Дабх» во мне открыта.

Я стояла перед ней, бормоча себе под нос слова заклятия, которое, как я знала, нельзя использовать, но я просто не могла оставить его на блестящей золотой странице, потому что сердце болело невыносимо и я устала от этой боли.

Проснулась, пропитанная ощущением безнадежного ужаса и ошибки.

Я резко встала, соскребая остатки физически неприятного ощущения с основания языка. Во сне слова, которые я бормотала, были настолько четкими, а их цель настолько ясной, что я удивилась, проснувшись и не вспомнив ни слова из чертова заклинания.

И задумалась, как всякий раз за последние месяцы, можно ли меня заставить открыть запретную Книгу во сне.

Как я и говорила – я не знаю правил.

Я оглянулась, широко распахнув глаза и впитывая реальность, а не тени и страхи. В углу поблескивала рождественская елка – зеленым, розовым, желтым и голубым.

Стены Бэрронс оклеил несколько месяцев назад увеличенными фото моих родителей, нас с Алиной, играющих в волейбол с друзьями, дома, на берегу. К торшеру прикреплены мои водительские права. Комната раскрашена во все оттенки розового, которые когда-либо использовались в лаке для ногтей. А еще я наконец поняла, почему не могла найти половину одежды, которую взяла с собой в Дублин. Вещи лежали здесь, разобранные по комплектам. Боже, чего он только не делал, чтобы дотянуться до меня. Здесь были наполовину сгоревшие персиково-сливочные свечи – любимые свечи Алины – и они занимали почти все поверхности. Пол усыпан журналами мод и порнографией.

Ну да, настоящее логово, подумала я. Комната с наскоро устроенным душем, в который, я уверена, ему не раз приходилось затаскивать мою одержимую сексом задницу, поскольку пахло там нами.

Я нахмурилась. Это худшее из мест, куда можно привести дубликат моей сестры. Здесь повсюду напоминания о том, кто я, кто она и насколько неотъемлемой частью моей жизни она была.

Я склонила голову, тщательно прислушиваясь и используя последний день усиленных мясом Невидимых чувств.

Наверху были слышны шаги, звуки предмета, который волокут по полу, и вопли протеста. Никакого мужского ответа. Зверь волок замену моей сестры по ступенькам. Насколько я поняла, та могла разве что вопить. Хотя если бы это была Фея, притворившаяся моей сестрой, она бы не кричала, а устроила своего рода магический поединок. Мне хотелось узнать, где и как он нашел ее и пыталась ли она отбиваться.

Я вскочила с кровати и приготовилась к грядущему противостоянию.

***

Крики начались в подвале, громкие и полные страдания, за закрытой дверью.

– Нет! Не буду! Ты меня не заставишь! Я не хочу ее! – кричало существо.

Я пинком распахнула дверь и встала в проеме, глядя на самозванку. Та находилась у основания лестницы, которую Бэрронс блокировал, и на четвереньках пыталась взобраться обратно.

Она что, собиралась устроить ту же пьесу, что и на 1247 Ла Ру?

Сейчас притворится, что я привожу ее в дикий ужас, и я снова не смогу ее допросить?

Я подошла ближе, и она скрутилась в клубок, начала всхлипывать и хвататься за голову.

Я шагнула еще ближе, и ее внезапно стошнило, жестоко и резко, содержимое желудка выплеснулось на стену.

Бэрронс взбежал по лестнице наверх и запер за собой дверь. Я знала, что он делает. Трансформируется обратно в человека, без зрителей. Он никогда и никому, кроме меня, не позволял видеть смену его форм. Особенно Феям.

Я смотрела на плачущее подобие моей сестры, и меня наполняли горе оттого, что я потеряла, и ненависть к подобным напоминаниям, а также любовь, которая стремилась наружу, но знала, что это не тот случай. Совершенно безумный коктейль, предельно ядовитый. А подмена лежала на полу, держась за голову так, словно череп вот-вот выплеснет свое содержимое с той же силой, что и недавно желудок.

Я прищурилась. Было в этом нечто очень знакомое. Нет, не форма. Но то, как она выглядела, лежа вот так на полу, хватаясь за голову, словно…

– Какого дьявола? – прошептала я.

Оно наверняка не изучало меня настолько пристально! Оно не могло вести настолько глубокую психологическую игру.

Я начала пятиться, отходить, не сводя с существа глаз. Пять футов. Десять. Затем двадцать футов между нами.

Существо, притворявшееся сестрой, медленно убрало руки от головы. Его перестало тошнить. Дыхание стало более ровным. Всхлипывания стихли.

Я быстро подошла на десять футов, и оно снова закричало, громко и пронзительно.

Я застыла на долгий миг. А затем попятилась снова.

– Ты притворяешься, что можешь чувствовать Книгу во мне, – холодно сказала я наконец. Ну конечно же. Алина – моя мертвая сестра, а не эта штука – тоже была ши-видящей и ОС детектором, как и я. Если бы моя сестра оказалась рядом с «Синсар Дабх», как я, могла ли Книга (я) так сильно и плохо на нее повлиять?

Я нахмурилась. Мы прожили с ней два десятка лет в одном доме, и она ни разу не чувствовала во мне ничего неправильного. Ее не тошнило всякий раз, как я заходила в комнату. Возможно ли, что «Синсар Дабх» во мне требовалось мое признание, чтобы обрести силу? Тогда, возможно, до моего приезда в Дублин она находилась в спящем режиме и, вполне вероятно, спала бы вечно, если бы я не разбудила ее, вернувшись в страну, куда мне было запрещено приезжать?

Айла О’Коннор знала, что единственный способ удержать моего демона спящим – это не дать мне ступить на ирландскую землю? Или происходило нечто иное? Неужели в Эшфорде не водились Феи, потому что там нечего было делать, пока мы подрастали? Или моя биологическая мать каким-то образом зачаровала наши способности ши-видящих, чтобы те не могли проснуться, пока мы не вернемся на землю, с которой связана родовая магия?

О да, ощущение того, что реальность попахивает «Матрицей», снова вернулось.

Почему я вообще задумалась о подобной чепухе? Эта штука – не моя сестра!

Штука подняла голову и уставилась на меня полными слез глазами Алины.

– Младшая, мне так жаль! Я не хотела, чтобы ты приезжала сюда! Я пыталась удержать тебя! А она до тебя добралась! Господи, она до тебя добралась!

Существо снова уронило голову и расплакалось.

– Твою мать, – сказала я. Больше сказать было нечего.

После долгой паузы я все же спросила:

– Что ты такое? Какова твоя цель?

Оно подняло голову и посмотрело на меня, как на сумасшедшую.

– Я сестра Мак!

– Моя сестра мертва. Попробуй еще раз.

Оно глазело на меня какое-то время сквозь сумрачное освещение подвала, а затем поднялось на четвереньки и попятилось, прижалось к ящику с оружием, подтянуло колени к груди.

– Я не умерла. Почему ты ничего плохого со мной не делаешь? Какую игру ты затеяла? – требовательно осведомилось оно. – Потому что Мак не позволяет причинить мне вред? Она сильная. Ты понятия не имеешь, насколько она сильная. Тебе никогда ее не победить!

– Я не играю. Это ты пытаешься меня разыграть. Черт возьми, чего ради?

Оно судорожно вздохнуло и вытерло с подбородка пенную слюну.

– Я не понимаю, – выдавило оно наконец. – Я больше ничего не понимаю. Где Дэррок? Куда подевались все люди? Почему Дублин разрушен? Что происходит?

– Мисс Лейн, – раздался глубокий голос с сумрачной лестницы. – Это не Фея.

– Не Фея? – резко бросила я. – Ты уверен?

– Безоговорочно.

– Тогда что, черт побери, это такое? – вскинулась я.

Бэрронс вышел на свет у основания лестницы, полностью одетый. Наверняка у него по всему городу припрятана одежда, на случай, если неожиданно придется трансформироваться.

Он смерил поддельную Алину холодным пронзительным взглядом.

Затем посмотрел на меня и тихо произнес:

– Человек.

 

Глава 25

В стенах тюрьмы

У меня нет имени…

Когда воспоминание-иллюзия Короля Невидимых впервые вошло в белую, ярко освещенную половину будуара, в которой она оказалась заперта неподвластной ее пониманию магией, Светлая Королева вжалась спиной в стену, превратившись в гобелен, и молча наблюдала за графической сценой совокупления, происходящей перед ее взором, – сначала смотрела поневоле, а потом уже даже с живым интересом.

Ее двор был двором чувственности, и этот мужчина по праву считался когда-то ее Королем. Комната просто насквозь пропиталась страстью, насыщая собой воздух, в котором висел гобелен, оседая очередной порцией липкого, сексуально заряженного осадка на плетениях и узоре.

Посетитель увидел бы не более чем живописную картину охоты, украшавшую стену будуара, в центре которой перед каменной плитой, где умирал могучий белый олень, стояла, глядя с гобелена, стройная красавица со светлыми волосами и радужными глазами.

Она выросла на легендах о неимоверно умном и ужасно мощном, диком, полубезумном и богоподобном Короле, который почти уничтожил и обрек ее расу на вечные трудности из-за своей одержимости смертной.

Она ненавидела Короля за то, что запер ее в Темнице. За то, что убил истинную Королеву до того, как Песнь была передана дальше. За то, что обрек их во имя выживания заключать союзы с более слабыми созданиями, хромать по вечности с одним только намеком на прежние величие и мощь.

Она презирала себя за то, что не предусмотрела игры своего ближайшего советника В’лейна, который тоже пленил ее, заперев в ледяной Темнице, в гробу изо льда, где ей больше ничего не оставалось, как надеяться, что семена, посеянные ею давным-давно меж Келтаров, О’Конноров и множества других, смогут принести плоды и она выживет. Продолжит, чтобы попытаться пережить еще одно испытание, которое она предвидела.

Это существование – пребывание под заклятием в комнате с иллюзией – не было жизнью. Она словно заперта в иного рода гробу, в то время как ее раса переживает неизведанные ужасы.

Стены Темницы Невидимых рухнули. Даже в ледяном гробу, без сил, почти лишенная самой своей сути посредством магии Темницы, она ощущала, как рушатся вокруг нее стены, знала, что в этот самый момент древняя, испорченная Песнь выбралась наружу.

Она более иных Светлых понимала опасность, с которой столкнулась ее раса. Она использовала несовершенную Песнь, фрагменты которой на протяжении веков собирала тут и там, чтобы оградить реальности Фей от смертной земли. Она смогла спасти свой двор, оказавшийся под угрозой вымирания, лишь обвенчав его с планетой людей.

Безвозвратно.

И если эту планету поглотят черные дыры, то же случится и со всеми Светлыми реальностями.

При Короле она притворялась, что ничего не знает, но именно по этой причине она побуждала его к действиям.

Она знала, что на самом деле ее ситуация еще хуже. Она искала мифическую Песнь лично, пыталась восстановить колоссальную магию, породившую всю их расу. Она изучала легенды. Она знала правду. Песнь требовала огромную цену от несовершенных созданий, а они все в разной степени были несовершенны. Легкого пути вперед не существовало. Любая дорога может обойтись слишком дорого.

Но она знала и кое-что еще: то, о чем не ведал даже Король Невидимых. Если ей удастся с помощью соблазнения и манипуляций заставить его спасти Дублин, а следовательно, и ее двор, упомянутая цена будет стребована и с него.

Гобелен, в который она превратилась, рябил и содрогался, когда она смотрела на остатки лживых воспоминаний Невидимого Короля. Поскольку, если им верить, это она лежала в гнезде пышных мехов и кроваво-алых розовых лепестков, пока бриллианты лениво парили в воздухе, освещая комнату миллионами крошечных мерцающих звезд.

Если верить ему, она когда-то была смертной, была влюблена в уничтожителя их расы, творца мерзостей, того, кому безразлична прежняя Королева и данные ей обеты, а еще больше безразличен покинутый двор.

«Круус заставил тебя выпить чашу из котла забвения», – сказал ей Король перед уходом.

Она никогда не пила из котла. Королеве такое не позволительно.

«До того, как ты стала Королевой. Когда ты была моей».

Она не верила ему. Отказывалась верить. А даже если и так – какое это имеет значение? Сейчас она та, кем является. Светлая Королева, лидер Истинной Расы. Она всегда была такой. Она ничего не помнит о его лжи. И не хочет помнить.

И все же она не могла прозреть намерений такого обмана.

Ему ничего от нее не требовалось. Он – Король Невидимых. Он является существом, сущностью, состоянием бытия, неизмеримо большим, чем мог постичь кто-либо из ее расы. Ему ни от кого ничего не требовалось. Легенда слишком сложна и противоречива, чтобы раскрыть его происхождение. Или их.

Она прищурила свои сплетенные глаза, и нити гобелена задрожали. Как могло такое существо, как безумный Король, подделывать подобную глубину эмоций, которую она наблюдает?

Эмоции были чужды их расе в подобной, самой чистой их сути. Феи испытывали лишь отголоски того, что чувствовали представители примитивной расы, с которой она именно поэтому и решила связать свой народ. Чтобы расширить их бледное существование, усилить тщетные желания, для исполнения которых они вынуждены были стать более податливыми.

И все же на огромном круглом возвышении женщина, которая выглядела и двигалась идентично ей, взирала на существо, которое принимала глубоко в себя – в тело и душу, – и хохотала так, как Эобил смеяться неспособна. Прикасалась так, как она сама никогда не касалась. Ее имел Король, которого она презирала, и имел куда полнее и с большей чувственностью, чем она когда-либо считала возможным.

«Забудь свой глупый квест, – сказала женщина на постели, внезапно трезвея. – Сбеги вместе со мной».

Воспоминание-иллюзия Короля внезапно рассердилось. Она почувствовала это, даже будучи гобеленом.

«У нас уже был подобный разговор. Не стоит к нему возвращаться».

«Для меня это неважно. Мне не нужно жить вечно».

«Не ты останешься совершенно одна, когда умрешь».

«Тогда сделайся человеком, как я».

Эобил еще больше сузила глаза. Чтобы Фейри превратился в человека ради человека? Никогда. Лишь один, Адам Блэк, настоял когда-то на подобном абсурде – обесценил себя, и она сама виновна в его безумии.

Король продемонстрировал истинно фейский ответ.

Отвращение.

Отказ покинуть великолепие бытия Старшей Расы, почетного рода, Первой Расы. Возможно, в его случае – Изначальной. И все же… Песнь доверена не ему. Только женщине. И на то есть причина. Женщин не ослепляла страсть. Она их очищала.

Король поднялся и навис над женщиной, которой, как он утверждал, и была Эобил, и она почувствовала то же, что и женщина на постели, – стало больно и неуютно. Наступила усталость: сколько можно сражаться за то, чего, и это ей известно, она никогда не достигнет? Обреченность: как заставить слепого видеть? Осознание: ее любовник так далеко от нее, что дотянуться невозможно. Но женщина на постели чувствовала кое-что еще, чего Эобил совершенно не понимала.

Что любовь важнее всего во вселенной. Важнее даже, чем Песнь. Что без любви и без свободы жизнь ничего не стоит.

Когда Король ушел, женщина на постели плакала.

Женщина на гобелене молча наблюдала.

Если ей придется притвориться этой женщиной, чтобы защитить существование своего двора, да будет так.

Но Король заплатит всем, что имеет.

 

Глава 26

Отделяя слабых от устаревших,

Я не выношу самозванцев…

– Она не может быть человеком, – возразила я, глядя на существо, до боли напоминающее мою сестру. – Это невозможно. Я слышала о двойниках, но я в них не верю. Дубликат не может быть настолько идеальным. Настолько детальным.

За исключением некоторых мелочей, вроде кольца с бриллиантом на ее безымянном пальце.

Самозванка сидела, прислонившись к ящику, поворачивая голову то к одному из нас, то к другому, и с тревогой следила за мной, словно пытаясь убедиться, что я не собираюсь снова приближаться к ней.

Я взглянула на Бэрронса с безмолвной болью и протестом. Сейчас больше, чем когда-либо, я сомневалась, действительно ли выскользнула из когтей «Синсар Дабх» в ту ночь в КСБ.

«Ты здесь, я здесь, и все реально, – ответил мне Бэрронс тяжелым спокойным взглядом. – Не убегай от меня».

Я напряглась. «Я никогда не убегаю».

«Вот и не забывай об этом. Сосредоточься на моменте. Мы во всем разберемся. Ты пытаешься увидеть всю гребаную картину целиком, одновременно. Так можно с ума сойти. Что нужно делать на гребаном минном поле?»

«Попытаться с него убраться?»

«По одному шажочку за один раз».

Он прав. Сосредоточиться на моменте…

Я снова посмотрела на ту, что притворялась моей сестрой. Она сидела молча и при этом выглядела такой же встревоженной и растерянной, как в первую нашу встречу. Затем она испытующе посмотрела на Бэрронса.

– Кто ты? И кем являешься для нее?

Бэрронс промолчал. Он склонен отвечать исключительно на мои вопросы, и то только потому, что у меня есть то, чего он хочет.

Подмена что-то зачастила:

– У моей сестры – «Синсар Дабх». Книга где-то у нее под одеждой. Мы должны ее забрать. Мы обязаны спасти ее. – При последних словах она съежилась и покосилась на меня, словно опасалась, что я, услышав это, тут же начну сеять смерть и разрушение.

– Я не ношу с собой «Синсар Дабх», – огрызнулась я в ответ. – Она внутри меня. Еще с рождения. Но она меня не контролирует.

Во всяком случае, я на это надеюсь.

Существо заморгало.

– Что?

– Моя сестра умерла больше года назад в переулке на южном берегу реки Лиффи, нацарапав на брусчатке единственную подсказку. Что было на брусчатке?

– Я написала «1247 Ла Ру», младшая. Но, Мак, я не умерла.

Меня как будто лягнул в живот целый табун драных тяжеловозов. На крошечную долю секунды я даже задумалась, возможно ли такое.

– Кое-кто видел, как ты умираешь, – выпалила я.

– Девочка с рыжими волосами. Она привела меня в этот переулок. Но ушла, прежде чем я… Я…

– Прежде чем ты что? – холодно осведомилась я.

Она помотала головой – потерянная, растерянная и измученная.

– Я не знаю. Не помню. Все такое… нечеткое.

О да, очень удобно.

– Ты не помнишь. Потому что моя сестра умерла. Мертвые ничего не помнят. Они прислали тело Алины домой, мне. Я видела его. Я его похоронила.

Я его оплакала. Это стало моей инициацией, катализатором, изменившим всю мою жизнь.

– Мак, – ахнула она. – Я не знаю! Помню только, что в том переулке я нацарапывала для тебя адрес на брусчатке. А потом… кажется… Я потеряла сознание или что-то вроде того. Позже, через два дня, я оказалась посреди Темпл-Бара. Не имею ни малейшего понятия, как там очутилась! Я не понимаю, что произошло. И все так изменилось! Все совсем другое, я словно вернулась в другой… – Она осеклась и нахмурилась. – Это случилось год назад? Я была в том переулке год назад? Я потеряла целый год? Какой сейчас день, скажите мне дату! – Чуть не сорвавшись на крик, она вскочила на ноги.

Я непроизвольно шагнула вперед, и она вжалась спиной в ящик, пытаясь стать плоской, как бумага. Одна рука взлетела к виску, вторую она выставила перед собой, защищаясь.

– Нет, пожалуйста, не подходи ближе!

Она всхлипывала, пока я не отступила.

Я посмотрела на Бэрронса.

«Это возможно», – сказали его глаза.

– Бред! – огрызнулась я. – Тогда каким образом я похоронила тело?

Иллюзия Фей?

Я выругалась и отвернулась. Встала спиной к самозванке. Я не могла на нее смотреть. Мозги скручивались в бараний рог. Я не могла поверить, что тело, которое я отдала земле, принадлежало не ей. Я не хотела в это верить.

Потому что глубоко в душе – отчаянно и от всего сердца – я хотела верить. Если обнаружится, что кто-то, возможно, Фея, каким-то непостижимым образом спрятал мою сестру и она никогда не умирала, сбудется моя мечта!

К несчастью, я больше не верила в то, что у сказки может быть счастливый конец.

– Откуда у тебя кольцо на пальце? – бросила я через плечо.

– Дэррок попросил моей руки. – Ее голос прервался всхлипом. – Ты сказала, что он мертв. Это правда? Я действительно отсутствовала целый год? Он жив? Скажи мне, что он жив!

Я оглянулась через плечо на Бэрронса. «Она действительно человек? Способен ли кто-то обмануть тебя?» – спросила я без слов.

«Я полностью ощущаю ее человеком. Более того, мисс Лейн, она пахнет, как вы».

Я моргнула, мои глаза распахнулись. «Ты думаешь, это моя сестра?» Если Бэрронс в это верит, я совершенно расклеюсь. Или решу, что вся моя реальность фальшива. Бэрронса не так просто ввести в заблуждение.

«Недостаточно доказательств для утверждения».

«Что мне делать?»

«А что ты хочешь делать?»

«Избавиться от этого существа».

«Убить?»

«Нет. Просто убрать отсюда».

«И чего вы этим добьетесь, мисс Лейн?»

«Мне станет легче, чего на данный момент вполне достаточно».

«Продолжайте ее допрашивать», – приказал он.

«Я не хочу».

«Неважно. Я не стану ее никуда забирать».

«Это не “она”. Это “оно”».

«Она человек. Смиритесь с этим».

Я ожидала, что он уберет самозванку с глаз долой. Однако он проигнорировал мою просьбу. Злая, кипящая, раздраженная, я пнула ящик и плюхнулась на него.

– Можешь начать с рассказа о своем детстве, – произнесла я в ее сторону.

Она странно на меня посмотрела.

– Это ты мне расскажи, – выпалила она в ответ.

– Я думала, ты меня боишься, – напомнила я.

Она пожала плечами.

– Ты ничего мне не сделала. По крайней мере пока. И ты держишься на достаточном расстоянии. К тому же, если я действительно отсутствовала целый год и Дэррок мертв, можешь не смущаться, – горько сказала она. – Ты заполучила мою сестру. Мне нечего больше терять.

– Мама и папа.

– Даже не смей угрожать им!

Я покачала головой. Оно вело себя, как моя сестра. Блефовало и надеялось в этом преуспеть. Пыталось скрыть, что у меня есть родители, на случай, если Книга вдруг не знает, затем перешло к угрозам, когда ему показалось, что Книга угрожает им. Еще одна червоточина в моем яблоке. Я быстро теряла связь с реальностью.

– Кто был твоим первым? – Я не стала добавлять слово «провалом».

Она фыркнула.

– Ну да, кто бы еще напомнил. ЛМЧ.

Люк-мягкий-член. Городской качок оставался девственником дольше других парней из старшей школы, и этому было объяснение. Он опасался слухов о том, что звезда футбольного поля – совсем не звезда в постели. Потеря девственности стала эпическим провалом. Член так и не затвердел настолько, чтобы прорвать плеву. Но Алина ничего о нем не рассказала. Только мне, и мы окрестили его ЛМЧ. Я тоже хранила тайну.

Если моя сестра не мертва, за что я сражалась? О чем горевала? За кого мстила? Если моя сестра не мертва, где ее черти носили весь год?

Вину за ее смерть взвалила на себя Дэни. Но если моя сестра не мертва, что на самом деле произошло в том переулке?

– Вправо? – Я посмотрела на Бэрронса. Я так не хотела, чтобы это существо – да и любое другое, если уж на то пошло, – оценивало хозяйство моего мужчины, но были интимные вещи, известные только мне и Алине. К примеру, с одного взгляда на пах мужчины мы определяли, в какую сторону он укладывает свой член. Алина раньше говорила: «Если не можешь определить, младшая, то нечего с ним и знакомиться – больше знать не захочешь». Потому что если он незаметен, то и говорить не о чем.

Бэрронс, блокировавший лестницу, стоял, расставив ноги, скрестив руки на груди, и наблюдал за нами с бесстрастным спокойствием – изучая, анализируя, пытаясь найти крупицу реальности в разворачивающемся перед ним безумии.

Существо взглянуло на него, и брови взлетели вверх.

– Господи. Определенно влево.

Бэрронс пронзил меня взглядом.

Я его проигнорировала. Мне очень хотелось спросить фальшивку о чем-то таком, на что она не будет знать ответа, на что даже я не знаю ответа, потому что если это какая-то проекция, то Книга во мне определенно имеет доступ ко всей имеющейся в моей голове информации. Может, она прочесала мой разум до последней детали. Но если я не буду знать ответа, то не смогу подтвердить. Идеальная уловка-22.

«Вы думаете только мозгом, мисс Лейн. А это не самый проницательный ваш орган».

«А чем нужно?» – безмолвно огрызнулась я.

«Нутром. Люди все усложняют. А тело знает. Хотя многие и недооценивают его. Спрашивайте. Слушайте. Чувствуйте».

Я сердито выдохнула и отбросила волосы со лба.

– Расскажи мне о своем детстве, – снова повторила я.

– Как я могу знать, что ты не «Синсар Дабх», играющая со мной в игры? – сказала она.

– Вот именно, – натянуто ответила я. – Может, скрытая во мне, она просто проецирует тебя.

И я потерялась в водовороте иллюзий.

Понимание сверкнуло в ее глазах, когда она осмыслила мои слова.

– О господи, ни одна из нас не может знать наверняка. Младшая, вот дерьмо!

– Ты никогда не говорила…

– Знаю, мусорки, петунии, маргаритки, лягушка. Мы придумали свои собственные ругательства.

Оно фыркнуло, и мы одновременно выпалили:

– Потому что красивые девушки не ругаются.

Оно рассмеялось.

Я прикусила язык. Мне не нравилось, как я заговорила с самозванкой. Слишком похожи были интонации. Практически идентичны. Я отказалась смеяться. Отказалась от еще одного момента близости с созданием, которого просто не могло существовать.

– Но как Книга оказалась внутри тебя? Я не понимаю, – сказало оно. – И почему она не захватила власть над тобой? Я слышала, что она искажает всех, кого касается.

– Здесь я задаю во…

– И почему все так? Если ты действительно Мак и Книга каким-то образом попала внутрь тебя, если ты не испорчена ею, а я на самом деле твоя старшая сестра, – она подчеркнула свое старшинство совсем как Алина, – и я не мертва, то неужели не заслуживаю немного понимания?

Оно нахмурилось.

– Мак, Дэррок действительно погиб? Я нигде не могу его найти. – Ее лицо на миг задрожало, словно сейчас хлынут слезы, но затем снова застыло. – Я серьезно. Расскажи мне о Дэрроке и о том, что произошло с Дублином, а я поведаю о моем детстве.

Я вздохнула. Если это действительно каким-то волшебным образом моя сестра, то она столь же упряма, как и я. А если нет, все равно нужно идти на уступки, иначе ничего не добьешься.

Поэтому я просветила ее насчет бессмысленной смерти Дэррока, когда Книга раздавила его голову, как виноградину, и вкратце описала события прошедшего года. Затем скрестила руки и оперлась спиной о стену.

– Теперь твоя очередь, – тихо обратилась я к плачущей женщине.

 

Глава 27

Тебе бы перестать болтать и попытаться меня догнать, мудачина

Джейда лезвием рассекла ночь – острая, холодная, смертоносная. Это она понимала. Убивая, она чувствовала себя живой.

Она решила поверить, что родилась такой, а не подверглась мутациям, как утверждали дневники Ровены, полные бесконечного самолюбования. И это ее дар родному городу – очищение улиц от тех, кто охотился на невинных.

Не имеет значения, кто ее жертвы – люди или Феи.

Если они уничтожают, их тоже следует ликвидировать. Она знала монстров среди людей – зачастую они одни из худших.

Очищать планету от убийц – легко и просто, это призвание. Оно дистиллировало ее, выжигало до яростного белого света внутри. Мало кто наслаждался бы таким. Это грязно. Это жестоко. И в этом есть что-то личное. Неважно, насколько беспристрастно она наносила смертельный удар, но в некий момент, будь перед ней Фея или человек, их взгляды встречались. А у психопатов и монстров тоже есть планы, цели, вложения в существование, и они не хотели умирать, ненавидели смерть, исторгали ругательства и проклятия, иногда умоляли полными страха глазами.

Когда-то она думала, что они с Мак – идеальная пара. Мак могла убивать так же холодно и умело, пусть и не столь быстро.

Каждый бешеный пес, которого Джейда уничтожала, означал спасение жизни хороших людей – нормальных, в отличие от нее, которым не безразлично, которые могли сделать мир лучше ради своих детей, стариков, ради слабых, которых следовало защищать. Она знала, кем является и кем не является, ее не волновали повседневные нужды. Ее забота – ситуация в целом.

Она ценила свои таланты: скорость, ловкость, острое зрение, слух и обоняние, как у животного, мозг, который мог анализировать мельчайшие детали, структурировать информацию и выделять приоритетную мысль, чтобы ничто не могло препятствовать ее миссии.

Джейда прорезала свой путь по улицам Дублина под полной луной, окантованной алым нимбом. Кровь в небе, кровь на улицах, огонь в ее клинке и сердце. Она колола и рубила, потрошила и резала, наслаждаясь чистотой результата.

Со времени ее последнего выхода Невидимые сменили тактику, навевали гламор, сбивались в группы.

Они считали, что это обеспечит им защиту. Они ошибались.

Она могла уничтожить группу с той же легкостью, что и одиночного противника, к тому же какая экономия времени! Приземистые медленные Фейри, которых Мак окрестила Носорогами, были слишком простой добычей, она предпочитала одетых в красное и черное стражей из высших каст: не телепортантов, но почти таких же быстрых, как она сама, отлично обученных драться.

Попадались и одиночки, телепортанты. Наиболее интересная категория. Их нужно ловить в железные сети или заманивать в окованные железом ямы.

Именно они пытались искушать ее обещаниями всевозможных благ, которые могла подарить их неизмеримая сила.

Ничто не влияло на ее решимость. Ее не тронула ни одна мольба, ни одно предложение.

Она знала, кем является. Знала, чего хочет. И татуировка, которую Риодан чертовски неторопливо слоями вводил в ее кожу, была критически важна для достижения ее целей.

Она неожиданно для самой себя вылетела из потока, просто выпала и ударилась о парковую скамейку, посадив синяк на голени. Резко выхватив меч, она сделала круг вокруг своей оси, сканируя окружающую обстановку. Она была одна. Убивать некого.

Риодан. Сволочь.

Она глубоко вдохнула чистый, влажный, пропитанный океанской солью воздух. Дыхание – это все. Когда больше ничего нельзя сделать, остается дышать, формируя и наполняя дыхание силой и смыслом. Она вскинула голову и выпрямила спину.

Риодан выбил ее из потока в аббатстве.

И вот сейчас, на улице, одна раздраженная мысль о нем испортила сосредоточенность, нарушила точное манипулирование тонким измерением.

Она собрала с лица растрепавшиеся пряди, зачесала их назад и пригладила с помощью крови и слизи на ладонях – хоть и неаккуратно, зато надежно. Затем сунула руку в сапог, достала один из оставшихся бобов, найденных в Зазеркалье, раздавила его и проглотила. Не очень удобно таскать за собой коробки с протеиновыми батончиками, когда это пространство можно использовать для оружия и припасов. Интересно, может ли Танцор изобрести более мощный и портативный источник энергии во время своих бесконечных экспериментов в заброшенных лабораториях Тринити Колледжа.

Сухое чириканье над головой заставило ее вжаться спиной в ближайшую дверь, прячась в тени. Задрав голову, она прищурилась, размышляя, можно ли уничтожить этих существ, и анализируя потенциальные методы их поимки. Сталкеры Мак по какой-то причине прекратили ее преследовать, и хотя Джейда ни разу не видела, чтобы они причинили кому-нибудь вред, она знала, что ни мирными, ни благожелательными их не назовешь.

Стая из сотни или около того призрачных мертвецов пролетела над головой на фоне окантованной алым луны. Их плащи под низко висящими перистыми облаками казались протянутыми костлявыми пальцами скелета. Лица блеснули металлическими украшениями, и она непроизвольно вздрогнула. Она узнала расстановку стаи: они охотились. Но на что? Мак снова видима, и если подростка, которым она когда-то была, заинтересовало бы «как» и «почему», то женщину, которой она стала, не заботило ничего, кроме собственных дальнейших целей.

Только когда жрущие зомби личи – ЖЗЛ – улетели, она снова скользнула в поток и направилась в «Честерс».

Три дня, сказал он. Именно столько ему потребуется, чтобы закончить татуировку.

И у Джейды появится решающее, столь необходимое ей оружие.

Великий и могущественный Риодан на поводке.

***

– Проклятье, ты хоть понимаешь, что натворила? – гаркнул Риодан, когда она влетела в его кабинет.

Джейда рухнула на стул, оседлав его и уложив руки на спинку под подбородком. Она не сомневалась, что он наблюдал за ее эффектным появлением на одном из своих бесчисленных мониторов. Вытянувшись, она одарила его холодным взглядом.

– Прошлась по клубу.

И посетители расступались перед ней так, словно она несла Черную Смерть. Уступали дорогу хладнокровной машине для убийств.

– Перемазанная кишками Невидимых, – рубанул он.

– И кровью тоже, – спокойно добавила она.

– Ты отправляешься уничтожать Фей, потом являешься в мой клуб, увешанная их кишками. Мои сотрудники обслуживают здесь Фей.

– Возможно, они должны быть в меню, а не за столиками.

Таким злым она его еще никогда не видела. Ну и хорошо. Возможно, он будет работать быстрее, чтобы избавиться от нее прямо сегодня. И тогда они с Танцором смогут исследовать черные дыры без него. Как только она получит карту.

– Или правила изменились, а меня не поставили в известность? Последнее, что я слышала, – я не должна убивать на твоей территории. Я и не убивала.

Он двигался так быстро, что она не уловила движения. И в этот миг ее внезапно осенило: он не просто быстрее передвигался в потоке, он гораздо скорее туда входил. Она никогда не пыталась ускорить время входа. Стоит добавить новый вызов в свой список.

Он навис над ней.

– Не играй со мной в игры, Джейда. Ты выше подобной агрессивности.

Она не изменила позы и никак не отреагировала на его критику.

– У меня не было времени переодеться.

– Тогда сделай это сейчас. Я не буду работать с тобой, когда от тебя разит смертью.

Он смерил ее холодным взглядом. Но глубоко в его серебристых глазах крылось нечто жаркое. Восхищение бойней, доказательства которой остались на ее коже. Она сузила глаза, расширила чувства, в который раз задумавшись о секретах этого человека.

Она осознала, что оба дышат поверхностно, и немедленно изменила свой ритм дыхания, удлинив вдохи и выдохи. Ей не нужно зеркало, чтобы знать, как она выглядит.

Дикаркой. Слишком яркие глаза, жаркие и ледяные одновременно.

Кровь и кишки на лице, в волосах. Ими покрыты обувь, джинсы и кожа. Все тело звенит от едва сдерживаемой энергии.

Голодное желание, даже после такого количества убийств, рвануться вперед, сделать что-то, чтобы уравновесить разбалансированные чаши весов у нее внутри.

– Ты хочешь, чтобы я тратила время на поход в душ, когда у нас… не трогай меня! – Он выдернул ее из кресла, поставив на ноги. Она подняла руки, блокируя и отбивая его ладони.

Они стояли в шаге друг от друга, и ей на миг показалось, что сейчас он схватит ее за плечи и хорошенечко встряхнет, но он этого не сделал. Просто опустил руки. Хорошо. Иначе она надрала бы ему задницу прямо здесь, в кабинете.

Он спокойно произнес:

– Ты говоришь, что научилась включать и выключать эмоции. Не научилась. Сегодня ты убивала с яростью. Я чую на тебе ее запах. И ты лгала себе в процессе. Ты убивала от боли и от незнания, как жить в этом гребаном мире. Привыкай. Супергерой не бравирует убийствами. Он приходит в нужное место, отнимает жизнь, за которой пришел, и ускользает, скрываясь в тени.

– Откуда тебе знать? Ты в этом сюжете главный злодей.

– Не сегодня, Джейда. Сегодня злодеем была ты. Скольких ты убила?

Она ничего не ответила. Она не считала.

– Сколько среди них людей?

– И ты уверена, что они заслуживали смерти. Убеждена, что мыслишь достаточно бесстрастно, чтобы выносить подобный приговор.

Стоять и молчать она могла довольно долго.

– Я повторю еще раз, Джейда. Позволь мне учить тебя.

– Единственное, что я позволю, так это сделать мне татуировку.

– Ты хрупка.

– Я сталь.

– Хрупкие ломаются.

– Сталь гнется.

– Господи, ты так близка к этому. – Он с отвращением покачал головой.

– К чему? – насмешливо спросила она. – К тому, какой я должна быть по твоему мнению? Разве не этим ты всегда занимался? Экспериментировал надо мной, так же как и Ровена. Полный решимости сделать из меня то, что угодно тебе.

Он застыл, внимательно на нее глядя.

– Ты знаешь, что делала Ровена.

– Я кое в чем соображаю. И я умна.

Некоторое время он молчал, словно решая, что можно говорить, а что – нет, и ей стало любопытно, что же ему известно такое, что недоступно ей. Он оценивал ее. И, если она верно интерпретировала выражение его глаз, оценил. Он находился на грани взрыва. А она нет. Она целиком и полностью контролировала себя. И чтобы доказать это, снова изменила ритм дыхания. Углубила его. Она не понимала, как и когда оно снова стало таким поверхностным.

Он отошел на шаг, словно давая пространство дикому, загнанному в угол животному, чтобы оно не пугалось.

– Ровена хотела, чтобы ты стала тем, кем она хочет тебя сделать, – наконец произнес он. – Я хочу, чтобы ты стала той, кем ты хочешь быть. И это определенно не то, что я сейчас вижу.

– Ты не знаешь, чего я хочу. Твое вмешательство некорректно. Татуируй меня, или я уйду.

Снова оценивающий взгляд.

– Помойся, и я сделаю татуировку.

– Хорошо. Где ближайшая ванная? – Ей нужна была эта татуировка.

Не удосужившись ответить, он развернулся к двери.

Она последовала за ним, раздраженная тем, что у него есть нечто, настолько ей необходимое, что приходиться подчиняться. Ее раздражали и собственные эмоции, и то, что рука дрожала, когда она придерживала меч, чтобы пройти через дверь.

А еще она злилась потому, что он прав.

Она действительно убивала сегодня с яростью.

Она играла со Смертью, как с любовником, искала катарсиса. Если бы она действительно хотела помочь Дублину, самым логичным и эффективным способом было бы пойти к инспектору Джайну, заключить новый союз, очистить переполненные клетки, чтобы дать возможность Хранителям отловить новую порцию Фей. Если бы она позволила сотне Хранителей стать своей сетью, могла бы уничтожить больше противников. Но эффективное убийство не привлекало ее, ей не нравилось стоять и методично обезглавливать отупевших оглушенных врагов. В огне охоты было нечто, чего она отчаянно желала.

Чего она не желала, так это анализировать мотивы, которые казались настолько ясными в прошлое полнолуние, а теперь она повсюду натыкалась на занозы, куда бы ни повернулась.

Она молча следовала за ним. Она готова смириться с чем угодно, сделать практически все, чтобы ее татуировка была закончена.

***

– Расстегни джинсы.

Устроив подбородок на скрещенных поверх спинки стула руках, Джейда не шелохнулась.

– Сделай ее поменьше. Сомневаюсь, что она должна доходить до задницы.

– Я не стану портить заклятие. Ты хочешь, чтобы она работала, или будешь разгуливать с татуировкой, которая может подвести в критический момент?

Она расстегнула две верхние пуговицы и приспустила джинсы. Его руки оказались на нижней части спины – там, где она переходит в бедра, – и ей пришлось прикусить язык, чтобы не задрожать. Ее кожа казалась слишком горячей, а воздух – слишком холодным.

Однажды она видела, как он касается женщины подобным образом, обхватывает руками так же, как сейчас ее. Тогда он входил в партнершу сзади, запрокинув голову и смеясь, – красивый, сильный, классный мужчина. Ей хотелось поймать тот миг в свои четырнадцатилетние ладони, исследовать его, понять, пропустить сквозь пальцы. Стать причиной того, что происходит.

Радость. Этот холодный, жесткий человек способен на радость. Парадокс зачаровывал ее. Пробуждал внутри нечто такое, что она понимала сейчас, мозгом взрослой женщины. А в тот миг ее юное тело интуитивно, на глубинном уровне прочувствовало, что тоже может испытывать подобные вещи, что создано для этого, и совсем скоро откроется новый пласт реальности и не известных пока переживаний.

Четырнадцатилетняя девочка сжалась в вентиляционной шахте над четвертым уровнем и закрыла глаза, представляя себя той женщиной, пытаясь прочувствовать, каково это – заставить такого мужчину испытать подобные эмоции. Она дрожала от смеси ощущений – настолько ярких, что было почти больно: голод, тревога, дикость, слишком сильный жар, слишком сильный холод, слишком живая она. Она нашла в ванной более широкую шахту, пробралась туда, чтобы посмотреть поближе, и едва не попалась.

Похоть ослепляла. С тем же успехом можно выдавить собственные глаза. И все же для некоторых, наблюдавших за поверхностным танцем незнакомцев, это был способ прочувствовать все без чувств.

Она вдохнула и выпрямила спину. Юная. Сильная. Неприкасаемая. Она сосредоточилась на излучении всего этого, в частности желания.

Он работал с ней уже больше двух часов. Целый час он ждал, пока она помоется, затем настоял на том, чтобы один из множества его работников выстирал ее одежду. Она предстала бы перед ним и голая, лишь бы заполучить проклятую татуировку.

Хотя, возможно, и нет.

Вчера она исследовала начало татуировки при помощи зеркала, глядя через плечо в другое зеркало. Это был сложный рисунок с меткой в центре – слои черного, серого и чего-то еще блестящего, не похожего ни на один знакомый ей тип чернил. Татуировка мерцала под поясницей, словно реагируя на каждое ее движение, самое незначительное, и казалось, что под серебристой поверхностью танцуют рыбки. Он каким-то образом помещал заклятие в кожу. И она надеялась, что только одно. У дьявола множество обличий, и его чернила тоже могут быть наделены многими свойствами.

Действия Риодана оскорбляли ее до глубины души. Но если это действительно поможет найти ее где угодно, в смертном мире или Зазеркалье, то она больше всего на свете, больше другого всемогущего оружия хочет заполучить это тату. Недавно она сказала Невидимой Принцессе, что есть дьяволы, ни на что не способные, в том числе и сожрать тебя, а есть такие, которым любое дело по плечу, но эти проглотят и не подавятся. Она понимала, к какому типу принадлежит Риодан. И готова была рискнуть.

– Тату сработает даже в Холле Всех Дней? – снова переспросила она, поскольку верилось с трудом, а ей нужно понимать, на что рассчитывать, ибо от этого будет зависеть все.

– С моей картинкой на твоей коже сам Ад не помешает мне оказаться рядом с тобой.

– Почему ты это делаешь? – У него всегда были мотивы. Но в данном случае она не могла распознать, что им движет. Какая ему разница, потеряется она или нет? Фраза, будто он не привык терять то, что ему принадлежит, как-то не убедила. Она не принадлежала ему, и они оба это знали. Он чего-то хотел от нее. Но чего?

– Выясни. Ты же умна.

– Я нужна тебе, чтобы спасти мир?

– Мне ничего не нужно.

Значит, дело просто в его «хочу».

– Почему ты постоянно вмешиваешься в мою жизнь? Тебе нечем больше заняться?

Те долгие годы назад она чувствовала себя особенной оттого, что великий и могучий Риодан уделяет ей внимание. Интересуется ее мнением, хочет видеть рядом. Хотя тогда она не признавалась себе в этом, а только бесконечно злилась по поводу его опеки. Он верил, что она на многое способна и однажды станет «потрясающей женщиной». Его поддержка давала ей определенную цель. В Зазеркалье она продолжала стремиться к этой цели.

Вера в его силу, его внимание к тем деталям, которые он хотел отследить, были абсолютны.

Она ждала.

Он не пришел.

Его руки больше не двигались по основанию спины. Несколько долгих мгновений она ничего не чувствовала, затем его пальцы легонько протанцевали по ее шрамам. Он отслеживал один за другим. Нужно бы остановить его. Она не стала. Его пальцы словно говорили: я вижу каждую твою рану. Ты выжила. Охрененная работа, женщина.

– Я могу их убрать, – предложил он.

– Потому что у женщины не должно быть боевых шрамов? То, что является доказательством геройства для мужчин, считается уродливой отметиной для женщин.

– В тебе нет ничего уродливого. Кроме твоей цели. Поработай над ней.

Она замолчала. С новым Риоданом надо быть настороже. Он не провоцировал ее, не злил, не задевал, он вел себя с ней как… Она не понимала, как он к ней относится, – в том-то и загвоздка. Она не знала, как реагировать, как отвечать на эти его авансы. Очень похоже на попытку вернуть теннисный мяч на корт, когда правила неожиданно изменились и ты остаешься в неведении, куда же бросать. Раньше они отбивали мячи, как профи, интуитивно угадывая движения друг друга. Теперь же после его подачи она тратит слишком много времени, отслеживая траекторию снаряда.

Она поцеловала его в кабинете. Он не ответил на поцелуй. Теперь, когда она сняла футболку, он интимно прикасается к ней, но ни словом, ни действием не намекает, что это не просто работа. Не то чтобы ее сильно интересовало что-либо, кроме данного дела, но почему он сказал: «Поцелуй меня или убей» – в тот день в кабинете? Всего лишь тактика, уточняющая позиции? Как в ту ночь, когда Алая Карга убила его, а он каким-то чудом вернулся таким, как прежде, и потребовал выбирать – разочароваться оттого, что он жив, или обрадоваться.

Он привел ее в то место, которое она определила как его личные апартаменты, – комнаты в спартанском стиле глубоко под «Честерсом». Она также уверена, что это не единственное его убежище, – собственно, как и у нее с Танцором, – что у него множество хорошо обустроенных лежбищ, куда можно удалиться от мира.

Ультрасовременная, суперпижонская комната была оформлена в цветах хрома, грифеля и стали. Черный, белый и, как сам ее владелец, все оттенки серого. В комнате, смежной с той, где они сидели, стояла кровать с крахмальными белыми простынями и мягким темным бархатным покрывалом. В спальне не пахло никем, кроме него, что совершенно ее не удивило. Он никогда не приведет женщину в свое логово. Он не считал секс чем-то личным. Декор был фактурным – замысловатым, но не слишком вычурным. В кухне царствовали белый кварцит и опять же сталь. В ванной – толстый мрамор с серебристыми прожилками и стекло. Куда ни посмотри – все линии прямые, чистые, острые, жесткие, как черты его лица и взгляды на жизнь.

– Так что произойдет, если я наберу ВВСД? – спросила она.

Он не ответил, и она не ждала ответа, но если не пытаться – ничего не получишь. Почему бы не попробовать вытащить информацию? Он и так уже рассказал подробнее, чем собирался, хотя и уклонился от ответа: мол, надеюсь, ты никогда не узнаешь.

Его палец медленно прощупывал длинный тонкий шрам у позвоночника.

– Нож?

– Кнут со стальными шипами.

Он коснулся россыпи белых шишек.

– Шрапнель?

– Духовое ружье. – Оно было заряжено дроблеными камнями. Из него стреляло чудовище на планете вечной ночи.

– А это? – Он коснулся неровного провала у ее бедра.

– Упала с утеса. Заработала его сама.

– Оставить или убрать?

– Шрамы? Оставить. Я их заслужила.

Он рассмеялся. Миг спустя она почувствовала острие ножа у основания спины.

– Я в дюйме от того, чтобы вырвать тебе глотку, – тихо предупредила она.

– Кровь связывает. Мне нужно немного твоей, чтобы закончить этот слой заклинания.

– Сколько?

– Немного.

– Ты смешаешь ее со своей?

– Да.

У заклятий на крови могут быть неприятные и весьма опасные побочные эффекты. Ей не очень-то хотелось смешивать свою кровь с его. Но очень хотелось тату.

– Продолжай, – без выражения разрешила она.

Он продолжил, и она обнаружила, что снова соскальзывает в странное, похожее на сон состояние, в котором пребывала с самого начала работы над татуировкой. Пока он работал, его большие сильные ладони двигались по ее коже с предельной точностью, и злое гудение в теле ослабло, мышцы успокоились, напряжение спало. Теперь даже сложно вспомнить, что именно выгнало ее сегодня на улицы в состоянии смертоносной ярости. В конечностях поселилась усталость, живот больше не болел. Она ощутила сонливость и расслабленность, словно могла себе позволить прилечь и долго-долго спать, ни о чем не волнуясь. А этот мужчина будет охранять ее сон, и можно отдохнуть, зная, что, какие бы звери ни населяли мир, главный хищник сейчас рядом с ней, и она в безо…

Она села ровнее, напрягла мышцы и снова вернулась в полную боевую готовность.

Безопасности не существует. Это ловушка, идеал, которого невозможно достичь. И почитание героев бесполезно. Героев нет. Есть только она.

Она услышала голос за своей спиной:

– Тебе не нужно все время быть настороже. Здесь ничто не причинит тебе вреда.

Он ошибается. Всякий раз, когда в одном помещении с тобой находится кто-то еще, вероятность угрозы существует.

– Ты как-то влияешь на меня. – Фраза прозвучала как обвинение.

– Я оказываю определенный… волнующий эффект на женщин.

Он имел в виду «свожу с ума». Она видела, как он это делает.

– И могу оказывать успокаивающий.

– Прекрати. Я тебя не просила.

Он прижал запястье к основанию ее позвоночника, подержал немного, без сомнения, смешивая кровь с кровью, и сообщил:

– На сегодня все.

– Закончи ее, – потребовала она. – Я знаю, ты можешь.

Внезапно спине стало холодно, поскольку тепло его тела исчезло.

Ей на плечо упала футболка, и она рывком натянула ее поверх бюстгальтера. Спорить бесполезно. Она поднялась, потянулась и обернулась.

– Расскажи, что произошло с тобой в Зеркалах, и я закончу ее.

Они смотрели друг на друга с расстояния разделявшего их стула.

– Я выросла, – сказала она.

– Полную версию.

– Это полная версия. Ты говорил, что дашь мне карту.

Он бросил карту – она поймала ее одной рукой и засунула в рюкзак. Конечно, теперь можно дать ей карту. Он точно знает, что она вернется за татуировкой. Карта нужна была ей по двум причинам: протестировать теории относительно самых маленьких дыр и предупредить людей о точном их расположении, чтобы избежать нечаянных смертей. Но что более важно – нужно найти способ убрать космических пиявок из ткани родной реальности.

– Завтра вечером, в то же время? – спросила она.

– Завтра вечером я занят.

Скотина. Он собирался издеваться над ней и тянуть с завершением татуировки?

Он самим своим присутствием теснил ее к двери, мягко, но безоговорочно.

– Свиданием с Джо? – холодно поинтересовалась она.

– Джо трахается с Лором.

Она посмотрела на него.

– Как такое могло случиться? Лор предпочитает блондинок. И мне казалось, что вы с Джо – особый случай. – Она не верила в это, ибо Джо совсем не во вкусе Риодана.

Его холодные глаза засветились весельем.

– Начиналось как терапевтический трах, чтобы забыть бывшего. А теперь они оба в нем запутались.

Она выгнула бровь.

– Ты бросил ее, и она решила отомстить?

– Она бросила меня. И в ее формулировке это звучало как «избавление от моего вкуса на языке».

Ни одна женщина не бросала Риодана. И не избавлялась от его вкуса. Если Джо так сделала, он не просто позволил ей, а сам привел план в исполнение.

– Так чем ты занят завтра вечером? Отмени все. Это важнее. Я могу потеряться, – в приказном тоне потребовала она.

– Советую избегать Зеркал, пока мы не закончим. Послезавтра. Утром. В моем кабинете. Я закончу татуировку.

– Завтра. В течение дня.

– Тоже занят.

Почему он откладывает встречу? Каков его мотив?

– Я сама найду выход.

– Нет. У тебя есть меч. А у меня клиенты. И я планирую их сохранить.

Она помолчала мгновение:

– Я никого не убью, Риодан. Я уважаю твою территорию.

– Если я уважаю твою.

– Да.

Он протянул ей мобильный.

– Возьми. ВВСД пока недоступен, но остальные номера работают.

Она сунула телефон в карман и выскользнула из двери.

Он закрыл за ней дверь, поверив ей на слово и позволив уйти без сопровождения.

Без какой-либо четкой причины она повернулась и прижала ладонь к двери. Посмотрела на нее и склонила голову, размышляя, какого черта она делает.

Миг спустя она встряхнулась и быстро зашагала по коридору, сдвинула панель и вошла в лифт. Будучи подростком, она бы обязательно сунула нос во все потайные уголки личного пространства Риодана, побывала бы везде, где успела, на всех запретных нижних уровнях, пока он не поймал бы ее. Сейчас она осознавала, что вела себя так в основном ради того, чтобы быть пойманной и поскандалить с ним.

У женщины, которой она стала теперь, имелись свои дела.

Риодан, стоявший в комнате, отнял ладонь от двери.

***

– Ну, день уже настал? Настал? Настал? НАСТАЛ? – взвился Шазам из-под сбитых покрывал без единой подушки, как только она вернулась.

– Скоро, – пообещала она и напомнила: – Говори тише.

– Ты снова пахнешь, – фыркнул Шазам, от волнения наворачивая круги. – Мне не нравится его запах. Он опасен.

– Он необходим. Пока что.

Она вытянулась на кровати, а Шазам подпрыгнул и жестко приземлился ей на живот всеми четырьмя лапами.

– И ничего больше? Просто необходим?

– Ой! Хорошо, что мне не надо сейчас в туалет!

Сорок с лишним фунтов Шазама во время его восторженных утренних приветствий были адом для полного мочевого пузыря. Что уж говорить о чувствительной свежей татуировке? Ее просто вжало в кровать.

– И больше ничего, – заверила она.

– Он закончил?

– Еще нет. Но скоро.

Шазам резко сдулся. Этот любитель мелодраматических эффектов всегда так делал.

– Все пойдет совершенно неправильно, – взвыл он. – Так всегда бывает.

Он шмыгнул носом, фиалковые глаза наполнились слезами.

– Не будь таким пессимистом.

Он вздыбил шерсть на спине и пронзительно зашипел на нее, распаляя свою обиду.

– Пессимистов называют пессимистами, только когда они неправы. А когда мы правы, мир считает нас пророками.

– Фу, рыбный дух!

– Какой дрянью кормишь, такой и пахну. Принеси что-нибудь получше.

– Все у нас будет хорошо. Вот увидишь.

Он поерзал пухлым задом, устраиваясь к югу от ее груди (мягкие участки, на которые ему никогда не позволялось прыгать), уложил живот, толстый настолько, что пришлось раздвинуть длинные передние лапы. Он подался вперед и ткнулся влажным носом ей в лицо.

– Я вижу тебя, Йи-Йи.

Она улыбнулась. Все, что она знала о любви, она почерпнула от этого курносого, капризного, маниакально-депрессивного пушистого обжоры, который бесчисленное количество раз сопровождал ее в ад и обратно. Он один защищал ее, любил ее, дрался за нее, учил верить в то, что жизнь стоит того, чтобы жить, даже когда никто не видит, как ты живешь.

– Я тоже вижу тебя, Шазам.

 

Глава 28

Я отдам все, что имею,

Только бы вернуть тебя…

Я оставила ее. Девушку, которая выглядела, как моя сестра, и обладала ее воспоминаниями и уникальными характеристиками – я просто оставила ее там, в подвале, где я была при-йа, сидеть среди ящиков с оружием, патронами, запасами еды, потому что она выглядела невыносимо потерянной и печальной.

«Так мама и папа думают, что я умерла?» – спросила она, когда я выходила.

«Они похоронили тебя. Я тоже», – бросила я через плечо.

«Младшая, они в порядке? С мамой ничего не случилось, когда она решила, что я умерла? А папа…»

«Они здесь, в Дублине», – холодно прервала я ее. – Спроси у них сама. Давай, попытайся убедить их. Хотя нет, не пытайся. Держись подальше от моих родителей. Даже не смей приближаться к ним».

«Они и мои родители тоже! Мак, ты должна мне поверить. Зачем мне лгать? Кем еще я могу быть? Что не так? Что с тобой случилось? Как ты стала такой… жесткой?»

Я вылетела прочь. Некоторые части меня просто перегорели, и нет никакой возможности снова их включить. Я стала жесткой, как она это называет, потому что мою сестру убили.

В ближайшие двадцать четыре часа я отказывалась даже думать о самозванке. Я справилась с задачей почти так же хорошо, как с отсутствием мыслей о Книге.

Но когда мысли все же просачивались, получалось нечто такое: а что, если это вправду она?

Моя сестра, там, одна, и я повернулась к Алине спиной в опасном, заполненном Феями городе?

Что, если она пострадает? Что, если она действительно каким-то волшебным образом жива и в итоге ее убьет черная дыра или Невидимый, потому что я – слишком подозрительная, слишком недоверчивая – умчалась прочь и бросила ее одну?

Возможно, я получила второй шанс – и легкомысленно профукала его.

Если так на самом деле случится, я покончу с собой.

А что, если она отправится к моим родителям? Они не будут так же реалистичны, как я. Они слепо примут ее обратно. Папа со временем, может, и начнет сомневаться, но я, черт возьми, гарантирую, что, если самозванка постучится к ним в дверь, они впустят ее в дом не задумываясь.

С другой, и столь же вероятной, стороны: что, если ее отправили по-царски меня подставить, добиться моего доверия, а затем, когда я буду беззащитна, сотворить нечто ужасное? Кто мог подобраться ко мне (и моим родителям) ближе, чем сестра?

А может, я застряла в гигантской иллюзии, которая не кончается с той ночи, когда я решила, что победила «Синсар Дабх»?

Мне так отчаянно хотелось, чтобы это была она, хотелось поверить, что Алина каким-то образом выжила, а не я застряла в иллюзии, поэтому я становилась в сто раз подозрительнее ко всей ситуации в целом. Сестра – моя величайшая слабость, наравне с Бэрронсом. Она – идеальный способ достать меня и манипулировать мною. Она была тем единственным, что Круус, Дэррок и Книга предлагали вернуть, пытаясь заставить меня поддаться искушению.

Я слишком долго жила с призраком Алины. Я не примирилась с ее смертью, но приняла сам факт.

И это было болезненное завершение, дверь, которую с легкостью можно открыть в любой момент.

Она заявляла, что совершенно ничего не помнит с момента, когда потеряла сознание на аллее, до того времени, как несколько дней назад оказалась на Темпл-Баре.

Как удобно, верно?

Нельзя отрицать амнезию. Нельзя оспорить какую-нибудь деталь. Потому что деталей нет – оспаривать нечего.

Что же могло на самом деле с ней произойти? Мне полагалось поверить, что какая-нибудь фея-крестная (или Фея-крестная, так точнее) явилась в последний момент и спасла ее, а затем исцелила и держала год в холодильнике? Зачем Фее это нужно?

Дэни думает, что она убила Алину. Нет, я не услышала от нее всех деталей. Я даже не знаю, оставалась ли она в том переулке, пока Алина окончательно не испустила дух. Не думаю, что Джейда расскажет, если я вдруг спрошу. К тому же я не буду спрашивать. Не хочу, чтобы Джейда/Дэни снова пережила это.

О господи, а если они наткнутся друг на друга на улице?

Я взглянула на Бэрронса, с которым поднималась по лестнице в кабинет Риодана.

– Другого выхода просто нет, – горько сказала я. – Бэрронс, мне придется снова поговорить с тем существом. Мне нужно, чтобы ты…

Он бесстрастно на меня посмотрел.

– Проверьте свой телефон.

– А?

– Ту штуку, с которой вы мне звоните.

Я закатила глаза, вытаскивая мобильный.

– Я знаю, что такое телефон. И что я должна проверить?

– Контакты.

Я вызвала список на экран. Было четыре, с тех пор как он подключил моих родителей к непостижимой мобильной сети. Теперь стало пять.

Алина.

– Ты записал номер существа в мой телефон? И откуда у него взялся исправный телефон? Единственная живая линия сейчас – стационарная, и надежна она примерно как… Стоп, ты что, дал ему один из своих телефонов? Когда?

– Ей. Хватит рыть эмоциональную пропасть местоимениями. И я вам не гребаная гончая, – разозлился он. – Я не приношу добычу к ногам хозяина. Моя охота заканчивается кровавой баней, а не мыльной оперой.

– Это не мыльная опера, – возразила я. Ну да, самозванка была в истерике, но я же оставалась холодной, как сталь.

Он покосился на меня.

– Мертвая сестра всегда возвращается. Или мертвый муж. Или злобный близнец. После чего следуют убийство и вакханалия.

– Да кто вообще использует сейчас такие слова, как «вакханалия»?

Бэрронс предвидел, что я захочу снова с поговорить с копией сестры, и в определенный момент, пока я спала, дал ей телефон и запрограммировал мой. И умыл руки.

Я покосилась на него. Или нет. Зная его, можно предположить, что за самозванкой он все же будет присматривать.

– Ты считаешь, что стоит продолжить допрашивать это… ее, – раздраженно сказала я. Легко ему говорить. У него сердце не обливается кровью при каждом взгляде на нее. И не он каждый миг сомневается в здравости собственного ума.

Он снова покосился на меня.

– Пропустите часть сценария с буйными эмоциями, – проронил он.

Я ощетинилась.

– Тебе нравятся буйные эмоции.

– Им место лишь в одном месте, мисс Лейн. В моей постели. На моем полу. Или у моей стены.

– Уже целых три места, – поправила я.

– В любом гребаном месте, где я нахожусь внутри вас. Вот в этом месте. Держите друзей близко, а врагов – еще ближе. – Его тон тоже стал натянутым. – Она, несомненно, относится либо к первой категории, либо ко второй. А вы, мать вашу, позволили ей просто уйти.

Он развернулся и зашагал прочь по коридору.

Я глядела ему вслед с тяжелым ощущением. Он прав, черт бы его побрал. Чем бы ни являлась копия Алины, выталкивая ее из своей жизни и сознания, я лишь уменьшала текущий дискомфорт, однако увеличивала потенциал будущих проблем. Своих, ее, родителей – всех.

Я вздохнула и заторопилась следом. Самозванке я позвоню, как только закончится собрание.

Если мы, конечно, его переживем.

***

Когда мы вошли в кабинет Риодана, Шон О’Баннион уже был там. Племянник покойного гангстера Роки О’Банниона обладал таким же массивным мускулистым телом, как и его дядя. Привлекательный черный ирландец являлся любовником Катарины. Ну, если только у нее ничего не происходит внизу с Кастео. Длительный период времени в замкнутом пространстве наедине с одним из Девятки – едва ли не худшее, что могло ожидать женщину в моногамных отношениях. Интересно, почему она еще там? Почему Риодан позволил? Кэт точно уже не выйдет из той комнаты прежней.

– Ты вообще не видел Катарину? – спросил Шон у Риодана. – С каких пор? Киллиан говорит, что видел ее здесь несколько недель назад.

– И этот твой Киллиан сообщил тебе, что она была в моем кабинете? – спросил Риодан.

– Нет, сказал, что видел, как она шла через клуб. По его словам, она выглядела чем-то чертовски одержимой. Он приглядывал за ней, но не заметил, как она ушла. И с тех пор я не могу ее найти.

– В последнее время я ее не видел, – сказал Риодан.

И одарил меня тяжелым взглядом: «Заговоришь, и я вырву твою чертову глотку, женщина».

Рядом со мной тихо зарычал Бэрронс.

За время моего пребывания в Дублине я дала две клятвы: одну Серой Женщине, мысленно скрестив пальцы, потому что эта сука попыталась убить Дэни, что само по себе непростительно, но еще и потому, что я знала: она будет продолжать убивать невиновных. Бесконечно, пока ее не остановят. Красть их красоту, мучить и играть с ними, пока они умирают. А ведь каждый из них – чья-то сестра, чей-то брат, сын, дочь. И все больше представителей человеческой расы будет потеряно. Я не планировала придерживаться той клятвы. Вынужденный обет, силой истребованный убийцей, когда той, кого я любила, угрожала смерть, – это не клятва, а шантаж.

Вторую клятву я дала совсем недавно и собиралась хранить вечно. Даже если придется заплатить непомерную цену. Даже если она причинит немыслимую боль, а я была уверена, что так и будет. Я спокойно встретила взгляд Риодана. Твои секреты – мои секреты.

Он наклонил голову.

Шон обернулся и посмотрел на меня.

– Мак, а ты видела Кэт?

– В последнее время нет, – воспользовалась я техникой Риодана, с которой даже Кристиану не всегда удавалось справиться. Я не видела ее. В последнее время. В зависимости от того, какое время считать последним. Этот фокус позволял перехитрить полиграф: когда врешь, мысленно проговаривай правду. – Но я уверена, что с ней все в порядке, – поспешно добавила я, не желая, чтобы он обеспокоился еще сильнее. Кожа под его глазами потемнела от стресса и недосыпания. Я могла лишь представить, что он сейчас переживал.

– А я вот не настолько уверен. Ее нет уже несколько недель.

– Дэни тоже не было несколько недель, – сказала я. – И вполне благополучно вернулась. – Тоже не вполне правда но по крайней мере она вернулась. – Уверена, она объявится. Может, у нее какие-то тайные ши-видящие дела или что-то вроде того.

Одно я знала наверняка: там, где сейчас находится Кэйт, она в безопасности. Физически. В основном.

Он покачал головой.

– Никто в аббатстве не видел ее и не слышал о ней. Кэт никогда раньше не уходила, не известив меня. Мы обо всем друг другу рассказываем.

Риодан сухо заметил:

– Никто не докладывает друг другу все на свете.

– Мы говорим обо всем, – холодно возразил Шон. – Я всерьез беспокоюсь о ней. Как-то непохоже на мою Кэт. Я дважды в день заходил в Дублинский Замок, проверял тела, которые Гарда собирает с улиц.

Я мысленно поежилась.

– Шон, мне очень жаль. Я могу чем-нибудь помочь? – Все, что я могла, – это не уставиться на Риодана с осуждением. Шон до безумия волновался за Кэт, и у него были на то основания. Если в Дублине кто-нибудь пропадает, велика вероятность, что его найдут мертвым.

Шон мрачно сказал:

– Айе, будь начеку. Дай мне знать, если что-то услышишь о ней. Большую часть вечеров меня и моих ребят можно найти в клубе с пианино. Если меня там не окажется, любой из них передаст мне информацию.

– Я дам тебе знать, если что-то узнаю, – пообещала я. Он кивнул и вышел.

Как только за ним закрылась дверь, я развернулась к Риодану и прошипела:

– Я буду хранить твои секреты, но ты должен как-то дать ему понять, что с ней все в порядке.

– Потому что это несправедливо, – насмешливо продолжил он.

– Потому что нет нужды причинять страдания, если можно их предотвратить, – возразила я.

Холодный серебристый взгляд не принял моих слов.

– Он попереживает, помается. Она вернется. Он справится. Никакого ущерба ни одной из сторон.

Я нахмурилась.

Он так же непоколебим, как и Бэрронс. Они оба не считают, что месяц, проведенный в бесконечной тревоге, может что-нибудь значить, тем более что все и так умрут. Для них месяц пролетал в мгновение ока.

Бессмертные. Жуткие зануды, все до единого.

– Давайте оставим тему, – бесцеремонно заявила я. – Нам есть чем заняться.

***

Наш путь в маленькую камеру в подземелье снова был прерван, на этот раз Кристианом МакКелтаром.

Едва мы вышли из лифта и повернули налево, как я ощутила ледяной ветер за спиной и он оказался там же.

Я обернулась и пораженно ахнула. Кристиан выглядел почти законченным Темным Принцем – стал выше, гораздо шире в плечах, огромные черные крылья вскинуты вверх и назад, но все равно подметают пол. Ярость окрасила его в цвета Темницы Невидимых. Лед запорошил крылья и лицо.

– Какого хрена ты удумал? – набросился он на Риодана. – Я не могу это делать. И не буду.

– Значит, твой дядя будет страдать.

– Ты сделаешь это!

– Я сделал самое сложное. Он жив.

– Он никогда тебя не простит.

– Простит. Потому что однажды почувствует нечто иное, кроме боли и ужаса, и будет рад тому, что жив. Несмотря на цену. Вот почему это срабатывает для мужчин определенной породы. Но ты и так знаешь, верно, горец?

Риодан отвернулся и молча продолжил путь к камере сквозь порывы холодного ветра.

***

В узкой каменной камере я упала на стул, раздраженная и встревоженная.

Мой кайф от Невидимых испарился без предупреждения сегодня вечером в КСБ, когда я пыталась выпутать один из наименее поврежденных книжных шкафов из кучи разбитой мебели и поставить его на место.

Поддержки внезапно ослабевших мышц оказалось недостаточно, и я рухнула на пол, а громоздкая башня полок разлетелась на несколько кусков. К счастью, даже без плоти Невидимых я исцелялась достаточно быстро и к текущему моменту уже перестала хромать.

Однако включился синдром отмены, сделав меня еще более раздражительной и нетерпеливой, чем обычно.

Мне хотелось покончить с этим. Я уже решила сказать им, что до сих пор не могу найти Книгу, даже с вернувшимися ши-видящими чувствами. Как бы они себя чувствовали, если бы я заставила их копаться в себе в поисках того, что там живет, использовать внутренних зверей в самой дикой, самой неконтролируемой форме?

Они бы ни секунды с подобным не мирились. Так почему я обязана? Должен быть другой способ спасти наш мир. К слову говоря, прежде чем тревожить то, что тревожить не стоит, я посмотрела на Бэрронса. Я должна показать тебе кое-что в магазине. Сегодня.

Это может подождать?

Не стоит медлить. Оно может помочь нам с черными дырами. Но я хочу, чтобы ты его забрал. Я не стану его использовать.

Он наклонил голову, соглашаясь.

Если что-то пойдет не так… Я дала подробную инструкцию, где найти шкатулку, осознавая, что он найдет там еще и мои дневники. Но если сегодня случится самое худшее, мне будет уже неважно.

Все будет в порядке.

Легко ему говорить. В последнее время моя Книга стала слишком тихой.

Я закрыла глаза и притворилась, что ухожу внутрь себя, ищу внутреннее озеро, под которым мерцает монстр. Вспоминаю самый первый раз, когда я нашла это место, темную комнату, свободу и силу, которые я в нем ощутила. Прежде чем узнала, насколько оно испорчено.

Когда-то мне нравилось внутреннее озеро. Теперь я ненавидела его.

Поток воды взорвался во мне, рванулся вверх, ледяной и черный. Я поперхнулась и закашлялась, мои глаза распахнулись.

– Что случилось? – осведомился Риодан.

Я сглотнула на удивление сухим горлом, учитывая количество воды во мне.

– Несварение, – сказала я. – Боюсь, что ничего не выйдет.

– У нас впереди вся ночь, – успокоил Риодан.

Я не сомневалась, что он готов просидеть здесь рядом со мной всю ночь.

Я снова закрыла глаза и села совершенно неподвижно, никуда не пытаясь дотянуться, всего лишь осторожно прислушиваясь. Что там происходит? Мое озеро никогда не взрывалось встречным потоком, практически утопив меня.

Вода покрылась рябью и забурлила. Глубоко внизу, прорезая русло в моей душе, бежал быстрый, сокрушительный поток. Мне это не нравилось. Раньше я ничего подобного не ощущала. Озеро всегда оставалось спокойным, мирным, гладким, как стекло, и тревожилось, лишь когда вещи огромной мощи всплывали на поверхность.

Теперь же я чувствовала там, внизу, опасное подводное течение. И оно могло захватить меня, если я не буду осторожна.

Я открыла глаза.

– И каким образом, по-вашему, Книга может нам пригодиться?

– Мы уже обсуждали.

– Я не могу читать ее. Я не стану ее открывать.

– Страх перед вещью, – сказал Бэрронс, – зачастую больше самой вещи.

– И если чертова «вещь» размером хоть с десятую часть моего страха перед ней, это уже ужасно, – возразила я. – Ты стоял рядом со мной и видел, что она сделала с Дереком О’Баннионом. Она приходила и за тобой тоже. Ты ощущал ее силу. Именно ты сказал мне, что если я возьму хоть одно заклятие из нее, никогда уже не стану прежней.

– Я сказал, если возьмешь заклинание. Вполне возможно, есть способ получить информацию, не изымая заклятий. Вероятно, ты сможешь читать ее без впитывания магии. Как Круус. Ты знаешь Первоязык.

Действительно ли это возможно? Его заявление звучало не так уж невероятно. Я на самом деле знала Первоязык, внутри меня хранились обрывки памяти Короля. Но воспоминания были частью самой Книги. Если я потянусь за своим знанием Первоязыка, которое мне не предлагали, будет ли это означать, что я открываю Книгу?

– Я всегда чувствовала, что стоит мне просто открыть ее по собственной воле, и я обречена.

– Книга уже была открыта. Ты ее закрыла.

Я месяцами не думала ни о чем таком. Я засунула само воспоминание о «Синсар Дабх» в дальний темный угол сознания. Он прав. Книга была открыта во мне в тот вечер, когда он нашел меня рядом с КСБ, – с отсутствующим взглядом, потерявшуюся в собственной голове. Я тогда мысленно спорила сама с собой, стоит ли рисковать, изымая из Книги заклятие, чтобы освободить его сына.

Но я ее не открывала. Она уже была открыта, Книга сама предлагала мне заклятие. Большая разница.

Могла ли я прочитать заклятие для спасения его сына, просканировав слова поверхностно, не потревожив магии, не превратившись в бездушную злобную психопатку? Книги можно читать. Заклятия должны работать. Возможно ли, что информация – это одно, а магия – совершенно другое? Я не уверена, что смогу как следует их разделить. И не стала бы утверждать, что Книга мне поможет.

И все же Бэрронс прав. У страха и вправду глаза велики. Когда-то я и его боялась. Сейчас мне непонятна подобная реакция.

Мне отчаянно хотелось верить, что Книга не является великим всезнающим, все подмечающим злом, которым я ее считала.

К несчастью, чтобы это выяснить, нужно встретиться с ней лицом к лицу.

Быть может, она молчит, потому что исчезла. Или, вероятно, мое озеро проглотило ее и нейтрализовало. В последнее время слишком много «быть может». Мягкое макаронообразное «быть может», с которым ничего не добьешься.

Я вздохнула и закрыла глаза, больше не притворяясь. Я хотела знать. Что сейчас на дне? Что происходит в вакууме ужаса, который я носила в себе каждый чертов день?

Я нырнула глубоко, вломилась сильно, отбрасывая страх. Со мной в комнате – Бэрронс и Риодан. Какая еще нужна поддержка для встречи с внутренним демоном?

Я плыла, поначалу задержав дыхание, ныряя в одну высокую волну за другой, утопая в яростно бурлящей воде с густой пенистой кромкой. У меня закончился воздух, начало казаться, что я задыхаюсь. Я заставила себя расслабиться, как в тот день, когда прошла сквозь огромное Зеркало Короля Невидимых в его будуар, и мои легкие замерзли, но я знала, что там нужно дышать по-другому. Сейчас я втянула в легкие воду и стала с ней единым целым.

Волны сражались со мной, сопротивлялись мне, словно пытаясь выбросить, но тем самым лишь усиливали мою решимость. Неужели поэтому я чуть не утонула, когда впервые искала ее? Может, Книга больше не обладала немыслимой силой – или, как вариант, никогда не обладала ею – и не хотела, чтобы я это выяснила? А теперь она установила огромный водяной щит, чтобы не позволить мне узнать правду? Возможно, мой непоколебимый отказ ей в ту ночь, когда она сделала меня невидимой, каким-то образом ее ослабил. В конце концов, именно тогда она перестала со мной разговаривать. И, возможно, я снова стала видимой, потому что единственное предложенное ею заклинание было временным, с конечным, хоть и чертовски своевременным, сроком годности?

Я нырнула глубже, вдыхая ледяное озеро, чувствуя, как вода течет сквозь мое тело, наполняя меня ши-видящей силой. Я плыла, гребла и пробивалась, следуя за золотым лучом, силой прокладывая себе путь сквозь ледяное подводное течение, и, наконец, спокойно вынырнула в темную тенистую пещеру.

Когда я в последний раз была здесь, «Синсар Дабх» соблазняла меня, как любовник, приветствовала, приглашала войти.

В этот раз передо мной возникла высокая стена.

Я разбила ее кулаком.

Еще одна!

Я пробилась и сквозь нее, молотя по ней руками и чертыхаясь.

Передо мной вырастали стена за стеной, и я пробивала их с таким неистовством, словно от этого зависела моя жизнь. Что бы Книга ни пыталась от меня скрыть, я все равно увижу.

Конец близок. Здесь, сегодня.

Я не покину пещеру, пока не узнаю, с чем имею дело.

Стена за стеной рушились, не в силах противостоять моей ярости, пока перед моим взором не предстал резной эбонитовый пьедестал, на котором лежала сверкающая золотом Книга.

Открытая. Совсем как в недавнем моем кошмаре.

Я неподвижно застыла в пещере.

Итак – она умеет открывать сама себя. Я это знала. Ничего особенного.

Я уже закрывала ее раньше.

Я закрою ее снова.

Но вначале проверю, действительно ли я могу взглянуть на нее, понять слова, но не использовать заклятие.

И все же… А что, если нет и я превращусь в сумасшедшего убийцу?

Я почти дрогнула тогда. Стояла неподвижно, ощущая, как с меня стекает вода, и с большим трудом убеждала себя шагнуть вперед.

Я ведь могла сейчас развернуться и уйти. Сказать, что не сумела найти ее. Вырваться из собственной головы и не будить спящих собак.

Я вздохнула.

И вечно жить с пожизненной неуверенностью? Позволить страху неизвестности день за днем подтачивать мои силы? Пришла пора встретиться с собственными демонами.

Стиснув зубы, я подошла к пьедесталу и заставила себя опустить взгляд. Почти ожидая, что не пойму ни единого слова. Или что там вообще не окажется слов. Потому что, возможно, мои бурные ши-видящие воды смыли начисто всю ее запретную магию.

Кровь в моих жилах превратилась в лед.

– Нет, – выдохнула я.

Я стану злом, если воспользуюсь ею.

Стану сумасшедшей.

Превращусь в психопатку.

А мне такое не подходит.

По крайней мере я так думаю.

– Нет, проклятие, нет! – пятясь, повторила я.

И ни слова от «Синсар Дабх», ни хихиканья, ни насмешки. Только я и пустое эхо моих шагов.

И моя ошибка.

У меня не возникло проблем с чтением и пониманием слов, выгравированных на золотых страницах Книги. Первоязык был для меня таким же легким, как и английский.

И те слова казались мне знакомыми и любимыми, как часто повторяемый детский стишок.

«Синсар Дабх» была открыта на заклинании воскрешения мертвых.

 

Глава 29

Я просто держусь изо всех сил,

Не смотрю вниз, не открываю глаза…

Джейда двигалась сквозь прохладный чистый рассвет в полной синхронизации с окружающей средой – с закрытыми глазами, чувствуя свой путь через поток.

Шазам научил ее, что все сущее обладает собственной частотой и живые существа являются по сути приемниками, которые могли бы улавливать вибрации, если бы только умели достигать ясности сознания – отбросив свое эго, прошлое и будущее, очистив разум от мыслей. Он доказывал, что люди не способны быть настолько свободными – они слишком поверхностны, и их ограниченность усугубляется одержимостью временем/эго, а учитывая сложность ее мозга, он сомневался, что она когда-либо справится с такой задачей.

Учитывая сложность мозга, она-то как раз была вполне уверена, что справится.

И справилась.

Стать никем и ничем – это она отлично умела.

И теперь она ощущала неким шестым чувством густой незамысловатый рокот кирпичей впереди, сложный шум движущейся жизни, текучую песню реки Лиффи, тихий шелест бриза и моментально реагировала, уклоняясь от препятствий, которые сливались с бритвенно-острыми краями зданий.

За ней охотились.

Она промелькнула мимо нескольких групп злых вооруженных людей, сжимавших листовки с ее портретом. В основном это были мужчины, полные решимости обрести силу и обеспечить некоторую стабильность в жестоком нестабильном городе, поймав легендарную «Синсар Дабх».

Глупцы. Они ощущали не более чем дуновение ветра, когда она проносилась мимо, направляясь к своему священному месту. Оттуда с высоты птичьего полета открывался непередаваемый вид. На этой водонапорной башне она когда-то сидела в длинном черном кожаном плаще, с мечом в руке, и смеялась от души, пьяная от бесчисленных чудес жизни.

Она подтянулась на последней ступеньке и прыгнула на платформу – ноздри защекотал запах кофе и пончиков, и хотя лицо осталось непроницаемым, внутренне она нахмурилась.

Она выпала из потока, чтобы послать Риодана куда подальше с ее башни. До их встречи оставалось еще несколько часов, а это была ее территория.

Однако вместо него увидела Мак, которая устроилась, как у себя дома, растянувшись на старом автомобильном сиденье, которое Джейда лично сюда затащила, и надвинув бейсболку на свои плохо прокрашенные волосы, чтобы затенить лицо. Одета она была практически так же, как Джейда, в джинсы, армейские берцы и кожаную куртку.

– Что ты делаешь на моей башне? – осведомилась Джейда.

Мак подняла на нее взгляд.

– Не заметила здесь нигде твоего имени.

– Ты знаешь, что это моя водонапорная башня. Я раньше о ней говорила.

– Прости, чувиха, – кротко сказала Мак.

– Не смей называть меня «чувихой», – огрызнулась Джейда и сделала долгий медленный выдох. – Существует множество других мест. Выбери свое собственное. Будь оригинальной.

– Примерно час назад я видела, как Принцесса Невидимых убивает одного из Девятки, – сказала Мак, словно не слышала ее слов. – Теперь она вооружена человеческим оружием. Ее сопровождает маленькая армия. Фэйда они превратили в решето. И начали рвать его тело.

– И? – спросила Джейда, забыв о раздражении от присутствия Мак. Она пыталась вступить в союз с Принцессой Невидимых, но могущественная Фея выбрала Риодана, заключив сделку в обмен на головы трех Принцев. Судя по всему, их сделке конец, раз она ликвидирует представителей Девятки.

– Он исчез. Принцесса все видела.

Джейда застыла. Она знала, что Девятка возвращается. Каким-то образом. Она не знала, как именно это происходит, но определенно хотела узнать.

– Почему ты мне рассказываешь? Ты на их стороне, не на моей.

– Одно совершенно не исключает другого. Я и на твоей стороне тоже. Кофе? – Мак протянула ей термос.

Джейда его проигнорировала.

– У меня и пончики есть. Клейкие, но, блин, все-таки сладкие. А сладкого много не бывает.

Джейда развернулась, чтобы уйти.

– Недавно я видела Алину.

Ее ноги примерзли к земле.

– Невозможно, – отозвалась она.

– Знаю. Но я видела.

Джейда расслабила каждую мышцу в каждом отделе тела, начиная с головы и заканчивая пятками. Противники обычно фокусируют взгляд на уровне глаз, поэтому прежде всего она снимала очевидные признаки напряжения именно с лица. Ей не хотелось говорить об этом. Она больше не думала об этом.

– Я видела, как она умирает, – сказала она наконец.

– Видела ли? Или ушла немного раньше, чем все закончилось? – Мак протянула ей пончик.

Джейда прикончила его в два укуса, размышляя, что за странную шутку решила сыграть с ней Мак. Затем одним глотком осушила маленькую пластиковую чашку кофе, которую протянула незваная гостья.

– Твою мать, – взорвалась она. – Горячо!

– Ну да. Это же кофе, – выгнула бровь Мак.

– Дай еще один пончик. Где ты их отыскала?

– Маленький лоток в нескольких кварталах от КСБ. И я их не отыскивала, – она нахмурилась. – Мне пришлось попросить Бэрронса принести завтрак, и поверь мне, каждый раз, когда я его о чем-то прошу, получаю чертову лекцию о том, что он мне не мальчик на побегушках. Мне приходится ходить по гребаным улицам крадучись и прятаться от всех. За мной охотятся.

– Несмотря на мою листовку с опровержением, за мной тоже охотятся, – призналась Джейда. – Вчера у аббатства собралась небольшая толпа.

– И что ты сделала?

– Меня там не было. Мои женщины сказали, что все обвинения ложны. И хотя им не поверили, ши-видящие оказались эффективны, а толпа – небольшой. Но рано или поздно они вернутся с подкреплением, – сообщила она, не понимая, зачем вообще поддерживает разговор.

Но скользя сквозь рассвет над Дублином сегодня утром, она впервые с момента возвращения почувствовала… что-то… что-то, связанное с ее пребыванием здесь, дома, и что, может быть – только может быть, – все в итоге сложится хорошо. Она найдет здесь место для себя и для Шазама.

Она взяла второй пончик из рук Мак.

– Неплохие, – признала она, на этот раз откусывая по маленькому кусочку, чтобы ощутить вкус.

– Лучше, чем протеиновые батончики. Я слышу музыку, доносящуюся из черных дыр. Ты ее слышишь?

Джейда посмотрела на нее.

– Какую музыку?

– Нехорошую. По правде говоря, довольно мерзкую. Последние несколько дней я ничего не слышала, но, как только кайф от мяса Невидимого прошел, она снова появилась. Не из всех. Маленькие испускают безобидное гудение, но большие устраивают мне серьезную мигрень. Ты видела, как Алина царапает что-то на мостовой?

Джейда ничего не сказала.

– Это не твоя вина, – сказала Мак.

– Моя, – холодно ответила Джейда. – К этому привели мои действия.

– Я не отрицаю. Я говорю, что у тебя были смягчающие обстоятельства. Всего лишь пытаюсь выровнять твое самовосприятие.

– Оно не требует выравнивания.

– У тебя дисморфофобия ответственности.

– Кто бы говорил.

– Ты была ребенком. А та старая сука – взрослой. Она жестоко обращалась с тобой. Это не твоя вина.

– Мне не нужны оправдания.

– О чем я и говорю.

– Напомни, почему ты на моей водонапорной башне? – ледяным тоном спросила она.

– Потому что отсюда открывается лучший в городе вид.

И правда. Джейда опустилась на корточки на краю и поглядела вниз.

– Я не видела, чтобы она царапала что-то на брусчатке.

– Тогда она могла выжить, – медленно проговорила Мак.

– Нет. Абсолютно точно нет. Ровена ни за что не позволила бы мне уйти раньше времени. Она всегда заставляла меня оставаться до конца. – Она посмотрела на Мак. – Алины нет в живых. Не позволяй кому-то тебя обмануть.

Она поднялась и повернулась к лестнице.

– Если увидишь на улицах кого-то очень похожего, сделай мне одолжение, не трогай ее, – попросила Мак. – Пока я все не проясню.

Джейда неподвижно простояла минуту, ей совершенно не нравилось все, что только что рассказала Мак. Алина была мертва. Если где-то бродило нечто, притворяющееся ею, результатом могли стать только проблемы.

– Сделай мне одолжение, – холодно сказала она.

– Любое.

– В будущем держись, на хрен, подальше от моей водонапорной башни.

Соскальзывая в поток, она слышала, как Мак говорит:

– Когда я смотрю на тебя, Джейда, я вижу не женщину, которая убила мою сестру. Я вижу женщину, которая в ту ночь на аллее пострадала так же сильно, как Алина.

Джейда толкнула себя в красоту потока и растворилась в утре.

***

– Завтракать будешь? – предложил Риодан, когда Джейда вошла в его кабинет.

– Почему сегодня утром все пытаются меня накормить?

– Кто еще пытался тебя накормить?

– Ты мне не друг, – сказала Джейда. – Не притворяйся.

– Кто сегодня нагадил в твой кофе?

– И ты не говоришь подобных вещей. Ты же Риодан.

– Я знаю, кто я.

– Да что сегодня утром со всеми случилось? – раздраженно спросила она.

– Откуда мне знать. Ты не рассказываешь, кто эти все.

– Не разговаривай со мной. Просто закончи татуировку.

– После того, как ты перекусишь. – Он снял с подноса серебряную крышку и толкнул угощение в ее сторону.

Она уставилась на него.

– Яйца, – пробормотала она. Она слишком давно их не видела.

А еще бекон, колбаса и картошка. Ну надо же.

– Попробуй йогурт. В нем особая добавка, – сказал он.

– Яд?

– Белковая смесь.

Она холодно на него посмотрела и покачала головой.

– Еда – это энергия. Энергия – оружие. Нелогично отказываться.

Веский аргумент. Джейда опустилась на стул напротив него и взяла вилку.

Это ведь яйца. И бекон. А еще йогурт. Там был даже апельсин. И пахло все восхитительно.

Ела она быстро, рационально, поглощая пищу молча и почти не жуя. Сегодня он должен закончить татуировку. Она вибрировала от переполнявшего ее волнения, опасаясь, что он может по какой-либо причине передумать. Подхватив последнюю крошку, она оттолкнула от себя поднос, сдернула футболку через голову, расстегнула две пуговицы на джинсах и выжидающе на него посмотрела.

Он не двинулся с места.

– Что? – спросила она.

– Повернись, – сказал он. – Я работаю над твоей спиной, а не над пахом.

Взгляд серебристых глаз казался ледяным.

Она оседлала стул задом наперед, зацепившись лодыжками за задние ножки, и устроила руки на спинке.

– Расслабься, – пробормотал он, устраиваясь на стуле за ее спиной.

– Я не напряжена, – холодно огрызнулась она.

Он пробежал пальцами по двум тугим буграм мышц вдоль ее позвоночника.

– Это, по-твоему, не напряжена? Просто чертов камень. Будет больнее, если ты не расслабишься.

Закрыв глаза, она силой воли заставила себя стать гладкой, длинной, податливой.

– Боль не считается.

– А должна. Это предупреждение, которое тело должно распознавать.

Его руки несколько минут порхали у основания ее спины, и она ощутила то же странное томление в теле.

– Прекрати это делать, – резко потребовала она.

– Ты продолжаешь напрягаться.

– Я не напрягаюсь.

Он снова провел пальцами вдоль позвоночника, очерчивая напряженные мышцы.

– Будешь дальше спорить?

– Ты татуируешь кожу, а не мышцы. – Она выдохнула, медленно и спокойно, снова расслабившись. Все дело – в ее нетерпеливом желании закончить татуировку, и больше ни в чем.

– Насчет этого ты ошибаешься.

Она не знала, считывает он ее поверхностные мысли или нет и что имеет в виду – мышцы или желание.

– Я могу расслабить собственные мышцы.

– Продолжишь вредничать – я прекращу работать.

– Тебе нравится иметь власть над окружающими людьми, правда?

– Именно поэтому я ее отдаю.

Она закрыла глаза и ничего не сказала. Так вот что он думал о татуировке, которую ей наносил? Что он передает свою силу ей? Ей снова стало интересно, что произойдет, когда она наберет ВВСД. И насколько крепким будет полученный поводок, насколько на самом деле умен и могуч великий Риодан.

Она надеялась, что безмерно.

– Ты видела что-то похожее на наши черные дыры, когда была в Зеркалах? – спросил он некоторое время спустя.

Она покачала головой.

– Говори, не двигайся. Сейчас важна точность.

– Я видела множество вещей. Но ничего похожего на эти дыры.

– В скольких мирах?

– Мы не друзья.

– А кто мы?

– Ты уже спрашивал меня раньше. Я не повторяюсь.

Он тихо засмеялся.

– Вытянись. У тебя ложбинка под поясницей. Мне нужно ее выровнять, – попросил он.

Она вытянулась, его рука легла ей на бедро, вытягивая еще больше.

Она спиной ощутила острие ножа, проводящее глубокий жгучий разрез, и внезапный теплый поток крови.

– Почти закончил, – пробормотал он.

Частые уколы игл быстро затанцевали по ее коже.

Время шло странным, сонным образом, и она расслабилась сильнее, чем в последнее время могла расслабляться сама. Не так уж и плохо, решила она. То, что он делал с ней, было почти так же хорошо, как сон. Позволяло перезагрузиться, опуститься в точку зеро и заполнить баки.

А затем она ощутила его язык на основании спины и вскочила со стула так быстро, что тот опрокинулся и отлетел к стене. Она развернулась и прожгла его яростным взглядом, потирая локоть, на котором определенно должен остаться синяк.

– Какого дьявола ты делаешь? – возмутилась она.

– Заканчиваю татуировку.

– Языком?

– В моей слюне содержится энзим, который заживляет раны.

– В прошлый раз ты меня не лизал.

– В прошлый раз я не резал так глубоко. – Он жестом указал на зеркало, висевшее в алькове над комодом. – Посмотри.

Она настороженно повернулась спиной к зеркалу и посмотрела через плечо. Кровь сбегала по спине, пропитывала джинсы, стекала на пол.

– Приклей пластырь.

– Не будь идиоткой.

– Ты не будешь меня лизать.

– Ты ведешь себя нелогично. Это метод. Не более того. Рана должна зажить, прежде чем я нанесу последнюю метку. Так что сядь, мать твою. Если только у тебя нет веской причины отказываться от заживления раны моей слюной.

В такой формулировке он изымал из уравнения их обоих. Слюна и заживление раны. Вот что главное. А не язык Риодана у нее на спине. Именно это она должна была сделать – посмотреть на ситуацию с аналитической точки зрения. В слюне множества животных содержатся необычные энзимы.

Кровь текла довольно интенсивно, а она даже не сознавала, что он порезал настолько глубоко.

Она подняла стул, поставила на место и снова устроилась на сиденье.

– Продолжай, – сказала она без выражения. – Ты застал меня врасплох. Ты должен был сообщить мне, что собираешься делать.

– Я собираюсь закрыть рану своей слюной, – медленно и выразительно произнес он.

И она снова почувствовала его язык у основания позвоночника, легкое покалывание щетины на коже. Его руки лежали на ее бедрах, волосы щекотали спину. Она закрыла глаза и погрузилась в глубокое ничто в своем сознании. Несколько мгновений спустя он отстранился. Провел последний символ своими иглами и сообщил, что она может идти.

Она взлетела со стула и направилась к двери.

– Выбирай мудро, Джейда, – тихо сказал он ей вслед.

Она застыла, положив ладонь на панель, обернулась и посмотрела на него.

– Что мудро выбирать?

Он улыбнулся, но улыбка не коснулась глаз. Его холодный серебристый взгляд всегда, казалось, смотрел ей прямо в душу. Она изучала его, внезапно осознав, что его глаза вовсе не так пусты, как она всегда думала. В них было нечто… древнее. Бессмертное? И терпеливое, бесконечно терпеливое, в то время как он передвигал по доске свои шахматные фигуры. Внимательное, жесткое, предельно живое, постоянно на высоте, и она внезапно поняла, что Риодан видел ее насквозь.

Он знал. Он все это время знал, чего она хочет.

– Зачем бы еще ты позволила сделать татуировку? – прошептал он.

Он татуировал ее, абсолютно четко осознавая, что делает: дает ей ошейник и поводок, за которые она может выдернуть его когда и куда пожелает, а он никоим образом не сможет предвидеть ее решение. Зачем он это делает?

Ей показалось, что в его сложных, полных оттенков серого глазах она заметила что-то еще. Ей показалось, что она слышит его слова.

Когда придет время, доверие будет твоей слабостью.

– Я всегда выбираю разумно, – отрезала она и вышла.

***

Тринити Колледж. Джейда помнит, как открыла его для себя в девять лет, во время первой своей прогулки по городу. Одно только количество людей, которые приходили и уходили, смеялись и говорили, флиртовали и жили, потрясло ее тогда неимоверно. Она чувствовала себя так, словно горит жизнью. Порождение дурацкой лихорадки, говорила о ней мать заплетающимся от алкоголя и усталости языком, когда приходила домой после очередного долгого дня на двух работах и ночных бдений с любовниками. Джейда ничего не знала об обстоятельствах своего зачатия, об их спорной глупости, и ее это не интересовало. Она знала лишь, что родилась с лихорадкой, от которой все вокруг становилось для нее ярче, жарче, насыщеннее.

Бо́льшую часть своей жизни она была одна. Люди из телевизора очень отличались от реальных.

Даже выйдя в мир в свои девять, она оказалась изолирована от него куда сильнее большинства взрослых. Она не имела ни малейшего понятия, кто ее отец, а мать умерла. У нее не было дома. Только желтая, пахнущая мамой наволочка с маленькими утками, вышитыми по краю, в доме, где хранилась железная клетка, которую она никогда больше не хотела видеть.

Тринити – это колледж. Волшебное для ребенка слово, место, которое она видела по телевизору, и люди там собирались в большом количестве, прямо в центре сумасшедшего бурлящего города, и учились потрясающим вещам, влюблялись, расставались, ссорились, играли и работали. Они жили.

Джейда шла по кампусу, заранее решив, что, если Танцор попытается ее накормить, она вернется в аббатство. Хватит с нее на сегодня людей, которые ведут себя ненормально.

Она нашла его в одном из лекционных залов, в котором либо и раньше находилось чрезмерное количество музыкальных инструментов, включая кабинетный рояль, а также целая компьютерная лаборатория, либо он перенес все это сюда, чтобы объединить усилия и сэкономить время на ходьбе от здания к зданию.

Он был не один. Когда Джейда выпала из потока и вошла, он сидел на банкетке у пианино рядом с красивой женщиной, положив одну руку ей на плечо, и они смеялись вместе над чем-то общим.

Она остановилась. Почти попятилась. Они хорошо смотрелись вместе. Как в свои четырнадцать она могла не видеть, что он взрослый мужчина? Ее снова осенила мысль, что он специально притворялся более молодым, чтобы проводить время с ребенком, которым она тогда являлась. А теперь, когда она стала взрослой, необходимость в этом отпала.

Были ли они с этой дамой любовниками? Судя по тому, как она льнула к высокому спортивному телу Танцора, как глядела на него снизу вверх и улыбалась, она бы не отказалась. Его густые темные волосы снова отросли и ниспадали на лицо, и Джейда сжала кулаки. Много лет назад она мыла ему голову, набрасывала на плечи полотенце и стригла волосы. Он снимал очки и закрывал глаза, и она пользовалась моментом приватности, чтобы без смущения рассматривать его лицо. Они поддерживали друг друга множеством мелочей. На задворках сознания она прятала смутную мысль, что, возможно, она станет женщиной, а он будет мужчиной и между ними произойдет нечто волшебное. Танцор был единственным действительно хорошим человеком в ее жизни, единственным, кто ничего не усложнял.

Она, наверное, все-таки издала какой-то звук, потому что он внезапно обернулся через плечо, и его лицо просияло.

– Джейда, входи. Я хочу тебя со всеми познакомить.

Она двинулась вперед, размышляя над происходящим. Они всегда были командой. Только они вдвоем. Она никогда не видела его с кем-то другим. Никогда. Она даже не знала, что у него есть друзья.

Он шагал к ней, длинноногий, красивый, полный юного энтузиазма и энергии. Привлекательная женщина следовала за ним по пятам, стараясь не отставать и настороженно поглядывая то на Танцора, то на Джейду.

– Рад тебя видеть, – улыбнулся он.

– Ты ведь не собираешься меня кормить, верно? – Она решила, что с этим вопросом лучше разобраться с самого начала.

Он вскинул бровь.

– А ты голодна?

– Нет.

– О’кей, тогда нет. Джейда, это Кива Галлахер. – Он обнял спешившую за ним женщину за плечи и притянул поближе. – До падения стен она трудилась над докторской в теории музыки. Она и… – он указал в сторону нагромождения компьютеров, на ссутулившегося перед монитором парня с ярко окрашенными волосами. – …Дункан жили в одном из общежитий.

Джейда рассматривала женщину, которую он назвал Кивой, размышляя, не принадлежит ли она случайно к клану О’Галлахеров, наделенного ши-видящей кровью. Если да, то ей место в аббатстве.

– Айе, а там у нас Сквиг и Дулин, – присоединилась к разговору Кива, с нерешительной улыбкой показывая на ряд мониторов. – Гении в математике, но не особо разговорчивые. Мы не знали, что они устроились в старой библиотеке. Большинство сумело выжить, прячась здесь, в кампусе.

– Я нашел их вскоре после того, как начал работать в лабораториях. Судя по всему, я довольно сильно шумел, – улыбнулся Танцор. – Кива помогает мне уточнить некоторые теории о черных дырах, о том, что их создало и как их можно починить. Погоди, ты послушаешь некоторые ее идеи о музыке и о том, что она на самом деле делает. У нее идеальный голос и просто нереальные уши!

Джейда взглянула на уши красотки, но ничего нереального не увидела.

– Я напеваю, она играет, – уточнил Танцор. – Я даю ей частоты, с которыми нужно работать, и она делает из них песни.

– Не думала, что с нами будет работать кто-то еще, – холодно заметила она.

– Джейда, если только никто не собирается сунуть нам в руки чертову Песнь Творения, в одиночку мы не справимся, – ответил он. – Пойдем. Мне не терпится тебе все показать.

***

Через полчаса в поисках уединения она покинула Тринити.

В прошлом Танцор умел каким-то образом восстанавливать ее силы, делать так, что она чувствовала себя почти идеальной. Но сегодня она осознала, что подобным образом он ведет себя со многими людьми.

Его «команда» видела его таким же, как и она: суперумным, непредсказуемым, забавным, энергичным, привлекательным.

Ей нравилось, что он принадлежит только ей. И странно было наблюдать, как он общается с людьми, с которыми давно знаком, и осознавать, что у него существует жизнь и помимо нее.

У нее тоже была часть жизни, в которой ему не находилось места, но ей хотелось верить, что она одна заменяет ему весь мир.

Сегодня она задумалась о том, что в один из вечеров, когда она отсутствовала, он вполне мог смотреть «Крик» с Кивой. Размышляла о том, что в прошлом, исчезая на несколько дней, он не тосковал в одиночестве, а отправлялся к друзьям, о существовании которых она не знала, – смеялся, экспериментировал и разрабатывал планы.

Тогда она ценила то, что он не держит ее на привязи. Но полагала, что его жизнь словно замирает, когда ее нет рядом. Думала, что он уходил – один – в какую-то из своих лабораторий, где все время думал исключительно о ней, изобретая вещи, которые могут ей пригодиться. Ее зацикленность на себе была настолько сильна, что ей казалось, будто, когда ее нет в определенных частях мира, эти части мира консервируются и отправляются на полку до ее возвращения.

Оказалось, что нет. Пока она держала его на расстоянии, решительно уклоняясь от всего, что можно расценить как посягательство на ее свободу, его жизнь продолжалась.

Она вспомнила, как Мак однажды сказала, что причина, по которой взрослые ей непонятны, кроется в том, что она не учитывает их эмоций. Она никогда не понимала, насколько аккуратно вел себя Танцор, чтобы она не испугалась и не сбежала. Судя по всему, он был настолько осторожен, что отделял их дружбу от остальной своей жизни и друзей.

Тех, с кем она познакомилась, в общей сложности оказалось девять, и они работали над разными областями, имеющими отношение к их проблеме. Некоторые изучали точные науки о дырах, другие искали менее точные знания Фей, а некоторые, как Кива, работали с Танцором в паре, учили его всему, что знали о музыке, обсуждали с ним различные идеи, как когда-то она. Это раздражало ее до предела, как, впрочем, и весь сегодняшний день – с самого утра.

Она знала, что ей нужно.

Сжав пальцы на рукояти меча, она стала текучей и нырнула в поток.

 

Глава 30

Проходи в гостиную,

Сказал мухе паук…

Если записывать свои мысли ручкой на бумаге, голова проясняется.

До приезда в Дублин у меня было не так уж много тем для размышлений, если не считать рецептов новых коктейлей и того, с каким парнем я хотела бы встречаться.

С тех пор как я приехала сюда, количество дневников растет. Насколько я понимаю, существуют лишь три реальные версии, и все три, к сожалению, одинаково вероятны.

1. «Синсар Дабх» уже открыта. Я открыла ее во сне и использовала неосознанно, превратив себя в невидимку, когда хотела исчезнуть, и снова став видимой, поскольку иначе не смогла бы достать пули, а также воскресив свою сестру из мертвых, потому что не могла жить без нее. Либо Книга позволяла мне использовать ее без последствий (по крайней мере пока) в попытке завести как можно дальше по темной дорожке с еще более темной целью, которая скоро вцепится мне в задницу, либо я сильнее, чем Книга, и могу пользоваться ею, не будучи испорченной. Ха, вот было бы здорово! (И почему Книга перестала говорить со мной после того, как я исчезла в ту ночь? Почему она ныла всю дорогу до Дублина, а затем заткнулась? Более того, почему она всегда казалась такой… слабенькой по сравнению с материальной Книгой?)

2. «Синсар Дабх» закрыта и обманывает меня. Она вовсе не слабенькая, она разыгрывает меня, как маэстро. Заставляет себя недооценивать. Выполняет мои желания, создавая иллюзию, что она уже открыта. Зачем? Чтобы я могла сама потянуться за одним из заклятий, считая, что я тут главная. А когда я это сделаю, все закончится. Привет, Мак, ты псих.

3. Мой дар ши-видящей куда грандиознее, чем я думала. Я могу проделывать кое-что и без «Синсар Дабх», и именно поэтому она выбрала меня носителем. Потому что когда мы вместе, нас не остановить. Возможно, большая часть магии, которую я использую, исходит от части озера, являющегося моим наследием, а вовсе не от Книги, но она пытается заставить меня поверить, что сила принадлежит ей, а не мне.

– Вы все еще пытаетесь навешивать на все ярлыки, мисс Лейн, – прокомментировал Бэрронс, заглядывая мне через плечо.

– Я знала, что ты там, – раздраженно сказала я. Я всегда его чувствую. Он вошел в КСБ через черный ход примерно двадцать секунд назад. Когда он рядом, каждая клеточка моего тела наполняется жгучей, плотной, сексуальной жизнью. Я не ожидала его увидеть. Сейчас едва полдень, а он полуночная сова, а не полуденная.

Из-за похмелья мои нервы казались оголенными и растрепанными, а кожу подергивало. К тому же долгие часы ушли на то, чтобы добраться от водонапорной башни до «Честерса» – и все лишь для того, чтобы слезно просить Бэрронса вызвать Охотника, который бы доставил меня обратно в магазин. Настроение было премерзкое. Но не настолько, чтобы рискнуть сразиться с Невидимой Принцессой, ее армией и вполне человеческим оружием. Я не могу перестрелять или подчинить Гласом всех сразу.

При всей моей чертовой мощи я не в состоянии даже дойти домой в одиночку. И это меня бесит. А каждый раз просить Бэрронса об одолжении – бесит еще больше.

– Не только вас, мисс Лейн.

– Ну так сделай что-нибудь, – сердито буркнула я.

– И вот вы снова просите меня об одолжении.

Я устроилась на двухместном диванчике, который притащила из его кабинета в конец разрушенного магазина, и обернулась к нему. В первую секунду я не сумела его различить. Он стоял неподвижно, прекрасно теряясь в тени, существуя в том бесшовном слиянии с пространством и почти-отсутствии, которое позволял себе только рядом со мной и только когда мы одни.

– Ладно. Сдаюсь. В чем моя ошибка?

– На данный момент? В том, что не трахаешься со мной.

Он запрокинул мне голову, забрав волосы в кулак, выгнул шею под резким углом и запечатал мои губы своими, глубоко проникая языком, целуя меня так жестко, дико и электризующе, что у меня выключился мозг и я уронила тут же забытый дневник.

Я не могу с ним дышать. И не могу дышать без него.

– Где ты чувствуешь себя самой свободной? – пробормотал он мне в губы.

Я укусила его за губу.

– Рядом с тобой.

– Неправильный ответ. Знаешь, почему ты так хорошо трахаешься?

Я просияла. Иерихон Бэрронс считает, что я «так хорошо» трахаюсь.

– Потому что у меня много практики?

– Потому что ты трахаешься так, словно потеряла рассудок и можешь найти его только по ту сторону секса. Без попыток срезать углы. Выбирая самый длинный, долгий путь к результату. Ты выглядишь красивой, мягкой, хрупкой Барби. А трахаешься, как монстр.

Пора подводить итог.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не бойся монстра. Она знает, что делает.

– Почему ты все еще болтаешь?

– Потому что мой член все еще не у тебя во рту.

– Это легко исправить. – Я взлетела с диванчика и оказалась на Бэрронсе, с размаху уронив его на пол. Он упал и рассмеялся – о господи, как же я люблю этот звук!

Пока мы падали, я рванула змейку, и мои руки очутились на его горячей коже, мой рот – на его члене, и меня больше ничто не волновало, ничто не могло меня достать, потому что я вцепилась в Иерихона Бэрронса, и, как всегда, пока это длится, я буду цельной, идеальной и свободной.

***

Позже он сказал:

– Ты думаешь, что «Синсар Дабх» внутри тебя является все той же Книгой.

– И? – сонно спросила я. Секс с Бэрронсом оказался лекарством от всего, включая и жесткое напряжение абстинентного синдрома. Я весь день бросала вороватые взгляды на холодильник, где стояли мои милые баночки из-под детского питания, наполненные мясом Невидимого. Стискивала кулаки и зубы, запрещала ногам сделать хотя бы шаг в том направлении. Но член Бэрронса у меня во рту отлично избавляет от мыслей о том, что бы еще туда положить.

– Сомневаюсь, что она закрыта или открыта. Прекрати думать о ней так конкретно.

– Ты хочешь сказать, что она вплавлена в меня, мы неразделимы и моя этическая структура служит ей своего рода обложкой? И мне нужно перестать беспокоиться о Книге и начать думать о себе. С чем я могу жить. И без чего не смогу жить.

Он приподнялся на плече, так что мышцы вздыбились плавной волной, и посмотрел на меня сверху вниз, слегка улыбаясь.

Я коснулась его губ кончиками пальцев. Я обожала рот этого мужчины, то, что он со мной делал, но особенно я обожала те редкие случаи, когда он улыбался или открыто смеялся. В слабом свете темные, резкие черты его лица казались высеченными из камня. Бэрронс не был классическим красавцем. Он был тревожащим. Хищным. Первобытным. Запретным. Большим и мощным, излучающим доисторический голод. Его глаза казались клинками, которые впивались в тебя: темные, древние, мерцающие хищной внимательностью. Он двигался, как зверь, даже будучи в человеческой форме. Одного взгляда достаточно, чтобы у женщины в желудке все перевернулось и она сорвалась на бег.

А вот направление этого бега и является определяющим пунктом: побежит она прочь или к нему, зависит от ее способности быть честной с собой, ее жажды жизни и готовности заплатить любую цену за то, чтобы чувствовать себя чертовски живой.

– Что? Почему ты улыбаешься? – спросила я.

Он укусил меня за палец.

– Прекрати выпрашивать комплименты. Я говорю их достаточно часто.

– Никогда не будет достаточно. Когда речь идет о тебе. Так ты думаешь, что я использовала ее? Ты думаешь, я вернула Алину из мертвых?

– Я думаю, что все эти вопросы совершенно не имеют значения. Ты жива. Ты не безумна и не маньячка. Жизнь продолжается, и в процессе проясняется правда. Перестань быть такой нетерпеливой.

Я запустила руки в его густые темные волосы.

– Я очень люблю, когда ты меня вот так упрощаешь.

– Тебе это нужно. Вы, мисс Лейн, та еще штучка.

– Я тебе покажу штучку. Я хочу вот чего, – я подалась вперед и начала шептать ему на ухо. – Прямо сейчас. И именно так. А еще так и потом так. И продолжай это делать, пока я не начну умолять тебя остановиться. Но ты не останавливайся. Заставь меня чувствовать немного дольше. – Я жаждала стать безответственной, неконтролируемой.

– Черт возьми, женщина, ты снова просишь меня поработать.

Он поднялся и забросил меня на плечо, одной рукой прикрыв мой голый зад, и понес в то место, куда мы иногда отправлялись, когда в моей шальной голове появлялась очередная шальная мысль.

– Тяжко тебе, Бэрронс.

– Я тебе покажу «тяжко».

О, в этом я не сомневалась. Всеми возможными способами.

Черт, как же хорошо быть живой.

***

Гораздо позже, голосом, хриплым от… ну, давайте ограничимся просто «хриплым»… я сказала ему, уверенная, что он ушел в медитативное состояние достаточно глубоко, чтобы меня не услышать:

– Мне стоило пойти за ней.

– За Дэни, – отозвался он.

Вот черт. Так значит, он все же был в сознании.

– Всегда.

– Да, за Дэни, – подтвердила я.

– Проанализируй шансы. Ты знаешь, что она продолжила бы бежать.

– Но, Бэрронс, она выбралась, практически не потеряв земного времени. Возможно, я могла бы догнать ее как-нибудь. Может, если бы я за ней погналась, она отправилась бы в более безопасный мир и быстрее вернулась бы домой. Возможно, ей не пришлось бы все это время жить в одиночестве и мы с ней вместе пробили бы себе обратную дорогу в Дублин.

– Твои «возможно» – как якоря, которые ты сама привязываешь к своим ногам. За миг до того, как прыгнуть за борт в океан.

– Я просто говорю. Кажется, я знаю, в чем я ошиблась.

– В чем же?

– Я не верила в магию. Я живу в городе, который под завязку набит темной магией, злыми заклятиями, безумными Феями, и совершенно без проблем верю во все это. Но каким-то непостижимым образом я перестала верить в добрую магию. – Я ткнула его в ребра, где черные и красные татуировки перетекали на живот, чтобы спуститься дальше к паху. – Как в «Зачарованном». Или «Волшебнике Оз»…

– Необученная ведьма и шарлатан, – раздраженно сказал он. – Ты что тычешь меня в чертовы ребра?

– Ладно, или в Дамблдора, он крут. Я хочу сказать, что нельзя верить только в Волдеморта. В Дамблдора тоже необходимо верить.

– Или можешь просто верить в меня. – Он поймал меня за руку и уложил ее именно туда, где хотел ее чувствовать.

Я улыбнулась. В этом я преуспела.

***

Еще через несколько часов я той же рукой держала телефон, глядя на недавно созданный контакт.

Хорошая магия, включая и возможности, которые больше склонялись к позитиву, а не к негативу, занимала все мои мысли.

Бэрронс ушел, отправился обратно в «Честерс», где через какое-то время мы должны были встретиться. Я прикусила припухшую нижнюю губу, растревожив прежние укусы, и нажала кнопку вызова. Последовал всего один гудок, и она взяла трубку.

– Мак? – быстро сказала Алина. – Это ты?

Черт. Меня тут же прошило болью. Сколько раз я сидела в свой комнате, в Дублине, набирая ее проклятый номер, чтобы прослушать автоответчик, чтобы еще хоть раз услышать ее голос? Я давно уже сбилась со счета. И вот услышала. Так и пристраститься можно. К возможности позвонить и услышать чей-то ответ голосом моей сестры. Мне стало интересно, где она. Куда Бэрронс ее пристроил, а он ведь наверняка пристроил, защитив барьерами то место, чтобы сохранить ей жизнь.

– Привет, – отозвалась я.

– Привет, младшая, – судя по голосу, она рада меня слышать, но в то же время несколько напряжена.

– Где ты?

– У себя в квартире.

Я вздрогнула и закрыла глаза. Я могла бы пойти туда, подняться по лестнице, на которой когда-то сидела и рыдала, словно мою душу распиливали надвое, медленно и тупой пилой. А она бы открыла мне дверь.

И немедленно согнулась бы пополам от рвоты, потому что даже если она на самом деле моя сестра, я не могу ее обнять – теперь я стала для нее проклятием.

– Хочешь зайти? – неуверенно предложила она.

– Чтобы тебя опять вытошнило?

– Твой парень…

– Он не мой парень.

– Хорошо, мужчина, которого ты любишь, – спокойно поправилась она, – принес мне несколько фотокопий страниц «Синсар Дабх». Он сказал, что ты пользовалась ими, чтобы научиться справляться с дискомфортом. Я практикуюсь. Мне нравится блевать не больше, чем тебе – вызывать у меня тошноту.

Работа с теми страницами помогла мне только частично. Но в отличие от материальной Книги, – которой нравилось меня пытать, – я совершенно не желала причинять Алине боль. Если это действительно Алина. И если она тренировалась, может, однажды, я все же смогу ее обнять. Если речь на самом деле идет о ней.

– Когда Дэррок подарил тебе обручальное кольцо? – Назойливая деталь никак не давала мне покоя.

Она издала тихий звук, выражающий в равной степени и раздражение, и смирение. Что-то вроде «значит, будем играть в эту глупую игру?» в сочетании с «я люблю тебя, Мак, и знаю, что ты можешь быть законченной невротичкой, так что пойду тебе навстречу».

– За несколько недель до того, как я потеряла время. Или что там произошло.

– На теле, которое я хоронила, кольца не наблюдалось.

– Логично, – выразительно заметила она, – потому что тело было не мое.

Если Книга меня разыгрывала, то могла совершить такую ошибку, надев ей на палец кольцо, которого не существовало на момент похорон, вычитав в моей голове, что они были влюблены, и дополнив картинку идеально человеческой деталью. Я решила последовательно придерживаться линии допроса.

– А в том переулке на тебе было кольцо?

– Нет. В тот вечер я сняла его. Я кое-что выяснила о Дэрроке. Мы поссорились. Я злилась.

– Что выяснила?

– Он занимался делами, о которых я не знала. Я не хочу об этом говорить.

– Когда ты снова его надела?

– Когда зашла домой переодеться. После той аллеи я очнулась у «Оленьей Головы», одетая в очень странный наряд. Я вообще не брала эти вещи с собой в Дублин. И понятия не имею, как они на мне оказались. Помнишь платье, которое я надевала дома на наше последнее Рождество? То, которое я ненавидела, но ты говорила, что оно мне очень идет? Ну, в котором у меня задница выглядела плоской.

Я прижала ко рту внезапно задрожавшую руку.

– Вот оно на мне и было, плюс пара ужасных туфель. Я никогда их раньше не видела, и они очень холодные. А еще жемчуг. Ты же знаешь, что я годами его не носила. Я хотела найти Дэррока, так что отправилась домой – переодеться и пойти его искать, но когда добралась, оказалось, что здесь все вверх дном. Это ты натворила? Из-за того, что решила, будто я умерла?

Я откашлялась. Потребовалось две попытки, чтобы заговорить, но голос все равно вышел похожим на кваканье.

– Почему ты снова надела кольцо? Если, как ты говоришь, прошло всего десять часов с тех пор, как ты его сняла? – Я знала, почему. Я то же самое проделывала с Бэрронсом.

Она тихо призналась:

– Я люблю его. Он не идеален. Я тоже.

Итак, мою сестру осенило насчет отношений, так же как и меня. Неудивительно. Но моя внутренняя Книга знала, каким образом я пришла к этому выводу. Она говорила о Дэрроке в настоящем времени, отказываясь верить, что он действительно мертв. Опять же, здесь мы похожи. Если бы кто-то сказал мне, что мой жених умер, а я не видела его тела, мне тоже было бы сложно в это поверить. Я хорошо знаю стадии проживания горя: отрицание идет первым.

– Расскажи мне подробно, что именно произошло. Все детали, которые помнишь о том вечере в переулке, и до того момента, когда ты… снова оказалась здесь. – Я отчаянно пыталась сосредоточиться на логике, в то время как мое сердце колотилось со страшной силой, словно готово было взорваться.

– Зачем? Мак, ты что-то выяснила? Что, по-твоему, происходит? Господи, ты наконец начинаешь мне верить? Младшая, мне страшно! Я не понимаю, что творится вокруг. Как я могла потерять целый год? Как я оказалась в том дурацком платье?

Я закрыла глаза и не сказала следующее: «Ну, видишь ли, сестричка, в чем дело: в твоей младшей живет большая страшная Книга черной магии, и она так сильно хотела вернуть тебя, что вытащила с того света. В платье, в котором тебя хоронила, потому что считала, что оно тебе идет, – к тому же, эй, никто не смотрит на твою задницу, когда ты лежишь в гробу, – с жемчужным ожерельем, которое мама и папа подарили тебе на шестнадцатилетие, потому что ты говорила, что чувствуешь себя в нем принцессой. И, к слову, ты не права – те туфли отлично подходили к твоему наряду. Я купила их у Блумингдейла, уже после того, как ты умерла».

Бо-же.

Я чуть не свалилась со стула, когда она упомянула платье. Ну конечно же, если я вернула ее с того света, на ней должно быть то, в чем я ее похоронила. Отсюда и отсутствие тела в гробу.

И моя внутренняя Книга наверняка знала об этом. Если мы, как полагал Бэрронс, накрепко сплетены. Полная задница.

– Я не уверена, – выдавила я наконец. – Но можем мы где-то встретиться и поговорить?

Она засмеялась и быстро выдохнула:

– Да, Мак. Пожалуйста. Когда? Где?

Сегодня меня ждала встреча, которую я не могла пропустить и не знала, насколько она затянется.

Поэтому мы договорились повидаться у нее дома завтра рано утром. Она пообещала приготовить кофе и завтрак.

Сказала, что все будет, как в старые добрые времена.

 

Глава 31

Поднимайся, поднимайся, поднимайся Восстание…

– Ты разместил ледяной огонь? – спросил Круус, нетерпеливо меряя шагами пещеру, пока он протискивал свой гибкий панцирь сквозь щель и выбирался из-под двери.

Прошла не одна минута, прежде чем тараканий бог принял наконец форму. Это всегда было нелегко, но таракану, живущему в отбросах и на остатках иных жизней, вообще приходилось непросто. Он был гоним, уничтожаем и презираем. Все вокруг считали его врагом. За всю историю человечества он никогда не встречал человека, который пригласил бы таракана в свой дом или еще куда-либо. Для окружающих он просто паразит и зараза, не более. Пока что.

– Да, – проскрипел он наконец. Потребовалось немало времени, чтобы разнести крошечные сосуды с синим пламенем, которые дал ему Круус, но он проследил, чтобы они были расположены в правильных местах и надежно припрятаны. А в нужный момент множество тараканов займут свои позиции, каждый с крошечным пластиковым сосудом, которые предоставил Ток, и им нужно будет их раскусить склеротизированными мандибулами, чтобы смешать кровь Невидимого с пламенем.

– Где? – осведомился Круус, и тараканий бог на миг задумался, не сменил ли он одного высокомерного надменного ублюдка на другого такого же. Принц сегодня явно обеспокоен, излучает темную энергию, его глаза ярко сияют. Тараканий бог предпочитал спокойных союзников, не распаленных.

Он назвал три выбранных союзником локации: старая библиотека, в которой хранилось наибольшее количество древних свитков, покои, когда-то принадлежавшие первой Грандмистрисс, и апартаменты нынешней.

– Хорошо, – сказал Круус. – И ты раздобыл кровь Тока?

Тараканий бог кивнул, удерживая свою форму благодаря дисциплине, оттачиваемой тысячелетиями, и неугасимому стремлению к лучшей жизни.

– Ток распечатал и распространил листовки, как я инструктировал?

– Да.

– Отлично. Когда они придут…

– А они придут? – осведомился тараканий бог.

Круус улыбнулся.

– О да, они придут. Мое имя стало синонимом восстания, а у Невидимых долгая память. Мы однажды уже сражались за свободу и почти обрели ее. Теперь я не проиграю. Я буду править реальностями Фей и людей. Они уже мои. Я лишь ненадолго застрял в паутине, но вскоре все изменится.

– Этот мир умирает. Если он погибнет, я хочу отправиться с тобой туда, куда пойдешь ты.

Взгляд Крууса застыл на нем, и тараканий бог слегка содрогнулся. О да, у этого Фейри имеется сила. Он хорошо ее прячет.

– Этот мир не погибнет. К нему привязаны мои реальности. Когда они придут и начнется битва, наблюдай и жди. Если наша сторона начнет нести большие потери, зажигай огни.

– Ты сказал, что огонь горит сильнее человеческого. Насколько сильнее?

– Для тебя не слишком, – успокоил Круус. – Зажги все три одновременно. Я хочу, чтобы огни разделили людей и заставили рассредоточиться по аббатству. Эти глупцы предпочтут тушить его, а не сражаться.

– А если нет?

– Ими управляют эмоциональные привязанности. Даже самые разумные из них подвержены слабости. Иди. Сейчас. Следи и выжидай. Когда наступит время, сожги это гребаное место в пепел.

Тараканий бог кивнул и позволил своей форме резко осыпаться на пол, мгновенно развалиться на части – трюк, который он довел до совершенства в домах людей. Он пробирался туда, когда хозяев поблизости не было, и притворялся одним из них, сидя на постели, забавляясь расческой или зубной щеткой, даже присаживаясь на унитаз, гадая, каково это – чувствовать себя цельным, большим, не букашкой.

Тысячи блестящих насекомых хлынули прочь из каменной камеры, исчезая в трещинах и щелях.

 

Глава 32

Я сожгу тебя в пламени и ярости

Охотник закружил над «Честерсом», готовясь приземлиться, и я с изумлением обнаружила отсутствие обычной шумной толпы, собиравшейся у клуба потолкаться, поспорить и поторговаться о том, кто первым попадет внутрь.

У обломков прежнего клуба, на безопасном расстоянии от огражденной черной дыры, бродило меньше пяти десятков человек.

И ни единой Феи в поле зрения. Обычно тут бывало больше Фей, чем людей. Низшие касты Риодан в клуб не пускал, и все они пытались соблазнить скучающих голодных клиентов, которым отказали во входе, мгновенным, хотя и куда менее привлекательным, кайфом.

Соскальзывая со спины Охотника, я оказалась мишенью для десятков пронзительных ревнивых глаз. Они завидовали моему «транспортному средству», тому, что мне, похоже, подчинялось настолько мощное чудовище, прикидывали, какими магическими дарами оно наделено – и можно ли откусить от него кусочек для кайфа.

Я не боялась группки из пятидесяти человек. Не в такой близости к «Честерсу».

У меня имелось оружие, Глас, Охотник и Бэрронс на расстоянии СМС. И все же я не отходила от Охотника, прижав одну перчатку с толстой подкладкой к его ледяному боку. Я дрожала от холода. Без Невидимой плоти тесный контакт с ледяным созданием оказался отчаянно неуютным. Бедра онемели, а задницу я практически отморозила. Я быстро потерла ее ладонью, пытаясь согреть и вернуть чувствительность.

– Где все Феи? – поинтересовалась я, взглянув на подземный вход и с изумлением не обнаружив там охраны.

– Двери закрыты, – пояснила какая-то женщина. – А он позволяет себя есть? – спросила она с пугающе ослепительной улыбкой, окидывая жадным взглядом моего дьявольского «скакуна».

Охотник развернул огромную рогатую голову и фыркнул на удивление точно направленным языком пламени в толпу.

Волосы женщины вспыхнули. Она побежала прочь, причитая и хватаясь за голову. Толпа испуганно попятилась.

– Двери «Честерса» закрыты? – изумленно переспросила я.

Никто не ответил, и я представила, как, вероятно, странно выгляжу в их глазах: светловолосая Барби, как точно выразился Бэрронс, с алыми потеками в волосах, сбившихся от сильного ветра, с головы до ног покрытая легким налетом черного льда, стоящая рядом с крылатым драконом-чудовищем, похожим на демона. При этом карманы топорщатся от оружия, к бедру пристегнуто копье, плюс короткоствольный автомат, заброшенный на плечо, – по непонятной даже мне самой причине я оставила его при себе. Просто меня посетило плохое предчувствие, что сегодня понадобится больше оружия, чем обычно. А может, это жесткий крышесносный секс с Бэрронсом заставил меня чувствовать себя круче обычного?

– «Честерс» никогда не закрывается, – возразила я. Это как если бы солнце утром не взошло.

Внезапно дверь загрохотала и распахнулась.

– Мисс Лейн, – прорычал Бэрронс, выходя наружу. – Черт возьми. Пойдемте.

Он закрыл дверь, наклонился и начертил на ней какой-то символ, тихо бормоча себе под нос.

Люди начали окружать его, громко требуя:

– Впусти нас, впусти нас!

– Пошли на хрен отсюда! – заревел Бэрронс Гласом, который зацепил даже меня, и я почувствовала, как ноги начинают двигаться сами по себе. «Не вы, мисс Лейн», – взглядом сказал он мне.

Я остановилась, с изумлением наблюдая, как пять десятков человек разворачиваются, словно зомби, и деревянной походкой движутся прочь по улице. Максимум, которого мне удавалось достичь, ограничивался четырьмя людьми и односложной командой.

Я нахмурилась и посмотрела в его сторону.

– Во-первых, – начала перечислять я, – как ты сделал это с пятью десятками человек сразу? Во-вторых, почему оно подействовало на меня? Я думала, что мне положен иммунитет. И в-третьих…

– Аббатство атакуют. Влезайте на Охотника, мисс Лейн. И прочтите это. – Он сунул мне лист бумаги. – Мы не понимали, почему в клубе так пусто. Один из посетителей принес листовку. Затем позвонила Джейда. Остальные уже отправились на место.

А он ждал меня. Это наверняка взбесило его до предела: понимание, что там идет бой, а он здесь. Ждет свою девушку.

– Вы не моя девушка, мисс Лейн, – холодно сказал он.

– Ты мог бы отправиться без меня, – ответила я так же холодно.

– Вы могли бы проверять свои гребаные СМС.

Я непонимающе посмотрела на него.

– Я ничего не получала.

И выудила телефон из переднего кармана джинсов. Он оказался полностью покрыт толстым слоем льда. Во время полета я спряталась за костяным верхом крыльев Охотника, потому что там есть за что держаться, и телефон, скорее всего, оказался прижат к нижней части замерзшего гребня. Я постучала им о ближайшую урну, чтобы отбить лед. И – да, там оказалось три текстовых сообщения, последнее – уже совсем злое. Я сделала мысленную пометку – во время будущих полетов держать телефон в другом месте.

– И все равно ты мог отправиться без меня.

– Мне это охрененно хорошо известно. – Он пронзил меня взглядом.

– Так почему не отправился?

– Потому, мисс Лейн, что когда мир отправляется в чертову задницу, я буду рядом с вами, мать вашу. Читайте гребаную газету. Даже Риодан этого не предвидел. Судя по всему, его источники новостей не так информированы, как раньше.

Я выхватила листовку и быстро просмотрела ее.

ДУБЛИН ДЭЙЛИ

7 августа ППС

ОСТАНОВИТЕ ЧЕРНЫЕ ДЫРЫ, КОТОРЫЕ УНИЧТОЖАЮТ НАШ МИР!!!

ОСВОБОДИТЕ ПРИНЦА КРУУСА!

Под АББАТСТВОМ АРЛИНГТОН держат в заложниках самого МОГУЩЕСТВЕННОГО ПРИНЦА ФЕЙ из всех, когда-либо существующих!

Он наш СПАСИТЕЛЬ!

Он в силах остановить черные дыры, которые ПОГЛОЩАЮТ ЗЕМЛЮ.

ТОЛЬКО ОН владеет магией, способной исцелить наш мир!

Силы Фей повредили его, и только МАГИЯ ФЕЙ может СПАСТИ его.

У НАС ПОЧТИ НЕ ОСТАЛОСЬ ВРЕМЕНИ!!!

Тайный культ, известный как ши-видящие, захватил его в ПЛЕН и удерживает в тщетной попытке ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЕГО СИЛЫ для СОБСТВЕННЫХ целей!

Они обладают способностью перемещаться в другие миры, и НАШ МИР им безразличен.

ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К КРУУСтовому ПОХОДУ!

ОСВОБОДИТЕ ПРИНЦА КРУУСА!!!

Собирайтесь у аббатства Арлингтон и помогите нам освободить нашего чемпиона!

Карта дана ниже!

– Да кто такое напечатал? – взорвалась я.

– Понятия не имею, – напряженно отозвался Бэрронс. – Наверх. Быстро.

Я взобралась обратно на Охотника и, как только Бэрронс устроился за мной, потянулась к безграничному, непостижимому разуму огромного чудовища.

«Ты можешь помочь нам в бою? Позвать еще Охотников?»

«Мы не участвуем в делах Фей и людей».

«Но ты же носишь меня на спине».

«Меня это забавляет».

Потому что он чувствует во мне Короля? Интересно. «Я приказываю тебе помочь нам в битве».

«Не можешь даже ты».

«А могу я предложить тебе что-нибудь?» Если он хотел поторговаться, я готова попробовать.

Он зарокотал глубоко изнутри, что могло сойти за смех. «У тебя нет ничего. У нас есть все».

«Ну тогда просто поторопись! – потребовала я. – Мои друзья в опасности. Отнеси нас в аббатство так быстро, как только сможешь!»

«Ты не захочешь. – Он снова зарокотал, и я ощутила его веселье. – Ты этого не переживешь». Но он захлопал огромными кожистыми парусами, рассыпая черный лед, взлетая все выше и выше.

Мы парили под облаками, там, где день все еще был ясным, затем поднялись сквозь тучи, выше, еще и еще выше, в черноту и звезды, и в тот самый миг, когда мне показалось, что легкие могут взорваться, а дышать стало до опасного тяжело, Охотник прижал крылья к телу, как орел, готовый пикировать, и прошептал в моем мозгу тихим рокотом: «Держись, не-Король».

Я сунула руки под его плотно сжатые крылья и обняла костистый гребень, вцепившись в него руками и ногами, прижавшись лицом к ледяной шкуре. Обжегшись, я резко дернулась, но слишком поздно – кусок кожи со щеки остался примерзшим к его спине.

– Ой!

Охотник внезапно застыл, завис в небе мертвым грузом, не шевеля даже кожистой чешуйкой. Я тоже замерла, готовясь к тому, что вот-вот должно произойти.

Внезапно он рванул вперед так быстро, что я слетела бы с его спины, если бы он не предупредил меня. Это было похоже на «Энтерпрайз», выходящий на скорость варпа.

Я пригнула лицо пониже (но не слишком низко!) к его шкуре, руки Бэрронса обхватили меня, и я крепко зажмурилась от режущего глаза ветра. Я чувствовала, как кожа щек оттягивается назад – такие перегрузки без шлема или скафандра человеку выдержать сложно.

Миг спустя я слегка приоткрыла глаза и наблюдала, как мимо нас праздничными гирляндами проносятся звезды.

Бэрронс за моей спиной хохотал от дикой яростной радости. Я чувствовала то же самое. Лучший. Гребаный. Суперкар. В мире.

Я ощутила, как Охотник мягко касается моего разума, убеждаясь, что я жива и дышу. Лучшая система безопасности в придачу.

Мы пулей мчались по небу, падая ниже и ниже, пока, наконец, взгляду не открылись поля, пышные и фантастически измененные магией Крууса. В мгновение ока мы очутились почти у аббатства.

– Господи, Бэрронс, взгляни на Фей! – Те, кто не мог телепортироваться, заполонили узкую извилистую дорожку к аббатству, – Темные и Светлые вперемешку, и еще больше сползалось и стекалось по лугам, плескалось и гребло по ручьям. Там были и люди, хотя не слишком много. Подозреваю, что в этой темной дикой армии, которая ими питалась, все притворство и соблазны были отброшены ради иного голода и жажды битвы.

– И все ради Крууса? – крикнула я через плечо. – Я думала, Светлые презирают Темный Двор!

– У них нет лидера, – прокричал он мне в ухо. – Они неуправляемы, а неуправляемые всегда непредсказуемы.

Однажды я видела Светлых и Темных в большом количестве. Не группами, там и тут, как в «Честерсе», а две могучие армии, стоявшие лицом к лицу с противником.

В’лейн вел Светлых, а мы с Дэрроком возглавляли ряды Невидимых.

Я чувствовала содрогание тектонических плит нашей планеты, и это притом, что обе стороны сдерживали свои огромные силы.

Теперь разделения между дворами не было. И те и другие спешили вперед, к одному и тому же месту, с единственной целью.

К нашему аббатству.

Чтобы уничтожить его.

Чтобы освободить Крууса. Выпустить самого могущественного Принца Фей во всех существующих мирах. И они даже не знали, что у него в распоряжении оказались все силы «Синсар Дабх».

– Ох, Бэрронс, мы по уши в дерьме, – пробормотала я.

– Вот именно, мисс Лейн. В самую гребаную точку.

***

– Где Риодан и остальные? – крикнула я, пока мы пролетали над полем боя.

Там было пять сотен ши-видящих. Но я не увидела ни одного из Девятки.

Мои сестры схлестнулись с тысячами Фей, которым на помощь шествовали все новые.

Лужайка перед аббатством являла собой практически сцену из «Властелина колец». В окружении возвышающихся мегалитов и серебристых фонтанов люди сражались с чудовищами всех видов: одни монстры летали, другие ползали, третьи ходили. Здесь были всякие – прекрасные, ужасные и те проклятые феечки, которые убивали смехом, носясь вокруг головы ши-видящей! Я с ужасом наблюдала, как она все еще смеялась, когда ее убивал мерзкий Темный с трубчатыми побегами по всему телу.

Джейда кромсала все вокруг алебастрово-белоснежным сияющим мечом. Только одно оружие против тысяч бегущих, летящих, ползущих Фей.

– Это не гребаные телепортанты, – рычал Бэрронс. – Они, мать их, едут. И ни хрена при таком раскладе не по дороге.

Иногда я забывала, что у Девятки есть ограничения. Они казались мне всемогущими. Если я правильно понимаю, то они переместятся в окрестности аббатства и с разгону врежутся в середину фейского войска.

– Почему ты не призвал для них еще Охотников?

– Этот единственный, кто отзывается.

– Дерьмо, – выругалась я и наклонилась пониже, осматриваясь по сторонам.

За спиной раздалось низкое рычание, последовал хруст смещающихся костей, Охотник подо мной напрягся и резко, сильно встряхнулся. Я изо всех сил вцепилась в основание его крыльев.

– Ты мне не враг, – проревел за моей спиной Бэрронс. – Я изменюсь и спущусь.

«Ты спустишься и изменишься», – зарычал Охотник в моей голове. Он выгнул длинную шею, дохнул огромным клубом пламени через плечо и сдул Бэрронса со спины, испепелив заодно мой плащ и частично волосы.

– Бэрронс! – крикнула я, но он уже кубарем скатился с Охотника на лужайку, трансформируясь на лету.

Охотник резко накренился и начал закладывать круг, возвращаясь.

Я глазела вниз, на то, как Бэрронс падает. К тому времени, как он достиг земли, трансформация полностью завершилась, и приземлился он рогатым, клыкастым, яростным.

Он рванулся вперед, текучей черной тенью, схватил за глотку ближайшего Носорога и оторвал ему голову своими огромными челюстями.

Затем челюсти открылись еще шире, невозможно широко, и Бэрронс-зверь исчез.

Когда, миг спустя, он появился снова, Носорог бездыханным упал на землю.

Проклятье. И я до сих пор не имела понятия, как он убивает Фей.

Черное чудовище ворвалось в бой, яростно разрывая, вспарывая, убивая, расплескивая во все стороны кровь и кишки, и в алых его глазах сияло дичайшее удовольствие. Он исчезал. И появлялся снова.

Он больше не будет летать, не-Король. Ты тоже.

Охотник опустился ниже и повернул голову, явно собираясь спустить меня тем же способом, которым избавился от Бэрронса. Я вскинула обе руки, признавая поражение.

– Я спрыгну, ладно? – поспешно спросила я. – Только опустись чуть-чуть ниже, я спрыгну. Но попытайся не ронять меня в середину. Донеси поближе к ней, – я указала на Джейду.

Охотник рухнул, как камень, и в каких-нибудь двадцати футах от земли я внутренне собралась и спрыгнула с проклятой твари. Под такой же вспышкой, какой он сдул Бэрронса, у меня почти не было шансов уцелеть. Автомат я потеряла на полпути и видела, как он падает на землю. Впрочем, все равно. В этой битве важно только копье, а оно оставалось в своих надежных ножнах.

Я попыталась сгруппироваться и перекатиться, чтобы погасить силу удара, но объекты, на которые я падала, двигались, поэтому в итоге я с размаху врезалась в одного из красно-черных стражей Невидимых. Вбив ладонь в его рифленую грудную пластину, я обнулила его, затем выдернула копье и вогнала ему в брюхо.

Адреналин кипел во мне, сглаживая углы, доводя до совершенства рефлексы. Я перекатилась, вскочила на ноги и начала методично прорубаться сквозь скользящих и переваливающихся Фей, полная решимости прикрыть Джейде спину. Черт возьми, как ей удалось так долго их сдерживать?

Все ши-видящие вокруг меня сражались с Феями в страшном неравном бою. У нас всего три вида оружия: копье, меч и Бэрронс, по крайней мере до тех пор, пока сюда не доберется остаток Девятки, и ши-видящих убивали быстро и жестоко.

Разворачиваясь, пиная и убивая, я с болезненной четкостью слышала треск автоматов вокруг. У меня особенная нелюбовь к тому, чтобы выковыривать из себя пули без эффекта мяса Невидимых, а я в последнее время прилагала титанические усилия, чтобы остаться «чистой». Я крутанулась, обнулила и уже собиралась ткнуть Невидимого копьем, когда он вдруг отлетел назад, сбитый с ног градом пуль.

– Эй! – завопила я. – Прочь от моей добычи!

– Прости! – прокричала в ответ одна из новых ши-видящих, тренированных Джейдой, и промчалась мимо меня, сбивая Носорога с ног. Я видела, как она выхватывает мачете из ножен и начинает рубить Невидимого на кусочки. Проклятье. У ши-видящих нет оружия, убивающего бессмертных, но они чертовски хороши в разделке означенных бессмертных, делая их неэффективными.

Я ощутила Невидимого за спиной, развернулась, выставила руку, обнулила, заколола, двинулась дальше. Обнулила. Заколола. Двинулась. Мне начало казаться, что убивать Фей до смешного легко. Я сражалась лучше, чем когда-либо раньше. Ни один из них не сумел даже дотянуться до меня, все удары отражались словно невидимым щитом. Я сама поражалась собственному мастерству, тому, насколько улучшила свои навыки даже без тренировок.

Я яростно нырнула в битву, периодически отслеживая эбонитово-черное чудовище с бугрящимися мощными мышцами и широко распахнутыми челюстями, которым стал Бэрронс – он атаковал, вспарывал когтями, разрывал клыками. Я пробивала себе дорогу к Джейде, а Бэрронс двигался в самую гущу боя, и я поняла, что он пытается оградить ши-видящих от опасности, показывает, что он на их стороне, убивая Фей так, чтобы они видели.

Я начала кричать ши-видящим, мимо которых проходила, зная, что остаток Девятки скоро присоединится к нам:

– Черные звери с алыми глазами на нашей стороне! Не атакуйте их! Не убивайте черных зверей. Они сражаются за нас!

Черт. Даже Джейда не знала их истинной формы. Это было нашим слабым местом. Они, конечно, обязательно вернутся, но ждать некогда – они нужны нам здесь, в бою.

Приближаясь к Джейде, я пыталась не терять Бэрронса из вида. Мне ненавистна сама мысль о том, что сегодня он может умереть. И я внезапно осознала, насколько ему ненавистна такая же мысль по отношению ко мне. Я хотя бы знала, что он вернется. Для него все выглядело не так: у меня нет мультипропуска с того света.

Я вытряхнула эту мысль из головы, вгоняя копье в особо мерзкого Невидимого с мокрыми извивающимися щупальцами, и продолжила пробиваться сквозь сутолоку по направлению к Джейде.

Внезапно я обратила внимание на мерцающий серебром браслет у меня на запястье. Следующего Невидимого я не стала обнулять и колоть. Я просто осталась на месте, предоставив ему широту возможностей в нападении на меня. Его кулак отскочил, словно ударившись о невидимый щит.

Я нахмурилась. Значит, дело вовсе не в моем мастерстве.

Браслет Крууса оказался хорош ровно настолько, насколько говорил о нем В’лейн. Невидимые не могли ко мне прикоснуться. Проклятье.

И все же это приятно.

– Осторожнее с мечом, – рявкнула я Джейде, оказываясь в пределах его досягаемости. Меч, как и мое копье, мог сотворить со мной жуткие вещи. Я хотела, чтобы она постоянно учитывала, где я нахожусь.

Ее голова вскинулась, она посмотрела на меня, и я со свистом втянула воздух. О да. Она убивала. Это ее призвание. В ее изумрудных глазах совершенно отсутствовали эмоции. Она была вся увешана кишками и залита кровью, так что лица не различить, не считая белков глаз, которые на контрасте казались ослепительно белыми.

Мы встали спиной к спине и вошли в идеальную синхронизацию, вертясь, полосуя, закалывая, уничтожая.

– Какой мудак распечатал эти «Дэйли»? – по ходу поинтересовалась Джейда.

– Понятия не имею, – мрачно ответила я.

– Я обнаружила их, возвращаясь из Дублина. Мои женщины уже сдерживали их. Они гибнут, – прорычала она.

– Я привела с собой… зверей, – сказала я ей через плечо. – У меня есть союзники, о которых ты не знаешь. Они сражаются за нас. Дай своим ши-видящим знать. – Я описала ей зверей.

– Где ты их нашла?

– В одном из Зеркал, когда ходила туда, – солгала я. Мне было приятно находиться здесь, делать то, что мы делаем, вместе с Джейдой. Мы уже бились так раньше, и мне этого не хватало. Сражаясь с ней спиной к спине, я чувствовала себя чертовски живой, словно именно здесь должна находиться, словно вместе мы можем победить кого угодно.

– Ты доверяешь этим своим союзникам?

– Безоговорочно. Они могут убивать Фей.

– Окончательно убивать? – изумленно спросила она.

– Да.

– А Ри… а Бэрронс и другие придут?

Я не знала, что на это ответить, и внезапно поняла, что у нас возникла проблема. Если звери покажутся, а Девятка не придет, она начнет гадать, почему они не явились на помощь.

– Не уверена, сколько из них, – сказала я наконец. – Я знаю, что некоторые отправились вроде на какую-то миссию для Риодана.

Ну вот. Жалкий лепет. «Вроде на какую-то миссию».

Но Джейда ничего не сказала и на время исчезла, нырнула в битву, чтобы передать новость своим женщинам и, без сомнения, лично убедиться, что приведенные мною чудовища действительно являются союзниками и действительно способны делать невозможное.

Я же превратилась в машину для убийства, поняв, почему Джейда и Бэрронс находили это действо очищающим.

Здесь, на войне, жизнь проста. Есть хорошие парни и плохие парни. И миссия тоже проста: убить плохих. Никакого фасада цивилизованности не требуется. Как и сложных социальных правил. Моментов, когда жизнь становится столь проста и прямолинейна, не так уже много. И эта однозначность притягивает.

Со временем я обнаружила себя у главного входа, и Джейда была там же, рядом с несколькими из Девятки в их звериной форме, с диким рычанием помогающими блокировать двери в аббатство.

Риодан и Лор тоже были там, в человеческой форме – то исчезая, то возникая снова, они держались поблизости.

Я фыркнула. Риодан позаботился обо всем. Некоторые из Девятки покажут свои лица, другие будут «вроде на какой-то миссии». У великих мысли сходятся. Феи вокруг нас начали отступать. Одно дело – маршировать ради освобождения Принца и совсем другое – пожертвовать ради этого своим бессмертием. Людей можно мотивировать сражаться до смерти ради защиты будущего детей, ради защиты старых и слабых. Мы способны на патриотизм, на жертвенность ради долгосрочного выживания потомства и благосостояния нашего мира.

Но не Феи. У них нет будущих поколений, их мало заботят другие представители их вида, и они очень не любят расставаться со своими надменными самовлюбленными жизнями.

Я осторожно применила свои ши-видящие чувства на далекой приглушенной станции, потому что была не в настроении воспринимать какофонию из множества разномастных мелодий.

Как я и подозревала, во вражеских рядах начался сильный диссонанс. Кто-то из внешней цепочки уже мчался прочь, те, что находились ближе к центру, пробивались наружу, чтобы последовать примеру первых.

Это была не сосредоточенная армия. Так, сброд, одиночки из множества разных мест, без лидерства, без единства. И пусть они пришли сюда, преследуя общую цель, но более оформленного плана, чем лобовая атака, они не имели. И эта атака вела их к смерти. Навсегда.

Я вздохнула, понимая, что даже если Феи сейчас отступят, вскоре снова опустится тьма, они опять обрушатся на нас. Придумают более удачный план, станут более скрытными, сосредоточенными и жестокими. Новость уже разлетелась: легендарный принц Круус в плену под нашим аббатством.

Внезапный взрыв за спиной чуть не сбил меня с ног, спину осыпало осколками стекла.

– Огонь! – крикнул кто-то. – Аббатство горит!

Я развернулась в тот самый миг, когда аббатство содрогнулось от очередного взрыва.

 

Глава 33

Я буду любить тебя до конца…

И тогда все сошло с ума.

Половина ши-видящих помчалась к каменной крепости, вторая половина осталась на поле боя, в явном замешательстве. Я с изумлением заметила, что даже Джейда выглядит встревоженной. Она никогда не демонстрировала эмоций, и вдруг внезапно в ее глазах промелькнула неуверенность, намек на тревогу и уязвимость.

– Где пожар? – осведомилась она. – В какой части аббатства?

– Мне отсюда не различить, – сказала я ей. Я была слишком близко к аббатству, чтобы видеть его целиком.

– Похоже, что в старом крыле Ровены, – крикнула ши-видящая примерно в двадцати футах от нас.

У меня с этим проблем не возникло. Я хотела, чтобы все, чего когда-либо касалась старая сволочь, сгорело, и меня только грел дополнительный бонус в виде того, что пожар уберет часть строений из досягаемости черной дыры.

– И южное крыло с семнадцатой библиотекой! – крикнула еще одна ши-видящая.

– Займитесь им, – приказала Джейда. – Нам нужно то, что там находится. – Крыло Ровены оставьте гореть, – добавила она яростно.

– Восточное крыло, похоже, горит ярче всего, – крикнула еще одна. – Библиотека Леди Дракона. Оттуда, похоже, и началось. Оставить? Там же ничего важного, верно?

Джейда побелела и застыла, словно камень.

– Что случилось? – не поняла я. – Нам нужно его тушить? Джейда. Джейда! – кричала я, но она уже исчезла, стоп-кадрировав во взрывающееся аббатство.

Риодан тоже исчез.

Затем Джейда вернулась, ее приволок Риодан. Изо рта у него текла кровь, вокруг глаза начал наливаться серьезный синяк.

– Отпусти меня, ублюдок! – Она рычала, брыкалась, дралась, но он вдвое превосходил ее силой и массой.

– Пусть другие тушат пожар. Твой меч нужен нам в бою.

Джейда сорвала меч со спины и швырнула прочь.

– Забери эту хрень и отпусти меня!

Я ахнула. Я не могла представить себе ни одной причины, по которой Джейда могла бы добровольно отбросить меч. Одна из ближайших к нам ши-видящих взглянула на нее. Джейда кивнула, женщина подхватила меч и вернулась к битве.

Бой вокруг нас кипел с обновленной яростью, поскольку часть ши-видящих умчались с лужайки спасать аббатство.

Но для меня имел теперь значение только один бой. Если Джейда хотела сражаться с огнем, а не с Феями, это ее решение. Я подозревала, что дело тут в чем-то большем. Я просто не знала, в чем. Но интенсивность ее реакции меня пугала.

– Риодан, отпусти ее, – потребовала я.

Они снова исчезли, оба двигаясь слишком быстро для моего зрения, но я могла слышать крики, ругательство и удары. Джейда превосходила людей практически во всем. Но Риодан был одним из Девятки. Я знала, кто из них победит. И это меня бесило. Бэрронс позволял мне выбирать мои битвы. Джейда заслуживала того же.

Они появились снова.

– Джейда, ты можешь погибнуть, – прорычал Риодан. – Ты уязвима.

– Есть то, за что стоит погибнуть! – крикнула она ломающимся голосом.

– Гребаное аббатство? Ты с ума сошла?

– Шазам! Отпусти меня! Я должна спасти Шазама! Он же не уйдет. Я велела ему не уходить. И он доверяет мне. Он верит в меня. Он будет сидеть там вечно, и он умрет, и это будет только моя вина!

Риодан немедленно ее отпустил.

Джейда исчезла.

Риодан тоже.

Я пару секунд стояла на месте. Шазам? Кто, черт возьми, такой этот Шазам?

Затем я развернулась и помчалась в аббатство следом за ними.

***

Мне не удалось до них добежать. Я вынуждена была признать свое поражение, не пройдя и трети пути по горящему коридору, ведущему к цели. Огонь был каким-то неестественным, он полыхал насыщенным черно-синим цветом. Дерево он проедал в пепел, камни покрывала корка кобальтового пламени, а когда я провела кончиком копья по ближайшей горящей стене, внешняя поверхность камня рассыпалась в пыль.

Фейский огонь, без сомнений.

Я задумалась о том, как он попал в аббатство. Кто-то сумел проскользнуть внутрь, воспользовавшись ведущейся битвой? Обошел аббатство и проник внутрь через черный ход? Или атака на аббатство была куда более хитроумной, чем я предполагала вначале?

Ши-видящие носились повсюду с ведрами воды и огнетушителями, но ни то, ни другое не оказывало на огонь ни малейшего эффекта. Поначалу удалось немного сбить его одеялами, но затем пламя вновь вскинулось, еще более жаркое и яростное.

– Ледяной огонь, – мрачно пробормотала одна из новых ши-видящих, пробираясь мимо меня. – Его может создать только Принц Невидимых.

Откуда они знают подобные вещи? Ши-видящие Джейды в десять раз лучше обучены и тренированы, чем наши. Все из-за Ровены, старой стервы, которая лишь немногим избранным позволяла входить в некоторые отделы библиотек. Очевидно, что в других странах им позволялось читать древние тексты и легенды. Я сузила глаза.

– Думаешь, Круус?.. – Я осеклась.

– Наверное. Если только уничтоженных Принцев не успели заменить новые. Только Принц Невидимых может такое погасить, – бросила она через плечо. – Ты, случайно, не знаешь, где нам найти еще одного? И чтобы он при этом не носил в себе «Синсар Дабх»? Хотя стоп, ты же сама ее носишь, – сплюнула она.

Я проигнорировала ее. И, к слову, я отлично знала, где искать Принца Невидимых. В Темнице под «Честерсом».

И один из Девятки задолжал мне услугу.

А в битве были телепортанты, одного из которых Девятка могла отловить живым. Я развернулась и умчалась обратно в ночь.

***

Когда я вернулась из «Честерса» в компании злющего Лора и кипящего яростью Кристиана, битва уже завершилась.

Никто не вышел из нее победителем, не было и победы. Она просто закончилась.

Ши-видящие быстро осознали, что никакие действия не могут повлиять на огонь, и вернулись назад, туда, где они по крайней мере могли не дать врагу захватить горящее аббатство. Феи отступили, но я знала, что они вернутся. Три крыла аббатства горели магическим сине-черным пламенем, рвущимся в небеса, и я не сомневалась: Феи уверены, что наша крепость превратится в пепел еще до рассвета.

– Ледяной огонь, – сообщила я Кристиану. – Только Принц Невидимых может погасить его.

Он горько улыбнулся, разворачивая крылья.

– Ага, милая, я уже видел его раньше, – сказал он со странно отстраненным взглядом, и я поняла, что он вспоминает что-то о своем времени в Зеркалах или, возможно, о проведенном на утесе с Каргой. Может, он изучил свои запретные силы, о чем я боялась и думать. Пытался создать что-то, чтобы согреться, когда застрял в Темнице Невидимых, например. Я знала только, что сейчас он здесь, он знает, с чем мы столкнулись, и, возможно, часть аббатства еще можно спасти.

Он резко телепортировался прочь.

А мое внимание привлекло движение у главного входа.

Я обернулась и ахнула.

В дверном проеме появился Риодан, споткнулся, но ухватился за косяк. Он обгорел настолько, что я не понимала, как он вообще умудряется стоять на ногах.

Он весь состоял из красной, плачущей ожогами кожи, почерневшей плоти, и куски обгоревшей ткани падали с него на пол там, где он стоял.

Джейда неподвижно свисала с его ужасно обгоревшего плеча.

Мое сердце почти остановилось.

– Она в порядке? Скажи, что она в порядке! – крикнула я.

– Проклятье, – прохрипел он, покачнувшись. И закашлялся, долго и сильно, с невыносимым мокрым звуком, словно части его легких отрывались и вылетали. – Относительно, – снова прохрипел он.

– А что с Шазамом? Ты вытащил Шазама? – тут же спросила я. Мне невыносима сама мысль о том, что Джейде придется пережить еще одну утрату. И я снова задумалась о том, кто же этот Шазам, откуда взялся и почему Джейда никогда о нем не упоминала.

– Относительно, – просипел он, и я вдруг осознала, что неуязвимому Риодану сложно функционировать. Что-то потрясло его настолько, что он сейчас близок к полному ступору, в каком порой пребывала и я. Выражение его глаз было диким. Потрясенным. Загнанным.

Лор мягко забрал Джейду из его рук, прижал к груди, и я с облегчением увидела, что, не считая закопченной одежды и обгоревших волос, она практически не пострадала. Я шагнула вперед, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. Оно было влажным, с потеками слез. С закрытыми глазами она выглядела такой юной, такой хрупкой, совсем ребенком. Без ее вечной холодной маски Дэни в ее чертах проступила предельно ясно. Она потеряла сознание, обмякла, но огонь ее почти не коснулся, а когда Риодан пошатнулся, отступив назад, я увидела его жутко обгоревшее тело. Наверняка он стал для нее щитом, вертясь вокруг нее, как небольшой защитный торнадо, сжигая себя спереди, сзади, с боков, чтобы она оставалась невредимой, пока ищет своего друга.

– Где Шазам? – снова спросила я, сглотнув внезапно образовавшийся в горле комок. Они вернулись вдвоем. Больше никто оттуда не выбрался.

Глаза Риодана стали щелками, веки обгорели, из них текла лимфа, и я затаила дыхание в ожидании его ответа. Я думала о том, нужно ли ему превратиться, чтобы исцелиться. Думала о том, не умирает ли он, и, может, мне нужно побыстрей его отсюда убрать, пока он не исчез у всех на глазах.

Он вздохнул, издав очередной жуткий булькающий звук, и поднял то, что осталось от его сгоревшей руки, сжимавшей какой-то обугленный комок с лезущей во все стороны белой набивкой.

– Ох, господи, Мак, – прошептал он, и изо рта у него хлынула кровь.

Он упал на колени, я рванулась к нему, чтобы поддержать, но он взревел от боли, когда я его коснулась. Я быстро отдернула руки, на ладонях остались пласты его сгоревшей плоти.

Рухнув на пол и перекатившись на бок, он содрогнулся от боли.

– Мак, она возвращалась за этим. – Он швырнул мне предмет, который держал в руке.

– Не понимаю, – в ужасе выпалила я. – Это же не имеет смысла. Что это за хрень?

Я и без него знала. Просто хотела, чтобы он сказал мне, что я ошибаюсь.

– А чем это, по-твоему, может быть? Гребаная мягкая игрушка.