ПРОЛОГ

Дублин, ты говоришь мне "привет"

Представьте себе мир без правил и устоев. Ни сотовых телефонов. Ни интернета. Ни фондовых рынков. Ни денег. Ни правовой системы. Треть населения всего мира в одну ночь стерта с лица земли, и количество погибших ежедневно исчисляется миллионами. Человечество на грани гибели.

Давным-давно Фейри разрушили свой мир и теперь решили заняться нашим. Согласно историческим данным они переселились к нам где-то между 6000 и 10000 лет до нашей эры, но историки зачастую ошибаются. Иерихон Бэрронс утверждает, что эльфы были здесь еще с незапамятных времен. Ему виднее, потому что я уверена, он тогда уже существовал.

Долгое время наши миры разделяла стена. За исключением нескольких трещин, она была надежной твердыней, в первую очередь барьером служащим тюрьмой для Невидимых.

Теперь этой преграды нет, и стены тюрьмы пали.

Все Фейри на свободе: смертоносный Двор Темных и, не менее смертоносный, но куда привлекательнее — Двор Светлых. Но Феррит есть Фейри. Не вздумайте доверять ни тем, ни другим. На нас охотятся прожорливые монстры, которых практически невозможно убить. Их любимое лакомство… люди.

Как будто этого было мало, теперь вдобавок ко всему прочему появились дрейфующие фрагменты реальности Фейри, поглощающие все на своем пути. Обнаружить их не так просто, и вы рискуете угодить прямо в один из них, если не будете предельно осторожны. В ночь падения стен, произошел раскол и у Фейри. Поговаривают, что даже недружелюбный Зал Всех Дорог изменился и открыл новые порталы в наш мир. Дрейфующие зоны реально достали меня. Вы можете лечь спать в своей собственной кровати, а проснуться совершенно в другой реальности. Если вам повезет, то климат не убьет вас на месте и не сожрут его обитатели. А если вы очень-приочень везучие, то найдете дорогу домой. И, наконец, если вы супер-пупер везучи, время пройдет с нормальной скоростью, по вашему возвращению. Но таких везунчиков еще не было. Люди пропадают постоянно. Они просто исчезают с концами. 

Еще есть скрывающиеся в темноте аморфные Тени, поглощающие на своем пути все живое вплоть до питательных веществ в почве. И когда они заканчивают, все что остается — это мусор, в котором не могут жить даже земляные черви, потому что и тех не остается в живых. За вашей дверью минное поле. Передвигайтесь осторожно. Правила ваших родителей больше не действуют. Бойтесь темноты. И если вам кажется, что под вашей кроватью или в шкафу затаился монстр, скорее всего, так и есть. Лучше встать и проверить.

Добро Пожаловать на Планету Земля.

Теперь это наш мир, мир, где правит беззаконие. А когда ваш мир не признает никаких устоев все темное и скверное, что когда-то держалось в узде, выползает из трещин, чтобы творить все, что вздумается.  И ничто никому за это не будет. Нас отбрасывает назад к пещерному образу существования. Кто сильнее — тот и прав. Власть — это девять десятых закона. Чем ты сильнее и круче, тем больше у тебя шансов на выживание. Хватай оружие или учись бегать. И быстро. А лучше и то, и другое.

Добро пожаловать в Дублин, где ППС — после падения стен, каждый из нас отвоевывает то, что еще осталось от нашей планеты.

У эльфов нет ни короля, ни королевы, и никого, кто мог бы ими управлять. Два больных на всю голову бессмертных Принца Невидимых борются за господство над обеими расами. У людей нет правительства. А даже если и было, сомневаюсь, что мы подчинились бы. Полнейший хаос.

Я — Дэни «Мега» О'Мелли.

Мне четырнадцать.

Этот год был официально признан первым годом ППС, и улицы Дублина — мой дом. Теперь здесь зона боевых действий. Каждый новый день не похож на другой.

И нет иного места, которое бы я предпочла.

 

ОДИН

"Динь-дон, ведьма сдохла"

[3]

внизу приписка: Ровена что ль?

— Я за то, чтобы принять предложение Мак и до отказа накачать помещение бетоном, — предлагает Вэл.

Я морщусь. От одного ее имени у меня скручивает живот. А не так давно мы были словно две горошины в Мега стручке, близки как сестры.

Сейчас она с превеликим удовольствием оторвала бы мне голову.

Ну, попыталась бы.

Сначала пускай догонит.

— Да? И как же ты собираешься спустить бетоновозы в катакомбы аббатства? — интересуется Кэт. — Я уже не говорю о том, сколько понадобится бетона, чтобы запечатать эту келью. Она втрое больше обучающего центра инспектора Джейни, и с потолком не ниже, чем в любом соборе!

Я меняю позу, осторожно подтянув колени поближе к груди, чтобы не нарушить тишину. Ноги затекли от того, что я сидела, скрестив их. Я находилась в кафетерии аббатства, высоко, на балке потолочных стропил, там, где никто не может меня увидеть, жуя батончик «сникерс» и подслушивая. Эта балка была одним из излюбленных местечек, из которых открывался великолепный обзор. Из меня вышел шустрый и проворный альпинист. Так как по мнению большинства людей я все еще считалась ребенком, они редко допускали меня на подобные сборища. Пусть не парятся. Еще годы назад я стала специалистом по выдаче разрешений самой себе на такие мероприятия.

— Тогда что ты нам предлагаешь, Кэт? — фыркает Марджери. — Оставить самого могущественного, из когда-либо созданных, Принца Невидимых замороженным в какой-то кубик льда под нашим домом? Это безумие! — В кафетерии полно ши-видящих. Большинство из них согласно бормочут, но они всегда такие. Кто громче всех горланит — с тем они в этот момент и согласны. Овцы. Половину времени я шпионю — это единственная причина, почему я не могу туда спрыгнуть, повилять своим задом и проблеять: «Бэ-э-э!», представляя, как хоть кто-то из них попытает свое счастье меня поймать.

Я почти всю ночь проторчала в аббатстве, ожидая, когда проснется народ и подтянется на завтрак, и, несмотря на то, что я всю ночь пробыла на ногах, мне не терпится услышать все остальные новости, чтобы начать их обмозговывать. Мне не требовалось так много сна, как остальным, но, в конце концов, я вырубалась, падая замертво. Это опасно — пребывать в такой спячке, как я, поэтому мне всегда тщательней приходилось выбирать место для сна — за кучей запертых на все замки дверей, и в окружении всевозможных ловушек. Я знаю, как позаботиться о себе. Я — сама по себе с тех пор, как мне исполнилось восемь.

— Едва ли это «кубик льда», — не соглашается Кэт. — Сам Король Невидимых заключил Крууса в эту тюрьму. Вы собственными глазами видели, как вокруг него выстроились стены от пола до потолка.

У меня нет семьи. Когда мою маму убили, Ро заставила меня перебраться в аббатство к остальным видящим сидхов — тем из нас, кто способен видеть Фейри, и мог это делать еще до падения стен. К тому же некоторые из нас обладают уникальными способностями. Раньше мы думали о себе с точки зрения «нас» и «их» — людей и фейри — пока не узнали, что в далеком прошлом в наше развитие вмешался сам Темный Король, смешав свою кровь с родословными шести древних ирландских домов. Некоторые говорят, что мы испорчены, что внутри нас — зло. Я говорю: все, что делает нас сильнее — еще бы! — только сильнее нас укрепляет.

— Сигнализация не работает, — возражает Марджери. — И никто из нас не может наложить отпугивающие защитные заклинания. И что самое худшее — там даже двери не закрываются. Мак целый час пыталась.

Кусок шоколада с арахисом, который я уже собиралась проглотить, чуть не вылетает у меня изо рта — едва-едва. Я так и не обуздала свою реакцию на ее имя. Каждый раз, когда слышу его, перед моим взором так и стоит выражение ее лица, когда она узнала обо мне правду.

Черта с два! Я понимала, что случится, узнай она, что я убила ее сестру. Так что не надо впадать из-за этого в депресняк. Если знаешь, что грядет и ничего с этим не делаешь, то не имеешь права изображать удивление и сердиться, когда раскрывается правда. Вселенское правило номер один: все тайное всегда когда-нибудь становится явным. Такова природа. Правда все равно всплывает наружу.

— Сказала, что ей это неподвластно, — продолжает Марджери. — Она думает, что Король что-то сделал с ними нарочно. Бэрронс и его люди силой пытались сдвинуть их с места, но безрезультатно. То место все равно остается открытым.

— Там могут бродить все, кому вздумается, — возмущается Коллин. — Этим утром мы застукали там близняшек Миган, сжавших свои кулачки на ограждающем барьере и глядящих на него так, словно он был самим ангелом во плоти!

— А что ты делала там сегодня утром? — спрашивает Кэт у Коллин. Коллин отводит газа в сторону.

Испорченная там кровь или нет, у меня нет претензий к тому, что являюсь ши-видящей. Для меня это лучший подарок из всех. Никто из прочих ши-видящих понятия не имеет, как со мной справиться. Я необычайно быстра, необычайно сильна, обладаю обостренным слухом, обонянием, и чертовски острым зрением. Одно не знаю — улучшены ли у меня еще и вкусовые рецепторы. Поскольку не могу знать, какой вкус ощущает чей-то другой язык — и похоже, это так и останется на уровне догадок. Но самое улетное качество — суперскорость. Я могу пронестись по помещению так, что никто из людей меня не увидит, а если и почувствуют ветерок, то, как правило, списывают его на открытое где-то окно. Я открываю окна повсюду, где нахожусь. Это мой камуфляж. Если входите в комнату с множеством открытых окон, внимательно следите за дуновениями, противоречащими направлению ветра с улицы.

— Все потому, что у него лик ангела, — говорит Тара.

— Тара Линн, не смей и на секунду туда ходить, — строго говорит Кэт. — Круус бы всех нас уничтожил, если бы решил, что может этим чего-то добиться, и это еще до того, как он прочел Книгу и впитал ее силу. Сейчас он Синсар Дабх — с самой темной, наизвращеннейший магией эльфийской расы. Неужели ты забыла, что произошло с Барб? Неужели не помнишь, скольких людей Книга зверски убила, когда еще не имела тела? Теперь оно у нее есть. И оно под нашим аббатством. И ты считаешь, что оно имеет ангельский вид? И все? Да ты в своем уме?!

Прошлой ночью меня не было под катакомбами, поэтому своими глазами не видела, что произошло. Я держалась подальше от той личности, чье имя даже не произношу. Однако, я слышала, что случилось. Все об этом только и галдели.

Пиплы, В'лейн — это Круус. 

Он даже не из Светлых. Он худший из всех Темных Принцев.

Это с трудом укладывалось в моей голове. Я была по уши в него влюблена! Думала он тот, кто собирается нас спасти, борясь на стороне добра, на стороне людей в этой войне. Оказывается, он сам был войной, в буквальном смысле этого слова — Война — Четвертый Всадник Апокалипсиса, скача бок обок со своими тремя Темными братьями-принцами: Смертью, Мором и Голодом. Выходит, наши мифы оказались правдивы. Когда они ворвались в наш мир, все пошло прахом. Никто не знал, что он жив. Как предполагалось, Круус был убит три четверти миллиона лет назад. Вместо этого, все это время он маскировался под В'лейна, скрываясь под его романтической внешностью и, пробравшись во Двор Светлых, форсировал событиями, срежиссировав прекрасную возможность добиться желаемого: господства над обеими расами.

У фейри столько терпения, сколько песка на пляже. Еще бы им не быть терпеливыми, когда твоя жизнь бес-мать-твою-конечна.

Еще я слышала, что он был одним из той четверки, что изнасиловали М…  ту личность, чье имя я не произношу даже в мыслях — в тот день в церкви, когда Гроссмейстер натравил на нее принцев.

И это ему я сказала, что когда-нибудь подарю ему свою девственность! И он принес мне шоколадные сердечки, флирти-флирти!

В'лейн и есть Круус. Чуваки. Иногда это — все, что я могу сказать.

Тара бросила на Кэт вызывающий взгляд:

— Это не значит, что я желаю его свободы. Я просто сказала, что он прекрасен. Никто не может с этим поспорить. У него крылья, как у ангела.

«Он прекрасен». А у нас большие, пребольшие проблемы. Я спускалась в подземелье прошлой ночью, и мне сразу же все стало ясно. Я прочесывала подземный лабиринт, пока не нашла келью, где некогда хранилась Синсар Дабх. Ну, вообще-то она все еще там хранится, только в другой оболочке.

В'лейн больше не выглядел как В'лейн. Он запечатан в центре ледяной глыбы, заключенной в клетку из светящейся решетки. Его голова откинута назад, глаза переливаются всеми цветами радуги, он ревет и его огромные, черные, бархатные крылья широко расправлены. Блестящая татуировка извивается под кожей и мерцает, как золотая пыль. И он обнажен. Если бы я не видела других членов в фильмах, то подумала бы: а не потерять ли мне девственность.

#imgD97E.jpg

— Черные крылья, Тара, — говорит Кэт,— такая же черная магия, как и смертельная. Он был опасен раньше. Сейчас он в тысячи раз хуже. Король не должен был позволять ему прочесть всю Книгу. Он должен был его остановить.

— Мак сказала, что Король не хотел оставлять Синсар Дабх раздвоенной, — высказывается Коллин. — Он боялся, что мы не в состоянии удерживать ее в двух местах.

Я покопалась в кармане рюкзака, который постоянно таскаю на плече —  никогда не знаешь, что и когда тебе пригодиться, поэтому я всегда наготове — и достаю еще один «сникерс». Это все из-за этого гребаного имени. Еда успокаивает получаемые мной травмы от повторяющихся запрещенных ударов под дых.

— Мы не могли удержать ее взаперти, когда она была и в одном месте — говорит Кэт.

— Потому что Ровена ее выпустила, — скривилась Вэл.

Часть этой истории я узнала сегодня утром, подслушав ши-видящих в душевой. Когда Синсар Дабх овладела Ровеной в ту ночь, особа, которую я не называю, убила ее. Но перед этим Ровена хвасталась о том, как она освободила Синсар Дабх. И все же многие поговаривают, что книга сделала всем огромное одолжение, замочив старую крысу!  Вы только послушайте — Грандмистрисс ши-овец скопытилась. Ура, вашу мать! Режим тортик и одеваем праздничные колпачки!

— Это ослабило Ровену, — говорит Кэт.

Да Ровена родилась слабачкой. Властолюбивая ведьма.

— Что если Круус так же ослабит и нас, — продолжает Кэт. Я резко вздыхаю, откусываю кусок шоколадки и проглатываю ее. Новый временный лидер аббатства и временная Грандмистрисс ши-видящих всего мира, только что совершила большую ошибку. Я кое-что уяснила от неназываемой персоны, когда мы еще вместе тусили. Ши-овцам необходима твердая рука. Не такая твердая, как у Ро, которая запугивала, унижала и тиранила, а такая, которая не позволит стаду разбежаться в приступе паники. Первое, что к этому приводит — это страх и сомнения. Кэт нужно было сказать, что они намного сильнее Ровены. Даже ребенок увидит, что происходит внизу. Ши-видящим страшно. Ровена мертва. Кишащий монстрами Дублин — разорен. Один из хороших парней оказался плохим. Их жизни в одночасье так круто переменились, что они не смогли сразу справиться с этим. Легкая добыча для наиболее убедительного и сильного лидера, и это означает, что Кэт надо стать такой, и, причем срочно.

Пока это не сделал кто-то менее могущественный и добрый.

Кто-то, как Марджери, которая, даже сейчас наблюдает за сборищем прищуренным взглядом, словно собирается повставлять им термометры в задницы, чтобы измерить температуру. Она на год старше Кэт, и входила в приближенное окружение Ро, когда эта дряхлая ведьма еще дышала. Она не собирается мириться со сменой караула, которая не включает ее. Она будет создавать проблемы при первом же удобном случае. Я надеюсь, что Кэт знает, какой предательницей она может быть. Любой, кто хоть когда-нибудь был приближен к Ро дольше, чем на секунду, несет в себе нечто устрашающее после этого. Мне ли не знать. Я была к ней ближе всех. Политика для ши-овец. Чуваки, как же я ее ненавижу. Она опутывает тебя, как липкой паутиной. А я люблю жить своей собственной жизнью!

Однако, время от времени я скучаю по аббатству. Особенно, когда думаю об их печенюшках и прочей чепухе. Так здорово слушать голоса сквозь легкую дремоту. Знать, что, даже если тебя не понимают и недооценивают, ты не совсем одинок в этом мире — это так здорово.

Кэт права: та Синсар Дабх, которую раньше мы охраняли и удерживали с помощью магии под нашим аббатством, ничто по сравнению с тем, что у нас под ногами сейчас.

Проблема в том, что она больше не выглядит как Синсар Дабх.

Вся темная магия и мощь всей расы Фейри больше не ограничена обложкой книги. Она теперь в теле эльфийского принца  во всем его обнаженном крылатом великолепии. И если вы никогда до сих пор не видели принца фейри, то это самое челюсте-отвисное, гляделки-выкатывающее, и мозго-выносящее совершенство.

Когда его кто-то освободит — просто вопрос времени.

До Кэт еще даже не дошел убийственно-критический факт: теперь многим людям известно, что он там — под завязку набитый всей, до самой последней капли, смертоносной магией Фейри.

Я знаю людей. Я видела их всех форм и размеров, каких только бывают. Кто-то обязательно окажется настолько глуп, чтобы поверить, что они смогут его контролировать. Кто-то предпримет попытку пробиться через тот лед.

Иерихон Бэрронс — лишь один из огромного количества списка людей, которые охотились за Синсар Дабх на протяжении тысяч лет. Ни один из них никогда не знал, где это было спрятано. Если бы знали, то напали бы на наше аббатство еще в раннем средневековье, когда грубо-сложенная, круглая каменная башня была всем, что скрывало вход в наш подземный городок. И они по камню разобрали бы ее, разбив в щебень, пока не заполучили бы то, зачем пришли.

Теперь целая толпа людей и Фейри точно знают, где хранится самое мощное из, когда-либо созданных, оружие.

А люди сплетничают.

Скоро целый мир будет знать, что это здесь. Я фыркнула, воображая, в ярости и злобе размахивающие оружием ползущие на нас орды. Глупые ши-овцы слишком заняты спорами о том, как лучше надо бороться, чтобы найти время на саму борьбу. Я вздыхаю.

Кэт поднимает взгляд.

Я перестаю дышать, крепче обхватив прижатые к моей груди колени, и замираю в абсолютной неподвижности.

Через мгновение Кэт отрицательно качает головой и возвращается к дебатам.

Я снова вздыхаю, но уже тише.

Она только что совершила вторую ошибку.

Столкнувшись с чем-то, что не могла объяснить, она сделала вид, что ничего не было. Народ, у нас завелось больше страусов?

Ах, да. Это только вопрос времени.

Я жду еще немного, пока обстановка снова не накаляется, перерастая в шум, и перехожу в стоп-кадр, подальше оттуда.

Обожаю передвигаться таким образом.

Не могу представить себе другую жизнь.

Всякий раз, когда мне не дает что-то покоя, все что требуется для улучшения — это пронестись по городу, наблюдая за всеми этими людьми, похожими на, проплывающих мимо в замедленном действии марионеток, как мне тут же становится в миллион раз лучше.

У меня самый крутой кабриолет в мире.

Я супергерой.

До недавнего времени, я таких больше не встречала.

По словам моей мамы, я росла не как обычные малыши — от ползания переходя к ходьбе. Я сразу перешла от валяния на спине, пересчитывания пухлых пальчиков и воркования при смене подгузников (я не видела причин плакать, если кто-то очищает тебя от какашек) к тому, что поначалу приняла за телепортацию. В одну секунду я была на полу в гостиной — а в следующую —  уже исчезла. Она испугалась, что меня похитили эльфы — они и раньше так поступали с ши-видящими, если их обнаруживали — пока не услышала, как я роюсь в кладовке, пытаясь открыть банку с детским питанием. Это было кукурузное пюре. Я помню. Я до сих пор обожаю кукурузное пюре. Хоть там и совсем мало энергетической ценности. Я в кратчайшие сроки сжигаю кучу калорий от сладкого.

Мне не довелось ходить в школу.

Вы даже не представляете, каким образом она удерживала меня дома. Вариантов немного, если ребенок двигается быстрее, чем ты можешь моргнуть. Вообще без вариантов.

Я больше не единственный супергерой в Дублине, и эта фигня до чертиков меня раздражает, но постепенно прихожу к выводу, что, возможно, оно и к лучшему.

Я стала самодовольной. А это легко оборачивается небрежностью, если быть неосторожной. К тому же становится слишком скучно. Не очень-то весело всегда быть лучшей и самой быстрой. Небольшая конкуренция помогает держать тебя в тонусе, делает сильнее, энергичнее.

И в этом вся я: жить на полную катушку.

Я хочу погаснуть в сиянии славы, пока молода. Не хочу разваливаться на части, обзавестись маразмом и помереть морщинистой дряхлой каргой. Но, учитывая сегодняшнее положение дел, не уверена, что кому-то из нас стоит об этом беспокоиться.

На первом месте в моем списке челов, которым хочется утереть нос — Иерихон Бэрронс с его парнями. Как и я, они супербыстрые и суперсильные. А если по чеснаку — как бы мне не противно было в этом признаваться  — они быстрее. Но я над этим работаю. 

Бэрронс может вырвать меня из стоп-кадра — так я называю свой способ передвижения, и это всегда получается, как гром среди ясного неба (чуваки, почему гром, а не молния или град? Вот ведь напридумывают люди!). Я начинаю в точке А, фиксируя все вокруг себя своим внутренним радаром, давлю на газ — и вот я уже в точке В. Ну…, правда, есть тут пару нюансов. Во-первых, из-за передвижения на максимальной скорости я постоянно хожу в синяках, потому что некоторые предметы, которые я фиксирую в своем сознании, подвижны, типа — людей, животных, эльфов. Во-вторых, стоп-кадр требует тонны топлива для подзаправки. Мне постоянно приходиться есть. Поиск и таскание с собой всего этого хавчика — настоящий геморрой в заднице. А если не ем, то становлюсь вялой и шаткой. Печалька. Я — бензобак: либо полный, либо пустой. И никогда наполовину заполненный. Видали фильмы, где люди обвешиваются боеприпасами? Так вот, я обвешиваюсь протеиновыми батончиками и «сникерсами».

По крайней мере, один раз за ночь я даю кружек вокруг «Честера» — где тусуются и трахаются, как только позволяет фантазия, и раскатывают на бессмертие губы — горячего местечка дублинского андеграунда принадлежащего и управляемого бэрронсовским чуваком Риоданом, и  начинаю мачить каждого высунувшего оттуда нос эльфа. Обычно его парни объявляются уже через пять секунд, но я многое могу за это время.

«Честер» — нейтральная зона. Убийство Фейри у них под запретом, чтобы они там не вытворяли. А вытворяют они там много извращенной, и больной на всю голову хренотени.

Убийство людей, как ни странно, в «Честере» не под запретом. И это главная причина, почему я продолжаю доводить Риодана и останавливаться я не намерена.

Когда-нибудь в одну из таких ночей я окажусь быстрее его, быстрее их всех.

И тогда я укокошу каждого эльфа в «Честере».

Вторыми в моем списке — Фейри, за которыми я, собственно, и охочусь. Некоторые из них способны телепортироваться. Они называют это «просеиванием». Мне не понятна физика этого. Я просто знаю, что это быстрее стоп-кадра. Они куда активнее пытались бы добраться до меня не будь при мне Меча Света, одного из двух орудий, способных уничтожить этих бессмертных ублюдков, поэтому по большей части меня не трогают. Та, которую я не называю, владеет вторым оружием, Копьем.

Мой желудок снова ругается. Пока разворачиваю протеиновый батончик, я принимаю решение думать о ней как о Той Персоне, сокращенно ТП. Может, хоть так мое сознание будет думать о ТП без спазмов и ударов под дых.

Последние в моем списке — Принцы Невидимых или Темные. Раньше их было четверо. Круус теперь не в счет. Двое на свободе в Дублине, и больше не на поводке у Гроссмейстера, что делает их на порядок опаснее, чем до этого. У них начались стычки между собой и нападают даже уже на своих. Самые крупные неприятности именно от этих двоих. Они не просто могут просеиваться — один взгляд на них заставляет вас плакать кровью. А если вы трахались с ними… о нет! Этим все сказано. У них уже открылся фан-клуб. Овцы всегда ищут себе пастуха, когда местность становится скалистой.

Я не пробовала бороться с принцами. Держусь от них на расстоянии. Я уже давно сплю с мечом в руке. И принимаю с ним душ. Я никому не позволяю прикасаться к нему. Я люблю свой меч. Он мой лучший друг. Я замочила им одного Темного Принца. Я — единственная, кому это когда-либо удалось. Дэни «Мега» О'Мелли уничтожила Невидимого Принца! Обожаю это. Единственная проблема: те двое оставшихся, явно точат зуб на меня. Но, надеюсь, они будут слишком заняты грызней между собой, чтобы искать меня.

В основном моя жизнь состоит из наблюдения за моим городом. Слежу за всем, что меняется. Я люблю вынюхивать подробности, разнося важные вести. Не знаю, что Дублин делал бы без меня.

Я распространяю газету «Дэни Дейли», выпускаемую мной трижды в неделю. Иногда делаю специальные выпуски, если происходит нечто важное. Я собираю сообщения отовсюду: из того, что осталось от прежнего Главного Почтового Ведомства, от людей, имеющих проблемы с жестокими фейри-убийцами. Хочу нырнуть в самую гущу событий и запечатлеть каждый день! Думаю, то, что я делаю — так же важно, как работа инспектора Джейни с его «Гардой», патрулирующей ночные улицы. Дублин нуждается во мне. Я не позволю ему быть побежденным.

Я только что опубликовала свою первую книгу: «Дэни – Спаситель  Дублина: путеводитель по выживанию ППС». Танцор помогает мне с печатью и распространением. Отзывы превосходные. Только проблема в том, что когда я узнаю какие-нибудь новые вещи - а это случается постоянно — мне приходится вставлять их и заново все редактировать. Это уже пятая моя редакция.

Но некоторым людям, боящимся даже собственной тени — и таких случаев вагон и маленькая тележка — я уже реально ничем помочь не могу. Только взглянув на них, я уже могу сказать: долго они не протянут. Мне очень грустно, но я делаю все, что могу.

Я решаю заглянуть на Главпочтамт, вдруг кто оставил какое сообщение для меня.

Я приканчиваю свой батончик в два заглатывания и сую обертку в карман. Не знаю, почему не могу заставить себя бросить ее на землю, учитывая, что улицы покрыты мусором еще с бунта в ночь Падения Дублина, но в том, чтобы добавить в него еще грязи, есть что-то неправильное.

Прищурившись, я всматриваюсь вдаль улицы, насколько могу видеть, учитывая и отмечая каждое препятствие на моей внутренней карте-сетке, пока все не фиксируется по местам: брошенные машины с открытыми дверцами только и ждут, чтобы хлопнуть меня, если я промахнусь хотя бы на дюйм, вырванные с корнями тротуарные фонарные столбы с кусками бетона и болтающиеся на соплях, куски метала, торчащие во все стороны и готовые разодрать мои голени, если не буду осторожна, вытащенные через окна пабов на тротуары столы. В общем, вы меня поняли.

Сделав глубокий вдох, я попадаю в то место в моей голове, где скрываются мои способности ши-видящей, словно соскальзывая на другой уровень реальности. Ро раньше пыталась заставить меня объяснить это ей, чтобы она могла понять, как это делается, но для нее это оказалось немыслимо трудно. Лучшее, что я смогла придумать — это словно ты собираешь всю себя в своей голове, затем мысленно толкаешь это в нужном направлении, и р-раз… ты оказываешься где-то в другом месте. Словно я привожу в движение Дэни-шестеренки — и вдруг происходит рывок. Интенсивный мегапрорыв, и это так классно… Не могу представить свою жизнь без этого, потому что для меня  не существует такой вещи, как жизнь без этого.

Я делаю это прямо сейчас — сильный и быстрый рывок, а затем я становлюсь целостной и свободной, и совершенной. Ветер в моих волосах! Стоп-кадр в действии! И я не чувствую своих ног, вместо них у меня — крылья! Я щурюсь, чтобы четче сконцентрироваться, набираю обороты, учитывая каждую наносекунду, чтобы прорваться вперед и…

Врезаюсь в стену.

Откуда она только взялась, черт подери?

Как я могла пропустить ее на своей сетке?

У меня все лицо онемело, и я ничего не вижу. Удар выдергивает меня из стоп-кадра и отправляет спотыкаться вслепую. В конце концов, я кое-как нахожу равновесие, но все еще не способна сосредоточиться. Я с такой силой вмазалась в стену, что это временно ослепляет меня. Мое лицо точно теперь будет черно-синим на несколько дней, а заплывшие глаза превратятся в узкие щелочки. Стыдоба! Ненавижу ходить со следами своих ошибок на физиономии, тем более там, где это все могут увидеть!

Я трачу драгоценные секунды, пытаясь восстановиться, и все, о чем думаю: хорошо, что это была стена, а не враг. Прямо сейчас я сижу как слеподырая курица, и это — абсолютно моя вина. Да уж, с головой надо бы как-то поаккуратнее, когда я в режиме стоп-кадра. Так и убиться недолго. Тело может выдержать гораздо более сильный удар, чем лицо. И если не быть осторожным, то так недолго и собственный нос впечатать прямо в свои же мозги.

— Неаккуратно, Мега, — бормочу я, все еще ничего не видя. Вытерев рукавом кровь из носа, я протягиваю руку, чтобы коснуться, во что я так сильно врезалась.

— Это мой член, — вкрадчиво произнес голос Риодана.

Отдернув свою руку, я выдыхаю:

—  Бу-э-э щас сблевану!

 Я снова могу чувствовать свое лицо, потому что, похоже, оно начинает пылать. Какая вселенская хренотень подсовывает мне под руку вместо долбанной стены чей-то пенис?

Потом я вспоминаю, что это — Риодан, и хмурюсь.

— Ты сделал это нарочно, — обвиняю я. — Ты видел мою ладонь и шагнул на нее.

— И зачем бы я стал это делать, детка.

У Риодана есть просто приводящая меня в бешенство привычка — задавать вопросы без правильной интонации на конце. Его голос вообще не повышается. Не знаю, почему, но это жуть как раздражает меня.

— Да, чтобы смутить меня и заставить по-идиотский себя чувствовать! Ты всегда поворачиваешь все таким образом, чтобы я чувствовала твое превосходство, скажешь не так? — Риодан доводит меня до белого каления. Терпеть его не могу!

— Неаккуратно — это слабо сказано, — продолжает Риодан. — Я мог бы убить тебя. Вытащи свою голову из задницы, девочка, и смотри, куда прешь.

Мое зрение начинает проясняться.

—  Я. Всегда. Смотрю, — цежу я сквозь зубы. — Ты встал на моем пути.

Я поднимаю на него глаза. Мужик высок. Единственный фонарь, который работает, находится прямо за его головой, оставляя его лицо в тени, именно так, как ему нравится. Клянусь, неспроста при каждом своем появлении он специально становится таким образом, чтобы свет падал из-за его спины. На его лице — обычная легкая полуулыбка, словно он постоянно насмехается, глядя на нас, жалких людишек.

— Я не жалкая смертная, — бурчу я раздраженно.

— Я такого о тебе и не говорил. Фактически, если быть точным, именно потому, что не жалкая, ты — на моем радаре.

— Ладно, тогда отвали от меня.

— Не выйдет.

У меня возникает неприятное предчувствие. Не так давно Риодан разыскал меня, зависающую там, на вершине моей любимой водонапорной башни, и сказал, что у него есть для меня работенка. Само собой я отказалась. С тех пор я уговаривала себя, что он уже закрыл эту вакансию.

Не горю желанием связываться с Риоданом и его шайкой. У меня такое чувство, что оттуда уже не выкарабкаешься. Просто будешь падать и падать.

Конечно, это не удерживает меня от шныряния вокруг «Честера». Своих врагов надо знать в лицо, знать, чего они затевают. Ему от меня что-то нужно и я хочу знать, что. На прошлой неделе я обнаружила черный ход в его клуб, о котором — зуб даю — не знает никто, кроме меня и его людей. Думаю, они считали, что он был так хорошо спрятан, что им не было нужды его защищать. Но разве от меня хоть что-нибудь скроешь! От воспоминаний мое лицо снова вспыхивает.

— Я ждал от тебя ответа по поводу работы, Дэни. Похоже, ты столкнулась с непредвиденной проблемой, о которой я не в курсе.

В задницу ответ по поводу работы. Я ни перед кем не отчитываюсь. То, каким тоном он произносит последнее предложение, заставляет казаться, будто он мой босс или основной кредитор, знающий о каждой моей существующей либо нет проблеме.

— Повторю еще раз. Этого никогда не случится.

— Ты не поняла. Я не предоставлял тебе выбора.

— Ты не понял. Я сама предоставляю себе выбор. Ты мне не указ.

— Лучше надейся, что указ, девочка, потому что ты создаешь проблемы в моем городе. И существует всего два пути, когда я имею дело с неконтролируемыми переменными. Один из них — предложить работу.

Брошенный им взгляд, ясно дает понять, что лучше не спрашивать, что за второй такой вариант. Я вытираю кровь и шмыгаю носом.

— А я думала, что это — город Бэрронса, — подкалываю я.

Он игнорирует мою насмешку.

—  Мне не нужен риск. Ты слишком быстрая, слишком сильная и слишком глупая.

— Во мне нет ничего глупого. Но я, конечно же, быстрая, и сильная. — Я принимаю важный вид. — Лучшая из лучших. Дэни Мега О'Мелли. Вот как меня называют. «Мега», ни дать ни взять.

— Уверен, дать есть что. Мудрость. Здравый смысл. Способность отличить настоящую борьбу от простой потасовки, и убрать глупое позерство, вызванное подростковыми гормонами.

Вот урод! Я не позер! Я никогда так не делаю!!! И я — настоящий, стопроцентный Супергерой! Риодан знает, как залезть мне под кожу, но я не доставлю ему удовольствия, выказав это. 

— Гормоны не вмешиваются в мои мыслительные процессы, — холодно отвечаю я. — И нехрен меня тыкать в это носом, если мои «подростковые гормоны» отличаются от твоих. Чья бы корова мычала… — После моего тайного визита на прошлой неделе, я кое-что знала о Риодане.

— Ты человек. Гормоны управляют вами на каждом шагу. И ты слишком мала, чтобы знать хоть какое-то дерьмо обо мне.

— Не так уж и мала, чтобы кое-что знать. Я знаю, что ты и другие челы все время занимаетесь сексом. Я видела тех женщин, с которыми ты… — Я захлопываю варежку.

— Ты шпионила.

— Ничего подобного. Я не шпионила. — Я не так часто попадаю впросак. По крайней мере, не привыкла. Все очень странно в последнее время. Мое настроение меняется, как цветные картинки в калейдоскопе. Я стала такой впечатлительной и, в конечном итоге, говорю то, чего не должна говорить. Особенно когда кто-то продолжает называть меня «девочкой» и приказывает мне. Я непредсказуема даже для себя самой. Это паршиво.

—  Ты была на четвертом уровне. — Его глаза пугают. Опять же, это — Риодан. Его глаза всегда пугают.

— Что за четвертый уровень? — невинно спрашиваю я, но он ни на йоту не покупается. Четвертый уровень — это как что-то из серии порнофильмов. Я знаю. Немало из них пересмотрела до недавнего времени, пока некто, кто ни на малюсенькую унцию не имел права читать мне нотации, стал делать вид, что заботится обо мне — это я о ТП. Глупо думать, что только потому, что кто-то отчитывает тебя — он беспокоится о том, как ты растешь и кем ты становишься.

Он улыбается. Ненавижу его улыбку.

— Детка, ты играешь со смертью.

— Сначала догони.

Мы оба знаем, что это пустая бравада. Он в два счета догонит меня.

Он сверлит меня взглядом. Я не могу отвести глаза и чувствую, как он роется и просеивает все, что отражается на моей сетчатке, сканирует все, что я видела. Проходят долгие секунды. Я задираю подбородок, засовываю руку в карман джинсов и выпячиваю бедро. Я стою с «мне-на-все-насрать» видом, вся такая нахальная и скучающая. Если до него не доходит то, что написано на моем лице.

— Я почувствовал легкий ветерок в приватной части моего клуба на прошлой неделе, — говорит он, наконец. — Словно кто-то быстро промчался мимо. Я подумал, что это Фэйд, по какой-то причине пожелавший остаться незамеченным — но это не так. Это была ты. Не круто, Дэни. Совсем не круто. Говоря твоим языком, я достаточно врубаюсь, чтобы вникнуть, что тяжелый рок сносит башню подросткам вплоть до суицида.

Я закатываю глаза:

— Ой, чувак, пожалуйста, не пытайся бакланить, как я. А то мои уши того и гляди свернутся в трубочку. — Я ослепляю его самоуверенной, на сто Мегаватт, улыбкой. — Это не моя вина, что ты не способен меня уловить, когда я прохожу мимо. И что не так со всей этой подростковой байдой? Я знаю, сколько мне лет. Тебе стоит напомнить? И вообще, какого хрена ты продолжаешь упоминать мой возраст как какое-то оскорбление? Это не так, знаешь ли. Четырнадцать — и я на вершине мира.

В следующее мгновение я понимаю, что он вторгся в мое личное пространство, просто поглотив его собой. Едва оставляя мне место вздохнуть. Меня это ну никак не устраивает.

Я невидимкой пробираюсь в обход него.

Ну, по крайней мере, пытаюсь.

Это катастрофа, я всем телом врезаюсь в него, стукаясь лбом об его подбородок. Не  так, чтобы очень уж больно. Удар об него в режиме стоп-кадра, вообще-то, должен был бы размозжить мою головешку, а не ощущаться так, словно я споткнулась.

Я отталкиваюсь от него в Мега-реверсе.

Мне не удается отодвинуться даже на пару крохотных шажков. Даже на вытянутую руку.

Какого черта?

Я до того обескуражена неудачей, что стою там, как полная идиотка. До этого момента я даже не была уверена, как правильно пишется слово на букву П, но сейчас со мной произошло именно это. Полный П, с большой, жирной буквы.

Он хватает меня за плечи и начинает притягивать к себе. Не знаю, о чем он думал и зачем это делал, но мне, никоим образом не улыбалось стать хоть чуточку ближе к нему. Я взрываюсь, как Дэни-граната — кулаки, зубы и все десять приемов из серии тебе-не-поздоровится-если-Дэни-граната-сорвет-чеку.

По крайней мере, пытаюсь.

Но первый же удар кулаком остановлен прежде, чем я сама это осознаю, и до меня доходит катастрофическая новость: чувак не будет колебаться и не упустит ни единой возможности, чтобы воспользоваться моей слабостью против меня же самой.

Что, со мной, черт возьми?

Это столкновение с ним сотворило что-то со мной? Сломало меня?

Суперскорость — исчезла.

Суперсила — исчезла.

Я слаба, как Джо и… эй! Застряла в лапах Риодана. Очень близко. Словно мы собираемся танцевать медляк… или делать «чмоки-чмоки».

— Чувак, ты ко мне клеишься что ли? Отвали!

Он смотрит на меня. В его глазах я могу видеть мыслительный процесс. Мне не нравится, когда Риодан о чем-то размышляет, глядя на меня.

— Отбивайся, детка.

Я задираю нос и выпячиваю челюсть в моем фирменном «да имела я тебя» выражении.

— Может это не в моем стиле. Сам говоришь, что это бессмысленно. И сам же все время втираешь мне, какой ты большой и важный хрен.

— Раньше это тебя не останавливало.

— Может, я ноготь не хочу сломать, — беспечно бросаю я, чтобы скрыть, что просто пытаюсь вырваться. И сбежать. Но впервые… ну, за все это время… я… обыч…

Слово застревает, как кость в горле. Я не могу выкашлять его. Не могу проглотить.

Так о'кей. Нет необходимости это озвучивать. Это не правда и никогда ею не станет.

Я никогда не произнесу этого слова. Не в этой реальности. Наверное, я просто забыла, как следует подкрепиться. И произвела в уме краткую инвентаризацию моего расхода топлива за последние несколько часов: одиннадцать протеиновых батончиков, три банки с тунцом, пять банок черной фасоли, семь «сникерсов». Итак, мой рацион немного отстает от нормы, но не настолько, чтобы сжечь весь мой топливный бак. Я снова жму на педаль стоп-кадрового режима.

И не двигаюсь. Сама неподвижность. Да, неподвижность и полнейший шок — это обо мне.

Он держит мою руку, разглядывая короткие ногти, которые ТП покрыла черным лаком в ту ночь, когда она узнала обо мне правду. Не понимаю, почему я до сих пор не стерла его с ногтей. За это время он уже весь облупился от драк и всего того, что я делала.

— У тебя нет ногтей, чтобы сломаться. Попробуй еще раз.

— Пусти мою руку.

— А ты заставь меня.

Прежде, чем я успеваю выдать ему содержательный, блестящий ответ — моя голова откидывается назад, выгибая позвоночник как лук, и лицо Риодана находится у моей шеи.

Он кусает меня.

Ублюдок кусает меня!

Прямо за шею!

Клыки смыкаются на моем горле. Я чувствую как они резко и глубоко погружаются в мой плоть. Это больно.

У Риодана клыки! Значит мне не приглючило на крыше в тот вечер, когда он предложил мне на него поработать!

— Какого хрена? Ты вампир, что ли? Хочешь меня обратить? — Я в шоке. Я… заинтригована. Как много силы я могу получить? Вампиры реальны? Фейри — понятно. Думаю, что теперь-то дверь в его шкафу со скелетами распахнется настежь. Все тайное сейчас станет явным. Без балды? Бэрронс тоже вампир? Что здесь происходит? Чуваки, мой мир становится все интереснее!

Меня пошатнуло из стороны в сторону, словно потерявшего опору пьянчужку. Фух, чуть не обделалась — Риодан заставил меня выглядеть перед ним неуклюжей. Я стираю потеки крови со своей шеи и впиваюсь в него взглядом. Когда в последний раз кто-то пролил мою кровь? Похоже, никогда. Вернее, сама-то я частенько ранюсь. Но никто больше не делал такого со мной. Никто.

Истекающая кровью? Неуклюжая? Медлительная? Кто — я?!

— А теперь я знаю твой вкус, малышка. Я знаю твой запах, как свой собственный. Больше ты никогда не сможешь пробраться мимо меня, чтобы я сразу не узнал, что это ты. И если я когда-нибудь поймаю тебя на более низких уровнях «Честера»… или где-нибудь в моем клубе, не имеет значения где…

Мой взгляд перебегает с моих рук на его лицо.

Он улыбается мне. На его зубах кровь.

Факт: это не просто улыбка, когда тебе улыбается кто-то с твоей кровью на своих зубах. Это оскорбляет до мозга костей. Где его клыки? Они вообще были? Натуральные или косметические имплантаты? По людям в эти дни хрен проссышь. Они не втянулись обратно с едва слышным щелчком, как по телику, я услышала бы его. У меня все-таки суперслух. Ну, я иногда его включаю. Ко всему прочему, у меня также есть суперскорость и супервыносливость. Которая все время была со мной. До этого момента.

— …без моего разрешения…

Его взгляд быстро перебегает, как ониногда это делает, и это просто выбешивает. Я думаю, это потому, что он смотрит вверх и вниз так быстро, что я не могу сосредоточиться на его меняющих направления глазах — я просто вижу, что они дрожат. Интересно, может, я тоже  на такое способна, и по щелчку пальцев моя суперскорость может превращаться в гиперскорость? Надо попрактиковаться. Ну, если суперскорость снова будет при мне. Какого хрена со мной не так? Куда пропала моя скорость? Как я могла ее потерять? Я не тормоз!!

— ...если ты не работаешь на меня и не подчиняешься мне. И только так. — Он холоден. Холоднее льда. И даже без его слов я знаю, каков второй вариант: сдохнуть. Работай на меня — или сдохни. Это чертовски выводит из себя.

— Ты выдвигаешь мне ультиматум? Потому что это совсем не круто. — Я не выказываю презрения. Я — само презрение. Я пытаюсь испепелить его взглядом номер семнадцать из моих тридцати четырех Убийственных Взглядов. Взрослые! Они ни хрена не видят, что происходит с подростками, и не понимают, что с ними делать, и просто пытаются им все запрещать, ограничивать их, заставляя чувствовать себя куском дерьма просто за то, что они такие, какие есть. Мне нечем ему помочь. Танцор прав: взрослые боятся детей, потому что те когда-нибудь повзрослеют.

—  Если стать взрослой означает стать похожей на кого-то вроде тебя, — говорю я, — уж лучше остаться какой есть. Я знаю, кто я такая, и мне это нравится. Я ни для кого не изменюсь.

— Наступит день, детка, когда ты будешь готова заложить, блядь, свою душу ради кого-то.

— Не думаю, что в моем присутствии тебе полагается материться. На случай, если ты забыл — мне всего четырнадцать. И — Новость Дня, чувак — у меня нет души. И не существует таких банков, чтобы ее заложить. И никакой валюты не хватит. Следовательно. Этого. Никогда. Не. Случится.

— Не представляю, можешь ли ты быть еще более самоуверенней.

Я пресекаю его самодовольный взгляд:

— Готова поспорить.

Риодан смеется. Как только он это делает, я моментально вспоминаю увиденное мною на четвертом уровне в ту ночь. Он тогда тоже смеялся. Смотря на лицо женщины и слушая издаваемые ею звуки, когда он делал то, что он делал — фу, ну и гадость! Взрослый чувак! Грубая скотина! Да что со мной?

Он пристально смотрит на меня.

От чего хочется провалиться сквозь землю и не отсвечивать.

Риодан смотрит на других людей иначе, чем кто-либо, кого я знаю. Словно у него — рентгеновское зрение или что-то в этом роде, и он точно знает, что происходит внутри человеческих черепушек.

— Никакой тайны здесь нет, малышка. Если живешь достаточно долго, то действительно начинаешь различать, о чем они думают, — говорит он. — Люди предсказуемы, словно вырезаны по шаблону. Немногие развиваются за их пределы.

Ха! Он, что, только что ответил на мои мысли? Да ну нафиг!

— Мне известен  твой секрет, Дэни.

— Пф, у меня нет секретов.

— Несмотря на все твое бахвальство, ты не хочешь, чтобы кто тебя увидел. Действительно, по-настоящему увидел. Девочка-невидимка. Такой ты хочешь быть. Вот только интересно — почему.

Я отталкиваюсь от него обеими руками и перехожу в стоп-кадр.

Ух, сработало! Охренеть-как-здорово — быть мной! Ветер в моих волосах! Мега — вперед! Одним прыжком через пару небоскребов!

Ну, может, последняя часть — небольшое преувеличение, но все же.

Вж-ж-жик! И вот я в режиме стоп-кадра пролетаю по улицам Дублина.

Когда я врезаюсь в следующую стену, то вырубаюсь от удара.

 

ДВА

Айс, айс бэби

[5]

Из-за того, что я дрыхну, как убитая, мне приходится сталкиваться с определенным рядом проблем. И не важно — заснула я или вырублена. Спросонья я всегда заторможенная, потому что не могу так быстро стряхнуть с себя сон, как это может большинство людей. Мои сновидения крепко переплетаются с реальностью, и на то, чтобы они капелью могли оттаять как сосулька с карниза в лучах утреннего солнца, уходит некоторое время.

Но не в этот раз.

Из бессознательного состояния меня выдергивает, как штепсель из розетки: в одну секунду я лежу на спине, а в следующую — уже на четвереньках и мой меч упирается в горло Риодана.

Он отбивает его, и меч вылетает из моей руки, врезаясь в стену его офиса.

Я делаю резкий выпад и сама врезаюсь в стену, но кого это волнует? Мой меч снова со мной. Я вжимаюсь спиной в панели, держа клинок прямо перед собой, и не отрываю глаз от Риодана, ожидая очередной попытки отобрать его у меня. Пусть только попробует, и мой меч пронзит его сердце.

— Мы может заниматься этим весь день, если хочешь, — говорит он.

— Ты вырубил меня, — рычу я сквозь зубы. Я в ярости, мое лицо подергивает, зубы — ноют. Просто чудо, что они вообще уцелели.

— Небольшое уточнение. Я стоял на твоем пути. Ты врезалась в меня. Я тебя предупреждал, чтобы ты смотрела, куда прешь.

— Ты быстрее меня. А значит, легко мог уступить мне дорогу.

— Словно мы — две машины. Как мило. Я не уступаю. Никогда. — Подцепив ногой кресло, он толкает его на меня. — Садись.

— Да пошел ты.

— Я сильнее тебя, быстрее и у меня нет тех человеческих эмоций, которые движут тобой. Это делает меня твоим худшим кошмаром. Сядь. Или я заставлю тебя.

— Думаю, найдется парочка и похуже, — бурчу я.

— Хочешь поиграть. Не думаю, что тебе придутся по нраву игры, в которые играю я.

Я задумываюсь над этим. Меня беспокоит тот факт, что совсем недавно я потеряла свою скорость. А что, если это снова случиться и он это поймет? Еще сильнее меня беспокоит, что он вырубил меня посреди стоп-кадра. И дураку понятно, если он не захочет меня отпускать, мне не сбежать. Я в «Честере», на его территории, окруженной его людьми. Даже если Бэрронс где-то поблизости, он не станет мне помогать. Я вполне уверена, что он ненавидит меня, как и ТП.

Я изучаю комнату. Никогда не доводилось прежде бывать в его офисе. Светодиодные экраны он использовал в качестве молдинга, заполнив ими все стены. Экраны транслировали каждый закуток клуба. Отсюда Риодан ведет за всем наблюдение. Я в самом сердце его клуба.

— Как я здесь оказалась? — Собственно и так понятно. Я просто пытаюсь выиграть время, чтобы успеть сориентироваться. Осторожно коснувшись кончика носа, я чувствую боль. Он тревожно распух и кажется мягким.

— Я принес тебя.

Это приводит меня в такое бешенство, что я почти задыхаюсь. Он вырубил меня, взвалил на себя, как какой-то мешок с картошкой, проволок по улицам Дублина и притаранил в место скопления безмозглых людей и Фейри, зависающих в «Честере», которые, наверняка, пялились на меня и насмехались. Я долгое время была абсолютно беспомощна.

Факт: он сделает это снова, если захочет. И будет это делать снова и снова. Перец, стоящий сейчас передо мной, может сковать меня по рукам и ногам — круче, чем мама и Ро, вместе взятые.

Я решаю, что самое умное — это развлекать его, пока он не позволит мне отсюда убраться. После чего я стрескаю все съестное, что попадется мне под руку, произведу осмотр себя любимой, дабы убедиться, что со мной все в порядке, залягу на дно и проторчу в укрытии какое-то время. Потратив его на самоусовершенствование, чтобы стать быстрее, сильнее и больше никогда не попадать в подобные ситуации. А я-то думала, что такие дни уже далеко позади.

Я сажусь.

На его лице нет самодовольства, какое было бы у меня. Он смотрит на меня… с одобрением, что ли.

— Я не нуждаюсь в твоем одобрении, — рычу я раздраженно. — И вообще в чьем-либо.

— Такой и оставайся.

Я хмуро зыркаю на него. Ни капли его не понимаю.

— Почему я здесь? Зачем ты притащил меня в «Честер»? Давай по существу. У меня полно неотложных дел. Ну, знаешь, я слишком занятая целыми днями. Во мне все нуждаются.

Я осматриваюсь. Весь офис — стены, потолок и пол — состоит из прочного стекла. Никто тебя не видит, зато у тебя все как на ладони. Как-то стремнова-то ходить по стеклянному полу. Словно каждый пройденный шаг по нему, все дальше уводит тебя от реальности привычного мира. Даже сидя ощущается легкая дезориентация.

#img1E5A.jpg

Я смотрю вниз. Подо мной акры танцпола. У клуба несколько основных уровней, может даже с сотнями мини подклубов на них, и каждый оформлен в своем стиле. Видимые, Невидимые и люди зависают вместе и кто знает, какие сделки они там проворачивают. Здесь в Дублине После Падения Стен в «Честере» за плату можно достать все, что угодно. На секунду я забываю, что Риодан тоже здесь, заворожено наблюдая за всем под моими высокими теннисками. Я могла бы тут днями торчать, изучая материал, расширяя свои познания. Классифицировать каждую фейрийскую касту, и растрезвонить по всему городу информацию, что они такое и как их можно сразить, или, по крайней мере, скрыться от них, ну, или сдержать, пока я доберусь и прикончу засранцев своим мечом. Именно по этой веской причине я с таким упорством пробиралась внутрь «Честера». Как мне защитить мой город, если я не способна предупредить всех об опасности? У меня есть работа. И мне нужны все знания, которые смогу почерпнуть.

На одном танцполе Видимый мужской особи, светловолосый и прекрасный, как В'лейн до того как сбросил свой гламор и показал себя как Невидимого. В следующем подклубе Невидимый Фейри из низшей касты — таких я раньше никогда не встречала — блестяще-мокрый и разбитый на фрагменты… — фу! —  кишащих отдельных частей, разбежавшихся в сотни разных направлений как тараканы! Терпеть не могу тараканов. Они растворяются, поднимаясь по штанам людей. Я поджимаю ноги с пола и сажусь в кресле по-турецки.

— Ты за всем наблюдаешь.

Это не вопрос, поэтому не отвечаю. Уставившись на него, я скрещиваю на груди руки и жду.

И снова эта ухмылка.

Я вызывающе выпячиваю свою нижнюю губу.

— Что опять не так? Я для тебя что-то вроде бродячего шута? Че лыбишься всякий раз, зыркая на меня?

— Да так. — Он идет к своему столу, выдвигает ящик, достает лист бумаги и протягивает мне. — Заполни и подпиши это.

Я беру бумагу и изучаю ее. Это заявление о приеме на работу. Я перевожу взгляд на Риодана:

— Очнись. Вокруг пост-апокалипсис. Кому сейчас нужны заявления о приеме на работу?

— Мне.

Я смотрю на бланк, затем снова на Риодана:

— Чего платишь? — забрасываю я удочку.

— Очнись. Вокруг пост-апокалипсис. Кому сейчас нужны деньги?

Я хихикаю. Первое им выказанное проявление чувства юмора. Затем, я вспоминаю, где я и зачем. Комкаю лист и бросаю в него. Тот отскакивает от его груди.

— Детка, ты теряешь время. Чем скорее выполнишь, что я тебе предлагаю, тем скорее сможешь отсюда уйти. — Он направляется к столу, берет следующий бланк и вручает его мне в комплекте с ручкой.

Я расслабляюсь. Он позволит мне уйти. Возможно, даже, сразу после подписания.

Я пробегаюсь глазами по строчкам. Обычные поля для заполнения: Имя, адрес, дата рождения, образование, предыдущее место работы, место для подписи и дата. Самое странное заявление, из всех, что я когда-либо видела — страница обрамлена витиеватой рамкой сплетающейся в надпись «Честер».

Каждый остается верен чему-то, даже когда мир летит в тартарары. Полагаю, Риодану нравится учитывать в бизнесе все нюансы, и не важно, что за дверями царит хаос. Что ж, заполнение этой дурацкой хренотени не убьет меня, и я соглашаюсь выполнить его просьбу, только чтобы потом свалить отсюда и уйти в глубокое подполье. Я вздыхаю. Скрываться. Я. Как же я тоскую по тем денькам, когда я была единственным супергероем в городе.

— Если я это заполню, ты отпустишь меня?

Он кивает.

— Но мне придется для тебя кое-что сделать?

Он снова кивает.

— Если я это сделаю, мы в расчете? Навсегда? Просто одно дельце, и все? — Надеюсь, это звучит достаточно убедительно, иначе он догадается, что я планирую скрыться.

И снова я удостаиваюсь этого величественного кивка, который, собственно, и не совсем кивок, будто он снисходит до признания моего жалкого существования.

Я не спрашиваю его, что это за работенка такая, потому что в мои намерения ни разу не входит когда-либо ее выполнять. Решение людских проблем больше не моя забота. Я пересекла черту с Ро. Большую. Жирную черту. Теперь она мертва. Я свободна. И начала жизнь с чистого лита. Я изучаю его. Он совершенно неподвижен; и как всегда, свет позади него, оставляя лицо в тени.

Он замер, как кот, абсолютно неподвижно. Как кот перед атакой.

Здесь явно что-то не так, только я еще не понимаю что именно.

Мое лицо ноет. Зенки заплыли, особенно левый вот-вот закроется окончательно.

— У тебя льда не найдется? — Мне нужно выиграть время, чтобы понять что происходит. Плюс, если он отправится за льдом, я смогу обшмонать его офис.

Он смотрит на меня, я уже видела у мужчин такой взгляд на женщин: подбородок опущен, взгляд исподлобья, с чуть насмешливой улыбкой. Что-то в этом взгляде мне не понятно, но вызов очевиден. Иди сюда, говорит он. Я тебя вылечу. Он сидит за своим столом, наблюдая за мной. Неподвижно, так неподвижно. Кажется, он даже не дышит.

Я смотрю на него и не знаю, что делать. Часть меня хочет подняться обойти стол и выяснить это.

— Тебе это под силу? Ты правда можешь вылечить мои синяки и ссадины? Я всегда избита и мои мышцы постоянно сводит от перегрузок. Иногда я прожигаю свою обувь и обдираю аж кожу с пяток. Это достает знаешь ли.

— Ты почувствуешь себя лучше, чем когда-либо.

— И каким же макаром?

— Есть кое-какие секреты, Дэни О'Мелли, о которых не узнать, пока ты не в теме.

Я обдумываю это:

— Так что… как на счет льда?

Он смеется и нажимает кнопку на столе:

— Фэйд. Льда мне. Срочно.

— Секунду, босс.

Пару минут спустя я сижу с упаковкой льда на полморды, кое-как заполняя это дурацкое риодановское заявление. Я почти закончила и готова поставить подпись, как вдруг меня одолевает до дикости странное ощущение где-то в ладони, держащей страницу.

Это моя левая рука, в которой я всегда держу меч, та, что почернела некоторое время назад, той ночью, когда я пронзила Охотника в сердце и убила его. Или вернее думала, что убила его. Правда, я не совсем уверена, что сделала это, но я не собираюсь печатать опровержение. Людям необходимо верить во что-то. Когда я вернулась, чтобы сфотографировать его для «Дэни Дейли» и показать людям, он исчез без следа. Словно его и не было. Ни единого пятнышка черной крови. Бэрронс говорит, их нельзя убить. После этого случая я думала, что у меня отсохнет рука. Вены почернели, вся культя стала ледяной, как кусок льда. Мне пришлось носить перчатку несколько дней. Ши-овцам я сказала, что отравилась ядом сумаха. Столь редкого в этих местах, но все же еще кое-где встречающегося раньше. Не знаю, съели ли Тени и его тоже. Интересно, а если и съели, не было ли у них расстройства животиков.

Сейчас я ощущаю покалывание и нечто странное. Я изучаю руку, гадая, что со мной на сей раз. Может, закалывание Охотника что-то створило со мной. Не поэтому ли я и остановилась. А может на горизонте замаячило нечто похуже.

Это так на меня непохоже! Я сплошной оптимизм. Завтра наступит лучший день. Никогда не знаешь, какие сумасшедшие приключения  поджидают тебя за углом.

— Детка, так и будешь весь день витать в облаках, или все же  подпишешь эту чертову бумагу.

И тут меня осеняет. Я в таком шоке, что моя челюсть с грохотом падает на пол, и целую минуту мне не удается ее подобрать.

Я почти уже подписала!

Он, наверно, сидел здесь, втихаря хихикая от души, поздравляя самого себя.

Я резко поднимаю голову.

— Так что конкретно делает вплетенное в рамку договора заклинание? — Никогда раньше не встречала ничего подобного, а повидала я множество заклинаний. Ро была в этом профи. Некоторые из них по-настоящему были ужасны. Сейчас, глядя на заклинание, мне не верилось, что пропустила его. Умело вплетенные в черные декоративные рамки надписи, мерцающие руны и символы, скользили, находясь в непрерывном движении. Некоторые из них пытались сползти со страницы на мои колени.

Я комкаю лист и бросаю в него:

— Смелая попытка. Ни за что.

— Хм, ну что ж. А могла бы и подписать. Это было самое простое решение.

Он совершенно невозмутим. Я гадаю, может ли что-то вывести его из себя, потерять контроль, разозлить, заставить его вопить и кричать? Мне не удается это понять. Думаю, Риодан по жизни плывет с таким хладнокровным весельем.

— Что было бы, если бы подписала? — спрашиваю я. Любопытство. Его у меня в избытке. Мама клялась, что оно меня сгубит. Уж лучше так. Есть вещи куда и похуже.

— Некоторые секреты…

— Да, да, бла-бла, пока ты не в теме и подобная хрень. Знаем, плавали.

— Молодец.

— Не больно-то было и надо.

— Думаю, как раз токи надо. Ты терпеть не можешь чего-то не знать.

— И что?

 Мы оба застряли на месте. И подозреваю, что это «заявление» на самом деле контракт. Связывающий контракт, способный пленить чью-то душу и затолкать ее в чей-то карман. Я слыхала о таком, но не верила, что это реально. Если кому и под силу вплести душу в сделку, так это Риодану. Иерихон Бэрронс всего лишь зверь. Животное, живущее без законов и правил. А Риодан не такой. Он как машина.

— Поздравляю, детка, — говорит он, — ты прошла первое испытание. Теперь тебя можно принять на работу.

Я вздыхаю:

— Когда же уже этот день-то закончится. А здесь вообще кормят? И еще мне нужен новый лед.

В стеклянной стене его офиса неожиданно сдвигается панель, о которой я ничего не знала, а за ней обнаруживается стеклянный лифт.

Оказывается, «Честер» куда больше, чем я предполагала. Пока мы спускаемся на лифте, окружающий вид привлекает мое внимание.

И немного тревожит.

То, что он позволяет мне так много увидеть, означает, что неважно, подпишу я это дурацкое заявление или нет — он решил, что я уже на крючке.

Стеклянный офис Риодана не единственное место, откуда он может за всем наблюдать. Это верхушка айсберга, и когда я говорю насчет айсберга — я серьезна, потому что мегатонна этой хрени скрыта под поверхностью клуба. Центральная часть «Честера» — половина интерьера, с десятками уровней, которые видны публике — едва ли десятая часть всего комплекса. Основная часть, где все тусят, танцуют, заключают сделки с дьяволом — занимает гораздо большую площадь. Риодан и его люди живут за стенами клуба, в местечке, которое с моей точки зрения, начинает выглядеть как огромный подземный город. Все стены из двустороннего стекла. Обитающие здесь на любой уровень могут попасть на лифте или по лестнице, и в любое время наблюдать за всем происходящим. В проектировании этого места заложены нехилые задумки. Они точно не могли отстроить все это за то время, как на прошлый Хэллоуин рухнули стены. Интересно, как долго все это находилось здесь, под полированным, блестящим, гламурным «Честером», славящимся популярным местечком для кинозвезд, моделей и прочих толстосумов. Я гадаю, что если их подземный мир как и наше аббатство на протяжении тысячелетия претерпевало изменения.

Я потрясена до глубины души. Это так круто, что меня снедает зависть. Это зашибенно новый уровень технологии.

— Нравится вид, детка. 

Я ковыряю кутикулы на ногтях, делая вид, будто мне скучно.

Лифт останавливается и двери со свистом разъезжаются в стороны. Навскидку, похоже, мы в половине мили под Дублином.

Первое, что я чувствую — холод. Я плотнее кутаюсь в плащ, но это не помогает. Кожаный плащ хорош только с виду. А вот тепла в нем не хватает.

Второе, что я замечаю — это спокойствие. В большинстве мест «Честера» можно услышать круглосуточные отзвуки музыки или жужжание голосов. По крайней мере, всегда какой-то белый шум. А здесь все неподвижно, будто мертво.

И третье — тут очень темно.

Риодан уже вышел из лифта и ждет меня.

— Ты что, можешь здесь видеть? — Похоже, это еще одна его превосходящая мои суперсила. Я неплохо вижу в темноте, но не тогда, когда хоть вырви глаз.

Он кивает.

Ненавижу его.

— Ну, так я не могу. Так что включи парочку долбанных лампочек. К тому же здесь, наверняка, дохренища Теней.

— Они для меня не помеха.

Они для него помеха. Тени сжерают все. Они не делают различий.

— Молодец! Они помеха для меня. Свет. Живо.

— Свет здесь не работает.

Пока я копошусь в поиске фонарика, он вытаскивает один из кармана и протягивает его мне. Круче я еще не видела — по форме он смахивает на пулю. Крошечный, обтекаемый, серебристый, и когда я его включаю, свет озаряет лифтовой холл, как будто взошло солнце.

— Чувак, — с трепетом выдыхаю я. — У тебя самые лучшие игрушки.

— Выходи из лифта, детка. У нас полно работы.

Я иду за ним, мое дыхание замерзает в воздухе.

Раньше я думала, что в «Честере» всего шесть уровней. Теперь я знаю, что, по крайней мере, их не менее  двадцати — я считала, пока мы сюда спускались. Уровень, на котором мы сейчас находимся, вмещал в себя три весьма различных мини подклуба. Через открытые двери я мельком вижу то, чего четырнадцатилетнему подростку видеть не полагалось. Хотя это обычная история в моей жизни.

Когда мы углубляемся дальше по коридору и доходим до двойных высоких дверей, становится еще холоднее. Через расходящиеся полы длинного плаща, холод врезается в мою кожу. Я начинаю дрожать, стуча своими зубами.

Риодан смотрит на меня.

— Как много холода ты можешь выдержать, прежде, чем он тебя убьет.

Прямо и по существу. Это тот Риодан, которого я знаю.

— ХЗ. Я скажу тебе, когда приближусь к критической отметке.

— Но точно более низкую температуру, чем большинство людей.

Как и обычно с ним, это не вопрос, но, несмотря на это все равно киваю. Я всего могу больше вынести, чем большинство людей.

Тем не менее, к тому времени, как мы останавливаемся перед двойными закрытыми дверями в конце коридора, я испытываю боль, и приплясываю на каждом шагу, уже на протяжении метров пятидесяти. Я начинаю бег трусцой на месте, чтобы не застыла кровь в жилах. Горло и легкие горят с каждым сделанным мною вдохом. Я ощущаю давление холода по ту  сторону дверей, словно чье-то присутствие. Я смотрю на Риодана. Его лицо покрыто инеем. Когда он поднимает бровь, с нее на пол осыпается лед.

Я качаю головой:

— Не могу.

 Ни за какие коврижки туда не войду.

— Думаю, можешь.

— Чувак, я конечно офигительная. Иногда, даже более чем. Но и у меня есть пределы. Мое сердце словно покрывается тонким льдом.

Следующее, что я замечаю — его рука на моей груди, будто меня лапает.

— Отвали, — шиплю я, но он обхватывает другой рукой мое запястье. Я качаю головой и опускаю лицо, не в силах похоже даже посмотреть на него. Как и остановить. Ни словом, ни действием. Лучше позволить ему это сделать, и покончить на этом.

— Ты достаточно сильная.

 Он роняет руку.

— Н-не достаточно.

Утро выдалось не из легких. Иногда мне нравится испытывать себя. Но не сейчас. Не после моего раннего заикания.

— Ты выживешь.

Я поднимаю на него взгляд. Странно, однако: хоть он и бесит меня, и поступки его совершенно непредсказуемы — я ему верю. Если Риодан думает, что мне это по силам, то кто я такая, чтобы с ним спорить? Похоже, он редко в чем ошибается. Если сравнивать, то моя вера в дьявола гораздо сильнее, чем в какого-либо бога.

— Но тебе придется сделать это на самой высокой скорости.

— Что сделать?

— Смотреть.

 Двойные высокие двери украшены искусным узором и выглядят довольно тяжелыми. Когда он прикасается к ручке и толкает дверь, его пальцы мгновенно покрываются льдом. Когда он отнимает руку, на ней остаются кусочки замороженной плоти.

— Как только попадешь туда, не останавливайся. Даже на секунду. Твое сердце будет биться до тех пор, пока ты двигаешься. Остановишься — и ты труп.

И все это он понял, держа ладонь у меня на груди?

— И почему я иду туда?

 Не вижу ни одной причины так рисковать. Я люблю жизнь. Очень люблю.

— Детка, Бэтмен нуждается в Робине.

Ребьзя. Я прям так вся и растаяла. Я подавила мечтательный вздох. Робин для его Бэтмена! Партнеры-супергерои. Существует множество сценариев, где Робину достаются самые трудные задания. Риодан мог бы на раз заполучить меня, если бы рассказал все с самого начала.

— Ты не хочешь, чтобы я работала на тебя. Тебе нужен партнер-супергерой. Так это совсем другое дело. Чего же ты сразу-то мне не сказал?

Риодан входит внутрь, и как бы мне ненавистно это было признавать, но я трепещу перед тем, что он это может. Я не могла туда войти и знала об этом. От вырвавшегося в открытые двери порыва смертельно ледяного воздуха, мне хочется плакать от боли, желая развернуться и на всей скорости, на какую только способна, побежать в противоположном от них направлении, когда Риодан лишь проталкивается вперед. Он не двигается плавно, как обычно. Больше похоже, что он силой воли проталкивается в бетон. Интересно, почему он не двигается с той скоростью, какой требовал от меня.

То, что он на все это способен, провоцирует меня. Я что — собираюсь вести себя, как какая-то глупая курица? Позволить кому-то быть круче меня? Это же Риодан. Если у меня появляется хоть малюсенький шанс его переплюнуть, я должна рискнуть.

— Ч-что я ищу? — спрашиваю я, клацая зубами, психологически настраиваясь перейти в стоп-кадр. Меня реально не прет тащиться туда.

— Все и вся. Любую мелочь. Любую подсказку. Мне надо выяснить, кто это сотворил с посетителями. Я за это в ответе. Если хоть кому-то станет известно…

Он не заканчивает фразу. Да и не нужно. Никто не узнает. «Честер» должен быть безопасен, иначе бизнесу крышка. А Риодан не из тех, кто может смириться с любой потерей того, что по праву принадлежит ему.

— Хочешь, чтобы я сыграла в детектива.

Он смотрит на меня. Его лицо покрыто льдом, и тот трескается на его губах, когда он отвечает:

— Да.

Я не могу не спросить:

— Почему — я?

— Потому что ты все подмечаешь. Ты не побоишься пойти до конца и не проболтаться.

— Говоришь так, будто что-то знаешь обо мне.

— Я знаю о тебе все.

Холод, исходящий от спокойно произнесенных слов был почти хуже того, что исходил из клуба. Я знаю людей. Риодан не треплется по пустякам. Не пускает дым в глаза и не блефует. Он не может знать все. Ни коим чертовым образом он не может знать все.

— Воздержись от болтовни. Мне нужно сконцентрироваться, если хочешь, чтобы мои супертело и супермозг работали слажено. Это целая куча Мега-величин.

Думаю, это был его смех. Звук глухо звякает в горле, как льдинки.

Я свечу фонариком в темноту клуба. Сотня, или около того, людей заморожены — посреди движения, секса, умирания — вперемешку с кастой Невидимых, которых я видела всего раз или два, кастой, что служила Гроссмейстеру Королевскими Стражами. Помещение оформлено в честь их ранга — все красно-черное, с покрытыми инеем красными бархатными портьерами и обледеневшими черными бархатными барными стульями, красными кожаными диванчиками, стойками и множеством прикованных на каждом предмете мебели цепей. Кожаные ремни. Острые лезвия ножей. И лужи черного льда на полу. Человеческая кровь.

Пытки. Убийство. Человеческая бойня.

У меня в голове начинает складываться отвратительная картина, и я не могу обуздать нарастающий гнев:

— Ты позволил такому случиться! Ты позволил этим монстрам убить людей!

— Они приходят сюда по доброй воле. Очередь в мой клуб прошлой ночью два раза обернулась вокруг квартала.

— Они запутались! Весь их мир просто взбесился к хренам!

— Ты говоришь, прямо как Maк. Это не ново, девочка. Слабые всегда пища для сильных.

Ее имя больно бьет мне под дых.

— Ну конечно — мама всегда учила меня не играть со своей едой. Чел, ты долбаный психопат.

— Осторожней, Дэни. У тебя тоже имеется свой собственный стеклянный дом.

— У меня нет такого места, как «Честер».

— Это просто расхожая фраза.

— Не такая уж и расхожая, раз мне она не известна.

— Людям, живущим в стеклянных домах негоже бросаться камнями. Может, хочешь поговорить о своей матери.

Я отвожу взгляд. На время я приберегу свои камни за пазухой. По крайней мере, пока не узнаю наверняка, что ему обо мне известно.

Я снова переключаю внимание на зал. Напряжение спадает, сменяясь предвкушением острых ощущений. Обожаю загадки. Это еще один способ проверить свои способности. Танцор частенько устраивает мне логические головоломки и иногда ему удается меня уделать. Думаю, Танцор единственный человек из всех, кого я встречала, кто может быть умнее меня. Что с этим местом? Что же случилось?

— У тебя стоят здесь камеры? — спрашиваю я.

— Они перестали работать еще в то время, когда казалось, все шло нормально.

Как будто в этой камере пыток когда-то все шло нормально. Правда, сейчас стало куда хуже.

Каждый человек и Фейри в зале заморожены — этакие молчаливые белые, ледяные скульптуры. У многих из ноздрей тянулись двойные ажурные перья сверкающего, как алмазы льда, словно сам воздух застыл на выдохе. В отличие от Крууса, который находится внутри сплошной глыбы льда, эти люди выглядели так, будто они каким-то образом зависли прямо там, где и стояли. Интересно, если я щелкну по одному из Эльфов, он раскрошится?

— Думаешь, это сделал Темный Король?

— Не вижу причин, — отвечает Риодан. — Он не из тех, кто тратит попросту время. Поторопись, детка. Стоять здесь — не пикник.

— Так зачем ты здесь?

— Я ничего не принимаю на веру.

Это означает, что он считает возможным, что кто-то из них не совсем заморожен.

— Ты следишь за мной.

— Я слежу за всеми своими сотрудниками.

— Я — партнер, — поправляю я его, и что-то мне это не совсем нравится. Я была польщена, когда он назвал меня Робином для его Бэтмена — то есть для него — но это уже прошло. Потому что он тот, кто управляет и владеет местом, где ради развлечения Фейри убивают людей.

Я спасаю их. Он обрекает их на гибель. Это — та пропасть между нами, через которую никогда не будет перекинут мост. Я все осмотрю. Но не ради него. Ради людей. Кто-то должен быть на их стороне. И я знаю, что кроме меня больше некому.

Отправляясь внутрь этой морозилки, и размышляя о том, скольким людям в Дублине все-таки требуется немного помощи, чтобы выжить, я просто — словно мне совершенно плевать на жгучий холод — соскальзываю в режим стоп-кадра, будто погружаюсь в сон.

Двигаясь в таком темпе, как я, не особо-то много чего получается рассмотреть. Вот почему я так долго стою в дверях и рассматриваю все издали, сканируя первые впечатления. Даже в режиме стоп-кадра холод вызывает сильнейшую боль в каждой косточке моего тела.

— Какая здесь температура? — спрашиваю я, мухой прошмыгнув мимо него и планируя получить ответ уже на обратном пути после того, как молнией метнусь вокруг зала.

—  Нет такого термометра, который мог бы ее измерить, — произносит он у моего уха, и я понимаю, что он тоже в режиме стоп-кадра. Он совсем рядом со мной. — Ничего не трогай. Тут все слишком холодное, чтобы так рисковать.

 Я на максимальной скорости ношусь вокруг Фейри-стража. Снова и снова по кругу, высматривая хоть малейшую подсказку. Если это Темный Король, то почему выбрал именно это место? Почему заморожены его собственная Стража?

— Это ед-динственный ур-ровень, в котором з-заморозили посетителей? — Я начинаю заикаться от холода.

— Да.

— К-когда?

 Я перебираю ногами на гиперскорости, меня бесит мое заикание. И не важно, что это от холода, мой голос звучит как у хилячки. И оглянуться не успею, как начну шепелявить.

— Восемь дней назад.

И всего несколькими днями позже Риодан загоняет меня в угол на моей водонапорной башне. Я поднимаю голову. Мне послышался какой-то гул в этой криакамере.

 Мчусь пулей обратно, где была, когда услышала его, и иду по сужающейся спирали, напряженно вслушиваясь.

Тишина.

— Т-ты эт-то с-слышал? — удается выдавить мне. Мое лицо будто сковано льдом, губы стали совсем непослушными. Я кружу вокруг замороженной посреди полового акта человеческой женщины. Это не легкая изморозь окутала ее сплошной белизной. Это твердое обледенение ледяной коркой, что намерзает морозной туманной ночью. Она вся покрыта слоем прозрачного льда в добрый дюйм толщиной.

— Да. — Риодан мелькает мимо меня. Мы осторожно кружим по комнате в противоположных концах, осматривая все с особой тщательностью.

Трудно хоть что-то расслышать, если в ушах постоянно свистит ветер от той скорости, с которой мы движемся. Все это время мы с Риоданом практически орем друг на друга нежели разговариваем.

— Что-то словно в-воет, так в-высоко и п-пронзительно, — говорю я. Я больше не намерена оставаться в этом зале еще хоть на сколько-то — это выше моих сил. Ну вот, опять! Откуда это исходит? Я все быстрее и быстрее ношусь по этому мини подклубу. Мы с Риоданом нарезаем восьмерки между ледяными фигурами, пытаясь определить и локализовать это ощущение.

— T-ты это чувствуешь? — спрашиваю я. Что-то явно происходит…, я чувствую вибрацию, словно толчки где-то под полом, как будто все… смещается.

— Блядь! — взрывается Риодан. Затем его руки — на моей талии, и он снова перебрасывает меня через плечо, как какой-то дурацкий мешок с картошкой, и движется быстрее, чем мне когда-либо удавалось перемещаться в своей жизни.

И тогда они с треском начинают взрываться подобно петардам. Эльфы и люди разлетаются по воздуху ледяной шрапнелью цвета сырого мяса.

Один за другим они взрываются неистовыми фейерверками, и каждый последующий взрыв становится все мощнее. Затем затрещала и мебель. Диваны выстреливают изнутри промороженными насквозь осколками древесины и каменно-твердыми кусками наполнителя. Стойки после взрывов превращаются в море металлических черепков. Это похоже на звуки очередей из тысячи палящих пулеметов.

Мимо пролетает пара лезвий, за ними дюжина ножей «для колки льда».

Я утыкаюсь носом в спину Риодана. Моя физиономия на сегодня приняла достаточно ударов на себя. Я не в том настроении, чтобы выковыривать из него еще и нечто острое. Что-то сзади ударят меня по голове, и я прикрываю руками свою черепушку. Ненавижу эту его привычку таскать меня на плече, но он быстрее. Каждая моя клеточка напрягается в ожидании, когда же один из тех так устрашающе выглядящих лезвий выберет время воткнуться в меня.

Мы на полпути по коридору, почти у лифта. В двух других подклубах тоже гремят взрывы. Я слышу тяжелый, глубокий, рокочущий звук, и вдруг понимаю, что под нашими ногами трещит и раскалывается пол.

Начинают осыпаться куски потолка.

У лифта Риодан одним плавным движением сбрасывает меня с плеча.

Я снова взрываюсь:

— Эта чертова штуковина может рухнуть в любой момент, а ты собираешься меня в него запихнуть?!

— Для того, чтобы просто вытащить тебя отсюда, потребуется довольно много времени.

— Фигня! Шансов на то, чтобы мне отсюда выбраться — фифти-фифти.

— Я готов рискнуть.

Я снова лечу через его плечо и оказываюсь заброшенной в кабину лифта. Теперь уже весь потолок коридора начинает осыпаться вниз: молдинги, гипсокартон, стальные балки. Сейчас его просто раздавит. Не то чтобы меня это сильно колышет…

— А как же ты?

Он пугает меня своим клыкастым оскалом.

— Что, детка, переживаешь?

Он голыми руками плотно смыкает лифтовые двери и — могу поклясться — одним пинком отправляет эту хреновину  вверх.

Я ракетой лечу в «Честер».

 

ТРИ

Кот из дома...

[9]

При нормальных обстоятельствах я бы прошерстила офис Риодана, но так уж сложилось, сегодняшний день совсем не задался, и я пребывала в крайне дрянном настроении.

В голове вертелись всего две мысли: как можно дальше убраться от Риодана, пока он занят там умиранием (надеюсь), и перебить столько эльфятины, сколько получится по пути к выходу.

«Цивильный» клуб наконец-то остался без защиты. У-мать-вашу-ра.

Его чуваки на бешеной скорости просвистывают мимо меня, разметав мои волосы пять, шесть, семь раз, минус Бэрронс, который никогда надолго не оставляет ТП. Сто пудово они неслись вниз к замороженному уровню, спасать своего босса. Помешать ему быть раздавленным. Если повезет, обвалится весь клуб, превратив его в груду щебня, прихватив всех их с собой.

Ой, сомневаюсь.

Они — как и Бэрронс. Я даже не уверена, что их можно убить. А если и можно, то, скорее всего единственным оружием, скрытым внутри невидимого ларца, на невидимой планете, в атмосфере которой мгновенно сгорает все живое, в несметном количестве световых лет от нас.

Зато я знаю кое-что, что можно убить.

И моя рука с мечом так и зудит.

Уничтожение Невидимых доставляет мне почти такое же наслаждение, как и стоп-кадр. Единственное, чего не хватает — это ТП за спиной, но я знаю, что если она когда-нибудь за ней и окажется, то только за тем, чтобы попытается вогнать мне копье в сердце.

Бурля от избытка адреналина и ярости, я крошу на салат на своем пути по подклубу все, что особо меня раздражает. Здесь официантки одеты как школьницы, в коротенькие плиссированные юбчонки в комплекте с белыми гольфами, и отглаженными белыми блузками с накрахмаленными воротничками.

Дети. Худшие жертвы После Падения Стен. Сколько их пропало на улицах не зная, как выжить.

В «Честере» разодетые под детей взрослые женщины торгуют кусочками плоти Невидимых — самой крышесносный наркотой на нынешнем рынке. Она обладает огромными целительными свойствами и на время дарует людям как супер силу, так и выносливость. Я слышала, что и секс с ней улетней. На что только люди не готовы пойти ради мимолетного кайфа… отведав плоти наших врагов! Так и подмывает жахнуть их лбами!

Что, собственно, я и делаю.

А заодно не забываю раздать несколько хороших тычков локтями и официанткам. Половина из них — глупые курицы, постоянно кудахчущие каждому посетителю глупости типа «Увидимся-в-Фейри», как будто отправиться в Фейри это нечто восхитительное и желанное, а не то, чего надо бояться как бубонной чумы.

Они должны быть на улицах, помогать нам бороться и заново отстраивать мир. Вместо этого они якшаются здесь с врагом, продавая себя за дозу бессмертия. Я не куплюсь на это дерьмо. Подозреваю все эти байки про то, что если съесть достаточно плоти Невидимых, то, в конечном счете, обретешь бессмертие, и сможешь наравне с ними тусить в Фейри, придумали сами Невидимые.

Я убиваю всех до единого Фейри в детском подклубе, игнорируя крики официанток о том, чтобы я прекратила. Некоторые люди сами не знают, что для них лучше.

Мои руки в черной крови, волосы в слизи, а глаза от предыдущих столкновений настолько заплыли, что я с трудом могу что-то видеть, но мне и не нужно. У меня есть самонаводящееся, настроенное на Фейри устройство. Почувствовала Невидимого. Убила его.

Я ощущаю позади себя одного здоровенного, источающего все виды силы гада, худшего из тех, кого я только что покромсала. Отвожу меч, готовлюсь к смертельному удару, разворачиваюсь, рублю лезвием…

И промахиваюсь!

Невидимый отклоняется, уворачивается и легко отскакивает прочь за полдюжины столиков. Он отбрасывает свои длинные черные волосы на мускулистые, татуированные плечи и шипит на меня.

Я без раздумий бросаюсь на него, с целью прихлопнуть, когда понимаю, что он такое.

Я резко меняю направление в середине прыжка и отскакиваю в сторону, отталкиваясь ногами от воздуха. Черт, черт, черт меня разыскал Принц Невидимых!

Сегодня мне не по зубам это сражение! Я никак не ожидала этого потому, что никогда еще не слыхала о праздношатающихся по «Честеру» Принцах!

Врезавшись в стол, я приземляюсь на задницу, перекатываюсь на четвереньки и готовлюсь броситься прочь, намереваясь выяснить, удастся ли мне двигаться в стоп-кадре быстрее, чем он может просеяться. Вскрыв протеиновый батончик, я запихиваю половину в рот и собираюсь уже переключиться на скоростной режим, когда Принц Невидимых произносит:

—  Девушка, что за хрень ты тут учудила? Ты хоть видела?

Я смотрю сквозь щелки на опухшем лице. Изображение немного тусклое и размытое, но я быстро сканирую все вокруг. Вся движуха в клубе прекратилась. Столпившиеся на балюстрадах люди и Фейри зыркают на меня.

Я прислушиваюсь к тому, что они бормочут:

— Сумасшедшая. Чокнутая овца.

— Кому-то надо прибить эту суку.

— Лично я к ней ни нагой. Видали, как она движется? И что она держит?

— Меч Света, — произносит Фейри ледяным голосом — Наш Меч.

— Отберите его у нее!

— Да как она смеет?!

— Убейте ее!

— Бьюсь об заклад — я просеюсь быстрее, чем она сможет убить, — рычит еще один.

Сидя на корточках я отбрасываю волосы с глаз, все мышцы напряжены в ожидании. «Вот сейчас и проверим, придурок».

— Кто допустил сюда эту… эту отвратительную… человечишку? Где хозяин? Это нейтральная территория!

— Он клялся нам. Он нас подставил!

Ничего не могу с собой поделать и ухмыляюсь. При условии, что Риодан выживет после обвала, он будет зол как черт. Я только что сделала именно то, чего он так хотел избежать, «нанимая» меня. Разрушила его репутацию. Весь клуб теперь знает, что Риодан не способен гарантировать в «Честере» безопасность. Новость за час разлетится по всему Дублину. Я могла бы даже отпечатать спецвыпуск «Дэни Дейли», для наискорейшего распространения сплетни. Круто. Чем меньше людей притащится в «Честер» тем меньше погибнет.

Я оглядываюсь на чувака, которого сперва приняла за Принца Невидимых. В тот момент, когда он заговорил, я расслабилась. Теперь, снова замедлившись, мне видна разница.

Я только что чуть не убила человека. Ну ладно превращающегося во что-то иное человека. Не заговори он тогда, я все еще сомневалась бы в том кто он такой, но что-то я не слыхала, чтобы Фейри называли кого-нибудь «девушка». Не думаю, что они снизошли бы до того, чтобы так морочить кому-то голову.

Это тот шотландец, принявший участие в вечеринке на моей водонапорной башне тогда с Риоданом.

Пока они стояли, набычившись друг на друга, это дало мне время смотаться от туда. Казалось, он появился там либо для того, чтобы мне помочь, либо чтобы навалять Риодану. В любом случае оказавшись там как нельзя кстати.

У этого чувака определенно проблемы, да еще какие, вроде моих, а то и похлеще. Я изучаю его. Он явно не фанат Риодана. И на нем наложены какие-то серьезные чары. Я чувствую, как они вибрируют вокруг него в воздухе. Он мог бы стать ценным козырем в моем рукаве. Если конечно ему можно верить.

— Ты один из МакКелтаров, верно?

— Кристиан, — подтверждает он.

— Твои дяди какие-то колдуны, ну или кто они там? Они принимали участие в охоте на Синсар Дабх.

— Друиды, девушка. Не колдуны.

— Драться можешь?

Он бросает на меня насмешливый взгляд:

— Нет необходимости. Я могу тебя отсюда вывести даже пальцем не пошевелив.

Дельный разговор. Я решаю дать ему шанс.

Он указывает рукой в сторону двери, и мы направляемся к выходу. От одного взгляда на его внешний вид и мой меч, оставшиеся посетители «Честера» шарахаются в стороны, когда мы проходим мимо. Я не могу удержаться от самодовольного вида.

Нам в след летят свист, насмешки и цветастые угрозы.

Но с места так никто и не трогается.

Я могу и привыкнуть к такому. Кому нужна ТП? Я сцапала на свою сторону кое-кого с внешностью Принца Невидимых, и никто, абсолютно никто, даже сами Невидимые с их принцами, пока еще об этом не в курсе. О, да, этот парень станет главным козырем в моей колоде. Я искоса поглядываю на него.

В довершении всего у него самый ужасающий вид из всех встреченных мною ранее Невидимых.

Я ловлю свое отражение в зеркале за его спиной. Со всеми этими синяками, заплывшими глазами, порезами и кровью всех цветов радуги, я сама не особо-то выгляжу секси.

По пути к выходу, выставив меч вверх, я прищуриваю распухшие зенки и стараюсь запомнить все лица.

На улицах, в самой гуще сражения, зачастую приходится принимать не простые решения. Иногда ты не можешь спасти всех.

Зависающие в «Честере» люди никогда не появятся в первых строчках моего списка.

 

ЧЕТЫРЕ

Желаю девчушку с умом, как бриллиант

[10]

Я запал.

Ей четырнадцать. А я на нее запал.

Я на восемь лет старше ее. На одиннадцать, если учесть те три года, что потратил, пытаясь выбраться из Эльфийских Зеркал. Восемь, одиннадцать — какая разница? Я реально чувствую себя каким-то горцем-извращенцем.

Или кем бы я там ни был, черт подери.

Она — словно ходячее кровавое месиво, в буквальном смысле этого слова. Вся в кишках и крови от свежих убийств, нос покрыт запекшейся коркой, она изранена, и у нее еще дотемна назреет два здоровенных черных фингала — слишком поздно для льда, чтобы снизить отечность.

И она — как в огне.

От ее хрупкого, но разбитого личика исходит свечение. Глаза пылают  зеленым огнем. Кудрявые волосы каскадом ниспадают до середины спины огненно-рыжей копной. В этой девушке все яркое и впечатляющее. Она вникает и посвящает себя делу, как не дано большинству взрослых. Я знаю; сам был таким же. Раньше я считал, что слышать выдаваемую за правду лож — моя самая большая проблема. Дэни делает все на сто десять процентов, вкладывая в дело душу.

Меня это привлекает.

Влечение — не всегда несет сексуальный характер. Иногда это нечто гораздо тоньше и куда больше.

Я видел, какова она в схватке.

И что-то шевельнулось во мне — то, что я считал давно умершим.

Нет, не мой член. Вот уж с чем сейчас нет никаких проблем — работает безотказно. Лучше, чем когда-либо. Всегда тверд. Всегда в боевой готовности.

То, что меня привлекло, было подобно грибному дождю знойным летним деньком. Сладкое. Нежное. Что-то такое привычное. Как тогда, когда я был с моим кланом. С моими племянниками и племянницами.

Она напомнила мне о родном Нагорье — месте, куда мне никогда не вернуться.

Я точно знаю, что в один день она преобразиться. Черт побери, КАКОЙ она станет когда-нибудь.

Это. Стоит. Ожидания.

Очень жаль, что к тому времени меня уже здесь не будет.

Возьми ее прямо сейчас.

— Четырнадцать, — рычу я. Я неплохо наловчился вести спор с голосом в моей голове. В этом плане практики хоть отбавляй. Принц Невидимых ни на секунду бы не задумался о ее возрасте. Принц Невидимых будет видеть только то, что она обладает всеми нужными частями и сильным характером. Чем сильнее сопротивление, тем сладострастнее удовольствие.

— Да какого хрена вы все произносите это так, будто это какое-то оскорбление? Словно я хоть на минуту могу об этом забыть? — раздраженно шипит она. — ППЦ! Никогда еще не видела столько сдвинутого на моем возрасте народа!

Ершистая Дэни — это нечто. На это стоит посмотреть. Я улыбаюсь.

Она делает настороженный шаг в сторону.

— Чувак, ты меня сцапать собираешься, что ли?

Моя улыбка тускнеет. Я отвожу взгляд.

Я ношу маску. Чье-то чужое лицо.

Раньше у меня была, как часто говорили женщины, убийственная улыбка.

Теперь у меня улыбка убийцы.

— Потому что сегодня меня уже тяпнул Риодан. И я не в настроении, чтобы еще хоть раз в меня впивались чьи-то зубы.

Ее укусил Риодан? Еще один гвоздь в его гробу. Я смотрю на нее, мое лицо лишено всякого выражения. Нет смысла пытаться выглядеть обнадеживающе. Эту маску снять невозможно.

— Не кусаться. Заметано.

Она смотрит на меня с подозрением:

— Братан, ты вообще кто? Невидимый или человек? Что с тобой случилось?

— Мак со мной случилась. — Дэни вздрагивает, когда я это произношу, и гадаю почему. А также Иерихон Бэрронс. Если переживу то, во что превращаюсь, убью их обоих. Меня разрывает от густой, черной, удушающей ненависти. Если бы не они, я по-прежнему был бы собой. Опять же, если бы Мак не сделала того, что сделала, меня вообще бы здесь не было. И опять же если бы Бэрронс не сделал того, что сделал или, скорее, не в состоянии был сделать, то Мак не смогла бы меня превратить. Бэрронс не проверил мои татуировки перед тем, как мы приступили к выполнению опасного друидского ритуала, а затем оставил меня умирать в Зазеркалье. Когда Мак нашла меня в Зеркалах, она накормила меня плотью Невидимых, чтобы спасти мне жизнь. Невозможно решить, кого из них я виню больше. Поэтому виню их обоих, и это делает меня счастливее каждый день.

Я видел Мак напротив «Честера» несколько дней назад. Светловолосую, прекрасную и счастливую. Так и хотелось схватить всю эту сверкающую-счастливую-белокурость, затянуть на ней гарроту и придушить. Слышать ее мольбу, но все равно прикончить ее, наслаждаясь каждым мгновением этого действа.

Позже той же ночью, я долгое время смотрел на себя в зеркале. Потом заведя руку за голову, почесывал спину ножом — она сейчас все время зудит — пуская струйки горячей крови, которая стекала по моему позвоночнику и далее в джинсы. Раньше я ненавидел кровь. Сейчас я мог принимать кровавую ванну. Словно это материнское молоко.

— Ага, она это может, — вздохнув, соглашается Дэни. — Она и со мной тоже случилась.

—А с тобой, что она сделала?

— Вопрос в том, что она сделает, если поймает, — произносит она. — Не хочу об этом говорить. А с тобой?

— Не хочу об этом говорить.

— Что ж, есть темы куда интереснее. Так что ты делал в «Честере»?

Хороший вопрос. И у меня нет ни одной гребаной мысли. Думаю, огромное число собравшихся вместе Невидимых призывает нечто в моей крови. Я понятия не имею, почему иду в половину мест куда хожу. Иногда я даже не помню, как туда добираюсь. Я просто осознаю, что где-то в новом месте и без понятия, с чего я туда решил пойти или как я там оказался.

— Пивка захотелось. В Дублине не так много мест осталось для этого.

— Отстой, — соглашается она — Не только с пивом, но и вообще. А ты на чьей стороне? — спрашивает она прямо. — Людей или Фейри?

Еще один хороший вопрос. Вот только хорошего ответа у меня нет.

Я не могу ей рассказать, что не разделяю их. Я презираю всех. Ну, почти всех. Есть еще четырнадцатилетняя рыжеволоска с умом как бриллиант.

— Если ты спрашиваешь, прикрою ли я твою спину, девушка, то да, прикрою.

Она прищуривается, вглядываясь в меня. Выйдя из «Честера» мы останавливаемся в кругу света. В три часа дня небо пасмурное как при сумерках. Я вдруг вижу нас со стороны: стройная с утонченными чертами лица молоденькая девчушка в длинном черном кожаном плаще, руки в боки смотрит на Горца, превращающегося в Темного Принца. Картина та еще. Я должен быть симпатичным двадцатидвухлетним студентом колледжа с убийственной улыбкой и блестящим будущим впереди. Мы бы вместе строили планы и сражались за лучшее будущее. Эта сторона моей личности будет оберегать ее. Постарается не допустить, чтобы кто-то сделал с ней то, о чем нашептывает голос в моей голове. То, что сделает любой Невидимый, поймав ее без меча. То же, что желает сделать и часть меня. Меня наполняет ярость. На них. На себя. На всех.

— Ты никогда не расстаешься с мечом, верно?

Она отшатывается на шаг, прижимая руки к ушам.

— Чувак, я прекрасно тебя слышу. Нет нужды так орать.

Я и не знал что кричу. Но многое выходит по-другому, чем думаю.

— Прости. Я просто хочу сказать, ты ведь понимаешь, что случится если кто-то из Невидимых поймает тебя. Правда?

— Такого никогда не случится, — самодовольно изрекает она.

— С таким отношением — случится. Страх это разумно. Страх это хорошо. Он держит тебя в тонусе.

— Че серьезно? Потому что я думаю, что это простая трата времени. Готова поспорить, что ты ничего не боишься, — говорит она с восхищением.

Каждый раз, когда смотрюсь в зеркало.

— Вообще-то боюсь, что ты замешкаешься, оступишься, и один из них схватит тебя. И тут же прикончит.

Она склоняет голову, и, сощурив глаза, вглядывается в мое лицо. Теперь немногие люди смотрят так прямо. В любом случае, недолго.

— Может, ты все еще не Принц Невидимых. Может, нам удастся, ну, как-то объединиться.

— Что ты задумала?

— Я планирую закрыть «Честер». Сжечь его. Уничтожить.

—  Зачем?

Она резанула меня полным презрения и недоверия взглядом:

— Ты видел их там! Этих долбаных монстров! Они ненавидят людей. Они используют их, жрут и убивают. А Риодан с его людьми позволяют им это!

— Ну закроем мы это место, сровняем его с землей и что дальше. Они просто найдут себе новое место.

— Не найдут, — напирает она — Они повытаскивают свои бошки из задниц. Почувствуют аромат кофе из кофеварки и прозреют, что мы их спасли!

Меня наполняет буря приторно-сладких, как траурные лилии эмоций, растекаясь по языку одновременно таким знакомым и тошнотворным привкусом. Она жесткая, умная, талантливая, хладнокровная убийца, какой ей и нужно быть.

И такая наивная.

— Они в «Честере», потому что хотят быть в «Честере». Не заблуждайся на их счет, девушка.

— Ни в коем. Долбаном. Случае.

— В любом, долбаном, случае.

— Они запутались!

—  Они точно знают, что делают.

— А я думала, ты — другой, но нет. Ты абсолютно такой же, как и Риодан! Такой же, как все они. Готов списать в расход всех этих людей. Ты не видишь, что некоторых людей надо спасать.

— Это ты не видишь, что большинство людей уже поздно спасать.

— Никогда не поздно! Для любого! Когда бы то ни было!

— Дэни, — ласково произношу я ее имя, наслаждаясь той болью, которую она во мне вызывает.

Затем разворачиваюсь и ухожу. Мне тут нечего делать.

— Так вот значит как? — кричит она мне вдогонку. — Не станешь помогать мне в борьбе? Гады! Овцы! Вы все огромные жирные сраные овцы, трясущие своими огромными жирными сраными овечьими задницами!

Она слишком молода. Слишком невинна.

Слишком человечна. Для того, кем я становлюсь.

 

ПЯТЬ

Наш дом – самый прекрасный дом

[12]

— Проголодалась? — спрашивает Танцор, пока я с грохотом захлопываю за собой дверь и бросаю на диван свой рюкзак и MaкНимб.

— Умираю с голоду.

— Супер. Я как раз с утра затарился хавчиком.

Нам с Танцором нравиться «затариваться», иными словами грабить. Когда я была маленькой, то мечтала, чтобы меня забыли в универмаге после его закрытия, где вокруг ни души, что значило — теперь это все мое.

Таков мир на сегодня. Если ты достаточно силен, чтобы смело шагать по улицам, и имеешь яйца, чтобы заходить в темные магазины, все, что можешь унести — твое. Первое, что я сделала, когда рухнули стены — совершила налет на магазин спорттоваров, где до отказа смогла набить спортивную сумку кроссовками. Так быстро я их прожигаю. 

— Я надыбал консервированных фруктов, — хвастает он.

— Ого! — Их все труднее и труднее достать. На полках магазинов полно просроченных продуктов. — Персики? — с надеждой спрашиваю я.

— Какие-то странные маленькие апельсины.

— А, это мандарины.

 Не то чтобы я от них фанатею, но это лучше, чем ничего.

— А вот глазурь для мороженого.

Мой рот резко наполняется слюной.

Больше всего я скучаю по молоку и всему, что можно из него изготовить. Не так давно двумя графствами западнее у кого-то было три молочных коровы, до которых не добрались Тени, но другие люди попытались их выкрасть и в итоге они перестреляли друг друга. В том числе и коров. На кой хрен это делать! В коров-то за что? Все молоко, масло и мороженое навсегда ис-чез-ло из нашего мира! Я начинаю хихикать, доводя себя до истерического хохота. А когда вижу стол и количество хавки на нем, ржу еще громче.

— Ожидается армия?

— В лице одного человека. Уж я-то знаю твой аппетит.

Его это восхищает. Иногда он просто сидит и смотрит, как я хомячу. Раньше меня это бесило, но теперь нет.

Я уничтожаю весь этот праздник, потом мы отправляемся на диван и смотрим фильмы. Танцор протянул кабель от самого тихого генератора, который я когда-либо видела. Он умный. Он пережил падение стен без какой-либо супер силы, без семьи и друзей. Ему семнадцать, и он одинок в этом мире. Ну, вообще-то, у него есть семья, но они где-то в Австралии. С  распространившимися повсюду дрейфующими Межпространственными Фейрийскими Порталами, самолеты не летают, и никто не рискнет выйти на корабле, поскольку это верный способ погибнуть.

Если они уже не погибли.

Наряду с почти половиной населения мира. Я знаю — он думает, что они мертвы. Мы не разговариваем об этом. А знаю я это потому, что он не затрагивает эту тему.

В Дублин Танцор приехал присмотреться к физфаку Тринити колледжа, пытаясь определиться, где хотел бы пойти в аспирантуру, когда пали стены, отрезав его от семьи и оставив совсем одного. Пройдя домашнее обучение с кучей репетиторов и с самым выдающимся, каким я только видала умом, он закончил программу колледжа полгода назад. Свободно владеет четырьмя языками и еще на трех-четырех может свободно читать. Его предки филантропы, и по старым меркам супербогаты. Его отец был кем-то вроде посла, а мама медиком, посвятившим все свое время организации бесплатной медицинской помощи странам третьего мира. Танцор рос по всему миру. Я с трудом могу представить такой тип семьи. И просто не верится, как хорошо он умеет приспосабливаться. Это впечатляет.

Иногда, когда он не видит, я наблюдаю за ним. Вот только сейчас меня поймали с поличным.

— Думаешь о том, какой я горячий, Мега? — подначивает он.

Я закатываю глаза. Между нами нет подобной фигни. Мы просто тусуемся вместе.

— Кстати о горячем…

Я еще больше закатываю глаза, потому что если он, наконец, собирается начать говорить о том, как я похорошела с того момента, как Серая Женщина отняла мою красоту а потом же в трое крат и вернула, то я умываю руки. Он до сих пор не прокомментировал этого. И меня все устраивало. Танцор…  он и в Африке — Танцор. Он моя безопасная гавань. Где нет давления. Мы всего лишь два подростка в этом гребаном мире.

— …попробуй немного горячей воды. Мега, ты просто ходячий кошмар. Я починил душ, а ну марш отмываться.

— Так, чутка кровяки…

— Ага, целое ведро. Или скорее два.

— …да парочка синячков.

—  Выглядишь как грузовиком перееханная. И вдобавок воняешь.

— Не гони, — возмущаюсь я, — я бы знала. Это у меня супернюх.

Он косится на меня:

— Мега, кажется у тебя в волосах кишки.

Меня охватывает отвращение. Небось зацепило, когда удирала от туда. Я тянусь к голове и вытягиваю из своих кудряшек длинный слизкий ошметок.

С омерзением уставившись на него, я задумалась, а не стоило ли мне обкорнать волосы покороче, или напяливать все время бейсболку. Потом поднимаю взгляд на Танцора, он смотрит с таким выражением на лице, будто собирается облевать меня печеньками и вдруг мы взрывается от хохота.

Катаясь по полу, мы от души ржем до колик, держась за бока.

У меня в волосах кишки. В каком мире я живу? Хотя, я всегда была не такой как все, и видела вещи, которые даже и не снились другим. Никогда не думала, что буду вот так сидеть на диване, в реальном бомбоубежище под землей, с камерами видеонаблюдения, люками, в окружении мин-ловушек, зависать с семнадцатилетним (секси!) гением, который следит за тем, чтобы я ела что-то более полезное, чем протеиновые и шоколадные батончики (говорит, я не получаю достаточное количество витаминов и минералов, так необходимых для крепких костей) и знает, как починить душ в Дублине после падения стен.

И в шахматах ему тоже нет равных.

Он ставит фильм на паузу, давая мне время принять душ. По дороге в ванну я прихватываю собой чистую одежду, чтобы после переодеться.

Это хата Танцора, не моя. Но для меня он хранит запасные шмотки, на случай, если я завалюсь. Как и у меня, у него полно тайников. В этом городе, чтобы увеличить шансы на выживание приходится крутиться, и, уходя тщательно приводить за собой вещи в порядок, чтобы определить, не вторгался ли кто на твою территорию, пока тебя не было. Таков уж этот жестокий мир. Люди убивают друг друга за молоко.

Горячая вода льется целых четыре блаженных минуты. Я промываю волосы, заматываю их полотенцем и внимательно изучаю свое лицо в запотевшем зеркале. Имя мне — Синячище. Последовательность мне известна: черный превратится в фиолетовый, фиолетовый в зеленый, затем на какое-то время буду иметь видон больного желтухой. Я смотрю сквозь синяки. Смотрю на свое отражение, не отрывая глаз. День, когда ты отводишь взгляд, становится днем, когда ты начинаешь терять себя. Я не намерена терять себя. Ты тот, кто ты есть. Смирись с этим или меняйся.

Я отбрасываю полотенце, пальцами расчесываю волосы, натягиваю джинсы, футболку и рассматриваю пару военных ботинок, подогнанных мне Танцором. Сказал, что их подошвы не сотрутся так быстро. Решаю дать им шанс.

Я прихватываю свою миску с маленькими апельсиновыми дольками по пути обратно к дивану, со щелчком открываю банку крема зефира со сливками и намазываю его сверху, затем покрываю все это толстым слоем шоколада.

Мы с Танцором приступаем к делу. Он заново запускает фильм, пока я раскладываю игровую доску. В прошлый раз он надирал мне задницу в Го-Бэнг в течение многих часов, заставив капитулировать, но сегодня мой день. Я даже великодушно согласилась пропустить второй ход, когда выиграла поле для начала игры.

Я делаю то, чего не делала уже в течение длительного времени — позволяю себе расслабиться и потерять бдительность, опьянев от фруктов и зефира со сливками и от радости победы в Го-Бэнг. Я всю прошлую ночь пробыла на ногах, а мой день был долог и насыщен событиями.

Кроме того, убойные мины-ловушки, установленные Танцором вокруг его логова, почти так же хороши, как и мои.

Я сбрасываю свой рюкзак и засыпаю на его диване, подсунув под щеку кулак с зажатым в нем мечом.

Не знаю, что меня разбудило, но что-то выдернуло меня из сна, открыв глаза и подняв голову, я осматриваюсь.

Меня окружают громадные страшные мужики.

Я моргаю, стараясь прояснить картинку. Получается с трудом, учитывая, что глаза еще более припухли, чем после сна поутру.

До меня смутно начинает доходить, что я нахожусь в центре круга нацеленных на меня стволов.

Я резко сажусь и только собираюсь перейти в стоп-кадр, как чья-то рука с такой силой швыряет меня обратно, что за моей спиной трещит деревянный каркас.

Я пытаюсь рвануть вверх — и снова отброшена обратно.

Один из мужиков смеется.

— До мелкой все никак не доходит, когда нужно остановиться.

— Научится.

— Ставлю на кон свою задницу, что так и будет. Если он позволит ей жить.

— Бля буду, не позволит. Только не после того, что она вытворила.

— Дэни, Дэни, Дэни.

Я вздрагиваю, потому что никогда еще не слышала, чтобы кто-нибудь так ласково произносил мое имя. Словно со всей нежностью поглаживая всю меня.

Он возвышается надо мной, скрестив на груди руки; покрытые шрамами предплечья темнеют на фоне завернутых рукавов накрахмаленной белой рубашки. На обоих запястьях поблескивают тяжелые серебряные браслеты. Как обычно, свет — позади его головы.

— Ты же не думала, что я это так и оставлю, — говорит Риодан.

 

ШЕСТЬ

Я разорву сковавшие меня цепи

[14]

— Боль вообще забавная вещь, — произносит Риодан.

Я молчу. Мне требуется вся моя энергия, чтобы оставаться в вертикальном положении, несмотря на удерживающие меня цепи. Я где-то в «Честере», в помещении с каменными стенами. Под собой, подошвами ног, я ощущаю ритмичное биение басов. Если бы не мои суперчувства, я бы вообще не смогла ничего уловить. Из-за столь слабых вибраций, я понимаю, что нахожусь под клубом в части куда глубже доступной широкой публике, вероятно, в самом низу этого сооружения. А это означает, что вчерашний взрыв не нанес нижним уровням тотального ущерба, как я надеялась.

Конвоируя меня сюда, они нацепили мне на голову мешок. Где бы я не находилась, они не хотели, чтобы мне удалось найти путь обратно. Размышляя логически, получается, что они планировали оставить меня в живых. Вы не наденете мешок на голову тому, кому белый свет заказан.

Одинокая тусклая лампа освещает помещение позади Риодана… или, скорее, пытается это сделать. Света едва хватает, чтобы разглядеть его, стоящего в трех метрах от меня.

— Одних людей она ломает, — продолжает он, — погружает в апатию и отчаяние, откуда они уже никогда не выкарабкиваются. Такие люди всю свою жизнь ждут, что кто-то придет и спасет их. — Он движется в странной текучей манере — не стоп-кадром, но и не заторможенными человеческими движениями — словно рябь из мышц от порывов ветра. Затем  останавливается передо мной. — А другие… что ж, они не уходят боли и ран. Они от нее свирепеют. И громят все, что попадется на их пути, в том числе и источник страдания. Однако, это приводит  к определенному ущербу.

Я опускаю голову, чтобы он не заметил пляшущих в моих глазах чертиков:

— Пф-ф. Я тебя умоляю. Если бы меня кто заставил страдать, ему бы мало не показалось. Но такие еще не родились.

Он обеими руками отбрасывает волосы с моего лица, скользит ладонями по щекам. Мне приходится сосредоточиться, чтобы не выказать дрожь. Поднимает мой подбородок. Я выдаю ему ослепительную сто-Мегаваттную улыбку.

Мы смотрим друг другу в глаза. Вот уж хрен я первой отведу взгляд.

— И тебе нисколько не было больно, когда твоя же собственная мать запирала тебя как пса в клетке, забывая о твоем существовании, сбегая с очередным из бесконечной вереницы любовников.

— Kaкое у тебя буйное воображение, однако.

Он ближе к корням сжимает в кулак мои волосы, чтобы помешать мне отвести взгляд, как будто, меть его, я собиралась. Когда он залезает в один из карманов моего плаща и вытаскивает «сникерс», мой рот наполняется слюной. Я так ожесточенно сражалась с Риоданом и его шайкой в берлоге Танцора, что просто выжала из себя все соки. Я воображаю, что мой позвоночник — это черенок метлы, и только поэтому не обвисаю на удерживающих меня у стены цепях. Воображение — это игра, в которой я давно преуспела.

Он срывает зубами его обертку. Я чувствую запах шоколада, и у меня адски сводит живот.

— Сколько раз ты сворачивалась калачиком в этой клетке с ошейником на шее и ждала, задаваясь вопросом, вспомнит ли она о тебе в этот раз; гадая, что убьет тебя раньше: голод или обезвоживание. Ведь так уже было не раз… иногда она оставляла тебя на целых пять дней. Без еды и воды. Ты спала в собственных…

— Ты сейчас же заткнешься.

— Когда тебе было восемь, она умерла, пока ты была заперта. Ровена не искала тебя всю неделю.

Вот и краткое подведение всей истории. Я снова молчу. Да и что тут добавить. В этой клетке все просто. И беспокоишься всего о паре вещей: либо ты выберешься из нее либо нет. Если выберешься, то беспокоиться не о чем. А если нет, пока ты в ней, ты выбьешь все дерьмо из всего окружающего.

— Иногда, ее дружки забавлялись с тобой.

Такого не было. Никогда. Я девственница и серьезно к этому отношусь. В один прекрасный, особенный день я лишусь невинности, но не раньше, чем когда буду готова. Не собираюсь коллекционировать фан-мать-вашу-тастичные опыты, чтобы компенсировать дерьмовое детство. Вот почему я хотела подарить свою девственность В'лейну или, возможно, Бэрронсу, когда достаточно повзрослею для этого. Кому-то выдающемуся. Я хочу, чтобы мой первый раз произошел с кем-то, кто сделает эту ночь незабываемой.

— Мы сейчас как бы обмениваемся философскими замечаниями, Риодан? Если так, то вот одно из моих: Пошел ты на хрен. Прошлое в прошлом.

— Это травмировало тебя.

— Все прошло, исчезло, забыто. И не имеет никакого значения, — говорю я.

— Тебе никогда не убежать от него.

— Я убегаю даже от ветра.

— Рана, которую ты игнорируешь, никогда не затянется. Ты так и будешь продолжать истекать кровью и даже не поймешь, почему. В один критический момент это совсем ослабит тебя, когда нужно будет оказаться предельно сильной.

— О, я все поняла! Ты собираешься заболтать меня до смерти. Уж лучше убей меня. И покончим на этом. Но используй что-то быстрое и эффективное. Может цепная пила. Или граната.

Он касается моей щеки:

— Дэни.

— Не пойму, Риодан, тебе меня жалко, что ли? Я не нуждаюсь в жалости. А я-то думала, ты куда жестче.

Его большой палец касается моих губ, затем он одаривает меня до странности непонятным взглядом. Я бодаю головой его руку.

— Думаешь, что можно приковать меня к стене, а потом стоять здесь и втирать мне, почему это хорошо, что я такая, какая есть? Потому, что именно из-за всего того дерьма, которое мне пришлось пережить в детстве, теперь все в порядке, потому что я стала такой? Алё, у меня нет проблем с тем, какой я стала. Я — это я, и меня это вполне устраивает.

— Ровена сделала так, чтобы ты убила своего первого человека, когда тебе было девять.

С каких хренов ему это известно?! Она обставила все это игрой. Сказала, что хочет посмотреть, удастся ли мне промчаться и плеснуть молока в чашку с хлопьями Мэгги, так чтобы та меня не заметила. Естественно, мне удалось. Мэгги так там и скончалась, сидя за завтраком. Ро сказала, что это простое совпадение, что она была слишком стара, и у нее случился сердечный приступ. Когда мне было одиннадцать, я докопалась до истины. Ро ненавидела Мэгги за то, что та подбивала ши-видящих избрать другую Грандмистрисс. Я обнаружила это в одном из дневников старой ведьмы. Старуха конспектировала все, что делала, думая, что в один прекрасный день она будет увековечена, и люди захотят прочесть ее личные воспоминания. Все эти дневники сейчас у меня, сныканы в надежном месте. Я отравила Мэгги в тот день молоком, подлив ей его в чашку. И делала еще много чего, что также не понимала.

— Ключевые слова здесь: Ровена сделала так. Я давно уже это пережила.

— Забавно, твоя речь меняется, детка. Становится как у взрослых.

— Да ладно, — фыркаю я.

— Ты станешь крепким орешком.

— Даю подсказку: слово «крепкий» нужно заменить на «неподступный».

Он снимает обертку со «сникерса» и предлагает мне откусить.

Я отворачиваюсь. Не собираюсь есть, как какая-то заточенная в неволе зверушка.

— Когда мы найдем твоего маленького дружка, ты передумаешь.

Напряженный узел в моих кишках ослабевает, и от облегчения я едва не сползаю вниз, но напрягаю ноги в коленях и продолжаю стоять. Риодан сказал когда мы найдем, а это означает, что он еще не у них. Я не стану с ним связываться, пока отсюда не выскользну. Я боялась, что Танцор у них. Должно быть, он ушел, пока я спала. Он иногда уходит на несколько часов, пока не почувствует, что хочет вернуться. Я не всегда могу найти его, когда пожелаю. Иногда мы не видимся по нескольку дней. Хорошая новость в том, что где бы Танцор сейчас ни был он в безопасности. Они до него не добрались, заполучив лишь меня. С этим дерьмом я могу справиться. Не одну собаку уже съела на этом. Танцор… ну, до падения стен, он жил сказочной жизнью. И я никак не хотела, чтобы он имел дело с этими челами.

— Он не мой дружок.

— До каких пор, Дэни, ты будешь вынуждать меня держать тебя здесь?

— До тех самых, пока до тебя, наконец, не допрет, что это бессмысленно.

Он едва заметно улыбается и поворачивается прочь от меня. В дверях он останавливается и кладет свою руку на выключатель, словно предлагая мне выбор. Как будто все, что мне нужно сделать — это бросить ему взгляд, в котором будет читаться: Пожалуйста, не оставляй меня в темноте — и он не станет.

Я показываю ему «средние пальцы», что смотрится круто со скованными-то над головой руками.

Он оставляет меня в темноте без меча.

А мне пофиг.

Я знаю Риодана. Если кто и убьет меня, то только он. Это означает, что это место он сделал защищенным от Теней и Фейри — иначе он бы никогда не оставил меня здесь вот так.

Я голодна и измотана. Я закрываю глаза и играю в старые игры сама с собой — те, в которые наловчилась играть еще в детстве.

Я представляю, что у меня в желудке разрастается, заполняя его гигантская теплая губка, мягко и бережно впитывая бурлящую кислоту от дикого голода. Я воображаю, как растягиваюсь в уютной мягкой кровати в абсолютно безопасном месте, где никто не сможет причинить мне вред.

Повиснув на застегнутых вокруг моих запястий кандалах, я засыпаю.

— Дэни, ты хот представляешь, что теперь будет? — спрашивает Мак.

Открыв глаза, я прищуриваюсь сквозь маленькие щелочки, и стону. TП здесь, стоит прямо передо мной.

Я провожу быстрый осмотр. Копья не видно, но я знаю, что оно где-то на ней. Она без него никуда не выходит.

— Так не честно, — выдыхаю я. — Ты не можешь убить меня вот так, пока я прикована. Чувиха, дай мне, по крайней мере, фору. Освободи меня. — Я не хочу с ней сражаться. Но могу сбежать. Я могу бегать от ТП до конца своих дней.

— Как же так, Дэни, — продолжает она. — Ты должна была знать, что убивая всех этих Эльфов на глазах у тысячи свидетелей, это занесет тебя в черный список всех людей и Фейри имеющих хоть какую-то власть в этом городе, и в первую очередь Риодана и его людей. Ты пыталась стать самой разыскиваемой персоной Дублина?

— Ну, не так, как ты в свое время, и, к тому же — ты выжила.

— У меня за спиной был Бэрронс. Ты профукала свою потенциальную версию Бэрронса.

Я намеренно туплю:

— Кристиана МакКелтара? Он на меня не зол.

— Риодана.

— Риодан — не Бэрронс, и никогда им не будет!

— Согласна. Но он мог бы прикрыть твою спину, если бы ты позволила. Вместо этого, ты не только грубо пошла против него, ты поставила его в положение, когда он вынужден тебя наказать. Ты на глазах у всего города бросила ему вызов. Дэни, Дэни.

— На чьей, мать твою, ты стороне? И почему до сих пор еще меня не прикончила?

— Мне и не нужно. Весь город выстроился в очередь, ожидая расправы. Дэни! Дэни!

— Сначала пускай поймают. И чего это ты произносишь мое имя таким тоном?

— Очнись. Тебя уже поймали, — говорит ТП. — Я знаю, что далеко не глупа. Так что же ты такое творишь? Дэни! Дэни!

— То же, что и всегда. Придерживаюсь своего мнения. Не отступаю. Даже если у меня нет ответов на все вопросы, и не могу предсказать, как из этого выпутаюсь и чем поплачусь.

Я все еще ожидаю копье в своих кишках, но вместо этого ТП улыбается и говорит:

—  Придерживайся этой мысли.

—  Очнись, Дэни!

Мое лицо обжигает, словно кто-то врезал меня по нему. Прищурившись, я открываю глаза, хотя думала, что они уже были открыты.

Передо мной стоит Джо. Моя щека пылает. Потереть бы ее, да вот только прикована я.

— А куда подевалась ТП? — спрашиваю я немного ошарашенная.

— Чего? — не поняла Джо.

Я облизываю губы, или, вернее, пытаюсь. У меня во рту такой сушняк, что даже движение языка не делает никакой разницы. Моя нижняя губа была разбита и теперь покрыта коркой запекшейся крови. В затылке пульсирует тупая боль. Видать мимоходом саданулась обо что-то, или словила по голове, когда боролась с риодановскими бугаями.

— Прости, что ударила тебя, просто я боялась, что ты… о-ох, Дэни! Что он с тобой сделал? Да он же тебя избил! А тут еще я тоже ударила! — Она выглядит так, словно сейчас заплачет. Она осторожно прикасается к моему лицу, и я вздрагиваю.

— Не трогай!

— Я убью его, — шепчет она, и что-то в произнесенных ею словах поражает меня. Когда это она успела превратиться в такую кровожадину, прям, как я?

Я пытаюсь осмыслить, была ли ТП сном, или Джо, или они обе. На меня, бывают, находят самые странные сны. Хотя если бы TП на самом деле была здесь, то не пыталась бы дать мне совет. Мне сразу следовало догадаться, что это был сон хотя бы потому, что она не захотела прикончить меня.

— Я налетела на него, — говорю я ей. — Как при аварии. Дважды. Вот почему мое лицо так избито. — Ну, по большей части, это — главная причина.

— Ты защищаешь Риодана? Посмотри, что он с тобой сделал! Дэни, он тебе мозги промыл? Ты заработала?

— Какое, на хрен, к чему-либо из этого имеет отношение Стокгольм? Разве это не какой-то город в Швеции?

Она обворачивается вокруг меня своими руками, занимая все мое личное пространство. Это знаете ли неудобно с моими-то прикованными над головой руками, и прикованными к полу ногами. Она как приклеилась ко мне, и мне никак не удается от нее избавится, потому что я зафиксирована.

— Чувиха! — Извиваясь всем телом, я пытаюсь пошевелить плечами, чтобы ее стряхнуть. Она упорно продолжает за меня цепляться. — Ты чё это?

Когда она, наконец, отстраняется, я понимаю, что она плачет. Неужели я так хреново выгляжу.

— Зачем ты это делаешь? — Она всхлипывает и вытирает нос тыльной стороной ладони. — Мы уже сотню раз это обсуждали, и я все никак не пойму. Ты не просто помахала красной тряпкой перед быком. Ты потащилась прямо к нему, ударила его по морде, а потом пыталась станцевать на его рогах. Дэни, о чем ты только думала?

Я вздыхаю. Люди склонны задавать идиотские вопросы. Иногда вы не думаете. А просто действуете. Некоторые моменты слишком дорогого стоят, чтобы струхнуть. Играешь — плати. Я никогда не отказываюсь платить по счетам.

Я с подозрением оглядываю ее. Джо не может быть здесь. Только не в «Честере».

— Ты не настоящая, — говорю я.

Она щупает мой лоб.

— У тебя лихорадка.

Знаю. Я вся покрыта потом и трясусь от озноба. Меня всегда лихорадит, если сильно проголодаюсь. Еще одна долбаная слабость. Так много суперпотребностей. Так много ограничений. Не хочу, чтобы люди знали о них.

— Должно быть, просто простудилась, — отмахиваюсь я. У меня есть хавчик, распиханный по всем карманам, но с прикованными над головой руками, мне до него не добраться, чтобы хоть намного заморить червячка. — Достань протеиновый батончик из моего кармана и накорми меня им. — Если все это не глюки я снова наберусь сил и температура моего тела придет в норму. А если это всего лишь сон, по крайней мере, погрежу о вкусе еды. В любом случае ничего не теряю и останусь в выигрыше. — Не думаю, что ты где-то поблизости видела завалявшийся ключ от этих наручников? — интересуюсь я без всякой надежды. Риодан далеко не небрежный.

Четыре протеиновых батончика спустя я понимаю, что не сплю. Моя голова все еще пульсирует, но начинает проясняться. ТП была не реальной.

Реальная — Джо.

Она рассказывает мне, что повсюду распространяется слух о том, что я в одиночку расправилась в «Честере» с кучей Фейри, после чего неторопливой дерзкой походкой вышагала оттуда под ручку с Темным Принцем. Марджери настаивала на том, что меня убил Темный Принц, и убедила многих ши-овец написать, что меня больше нет, что я заняла место Ровены, навеки осрамив свое имя.

Кэт видела все иначе. Она провела собственное небольшое расследование, прежде чем сделать свое заключение. По словам очевидцев, тот «принц», что вывел меня, был без ошейника. У всех Темных Принцах на шее были беспрерывно меняющиеся светящиеся, словно радиоактивные серебряные ожерелья. Которые, кажется, являются их неотъемлемой частью, как татуировки и крылья. Это сказало Кэт все, что ей требовалось знать: если на принце не было вихрящегося ошейника, должно быть, тот, кто вывел меня из клуба — это Кристиан.

Не знаю, как ей удалось проделать подобное дедуктивное умозаключение, но я рада, что она это сделала. Кэт отправила в «Честер» на мои поиски группу девушек, понимая, что по мою душу уже пришел и захватил Риодан.

Я поражена быстротой ее действий. Может быть, Кэт делает все верно благодаря ши-видящим.

— Как она так быстро допетрила, что я пропала?

— Ты пропала три дня назад, Дэни.

Просто нет слов. Неужели я здесь уже три дня болтаюсь на цепях? Неудивительно, что я так проголодалась.

— Как тебе, блин, удалось меня разыскать? Я думала, что нахожусь в каких-то катакомбах под «Честером» или чем-то подобном.

— Так и есть. Я видела Риодана, выходящего из потайного лифта в стене рядом с Ретро-клубом. Дверь осталась приоткрытой, вот так я и проскользнула внутрь, пока никто не смотрел.

Я закрываю глаза и вздыхаю.

В этом заявлении фигурировали три ошибки.

 Первая: Риодан никогда не позволит увидеть, если не хочет.

 Вторая: Двери этого места не остаются слегка приоткрытыми.

 И третья: Никто не проскользнет в них незамеченным.

Единственной возможностью Джо увидеть выходящего из лифта Риодана это то, что он ей позволил.

Значит за последние три дня, он так и не разыскал моего «маленького дружка». Зато уверен, что нашел кого-то, кого можно использовать против меня.

На обратной стороне своих век, как на экране, я вижу в цепях и избитую Джо.

Риодану даже не пришлось покидать свой клуб. Он просто сидел и ждал того, кто явится за мной первым.

Я открываю глаза.

— Сваливай отсюда, Джо, — шиплю я. — Сейчас же.

— Никто никуда не «свалит», — подает голос Риодан, делая шаг из тени.

 

СЕМЬ

Я рассыпаюсь на осколки

[16]

Меня до смешного просто сломать, если  знать на какие кнопки давить.

Если вы хоть раз читали комиксы, то знаете, что у всех супергероев самое слабое место — общество, которое они защищают.

Джо — часть моего общества. Дело в том, что любая прикованная рядом со мной ши-блеющая, способна заставить меня  петь на иной лад. Ну, может, кроме Марджери.

А что, возможно, и она тоже.

Самое сложное — это осознавать, что я выдержу больше, чем остальные. Как тот дурацкий рекламный кролик по телику, если начну бить в барабан, то так и буду барабанить до посинения. Все продолжать и продолжать. И не выдохнуться.

Что для других нереально. Они так и валятся замертво.

Кроме того, мне не страшен затянувшийся сон. Я полагаю, что это — еще одно приключение.

Я пытаюсь уломать Риодана расковать Джо.

Он не слушает.

Джо просто взбесилась, когда он ее схватил. Кричала, визжала, и дралась. Я даже, вроде как, осталась впечатлена ее махачем.

Она видела, как рушится Дублин на Хэллоуин. Видела, как ее подругой, Барб, завладела «Синсар Дабх» и та, одержимая ею, как озверевшая банши, подняла пулемет и капитально прорядила наши ряды. Да еще и жить ей теперь приходилось в мире, где прежде, чем надеть боты, нужно хорошенечко их потрясти, дабы удостоверится, что не будешь сожранной Тенями быстрее, чем сможешь вякнуть «О, черт» — думаю, от всего этого и снесло Джо крышняк.

Раньше она была такой же, как Кэт — вся из себя уравновешенная и осторожная при принятии решений, и резкого словца не дождешься.

— Я убью тебя, ты ублюдок, отвали от меня! — плюется она — Отпусти! Убери от меня свои лапы, сукин ты сын!

Риодан приковывает ее рядом со мной. Джо пытается освободиться, но она — как муха, бьющаяся об оконное стекло, все норовя выбраться наружу. Когда и так ясно, что ей этого не добиться.

Я зыркаю на нее:

— Какие еще будут блестящие идеи, Джо? Попробуй в следующий раз принеси пару младенцев для пыток.

Она яростно дергает свои цепи. Мы прикованы к каменной стене.

— Удачи в этом. — Если я со своей суперсилой не смогла их разорвать, то у нее просто нет шансов. Похоже, на железо наложены какие-то заклинания. Думаю, у него тут все заколдовано. Хотела бы я знать, где он всему этому научился, чтобы подписаться на ускоренный курс. Если я здесь уже три дня, то должна бы быть грязнее, чем сейчас. Как он удерживал меня без сознания все это время? Ввел в какой-то транс? Мне реально нужно в сортир.

— Я пыталась помочь, — выдыхает она.

— Тогда просто жахнула бы бейсбольной битой меня по башке. Чтобы избавить от страданий. — Я могла бы продержаться вечность, пока она не пришла и не преподнесла себя Риодану на блюде в качестве орудия против меня.

Риодан стоит перед нами, ноги широко расставлены, руки скрещены на груди. Он большой парень. Интересно, она знает, что у него есть клыки. И вообще, что он такое. Любопытно, почему Джо так уставилась на него. Она ненавидит его.

Отбросив бессмысленное любопытство, я перехожу к сути. Откладывание дел в долгий ящик — третий пункт моего Списка Глупостей. Раз уж все равно находишься там, где тебе быть не хотелось, и делаешь, что тебе не хотелось, с той лишь разницей, что впустую тратишь время между этими периодами, когда все это время мог сделать что-то веселое. И что еще хуже, что ты все это время остаешься в стрессовом состоянии с паршивым настроением, когда можешь этого избежать. Если знаешь, что что-то все равно неизбежно — так сделай это, и покончи на этом. Двигайся дальше, ведь жизнь так коротка.

Если он начнет пытать Джо, я буду сломлена.

И я это знаю.

Как и он.

Следовательно, пытать ее — бесполезная трата времени. Его. Моего. Ее.

— Что ты собираешься со мной делать, Риодан? — спрашиваю я.

— Время покажет, Дэни.

— Чутка глуховат? Я сказала: чего тебе от меня нужно?

— Ты задолжала мне компенсацию.

— Чувак. Колючий кустик давно готов. Долго ты собираешься вокруг него скакать?

— Сколько живу, детка, но никогда еще не слышал, чтобы настолько коверкали английский язык.

— И сколько же? — спрашивает Джо.

Я зеваю, нарочито широко растягивая рот.

— Щаз начнут хоровод. А я буду кустик изображать. — И жестами показываю, словно у меня по всему телу торчат колючки.

Он задумчиво прищуривается. Будто не может решить, что со мной делать. Это нервирует. Вроде тут и так все понятно: он хочет нанять меня на работу. Понятное дело, он же не такой способный, как я, поэтому так и быть, я его выручу.

— Я исследую твою маленькую ледяную головоломку, Риодан. Я втисну это в верхние строчки списка моих приоритетов. Расковывай нас уже.

— Теперь все не так просто. Ты, блядь, все так усложнила, решив публично бросить мне вызов. Кто делает это — не жилец.

— Пока дышу — замечаю я.

— Можно воздержаться от всех этих «блядей» при ней? Ей едва тринадцать исполнилось, — вставляет Джо.

— Четырнадцать, — раздраженно поправляю я.

— Мои люди хотят твоей смерти. Они настаивают на драматичной казни прямо здесь, в клубе. Говорят, что это единственный способ, успокоить покровителей Честера.

— Всегда мечтала о славе, — вздыхаю я. — Может нам стоит запустить парочку фейерверков, как думаешь? Вроде, на старой заправке в  О'Клер они еще должны были остаться.

— Никаких казней, — возражает Джо. — Она всего лишь ребенок.

— Никакой я тебе к хренам не ребенок. Думаю, что еще при рождении я уже такой не была.

— Я сказал им, что ты можешь оказаться полезной, — продолжает Риодан, — что я могу тебя контролировать.

Я свирепею и громыхаю цепями. Никто меня не контролирует. Никто.

— Они говорят, ты никогда ни перед кем не отчитываешься. Даже Бэрронс против меня.

Кто бы сомневался, что ТП попросит его передать Риодану прикончить меня. Или позволить ей сделать это самой.

— Восемь против одного, — заключает он.

— Восемь против двоих, — встревает Джо. — А если учесть ее сестер ши-видящих — а тебе бы лучше учесть — то это — восемь против тысяч.

— Ваша численность серьезно сократилась за последнее время, — говорит Риодан.

— По всему миру нас более двадцати тысяч.

— Не знала, — говорю я, обращаясь к Джо. — Интересно с чего бы?

Затем повернувшись к Риодану, обращаюсь к нему: 

— Чувак, прикончи меня или освободи.

— Если убьешь ее, — шипит Джо, — пожалуй, вызовешь гнев каждой ши-видящей в мире. Они откроют на тебя сезон охоты. Дэни — легенда среди нас. Мы не потеряем ее.

— Если я решу убить ее, — отвечает Риодан, — никто никогда не узнает, что случилось с вами обеими.

Я моргаю, и снова и снова мысленно проигрываю то, что сейчас сказала Джо, но не могу этим наслушаться.

— Че правда? Легенда? Я та, которая на устах всего мира? Скажи это еще раз! — Я горжусь собой. Я и понятия не имела об этом. В конце концов, может в моем теле еще осталось немного самодовольства. Я развязно выпячиваю бедро.

— Отпусти ее, — говорит Джо Риодану. — Я останусь вместо нее.

— Ни хрена ты не останешься! — взрываюсь я, позабыв о самодовольстве.

— Ты предлагаешь остаться. Прикованной. Со мной. В обмен на нее. — На губах Риодана играет улыбка.

— Если я останусь заложницей, она будет паинькой.

— Ни хрена ты не останешься! — повторяю я, потому что никто не отреагировал, например, повинуясь мне. Или, в конце концов, уделив мне хоть каплю внимания.

— Я не забыл, что ты сделала с моим мобильником, ши-видящая, — говорит Риодан.

— Ты сделал снимки наших владений. А это частная собственность, — парирует Джо.

— Ты на моей территории. Это частная собственность.

— Я ничего не снимаю. Я пришла, чтобы забрать то, что принадлежит нам. Кое-что, на что ты не имеешь никаких прав.

— Я не кое-что. И я не ребенок, — возмущаюсь я.

— Она не имела никаких прав убивать посетителей моего заведения. Ее предупреждали. Неоднократно.

— Ты же знаешь, как она слушает. Тебе не следовало приводить ее в клуб и оставлять без присмотра с мечом. Как ты мог оказаться настолько глуп?

— Ребьзя, харэ уже говорить обо мне так, словно меня здесь нет!

— Осторожней, ши-видящая, — предупреждает он Джо тихим голосом. Тихий голос от Риодана — совсем не хороший признак.

— Я предлагаю остаться вместо нее. Она — всего лишь ребенок.

— Я не ребенок! И она ни хрена не останется здесь. Никто не останется здесь! За исключением, возможно, меня!

— Ты понимаешь, что это будет значить, — говорит он Джо, как будто я не произвожу никакого шума, сражаясь со стеной и четырьмя цепями. — Если она сделает хоть один неверный шаг — ты труп.

Я чувствую, как от моего лица отхлынула кровь. Я всегда оступаюсь. Это моя вторая натура, второе имя после «Меги». Я просто не в состоянии не оступиться, не сделав неверный шаг. Это просто часть меня.

— Понимаю.

— Нет, не понимает! — кричу я. — Она не соображает, о чем говорит! Она понятия не имеет, что вы, челы, действительно делаете. Кроме того, она меня совсем не заботит. Можешь грохнуть ее. А можешь с таким же успехом и отпустить.

— Заткнись, Дэни, — рявкает Джо.

— Ты должна подписать заявление о приеме на работу, — обращается Риодан к Джо.

— Не подписывай, Джо! На нем наложены какие-то чары.

— Я здесь в качестве заложника или для приема на работу? — спрашивает Джо.

— Мне требуются официантки. Несколько из них…, — Риодан бросает на меня взгляд, — …пострадали на днях.

— Я не убивала людей.

— В двух из них было достаточно плоти Невидимых и, очевидно, ты не смогла их отличить, — поясняет Риодан.

«Я убила людей? Сколько Невидимых они сожрали?»

— Хочешь, чтобы я работала официанткой? — в ужасе выдыхает Джо, будто это хуже смерти. — Я пыталась обслуживать столы в средней школе. Я не могу. Я роняю тарелки. Я проливаю напитки. Я научный работник. Лингвист. Я живу своей головой. А не обслуживаю столики.

— Очень кстати, что у меня под рукой два заявления. — Риодан вытаскивает согнутый пакет бумаг из своего кармана.

— Почему два? Я не собираюсь обслуживать столики, — шиплю я враждебно.

— Я должна обслуживать Фейри? Принимать заказы и их выполнять? И подносить все к их столам? — У Джо никак не укладывается это в голове. Как для нее, так лучше уж оставаться прикованной к стене, чем обслуживать столики.

— И моих людей. Периодически, думаю, даже и меня самого. С улыбкой. — Он медленно оглядывает ее сверху донизу. — Тебе пойдет униформа. Так что, мы подписываем. — В типичной манере Риодана, не ставить ударение в конце вопроса. Он знает, что она подпишет. Он читает Джо, как раскрытую книгу.

Мои цепи гремят, когда я исступленно дергаю их со всей оставшейся у меня силой. Он не заставит Джо работать в детском подклубе. У нее такой же тип лица — утонченное нежное и хорошенькое — что она может носить очень короткие волосы, как сейчас, и при этом оставаться весьма соблазнительной. Даже эти дурацкие очки, которые она нахлобучивает себе на нос, когда читает, только добавляют ей шарма, потому что они придают ее чертам еще больше изящности. Она — что-то неземное. Она не станет носить коротенькие клетчатые юбчонки, облегающие белые блузки, гольфы, и детские туфельки. Она не будет делать то, что от нее ожидает он и его кобели! «Честер» может проглотить ее, как лакомый кусочек, и выплюнуть кровь и хрящи.

— Нет, Джо, — решительно говорю я. — Не смей.

— Подписываем, — отвечает Джо.

Он расковывает ее, протягивает ей «заявление» и ручку.

Она разглаживает его у стены и подписывает, даже не глядя.

Затем складывает его и протягивает обратно ему.

— Поднимайся на лифте тем же путем, каким и пришла. Там тебя будет ждать Лор. Он выдаст униформу. Приступаешь сейчас же. Твой приоритет — делать счастливыми моих покровителей. 

— Там тебя будет ждать Лор, — повторяет Джо. Она запускает руку в свои короткие волосы, и кидает на него такой взгляд, что даже меня удивляет, столько в нем было яиц. — Кажется, ты говорил, что твои парни рассчитывают с нами расправиться.

— Если не вручишь ему подписанное заявление, он так и сделает. И один совет: смотри, чтобы он увидел его сразу, как выйдешь из лифта.

— А как насчет Дэни?

— Она скоро поднимется.

— Она идет со мной и прямо сейчас, — не соглашается Джо.

— Никогда. Не указывай. Мне. Что. Делать. — Слова Риодана опять звучат обманчиво-мягко, и не знаю, как у Джо, но меня дрожь пробирает, когда он говорит таким тоном.

— Катись отсюда, ты тупая гребаная ши-овца! — взрываюсь я. — Со мной все будет в порядке. А было бы еще лучше, если бы ты здесь никогда не показывалась! — Теперь он владеет ей. Он наложил на нее какое-то заклинание. И это так бесит, что меня всю трясет.

После ухода Джо, Риодан подплывает ко мне, прям как по воде — в своей излюбленной, хоть и странной манере. В присутствии Джо он так не двигался. Он все делал в замедленном режиме, когда она была здесь.

Я вижу блеск серебряного ножа в его руке.

— Чувак, не надо меня резать. Я подпишу это сраное заявление. Просто дай мне уже эту чертову ручку. — Мне нужно отсюда выбраться и как можно скорее. Я должна спасти Джо. Она подставила себя под огонь ради меня. Я не могу этого вынести.

— Детка, когда ты научишься.

— Ты удивишься, узнав, чему я уже научилась.

— Возможно, ты сможешь молотить по паутине ногами и вырваться из нее, но с зыбучими песками это так не работает. Чем сильнее ты борешься, тем глубже засасывает. Сопротивление лишь ускоряет неизбежное погружение.

— Никогда не была побеждена. И никогда не буду.

— Ровена была паутиной. — Он прикасается к моей щеке рукой, в которой зажат нож. Серебряное лезвие в дюйме от моего глаза. — Угадай, что я.

— Огромный геморрой в моей заднице.

— Зыбучие пески. И ты танцуешь на них.

— Чувак, а к чему нож?

— Меня больше не устраивают простые чернила. Ты подпишешь мой контракт кровью.

— Мне казалось, ты сказал, что это заявление, — раздраженно огрызаюсь я.

— Так и есть, Дэни. В очень эксклюзивный клуб. Мой клуб.

— Он ничей.

— Подписывай.

— Ты меня не заставишь.

— Тогда Джо умрет. Медленно и мучительно.

— Чувак, о чем ты там бормочешь? Расковывай меня скорей и давай уже сюда это гребаное заявление.

Над моей шеей гильотина. Я слышу свист, рассекаемого ей воздуха. На блестящем лезвии выгравировано имя: «ДЖО». Краем глаза я вижу это, в каждом сделанном мною шаге. Это сводит меня с ума.

После того, как я подписываю его дурацкий контракт и получаю бумажное полотенце, потому что моя ладонь все еще кровоточит в том месте, где порезал ее, он позволяет мне уйти. Вот так просто. Расковал мою вторую руку и ноги, и предложил меня подлатать, на что я предложила отменный поцелуй-меня-в-жопу ответ, потом проводил к лифту и велел возвращаться в мою нынешнюю версию дома.

Я ожидала, что он скажет, что я должна перебраться в «Честер» так чтобы он мог отслеживать каждое мое движение, как это делал Бэрронс с М… ТП.

Я ожидала сумасшедшего контроля с его стороны.

Но никак не ожидала, что он отдаст мне мой меч и отправит на все четыре стороны, небрежно напомнив, чтобы я явилась завтра на «работу» к восьми часам вечера. Он говорит, есть кое-что еще, что мне нужно увидеть.

— Ненавижу это.

Как и предполагала, Риодан не отступился ни от единой из своих тысячи и одной заповеди.

Он предоставил мне на выбор веревку, чтобы повеситься. А я сама завязала узел и сунула голову в петлю. И сделала это очень быстро. Это неизбежно — в любом случае, так или иначе, я запуталась бы во всех этих его силках и оказалась бы с петлей или двумя на своей шее.

И как же мне выцарапать Джо из этого бардака?

Когда выхожу из лифта, меня поджидают четверо здоровенных, покрытых шрамами риодановских головорезов. Осторожно осматриваясь в поисках Бэрронса и ТП, я машу перед носом шумных громил контрактом, чтобы те не учинили мне никаких проблем, прежде чем заберут у меня документ, чтобы запрятать его туда, где его планирует хранить Риодан, и откуда, в конечном счете, я планирую его умыкнуть. У меня больше нет протеиновых батончиков, и я не в настроении для словесной грызни. Одно счастье, нигде не видно ТП.

Под нехилым конвоем я тороплюсь в толчок. Что они думают, я здесь сделаю? Взорву это место? Я не могу этого сделать. У меня нет ни моего рюкзака, ни МакНимба. Они не прихватили багаж, схватив меня у Танцора. Я бы взглянула в окно, но в клубе их нет. Мои кости нашептывают, что сейчас ночь. У меня нет шансов против Теней. Я отказываюсь помирать такой глупой смертью.

— Мне нужны фонарики, — говорю я, вылетев из сортира.

Один из пиплов, ворча, уходит. Остальные сопровождают меня по помещениям клуба. Каждый Фейри, проходя мимо, бросает на меня взгляд. В котором, ясно читается убийство.

По дороге к выходу происходит нечто странное.

В режиме стоп-кадра я ощущаю себя мысленно-собранной, целостной, я словно нахожусь на другой грани реальности, существую иначе, чем все вокруг, и мне это нравится.

Теперь же, когда я выхожу и вижу все эти недовольные, злющие морды — людей и Фейри — против моей воли поднимает свою голову иная часть меня — честно, я пыталась этому помешать — и мне это никак не нравится, потому что я вдруг вижу, что все вокруг, весь мой мир ощущается так, словно я смотрю совершенно другими глазами.

Мне не нравятся эти глаза. Они дают мне неправильную картинку.

Фейри ненавидят меня. И многие люди тоже.

Люди Риодана желает моей смерти, и я никак не возьму в толк, почему он не дает мне умереть.

TП — о, да какого черта — Maк, лучший друг, которого я когда-либо имела, Maк — которая испекла для меня торт к Днюхе, зависала со мной и с таким вниманием ко мне относилась, и продала часть своей души Серой Женщине, чтобы меня спасти, также ненавидит меня. Она желает моей смерти, потому что по приказу Ровены я убила ее сестру прежде, чем я вообще даже узнала, о существовании Мак. 

Жизнь Джо висит на волоске, которую держат мои руки — в данный момент совершенно ненадежные руки.

И меня посещает мысль, которая никогда не приходила мне прежде в голову за все четырнадцать лет моей жизни (а у меня было полно мыслей!), и звучала она немного приглушенно (вероятно, потому, что иначе я услышала бы ее раньше) — примерно так:

«Черт, Дэни, какого хрена случилось?»

Я всегда была быстроходным катером, несущимся по пенным волнам, я наслаждалась ощущением ветра в моих волосах, солеными брызгами на лице, все время мира принадлежало лишь мне одной. Я никогда не оглядывалась. Никогда не видела, что происходит вокруг и позади меня.

Эти новые глаза видят мой след. Они видят, что я оставляю позади себя, когда прохожу.

Перевернутые лодки. Людей, тонущих на волнах.

Дорогих мне людей. Я не о Дублине, городе, который для меня всегда отдает безразличием и безликостью. У этих людей есть конкретные лица.

Мы проходим мимо Джо. Она уже в новой форме и на посту, начала тренинг с другой девочкой в паре. В этой форме она классно выглядит.

Она бросает на меня мимолетный взгляд, нечто среднее между злостью и покорностью. Ее начальница бросает на меня острый как нож взгляд. Небось убитые мной официантки были ее подружками.

— А нечего им было так обжираться Невидимыми, — бормочу я в свое оправдание.

Я пытаюсь вернуться обратно к той, какой я была, прежде чем вышла из лифта, обратно к Дэни «Меге», которой на все наплевать.

И ничего.

Я попробую снова.

Над моей шеей все еще нависает гильотина.

Один из парней Риодана, Лор, всучивает мне фонарик.

— Ни фига се, — присвистываю я, — вот спасибо. Целый фонарик против кишащего Тенями города.

— Они убрались подальше. В основном.

Я выпучиваю глаза:

— «В основном» может и устраивает вас, потому что, похоже, даже они не жрут то, чем вы, чуваки, являетесь. И почему это, а?

Лор не отвечает, но я и не ожидала от него откровенности.

Через секунду мы добираемся до двери, и я — в стоп-кадре.

Я могу обогнать любого.

Даже саму себя.

 

ВОСЕМЬ

И я голоден как волк

[18]

Включив фонарик, я отправляюсь в ближайший магазин, в котором, как я знаю, на полках еще должны были заваляться «сникерсы», поэтому решаю подзатариться там. У меня пустой, как бездонная бочка сосущий от голода желудок. По возможности я всегда стараюсь избежать этого чувства. Особенно, когда моя бедная голова все еще адски пульсирует. Приложить бы к ней лед, но если я отсутствовала целых три дня, то уже слишком поздно. Лед помогает только в тех случаях, когда его своевременно применяешь. Запустив руку в волосы, я обнаруживаю на затылке болючую шишку и вздыхаю, гадая, обо что это я так саданулась и когда собственно. Некоторые считают, что если я всегда хожу вся побитая — я кайфую от боли. Как бы не так. Просто такая уж у меня жизнь.

Как я и думала, сейчас ночь, поэтому улицы почти пустынны. Народ «ходит за покупками» в дневное время. Те, кто охотится по ночам, как раз сейчас этим и занимаются — охотой. Вооруженные до зубов, они выходят стаями и выслеживают Невидимых, каких только могут найти.

Многие Ночные Охотники играют со смертью. Они понятия не имеют, как выживать в таком мире, как этот, подвергая себя сумасшедшему риску. И в конечном итоге мне налево и направо приходится вытаскивать из беды этих горе-дружинников. Иногда они сталкиваются с Джейни и до того как кто-нибудь крикнет «Не стреляйте,  мы люди» появляются жертвы. Каждый держит палец на спусковом крючке.

Естественно, с тех пор как в прошлом октябре пали стены многое переменилось. Семь месяцев назад на улицах все было просто. Наступает ночь — убиваешь несколько Фейри, потом еще несколько. Невидимых как два пальца об асфальт удавалось застать врасплох, потому, что они не слишком-то высокого мнения были о людях. И не считали нас серьезной угрозой.

Теперь все иначе.

Они начеку, куда опасные, их сложнее поймать и тем более замочить, если вы не я, Мак или Тени. Тени — каннибалы. Жизнь есть жизнь. Они не делают различий. У нас есть люди, воюющие с Фейри, люди, воюющие против людей, Фейри истребляющие друг друга, и все мы пытаемся избавиться от Теней.

Я замедляюсь до «Джо-скорости», выпустив пар. Мне срочно нужна дозаправка. Я уже стрескала все, чем были набиты мои карманы. Три дня голодовки для меня показатель. Вращая мечом вокруг запястья (мне потребовались месяцы, чтобы в совершенстве отточить этот финт и теперь он идет как по маслу) я ныряю в минимаркет с разбитыми витражами, раскиданными по сторонам стеллажами, открытыми и выпотрошенными кассовыми аппаратами. Ума не приложу, к чему теперь кража денег. От них никакой пользы. Ну наконец-то пиплы прозрели, что деньги это просто бумажки, какими, собственно, всегда и были. Раньше, когда я была маленькой, меня всегда поражало, как все по кругу передавали какие-то клочки фантиков и прикидывались, что они что-то значит, хотя и знали, что на самом деле это не так. Это первый осознанный мной сговор взрослых, заставивший задуматься, что возможно не каждому взрослому дозволено мной командовать. Я самая умная из всех, кого знаю. За исключением, быть может, Танцора. Я не хвастаюсь. В большинстве случаев я настоящая боль в заднице.

Сейчас «купля-продажа» осуществляется чем-то более материальным и надежным: бартерная система в действии. Бармены и официанты в риодановском «Честере» обучены принимать определенные товары, которые он либо хочет для себя, либо может обменять на что-то, чего он хочет для себя. Если у вас заинтересовавший его предмет большой стоимости, он открывает кредитную линию. Я слышала, Фейри покровительствуют ему в обмен на то, что он создает для них место, где они беспрепятственно могут охотиться на людей. И хотя мне и ненавистно, что Джо теперь работает в «Честере», я рада, что таким образом смогу больше разнюхать свежей информации. Выяснить, что движет Риоданом и какие его слабости. Должны же у чувака быть в броне трещины. На каждого найдется свой криптонит .

Я кружу среди кучек одежды на полу и похожей на пергамент шелухе (гребаные Тени, как же я их ненавижу!) и, наконец, вижу перед собой стеллаж для конфет.

А там пусто.

Даже ни одного «сникерса».

Вообще ничего сладкого.

Я прохожу в ряд с печеньем.

Все полки пусты.

У меня урчит в животе. Хреново. Пока еще мои колени не подгибаются, но уже близко к этому.

Переключив фонарик на максимальную мощность, я обвожу магазин лучом света.

Кто-то вокруг все подчистил.

Я бы театрально вздохнула, но это непозволительная затрата энергии. Я больше не вращаю мечом и не перескакиваю с ноги на ногу, как люблю часто делать. Не лохмачу свои волосы, по той же причине. Моя жизнь только что усложнилась. Если ты супермашина вроде меня, тебе необходим, либо огромный топливный бак, который в отличие от моего — при моем-то росте немногим более полутора метра — не сжигает три четверти топлива еще поутру, либо тебе нужно жить в городе, где полно заправочных станций.

Моя заправка пуста.

Ну и хрен с ним. Я предвидела такой исход. Танцор, конечно же, тоже. Я еще с месяц назад заныкала хавчик, воду и медикаменты по всему Дублину. Последние несколько недель в свободное время мы с Танцором только и делали, что создавали себе запасы. Он не знает где мои тайники, а я не знаю где его. Таким образом, если кто попытается пытать одного из нас, мы не сможем сдать друг друга со всеми потрохами. Я пыталась сказать ши-овцам делать запасы, но они решили, что я сумасшедшая. Сказав, что с гибелью более чем половины населения в магазинах в изобилии продуктов и этого хватит надолго. Я сказала, что кто-нибудь попытается их монополизировать. Чувихи, бартерная система, еда и вода для «премиум классa». Они сказали, все слишком заняты тем, чтобы выжить. На что я ответила, что это ненадолго, и пусть почитают «Гимн Лейбовичу», чтобы представить, чем все обернется в итоге. Они спросили: какое «Гимн Лейбовичу» имеет отношение к продуктам? И я ответила: нужно ли мне переименовать их с ши-овец на ши-тупиц? Мне что нужно все по буквам разжевывать? Разве так сложно провести несколько  аналогий?

«Ненавижу всегда быть правой», бормочу я про себя. Говорить вслух — значит, попусту растрачивать дыхание, а дыхание растрачивает мое топливо, которое и так у меня почти на нуле.

Выйдя из магазина на «Джо-скорости» у меня едва не случается чертов сердечный приступ, заметив стоящего неподалеку в тени Принца Невидимых. Он на половину был залит лунным светом, но луна теперь светила совсем не так, как до пришествия Фейри. Она редко бывает одного и того же цвета две ночи подряд. Сегодня она светится серебристо-пурпурным свечением, оставляя одну его половину черным силуэтом, а другую — бледно-лилово-серебристой. Его татуировки и красивые, и жуткие, и экзотичные одновременно, он заставляет мое сердце колотиться так, что это не имеет ничего общего со страхом.

Мой меч сверкает. Мой клинок — длинный и ослепительно сияющий алебастровой белизной. Я прижимаю локоть плотнее к телу, чтобы моя рука не дрожала.

— Полегче, девушка.

— Не хрен ко мне так подкрадываться!

 И почему я не могу его услышать? Только ему и Риодану под силу неожиданно наброситься на меня. Это сводит меня с ума. У меня суперслух. Мой слух настолько хорош, что я могу слышать колебания воздуха, создаваемого движениями людей, мать его. Никто не подкрадывается ко мне. Они оба ухитрились проделать этот трюк в ночь на водонапорной башне, и Кристиан снова только что проделал его. Подкрался ко мне не далее чем на полтора метра, а я даже не заметила этого.

— Меч. Опусти его.

— И с чего бы мне это делать?

 Он становится эротичным, как другие Принцы Невидимых. Моя некогда лучшая подруга, Мак, называла их «убивающие сексом Фейри», потому что они способны им убивать. И это еще лучший из сценариев. Худший? Они обратят вас в при-йю, как сделали это с Мак. Они оставят вас в живых, но не в своем уме, ненасытными и всецело зависящими от секса. Однажды меня уже подловили двое Принцев Невидимых, они зажали меня между собой и сотворили такое, о чем я даже думать не в состоянии. Не хочу, чтобы у меня был такой секс. Будто ты какое-то беззащитное животное. Я уже достаточно в своей жизни побывала в шкуре беззащитной зверушки. Кристиан не излучает и десятой части эротизма, как те Принцы Невидимых, но и это хреново.

— Я никогда тебя не обижу, куколка.

— Сказал Темный Принц. — Но все же опускаю меч, держа его у своей ноги. В любом случае, я не была уверена, как долго смогу его вот так продержать.

На его лице судорожно подрагивают мышцы, словно на нем одновременно борются несколько выражений и ярость, похоже, берет верх, и у меня возникает подозрение, что назвать его Темным Принцем с моей стороны было небольшой ошибкой, из числа которых, я постоянно совершаю в последнее время.

— Произнеси мое имя, девушка.

Я затыкаю уши и зыркаю на него, мол: какого хрена? Я слышу его голос как эхо в огромном доме.

— Произнеси мое гребаное имя! — Как раскаты грома в небе. Я сжимаю свою голову, пытаясь отключить его голос. В этот раз, похоже, я ненавижу свой суперслух. Я смотрю вверх. Никакой грозы. Это он. С легкостью влияющий на погоду, как Эльфы из Королевских Домов. Я снова смотрю вниз. Вокруг него тротуар погребен подо льдом, мерцающие кристаллы усыпали его черные сапоги и изморозь до половины покрыла его джинсы.

— Кристиан, — произношу я.

Он резко втягивает воздух — словно произнесенное мною его имя, вызывает у него нестерпимую боль — и закрывает глаза. Его лицо меняется — вот оно гладкое, как яичная скорлупа, а в следующее мгновение его черты снова искажаются, словно подергиваясь рябью. Интересно, если я прикоснусь к нему, удастся ли мне вылепить из него другую форму, может, кого из комикса. Он снова меняется!

— Повтори, девушка.

Ладно, если он не будет пускать в ход «Принца Невидимых».

— Кристиан. Кристиан. Кристиан.

Он едва заметно улыбается мне. Я размышляю. Не, хрена с два я когда-нибудь догоню, что происходит с его лицом. Не более чем, как он умудряется так подкрадываться.

— Умереть не встать! — осеняет меня — Ты можешь просеиваться! Ты реально превращаешься в ПН. Со всей суперсилой. Чувак! На что еще ты способен?

Если это и была улыбка, то она тут же исчезла. Он не выглядит таким уж радостным, какой была бы я на его месте, заполучи такой коктейльчик. Бьюсь об заклад в его топливном баке нескончаемая горючка. Мне так завидно, что я только что не брызжу слюной. Но это тоже затрата энергии.

 Он делает шаг вперед, выходит из тени, и я замечаю коробку у него подмышкой.

— Я собираюсь прикончить Риодана, — сообщает он.

Я отнимаю руки от головы. Мы снова говорим на нормальных тонах. Я нычу меч под пальто.

— Удачи тебе с этим. Выяснишь как это сделать, поделись и со мной, лады?

— Вот, держи. — Он кидает мне коробку.

Я пытаюсь ее поймать, став неуклюжей с голодухи — она скользкая от того, что покрыта льдом — и ловлю ее только тогда, когда она едва не касается земли. Худорукая! Я узнаю цвета и форму, теперь, когда она у меня в руках, и вспыхиваю, как Рождественская Елка.

—  Кристиан! — сияю я. Так и быть, я произнесу его имя столько раз, сколько ему захочется. Как кукушка в часах. Ай, какого хрена, я посвящу ему веселую песенку и буду горланить ее, как я умею — на весь Дублин! 

Он вручил мне целую коробку «сникерсов»! Я вскрываю обертку, разламываю пополам замерзший батончик и боком запихиваю его в рот.

Отбросив с лица волосы, я поднимаю взгляд, чтобы поблагодарить его, хоть и с набитым ртом, но его уже нет.

Еще три сникерса и до меня медленно начинает доходить только что произошедшее.

Сидя на обочине и рассовывая шоколадные батончики по карманам и рюкзаку, я выплевываю:

— О, твою ж  маковку!

Кристиан знал, как сильно я нуждаюсь в еде. Он за мной следил. Интересно с чего бы. И как часто. И не там ли он сейчас, откуда-то наблюдая за мной, а я даже ни сном, ни духом. Охренеть, Принц Невидимых шпионит за мной. Просто супер.

Когда топливный бак снова заправлен, я сворачиваю к Дублинскому Замку. Три дня — слишком долгий срок, для выхода из строя. Меня уже заждались дела. Сражаться и патрулировать. Работа супергероя нескончаема. Между патрулированием моего города, печатью и распространением Дейли, истреблением Невидимых, присматриванием за Джо и остальными ши-видящими, а теперь еще и еженочной работой на Риодана — дневных часов на это явно не хватит!

— Где, черт подери, тебя все это время носило? — срывается инспектор Джейни сразу, как только завидев меня. — У меня тут Невидимые скоро через край повалят из каждой клетки. Мы условились, что ты будешь приходить трижды в неделю и казнить их мечом, а при наших темпах этого едва достаточно. Я не видел тебя целых пять дней! Пять долбаных дней! Если не будешь серьезно относиться к своим обязанностям, мои люди избавят тебя от этого оружия.

Он осматривает выступающий участок под моим кожаным плащом, выдающий, что там спрятан меч, почти касающийся острием моих высоких кроссовок. Может, сейчас и жарковато, чтобы носить горячо любимые мною черные кожаные шмотки. Скоро я собираюсь повесить меч на перевязи за спину, и пусть на него таращатся все, кому вздумается. По крайней мере, сейчас не так много осталось людей, не знающих, что он у меня есть. И потом, моя репутация идет впереди меня. Джо сказала, что я — легенда.

— Только попробуй, чувак. — Я с деловым видом расхаживаю по тренировочной площадке между ним и его людьми. Несколько десятков из них, обливаясь потом, тренируются в полном обмундировании. Супернюх иногда приносит массу неудобств. Джейни как следует заставил их попотеть. Интересно, что за дела у них сегодня такие. Уже ночь. Обычно он каждый вечер отправляет своих людей на охоту, не прекращая вести уличное патрулирование.

Мы стоим, уставившись друг на друга.

Выражение его лица смягчается. Он всегда так делает. Ему тяжело смотреть на меня и не сходить от беспокойства с ума. Во мне он видит своих детей. Джейни организовал безопасное убежище для ребятишек. Он и его жена отовсюду принимали сирот. Не знаю, как он кормит их всех. Но Джейни не так прост. Подозреваю, что у него тоже припрятаны целые склады провизии. До сегодняшнего дня, казалось, он, как и большинство из нас, играл по тем же правилам. Хватай как можно больше, но оставь немного другим.

Правил больше нет. Кто-то подчистую выгреб все полки. В цивилизованном мире так не делают.

— Да будь оно все проклято ко всем чертям, Дэни, я беспокоился за тебя!

— Не парься, Джейни. Я легко могу позаботиться о себе. Всегда справлялась.

Когда он смотрит, в его глазах всегда есть что-то, что заставляет меня неловко себя чувствовать, как будто он собирается по-отечески обнять меня и стереть пятно крови с моей щеки. Я встряхиваюсь. Правую руку уже покалывает от нетерпения выхватить меч и от этого все мое тело начинает зудеть в предвкушении.

— Вот она я. Не будем зря терять время. Каких Невидимых ты хочешь видеть мертвыми в первую очередь?

— Знаешь, почему мы сегодня не на охоте?

Не люблю, когда мне дают подсказки вместо ответов, поэтому, молча, смотрю на него.

— В клетках нет места. Освободи его для меня. И не уходи, пока не закончишь.

Он снова косится туда, где топорщится под моим плащом меч, а потом делает то, что и так часто делает. Окидывает взглядом своих людей и снова переводит взгляд на меня — все это с невозмутимым видом, словно теоретически оценивая риск. Он уже не видит ребенка. Он видит препятствие.

Я отлично его выучила. Джейни даже не осознает, что  делает это.

Он задается вопросом: что, если бы им удалось отобрать мой меч. Спрашивает себя: что будет, если он позволит своим людям убить меня, чтобы заполучить его. Если бы я указала ему на это, он до конца своих дней стал бы все отрицать. Он думает, что действительно заботится обо мне, и делает это должным образом. Думает, что хотел бы забрать меня домой к жене и сделать частью своей семьи, дать мне такую ​​жизнь, которой — он уверен — у меня никогда не было.

Но между нами стоит проблема длиной метр двадцать сверкающего металла, метр двадцать обладающего огромной властью метала. Это все меняло. Я — уже не ребенок. Я — то, что стоит между ним и тем, что ему нужно, исходя из всех разумных и благородных побуждений. Он и сам не уверен, что не станет делать чего-то столь неправильного, преследуя эти свои разумные и благородные цели.

Мой меч и копье Мак уникальные два вида оружия, способные уничтожить Фейри. Что делает их поистине привлекательным объектом для обладания — не только в Дублине, но и во всем мире. А значит, Джейни в этом вопросе такой же, как Бэрронс. Он хочет убивать Фейри, а у меня есть способное на это оружие. И ничего не может с этим поделать. Он — лидер. И хороший человек. Каждый раз при встрече со мной, он инстинктивно оценивает, правильно ли поступит, если отберет его у меня. И в один прекрасный день он решится на это.

Я не осуждаю его.

На его месте я бы поступила так же.

Я вижу, когда он решает, что этот риск не оправдан, потому что все еще не уверен, что я не перебью кого-то из его людей, может быть, даже его самого. Отмечаю эти сомнения, роящиеся в его голове. В той части подсознания, где находятся все эти вещи.

Он говорит мне что-то умасливающее, только я не вникаю в смысл его слов. Джейни — один из хороших парней, ну, настолько хороших, насколько они вообще могут быть. Но это не делает его менее опасным. Некоторые люди считают, что я, малость, сдвинутая, со всеми своими суперспособностями. Я не такая. Я просто смотрю на людей немного предвзято. Просто, я куда больше знаю об этом хреновом мире, чем остальные, и подмечаю малейшие нюансы в их поведении — им жутко это не нравится, поэтому всякий раз, когда они смотрят на мой меч, на их руках непроизвольно сокращаются мышцы, словно представляя, как бы он ощущался в ладони, если его захапать себе, или, как они отводят глаза в сторону, словно говоря, как они рады, что это ответственность не их, а моя. Самый прикол в том, что их сознание и подсознание, похоже, настолько разделены, что совершенно не улавливают друг от друга сигналов. Словно конкурирующие чувства внутри них вообще не способны к мирному сосуществованию. Чуваки, и с ними так постоянно. А я как эмоциональный мячик для пинг-понга, целый день, прыгающий между ракетками — то не могу дождаться, когда у меня уже, наконец, начнется половая жизнь, то начинаю думать, что совокупление — грубейшая и самая мерзкая штука на свете. В понедельник я без ума от Танцора, во вторник я ненавижу его безо всяких на то причин. Я просто живу с этим, и наиболее часто испытываемое мной чувство — это попытки вести себя осмотрительнее и старание держать свой рот на замке, когда я на людях. Но у большинства людей их «Я» и «Супер-Я» живут в их головах, как в домах — на разных этажах, в разных комнатах, с заколоченными фанерой, запертыми между собой дверями, потому что думают, что они, вроде как, заклятые враги, которые не способны вместе ужиться.

Ро думала, что проблема целостности подсознательного и сознательного имела отношение к тому, почему я такая, какая я есть. Она сказала, что мое «неврологическое состояние синестезии» полетело коту под хвост, со всеми видами перекрестного соединения участков моего мозга, которые стали напрямую влиять друг на друга. Старая ведьма всегда была готова меня психоанализировать (словно, к примеру, она была психом, а я — аналитиком). Она говорила мне, что мои «Я» и «Супер-Я» — лучший букет, они не только жили на одном этаже, но еще и делили кроватку.

Я не против. Это освобождает пространство для других вещей.

Я срываюсь с места, настраиваюсь на работу и приступаю к тому, что у меня выходит лучше всего.

Мачилову.

 

ДЕВЯТЬ

И все в ритме бум, чика бум

бум-бум, чика бум

[24]

— Че это за место? — спрашиваю я Риодана. 

— У тебя самой по городу полно таких мест, детка.

Я не говорю «а то, как же». Кажется, в последнее время, все кому не лень, все обо мне знают. И он не говорит: «Ну, так у меня тоже». Когда Риодан сотрясает воздух, он делает это самым отвратительным способом. Каждое произнесенное им слово несет в себе философский смысл, пробивая меня на охренеть какую зевоту. Философствование в понимании Джейни — не поможет сохранению собственной шкуры, вот факты — совсем другое дело. Это совсем разные вещи. Раньше это был мой конек.

Мы стоим на бетонном пандусе у служебного входа промышленного склада в Северной части Дублина. Риодан привез нас сюда на армейском «хаммере». Он припаркован позади нас, едва различимый в ночи, черный на черном с тонированными стеклами, колесами и всем прочим. На таком бы и я закатнулась. Если бы нашла хоть один. Но, поди ж ты, мне такие еще ни разу не попадались. Меня распирает от зависти. Наверняка и у Бэрронса тоже крутые тачилы.

#img9CED.jpg

Я приступаю к расследованию. Вокруг здания ни одного фонаря.

— Чувак, а как же защита от Теней?

— Она тебе не понадобится. Там никто не живет.

— Как насчет приходяще-уходящих людей?

— Такие встречаются только днем.

— Чувак. Ночь. И я здесь.

Он смотрит на меня, точнее на мою голову, и его губы подергивают, как будто он старается не рассмеяться.

— Тебе не понадобится этот… что бы это, блядь, не было.

— То, что не даст сдохнуть от Тени. Это МакНимб. — Первое, что я сделала сегодня утром — сгоняла к Танцору и прихватила свои вещички.

МакНимб гениальное изобретение. В одном только Дублине он сохранил тысячи жизней. Он назван в честь моей бывшей лучшей подруги Мак. В честь человека, который придумал покрыть велосипедный шлем спереди, с боков и сзади светодиодными лампочками. Я добавила пару скоб к моему шлему для лучшей зоны покрытия в стоп-кадре (хотя всегда задавалась вопросом, удастся ли мне без него в стоп-кадре пролететь сквозь Тени). Он — максимальная защита от Теней. Я слышала, их собирает огромное количество народу по всему миру. В Дублине он есть у каждого. Какое-то время, я каждый день собирала и доставляла их выжившим. Кто-то говорит, что Тени покинули Дублин. Перебрались на более злачные пастбища. Но Тени подлые и хватит всего одной, чтобы мгновенно убить вас. Я не дам им ни малейшего шанса.

— Что общего это место имеет с твоим клубом? — спрашиваю я.

Он бросает на меня взгляд, который ясно говорит: «Чувиха, если бы знал, думаешь, я бы нуждался в твоей жалкой помощи?»

Я хихикаю.

— Что здесь такого забавного.

— Ты. Причина всей твоей злости и раздражительности в том, что ты чего-то не знаешь. И вынужден пользоваться Мега-сервисом от «Меги».

— Никогда не приходило в голову, что я использую тебя по причинам, которые твой бедный человеческий умишко не способен постичь.

Ну, вот еще один из его вопросов не похожих на вопрос. Это такая раздражающая тактика, до которой мне и самой хотелось бы допереть. Теперь, если я начну к ней прибегать, то буду выглядеть, как подражатель. Конечно, мне приходило в голову, что у него есть какие-то скрытые мотивы. А у кого их нет. И теперь мне только и остается, что ощущать на себе все его подколы и язвы. Я переключаюсь в режим наблюдения, оставляя до лучших времен все свои колкости в его адрес: лучше промолчу, чем буду нарываться на новые оскорбления. Юмор — лучший друг девушек. Мир вообще странная штука.

Я оцениваю две двойные складские девятиметровые двери, с входом почти вдвое шире, если раздвинуть все четыре панели сразу. От гофрированного металла исходит такой лютый холод, что у моего лица замерзает дыхание, повиснув в воздухе маленьким морозным облачком. Когда я бью по нему, оно со звоном осыпается на землю, рассыпаясь в ледяную пыль, и мой разум тут же проводит параллель: я вижу покрытые инеем джинсы Кристиана. А вдруг это оно, но затем отмахиваюсь от этого предположения. Фейри Королевских Домов способны ненадолго влиять на погоду вокруг себя. Ключевым словом здесь является «ненадолго». Это что-то новенькое. И Кристиан даже не чистокровный Фейри.

Двери покрыты коркой прозрачного льда. Я хватаюсь за меч.

Риодан прижимается грудью к моей спине. Его рука ложится на рукоять поверх моей, прежде, чем я успеваю уловить его движение. Я абсолютно замираю, даже перестаю дышать. Он касается меня. Не могу думать, когда он так близко. Я на полную врубаю помехи в своей голове и сосредотачиваюсь на том, как бы поскорее свалить. Совместная поездка с ним в машине вызывает отвращение. Замкнутое пространство. Наэлектризованная банка сардин. Опущенные стекла на окнах не намного помогли. Но это невообразимо много раз хуже.

— Чувак. — Меня переполняет напряжение, как заряженный аккумулятор.

— Что ты делаешь, Дэни?

Его лицо ощущается совсем близко от моей шеи. Если он еще раз тяпнет меня, я надеру ему зад.

— Хочу проткнуть этот лед и посмотреть, насколько он толстый.

— Пять сантиметров два миллиметра.

— Отпусти меня.

— Опусти свой меч. Или я не позволю тебе его носить.

Этот хрен мог забрать мой меч, как Джейни никогда не мог. Так могли только ПН. Это еще одна причина, по которой я не могу оставаться рядом с Риоданом.

— Я не могу опустить меч, пока ты держишь мою руку. Больно сильно сдавил, — раздраженно шиплю я.

Мы оба одновременно отступаем. Я кидаю на него взгляд или туда, где думала, он стоял, но его там нет. Я обнаружила его в шести метрах от маленькой, стандартного размера двери. Он открывает ее. Его лицо сразу покрывается изморозью.

— Готова? — спрашивает он.

— Рядом с Джо ты передвигаешься совсем по-другому.

— То, что я делаю с Джо не твоего ума дело.

— Лучше бы тебе ничего не «делать» с Джо. Тогда я буду вести себя, как послушный маленький солдатик. — А эта фигня действует мне на нервы. Отмечаться на работе ровно в восемь часов вечера. Охренеть. Отмечаться. Как будто у меня нет своих дел. Словно я не выискиваю часами Танцора и не запаздываю уже с двумя выпусками Дэни Дейли, потому что трачу большую часть моего чертового рабочего дня на то, чтобы смотаться в аббатство и убедиться, что с Джо все в порядке. Она как-то больно серьезно забеспокоилась по поводу нового вида Невидимых, которые могли разбиваться на части, но почему — не объяснила. Думаю, она очень расстроена из-за меня. Ага, ничего нового. Кому, как не мне, выводить из себя ши-овец. Земля все еще вращается вокруг Солнца. — Я хорошо себя веду. Она в безопасности. Ты просто оставляешь ее в покое.

Он едва заметно улыбнулся:

— Или что, детка.

— И знаешь что, парниша, если не будешь в конце своих вопросов ставить вопросительный знак, я не стану тебе больше отвечать. Это оскорбительно.

Он смеется. Ненавижу, когда он смеется. Это заставляет меня мысленно возвращаться к порнографическому эпизоду в «Честере» и чувствовать себя от этого очень грязной, так что я стараюсь остановить и не прокручивать снова и снова эти кадры в своей голове.

Я на полной скорости стоп-кадром проношусь мимо него, так, что его волосы разметает порывом ветра. Я нарочно мчусь через кучу пыли, с пробуксовкой поддев ее каблуками, и поскольку сама уклоняюсь в сторону, то все это добро буквально выстреливает прямо ему в нос (эту уловку я до совершенства отработала в аббатстве!). Он чихает. Как настоящий человек. Я почти в шоке, обнаружив, что он вообще способен дышать.

Я врезаюсь в холод, как в кирпичную стену, и на секунду не могу вдохнуть.

Затем спиной ощущаю его, в дюйме от моего образного заднего колеса, словно Риодан двигался со мной в стоп-кадре. Это действует мне на нервы. Заставляет воспламениться мой нрав и снова затаить дыхание.

Как и в первом показанном им мне месте, это пространство заполнено морозной тишиной, подобно утрам со свежевыпавшим снегом, когда никто еще не проснулся и мир спокойнее, чем когда-либо можно вообразить, пока не делаешь первый шаг, нарушая тишину скрипучим звуком. В подобные утра мне всегда хотелось ввязаться с кем-нибудь в снежную войнушку, но никто подолгу еще не выдерживал. Обстреливание народа снежками равнозначно расстрелу из пневматического ружья жестяных банок на заборе.

Пролетая по помещению, я заглядываю, куда только можно, приходя в восторг, несмотря на то, что мной повелевают и распоряжаются. Обожаю хорошие головоломки. Что же и почему заморозило эти места?

У входа замерли несколько десятков замороженных Невидимых.

На Риодана работают хрюкающие представители одной из низших каст. Здесь полно замороженных в середине действия Носорогов. Как и в подклубе в «Честере», в этом месте тошнотворно холодно. Это заставляет меня чувствовать каждое затрудненное размеренное биение моего сердца. Я не остановлюсь, ни за что не остановлюсь.

Носороги заморожены во время погрузки и разгрузки поддонов и ящиков, их серая кожа покрыта белым, просвечивая сквозь прозрачный слой льда. Чтобы с ними не произошло, это произошло очень быстро. Без предупреждения. Их застывшие физиономии имели совершенно нормальное выражение.

Ну… насколько вообще нормально могут выглядеть Невидимые…  кажется.

Я со свистом ношусь вокруг двух раскормленных туш, внимательно вглядываясь в их корявые носорожьи рыла, с торчащими клыками из раскрытых пастей, пытаясь как-то осмыслить увиденное.

До меня доходит, что возможно, выражения их лиц не вполне «нормальны». Я отбрасываю свои предположения о том, что знаю о людях, как реагируют наши лица. И Кристиан тому подтверждение, что этого делать не стоит. Мне даже не понятно, когда он улыбается.

Логика требует, чтобы я исключила свое предположение о том, что Носороги остались в неведении. Способен ли Носорог выглядеть испуганным? Ну не знаю. Может, на них и написан страх, но он настолько незначительный и необычный, как крошечный радужный блеск в их, скрытых под инеем глазах-бусинках. Никогда не обращала внимания, как выглядят их рожи, когда их убиваю. Обычно я слишком занята поиском следующего, в кого планирую вогнать меч. Внезапно я с нетерпением ожидаю ночи, чтобы найти одного и провести тест. Любой повод убить Невидимого приводит в трепет.

Кому понадобилось сотворить такое?

И зачем?

Должно быть это тоже Фейри, не представляю человека умудрившегося создать замораживающее оружие, работающее в таком масштабе лишь для свершения самосуда.

Хотя… не могу исключить и такой вариант.

И пока что, оба места, где я видела замороженных, это именно те места, где бы я сама с удовольствием замораживала. Будь у меня такое опасное «холодное оружие».

Большинство людей не поверили бы, что существует некто с такой скоростью, умением сражаться и слышать как я. Следовательно, не мне исключать возможности, что кто-то еще мог оказаться столь умным, чтобы допетрить создать огромную замораживающую пушку, способную мгновенно понижать температуру до полной заморозки объектов в радиусе ее действия. Дайте Танцору достаточно времени, и думаю, он смог бы состряпать такую. Ведь он такой умный!

Что б меня! Одни факты и никакой связи. Еще слишком рано делать какие-то выводы. Пока.

Затем я кидаю взгляд за замороженные фигуры.

На заставленный повсюду стопками коробок, ящиков и поддонов склад. Фрагменты замороженного электрооборудования похожего на какую-то аудио систему. Подозреваю, что, возможно, для клуба. Ящики наставлены до самого потолка, и еще больше составлялось, как раз когда произошло это что-то.

Мне приходит в голову один кристально ясный вывод: Риодан и есть тот чел, опустошающий магазины! Грабящий людей вместе с Невидимыми. Крадущий нашу возможность на выживание, чтобы нам же обратно и толкнуть это за ту цену, которую он назначит сам.

И все это заморожено. Каждый кусочек.

Удивлюсь, если что-нибудь из еды может растаять и остаться в сохранности. Люди обречены на погибель только потому, что он такая жадная свинья.

Я так зла, что с грохотом разламываю ящик, мимо которого проношусь.

— Упс, — говорю я, вся такая невинная и типа случайно. Дерево мелкими щепками разлетается во все стороны.

Из обломков вываливается автоматическое оружие и, скользя по ледяному полу, врезается в «заморозку» Невидимых, которые разбиваются, как маленькие стеклянные гномики.

О’кей, этот был с оружием. Просто не тот ящик пнула. Я так уверена, что он накапливает еду, что пинаю еще один, на этот раз, даже не пытаясь скрыть, что это случайно. Еще оружие.

Я прихожу в ярость. Каждый раз, разбивая коробку или ящик, где хранятся боеприпасы или оружие, я становлюсь все безумнее. Подозреваю, он спрятал еду до того как привезти меня сюда. Я собираюсь разнести мой пятый ящик, когда Риодан вдруг поднимает меня за шкирку в воздух, перекидывает, как куль с мукой себе через плечо, выносит меня на суперскорости из здания, швыряет в телефонную будку и шипит:

— Что, черт возьми, с тобой такое? — И в этот момент все здание взлетает на воздух.

— Чувак, ты набиваешь это место боеприпасами, чтобы потом все это взорвать? — спрашиваю я на обратном пути в «Честер». — Это что, еще один твой дурацкий тест? У меня, типа, есть три секунды, чтобы решить твою маленькую головоломку, прежде чем все взлетит к чертовой матери?

 Взорвалась вся внешняя сторона здания. Мы едва успели  унести ноги из зоны поражения разлетающихся осколков.

— Я потерял много личного имущества в обоих взрывах. А я не жертвую ничем своим, что может принести прибыль.

— Что в переводе «пока я полезна, поскольку ты думаешь, что я твоя, я не…». — Я вываливаю язык и чиркаю пальцем по своей шее.

—  Детка, не вынуждай меня захотеть это сделать.

— То же самое касается и тебя, босс.

Он улыбается, и я чувствую, как начинаю расплываться в ответной улыбке, это раздражает меня, поэтому перевожу взгляд на окно и получаю реальный вид на пейзаж, который могу разглядеть в розоватом лунном сиянии, но там нет ничего существенно примечательного, потому что Тени постарались забрать все самое ценное, что только могли забрать. По дороге сюда есть три убежища и большой притон. Не знала, что Риодан тоже залег на дно. Я покину этот район, как только появится возможность для переезда.

— Наблюдения, — говорит он.

— Четверо Невидимых Королевских Стражника, присутствуют в обеих эпизодах, это единственная эндемичность, которую могу пока выделить.

Они стояли, вооруженные, у дверей, наблюдая за разгрузкой доставки.

Он искоса бросает на меня взгляд:

— Ого. Похоже, это было целое предложение. С существительными, глаголами и соединительными. «Эндемичность». Сложное слово.

—  Сыровато, чувак, незачет. Про соединительные — это ты зря.

— И больше ничего.

Я бросаю на него взгляд. Ненавижу эти полувопросы-полуутверждения. Больше я на них не куплюсь.

Он смеется.

— Больше ничего. — Его голос на «ничего» поднимается на одну сотую октавы выше, чем на слове «больше» — только что сделанная уступка для кого-то с суперслухом вроде меня, способного уловить это различие. Тем не менее, это уступка. От Риодана. Реже, чем вода в пустыне.

— Лед наслоился точно также. Возможно обиневением. Определенно изморозью. И прозрачный лед поверх всего этого. Странная изморозь. Белый лед происходит из-за замерзания тумана. Что создает туман внутри этих зданий?

— Как произошел взрыв?

Я силюсь вспомнить. Это произошло так быстро, и мы были снаружи, а он закрыл мне обзор, и я больше была сосредоточенна на том, чтобы он отвалил от меня, нежели на чем-то еще. Мне неловко, но я признаю это:

— Не могу сделать никаких выводов, с учетом обстоятельств на данный момент.

Он снова косится на меня.

— Говоря твоими словами, чувак, рано или поздно, но мы докопаемся до гребаной истины. Не так-то просто выявить связь непосредственно в процессе исследования.

— Да неужели. Протяни мне свою руку.

— Нет.

— Живо.

Вот уж хрен я стану протягивать ему свою руку.

Он произносит что-то мягкое на языке, который не понимаю. Моя рука дрожит. И я с ужасом смотрю, как она передвигается на его сторону «хамви», ладонью вверх.

Он бросает в нее «сникерс», бормочет что-то и моя рука снова подчиняется мне. Я поражаюсь, с каких это пор и хренов, мой чертов аппетит стал вдруг общественным достоянием.

— Ешь.

Я прикидываю, не швырнуть ли мне шоколадку ему в лицо или в окно. Я не разрешаю пальцам сомкнуться на ней.

Но не отказалась бы.

Он тормозит, останавливается на дороге, поворачивается ко мне, хватает за шиворот, тянет через промежуток между нашими сиденьями и склоняется ближе ко мне. Встречается со мной глазами. Между нами всего двадцать сантиметров от силы, и я думаю, единственная причина, почему мой нос еще не расплющен об его, это то, что один из кронштейнов на моем МакНимбе упирается в его лоб. Моя задница больше не касается сиденья.

Никогда не видела таких ясных глаз, как у Риодана. У большинства людей они полны эмоций, с мимическими морщинками вокруг них, как с боевыми шрамами. Посмотрев на взрослых, я могу сказать, как они провели свои годы, улыбаясь, или печалясь, или злясь на весь мир. Я слышу, как мамочки говорят своим деткам, когда те корчат рожицы: «Осторожнее, а то твое лицо может таким и остаться». И они реально правы. К середине жизни большинство людей имеют на своих лицах то, что они чувствовали чаще всего в своей жизни и весь мир это видит. Поэтому, чуваки, многие из них должны быть смущены! Именно поэтому я так много смеюсь. Если мое лицо заклинит, мне должно нравиться, то, что я увижу.

Смотреть на Риодана все равно, что смотреть в лицо дьяволу. Очевидно, что чаще всего он чувствует только одно, а именно — ничего. Беспощадный. Холодный урод.

— Дэни, я тебя никогда не обижу, если меня не вынудить.

—  Причем именно ты будешь решать, что входит в понятие «вынудить». Здесь до фига и трошки пространства для маневров.

— Мне не нужно пространство для маневров.

— Потому что ты аннигилируешь.

— Еще одно сложное слово.

— Чувак. Что ты со мной сделал?

— Дал то, что тебе нужно, но ты оказалась слишком упряма, чтобы это принять.

 Он смыкает мои пальцы своими вокруг шоколадного батончика. Мне не удается достаточно быстро их стряхнуть.

— Ешь, Дэни.

Он бросает меня обратно на сиденье, снова включает передачу и срывается с места.

Я жую шоколадку, несмотря на кислый привкус во рту, удивляясь, как мне раньше удавалось быть невидимкой.

— Супергерои не бывают невидимы, — говорит он. — Они просто создают иллюзии.

Отвернувшись в сторону мелькающих зданий, я кривлюсь, высовывая язык.

Он смеется.

— Боковое зеркало, малышка. И осторожнее. А то твое лицо может таким и остаться.

Я выхожу на улицу с коробками свежеотпечатанных листовок (как же я люблю запах свежей краски) в перекошенной продуктовой тележке, мое время снова принадлежит мне. Я могу бежать с тележкой и расклеивать мои листки на столбы быстрее, чем на своем мотике. Мой байк для удовольствия, чисто для расслабона, когда ничто не давит на мои плечи, типа спасения мира. Так что кататься на нем выпадает не часто.

Напоминание Риодана о том, что я должна выходить на работу каждый вечер в восемь часов, все еще звенит у меня в ушах, изводя меня. Какого хрена он смеет меня садировать каждую ночь? Может эти обледенения всего-навсего его идиотский план, предлог, чтобы держать при себе?

Я держу курс на запад, по своему обычному маршруту. Немногим за полночь. Эта работа не должна занять больше пары часов, потом снова вернусь к поискам Танцора. Я немного беспокоюсь о нем. Как правило, он всегда уходит без предупреждения, но его нет уже несколько дней. Я не знаю всех его убежищ, так же как и он не знает моих, но проверю все, мне известные.

У меня определенные столбы, шесты и скамейки, часто посещаемые людьми, как обычные газетные стойки, ожидая моих новых заметок. Народ, уже, наверное, немного распереживался, что мои газеты запаздывают. Сегодня ночью я поделюсь очень важной инфой.

Я смотрю на мои листовки, и горжусь ими. Чернила свеженькие, чистенькие, и выглядят по-настоящему профессионально.

Дэни Дейли

21 мая 1 года ППС

Новая каста Невидимых!

Обновление для вашего Руководства по выживанию!

СДЕЛАНО ДЛЯ ВАС ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ГАЗЕТОЙ ДЭНИ ДЕЙЛИ - ВАШИМ ЕДИНСТВЕННЫМ ИСТОЧНИКОМ ПОСЛЕДНИХ НОВОСТЕЙ В ДУБЛИНЕ И ЕГО ОКРЕСТНОСТЯХ!

Пиплы, я обнаружила новую касту Невидимых, зависающих в «Честере»!

Название ему «Папа Роуч», и я не имею в виду группу [28] ! Особые приметы: от девяноста до ста двадцати сантиметров роста, с блестящим коричнево-фиолетовым сегментированным телом, у него шесть рук, две ноги, и самая маленькая какую вы когда-либо видели голова – как грецкий орех с глазами-икринками. Способен разбиваться на соответствующие по размеру тараканам сегменты, и заползать под вашу одежду, и кожу – в БУКВАЛЬНОМ смысле!

Если завидите на горизонте такую фигню, бегите как угорелые, потому что я еще не разобралась, как его уничтожить. Но всегда можно использовать лак для волос или газовый баллончик – это может дать вам какой-никакой шанс (у меня паяльная лампа всегда при себе). Таким образом, если вы загнаны в угол, можно распылить баллон и поджечь. Это их не убьет, но я уверена, что задержит на какое-то время и даст вам возможность смотаться.

Дублин, жди новостей!

Ваша Дэни!

Я не говорю им самого худшего — то, что Джо сказала мне только сегодня утром — что некоторые из официанток в «Честере» специально делают так, чтобы те заползали под их кожу. Не хочу подавать им каких-либо идей. Эти Невидимые имеют привычку питаться человеческим жиром. Р-раз — и у вас тонкая талия! Здравствуй жучок — прощай, целлюлит! Не нравится апельсиновая корка на бедрах? — Жучки.

Стены еще не так давно пали, чтобы люди привыкли жить в антиутопическом мире, где вокруг болтается столько столь стройных, сверхсексуальных эльфов из Королевских Домов, и обещание потенциального бессмертия, как никогда, заставляет сосредоточить внимание на моде и красоте. И люди готовы идти на любые крайности, до которых никогда еще не опускались до этого.

Джо поведала, что пара официанток горды, что прошли через это. Это стало чем-то вроде символа престижа, как наращивание волос или имплантантов груди. Джо говорит, официантки утверждают, что они не убивают людей, а только питаются их жиром, и они почти не ощутимы под кожей.

По-моему это все фигня. Мне кажется, они внедряются в человека, потому что получают от него больше, чем жир. Подозреваю, тем самым они испытывают все переживания их «носителя»: радость, боль — что угодно. Невидимый прослушивает нас, и мы это позволяем. Они вторгаются в наши тела и собирают нужную информацию, так сказать, изнутри, а затем докладывают Папе, который, наверное, в свою очередь, докладывает начальству Невидимых, как лучше на нас охотиться. Что творят эти идиотки-официантки, и о чем вообще думают? Что жучок, в конце концов, вернется в свое тело и оставит их, всех таких тонких и звонких, не причинив никакого вреда?

Но ведь это же Невидимый! Там всегда будет подвох.

Я мелькаю за угол к моему первому столбу, громыхая продуктовой тележкой.

Когда вижу по-прежнему висящую здесь одну из моих газетных листовок недельной давности, мерцающую розовато-белым в розовом свете луны, это меня удивляет. Люди всегда срывают их, чтобы прихватить домой, где бы это ни было. Не разобранных остается чертовски мало.

Подойдя ближе, я понимаю, что это не моя газета.

Че за хрень??? Что это еще висит на моей доске? Людям известно, что сообщения для меня можно оставить на почтамте.

Скользнув в помещение, я прямо-таки носом натыкаюсь на них.

Я так ошарашена, что моя челюсть почти отвалилась и упала на тротуар.

Дублин Дейли

20 мая, 1 год ППС

ВАШИМ ЕДИНСТВЕННЫМ ИСТОЧНИКОМ ДОСТОВЕРНЫХ НОВОСТЕЙ В НОВОМ ДУБЛИНЕ И ЕГО ОКРЕСТНОСТЯХ ЯВЛЯЕМСЯ МЫ - ХРАНИТЕЛИ. МЫ ДОСТАВЛЯЕМ ВАМ ВСЕ НОВОСТИ И ВСЕ ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ.

МЫ ПОМОЖЕМ ВАМ ВЫЖИТЬ

ХРАНИТЕЛИ.

— Ха, чуваки! Завелись плагиаторы? — Я срываю со своей доски эту оскорбительную фигомотину и почти уже бросаю ее на землю, когда мои глаза цепляются за название — Дублин Дейли? Как Дэни Дейли ? Это что же получается, они передрали мою оригинальную задумку? Чертовы имитаторы-мартышки собезьянничали у меня название?! Не потрудившись даже сраные слова изменить!

Я быстро пробегаю по листовке глазами.

Не обманывайтесь, читая ИМИТАЦИИ газет. Дублин Дейли - это ЕДИНСТВЕННЫЙ ежедневный источник информации, в котором вы будете когда-либо нуждаться.

Мы можем помочь вам ВЕРНУТЬ ВСЕ, КАК БЫЛО!

Спешите присоединиться к нам!

В отличие от ИМИТАЦИИ газет, ХРАНИТЕЛИ обеспечивают доставку всех важных новостей прямо к вашему порогу, как бы ни было трудно добраться до ваших «порогов».

НЕ подвергайте себя страшному риску на улицах, читая ПЕРЕПОЛНЕННЫЕ ХВАСТОВСТВОМ ЛИСТОВКИ ПОДРОСТКА, советующие вам ввязываться в ОПАСНЫЕ стычки и переделки!

ХРАНИТЕЛИ придут к ВАМ

ХРАНИТЕЛИ примут бой и будут сражаться ЗА ВАС.

ХРАНИТЕЛИ обеспечат вам безопасность и СВЕТ.

Кто позаботится о вас? МЫ.

ХРАНИТЕЛИ

— Пф-ф! — Это все, что мне удается придумать. — Пф-ф! — повторяю еще раз. Я не в состоянии даже сдержаться и дочитать. Я комкаю листок, превращая его в крошечный твердый бумажный шарик. Вот, так-то лучше. — Имитация? — Я так возмущена, что не могу даже ругаться. Даже говорю с трудом. — Переполненные хвастовством? Кто писал этот бред?

Я поддерживала Дублин в безопасности и свете с октября прошлого года! Месяцами доставала провизию, обеспечивая слишком напуганных, чтобы оставить свои укрытия людей. Месяцами сражалась с монстрами, находила и собирала маленьких, ставших сиротами на Хэллоуин, детей, когда их родители вышли праздновать и не вернулись, потому что их съели Тени или какие другие Невидимые. Месяцами группировала людей и передавала их в заботливые руки инспектора Джейни, чтобы они могли научиться бороться.

Больше никто не почесался выступить и помочь людям выжить.

А теперь вот это?

С оскорблениями в мой адрес газетенка, разнесшая ложь о том, что я лгу?

— Чувствую на носу грандиозное надирание задниц, — бормочу я. «Как только выясню, кто такие эти чертовы Хранители».

Следующие несколько часов я провожу, пролетая со свистом по городу, срывая эти идиотские листовки со своих столбов и развешивая Дэни Дейли.

Они использовали мои столбы. Даже не потрудились найти свои собственные, чтобы расклеить на них.

Приперлись в МОИ магазины, заменили МОИ извещения. Тупые долбаные плагиаторы. Я почти слетаю с катушек, так завожусь. Если кто сейчас и наблюдал сверху, все, что они могли видеть — это размытое пятно, оставляющее за собой два шлейфа из чистого пара от злости валившего из моих ушей.

Я представляю себе, что завтра наступит лучший день.

Похоже, в последнее время, все мои представления оказываются ложными.

 

ДЕСЯТЬ

Яд с кошачьих коготков

[29]

Он является мне четыре ночи подряд, шепча мое имя.

Кэт, произносит он и из одного слога рождает изысканнейшую мелодию, с которой не сравнится даже божественному оркестровому хору всех ангелов на небесах вместе взятых.

Он произносит мое имя на языке Темных, нашептывая его на ушко, пока из моей головы не вылетают все мысли, а глаза неспособны к созерцанию ничего вокруг, кроме него. Он настолько прекрасен, что один только взгляд на него заставляет меня плакать, и когда я вытираю свои щеки, на руках остаются кроваво-красные разводы.

Он будит меня, не пробуждая.

Он переносит меня в место, настолько совершенное, умиротворенное и свободное от всех тревог и мирской суеты, что я хочу остаться там навсегда.

Кэт, шепчет он, мое имя Круус. Не В’лейн. Я так устал носить его золотую сверкающую личину. Он никогда не был и наполовину Фейри, как я. Я с тобой в Царстве Сновидений, разве тут не прекрасно? Разве ты не чувствуешь божественную благодать здесь, рядом со мной? Тебе не нужно бояться меня. Я не тот, кем кажусь.

Я в опасности.

Страшной опасности.

И я не могу рассказать об этом ни единой душе, потому что они считают меня сильным лидером, указывающим им путь.

Я их надежда.

Боюсь только, скоро «их надежда» может стать безнадежной.

Они так беспощадно судили Ровену! Они и понятия не имели, через что ей пришлось пройти. Одному Богу известно, сколько лет она противостояла, выдерживая подобные муки, прежде чем уступила! Кто знает, каким человеком она была, до того как ее свела с ума «Синсар Дабх». Это происходило с ней каждую ночь, действуя так же, как и на меня? Неужели Тьма под нашей твердыней так же проникала прямо в ее голову, сердце, постель, в момент, когда она ложилась в нее, пытаясь хоть на несколько украденных часов отстраниться от сковывавших ее правил?

Я терзаюсь вопросом, а не происходило ли это постоянно на протяжении тысячелетий. Знал ли об этом Темный Король, когда укладывал свое смертельное альтер эго под нашу священную землю, повелевая нам его охранять, и для того смешал нашу кровь со своей, чтобы сделать сильнее — или, скорее, этот поцелуй зла в наших жилах делает нас слабее? — на тот случай, когда на земле воцарится ад, который он собирался на нас навлечь. Сколько женских жизней он поверг в руины. Скольким людям еще предстоит умереть в один день.

Что если тысячи раз до меня, вошедшие в занимаемое мною положение женщины, возглавившие наш Орден, были немедленно подвергнуты самым жестоким испытаниям воли, которыми осаждали их коварные соблазнители в лице «Синсар Дабх».

Прими меня, освободи меня, стань непобедимой, спаси мир.

О, эта песня сирены, окутанная дымкой власти. Даже у меня, которой наплевать на власть, нет иммунитета.

Не думаю, что на этой должности когда-либо вообще было спокойно. Ни на секунду!

И сомневаюсь, что хоть кому-то из Грандмистрисс в прошлом удалось этого избежать.

Странно, что мы так долго это скрывали!

Он явился ко мне в первую же ночь, как Король заточил его в клетку под нашими стенами. Он вторгся в мои сны, когда я была наиболее беззащитна. И с тех пор является каждую ночь.

Я пробовала пить снотворное. Но оно лишь сильнее одурманивало меня, сделав еще уязвимее для соблазнов и удовольствий.

Он во всей красе демонстрирует мне всего себя. Показывая, насколько прекраснее выглядит облик настоящего Крууса. В'лейн был лишь жалким подобием его реального. Круус черно-белый, блестящий, мощный, сильный и совершенный. Он обнимает меня бархатными крыльями и заставляет почувствовать то, о чем я никогда даже и помыслить не смела.

Я согласна с Марджери.

И мечтаю, чтобы это помещение закачали бетоном, или свинцом, или железом, да хоть чем, что поставило бы между нами барьер.

Я не знаю и десятой части заклинаний, которые знала Ровена. И все же она проиграла.

Мне даже не ужалось закрыть двери!

В ту ночь, когда Книга была упокоена, я покинула зал, где все праздновали сие событие, с ощущением такого облегчения на душе, которого не испытывала уже в течение долгого времени. Наконец «Синсар Дабх», не будет больше бродить по улицам, и хотя метод ее заключения был не таким, на который надеялась, мне представлялось, что нам будет предоставлена отсрочка. Время для отдыха и восстановления, драгоценное, необходимое время, чтобы примириться с многочисленными переменами в нашей жизни, с бесконечными убийствами,  и даст время скорбеть о потере многих наших сестер.

Но куда там.

Он является мне с обещаниями и ложью, принося красоту и безудержные желания, и говорит, что я это все, что он хочет. Он говорит, что я и толькоя могу им владеть, и что мой особый дар эмоциональной эмпатии делает меня единственной женщиной, способной понять всю глубину его души, на том редчайшем и бескомпромиссном уровне эмоциональной связи, которым обладает Принц Невидимых, поскольку без нее он сойдет с ума. Он говорит, что я — его единственно возможный партнер, и он ждал целую вечность, прежде чем встретил меня.

Он утверждает, что его напрасно обвинили и что всех нас опутали сетью лжи. Он говорит, что он не «Синсар Дабх». Утверждает, что в момент его заточения в кубе льда, Король забрал все обратно.

Он говорит мне, что нами играет умный, коварный, сумасшедший властитель, которому плевать даже на собственных детей — да и вообще на всех — который любит лишь свою фаворитку, и к тому моменту, когда он заключил ее в свои объятия, он вернул себе все могущество «Синсар Дабх». Он говорит, что его любовница — не настоящая Фейри, что Король получил свои заклинания обратно и теперь может возобновить опыты, что случившееся прошлой ночью в камере всего-навсего ловкость рук.

Он говорит, что его снова оклеветали, дав образ злодея, дабы мы не тратили время на поиски Темного Короля, а сосредоточились на содержании единственного Принца, способного остановить его, когда тот решит, что наш мир можно пустить в расход. И Круус уверяет меня, что однажды Король так и сделает — и произойдет это совсем в скором времени.

Он говорит мне, что я должна стать спасителем человечества. Когда я буду готова, он покажет мне путь к его освобождению. Он говорит, что только я достаточно сильна и достаточно уравновешена, чтобы узреть истину, когда та откроется предо мной, и достаточно разумна, чтобы суметь принять трудное решение.

Все, что он говорит — ложь, и я это знаю!

И все равно проигрываю в этой битве.

Я просыпаюсь поутру, окутанная его запахом. Ощущая его вкус во рту, его язык на своей коже. Наполненная им, как ни один мужчина никогда не наполнял — тело, разум, душу. Он занимается со мной любовью, и я сопротивляюсь, но в то же время и нет. В моих снах я говорю «нет», но все равно делаю это, и каждый акт любви настолько совершенен, что в этот момент душа выгорает дотла. С моим невидимым любовником я снова и снова достигаю пика блаженства. И, содрогаясь, сгораю.

От желания.

И стыда.

Мои сестры рассчитывают на меня. Я — их лидер.

Как это пережить? Как остановить его приход ко мне? Может, нужны какие-то блокирующие его заклинания в моей комнате, или руны вокруг кровати! Может, я должна покинуть аббатство, прежде, чем станет все слишком поздно. Смогу ли я оставить моих сестер? Отважусь ли? Если не уеду прямо сейчас, то потеряю силу воли, чтобы уйти, или обнаружу себя там в одну из ночей, с дрожащими руками на прутьях клетки, готовой сделать что угодно, лишь бы освободить Крууса?

Сколько погибло в ночь, когда Ровеной завладела «Синсар Дабх», сколько убийств отягчили ее душу? Мучили ли ее после этого угрызения совести или она была всецело развращена?

Кто возьмет все в свои руки, если меня не станет?

Нет никакой гарантии, что следующая женщина окажется в чем-либо сильнее меня, или более способной противостоять его обольщению. Как долго Марджери сможет выстоять перед лицом такого соблазна? Насколько жестокой она может стать с властью «Синсар Дабх», затопившей ее сердце сплошной чернотой?

Боже помоги мне, я должна выстоять.

Я обязана победить в этой молчаливой невидимой войне с помощью одного лишь благоразумия.

Да поможет мне Бог.

 

ОДИННАДЦАТЬ

Неприятности? - Ха! Да в гробу он видал неприятности!

[30]

— Ну, наконец-то, — восклицает Джо, когда я прохожу мимо детского подклуба. — Уже почти восемь тридцать. Я думала, ты должна была быть здесь ровно в восемь. — У нее макияж. Она никогда не малюется. А еще вымазала чем-то блестючим свои веки и титьки. И меня это просто выбешивает. На кой черт ей фуфыриться. Она и так хорошенькая такая, какая есть.

Фраза «должна была быть здесь» выводит меня из себя. Эти слова как соль на открытую рану. У меня и так был дерьмовый день. Я вынуждена прибегать к каждой унции своего самообладания, чтобы скрыть, насколько для меня отвратительно, что Джо работает тут официанточкой, прислуживая Фейри, разодетая в короткую моднявую юбчонку. Но мне приходится это проглотить, потому что выкажи я хоть каплю своего недовольства и кто знает, что выкинет Риодан? Чувак такой же предсказуемый, как Межпространственный Фейрийский Портал — дрейфующие вокруг нас раздробленные фрагменты реальности Фейри, и ты не узнаешь, что оказался внутри, пока не окажешься по пояс в аллигаторах.

— Тебя искала Мак, — сообщает она.

Я дико вращаю глазами, пытаясь просканировать все подклубы в «Честере» разом.

— Она здесь?

— Что? — непонимающе смотрит на меня Джо, и я врубаюсь, что должно быть проговорила это в скоростном режиме. Такое случается иногда, когда я волнуюсь. Я начинаю вибрировать, и кажется, всем остальным слышен лишь комариный писк.

— Она здесь? — повторяю я, на секунду замедлившись, а потом снова ускоряюсь, продолжая выискивать.

— Нет. Они с Бэрронсом ушли полчаса назад. Дэни, ты свернешь себе шею, если продолжишь так вертеть головой. Когда ты так делаешь — это довольно-таки жуткое зрелище. Вы разминулись. Приди ты вовремя, этого бы не сучилось. Что с тобой? Ты белая, как простыня.

«Приди ты вовремя».

Неужели Мак искала меня здесь? Уже открыла сезон охоты? Она знала, что я должна появиться к восьми на «работе»?

Я чувствую головокружение. Мне нужно, чтобы кровь обратно прилила к голове. Иногда мне кажется, что мои, сердце и кровеносная система ускоряют свою работу вопреки моей воли, подготавливая тело для драки или побега, отправляя всю кровь к руке, в которой держу меч или в ноги, при этом осушая мозг. Это единственное объяснение тому, что я тупею, когда нахожусь в приступе бешенства или беспокойства. Хотя, у парней точно такая же хрень с членом  — перестают соображать, поэтому, скорее всего, это просто такой недостаток модели человека. Шквал ощущений? Ха! Мгновенная смерть мозга.

— Где, черт возьми, моя выпивка, сука? Ты хочешь кусочек меня или как? — прохрюкал Невидимый за ближайшим столиком. И его слова означали именно то, что он и имел в виду.

— Скажи мне, что ты не ешь Невидимых, — ужасаюсь я.

— Фу! Никогда! — возмущается Джо, словно поверить не может, как я вообще могла такое подумать.

— Ты сделала мелирование?

Она касается своих волос с понимающей улыбкой.

— Так, совсем немножко.

— Ты никогда себя этим не утруждала. И никогда не красилась.

— Иногда красилась.

— Ага, сколько тебя знаю, ты еще ни разу так не выглядела. И я еще ни разу не видела, чтобы твои сиськи были в чем-то блестящем.

Она начала было что-то говорить, но затем просто покачала головой.

— Ты вырядилась для этих отморозков?

#img38BE.jpg

— Я сказал, где моя выпивка, сука?

Я перевожу взгляд на Невидимого. Он с головы до ног оглядывает Джо, облизывая свои тонкие, мерзкие губешки, словно она его следующее блюдо. Это переходит уже все границы.

Невидимый только что дважды обозвал Джо сукой. В моей груди начинает нарастать давление. Я тянусь к рукояти меча. И прежде чем хотя бы пальцем успеваю ее коснуться, на меня, как лавина с гор, обрушиваются агрессивно настроенные гориллы. Находиться в окружении четырех риодановских бугаев все равно, что стоять на леднике, от которого слегка жалит током. Никогда не ощущала ничего подобного, за исключением ощущений с самим Риоданом и Бэрронсом.

— Этот Невидимый, только что обозвал Джо сукой, — отчеканиваю я. Очевидно, что он заслуживает смерти.

— Босс говорит, если ты убьешь Фейри на защищаемой им территории, официантка умрет на твоих глазах, и смерть ее будет очень медленной, — произносит Лор. — А затем мы убьем тебя. Больше мы не станем тебе об этом напоминать. И впредь никогда не вмешаемся. Включи мозги, детка. Держи под контролем свой темперамент или ее смерть окажется на твоей совести. Твоей. Мы всего лишь орудие, от которого она падет. И мы чертовски изобретательны, когда дело касается медленного убийства.

Глаза Джо огромны. Она смотрит на их лица. Знает, насколько у меня поганый характер.

Вздохнув, я убираю от меча руку.

— Вау, чувак, ниче се, никогда не слышала, чтобы ты произносил столько полных предложений подряд. У тебя сегодня прям словесный понос. — Грубая сила — обычный способ Лора справляться с делами. Его метод соблазнения — поймать-и-утащить силой. Вам не захочется, чтобы этот тип положил на вас глаз. Вы окажетесь в его койке вне зависимости желаете того или нет. Я кидаю на него свирепый взгляд. Он говорит мне контролировать себя, но единственный способ сделать это в «Честере» — это, возможно, шибануть себя несколько раз по голове полицейской дубинкой и отключиться.

— Сука, я спросил где, блядь, моя выпивка?

Гнев почти взрывает мой череп. Мозг очищается. Правая рука тяжелеет, наливаясь кровью и напряжением.

Джо кидает на меня взгляд и отворачивается.

Затем как ни в чем не бывало, дефилирует к столику и обслуживает Невидимого. У которого ни капли к ней нет уважения. Я бы просто не выдержала.

Но ей приходится. Как и мне.

Развернувшись, я прокладываю свой путь через парней, не отказывая себе в удовольствии по пути хорошенечко приложиться локтем по Лору.

Он рычит.

Я хлопаю глазами.

Он шипит:

— Тебе нужно вырастить свою задницу, малявка, и быстро.

— Забавно. Я как раз думала, что кому-то ​​не помешало бы уменьшить свою.

— Кто-нибудь укротит тебя, милочка, как кобылку.

— Ага, щаз. Такому. Никогда. Не. Бывать.

Я тухну от скуки, протирая штаники в офисе Риодана. Я-то думала, мы займемся расследованием, вынюхивая подсказки о том, что же заморозило те места. Пока что единственной выявленной мною общностью является Риодан. Оба замороженных места принадлежали ему, словно кто-то нацелился на него и те отбросы общества, чьи интересы сейчас представляю: Фейри и Фейриманов. Мне приходит в голову, что если заморозить достаточно собственности Риодана, пойдут разговоры, и народ начнет избегать «Честер». Клуб завянет от недостатка посетителей.

— Буду надеяться, — зло шиплю я. Риодан даже бровью не повел на мое бурчание. Я ерзаю в кресле и сверлю взглядом его макушку.

Он, видите ли, занят бумажной работой.

И уже больше часа копошится в бумажках. Да кому сейчас нужна документация в этом треклятом мире?

Риодан не произнес ни слова с тех пор, как я вошла, что ж я тоже помалкиваю.

Мы сидим в полном молчании один час, семь минут и тридцать две секунды.

Я барабаню ручкой о край стола.

Не собираюсь заговаривать первой.

— Ну, какого хрена я еще здесь? — взрываюсь я.

— Потому что я сказал тебе быть здесь, — отвечает он, не поднимая головы от всей этой хрени, над которой корячится.

— Собираешься заставить меня ждать твоей подачи и дальше? Я — Робин твоему Бэтмену или какой-то идиотский временный клерк, помогающий тебе затачивать карандашики? Разве нам нечем заняться — например, разгадывать тайны? Хочешь, чтобы еще больше твоих мест заморозилось? Будем высиживать здесь, сложа руки, и ждать, когда это произойдет?

— Робин или какой-то идиотский временный клерк не должен опаздывать.

Я выпрямляюсь на своем, до тошниловки, насиженном месте, и быро прикидываю.

— Так вот значит как? Ты наказываешь меня, потому что я опоздала?

— Умная девочка. Прекрати вертеть этой ручкой. Ты меня, блядь, отвлекаешь и я, мать твою, ошибаюсь.

Я верчу ручкой еще быстрее. Он тоже действует мне на нервы, вынуждая терять самообладание.

— Если я в следующий раз припрусь вовремя, мне не придется торчать здесь и смотреть, как ты занимаешься всей этой фигней, которой — мне даже не верится — ты здесь занимаешься?

Половина ручки — та, что не зажата в моем кулаке — вдруг превращается в пластиковую труху. Я ошарашено моргаю на него.

Я даже не заметила его движения, так быстро он сжал ручку. Только теперь вижу, как ошметки синей пластмассы осыпаются с ребра его ладони, оставляя кляксу на бумаге, над которой он только что корпел. Я выпрямляюсь сильнее. Мне еще много над чем предстоит поработать, если собираюсь когда-нибудь стать такой же быстрой, как он.

— Я делаю то, что делаю, Дэни, потому что обыденные, рутинные дела заставляют вращаться мир. Тот, кто контролирует будни, контролирует все остальное реально существующее.

— Поэтому ты крадешь всю еду?

— Так вот причина, по которой тебе приспичило громить мои ящики. Нет. Я коплю оружие. Кто-то еще занимается накоплением запасов продовольствия. Это слишком приземисто, даже для меня. У меня куча народу, который нужно кормить. Кто-то другой собрался уморить их голодом.

Не сдержавшись, я кидаю на него восхищенный взгляд:

— Ты в курсе происходящего. — Ему явно известно больше, чем мне.

— Кто-то начал подчищать все продуктовые магазины некоторое время назад. А где была ты?

— Вроде как прикованная кое у кого в подземелье. Чувак, может уже пойдем и сделаем хоть что-нибудь, пожалуйста, пока я не окочурилась тут от скуки? Нам ведь еще эту головоломку решать!

Он смотрит на меня. Как я могла подумать, что его лицо совершенно бесстрастно? Да оно говорит целыми предложениями.

Я закатываю глаза:

— Да брось, че серьезно?

Он в ожидании наклоняет голову.

— Ты же не собираешься заставить меня это сказать?

Он скрещивает руки на груди.

Я почти мозоли на языке натерла, пытаясь его достать. Но сделаю все, что угодно, лишь бы не торчать в этом кабинете всю ночь. Наблюдать отсюда за Невидимыми просто не выносимо. И мне осточертело сидеть на одном месте. Мой молодой организм требует действий. Там, внутри меня, есть гудящий под напряжением проводок, и ток так и трещит под моей кожей. Если я не буду его периодически заземлять, то замкнусь. Целая ночь! Сколько всего происходит вокруг, а я тут застряла!

— В следующий. Раз. Я. Приду. Вовремя.

— Отлично. В следующий раз тебе не придется всю ночь торчать в моем кабинете.

Я подскакиваю с кресла:

— Клево, так я пошла!?

Он толкает меня обратно на место:

— Но сегодня ты облажалась. Поэтому сидишь здесь.

Спустя семь часов мне кажется, что, возможно, Лор прав. Скорее всего, я хрупкая. Семь часов скуки — и я согласна на все, готова пойти практически на что угодно, что гарантированно приведет к смене обстановки. Когда я болталась прикованная, то хотя бы могла говорить. Но от скуки некуда деться. Мой мозг галопом скачет впереди ног, и даже задумываться не хочу о том, куда я рвану. Я просто рвану.

В шесть часов утра, Риодан заканчивает свою писанину и объявляет:

— Сегодня вечером, в восемь, Дэни.

Кинув на него убийственный взгляд, я подрываюсь к двери. Она не открыта. Я сверлю ее взглядом. Вся ночь насмарку. Секунда проносится за секундой, а я все жду, когда мой тюремщик соизволит выпустить меня на свободу.

Мой список недопустимых преступлений короток. Не длиннее списка смертных грехов.

Но вверху обоих стоит: бесполезная трата времени. Веселиться, отмочить что-то ништячное, рубиться на компе в игрухи, трудиться, если испытываешь в этом потребность — но делать хоть что-то. Убивать время — равносильно аборту, словно ты никогда и не жил, тебя нет, ты просто исчез. Клетка с ошейником слишком много загубили моего времени.

Когда я уже готова орать, он что-то делает и дверь втягивается в гладкую стеклянную стену.

Но когда я слышу, как он говорит:

— Ты потратила мое время, Дэни. Я потратил — твое. — Я тут же взрываюсь.

Развернувшись к нему, я упираю руки в бока.

—  Что за бред! Сравнил жопу с пальцем, это — не одно и то же!

— И никогда не будет.

— Каких-то тридцать жалких, сраных минут стоили мне девяти с половиной часов?

— Как ты относишься ко мне, так и я буду относиться к тебе. Поскольку я больше и старше, думаю, счет всегда будет идти в мою пользу.

— О-о, сейчас ты получишь свое соразмерно. Если  собираешься быть настолько же мудаком, насколько ты большой и старый, чувак, то это — еще то мудачество выйдет. Где справедливость? Ты не можешь сделать какую-нибудь невозможную, несоизмеримую ни с чем херню в одну минуту, а в следующую — твердить мне свое quid pro quo и устанавливать, какой тебе вздумается, размер ответной платы с моей стороны.

— Я могу делать все, что хочу.

— О, а это еще из какого сраного комикса? — возмущаюсь я. — Это моя фишка!

Он смеется, и его лицо преображается. От чего начинает казаться, что он не так уж и стар. Он выглядит довольным. Беззаботным. Совершенно другим. Я вижу морщинки от смеха вокруг его глаз, которых никогда раньше не замечала. В моей голове мелькает воспоминание о четвертом уровне, и я снова  вижу его с той женщиной, он то стонет, как делал это той ночью, то смеется, и чувствую тошноту от этих воспоминаний. Понятия не имею, чего это вдруг со мной. Хрена лысого я хотела бы когда-нибудь оказаться на этом долбаном четвертом уровне! Я стояла там и таращилась на него.

Дверь сдвигается перед моим носом.

— Ты рано.

Я бросаю на него пренебрежительный взгляд. Конечно, он думает, что я специально пораньше. Как бы не так. Прошлым вечером Мак была в «Честере» в восемь. Думается мне, она приходила за мной. Поскольку не могу опоздать, чтобы ее избежать, я вынуждена припереться раньше обычного.

— Разбила часы. Думала, что я вовремя.

— У тебя нет часов.

— Видишь? Как я и сказала, у меня с этим проблемы. Я просто смотаюсь и надыбаю себе новые. Вернусь завтра. Вовремя. — Ювелирные изделия — это те вещи, на которые я соглашаюсь с боем. Единственную уступку я сделала для браслета, который дал мне Танцор, и тот пришелся мне как раз по руке. Кроме того, без него стоящего над душой, и раздающего указания, может, мне на самом деле удастся добиться некоторого прогресса в расследовании.

— Даже не думай об этом.

Я падаю в офисное кресло, и сижу, болтая ногами.

— Какая на сегодня программа. — Я говорю так же, как он. Никакой интонации на конце.

— Ах, Дэни, если бы ты только все поручения воспринимала так, как сейчас.

— То ты бы сдох от скуки.

— Не раньше тебя. В Дублине существует еще три обледеневших места.

—Три! — Я выпрямляюсь в своем кресле. — И все твои?

— Так, не имеющие ко мне никакого отношения, местные клубы.

Черт, моя теория о том, что мишень — это он пошла в задницу, и туда же летит надежда на то, что «Честер» умрет медленной смертью.

— Потери?

— В районе пятидесяти во всех трех.

— Люди или Фейри?

— Люди.

— Все люди?!

Он кивает.

Я тихонько фигею, присвистывая. Погибло еще пятьдесят человек. Человеческую расу просто продолжали выбивать удар за ударом.

— Тогда с чего это тебя колышет? Это случилось даже не на твоей территории. Ничто из твоего не повреждено или разрушено.

— У меня другие причины желать это остановить.

— И какие же? Ты двигаешься быстрее меня. Тебя ничто не обгонит. Тебе под силу стащить куда больше вещей, на замену тем, что подо льдом. Так в чем же дело? — Какие у него мотивы, если они вообще у него есть.

— Стены между нашими мирами были уничтожены на Хэллоуин. С тех пор многое переменилось. Человеческие законы физики больше не законы, они выдают желаемое за действительное. Возможно, фрагменты реальности Фейри проявляются спонтанно, просачиваясь сквозь разломы в нашу реальность. Возможно, это происходит случайно, мгновенно и без предупреждения. Я не заметил удивления ни на чьих лицах, ни в одном из принадлежащих мне мест. Оценивая общую картину в целом — не только у людей, но даже у тех, кто способен на такую же скорость передвижения, как ты или я.

Я вскакиваю, словно громом пораженная.

— Хочешь сказать, если это произойдет в том месте, где я нахожусь, то в один миг я жива, а в следующий — уже мертва. Даже не поняв, что случилось. Я бы просто ушла! — Мои руки сжимаются в кулаки. Я так взвинчена, и хочу знать прямо сейчас.

— Точно. Мгновенная смерть. Без предупреждения. Без объяснения. Не знаю, как тебя, но меня это оскорбляет, и подозреваю, что меня где-то по крупному наебали.

Не в сиянии славы, не в эпической битве! Я умру, совершенно бессмысленной смертью. Хуже того, я даже не пойму, когда это случится. Сколько еще всего не испытано, сколького еще не случилось в моей жизни, а теперь меня ждет смерть, и потом я даже не пойму, что произошло? Мне представлялось, что Смерть — как финальный уровень видеоигры. И если то, что говорит Риодан правда, и я просто покроюсь льдом, то мне никогда не дойти до победного финиша. Я не перейду с пройденного уровня на второй, третий, и так — до последнего. Я хочу пройти финальный уровень, когда придет время. Я хочу ощутить его на вкус — все, даже смерть.

Я вдруг решаю выложиться на сто десять процентов в решении этой загадки. На полсотни больше умерших людей в сочетании с возможностью абсолютно бесславной кончины — мощная мотивация знаете ли. Великие дела совершаются не ради странички с твоим именем в учебнике по истории. Я перевариваю эту мысль и озвучиваю ее:

— Ну, во-первых, люди в твоем подклубе были немного заняты такими вещами, как их собственные пытки с последующими убийствами, так что не мудрено, если они не заметили, что стоят на пороге смерти — пусть даже неким иным неожиданным и странным способом — и, во-вторых, не могу сказать наверняка, как выглядит удивление на рылах Невидимых, но у меня отличная идея: давай я сгоняю вниз и замочу парочку прямо сейчас, тогда опытным путем мы сможем собрать какие-никакие данные для анализа. — Я не утруждаюсь упомянуть, что уже охотилась и прикончила с полдюжины разношерстных сегодня с утреца по дороге от сюда, и все равно не решила, как классифицировать выражения их физиономий в тот момент. Их мимика далека от нашей.

Когда он не утруждает себя ответом на мою глубокомысленную тираду, я повторяю:

— Три новых места? — Что, если «протечка» лишь разрастается? Там могли уже образоваться десятки новых очагов обледенения. И если так, то как, черт возьми, мы собираемся это предотвратить?

— Все три покрылись льдом прошлой ночью в пределах нескольких часов. Два из них уже взорвались.

Я вскакиваю на ноги:

— Нам пулей надо в третий, пока тот еще цел!

 

ДВЕНАДЦАТЬ

Жизнь – это шоссе,

Я хочу гнать по нему всю ночь

[33]

Я в темпе улитки ползу по Лиффи-мосту.

Ничего нового в последней «выставке ледяных скульптур» нам выяснить так и не удалось. Как и со всеми остальными, вскоре после нашего появления это место взлетело на воздух. Я едва оттуда стоп-кадром унесла ноги в сопровождении шрапнели из частей тел, по моим прикидкам состоящих из пальцев и лиц тех, кого я безуспешно пыталась спасти.

Новые скованные льдом очаги не имели ничего общего, за что можно было бы зацепиться. Двое из этих мест оказались, одними из множеств по всему городу, подпольными пабами, и фитнес-центр, в котором, посреди занятия йогой в центре множества хрустальных чаш, застыли три человека. Не, ну нормально? Кто сейчас заниматься йогой, в такое-то время!

И так, на сегодняшний день мы имеем: темницу в «Честере», склад на окраине города, два в черте города небольших паба и фитнес-центр. Люди, Невидимые, Королевские Стражники — где все сразу, где нет, поэтому, независимо от того, что происходит, очевидно, это не адресовано кому-то конкретно, например Риодану, или кому из остальных жертв. В каждом осмотренном мною месте, происходит, скорее, случайное, спонтанное событие.

Я медленно тащусь, чего обычно не делаю, потому что серьезно задумалась, а когда я ухожу в себя, да еще и в стоп-кадре, то с завидной регулярностью врезаюсь во все, что не попадя. Мои синяки уже сходят, и иногда я умудряюсь продержаться целый день без изменения нормального цвета кожи. Я была слишком взвинчена, чтобы уснуть. Со мной иногда такое бывает, и с этим уже ничего не поделать, кроме как пойти прошвырнуться. Мне нужно что-нибудь делать иначе я просто свихнусь.

Танцор нашелся в его любимом укромном уголке пентхауса на южном берегу реки Лиффи. Две наружные стены представляют собой от пола до потолка выходящие на улицы из толщенного стекла окна. Нагрянув туда, я вижу его, растянувшегося на ковре в лучах утреннего солнечного света. Он лежит без футболки, глаза закрыты, очки покоятся рядом.

В один прекрасный день Танцор станет большим парнем, если когда-нибудь наберет вес. В последний раз, когда мы измеряли наш рост, он был на тридцать четыре санта выше меня, одним словом — долговязый и худощавый. Он забывает есть. У Танцора темные, слегка вьющиеся волосы, и он никогда их не подстригает, пока те не начинают ему мешать, и только тогда просит меня их подрезать. Они мягкие. Мне нравится, когда его волосы длиной до подбородка, как сейчас и откинуты с лица. Когда он нацепляет на себя свои окуляры, которые на нем практически ежеминутно в часы его бодрствования, потому что он близорукий (он ненавидит их, и до падения стен собирался сделать себе Лэйзик), то принимает видон вылитого заучки ботана-очкарика. И хрен я когда-нибудь ему об этом скажу! Мне нравятся его руки. У него гигантские ступни! Его не то зеленые, не то голубые, скорее цвета морской волны глаза, переливаются как у Фейри. С шикарными, не то, что у меня, ресницами.

Когда я его нахожу, то не могу накинуться на него со словами: «Чувак, где тебя черти носили, я уже начала волноваться», потому что у нас с Танцором на этом пунктик. Он самостоятельно выжил, когда пали стены. Как и я. И я не могу спросить: «Куда ты испарился в ту ночь, когда нагрянул и схватил меня, Риодан?» Сейчас уже это не важно. Главное, что мы здесь. Каким-то образом мы нутром понимаем, что так не может продлиться вечно, что, в конце концов, в один «прекрасный» день на пороге появится кто-то другой.

Когда закрывается дверь, Танцор приподнимается на локте. Он знает, что это я, потому что, чтобы добраться до двери, мне пришлось обезвредить с десяток мин-ловушек. Больше никому не под силу пройти через его череду испытаний, не наделав при этом шума. Ну, за исключением Риодана, который, кажется, является исключением из каждого чертово правила.

Мое сердце чуть сжимается, когда я смотрю на него.У меня никогда не было братьев или сестер, но Танцора  я считаю своим братом. Я не могу дождаться, чтобы снова увидеть его, поделиться своими мыслями, наблюдениями, и расспросить его в ответ. Порой, встретившись, мы можем часами чесать языками, и настолько возбуждены, что запинаемся в словах, пытаясь как можно скорее все рассказать. Я раздумываю, не поведать ли ему о замороженных местах и о проводимом мной там расследовании, но не хочу, чтобы Танцор еще больше, чем уже есть, светился на риодановском радаре. Мне уже не дает покоя, что он вообще знает о его существовании. Я хочу, чтобы Танцор был в безопасности. И я знаю его. Разнюхай он хоть намек на смачную головоломку, то непременно начнет совать свой нос во все места, где его могут убить. Не имеет значение, насколько я впечатлена его соображалкой. Риодан — хуже падения стен или погружения мира под воду. Ты не жилец, если он так захочет.

— Мега, я тут пораскинул мозгами…

— Кажется, запахло сенсацией! Мне уже стоит готовиться к экстренному выпуску Дэни Дейли?

— Возможно.

Он ухмыляется, и я растягиваю губы в ответ. У Танцора — суперпроцессор вместо мозгов. Не поверите, какие бомбы он умудряется сооружать. Время от времени мы периодически что-то врываем просто ради прикола. Ну, знаете, такие места, которые должны быть взорваны в любом случае — где могут скрыться большие скопления Теней, на тот случай, если они решат вернуться в один день, как птицы по маршруту миграции, если они все еще там.

— Ты заставила меня призадуматься о детках Папы Роуча, — говорит он.

— Да? — Я растягиваюсь на солнышке рядом с ним и опираюсь на локоть, повернувшись к Танцору лицом. Мне нравится смотреть в его глаза без очков. Это редкое удовольствие.

— Тебе известно, сколько они могут оставаться отделенными от тела Папы или человека?

— Понятия не имею. Танцор, я наконец-то отрыла «Крик-4». Давай, ночью заценим?

— Уже смотрел его прошлой ночью, — отвечает рассеянно он, проводя рукой по волосам, так смешно и вместе с тем так привлекательно взъерошивая их, и судя по его рассредоточенному взгляду, он уже погрузился в свои мысли и не замечает ничего вокруг. Он постоянно так делает.

— Ты смотрел его без меня?! — возмущаюсь я. Мы с Танцором обожаем ужастики. И повернуты на фильмах, потому что они от души заставляют нас хохотать. Они дают возможность поверить, что у этого мира еще не все кончено. Мы давненько уже искали «Крик 4», планируя его посмотреть. Танцор, обычно, не смотрел фильмы в одиночку, по крайней мере, я о таком не знаю.

— Но с удовольствием посмотрю еще раз. Мне понравилось.

— Круто. — У меня по-прежнему на душе скребут кошки, хотя причин для этого вроде, как нет. Он посмотрит со мной этот фильм ночью. Поэтому, что с того, что он уже смотрел его прошлой ночью? И что с того, если он смотрел эту киношку с кем-то еще? Не собираюсь заморачиваться на подобную хрень. То, что происходит, когда меня нет рядом, меня не касается. — Так что там насчет Папы Роуча?

— Взрыв их не берет. От поджога тоже никакого толку. Но что если сделать так, что они не смогут вернуться к телу? Любому телу — будь то человеческому или своего вида. Решит ли это проблему? Наша цель — удержать их от проникания вовнутрь как можно большего количества людей. Они бессмертны, а твое время слишком бесценно, чтобы растрачивать его на выслеживание со своим мечом их тысячный рой. И вот, я подумал: а как насчет вязкой, жидкой пластмассы в виде спрея, от которой невозможно сбежать? Распыляем на них спрей и тем самым удерживаем от того, чтобы они к кому-нибудь прицепились. Я уже работаю над формулой. И как только закончу, разольем по маленьким бутылочкам из-под удобрений, что стащили из хозяйственного магазина, затем проверим спрей в действии. Я уже соорудил парочку подходящих распылителей.

Так вот где он пропадал. А прошлой ночью, после работы, решил посмотреть киношку, чтобы расслабиться. Вот и все.

— У меня получился спрей, застывающий в пол санта толщиной. Я все еще пытаюсь преобразовать его в гель идеальной степени затвердевания. Кажется, я придумал, как добавить в состав железо, не слишком его отяжеляя. Как эти части крепятся к Папе? С помощью щупалец? Присосок? Как они проникают под человеческую кожу? Сможешь поймать парочку, чтобы я провел тесты?

— Ты просто Говнюк, и тебе это известно, — одобряю я.

— От говнючки и слышу, — парирует он и ухмыляется, и понеслась перебранка с переадресацией этого слова друг другу. По его мнению, я Говнючка, потому что мне реально под силу поймать их. Я обладаю этими способностями от рождения. Танцор же всегда думает и пытается все улучшить. Пережить падение стен, не имея суперспособностей и друзей — чертовски, знаете ли, впечатляет.

С блаженной истомой мы растягиваемся на полу, потому что солнечные денечки в Дублине — большая редкость, и трещим обо всем и вся, за исключением того, где пропадала я, когда он был там, где был. Я не заикаюсь о том, что почти четыре дня провисела в подземелье, да Танцор и не спрашивает. И это мне нравится в нем. Друзья не устраивают друг другу допросы.

Мы наблюдаем, как солнце движется по небосводу и периодически Танцор отклеивается, чтобы притаранить мне хавчика. Он рассказывает, что проинспектировал магазины, и они почти все пусты. Мне приходится раза три себя одергивать, чтобы не ляпнуть о, виденной мной замороженной хрени.

Ближе к семи вечера я становлюсь нервной и дерганой, потому что уходить совсем не охота, но пока мной играют как марионеткой, деваться особо некуда. Надо попасть в «Честер» достаточно рано, чтобы разминуться с Мак, но не настолько, чтобы дать Риодану дополнительный повод для колкостей.

Я вздыхаю.

— Тебя что-то тревожит, Мега? — забеспокоился Танцор.

— Просто пора идти и о кое-чем позаботиться.

— Мне казалось, мы собирались смотреть фильм. Я нашел целую коробку «скитлс» в аэропорту. И вяленое мясо. Офигенски острая штука.

Я хлопаю себя по лбу. «Скитлс», вяленое мясо и киношка. О чем, черт возьми, я только думала, говоря: «Давай ночью заценим»? Мои ночи мне больше не принадлежат. Теперь ими распоряжается кто-то другой. Такую горькую пилюлю проглотить ППЦ как не просто. Для кого-то вроде меня это подобно вырванному зубу. И не важно, что мне самой хочется пойти попыхтеть над загадкой замороженных мест и спасти жизни невинным людям. Я просто не могу смириться с тем, что Риодан диктует когда, как и где это делать. Это отбивает всякую охоту работать над этим делом. Терпеть не могу находиться под чьим-то каблуком.

Я не могу не пойти в «Честер», потому что не знаю, что тогда Риодан сделает с Джо, если не появлюсь, и я ни в коем случае не собираюсь рисковать, это выясняя. Кто его знает, не явится ли он за мной сюда, разгромит телик и DVD-шку, а потом в нагрузку прихватит с собой в подземелье Танцора. Я никогда не знаю, что этот чувак выкинет в следующее мгновение.

Но мне кристально ясна одна вещь из того, что он делает.

Отравляет мою жизнь.

Вламываясь в офис Риодана, я с порога заявляю:

— Я на всю свою жизнь уже насиделась в клетках. — По дороге сюда я только и делала, что, жалела себя, сетуя на несправедливость своего положения.

Он поднимает взгляд от своей канцелярской ботвы.

— Бумажки! Чертовы копии, дыроколы и скоросшиватели! Только этим и занимаешься? Поэтому тебе так хочется, чтобы я постоянно вертелась вокруг. Чтобы суперэнергичная Мега оживляла твою скучную жизнь? — Я так зла, что меня начинает колбасить, порывами ветра разметая бумаги на его столе. Когда я реально выхожу из себя, то могу вызывать не сильные воздушные колебания вокруг себя, не так как Эльфы конечно, да и температуру менять не могу. Иногда я это делаю, чтобы вывести из себя некоторых уродов. Эта привычка здорово вышибала дерьмо из Ро.

Он ловит лист бумаги, прежде чем тот слетает со стола.

— Какие-то проблемы.

Как он это делает? Задает вопросы так, что они не звучат, как вопросы? Я пыталась повторить, и это вам не семки щелкать. Голосовые связки требуют повышения интонации в конце фразы. Я пытаюсь перепрограммировать себя. Не потому, что планирую начать ему подражать (по крайней мере, не при нем), а потому, что думаю, это неплохой способ себя испытать, перестроить привычки. Повысить пределы самоконтроля.

Мои волосы облаком развиваются вокруг головы, лезут в глаза. Я обеими руками раздраженно отбрасываю их назад, мне очень хочется ништячно зависнуть с Танцором и пожевать вяленого мясца.

— Да! Похоже, я просто не имею права на личную жизнь!Похоже, у меня, просто не может быть никаких планов на вещи, противоречащие твоему дурацкому правилу — каждый вечер являться на работу ровно к восьми! Никто не работает каждую ночь подряд! Почему бы мне не получить пару свободных ночей, чтобы делать все, что мне вздумается. Я так чертовски много прошу?

— У тебя намечалось свидание.

И снова этот полувопрос, но услышав слово «свидание» и сопоставив его с Танцором, я выдавливаю единственное, что приходит мне в голову:

— А?

Риодан встает, нависая надо мной. Я живу в мире людей, которые в основном выше меня, но Джо говорит, я еще подросту. Я часто измеряю свой рост. Не хватало еще навсегда остаться коротышкой метр с кепкой ростом.

— Ты сказала: планы. Ты не сказала, какие именно.

— Тебя это никаким боком не касается.

— Меня касается все.

— Но не моя личная жизнь. Потому она и называется личной.

— Значит, это твой маленький дружок.

— Не говори о нем. Забудь о нем. И вообще он не маленький. Кончай его так называть. Вот увидишь, он тебя еще и перерастет.

— Сейчас не время играть в куличики и возиться с неуклюжим ребенком, который и понятия не имеет, как пользоваться собственным членом.

Он только что заставил меня подумать о члене Танцора. Мысль настолько некомфортная, что я начинаю перескакивать с ноги на ногу.

— А кто тут говорит о члене? Я просто хочу вечером посмотреть кино!

— И какое же.

— На кой хрен тебе это надо знать?

Он бросает на меня взгляд.

— Крик четыре. Доволен?

— Так себе.

— Танцор сказал, что хорошее, — бурчу я сердито. Неужели его уже все посмотрели, кроме меня?

— Чего и следовало от него ожидать.

— У тебя какие-то претензии к Танцору?

— Да. Он причина твоего сегодняшнего дерьмового настроения, и мне приходится с этим мириться. Следовательно, или мне нужно исправить твое настроение или избавиться от Танцора.

Моя рука тянется к рукоятке меча.

— Даже и думать не смей отнимать у меня что-то мое.

— Не вынуждай меня.

Он обнажает клыки. Я качаю головой и присвистываю:

— Чувак, да что ты за чудо-юдо такое?

Он долго смотрит на меня в упор, и что-то мелькает в его глазах. Что-то, что я должна понять, но просто не могу разобраться. В тесном, замкнутом пространстве офиса ощущается сильный порыв ветра — сильнее, чем, как правило, удается генерировать мне, и до меня доходит, что это исходящие от него вибрации — он тоже создает ветер. Я выхожу из себя. Могу я хоть что-нибудь сделать, что не под силу ему? Посмотрев сквозь стеклянный пол, я вижу, что все под нами движется, словно в замедленной съемке. Мы оба — в режиме стоп-кадра. Я даже не поняла, в какой момент перешла в турбо режим.

Он замедляется первым.

Мне требуется больше времени, чтобы придти в себя, учитывая, как я завелась. Когда мне удается, наконец, успокоиться, я подтягиваю к себе кресло, плюхаюсь в него и закидываю ноги на подлокотник. Вся моя поза так и вопит на всех известных человечеству языках о воинственности. Язык жестов — мой родной язык.

Риодан — как океан. Он то, что он есть. И он не изменится. Бессмысленно бороться с приливом. Или с отливом. Вода просто прибывает. И уносит тебя с собой. Он держит меня в короткой узде и не собирается никуда отпускать.

— Итак, что у нас запланировано на сегодня? Босс. — В последнее слово я вкладываю все свое презрение.

И снова этот взгляд. Для меня он — всегда загадка. Иногда мне удается читать его как открытую книгу, а иной раз все, что я вижу на его лице — пара глаз, нос и рот.

Я закатываю глаза:

— Что?

— Так, кое-что пришло в голову. И я собирался поделиться с тобой. — Затем, как ни в чем не бывало, возвращается к своим бумажкам, упорно меня игнорируя. — Можешь идти.

Я выпрямляюсь:

— Че правда что ли? Ты серьезно?

— Выметайся из моего офиса, детка. Иди и смотри свое кино.

Я мгновенно оказываюсь у двери и открываю ее.

— Не подходи к обледеневшим местам. Я слышал, это может оказаться смертельным.

Замерев на пороге, я снова прихожу в бешенство. Всего на одну сраную миллисекундочку, до того как он открыл рот и растоптал ее, я испытала счастье.

— Тебе обязательно надо было так делать. Ты можешь обойтись своими силами или нет? Думаешь, единственное, что можно сделать с жарой — это вызвать дождь. Некоторые люди считают, что жарой надо наслаждаться, пока есть возможность, чувак, потому что дождь всегда пойдет снова.

— Мудрый человек ставит свое выживание превыше наслаждения. Глупец же умирает от удовольствия.

Ко мне взывали «скитлс», мясо и Танцор. Я разрываю упаковку батончика, перескакивая с ноги на ногу.

— А что, если у твоего мудрого человека никогда не остается времени и возможностей для удовольствий? — Мною еще столько всего не пережито. Иной раз мне хочется быть только той, какой я являюсь сейчас. Четырнадцатилетней и беззаботной.

— Может, мудрый человек понимает: быть живым — это самое величайшее удовольствие.

— Появилось еще несколько обледеневших мест с прошлой ночи? — Мне стоило держать свой рот на замке. Не надо было спрашивать. Ответственность ложится на мои плечи, словно груз прожитых лет, когда он кивает.

А затем сыплет соль на рану:

— Но вдруг тебе повезет, и, пока ты будешь смотреть свой фильм с твоим маленьким дружком, ничего и не произойдет. Светлая сторона в том, что, если что и случится, ты все равно не узнаешь об этом.

Что в переводе — смерть моя будет мгновенной. Светлая сторона, моя ты задница. Риодан точно знает, на какие мои кнопки надо давить.

Закатив глаза, я закрываю дверь и плюхаюсь обратно на место. Позже буду четырнадцатилетней. Может, в следующем году. Когда мне будет пятнадцать.

Не поднимая головы, он повторяет:

— Я сказал, выметывайся отсюда, детка.

— Смена приоритетов, босс. Там народ погибает. Пора этим заняться.

Это срабатывает, и вскоре мы уже на южной окраине Дублина, смахивающей, скорее, на сельское поселение.

Позади лачуги, под держащимся на покосившихся опорах, как на протезах навесом, застыли мужчина, женщина и маленький мальчик, во время постирушек по старинке, как частенько делала Ро, стирая свою мантию Грандмистрисс. Она говорила, что это напоминает ей о смирении. Ни в одной косточке в жирной туше старой ведьмы, да что там, ни в одном волоске ее тщательно уложенного причесона, смиренностью и скромностью даже не пахло.

Руки мужчины смерзлись единой глыбой с ветхой стиральной доской, над его плечами была какая-то странная обледеневшая хренотень, похожая на часть каркаса, что надевают при переломе шеи. Ребенок застыл, стуча ложкой по перевернутой вверх дом помятой кастрюле. Я не позволяю своему взгляду долго задерживаться на малыше. Их смерть меня добивает больше всего. Он даже еще и не жил. Женщина покрылась льдом во время поднятия рубашки из таза с мыльной водой. Я стою на краю лужайки, дрожа и поглощая так много деталей, сколько могу на таком расстоянии, готовясь перейти в стоп-кадр. Если эта сцена ничем не отличается от остальных, тут все вскоре взорвется.

— И как ты узнал об этом месте? — Ну, с пабами и так все понятно, даже с фитнес-центром, потому что все это в Дублине, а Риодан знает обо всем, что твориться в городе. Но это загородные фермеры с прачечной.

— Я обо всем узнаю.

— Да, но как?

— Предполагалось, на этом твои расспросы должны иссякнуть.

— Чувак, экстренные новости: «предполагалось» и «должны» со мной не прокатывают.

— Всего лишь наблюдение.

— Они знали, что, чем бы это ни было, оно надвигалось на них. — От этого мне становится чуточку легче. Меня все никак не отпускала тревога о мгновенной смерти. Хоть внимание мальчика и было сосредоточено на кастрюле, но рты взрослых были открыты, а лица искажены. — Они увидели это и закричали. Но почему не попытались убежать? Почему женщина не бросила рубашку? Просто бессмыслица какая-то. Может, их сначала частично заморозило, а потом уже полностью? Могли ли они подвергнуться небольшой реакции, из-за которой потеряли возможность двигаться? Может это нечто подкрадывалось к другим людям сзади?

— Мне нужны ответы, детка, а не вопросы.

Я выдыхаю. Вырывается белое облачко пара, но не леденеет.

— Здесь не так холодно, как в предыдущих местах.

— Здесь лед образовался раньше. Все тает.

— Откуда ты знаешь?

— На носу этого мужчины сконденсировалась капля, которая вот-вот упадет.

Я прищуриваюсь.

— Не вижу я никакой вонючей капли. Ты не можешь так четко видеть на таком расстоянии. — У меня же суперзрение, а я ни черта не вижу. 

— Завидуешь, детка. — Последнее слово он произносит на одну сотую интонации выше, иногда делая так, подкалывая меня. В его голосе слышится насмешка. Что выбешивает меня еще больше.

— Нихрена ты отсюда не видишь никакой капли!

— А вот еще одна стекает по женщине. Прямо над родинкой на левой груди.

— Но ты не можешь видеть настолько лучше меня!

— Я все могу лучше тебя! — Он бросает на меня взгляд, который обычно вижу в зеркале.

Это становится последней каплей.

— Тогда, полагаю, я тебе не нужна и только зря трачу свое время. — Затем разворачиваюсь и топаю обратно к вездеходу. Но не успеваю пройти и пяти шагов, как он уже нависает надо мной, преградив мне дорогу, скрестив руки на груди, и как-то странно сверкая на меня глазами. —  Не в настроении, Риодан. Так что отвали!

— Быть нужным — вредно.

— Быть нужным — полезно. Это значит, что ты важен.

— Это значит дисбаланс сил. До падения стен, слабаков было хоть отбавляй. Ты не несешь ответственность за мир только потому, что способна на большее, чем остальные.

— Конечно, несу. Именно так и поступают более способные люди.

— Если попросишь, я тебя научу.

— А? — Эта ночь начинала набирать странные обороты. — Научишь меня, как учат в классе или что-то типа того? И как он называется: «Сто один совет как стать социопатом»?

— Скорее это будет похоже на аспирантуру.

Я начинаю хихикать. Его чувство юмора застает врасплох. Затем вспоминаю, с кем разговариваю и замолкаю.

— Ты хочешь быть быстрее, сильнее, умнее. Попроси, и я тебя научу.

— Не собираюсь я тебя ни о чем просить. Может, ты быстрее и сильнее меня. Пока. Но, уж точно не умнее.

— Дело твое. А теперь разворачивайся, потому что ты никуда не уходишь. Сейчас ночь, и тебе известно, что это означает.

— Темноту?

— Ты со мной до рассвета.

— Почему до рассвета? Ты вампир, зомби или кто там, кто не выносит солнечного света?

Он переходит в стоп-кадр к замороженной сцене.

— Малышка, я люблю секс на завтрак. А ем я рано и часто.

У меня тут, понимаешь ли, голова забита обледеневшими и как же он меня огорошивает, говоря о хрени насчет секса на завтрак, сводя с ума мои гормоны, как это иногда бывает, которые тут же услужливо подсовывают в голову картинки, каждая из которых смущает меня сильнее прежней. И мне никак не удается отмахнуться от разыгравшегося воображения, потому что оно не материально, а гормоны и того упрямее и непредсказуемее меня.

Было бы куда проще, если бы я уже не смотрела порно и риодановский «завтрак», тогда картинки не были бы столь красочными и трудностираемыми. 

Но я во всех подробностях вижу все это, потому что точно знаю, как Риодан выглядит обнаженным. Я его видела. И знаю, как двигается его тело. Он сплошь мускулы. И шрамы. Знаю, когда он занимается сексом, то смеется, словно мир — идеален. И когда он так делал, мои руки сжимались в кулаки, потому что нестерпимо хотелось прикоснуться к его лицу, словно могла заключить эту радость в своих ладонях и удержать. Каких у меня только странных бредней не возникало, пока стояла там, на четвертом уровне. И не могла дать себе поджопника, чтобы заставить себя не смотреть. Не в силах унять разбушевавшиеся гормоны. И не в силах понять, с чего эти маленькие сексуально озабоченные извращенцы вообще заметили такого старого чувака, как Риодан.

#img14CB.jpg

— Ты идешь?

Мысленно отвесив себе пинка под зад, я перехожу в стоп-кадр…

И ничего.

— Да это просто издевательство какое-то, — бурчу я.

— Детка, долго ты там еще будешь торчать? — Он носится в скоростном режиме вокруг замороженного трио. — Все может взорваться в любую секунду.

Я стою и размышляю о том, как сильно надеюсь, что он не сразу допетрит, что я снова лишилась суперсил.

— Мне надо э…, в э… — Я тычу большим пальцем в сторону леса позади себя. — Нужно немного уединения. Я сейчас.

Ну вот, как я и рассчитывала — пока сижу в кустиках, деля вид, что писаю, в прачечной взрываются люди.

Обратная поездка в Дублин тянется долго и в тишине.

 

ТРИНАДЦАТЬ

Я – худшая часть твоей жизни

[39]

Я на крыше здания, через дорогу от груды бетона, искореженного металла и битого стекла, который некогда был «Честером». Теперь клуб находится глубоко под землей. Как правило, в него всегда стоит очередь, но сейчас четыре утра, и все, кто хотел в него попасть, уже были примерно как с час внутри. Думаю, это означает, что там погибло достаточно много людей, освободив дополнительные стоячие места, потому что я не видел еще никого, кто оттуда бы выходил.

К тротуару подъезжает черный «хамви».

Собственно его я и ждал.

Раньше я ненавидел высоту, как бы парадоксально это не звучало, учитывая, что я Горец. Ну, точнее был им.

 Теперь я начинаю к ней привыкать. Отличная панорама. Лучший обзор и можно остаться невидимым. Люди не особенно обращают взор вверх, даже в такие времена, когда следовало бы, потому что никогда не знаешь, что может затаиться над тобой в небе, готовый тебя сожрать, оказавшись или Охотником или Тенью. Ну, или мной.

Я смотрю, как она выбирается из тачки. Перескакивает с ноги на ногу между шагами, перемещаясь в сторону и вперед, в то же время, управляясь с шоколадным батончиком. Ни в ком еще не видел столько энергии. Ее волосы горят золотисто-каштановым в свете луны. Кожа светится. У нее прелестные молодые округлости и длинные ноги. Черты ее лица как изящный фарфор высшей пробы, а эмоции на нем ежесекундно меняются, как моя новая татуировка Темных прямо под кожей.

Но что действительно привлекло меня в этой девушке — это отвага.

Он горой возвышается над ней. Резкие черты лица. Резкое сложение тела. Резкая походка. Они странно смотрятся вместе. Они разговаривают. Она так смотрит на него, будто он постоянно играет на ее нервах. Отлично. Ее рука находится у рукояти меча, и я знаю, о чем она думает. Ей ненавистен «Честер». Она еле сдерживается, находясь в одном месте с Фейри, чтобы не перебить их всех. Она их ненавидит. Всех до единого.

В эту категорию скоро попаду и я.

Владелец «Честера» смотрит  наверх.

Я на крыше глубоко в тени, набросив на себя легкий гламор — новое свойство, которое еще испытываю, стараясь сделать свое лицо более приятным для нее.

Я концентрируюсь на проекции покрова ночи и пустоты, чтобы он меня не засек.

Его взгляд останавливается прямо там, где я нахожусь, и на лице говнюка появляется самодовольное выражение, но так он выглядит большую часть своего времени. Я уже почти решил, что, хоть он и может ощутить некое изменение в ночной мгле в этом месте, но на самом деле не видит меня, когда он наклоняет голову в высокомерной, величественной манере, столь характерной этому ублюдку.

Меня омывает густой, скручивающей, и удушающей яростью, и на несколько секунд я проваливаюсь в черное место, где все — лед, пустота и зло, и мне это нравится. Я радуюсь превращению в Принца Невидимых. Я провозглашаю свое право на обладание.

И провозглашаю начало войны.

Я запрокидываю голову, и волосы гривой спадают за плечи. Подрезать их теперь абсолютно бессмысленно. Я закрываю глаза, затем открываю — он все еще там. Я обращаю лицо к Луне и жадно вдыхаю. Мне хочется припасть на четвереньки и завыть, как дикий, обезумевший от голода и нерастраченной энергии зверь, способный беспрерывно трахаться в течение нескольких дней, найдя ту, которую смог бы брать так жестко и долго, как только смогу. Хочется докричаться до Луны в мире Невидимых, и услышать ее ответный зов. Я чувствую запах смерти по всему городу, и это пьянит. Я чувствую нужду, секс, голод, и как же это ужасно сладостно — человечество созрело для жатвы, игры и жратвы! Мой член пытается вырваться из джинсов. Это мучительно больно. А Земля по-прежнему продолжает вращаться.

Я снова смотрю вниз, прищурив глаза. Мои ботинки покрыты льдом. Крыша скрылась под белым кругом снега и сверкающего льда в радиусе четырех с половиной метров вокруг меня. Без единого хруста я придвигаюсь чуть ближе к парапету крыши, следя, как они обходят вокруг здания. Это стало намного проще, когда для передвижения мне больше не нужно использовать свои ноги.

Он не такой, каким притворяется рядом с ней.

Я слежу за ним постоянно. И собираюсь быть там, когда он отбросит притворство. Я стану ее пуленепробиваемым жилетом, ее защитой, ее гребаным падшим ангелом, хочет она того или нет. Он притворяется почти человеком. В нем не больше человеческого, чем во мне. Притворяется таким белым и пушистым для окружающих, и все настолько беспечны, что даже не подозревают о его клыках. Он подобен угрожающе зависшему над вами Судейскому Молотку, когда вы об этом даже не подозреваете. До тех пор, пока не будет уже слишком поздно.

Оказавшись мертвы.

Дьявол в костюме бизнесмена, он выжидает удобного случая, собирая и обрабатывая информацию, и когда принимает решение, раздается стук молотка и все, кто его доставал, оскорблял, или просто дышал в его сторону, умирают.

Она не получит ​​отсрочки приговора. Никто ее не получит. Единственный, кто для него имеет значение — другие, такие, как он.

Она думает, что он не животное, как Бэрронс. Что он более цивилизован. Она права, он более элегантен. Вот только это и делает его опаснее. C Бэрронсом ожидаешь облажаться по-царски. С Риоданом невозможно предсказать следующий поворот событий.

Он относится к ней, как любой взрослый, взявший под свое крыло четырнадцатилетнего подростка. Будто нуждаясь в ее детекторных способностях, так же как это проделал с Мак Бэрронс, и в итоге она ведется на это так же как Мак. Он выстраивает в линию свои фишки домино, чтобы те легче падали, когда он их собьет, не прилагая при этом совершенно никаких усилий, тем самым упрощая себе задачу по ее устранению без лишнего напряга на ее поимку.

Ублюдок вроде него, использует женщин только для одного. Для чего она еще не достаточно взрослая. Пока. Не могу решить, что хуже — если бы он ее убил, прежде чем она подрастет или подождал и сделал бы ее своей в бесконечной веренице его любовниц.

Она не такая как та бесконечная вереница прочих. На такую дается один шанс на всю жизнь. И если его просрешь — для тебя в заготовлено особое место в аду.

Неожиданно она срывается с места и топает вперед. Она в бешенстве. Я скалюсь.

Я вынимаю нож, выворачиваю руку себе за плечо и скребу им спину. Кровь струйками сочится вниз. У меня вырывается вздох облегчения, но понимаю, что ненадолго. Время сна — настоящая пытка. Моя спина зудит и чешется не переставая и человеческая наркота на меня больше не действуют. Я кручусь, пытаясь удачнее почесаться.

С глухим щелчком мой клинок врезается в кость. На его острие уже образовались зазубрины, но мне никак не удается воткнуть его под нужным углом. У меня нет друзей, что были бы рады видеть меня, поэтому некому протянуть руку помощи. Я просил отца вырезать их. Он сказал, что они растут прямо из моей спины и это убило бы меня. Я в это не верю. Ничто не убивает меня. Они зудят. Я хочу, чтобы они исчезли почти так же как начинаю хотеть их иметь.

Чертовы крылья.

Интересно как все обернулось. Дэни убила Темного Принца, чтобы спасти Мак и мне пришлось стать заменой убитому. Но это не ее вина. Это вина Мак. За то, что ее пришлось спасать. Позже — за то, что заставила меня съесть то, чего бы я никогда не съел, будучи в здравом уме.

Я задаюсь вопросом, будут ли мои крылья такими же большими как у Крууса. Интересно, каково это — летать в ночном небе вместе с остальными двумя. Мне являются видения, где мы вчетвером планируем над городом, черные крылья хлопают в воздухе, мы в небе, мы властелины мира. Я слышу издаваемый нами звук, низкий звон четырех наших тел. Есть особая, принадлежащая только им душераздирающая песнь Темных Принцев, иногда она звучит в моей голове, когда я сплю. В моей крови горит Зов Дикой Охоты.

Я возвращаюсь к углу небольшой кирпичной надстройки на крыше, в которой установлены насосы отопительной системы, прислоняюсь к ней и из стороны в сторону трусь спиной о край угла, чтобы почесаться, не прерывая наблюдения затем, как они подходят к металлической двери в земле.

Он догоняет ее, и они снова идут рядом.

Она скользит сквозь ночь. Он пробивает темноту как боксерская перчатка с лезвиями на костяшках пальцев. Когда она проходит мимо, мир становится краше. Он же оставляет кровавые следы на кладбище из костей.

Он поднимает дверь, свет вспыхивает из дыры в земле и она спускается — мой Ангел в грязном аду.

Он присаживается на краешек, наблюдая, как она скрывается внизу, и на мгновение я замечаю выражение его лица без привычной маски.

Оно способно заморозить даже такое создание, как я.

Я узнаю этот взгляд. У меня бывает точно такой же.

Когда сукин сын снова смотрит в мою сторону, на этот раз у меня нет сомнений, что он видит меня. Он смотрит прямо на меня и с издевательской усмешкой склоняет голову набок. Я хладнокровно возвращаю ему ее. Мой кивок говорит: «Да, да, я тоже вижу тебя. И на твоем месте я был бы предельно осторожен».

Не могу решить, было ли реальностью то, что он позволил мне увидеть — или это одна из его уловок. Не зря они называют его мастером манипуляций. Бэрронс сносит головы. Риодан выворачивает их наизнанку. Бэрронс имеет тебя. Риодан делает так, что ты имеешь себя сам. Он давит на кнопки и меняет обстоятельства в соответствии с его собственным, хладнокровным планом социопата.

Мне больше нравилось думать, что он собирается ее убить.

Я перестаю чесаться.

Хочу себе эти крылья. Тогда будет легче победить в надвигающейся схватке.

Он ходячий мертвец.

Если те эмоции, что он мне показал несерьезны и он просто играет со мной, то выбрал не ту игрушку. Я убью его задолго до того, как он задумает ее убить. Я представляю, как действуют люди вроде него. Постепенно становясь таким же.

Если он был серьезен в том, что так демонстративно мне показал, то показал это не тому Принцу Невидимых. Потому что он показал мне, что видит в ней то же самое, что и я.

Он знает, что она стоит того, чтобы ждать.

И когда придет время, он намерен быть первым. Вот почему он держит ее при себе. Для тех из нас, кто живет вечно, подождать каких-то несколько лет — ничего не стоит.

Ради того, чего стоит ждать. Ради единственной, которую можно повстречать только раз в жизни, девушки.

Несколько лет — просто мгновение ока для таких как мы, для которых ломать женщин так же сладко, как давить гниющие тыквы после Хэллоуина. Секс для меня теперь гораздо сложнее. Приходится постоянно сдерживаться. Человеческие женщины могут сломаться.

Но не эта.

Он видит ее, как и я — в семнадцать, двадцать, тридцать. За ее четырнадцатилетним обликом, он видит, какой женщиной она станет.

И застолбил ее для себя.

Только. Через. Мой. Труп.

И да, я бессмертен.

Хотя недавно я кое-что узнал об этой проблеме, и понял, как ее можно решить. Я слышал об этом, парящем где-то там в ночном небе Охотнике, о том, который так симпатизирует Королевскому Дому Темных.

Скоро, когда обрету крылья, я его разыщу.

* * *

Мои суперсилы вернулись в трех кварталах от «Честера». Я знаю, потому что весь путь обратно то и дело пыталась супербыстро коснуться пальцем моего бедра. Наконец, получилось. Вот только до сих пор не удается шустрить глазами, как Риодан, но я тренировалась и, по-моему, даже научилась ускорять определенные части моего тела на короткое время. Вот только проблема в том, что та область, где встречаются  ускоренная и замедленная части на моем теле, становится немного болезненной, как при растяжении мышцы, словно эти части все никак не могут друг с другом договориться, с видом какого-хрена-мы-здесь-делаем сопротивляясь одна другой.

Но это не то, что сидеть в «хамви» рядом с чуваком, которому совершенно не обязательно знать, что в данный момент я бессильна и пытаться перевести в стоп-кадр все свое тело. И надумай он сейчас резко затормозить, я могла бы вылететь прямо через лобовое стекло и в итоге ходить несколько дней покалеченной поверх всех моих обычных ушибов.

Я раздраженно зыркаю на него:

— Почему на тебе никогда нет синяков?

 Что он такое? Исключение из всех правил? Дайте мне анкету, я хочу вступить в те же ряды.

— Преимущества принадлежности и так далее, — отвечает он. Иными словами, у меня нос не в том шоколаде, потому что я не вхожу в его круг избранных. Пф-ф. Тоже мне. Не больно-то и хотелось.

— Чувак, у тебя, что есть какая-то волшебная мазь? Потому что было бы неплохо поделиться со мной этой фигней.

Он подъезжает к обочине перед «Честером». Я выскакиваю из «хамви», как только он паркуется и сразу начинаю перескакивать с ноги на ногу, потихоньку, продвигаясь вперед и вправо. Войти в «Честер» без суперсил — последнее, что мне хотелось. Вытащив шоколадный батончик, я вгрызаюсь в него и проглатываю в три приема, пополняя свой резерв сил.

—  Разве мы еще не все сделали на сегодня? Что еще у тебя припасено для меня? — Я только что целый час тряслась в машине с Риоданом, ощущая себя сардиной в банке под напряжением, да еще и после потери своих сил. Он наполняет собой любое замкнутое пространство, словно из его тела рвутся еще с десяток человек. Он зол на меня за откос от осмотра той сцены до того, как она взлетела на воздух. Я тоже зла на себя, но у меня не было выбора. Без моих суперспособностей от меня толку ноль рядом с одним из таких мест. Короче полный отстой. Я хочу некоторое время побыть в одиночестве или с Танцором. Он заряжает меня. Зависать с ним ненапряжно и вообще оттяжно.

Он не отвечает мне и я оборачиваюсь к нему. Он смотрит вверх, на крышу здания с ехидным, самодовольным выражением. Я шарю взглядом по тени крыши и не врубаюсь, на что он уставился. Наверху ничего нет.

—  Чувак, ты меня слушаешь? Аллё? Ты вообще в курсе, что я еще здесь?

Он продолжал смотреть вверх, будто видел что-то, что я не могла. Как те дурацкие капли конденсата, которые — я все еще не уверена в этом — были на тех людях.

— Я всегда знаю, если ты рядом, Дэни. Я пробовал твою кровь. И теперь все время могу тебя чувствовать.

О'кей, это уже настораживает.

— То есть, когда я неподалеку, — уточняю я у него.

— Как ты думаешь я нашел тебя в той берлоге твоего маленького дружка.

— Тебе стоит внимательнее к нему присмотреться, если считаешь его маленьким.

— И таким хрупким.

— Кончай о нем говорить. Он тебя не касается. Так о чем это ты? Говоришь, что можешь найти меня, типа, где угодно и когда угодно?

 На этот вопрос существует всего один верный и один неверный ответ.

— Да.

Ответ неверный. Из-за обуявшей меня ярости перехватывает дыхание:

— Фигня. Че ты лечишь меня.

Он смеется и переводит взгляд на меня:

— Желаешь поиграть в прятки, детка? — спрашивает он мурлычущим, никогда еще не слышанным мной в его исполнении голосом, и он реально задал вопрос.

Он выпускает клыки.

— Чел, ты реально странный… ну, кем бы ты ни был.

 У меня просто нет слов.

Он снова смеется и я не могу это вынести, поэтому спешу к двери в земле — новому входу в «Честер».

Он придерживает ее для меня. Я громко соплю, пока спускаюсь по лестнице. Терпеть его не могу.

Так вот, топаю я себе через танцпол, срезая путь прямо к лестнице, держа курс на риодановский офис, чтобы по-бырому сделать то, чего он от меня там хотел, когда замечаю ее.

Она идет через основной танцпол с Иерихоном Бэрронсом на буксире, и, похоже, направляются в один из подклубов, хотя я не въезжаю с чего это вдруг. Мак здесь «любят» так же, как и меня.

Я замираю.

Ненавижу пялиться на нее. Ненавижу не знать, что твориться в ее жизни. Ненавижу то, что сделала. Вот только ничего уже не изменить, так что бессмысленно париться по этому поводу.

Риодан врезается мне в спину, толкая меня в толпу.

— Куда прешь? — шиплю я раздраженно, налетев на массивную тушу носорога, ощерившего на меня свои желтые клычищи.

Как обычно, он ничего не упускает. Его взгляд пробегает по моему лицу.

— Я думал, вы с Maк подруги.

— Подруги, — вру я.

— Тогда ступай, поздоровайся.

Вот дерьмо, ненавижу, когда он все подмечает.

— У нас крохотная размолвочка.

— «Крохотная», как же.

—  Не лезь не в свое дело.

— Научись не выказывать так явно свои эмоции, детка. За исключением тех случаев, когда ты наедине со мной. Тебе требуется основательный тренинг. Будешь демонстрировать всем свои чувства — это только вопрос времени, когда тебя кто-то вздернет за твое же нутро.

— Чувак, кто сейчас употребляет такие слова, как «нутро»? Или «выказывать»?

— Расскажи, что случилось.

Я подпираю кулаками бока.

— Это ни с какого боку не твое дело. Может, в некоторые дела ты и можешь совать свой нос. Но не во все. И в эту не смей нахер лезть.

Он как-то странно смотрит на меня.

— Ты сказала «нахер». Не нахрен.

— И это все, что тебе запомнилось из вышесказанного?

— Хочешь сохранить это в тайне. Пожалуйста. Видишь, все просто. Если чего-то хочешь, тебе стоит только меня попросить. И ты узнаешь, насколько я могу оказаться щедр. Когда со мной хорошо обращаются. Если ты когда-нибудь выяснишь, что это такое.

Он обходит меня и направляется в офис.

Не сдержавшись, я оборачиваюсь в сторону Мак и начинаю улыбаться, внутренне отвешивая себе за это пинка. Эх, было время, когда я с нетерпением просыпалась поутру — не то, что сейчас — потому, что знала, что она там, в Книгах и Сувенирах Бэрронса, и мы собираемся вычудить нечто клевое в этот день. Она испекла торт к моему дню рождения, завалила подарками, потом смотрели киношку, сражались спиной к спине, чего со мной прежде никогда не случалось. Иногда, я чувствую себя сидящей на улице под проливным дождем грязной и продрогшей бездомной шавкой, заглядывающей в чужое окно, где прекрасная колли возлегает на собачьем лежаке у камина, а на ее миске возле нее написана кличка и удивляюсь тому, что хотела бы оказаться на ее месте.

«Так, а ну-ка вернулась с небес на землю!» Я отрастила клыки и приобрела хватку крупной собаки, мне известны правила: если остаешься внутри, то обзаводишься ошейником и отрезанными яйцами. Я беру себя в руки и готовлюсь перейти в стоп-кадр за Риоданом, когда меня привлекает суматоха вокруг Мак, вынуждая остановиться и повернуть голову. 

Сегодня в «Честере» появился новый, переходящий все грани ужаса, вид Невидимых. Смахивающих на дрейфующих по кладбищу, вскрывающих горбы и поедающих гниющие трупы анорексичных призраков. Укутанные в черные плащи с капюшонами, не позволяющими увидеть их лица, они не ходили а парили, скользя над полом. Мельком блеснули кости в рукавах. А во мраке этих капюшонов можно было рассмотреть только нечто бледное, бескровное и что-то черное. Навскидку их было около двадцати в том подклубе, куда только что вошли Мак и Бэрронс. У меня они вызвали ассоциацию с ощущающими близящийся шторм воронами, восседающими на верхушках деревьев в ожидании катастрофы, когда, после, смогут слететь вниз и обглодать умирающего своими острыми клювами. Уверена, у них нет нормальных ртов. И что уж точно не хочу увидеть, что же там вместо них.

#img61.jpg

Они повернулись к Мак, будто были единым целым — от чего становилось жутко — и зашумели, издавая ужасный звук, задевший каждый нерв в моем теле. В Ирландии нет змей. И не потому, что Святой Патрик изгнал их, как говорят, а из-за островного расположения и климата в целом. Маленькой, я была очарована змеями, потому что до этого никогда их не видела. После смерти моей мамы, когда Ро освободила меня и еще принялась контролировать, я устроила себе отпуск и посетила множество музеев и зоопарков. Я видела гремучею змею. Когда она затрещала своим хвостом, это произвело на меня точно такое же влияние, как и шум этих Невидимых. Сухой, пыльный треск вызвал во мне какие-то подсознательные реакции, заставив задуматься о том, что генетическая память действительно существует и некоторые звуки способны заставить вас драпать со всех ног.

Что они такое? Почему я никогда их не видела раньше? Кем любят лакомиться? Как кормятся? Как их убить? И что еще интересней — с какого они шарахаются от Мак, как от какой-то бубонной чумы для Невидимых?

Вся эта толпа на танцполе закрывает мне весь обзор, поэтому не могу разглядеть их как следует. Перейдя в турборежим, я проскальзываю мимо Лора и Фэйда, охраняющих вход внизу лестницы, по дороге нехило прикладываю локтем Лора, и хихикаю, когда он крякает, а затем замираю на верхней площадке лестницы, взглянув вниз. Ну вот, от сюда видок куда лучше.

Призраки трещат еще громче, шарахаясь от Мак и Бэрронса, но все черные провалы капюшонов повернуты в ее сторону.

— Интересно, — раздается голос Риодана прямо у моего уха. — Должно быть, ты задаешься вопросом, от чего они поскорее не уберутся с ее пути. Никогда их такими не видел. — Риодан недолюбливает Мак. И никогда не недолюбливал. Она встала между ним и его крутым мальчиком-заводилой.

Я перевожу взгляд на него:

— Скажу тебе по секрету, Риодан, если свяжешься с ней, Бэрронс укокошит тебя. — Я чиркаю пальцем себе по горлу. — Вот так просто. Вы все не стоите его одного. Бэрронс не пошевелив пальцем надерет ваши задницы.

 Он слабо улыбается:

— Чтоб меня черти дрючили. Ты втрескалась в Бэрронса.

— Неправда…

— Правда. У тебя на лице все написано. Любой скажет об этом.

— Иногда, босс, ты ошибаешься.

— Я никогда не ошибаюсь. На тебе как на рекламном щите надпись: «Дэни О'Мелли считает Бэрронса секси». Мое предложение обучать тебя по-прежнему в силе. Это избавит тебя от казусов в будущем. Если мне это видно, то и ему тоже.

— Раньше же не видел, — бурчу я, и осознаю, что только что сама во всем и созналась. У Риодана мастерски получается хитростью выворачивать твои мысли, вынуждая сказать то, что не собирался.

— Может, попрошу Бэрронса меня учить, — бормочу я, отворачиваясь от лестницы, собираясь пойти в его офис, и утыкаюсь в его в грудь. — С дороги, чувак. Я тут пытаюсь кое-куда попасть.

— Никто и никогда, Дэни, кроме меня не будет тебя учить.

Он касается меня прежде, чем успеваю это осознать. Его руки обхватывают мой подбородок, поднимая лицо вверх, мгновенно вызывая во мне неконтролируемую дрожь.

— Это не обсуждается. Ты подписала контракт, гарантирующий мне право на эксклюзив. Если нарушишь — последствия тебе не понравятся.

Я хлопаю на него глазами, гадая, что же, черт возьми, подписала такое, и надеясь никогда этого не узнать.

— Ну, так долго мы тут еще будем торчать? Мы лясы точим или работаем? У тебя есть какое-то дело ко мне или как? — Пробираясь мимо него я снова оглядываюсь через плечо. Бэрронс как щит стоит перед Мак, и я позволяю себе краткую улыбку. Риодан прав, пора учиться скрывать свои эмоции. Она в безопасности. Мак всегда в безопасности рядом с ним. Теперь о ней беспокоиться не приходится. Только о том, что она может однажды сделать со мной. На данный момент это единственное, что должно меня волновать.

 

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Тук, тук, стучусь в небесные врата…

[40]

Собственно ничегошеньки Риодан для меня так и не заготовил. Никаких больше заледеневших мест, которые можно было бы осмотреть, так что он просто заставил меня тухнуть в его офисе с ним.

Мне хотелось вернуться и осмотреть руины склада, взорвавшегося пару ночей назад, тщательней их изучить на предмет улик (заодно планируя перезаныкать свои тайники), но вместо этого, он велел наблюдать за толкучкой из людей и Фейри через стеклянную панель и доложить, не посчитаю ли я кого из них ответственным за случившееся.

На что я ему выдала, типа, чувак, ты же сам сказал, что думаешь, будто все происходит спонтанно, словно к нам просачиваются некие осколки фейрийской реальности. А теперь хочешь, чтобы я следила за толпой, на случай, если это кто-то из них. Так какой же вариант верный?

Он ответил, что оба, и вернулся к перебиранию макулатуры. Не думаю, что он считал это срочным делом, как я, поскольку в последнее время замораживают только людей, и ни одного из них на его территории. Если он не начнет проявлять хоть какие-то признаки ведения расследования, в свободное о работы время мне самой придется этим заняться, вот только ума не приложу, как все это успеть да еще и урвать время для сна, хотя бы раз в пару дней.

Мак довольно скоро ушла. Казалось, она действительно была обеспокоена происходящим с АПТ. Сокращенно от Анорексичных Призраков Трупоедов, потому что у них реально был такой видон. На их плащах грязь и паутина, не трудно догадаться где они отлеживались. Я расслабилась, после ее ухода. А затем снова напряглась, когда пришлось наблюдать за Джо в детском подклубе, сверкающую своими ляжками перед Невидимыми, и готова поспорить им нравилось зрелище. Хотела бы я, чтобы и у меня когда-нибудь стали такие же ноги, соблазнительные с гладкой кожей и стройные.

Ага, и без синячищ!

Она поднимает взгляд вверх на риодановский офис с таким тоскливым, что ли, выражением лица, будто зная, что я там наверху. Не знала, что она так скучает по мне! И то, что я теперь не проводила много времени с ней, заставило меня стушеваться. Иногда она подолгу смотрит на лестницу, будто надеясь, что я спущусь вниз.

Я наблюдаю, и меч так и звенит под моей рукой, потому что в клубе то и дело ведется охота на людей, от чего так и хочется все порубать. К рассвету я бурлящий комок подавленных смертоносных ши-видящих мыслей, но, ни одна из них не выдала ничего стоящего, что могло бы приблизить к разгадке, кто или что стоит за этими замораживаниями.

Пока я просиживала там и, наконец, он меня не отпустил, я сделала две полезные вещи: изучила четыре новые касты Невидимых и набросала следующий выпуск Дэни Дейли. Потом еще немного подкорректирую общий вид газеты, чтобы она выглядела более профессионально перед печатью.

Сейчас я сижу на крыше моей любимой водонапорной башни и снова перечитываю мой рукописный вариант газеты, проверяя его, перед тем, как запустить печать.

#imgCB8B.jpg

Я не эксперт по опровержениям и тем более по написанию любовных писем, так что потянет. Как только все отпечатаю и развешу, вернусь на хату и залягу в спячку часиков так на десять. А то не дрыхла уже поди целых два или три дня. Все время как-то забываю, пока не чувствую, что вот-вот отрублюсь.

Сидя на водонапорной башне, я обозреваю город, наблюдая за восходом солнца. Воздух такой чистый, каким не был до падения стен. Туманно, а не дымно, как раньше. Мне нравилось жить в портовом городке. Однажды, когда мне было девять, я спряталась на рыбацком судне. Рыбаки не могли избавиться от меня аж до конца дня, потому что целый день должны были заниматься ловлей. В конце концов, мне разрешили сесть впереди, где могла чувствовать ветер в волосах и соленые брызги на лице. Доки всегда завораживали меня прибывающими и отбывающими большими кораблями, байками о приключениях и о застревающем в их корпусах словно ракушки азарте! Теперь они просто держатся на воде невостребованные, как и все остальное. В одном из них у меня классное убежище. Я решила, что позже заскочу туда отоспаться.

Платиновое небо, синевато-серое море, и цвета металлика скользящая по городу река Лиффи. Сверху опускается посеребренное кружево тумана. От всего этого у меня захватывает дух, спирая дыхание.

Так бы часами и любовалась зрелищем, но надо заняться работой.

У людей короткая память. Они слепнут от страха, поэтому легко ослепляемы. Особенно во время войны, когда мир начинает выглядеть столь жестоким и мрачным, такие блестящие вещи только усиливают свою ослепительность. Я не неустанно  продолжаю открывать им глаза на то, что знакомые им вещи — истинны.

Я и Дублин — как две горошины в «Мега» стручке. Это мой город и это моя газета, а свое имущество без боя я не отдам.

Я пока не проиграла еще ни одной битвы.

Ну, разве что с этим чертовым Риоданом. Который, уж точно не стоит за Хранителями. Он, скорее, полная им противоположность и больше смахивает на «Захоро-Мать-Вашу-Нителей» вкупе с «Мы-Съедим-Вас-На-Завтрак».

Ну вот, опять настроение ниже плинтуса. А всего-то. Одна какая-то вшивая мысль о нем. Сегодня вечером опять на «работу» как и медленно-ползущей Джо, вливаться в массы. И где справедливость? После крушения мира никому больше не нужно ходить на работу… кроме меня.

Я щетинюсь, понимая, что не могу просто пойти и вырубиться как убитая, но ничего, придет время, и я устрою такую трепку из-за того, что должна вставать по будильнику. Я. Я должна вставать в определенное время!

Я никогда не наблюдала часов. Танцор называет это наслаждением роскошью, которой у большинства людей никогда не было. Он ненавидит часы и все, что связано со временем.  Говорит, что у человечества и так уже слишком много упущено дней и что большинство людей живут прошлым или будущим, но никогда — настоящим. И всегда говорят: «Я весь такой несчастный, потому что вчера со мной приключилось то-то и то-то, но ничего, все наладится, когда завтра произойдет то-то и то-то. Он говорит, время — наш главный злодей. Я не врубалась, видимо потому что до этого сраного момента мне не надо было смотреть на часы или еще как-то сверяться со временем. Я просыпалась, когда хотела. Засыпала аналогично.

Если повезет, смогу урывать около пяти часов сна, прежде чем буду вынуждена вернуться к «работе».

Я выпадаю в осадок. Часики, оттикивают мою жизнь совершенно в другом направлении.

Так не должно быть.

Просыпаюсь я медленно и спокойно, даже без потягушек. Лежа неподвижно, я чувствую, как мягко покачивается на волнах лодка. Мне нравится спать на моем судне. Он защищен девятью минами-ловушками. Сегодня добавлю еще одну, они просто офигенские! Я не открываю глаза, потому что мне требуется время, чтобы начать двигаться. Иногда это может занять до получаса. Поэтому поставила будильник на семь, вместо семи тридцати.

Кстати, будильник.

Это он меня разбудил?

Не помню, чтобы я его выключала.

Я нащупываю свой сотовый телефон. Сеть не ловит, но по-прежнему проигрывает музыку и игрухи. И да — имеет дурацкий будильник.

По пути к телефону я натыкаюсь на препятствие, похожее на…

— А-а-ай! — вырывается из меня, (не думала, что способна так визжать!) — частично вздох, частично крик — и я вскакиваю прямо в постели, вытаращив глаза. То, что только что вылетело из моего рта, звучало так по-девчачьи, что меня аж передернуло, поэтому хватаю свой меч и размахиваю им.

Он выбивает меч из руки и тот звякает о пол.

Это еще что за хрень… то есть хрен!

Словно ожил мой худший кошмар! Это похлеще толпы АПТ, вкупе с дьяволом и всеми Темными Принцами разом!

Риодан в моей постели!

Нет, вы только поглядите — расселся тут, это ж надо! Мы в одной койке! Он смотрит на меня с легкой улыбкой и насмешливым взглядом. Полагаю, он наблюдал за мной, пока я тут дрыхла. Я что храпела? Лежала на спине с открытым ртом? Понятия не имею, как давно он тут высиживает! Как он сюда проник? Как, черт возьми, он прошел через все мои ловушки? Видимо, придется придумать кое-что позабористее.

Я пытаюсь спихнуть его с койки. Наверное, проще свернуть гору. Я колочу его. Как девчонка. Даже не применяя свою суперсилу. При условии, что она вообще у меня есть в этот момент, чтоб его. И что хорошего быть супергероем, если ты такой только время от времени и в любую секунду все может перемениться?

Он хватает мое запястье и не выпускает.

Я не могу вырвать свой кулак из его хватки.

— Чувак, дай мне немного пространства хоть здесь! Мне нужна комната, когда просыпаюсь! Я не могу дышать! Проваливай!

Он смеется и мне хочется забиться под одеяло или в глубокую нору, спрятаться и притвориться, что это просто дурной сон, и он скоро закончится.

— Свалил с моей кровати!

Когда он отпускает меня и встает, матрас с его стороны поднимается сантиметров на десять. Поверить не могу, что не почувствовала, как он сел. О да, сплю, как сурок.

— Ты опоздала на работу, детка.

— Сколько времени?! — Я дико озираюсь в поисках моего телефона. С просони я настолько сбита с толку, что с трудом концентрируюсь. В конце концов, я обнаруживаю его на столике у кровати. Он разбит на сотню тысяч миллионов осколков. — Ты разбил мой телефон!

— Он уже был разбит, когда я сюда зашел. Похоже, ты сама это сделала, услышав сигнал будильника.

— Ну, вообще-то в этом нет моей вины, — раздраженно бурчу я, и обеими руками приглаживаю волосы. — Раньше я никогда не пользовалась будильником.

— Разве я что-то сказал.

— Но ты… ты здесь!

— Потому что ты опоздала на работу, детка. Одевайся.

Ко мне прилетает охапка шмотья.

Я понимаю, что на мне моя любимая пижамка. Фланелевая такая, с уточками. Может, он и вовсе ее не заметил. Ситуация — дрянь. Это моя хата. Она неприкосновенна.

— Капитанская каюта. Милый плюш. Пошевеливайся. У нас есть дело. — Он направляется к двери и выходит на палубу. — Ничего так пижамка, малыш.

#img4CFA.jpg

Он везет меня в церковь. 

Церкви просто убивают меня. Они, как и деньги, только цель этого сговора — вера. Будто все условились считать, что Бог не только существует, но еще и инспектирует людей, пока те зависают в определенных местах с расставленными алтарями, сжигая кучу свечей и ладана, и выполняя сидеть-стоять-встать-на-колени и прочие странные ритуалы, от которых шабаш ведьм от зависти нервно курит в сторонке. Затем, чтобы еще больше все усложнить, некоторые люди исполняют ритуалы вида А, а другие подвидов B, C или D, и так далее до бесконечности, дают себе разные названия и отрицают, что всем остальным будет дарован пусть в небесные чертоги, поскольку они не выполняют тех же ритуалов. Чудаки. Я с них фигею. Если Бог и существует, то ему или ей будто больше нечем заняться, как отслеживать, чем мы там занимаемся, и следуем ли определенным особым правилам, словно нависший над душой надзиратель, и так изо дня в день. И видит, что получив шанс на это величайшее приключение — жизнь, мы ее просто бездумно просаживаем. Полагаю, на небеса попадают наиболее выдающиеся, интересные личности. В смысле, если бы я была Богом, то именно такими людьми и хотела бы себя окружить. А также считаю, что прибывать в вечности бесконечно счастливым — скука смертная, поэтому стараюсь быть не слишком-то выдающейся, даже если для меня это и трудновато. Я предпочла бы быть супергероиней в аду, надирая задницы демонам, чем порхающим с блаженной улыбкой на своем фейсе ангелочком, дринькая весь день на арфе. Чуваки, дайте мне барабаны и большие тарелки! Мне ближе грохот и бряцанье.

Так, Риодан привел меня к церкви, и я стою снаружи, озадаченно заглядывая внутрь.

Я мысленно анализирую виденные мною замороженные места: подклуб «Честера», склад на окраине города, два маленьких подпольных паба, фитнес-центр, сельская семейная прачечная, а теперь еще и небольшая община в церкви.

Я задерживаюсь перед высокими двухстворчатыми дверями, впитывая все детали, поэтому не тороплюсь врываться внутрь. Холод, исходящий от обстановки зверский, хуже чем во всех предыдущих сценах. Вдыхаемый воздух сжигает все по пути в мои легкие, даже при верных пятидесяти метрах между мной и фасадом церкви, где люди собрались на морозный вертеп. Там восемь мужчин, три женщины, священник, собака и пожилой мужчина за органом. Я слышала, что в Хэллоуин мужчин выжило куда больше, чем женщин и в большинстве сел, женщины стали желанным товаром для переступающих друг через друга лишь бы заполучить одну, мужиков. Органные трубы позади алтаря покрыты сосульками, с потолка свисают гигантские сталактиты. Застывший дымок завис по всему периметру. Священник стоит за алтарем лицом к остальным, руки приподняты, будто посреди проповеди.

— Тут холоднее, чем в остальных местах, поэтому вполне возможно, что это случилось совсем недавно, принимая во внимание температуру снаружи, — высказываю я предположение, и когда говорю, мое дыхание кристаллизуется в маленьком, зависшем в воздухе облачке. Я резко передергиваюсь: — Бр-р, черт, как же холодно!

— Для тебя слишком холодно.

Я перевожу на него взгляд. В конце предложения был почти вопросительный знак.

— Чувак, беспокоишься, что ль за меня? Я несокрушимая. Когда ты о нем узнал?

— Фэйд обнаружил его минут сорок назад. Он проходил мимо церкви минут за десять до этого и она не была еще заморожена. Зато на обратном уже была.

— Так что это самое свежее, из всех виденных нами мест. — Я замечаю, что он не замедляется в церкви, как делал в предыдущих местах. Полагаю, его все-таки подмораживает.

Сделав быстрый и резкий вдох и выдох, хрипя легкими, накачиваюсь адреналином.

— Погнали!

Я мысленно собираюсь, переключаю скорость и вхожу в стоп-кадр.

Холод и кое-что похуже. Этот холод врезается в меня и скручивает, охватывая суставы и кости. Он вгрызается в мускулы и сухожилия, вырывая нервные окончания. Но это самое свежее место из всех и как бы то ни было, но я найду улики. До того как тут начнет подниматься температура и все изменится. Если изменится. Еще столько всего не понятно.

Дрожа, я огибаю это небольшое собрание. Я спотыкалась от холода в других замороженных местах, но впервые дрожу в режиме стоп-кадра. А что, круто, это как будто тело входит в стоп-кадр на молекулярном уровне. Ваши клетки чувствуют, что температура слишком для вас холодна, и мозг заставляет все тело постоянно вибрировать, чтобы выработать тепло. Поэтому я как бы дважды в стоп-кадре, ногами и на молекулярном уровне. Какая же все-таки это удивительная штука — тело.

Сначала я изучаю их лица.

Они замерзли с открытыми ртами, искаженными лицами, крича, так же как те двое в фермерской прачечной. Эти люди тоже видели, как что-то наступает на них. Все, за исключением священника, который испуганно взирал на стоящих перед ним людей, что говорит о том, что чтобы это ни было, оно появилось позади него и появилось быстро, потому, что он не успел повернуть голову. Должно быть, он отреагировал, увидев их лица. Скорее всего это появилось и заморозило одновременно, иначе у него хватило бы время оглянуться себе за спину.

После таких случаев мне становится чуточку лучше, потому что уже дважды люди видели приближение того, чем это ни было. Что означает, у меня есть шанс смотаться, если оно двинется в мою сторону.

— Осторожнее. Наблюдай и дыши, — говорит мне на ухо Риодан. — Собери. Данные. И. Проваливай.

Я смотрю на него, привлеченная тем, как он только что говорил. Вскоре я понимаю почему он останавливался на каждом слове. Его лицо покрывается льдом. Лед трескается, когда он добавляет:

— Торопись. Твою мать. Пошла.

Мое лицо не покрыто льдом. А почему же тогда покрыто его? Не подумав, я протягиваю руку, пытаясь коснуться его, но он отталкивает ее:

— Не смей. Блядь. Ничего трогать. Даже меня.

 Лед раскалывается и снова образуется на его лице четыре раза, пока он произносит эти слова.

Смутившись, я со свистом уношусь прочь, очищаю свою голову и стараюсь сосредоточиться на деталях. Понятия не имею, с какого перепугу едва не коснулась его. Моему поведению нет объяснений. Думаю, это все наложенные на меня какие-то заклинания с помощью того «заявления».

Так что же происходит в этих обледеневших местах? Почему так происходит? Действительно ли таким образом к нам проникает какая-то нечеловечески ледяная часть Мира Фейри? Мне понятно, почему Риодан думает именно так. В каждой сцене не появляется ничего, за что можно было бы зацепиться. Я не вижу общего знаменателя. Никто не съеден. Все целы. Тогда почему это случилось? Я считаю, каждое из этих обледеневших мест — сценой преступления. Люди мертвы. А у преступления должен быть мотив. Я ношусь взад и вперед, пытаясь разглядеть хоть какой-то намек на этот мотив, намек на чей-то разум за этим. Приглядевшись, замечаю ряд мелких ранок, словно от тонких, как иглы, зубов. Они осушили телесные жидкости некоторых захваченных Фейри, считая, что это вкусно? Эта мысль заставляет меня подумать о кое-каких эльфах, которых давно следовало убить. Сделай я это, сейчас у нас с Мак было бы все в шоколаде. Она бы никогда не узнала. До сих пор не пойму, почему я их не убила. Словно спецом старалась, чтобы все раскрылось.

Не вижу никаких признаков повреждений или мерзких игрищ во всем этом.

Потом замечаю ее, и в это мгновение сердце пропускает удар.

— Вот скотина! — восклицаю я.

Мне не настолько противно, когда убивают взрослых, потому что знаю, что у них была жизнь. Он успели пожить. Получили свой шанс. И надеюсь, что  погибли сражаясь. Но дети… дети просто убивают меня. Теперь им уже не познать, сколько всего существует сумасшедших, прекрасных, удивительных в мире мест! Они даже не успели испытать приключений.

У нее вообще не было никаких приключений. Она даже не пережила: «Ура, мамочка принесла молочка!»

Одна из женщин держит маленькую девочку с ореолом, прямо как у меня, рыжих кудряшек, устроив ее на сгибе локтя. Малышка зажала в кулачке мамин палец и замерла, уставившись на нее, словно та — самый прекрасный и волшебный ангел на свете. Я тоже такой видела свою маму до того, как все стало… ну, в общем, каким стало.

Со мной начинает твориться нечто безумное, и не понятное, но я начинаю делать то, что делает весь остальной мир, и списываю все на свои гормоны, потому что до начала менструального цикла я была самая крутая из крутых.

Раскиснув, как какая-то зачуханная слабачка, которая покупает на праздники поздравительные открытки, я думаю о маме, и даже притом, что она сделала со мной все те вещи, которые остальные посчитали бы вопиющими, я понимаю, почему она держала меня взаперти. Не было другого выбора, и со всеми финансовыми проблемами, она не всегда была скупа на меня. Она поступила так, чтобы меня уберечь. Я никогда не обвиняла ее за то, что она держала меня в клетке с ошейником.

Я просто хотела, чтобы она, наконец, перестала обо мне забывать.

Но, похоже, скорее всего, она просто старалась забыть обо мне.

Или, может, жалела, что я вообще родилась.

Но между нами не всегда было так. Я помню, как чувствовала себя безумно любимой. Помню, когда все было иначе. Просто никогда уже не могла это вернуть.

И вдруг, все здесь делается таким похожим на эту прочно въевшуюся в мою память и словно отпечатавшуюся на внутренней поверхности век картину, что мне хочется разрыдаться или сотворить нечто безумное, но я сдерживаю чертов крик, и это застывшее мгновение такой болью отдается в моей голове, что я протягиваю руку и касаюсь крошечного кулачка, обернутого вокруг пальца ее мамы, и мое сердце сжимается, а затем образуется нестерпимое ушное давление, с мягким хлюпающим звуком что-то во мне обрывается и внезапно я не могу вдохнуть. И так холодно, словно меня голышом выбросило прямо в открытый космос. 

Острыми лезвиями в меня вонзается холод, сдирает заживо кожу, убивает меня, и я покрываюсь льдом.

Холод приобретает новый смысл и когда я уже думаю, что начинаю его воспринимать, как просто некое более сложное состояние, в котором, все же способна существовать, вдруг — внезапно, будто по щелчку пальцев — все меняется, и я вся горю, меня лихорадит, так жарко, так чертовски невероятно жарко, что я начинаю срывать с себя одежду, но и это не могу сделать достаточно быстро, потому что чувствую себя какой-то тупой заторможенной тушей, и неожиданно понимаю, что, каким-то образом я опять утратила суперскорость.

Все из-за того, что я коснулась ее? Поэтому он сказал мне ни к чему не притрагиваться? Неужели если чего-то коснуться, то вылетаешь из ускорения? Откуда ему об этом известно, если это все же так? С ним тоже такое случалось, и не так ли он об этом узнал? Но почему тогда это его не убило?

Тут слишком холодно, в замедленной реальности абсолютный холод — как в просторах космоса.

Я пытаюсь вернуться в стоп-кадр.

Но спотыкаюсь и падаю на колени. Я слишком долго тянула. Момент падения кажется мне немыслимо долгим.

Боже, на полу холодно! Больно, больно, больно! Я так и подумала «Боже». Я не использую это слово. Уверовала ли я? Обрела веру, здесь, на коленях и только сейчас, в самом конце? Довольно лицемерно, на мой взгляд. Не собираюсь умирать лицемером. Я начинаю хихикать. Я не дрожу. Мне жарко. Мне так жарко.

Даже сейчас я стараюсь впитать больше деталей. Любопытство. Сгубило кошку. Может, это и к лучшему. Это вакуум — вот на что это похоже. Что-то не так, чего-то не достает, я не могла это чувствовать в ускоренном режиме, но все равно не понимаю, что это. Вещи вокруг меня, люди и все остальное, ощущается… каким-то плоским, лишенным важной составляющей, которая придала бы им многогранности.

— Ри… — Я не могу произнести его имя.

Я слышу его крик, но не могу разобрать как-то странно звучавшие слова. Как будто он говорит в подушку.

Я пытаюсь стащить джинсы. Нужно избавиться от них. Они холодные, очень холодные. Надо все снять. Тут так холодно, это жжет мою кожу. Он борется со мной, пытаясь удержать их на мне. Проваливай, пытаюсь сказать, но ничего не выходит. Мне нужно от них избавиться. Если смогу стащить их с себя, быть может, я буду в порядке.

Все, о чем могу думать…

 Помоги! кричу про себя.

Мое сердце еще пытается трепыхаться. Оно концентрирует энергию для последнего ожесточенного чертового толчка, но выходит лишь слабое хлюпанье.

Я не могу умереть так просто. Мне столько еще надо успеть. Мои приключения только в самом начале. Все темнеет. Я вижу Смерть. Не особо-то впечатляет. Похоже на огромный отбойный молоток.

А, черт. Я знаю, что такое трупное окоченение. Знаю, что мое лицо застынет. Осталось только выбрать — каким.

Я лежу лицом вверх и где-то глубоко внутри меня зарождается смех, и я смеюсь, как делала это всегда, потому что быть живым, чуваки! — это величайшее приключение в мире. Какой же все-таки была эта поездка. Короткая, но головокружительная. И никто не посмеет сказать  — Дэни Мега О'Мелли и не жила, пока была с нами.

Без сожалений.

Дэни уплывает.

 

ПЯТНАДЦАТЬ

Горячая городская малышка

[41]

Я потерял их из виду всего на минуту, отвлекшись на женского пола Невидимую внизу.  Горец во мне счел это отвратительным, но Принц воспринял, как должное. Секс стал чертовски странным. Невероятным. Но странным. Она находилась в нескольких кварталах к югу от церкви, выделяя, заставляющие прижаться мой член к животу, феромоны, и когда я понимаю, что с Дэни что-то случилось, у меня появляется еще одна причина ненавидеть Риодана, а с ним, если на то пошло, и весь гребаный мир.

— Нет! — реву я, бросаясь к краю крыши. Хреново быть помесью. Горец во мне стремился ломануться по лестнице. Невидимый же — использовать крылья.

Ага, вот только у меня их пока нет.

Мое сердце принимает решение за меня, пытаясь добраться к ней наибыстрейшим, из возможных, способом.

Я прыгаю.

Пока лечу вниз с четвертого этажа и группируюсь для удара о землю, из меня рвется поток отборных ругательств. Чтобы она там не думала, просеиваться я еще не умею, поэтому удара не избежать. Что за идиот ломает себе все кости в тот самый момент, когда его девица сильнее всего нуждается в нем? До настоящего момента я был рад, что пока не способен просеиваться. Подозреваю, это точка невозврата. В тот день, когда одной лишь силой мысли смогу исчезнуть и появиться снова, я перестану быть человеком.

Кувыркнувшись в воздухе, пытаюсь приземлиться на ноги.

И удивляюсь, когда это срабатывает. Я каждый день обнаруживаю в себе что-то новое, большинство из которого внушает мне отвращение, но это — долгожданное изменение. Моя балансировка превосходит все мыслимые пределы. Я безупречно разворачиваюсь и перестраиваюсь. Мои кости, кажется, развили невероятную эластичную упругость. Мои колени чуть сгибаются, явно нечеловеческим способом амортизируя воздействие удара. И изящно приземляюсь, как кошка. Я пристально рассматриваю свои неповрежденные и отлично функционирующие ноги, и все, о чем могу думать, это — чтоб меня черти дрючили, я просто приземлился на все четыре…

— Неси ее СЮДА! СЕЙЧАС ЖЕ, ты, кусок идиота!

Я заинтересованно поднимаю голову.

Возле церкви стоит какой-то тинейджер-очкарик, и, заглядывая внутрь, орет на Риодана. Понятия не имею, кто это и откуда. Но он точно озвучил мои мысли, правда, я бы заменил «идиота»  на более созвучное — говна.

Пальцы парня сжаты в кулаки и словно приклеены к дверной ручке церкви. Его волосы и лицо покрыты инеем, тело сотрясает крупная дрожь.

Я протискиваюсь мимо, отталкивая его в сторону.

— Она в тебе не нуждается. Никчемный человечишка. Убирайся.

Он рычит на меня.

Я смеюсь. Смотреть мне в лицо и рычать — для этого нужны крепкие яйца:

— Ну ты крут, чувак. А теперь забейся в уголок и сдохни по-тихому, пока я не забил твои охуенно крутые яйца тебе же в глотку.

 Я пробираюсь в церковь, чтобы спасти Дэни и прибить Риодана за то, что затащил мой тепличный цветочек в арктический холод.

Температура поражает меня и как кирпичная стена, преграждает мне путь. На моей коже формируется твердый панцирь изо льда. Когда я напрягаю мышцы, лед раскалывается и осыпается с хрустальным звоном на пол. Я делаю еще один шаг и лед на сей раз сковывает меня в то время, как я все еще двигаюсь.

Я провел небольшую вечность в Тюрьме Невидимых и подобных проблем не возникало, а там было мертвецки холодно. Я почти Темный Принц. Не думаю, что где-то может быть слишком холодно для меня. Как этот членоголовый Риодан может его переносить, если я не могу?

Делаю еще шаг, снова покрываюсь льдом, взламываю его и отстраняюсь. От этого не будет никакого прока, если я замерзну и застыну как оловянный солдатик, став для нее бесполезен. Я не понимаю, как это происходит. Холод в чертогах Темного Короля заморозил мою душу и заставил очень не хотеть быть живым. Это куда хуже. Даже представить себе не могу, что может быть еще хуже. Есть что-то знакомое в этом месте, этой сцене, этом холоде. Déjà vu. Я презираю этот холод. Он заставляет меня отвратительно себя чувствовать в самой своей сути. Пустым, полым, так или иначе… испорченным. Я сужаю глаза, озираясь.

Дэни!

Она на полу. Мое дыхание перехватывает, но не от холода. Ее джинсы запутались в районе коленей. На ней черный бюстгальтер и трусики с маленькими белыми черепами. Она мечется, брыкаясь руками и ногами, и бессвязно плачет.

И я не могу до нее добраться. Моя девушка полуголая и умирает, а я не могу до нее добраться!

Я пробиваюсь вперед.

Я — в твердой скорлупе льда.

Расколов ее, я отстраняюсь назад.

Твою мать!

Она до конца пытается стянуть свои джинсы, а он борется с ней, пытаясь их удержать. Ее нужно вытаскивать оттуда. Так какого хрена он тратит время, пытаясь удержать на ней одежду?

— Принеси ее ко мне! — требую я.

— Не переходи с ней в стоп-кадр! — ревет этот мальчишка в шаге от меня. Во все легкие. — Одно быстрое движение, и она труп!

— Что, твою мать, ты можешь знать, — шипит Риодан.

— Все, что нужно знать о гипотерми! И я готов держать пари, никто из вас не может ее согреть. Принеси ее ко мне, если хочешь, чтобы она выжила! Брось пытаться ее одевать. Это не поможет!

— Иди ты на хуй, пацан, — рычит Риодан, но оставляет попытки ее одеть и берет на руки. Ее джинсы падают на пол. Она, почти обнаженная в его объятиях. Мое зрение заволакивает пелена ярости.

— Не двигай ее больше необходимого! Это толкнет остывшую кровь в ее сердце, и у нее случится удар! — орет парень.

Риодан идет с ней очень медленно и осторожно.

Она перестает вертеться.

И не издает никаких звуков. Она просто обвисла безвольной куклой. Ее руки и ноги болтаются как тряпичные, пока он ее несет. Если он ее убил, я сделаю из него отбивную и буду есть по кусочку, медленно, поливая соусом для стейков.

Все, на что я способен это — попытаться упереться в пол ногами и не кинуться на него, пока он проходит мимо. Мой разум переполняют заманчивые и прекрасные сцены смерти и разрушения, полей битвы и пыточных камер; вызывая почти сексуальный соблазн — разнести все к чертовой матери снося все на своем пути, не заботясь о последствиях, потому что для того, кем я становлюсь, таковых нет.

Когда он проходит мимо меня, с моих рук капает кровь. Но я не стану сейчас за нее бороться. Если я это сделаю, то просто-напросто сам же ее и убью. Это превратит меня во что-то худшее Принца Невидимых.

— Ты! — парень тычет в меня пальцем. — Мне нужны спальные мешки, фольга, горчичники. Есть открытый склад на Девятой и Центральной. Найди мне сахара, леденцов и воды, если сможешь. Не трать время, если нет. То же самое касается генератора. Сейчас же!

— Я не работаю носильщиком для людей!

Но для нее я бы и гребаную Луну с неба достал.

Когда я возвращаюсь с одеялами и прочим для обертывания, она уже лежит на тротуаре на противоположной стороне улицы от церкви.

Парень в очках — в одном нижнем белье. Членоголовый вообще без одежды.

Ярость душит меня. Я борюсь за контроль. Человеческая часть моего разума отлично знает, зачем они сняли одежду. Так они могли завернуть ее во все это. Ей нужно все, что есть под рукой. Она лежит, свернувшись клубком, укутанная в брюки, рубашки и куртки. Темная часть моего разума, ничего не понимает, кроме того, что два чужих члена слишком близко к тому, что принадлежит мне.

Пацан нависает над ней, опираясь на руки и колени, с лицом, прижатым к ее, словно для поцелуя.

Риодан, похоже, собирается оторвать ему голову. Поскольку я ближе, то вижу, что парень просто дышит через рот ей в нос, позволяя своему дыханию попадать в ее ноздри. Меня трясет от ярости. Руки снова сжимаются в кулаки, так сильно, что идет кровь.

— Она так и лежит, свернувшись, — говорит Риодан.

— Глубинный инстинкт. Замерзающие люди делают так перед смертью.

— Если позволишь ей умереть, — угрожаю я мальцу, — я убью тебя во всех смыслах, в которых может погибнуть человек, затем верну тебя и сделаю все это снова.

— Ты достал все что нужно? — Пацан просовывает руку под ее спину, игнорируя мои угрозы. — Расстилайте одеяло из фольги. Живо. И как можно аккуратнее перенесите ее на него. — Он говорит через плечо, как будто не догадывается, что два одержимых убийством маньяка наблюдают за каждым его движением и желают его смерти, только чтобы стать ближе к ней. — Без резких движений.

— Почему из фольги? — Я хочу точно знать, что он делает, чтобы в следующий раз справиться самому. Хотелось бы, чтобы следующего раза не было, но с тех пор как пали стены всегда что-то случается.

— Это превосходный изолятор. Она сохраняет тепло внутри, не позволяя проникать холоду.

Мы с Риоданом аккуратно кладем ее на одеяло, пацан снова растягивается рядом. Она неподвижна. Я даже не вижу дыхание по грудной клетке. Она бледна и неподвижна как смерть. Я никогда не видел Принцесс Невидимых, но подозреваю, они должны быть такими же: бледными, холодными, прекрасными.

—  Она вообще дышит?

— Едва. Ее тело использует все резервы, чтобы поддерживать работу мозга и органов. Ей надо помочиться.

— Ты не можешь этого знать, черт подери, — ворчит Риодан.

Пацан, не поворачивая головы и не смотря в его сторону, просто говорит поверх ее носа:

— Она постоянно ест и пьет. Ее мочевой пузырь всегда заполнен, по крайней мере, наполовину. Ее тело тратит драгоценную энергию, чтобы предотвратить замерзание мочи в мочевом пузыре. А нам нужно, чтобы эта энергия направилась в ее сердце. Короче, ей надо пописать. И чем быстрее, тем лучше. Для этого нам нужно привести ее в сознание, если конечно у вас нет под рукой катетера.

— Приведи ее в сознание, — рычит Риодан.

— Ты не посмеешь поставить ей катетер, — рычу я.

— Я сделаю все, что потребуется, чтоб спаси ей жизнь. Вы. Чертовы. Идиоты, — выплевывает малец.

Он вскрывает горчичники и прикладывает их ей подмышки и в паховые области. Затем вытягивается рядом с ней:

— Заверните нас в спальник.

Я смотрю на Риодана, он на меня, и на секунду мне кажется, что мы оба прибьем этого сорванца. Лицо Риодана кажется более обычного окаменевшим, если это вообще возможно без превращения в монолитную плиту, с торчащими наружу клыками. Я опускаю взгляд ниже. Член Риодана такой же здоровенный, как и мой:

— Какого хера ты не носишь трусняк?

 Для Невидимого Принца выставлять член означает вызов на битву.

—  Они меня раздражают.  Жмут и везде натирают.

—  До пошел ты, — выплевываю я.

— Чуваки, кончайте собачиться, — встревает пацан. — Заверните нас. Или хотите ее смерти?

— Тебе вообще не следовало ее туда тащить. Я убью тебя за это, — обещаю я Риодану, помогая заворачивать мою девочку рядом с практически голым парнем.

— Я сказал ей ни к чему не притрагиваться, — говорит Риодан. — Я знал, что это выведет ее из режима стоп-кадра. Я напоминал ей об этом на каждом замороженном объекте, на котором мы были. Ну, давай, обвиняй, Горец. Выложи все, когда решишь, что готов.

— Да мы все знаем, как она слушается других, — сухо добавляет парень.

Риодан бросает на него взгляд, который с легкостью бы заткнул даже взрослого, вооруженного социопата:

— У нее абсолютно не было причин прикасаться к чему-либо.

— Очевидно, она решила иначе, — совершенно невозмутимо отвечает юнец.

— Я был там вместе с ней. Думал, что успею спасти.

— Ты облажался, членоголовый, — обвиняю я.

— Не думал, что это так быстро на нее повлияет. Когда я касался чего-то, со мной такого не было.

— Она не такая, как ты. И вы оба, заткнитесь уже там, — добавляет пацан, и снова прижимается к ней лицом. Он дышит, приложив ладони к их сомкнутым лицам, чтобы задержать теплый воздух внутри.

— Зачем ты это делаешь? — интересуюсь я.

— Теплый воздух. Гипоталамус. Регулирует внутреннюю температуру и поможет ей придти в сознание. Это необходимо для того, чтобы она могла опорожнить мочевой пузырь.

— Я бы ее всю растер, чтобы согреть. Восстановить кровообращение.

— Замечательно. И убил бы ее на месте. Ее кровь слишком охлаждена. Это привело бы к остановке сердца.

— Не понимаю, почему она стала раздеваться, — бормочет Риодан. Я смотрю на него. Он занимается тем же, чем и я. Разбирается, что надо делать, на случай если подобное повторится. Мы оба схватили бы ее и потащили туда, где потеплее. Но как сказал этот пацан, оба легко бы ее и убили.

— Кровяные сосуды расширились. Она думала, что ей жарко. Автостопщиков часто находят мертвыми в горах в обнаженном виде, а одежда валяется рядом. Они просто сбиты с толку. Мозг пытается разобраться в хаосе.

— Откуда ты все это знаешь? — Ненавижу, что он все это знает, а я нет. В этой ситуации он явно лучший мужик для нее, чем я. А я хочу быть лучшим для нее в любой ситуации.

— Мама была врачом. Однажды я чуть не умер от переохлаждения в Андах.

— Я едва не убил тебя, — произносит Риодан.

— Она не слышит тебя, — говорит ему парень.

— Я не ей говорил.

— Дай мне еще согревающих компрессов, — просит пацан. — Черт, она вся ледяная!

— Несколько недель назад. Я едва не убил тебя.

Парень бросает на него взгляд. Черт, думаю, у него и правда железные яйца, если может так наезжать на меня и так смотреть на членоголового.

Риодан продолжает:

— Я стоял в тени аллеи, по которой вы прогуливались. Вы не видели меня. Она бы умерла сегодня, если бы я убил тебя.

— Это что, извинение? — насмешливо фыркаю я.

— Она ахала от ужаса всякий раз при встрече с тобой, Горец?

Я расправляю крылья, которых еще нет, и шиплю.

— Вы оба слишком много болтаете, — одергивает нас юнец. — Заткнитесь. Не заставляйте меня повторять это еще раз.

Мы затыкаемся, и мне кажется это чертовски смешным.

Внезапно я посмотрел нас со стороны. Теперь только и делаю так. Думаю, это потому, что все дальше отдаляюсь от человечности, и это мой способ маркировки моего вхождения в ад. Я вижу, что в этой сцене есть только один мужик, и это не я.

Я вижу сияющую совсем юную девушку, с куда большими изгибами под одежкой, чем предполагал, и, судя по тому, как на нее смотрит Риодан, он тоже об этом не догадывался. Она, бескровно-голубоватая, обернутая руками полуголого подростка, на чьем месте, возможно, должен был быть я. А над ней сторожевыми башнями возвышаются два монстра из совершенно разных пород, но все-таки монстра.

Смерть — по левую сторону от нее.

Дьявол — по правую.

Пацан выглядит, как я в его возрасте — за исключением очков и нескольких лишних дюймов он похож на меня. Темные волосы, ослепительная улыбка, широкие плечи, мальчик обещает стать привлекательным.

Если переживет эту неделю.

На что решительно ставлю против него.

Он в спальном мешке с ней, обнимая ее. У нее белье с черепами и скрещенными под ним костями.

 Это непонятным образом очаровывает меня.

Я вижу один выход — если не Риодан затаится в следующей темной аллее, то уж я точно.

 

ШЕСТНАДЦАТЬ

В моей борьбе с властями они все время побеждают и, похоже, так всегда и будет

[44]

Я делаю сногсшибательное открытие.

Умереть — как нефиг делать.

Сложнее вернуться обратно.

Бац — и я мертва. Вообще не существую.

Бац — и я снова здесь, ощущаю дикую боль.

Я слышу голоса, но испытываю такую придавившую мои веки тяжесть, что даже и не пытаюсь их поднять. Мне так плохо, что снова хочу уплыть в блаженное беспамятство. Я еле слышно стону.

— Ты сказал, что ее уже можно переносить, так давай сделаем это. Погнали. Отнесем ее ко мне.

Это Кристиан. Интересно, что он здесь делает.

— Никуда она к тебе не пойдет. Она отправляется ко мне. Если ты малыш ошибся и для нее это опасно, тебе пиздец.

Это Риодан. Но кого он назвал малышом? Единственный человек, кого он называет «детка» или «малыш» — это я.

— Ей я рисковать не намерен. Это безопасно.

— Т-Т-Т-танцор? — еле блею я.

— Тише, Мега. Ты едва не скопытилась. — Он накрывает мою ладонью своей и я вцепляюсь в нее. Мне нравится его рука. Она большая, но легко и уверенно держит меня. Словно говоря — я тебя держу, но отпущу, если почувствуешь, что хочешь уйти. — Никуда она ни к одному из вас не пойдет. Лучше ко мне, — говорит он.

— Вот уж хуй она пойдет к тебе! — взрывается Кристиан, и я вижу замелькавшие вспышки под веками от силы его голоса, и ощущаю накатывающую на меня боль.

Риодан говорит:

— Она слишком слаба, и в случае чего ты не в состоянии ее защитить.

— Я н-не слаба, — выдыхаю я. — Я н-не слаба. — С трудом разлепив веки, я приоткрываю глаза, и слабый уличный свет почти взрывает мою голову. И тут же их закрываю. Офигеть, я действительно чертовски ослабла.

— С черта ли не в состоянии.

— Я вошел прямо в твою берлогу и забрал ее у тебя.

— Меня там не было. Иначе бы ты этого не сделал.

Риодан смеется:

— Ничтожный человечишка.

— Она отправляется ко мне, — повторяет Кристиан.

— Народ, мне серьезно хреново. А к кому ближе? — встреваю я в спор.

— Ко мне, — отвечает Кристиан.

— Иди к черту, — реагирует Риодан.

— Ты даже не знаешь, где это, — возражает Кристиан.

— Все я знаю.

Танцор говорит:

— Честер.

Я отвечаю ему:

— Давай туда. И поторопись. А то щас и правда скопычусь от холода и голода.

Когда мы вваливаемся в «Честер», шум просто раскалывает мой череп от виска до виска. Мне так хреново, что меня начинает шатать. Риодан отдает приказ Лору, чтобы нашел одеяла с грелкой и принес их в комнату, где-то наверху. Я надеюсь, что она оборудована звукоизоляцией. И зная Риодана, скорее всего так и будет. Как Бэтмен, он обладает всеми лучшими игрушками. Мне по боку, куда я иду прямо сейчас. Мне просто нужно прилечь. Я хочу, чтобы они перестали меня таскать и настаиваю на том, чтобы они позволили мне идти самой, потому что я ненавижу, когда меня носят. Все мышцы горят и болезненно дергаются. Я не могу мыслить ясно.

— Выведите отсюда мальца, — приказывает Риодан еще двоим своим людям.

Оба мужика надвигаются на него с двух сторон и хватают за руки.

— Оставьте Танцора в покое! — вмешиваюсь я.

— Все в порядке, Мега. В любом случае у меня еще есть дела, которые нужно закончить. Береги себя, слышишь? — Он серьезно смотрит на меня, и на секунду мне хочется, чтобы все убрались и оставили меня с ним наедине. Жизнь — это так легко с Танцором. Я хочу спросить его, как он оказался на улице рядом со мной. Хочу знать, что случилось. Кто-то мне сегодня спас жизнь. Хочу знать кто это и во всех подробностях.

Но я не хочу, чтобы он здесь оставался. Только не в «Честере». Не хочу, чтобы даже тень от «Честера» легла на него:

— Тогда до вечера? — прощаюсь я.

Он улыбается:

— Надеюсь, Мега. Фильм все еще ждет, когда мы его посмотрим.

— Вышвырните его отсюда. Живо, — рявкает Риодан.

Танцор производит на меня охрененное впечатление, когда стряхивает их руки и выдает с реально невозмутимым спокойствием:

— Я вполне способен позаботиться о себе сам. — И с него не брызжет во все стороны тестостерон, как брызги со шкуры мокрой собаки. Он не превращается в тупого быка, бросаясь на всех без разбору своими рогами. Он просто доводит до их сведения, что сам способен о себе позаботиться.

Я бы глянула, как он удаляется, но тут Риодан разворачивает меня и подталкивает, будто грузовую тележку. Он резко раздает приказы по поводу горячей воды и желе, и сообщает Кристиану, что тот может валить на хрен из его клуба.

Кристиан смеется и плюхается на стул у барной стойки ближайшего к лестнице подклуба.

Пока ковыляю вверх по лестнице, замечаю кое-что интересное. Риодан приостанавливается на секунду, и я оглядываюсь. Он смотрит вниз на танцпол, на детский подклуб, и, словно она может чувствовать его или что-то еще, Джо прямо на него поднимает свой взгляд. Будто только и ждала этого момента. Словно что-то вроде резинки натянуто между ними, и она может почувствовать, если он дергает за нее. Кажется, она еще заметнее, чем они были еще несколько дней назад, осветлила волосы, золота в ее темных локонах явно прибавилось. Она снова искрится между титек — даже одежды не видно, кроме, привлекающих туда взгляд блесток! — и на ее руках надеты симпатичные браслеты. Она никогда не носила украшений. Даже в таком паршивом состоянии, какое у меня сейчас, я замечаю, что Джо хорошо выглядит. Риодан едва заметно кивает ей, и она, молча, идет, вытирая руки об юбку, и так судорожно сглатывает, что я даже отсюда вижу, как двигается ее горло. Они смотрят друг на друга ничего не замечая вокруг.

Через несколько долгих секунд Джо кивает в ответ.

И я думаю, это че за фигня? Она эмпат что ли, как Кэт? Откуда ей знать, что он сказал? И вообще, что он сказал? И почему она передала свой поднос кому-то другому?

Затем пол уходит у меня из-под ног, потому что и так простояла столько сколько могла. Он подлетает ко мне, прежде чем я оседаю на пол и несет меня, а я даже не вякаю, потому что мне слишком хреново.

Они устраивают меня в комнате за несколько дверей от кабинета Риодана и там укладывают на постель. Я поглубже зарываюсь в мягкий матрас, с облегчением выдыхаю и прикемариваю. Риодан куда-то сваливает, чтобы снова разбудить меня буквально через три минуты и заставить выпить какое-то желе, разведенное горячей водой.

Сначала я не хочу его пить, но эта гадость на вкус оказывается просто божественна.

— Что случилось? — интересуюсь я. — Я что — умерла и воскресла?

 Вот это приключеньице! Интересно, войдет ли этот эпизод в слагаемые обо мне легенды после моей кончины. И еще, сколько раз я смогу надрать задницу смерти за свою жизнь. Это же не реально круто!

— Пей.

— Откуда взялся Танцор? — Мой живот сводит коликами. — Черт, как живот-то скрутило.

— Не пей так быстро. Делай маленькие глотки.

Он наливает второй стакан горячей воды с желе и я замечаю еще одну прикольную вещь:

— Чувак, тебя чего так раколбасило-то?

— Перемерз.

Лор хмыкает, кидая на него взгляд:

— Или перегрелся. Мотай отсюда, я сам всем займусь.

Риодан смотрит на мой пустой стакан. Я уже опустошила целый кувшин и хочу еще.

— Я этим займусь, —  продолжает настаивать Лор. — Иди и сделай, что нужно, босс.

Интересно, что это ему нужно сделать, чтобы его перестало колбасить. Если это его слабость, я хочу знать об этом все. Вот только жаль, что я снова собиралась отключиться.

Риодан встает:

— Позаботься о ней.

 И выходит.

Лор говорит:

— Поспи, малышка. Я скоро вернусь, только принесу тебе немного конфет.

Я опускаюсь на подушки, сворачиваюсь калачиком и вздыхаю. Конфеты. Жизнь бы отдала за сладкое. Все, что от меня требуется — это лежать здесь, где так тепло и уютно, и ждать их. Они укрыли меня теплыми одеялами. А еще мне принесут конфеты прямо в постель.

И можно будет продрыхнуть несколько дней.

Интересно, что же произошло. Умираю-хочу перетереть все с Танцором. Но с этим придется повременить.

Я дрейфовала в полусне, уже почти готовая отрубиться, когда мне стукнуло в голову: неспроста все так резко посваливали от меня.

Я знаю почему Риодан так смотрел на Джо!

Потому что прямо сейчас они в его офисе, говорят обо мне! Сговариваются, вместе с Джо, чтобы не беспокоить меня, потому, что я едва не отдала Богу душу.

И решают, что со мной теперь делать, так как забив на правила я сегодня едва не погибла. Ненавижу, когда взрослые строят свои дурацкие предположения в отношении меня! Они всегда заканчиваются тем, что мне читают нотации, и оглашают целый новый свод правил, которым никто в здравом уме следовать не станет, большинство из которых не то что не логичны, а просто абсурдны.

С какого, блин, мне было знать, что одно вшивое касание вырвет меня из стоп-кадра? Ну почему он не мог просто сказать мне об этом? И я бы никогда так не сделала!

От мысли, что не по своей вине я сегодня едва не погибла, и если бы не он этого бы действительно не случилось, я начинаю закипать изнутри, и чувство собственной правоты только подогревает мой темперамент. Я выбираюсь из-под вороха одеял, хватаю свой меч, нерешительно выглядываю в коридор, и чуть поколебавшись, выхожу из комнаты. Я смотрю вверх и вниз, но никого не вижу. Потому что все, наверное, уже в его кабинете, разбирают мою персону по косточкам.

Меня от стены к стене ведет по всему коридору, и я использую их, чтобы поддерживать устойчивое вертикальное положение, пока, спотыкаясь, добираюсь до его двери, затем хлопаю ладонью по тому месту, куда — я видела! — он прикладывал свою руку, и панель отъезжает. Не дожидаясь, пока она откроется полностью, с порога начинаю выдавать озарившую меня мысль:

— Это не моя вина, чувак, что я чуть не скопытилась. Это все ты пото-oooo-фу-у! — Я трясу головой, ужасаясь, и… и… и…

Я в ужасе.

Моя челюсть падает на пол и я не могу произнести ни слова.

Риодан оглядывается на меня через плечо.

Он и Джо там, но они не беседуют. Она склонилась над его столом с задранной юбкой. И он делает… то, чего я никогда не хотела бы видеть, как он делает. Святой турагент! Я что прошла через дыру во времени что ли? Сколько времени я сюда добралась? Неужели взрослым не заняться другими вещами, прежде чем перейти к этому пункту? Например, обнимашки там и поцеловашки, на которое уходит какое-то время? Я двигалась быстро, и все же, чуваки, не настолько же! Если подумать, некоторые вещи было бы хорошо делать немного медленнее, может быть, дать возможность подготовиться к той фигне, что происходит!

Запыхавшаяся Джо делается свекольно-красной.

— Ох! Дэни! Убирайся отсюда!

Я увидела больше голой Джо, чем когда-либо планировала.

Они не говорили обо мне.

Они обо мне даже не думали.

Будто и нет меня — через пару кабинетов по коридору, можно сказать на смертном одре, и никого не заботит, что там вообще со мной происходит!

— Предательница! Трахаешься с врагом! Какого хрена вообще? Это омерзительно!

— Вернись в кровать, Дэни, — говорит Риодан, глядя на меня, забавляясь.

Ненавижу его! Ненавижу ее! Ненавижу эту чертову раздвижную дверь!

Ею даже не хлопнешь как следует, уходя.

Просыпаясь, чувствуя себя просто шикарно. Обычно я пробуждаюсь дезориентированной и сердитой. И задумываюсь, не стоит ли мне чаще умирать. Понятия не имею, почему так хорошо себя чувствую, но мне нравится это ощущение, поэтому потягиваюсь, выжимая из момента все, что могу. Я абсолютно расслаблена, прибывая в блаженной неге, и нигде не ощущаю синяков, что в принципе невозможно. Мышцы всегда где-нибудь да потянуты. Синяки вообще не сходят с меня круглый год. В общем, ощущаю себя так, словно у меня совершенно новое тело! Наверное, я в какой-то, предшествующей полноценному пробуждению и которой у меня никогда прежде не было стадии, в которой мозг уже работает, а тело еще в отключке. Я чувствую под собой растаявшие в моем теплом гнездышке шоколадные конфеты. Одна уже превратилась в кашу между моей щекой и подушкой, другая расплющилась под задницей. Я вытаскиваю обе, разворачиваю на одной обертку и, даже не открывая глаз, лопаю ее, растворяясь в блаженстве. Я могу ведь к этому и привыкнуть. Никакой боли от синяков и шишек, завтрак в постель.

И тут я вспоминаю, где нахожусь.

«Честер».

На меня обрушиваются последние вспоминания перед отключкой.

Риодан, Джо и грязные игрища.

Прямо на столе.

Черт!!!

Я никогда больше не смогу смотреть на его стол! Как мне теперь находиться в его кабинете?

Я настолько взбешена, что молнией перехожу в вертикальное положение и так быстро глотаю последнюю половинку шоколадки, что та застревает в горле.

Я начинаю задыхаться, и внезапно по моей спине шваркают кулаком. Мой рот распахивается и половина недожеванной конфеты выстреливает прямо в стеклянную стену, оставляя на ней шоколадную кляксу. И нахожу, что для меня это чересчур грубо с самого утреца. В моем желудке поднимается тошнота, и я с удвоенной силой прилагаю усилия, чтобы удержать все внутри.

О, да, это больше похоже на мое обычное пробуждение. Все бесит и сбивает с толку. Когда я жила в аббатстве, Ро говорила, что у меня начинается переходной период, а у супергероев он протекает куда хуже, чем у большинства обычных людей. Она говорила, что именно поэтому мне и требуется глубокий сон и медленное пробуждение, потому что мое тело затрачивает больше сил на восстановление организма на клеточном уровне. С точки зрения науки, в этом был смысл.

— Совет на будущее, милочка, — произносит Лор у меня за спиной, — прежде, чем что-то глотать, сначала прожуй.

— Никогда не жую более одного раза. Как тогда быстро есть, если еще и пережевывать. Я бы только и делала целыми днями, что все время жевала. И в итоге заработала бы себе челюсти размером с предплечья Попая.

— Ты слишком мала, чтобы знать моряка Попая.

#img6E02.jpg

Когда проводишь большую часть своего детства в клетке перед ТВ, то знаешь, кто эти все персонажи. Я могу напеть песенки из Зеленых Просторов и Острова Джиллигэна. Я даже знаю, кем была Та Самая Девушка. Все что я знаю о мире, я почерпнула из телевидения. Есть целая куча психологических заморочек, если ты не можешь прожить без ТВ, но я-то была зрителем поневоле. Ро говорила, что всей своей мелодраматичности я понахваталась именно оттуда. Это она о том, что я привыкла считать людей ярками личностями, ожидая от них чего-то крутого и более значимого как от героев на экране. Чуваки, конечно же считала и ожидала! Во только телевидение тут совсем не причем. Жизнь — это выбор: Вам выбирать — жить в черно-белых тонах, или в цвете. Я возьму каждый оттенок радуги и газиллион промежуточных, чтобы стать яркой личностью! Я подскакиваю с кровати, хватаю свой меч и двигаю к двери.

Лор стоит передо мной, со скрещенными на груди руками:

— Босс не говорил, что ты можешь уйти.

— А я не говорила, что твой босс может чпокать Джо, — говорю я абсолютно спокойным тоном, но внутри все так и клокочет. Не понимаю, с чего чувствую себя такой преданой. Мне-то что? Они взрослые. А деяния взрослых и логика — вещи не совместимые. Джо ему даже не нравится. И я знаю, что он не сделает с ней никакого дерьма.

— Деточка, босс ни у кого не спрашивает разрешения, с кем ему трахаться.

— Что ж, больше он с Джо этого делать не будет. Брысь с дороги. Живее. — Вот сейчас пойду и скажу ей, что никогда больше не стану с ней разговаривать, если она хоть еще раз займется с ним сексом. Я поставлю ее перед выбором, и она сделает его в мою пользу.

— Не уж толь, собралась устроить разнос?

— Ага, — даже не пытаюсь отрицать. Я готова идти по головам, и не успокоюсь, пока не заставлю кого-то другого страдать, так же как я.

Он смотрит на меня сверху вниз. Я агрессивно выпячиваю челюсть, и могу сказать, что он старается не рассмеяться.

— Что? Считаешь меня смешной? — Меня тошнит от людей, которые так ухмыляются, глядя на меня. Моя рука тянется к рукояти меча, но натыкается на его руку. Они все быстрее меня. — Я не смешна. Я опасна. Погодь малость, и я тебе покажу. Вот приду в форму и буду гонять тебя пинками по всему Честеру. Только подожди.

Он убирает руку с меча и отходит в сторону, смеясь:

— Давай, малыш. Задай им жару. Здесь так скучно в последнее время.

Выходя за дверь, решаю, что возможно, мне мог бы понравиться Лор. Он тоже яркая личность.

Когда проношусь мимо офиса Риодана, мне кажется, что я чувствую легкий ветерок и резко оборачиваюсь, готовая накинуться на него, если он окажется там, но никого нет. Я качаю головой и несусь вприпрыжку вниз по лестнице, каким-то средним способом между стоп-кадром и обычной походкой — этим утром энергия из меня так и прет через край — проверяя попутно танцпол. Здесь битком народу и вся эта масса раскачивается. Похоже, я или практически не спала, или продрыхла целый день до следующей ночи, потому что в детском подклубе возле столиков суетится Джо, вся такая длинноногая и… Мля! Я прищуриваюсь и гневно смотрю на нее. Счастливая. Она словно светится! Что она себе думает? Что в сказку попала? Так это не так. Эти Фейри калечат и убивают людей, и чувак, с которым она занимается сексом, позволяет им это. Как она может при этом светиться от счастья? Не тебе романа или чего-то подобного. Просто… Грязь! Даже думать об этом противно. Мне не удается достаточно быстро соскрести то воспоминание с внутренней части моей черепушки.

Я на суперскорости проношусь по клубу, народ разлетается в разные стороны. Раздающееся по сторонам ворчание поднимают мое настроение.

Когда я останавливаюсь перед ней, она потрясенно смотрит на меня, а затем начинает беситься. С какого этоона зла на меня?

Она берет последний стакан с напитком со своего подноса, ставит его на салфетку перед Носорогом и прижимает поднос к груди, обхватывая его руками, словно щит или что-то еще.

— Предательница.

— Прекрати, Дэни. Не здесь. И не сейчас.

— Ты вытворяла это там, — шиплю я, выбрасывая руку в сторону риодановского офиса, — ни единой крошечной секундочки не побеспокоившись о том, что там со мной. Все это время, пока я была практически присмерти, ты трахалась за две двери с чуваком, от которого приходила меня спасать. Из его подземелья. Где он держал меня в заключении. Помнишь?

— Все совсем не так.

— Что? Я не была в темнице? Или ты не приходила спасать меня от него? Не говори мне, что ты не занималась с ним сексом. Я видела это своими глазами.

— Я не верю, что он мог обидеть тебя, он просто не мог. Он не причинит нам вреда.

— Он заставляет нас на него пахать, как собак! Ты — на подхвате при Фейри, а я бегаю на его чертовом поводке! Он скармливает людей Эльфам, Джо. Он их убивает!

— Он не делает этого. Он держит клуб. Это не его вина, если люди хотят умереть. Что он, по-твоему, должен делать? Отговаривать их от этого? Организовать в Честере консультационную службу? Дэни, что ты от него хочешь?

Я в недоумении смотрю на нее.

— Ты, должно быть, к чертям, издеваешься надо мной! Ты его защищаешь? Стокгольмский синдром прогрессирует а, Джо? — хмыкаю я.

Она переходит к пустому столику и начинает на нем прибирать, составляя грязную посуду на поднос. То, что она убирает после этих выродков, приводит меня в бешенство. А еще меня вдвойне бесит, что она так клево смотрится, делая это. Джо выглядит красивее. Как так? Она ведь была совершенно счастлива в простых джинсах и футболке, без всякой косметики и просто зависая с девчонками. Мы рубились в приставку и смотрели киношку. А теперь она — вся такая супергламурная Джо. Ненавижу его.

— Надо же ты даже в курсе, что это такое.

— Да вот как раз гляжу на это и, чувиха, сразу говорю, ничего путного тебе не светит. Ты позволяешь ему долбить тебя всеми доступными способами. Как считаешь, долго это продлится? Думаешь, что он преподнесет тебе букетик цветов? Раскатала губу, что будешь, ну не знаю, встречаться с владельцем Честера?

Она с грохотом ставит небольшую башню из стаканов на поднос и кидает на меня сердитый взгляд:

— Может, мы все-таки не будем обсуждать это прямо сейчас?

— Не вопрос. Только скажи мне, что у тебя больше не будет с ним секса, и я уйду. Прямо сейчас. Без базара.

Ее губы сжимаются в тонкую линию. Протирая влажной тряпкой стол, она косится в сторону его офиса. Меня выворачивает на изнанку от того, каким нежным становится ее выражение лица, когда она смотрит вверх. Напряжение исчезло, и она выглядит, как влюбленная женщина. Ненавижу это. Ненавижу его.

Она снова смотрит на меня:

— Нет, Дэни. Я не стану этого делать. И держись подальше от всего этого. Это не твое дело. Это взрослые дела между взрослыми. — Она отворачивается и направляется к бару со своим заставленным подносом. Смутно слышу, как Фейри выкрикивают заказы, пытаясь привлечь ее внимание, но меня это не заботит. Ее внимание меня заботит.

Я вхожу в стоп-кадр за ней, вызывая резкий порыв ветра в подклубе, и почти выбиваю поднос из ее рук. Ей чудом удается его удержать. Почти что выронила. Риодан не единственный, кто может ставить людей в неловкое положение.

— Не смей уходить. Я еще не закончила.

— Нет закончила.

Я шиплю ей на ухо:

— Ты не въехала? Чувак, никогда не полюбит тебя. Потому что не страдает подобной фигней. Он просто попользуется тобой и бросит, и тогда ты станешь ни чем не лучше использованного клочка туалетной бумаги, в котором больше не нуждаются.

Она втягивает воздух и бросает на меня через плечо такой взгляд, который практически убивает меня наповал.

Я мгновенно начинаю ненавидеть себя за то, что только что ляпнула. И я ненавижу его, потому что знаю, что это правда. Джо никогда не сможет удержать интерес Риодана. Она слишком хорошая для него. Чиста и невинна душой. У нее нет ни грамма злобы и лживости, недобрых чувств да и вообще чего-либо нехорошего. Она слишком проста. А он сплошь состоит из хитросплетений. Я выбрала не того человека для выноса мозга. Надо было высказать все это ему. Он причинит ей боль, и я никогда ему этого не прощу. Потому что первой обидела ее. Ага, не хило ступила.

— Ты серьезно думаешь, что я этого не знаю? — Если мы не были в «Честере», уверена, что влага в ее глазах уже давно лилась бы по щекам.

Внезапно я чувствую себя такой несчастной, от того, что вообще заикнулась об этом. Так хочу обнять ее. Так хочу убежать. Не хочу, чтобы Джо причиняли боль. Надо было помалкивать в тряпочку. Вот только не умею я этого делать. Взрослые такие странные. Но мне этого не понять!

— Тогда зачем? Зачем делать что-то, раз и так понятно, что добром это не кончится? Зачем вообще люди совершают что-то, что в итоге причинит им боль?

— Ты слишком еще мала, чтобы обсуждать такие вопросы.

— Ой, да ладно тебе Джо. Это же я. Я никогда не была слишком мала. В моей жизни детству не было места. Скажи мне.

— Тут все очень запутанно.

— Как будто все остальное просто. Попробуй.

Она не говорит ни слова, поэтому я просто стою и жду. Как правило, люди пытаются хоть чем-то заполнить долгое молчание.

Оно затягивается. Наконец, она смотрит в сторону, будто смущаясь и, так тихо — словно сама с собой — говорит: 

— Каждое утро он выходит на верхнюю площадку лестницы и смотрит вниз в клуб, и стоит там, такой огромный и мощный, красивый и…, — она нервно сглатывает, словно у нее внезапно  пересохло во рту, — сексуальный. Боже, такой невероятно сексуальный. — Ее взгляд становится странным, с каким-то напряженным выражением, будто что-то вспоминая, потом она тихо вздыхает, и на секунду замолкает. — А он веселый. Ты знала, каким он бывает веселым? Конечно же знала. Вы же все время проводите время вместе.

Я до боли сжимаю кулаки. Конечно же знала. Вот только не знала, что она это знала. Что они делают? Обмениваются  друг с другом шуточками, как мы с Танцором?

Выражение ее лица отстраненное, словно затянутое в воспоминание.

— Каждое утро, по окончании ночной смены, он выбирает в толке женщину и кивает ей. Она поднимается наверх и когда, в конечном счете, снова обнаруживается в клубе, она похожа на…, — ее передергивает, будто от внезапного озноба, — и ты задаешься вопросом, что он такого сделал, отчего ее взгляд стал таким. Ты смотришь, как она ходит, улыбается, двигаясь совершенно по-иному, чем прежде, до того, как пошла к нему, и ты знаешь, что там что-то произошло, что сделало ее чувства более живыми, чем она когда-либо чувствовала прежде, и не важно, каким способом она этого достигла, потому что за это — в надежде, что и тебе повезет — не жаль отдать мужчине все, что угодно, даже если это случится в твоей жизни только однажды. Мужчина должен по-особенному смотреть на женщину, чтобы это сработало. Ты пытаешься не думать о нем, но не выходит. Я поклялась, что если он однажды кивнет мне, я не пойду.

— Как бы тебе это сказать… ты пошла.

— Знаю.

Она снова светится, как будто выиграла офигенский приз, а не была выбрана шлюшкой на одну ночь для шизанутого социопата.

— Почему он? — не понимаю я, и хочу понять. Не хочу чувствовать Джо предательницей. Я уже потеряла Maк. И не хочу потерять еще и Джо. — Почему он тебе нравится?

— Он не такой и плохой, Дэни.

— Вот не надо.

— Не считай все только белым и черным, это не так.

Некоторые вещи — и Риодан в их числе — бывают чернее черного. Он — один из тех плохишей, которые до добра не доводят. Я раздражена до белого каления. Она должна проснуться и почувствовать запах выкипающего кофе прежде, чем вся долбаная кофеварка полностью будет охвачена пламенем.

— А когда он припрется на ту лестницу завтра и выберет кого-то еще? — говорю я. — Это только вопрос времени, Джо. Ты знаешь, что так и будет. Ты будешь стоять, глядя туда щенячьими глазками, как делаешь прямо сейчас, а это окажется официанточка рядом с тобой — ту, что он выбрал, и ты никогда не пойдешь наверх снова, потому что чувак, вроде него, не нажимает кнопку повтора. Когда он с чем-то заканчивает — это не подлежит возврату. Что ты тогда будешь чувствовать?

Она отворачивается.

Я догоняю ее, хватаю за локоть, заставляя остановиться:

— Ну? Что ты себе надумала, Джо? Что ты особенная? Что навсегда изменишь его? Не надо к черту ля-ля! Думаешь, вы будете скоро вместе устраивать совместные походы по магазинам, выбирая блюдца на кухню? Заказывать посуду в новый дом?

Она вдыхает, словно сначала забыла как дышать, а потом, когда вспомнила, воздуху уже не хватило.

— Я знаю, что делаю, Дэни.

— Что ж, тогда просвети меня! Потому что с моей очки зрения вся эта фигня выглядит сплошным, стопроцентным безумием!

Она снова уходит в себя и начинает говорить так тихо, словно и не со мной вовсе. Даже с моим суперслухом я наклоняюсь, чтобы уловить слова:

— Есть мужчины, с которыми можно строить будущее, Дэни. А некоторые, навсегда остаются лишь в твоей памяти. Я знаю разницу.

А мне так не кажется.

— Некоторые воспоминания того стоят. Я разберусь с этим.

Но она не разберется. Я ее знаю. Я знаю Джо. Она блестящая и добрая и обладает сердцем воина, но у нее нет льда и лезвий в том месте, где предположительно должна быть душа, у нее там — любовь. И она не знает, как от нее отказаться, потому что, черт побери, иногда это просто необходимо. Ты хватаешься за нее обеими руками, пытаясь удержать, чтобы насладиться ей прежде, чем кто-то превратит твою любовь в нож и использует его, чтобы искромсать тебя на куски. Она никогда не разберется с этим, потому что слишком хорошая. И я окажусь перед необходимостью разгребать учиненный им бардак и убить его. Я втягиваю воздух сквозь зубы.

— Ты слишком глупа, чтобы выжить, и я не буду больше с тобой разговаривать. Пока не вытащишь из задницы свою голову.

— А тебе перестать всех осуждать.

— Ты ни хрена обо мне не знаешь. И лучше я буду осуждать людей, чем стану пидорской задницей, которая не может решиться насчет кого-то или чего-то и в итоге постоянно попадает во всевозможные дурацкие ситуации.

— Дэни, пожалуйста, не надо…

— У меня уже уши завяли. Не хочу ничего больше слышать!

 Я разворачиваюсь и начинаю входить в стоп-кадр. Не представляю, на кой черт я решаю взглянуть вверх. Что-то вроде тянущего чувства заставляет поднять голову куда-то к вершине лестницы.

На верхней площадке лестницы стоит Риодан и глядит на меня сверху вниз. И я думаю о том, что сказала Джо, какой он — огромный мощный, и  красивый.

Мы встречаемся взглядами.

Мой говорит: «Не смей с ней больше спать. Оставь ее в покое».

Его взгляд сначала мне непонятен. Потом он окидывает меня взглядом, и я четко в нем читаю: «Шагай домой, деточка».

Затем смотрит мимо меня на Джо.

И кивает.

 

СЕМНАДЦАТЬ

Эти девчонки так и падают как домино

[49]

Не такие уж мы с тобой и разные, страстно шепчет Круус, двигаясь во мне. Мы оба рождены, чтобы вести за собой народ.

Я отчаянно пытаюсь проснуться. Я во сне, и он окутывает меня своими крыльями. Как только я заснула, он уже был там, поджидая меня в конце белой мраморной дорожки в саду изысканнейших кровавых роз. Он укладывает меня на них, сминая бархатные лепестки. Я готовлюсь ощутить шипы.

Ты не должна об этом сожалеть, Кэт. Солнце не сожалеет о том, что оно встает.

Он глубоко врывается в меня, без остатка наполняя, так, что каждый нерв в моем теле вибрирует в эротическом экстазе. Я выгибаюсь в спине и шиплю от невыносимого удовольствия.

Мы будем править миром, и они нас боготворят как своих спасителей.

— Моя сладкая Кэт, не обо мне ли ты грезишь?

Подобно упавшему снежному кому, мир моего наваждения рассыпается, и я вспоминаю, почему попросила Шона остаться сегодня со мной на ночь в аббатстве. Почему тайно провела его в свои покои, на эту ночь. Чтобы спасти меня от Крууса. Удержать меня в таком знаком и дорогом мне мире.

Я перекатываюсь в объятия Шона и крепче прижимаюсь к нему, дрожа от стыда, что симулирую желание. Мы занимаемся любовью, торопливо, жестко и быстро. Он никогда не узнает, что тем самым я пытаюсь стереть из головы кого-то другого.

Кого-то, кто заставляет меня кончать сильнее. Сладостнее. Дольше.

Шон, моя любовь, мой друг детства, мой первый любовник, половинка моей души. Я никогда не представляла себе жизни без него. Мы делили детский манеж и вместе пошли в школу в наш первый день. На той же неделе мы заболели корью и перенесли наш первый грипп, уютно свернувшись в одеяле перед телевизором. Вместе пережили прыщи и так же от них и избавились. Он был рядом в тот вечер, когда у меня первый раз пошли месячные, и я была с ним в тот день, когда начал ломаться его голос. Мы знаем друг о друге все. Наша история богатая и длинная. Меня сводят с ума его темные глаза, его черные волосы и чистая ирландская кожа. Мне нравится, как он носит рыбацкий свитер с потертыми джинсами и его неизменная быстрая улыбка. Мне нравятся его сильные руки от того, что много лет тянули рыболовные сети, и как длинные ноги несут его тело, как он выглядит, когда затеряется в хорошей книге, как он чувствуется, когда движется внутри меня…

— Все в порядке, любовь моя? — Он отводит в сторону спутанные волосы с моего лица.

Устроив свою голову у него на груди, я слушаю его размеренное и надежное биение сердца. Иногда мне кажется, что у него есть дар, подобный моим чувствам ши-видящей: так хорошо он читает меня. Он знал о моей эмоциональной эмпатии, еще когда мы были детьми. Его ничто не беспокоит во мне, он один из тех редких людей, кто полностью понимает то, что я делаю. Немногие способны мне лгать. Я чувствую их внутренний конфликт, когда они испытывают чувство вины или неловкости от чего бы то ни было, и я была счастлива встретить хоть горстку тех, кто ранее был в моей жизни — все они теперь были в «Честере», ну или появились там совершенно недавно. Я не знаю, что есть правда — только то, что есть ложь. Надо быть исключительно честным человеком, чтобы меня полюбить. Таким, как мой Шон. Мы научились абсолютному взаимному доверию прежде чем стали достаточно взрослыми, чтобы познать подозрения.

— А что, если я не смогу это сделать? — говорю я, не уточняя «что». С Шоном достаточно нескольких слов. Мы заканчивали друг за друга фразы, когда еще были маленькими. Мы оба были девственниками, когда впервые занялись любовью. Никогда не было никого другого, ни для одного из нас.

Теперь у меня есть невидимый любовник, разрушающий все, что мне дорого. Заставляющий меня желать его, а не моего Шона.

Он смеется:

— Кэт, детка, ты способна справиться со всем, чем угодно.

Мое сердце словно камень в груди. Я сгораю от стыда и обмана. Я занималась любовью во сне всевозможными способами с другим мужчиной, и так продолжается каждую ночь на протяжении целой недели. Я брала его в рот, ощущала его у шейки матки, в таких местах, которых касался лишь один Шон.

— Но что, если я не смогу? И что, если я допущу ошибки, которые будут стоить жизней?

Он перекатывается на бок, притягивает меня спиной к себе, и мы лежим, как две ложки. Я прижимаюсь плотнее. Мы идеально подходим друг другу. Словно были вырезаны из того же куска дерева, по одному шаблону.

— Тише, сладкая Кэт. Я здесь. Я всегда буду рядом. Вместе мы все преодолеем. Ты это знаешь. Вспомни нашу клятву.

Я тяну на себя его руки, чтобы они крепче обняли меня. Мы были юны, совсем юны. Тогда все было просто. Нам было всего по пятнадцать, мы были безумно и страстно влюблены, в восторге от наших, растущих вместе, одновременно развивающихся тел. Мы сбежали в Парадайз-Пойнт, и там, у маяка, наряженные, словно это был день нашей свадьбы, принесли друг другу обеты. Мы вышли из криминальных семей, темпераментных воинственных семей, и многое узнали, наблюдая за ними. Слишком много страсти может сжечь. Нежность — предохранит от ожогов. Мы знали, что надо сделать, чтобы остаться вместе. Ничего особенного в этом не было. Здравый смысл, ничего больше.

Если ты ослабеешь — я буду сильной за нас. Если заплутаешь — я буду твоей дорогой домой. Если отчаешься — я принесу тебе радость. Я буду любить тебя до скончания времен.

— Я люблю тебя, Шон О'Баннион. Никогда не оставляй меня.

— Даже табуну диких лошадей, Кэт, не оттащить меня от тебя ни на дюйм. Ты — единственная для меня. Навсегда. — В его голосе звучит улыбка.

Мы снова занимаемся любовью, и на этот раз, когда меня в очередной раз пытаются накрыть черные крылья, они терпят неудачу. Никого другого в постели со мной, только мой Шон.

Я наблюдаю, как он одевается, пока рассвет рисует белые прямоугольники вокруг тяжелых штор. Я чувствую себя немного виноватой, что мы провели ночь в аббатстве, не будучи законными супругами. Мы начали строить планы о вступлении в брак еще до Падения Стен, но вмешались наши семьи. O'Баннионы попытались это пресечь. Когда они поняли, что Шон не отступится, то попытались взять все под свой контроль и превратить свадьбу в спектакль десятилетия.

«О'Баннион женится на МакЛафлин!»

Это был бы грандиозный скачек вперед для моей семьи. Мы были мелкой сошкой в преступном мире. Его семья контролировала почти все дублинские теневые группировки. Я выросла с Шоном, потому что моя мать была его няней.

Мы пережили множество серьезных битв с родителями, а потом Стены пали и погибли миллиарды людей.

Включая и наши семьи. Где еще им было быть, кроме как в суматохе толпы, наблюдая за хаосом, пытаясь нажиться на творящемся беззаконии?

Я не могу притворяться, что скорблю об их кончине, и мне не стыдно, что я не их оплакиваю. Я искренне сожалею только о смерти двух моих пропавших и, видимо, убитых Тенями сводных братьев. Ровена не научила нас есть плоть Невидимых, и в то время я ничего не могла сделать, чтобы их как-то спасти. Мои родители и другие братья и сестры были коррумпированные до мозга костей. Иногда люди рождаются в чуждых им семьях. Шон и я повернулись к ним спиной много лет назад. Но наши семьи никогда не прекращали на нас свое давление и не приняли нашего решения уйти. Я боялась, что они что-то предпримут, чтобы вернуть Шона в семью, потому что они могли попытаться заставить его возвратиться любыми методами, но сейчас эти тревоги уже позади.

Сегодня все по-другому и мы оба свободны!

Как только нам удастся улучить спокойный момент и найти священника, мы планируем пожениться. Кто-то из девушек надеется, что мы решим провести эту прекрасную церемонию прямо здесь, в аббатстве. Свадебная церемония в такие времена, как эти, может оказаться вдохновляющим событием, но я не собираюсь закатывать свою свадьбу ни для чего и ни для кого другого. Это только между Шоном, Богом и мной

Когда он держит мое лицо в своих ладонях и целует меня, я чувствую его сердце, словно оно у меня в груди, благодаря моему дару. Он счастлив. Это все, что мне нужно.

Он спрашивает, будем ли мы снова вместе вечером, я улыбаюсь и целую его.

— Айе, так же, как и каждую ночь после, и ты это знаешь. Если ты напрашиваешься на комплимент, мой милый Шон — я тысячу раз повторю это для тебя.

Но когда он выскальзывает из постели, мой смех обрывается, и я замираю, уставившись на кровать.

Я должна ему рассказать, что происходит. Так и хочется попросить его остаться со мной. И сражаться за него по ночам против моего невидимого врага. Мы выстоим если будем вместе, как единое целое. Я бы хотела знать все секреты о терзающем его суккубе как можно подробнее, чтобы ее победить.

Но я не могу. Я просто не могу. Это произошло прежде, чем я смогла остановить его в первый раз. Я имела близкие плотские отношения с другим мужчиной. Я ощущала с Круусом то, чего никогда не ощущала в себе с Шоном. И я ненавижу себя, и не могу ему рассказать. Просто не в состоянии.

* * *

Вот так я и плетусь домой на «Джо-скорости», дико раздраженная, но с трудом способная фокусироваться на своем раздражении, потому что мое тело так и ликует. Пусть мозг недоволен, но плоть говорит: «Эй, давай еще чуток развлечемся!»

Я пинаю банку вниз по переулку и запускаю ею в стену, и я действительно имею в виду — В НЕЕ. Жестянка сминается и вонзается в кирпич, а я на седьмом небе. Когда-нибудь кто-то увидит эту банку и остолбенеет «чуваки, что здесь произошло?» Я оставляю о себе «напоминалки» на всем протяжении города, сгибая скульптуры и поломанные уличные фонари в витиеватое «Д» как: Дэни, Чувиха и Опасность, словно мою визитную карточку для людей, чтобы те видели. Это — мой Знак Бэтмена, позволяющий миру знать, что там кто-то есть, присматривающий, заботящийся о них.

В моем распоряжении целый день, даже неверится! Прям, как в старые добрые времена. Начинаю активно обмозговывать, чем бы таким заняться. Глупо конечно, но я жалею, что не могу работать над ледяной тайной в течение дня, потому что Риодан и без того оттяпывает здоровенный кусман моего времени каждую ночь. Но у меня нет такой роскоши быть глупой, когда на кону жизни людей. Эх, как было бы здорово, если бы можно было задействовать супермозг Танцора в решении этой разгадки!

Но вот облом, потому что вместо этого нужно тащиться в аббатство с проверкой. Давненько я туда не наведывалась, а ши-овцы могут влипнуть в неприятности быстрее, чем я смогу повилять своей задницей и проблеять: «Бэ-э-э!». Все-таки я о них беспокоюсь, поэтому надо убедиться, что там все в порядке.

А еще этот инспектор Джейни. Уверена, уже давно настало время сеанса очистки клеток.

Я плетусь мимо Темпл-Бар, тратя время на впитывание своего города, пытаясь решить, как распланировать свой день по приоритетам. Отчасти упиваясь тем фактом, что у меня такой богатый выбор для разнообразия! Раньше я любила эту часть города — До Падения Стен — так много ништячной фигни творилось здесь каждую ночь с туристами и пабами и каким-нибудь новым Эльфом, за которым можно было пошпионить а после убить. На что это похоже — жизнь на этих улицах — я узнала после того, как умерла моя мама. Никакого ошейника, никакой клетки. Так, одна сумасшедшая старая ведьма, которую я все время науськивала немного меня побаиваться.

Потом появилась Мак, и на улицах стало еще ништячней. Нет ничего лучше, чем найти супергероя-кореша, чтобы с ним развлекаться. Особенно такого, который был бы отчасти сестрой, отчасти — мамой, и всегда — лучшим другом.

Теперь, как и остальная часть моего города, Темпл-Бар — разгромлен. Разбитые и обнесенные, сдвинутые на тротуары брошенные автомобили, образовывали узкий проход для движения посреди улицы. От разбитых витрин и уличных фонарей повсюду валяется битое стекло; едва ли можно сделать шаг, чтобы не раздался хруст. Газеты, хлам и шелуха, которая некогда была людьми, сплошь покрывают улицы. В серый дождливый день это может выглядеть реально мрачно, если не представлять на его месте блестящее будущее. Мама Мак возглавляет некую Программу по Озеленению, и я слышала, что ее папа работает над Программой по Очистке, и еще всякие споры и прочую дребедень, о том, что однажды Дублин раскачается и улицы снова наполнятся полным крайком.

Я прогуливаюсь мимо ярко-красного фасада в районе Темпл-Бар и чувствую это прежде, чем сворачиваю за угол. И тут же останавливаюсь.

На меня словно с ледника повеяло ветром.

Я рассматриваю вариант не сворачивать за угол. Мне пока не приходилось в одиночку исследовать ни одну из этих сцен. Я могла бы подтолкнуть Риодана пойти этой дорогой сегодня вечером и прикинуться, что мы случайно на нее натолкнулись. Не похоже, что уж слишком велики различия между «недавно замороженным» и «замороженным уже в течение нескольких дней» очагом.  Кроме того, если я сверну за угол и обнаружу мертвых детей, это окончательно доконает мой день.

Мне в голову врезается возможность новой «почти-смерти». «Окажись я одна в церкви вчера вечером…, Господи, даже не представляю, что бы тогда случилось». Не могу вообразить себя мертвой. Я озираюсь по сторонам и верху. Насколько могу судить — я одна. Не может же Кристиан шпионить за мной круглые сутки. Так что, если склею ласты, никто так и не узнает, что я стала вечным супергероем. Если останусь, и со мной произойдет что-то плохое, ну там остановка сердца, к примеру, и никого вокруг, чтобы меня спасти.

— Слабачка! И уши у тебя холодные! — Я просто противна сама себе. Я не сбегу, и дублер мне не нужен. И никогда не был нужен. Супергерой — это не роль, не игра, это тот, кто ты есть. Постоянно на работе, каждую минуту, изо дня в день.

Я откидываю свой длинный плащ, наслаждаясь скрипом кожи, достаю меч и, готовая к действию, сворачиваю за угол. Мой меч покрывается белым инеем, и пальцы тут же примерзают к нему.

В центре улицы стоит одна из тех шикарных тачек, от которых так тащится Мак. Она полностью замороженная и мерцает бриллиантовым блеском в лучах солнца. Из открытого окна с водительской стороны торчит обледенелая рука. Сам чувак наполовину находится на пассажирском сиденье, словно пытался отползти или что-то в роде того. Рот открыт в крике, глаза зажмурены, в воздухе занесен кулак, словно пытался кого-то ударить. Никаких детей. Какое облегчение. На этот раз только две жертвы, что так же является облегчением.

Я изучаю все, впитывая детали.

Это место не такое холодное. Зверское, но не настолько как в церкви или подклубе «Честера». Больше похоже на сцену с прачечной. Я отмечаю, что снаружи замороженные места тают быстрее. Логично!

Я делаю пару глубоких вдохов и начинаю сканировать все на свою ментальную сетку, психологически настраиваясь к переходу в стоп-кадр.

В тот момент, когда я почти заканчиваю считывание и готовлюсь мягко и плавно переключить передачу, за моей спиной раздаются крики людей и выстрелы.

Пули могут причинить мне вред. Я не настолько супергерой. Испугавшись, я перехожу в стоп-кадр прежде, чем сама это осознаю. Стрельба еще опаснее, чем на полном ходу врезаться во что-нибудь головой.

Я так бешено срываюсь с места, что попытавшись восстановить контроль над телом, терплю неудачу, поскольку двигаюсь слишком быстро. Закрутившись волчком, как бухой Тасманийский дьявол, я врезаюсь в бок замороженного автомобиля.

Это вырывает меня из стоп-кадра, но на этот раз либо холод не застает врасплох, потому что он не так смертелен, как в церкви, либо что-то еще — но мне удается обратно вернуться в стоп-кадр почти с той же скоростью, с какой меня из него вырвало. Тем не менее, из-за неудачного старта получить контроль над ногами не удается, и я снова врезаюсь в автомобиль, и на сей раз, в нем, как гранаты газзиллионом осколков льда взрываются люди, накрывая меня ледяной розовой шрапнелью.

Твердые как алмаз осколки замороженной плоти впиваются в каждый дюйм моей неприкрытой кожи. Толстый кинжал изо льда, размером с хот-дог, пробивает джинсы и впивается в мое бедро, другой пронзает плечо.

Меня вышибает из стоп-кадра, я снова в него вхожу, и под давлением скорости осколки льда вгрызаются глубже в тело, это так чертовски больно, что не думая я снова выпадаю, рефлекторно пытаясь прекратить эту боль.

Я начинаю стремительно замерзать.

Пробую снова.

Ай! Черт, как больно!

Остановлюсь — умру.

Буду надеяться, что у меня получится.

Оставаясь в стоп-кадре, я снова налетаю в дурацкий автомобиль, выравниваюсь, отскакиваю к другой тачке и, врезавшись в нее, из последних сил вырываюсь из ледяной зоны. Я не чувствую рук. Не чувствую ног. Но черт, даже не вериться, я сделала это! Кто орал, и почему открыли стрельбу?

Вперед, вперед, вперед  толкаясь, ползу изо всех сил!

Я падаю лицом на асфальт. Ледяные кинжалы вонзаются еще глубже. Плевать. Главное выбралась. Я вернулась за угол, где относительно тепло, чтобы выжить. Я сделала это. По крайней мере, сотни осколков во мне теперь будут таять. Или они уже начали, или у меня такое сильное кровотечение, потому что что-то теплое и влажное повсюду сочится из моей кожи.

Я выползла из угрожающей смертельной опасности. Я не замерзну до смерти. Теперь осталось позаботиться о кровотечении.

Только с третьей попытки мне удается перевернуться на спину, и к тому времени я выдыхаюсь сильнее, чем, если бы пробыла в стоп-кадре в течение часа, трясясь как осиновый лист. Кровь заливает мои глаза. Я пытаюсь проморгаться. Чуваки, полная катастрофа! Стыдоба-то какая! Хорошо, что этого никто не видит!

Не шевелясь, оцениваю свою ситуацию. Меня здорово покромсало. Кожа буквально горит там, где я могу ее чувствовать. Самые серьезные повреждения — дыры в бедре и плече, или то, что станет дырами, когда лед растает. Мне нужно, как можно скорее сделать перевязку. Проблема в том, что я так и не чувствую рук. Я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы пошевелить пальцами. Ничего не выходит.

— А, Дэни.

Я смотрю вверх и вижу, что надо мной склоняется инспектор Джейни. Никогда в жизни ему так не радовалась.

— Ну что, доплясалась?

— К-к-к-конфету…, — выдавливаю из себя я.

Он улыбается, но глаза остаются серьезными.

— В моем ка… — Мой голос обрывается. У меня нет сил сказать даже «карман». Я бросаю на него жаждущий голодный взгляд и понимаю, что он обо всем догадался.

Он смотрит поверх меня. Я понимаю, что окружена Гардой. Отлично, они могут отнести меня в «Честер», где меня залатают.

— Я смотрю, отыскали? — говорит Джейни.

— Так точно, Капитан.

Внутри меня все холодеет, но на этот раз не от машины или замерзших людей. Я пытаюсь вскочить на ноги, но падаю на дорогу как выброшенная рыба на берег:

— Как ты смеешь…

— Уже шесть дней, Дэни.

«Шесть дней? Сколько же я продрыхла в «Честере»?»

— Тебе надо было явиться. Если бы ты сдержала данное тобой обещание, я бы продолжил с этим мириться. Но я не могу позволить отдать судьбу нашего города в столь ненадежные руки. Теперь меч наш во благо Дублина. Мы избавим улицы города от зла лучше, чем ты. Со временем ты поймешь, что так всегда и должно было быть.

— Ты-ы-ы...

— Не пытайся его вернуть. Первое предупреждение будет последним. Я не пощажу тебя как ребенка.

— У-у-убью тебя! — шиплю я. Я до сих пор не чувствую рук и ног, зато чувствую голову. Она собирается взорваться. Он не имеет никакого права. Это мой меч!

— Не разжигай войну, Дэни. Тебе она не по зубам.

Я пытаюсь сказать ему, что пусть он лучше прямо сейчас прикончит меня, потому что им не удержать мой. Я верну его себе в тот же миг, как только поднимусь на ноги. Нет такого места на Земле, черт, даже в Аду или Раю, где они смогли бы от меня укрыться. Но у меня слишком кружится голова, чтобы говорить. Так плохо. Перед глазами плывет.

— Она вся в крови, Капитан. Она выживет?

— Она крепкая девочка, — говорит Джейни.

— Может, нам надо как-то помочь.

— Мы не можем ей помочь, даже малым, иначе она сможет его вернуть.

Я валюсь на тротуар, не в состоянии ничего поделать, чтобы хоть как-то их остановить. Я уязвима, всецело в его милости.

Которая, уж точно не является его главным качеством.

Весна придет, и он попросит хлеба.

Он оставляет меня здесь умирать или выжить самой. Никогда не прощу. Никогда не забуду.

Они уходят, так и оставляя меня посреди грязной улицы, как попавшую под колеса, истекающую кровью, беспомощную и одинокую псину. На верную смерть, если следующий автомобиль проедет по этому месту. Я припомню и это тоже, когда увижусь с ним снова. Уроды, могли бы, по крайней мере, перетащить меня на тротуар, подложить скомканную рубашку или хоть что-то за место подушки под голову.

А затем со мной происходит нечто странное. Даже хуже, всего того, что уже случалось со мной за последние несколько дней.

Я чувствую себя словно в дурмане, и внезапно мне кажется, что я нахожусь за пределами тела, смотря на себя со стороны. Но та я, лежащая на улице, имеет длинные светлые волосы и ищет взглядом рыжеволосую меня. На ее глазах слезы, и она говорит другой мне, что ее время еще не пришло, потому что у нее есть люди, которых еще предстоит спасти. У нее есть сестра по имени Мак, там, дома в Джорджии, и она оставила ей сообщение, и если с ней что-то случится, то Мак приедет сюда, чтобы выследить ее убийцу, потому что та упрямая и идеалистическая, и точно так же погибнет. Но я, кажется, не в состоянии чувствовать что-либо из происходящего, и ни одна из них не кажется мне реальной, таким образом, стараниями Джейни, у меня похоже просто предсмертные глюки.

У меня скручивает внутренности, и рвота вырывается прямо из недр кишок тут же посереди улицы. Я не в состоянии даже перевернуться и встать на четвереньки для этого. Лежа на спине, я чувствую агонию во всем теле. Это не я со светлыми волосами, это — призрак Алины, а настоящая, рыжеволосая Дэни на самом деле валяется посреди улицы, и задается вопросом, удастся ли ей выкарабкаться на этот раз. И есть ли что-то влажное на моем лице помимо крови и рвоты… не-а. Там нет и слезинки.

Наконец, я снова чувствую руки и ноги. Они согреваются. Я ищу шоколадку. Свернувшись калачиком посреди улицы, я съедаю все припасы, которые у меня есть, разрабатывая план мести.

«Не разжигай войну», сказал он.

Мне и не придется.

Он ее уже начал.

 

ВОСЕМНАДЦАТЬ

Я буду твоим героем, малыш

[52]

Я нахожу ее спотыкающейся по улице, истекающей кровью. Если бы не эти волосы, возможно, даже не признал бы ее. Она с ног до головы в крови — одежда, слипшиеся кудряшки, запекшейся коркой на лице. Ее длинный плащ весь изодран и кожаными лохмотьями свисает с плеч. Выглядит так, словно ее пропустили через дробилку.

Нигде не могу найти ее меч. Осматриваюсь вокруг, на улицах нет ничего сияющего, только она.

Я реву, она обхватывает голову руками и падает на колени. Я вспоминаю, какой громогласный шум могу издавать и затыкаюсь. Я оглушил человеческую женщину, с которой у меня недавно был секс. А еще сломал ей руку. Я не хотел. Не могу привыкнуть к тому, что твориться со мной. Сами попробуйте всю жизнь прожить человеком, а затем, резко превратиться в кого-то другого. Как же трудно каждую гребаную секунду помнить, кто ты теперь.

Кроме ярости. Ее я ощущаю все время. Она никогда не стихает и не проходит. Провалы в сознании, когда я теряю чувство времени, становятся более частыми и продолжительными.

Она валиться на землю. Я бросаюсь с крыши, плавно приземляюсь на ноги и поднимаю ее на руки. Где я был, когда она нуждалась во мне? Трахал очередную безликую женщину. В попытке удовлетворить необъятную жажду.

Она такая крохотная у моей груди.

Неудивительно, что меня всего так колотит. Ведь я касаюсь своей богини.

— Ох, девушка, что ты на этот раз с собой сотворила? — Я убираю волосы с ее лица. На ней так много крови, что я не вижу вызывающих кровотечение ран. Как она вообще была способна идти? Меня сводит с ума, что она в этом городе без охраны или сопровождения, постоянно нарываясь на неприятности. Мне хочется запереть ее где-нибудь, где навсегда смогу уберечь ее от беды. Где-нибудь, где все белое, яркое и прекрасное, где всегда все идет так, как надо.

У нее мозгов больше чем мускулов в теле, но со здравомыслием дефицит. Страсть к жизни заставляет ее двигаться дольше, чем она может идти. Она сгорит дотла, если не найдет кого-то или что-то, что будет остужать ее пыл и заряжать энергией. Ей нужно настолько основательное столкновение насколько она живет, иначе Дэни просто умрет молодой. Не могу вынести даже мысли о ее смерти. Если бы я только знал как, то превратил бы ее в Фейри, чтобы она жила вечно. Не имеет значения, что я совершенно не горю желанием становится им сам, или, чтобы она стала такой же. Бессмертие есть бессмертие.

Я бегу с ней на руках, стараясь двигаться как можно ровнее и осторожней. Я отнесу ее туда, где представлял ее уже тысячи раз. Но я не такой дурак, и на этот раз буду умнее. Рано или поздно я все равно когда-нибудь этого да добьюсь.

Всего на миг — прежде, чем окончательно превращусь во зло, всего на мгновение — прежде, чем стану четвертым и последним Принцем Невидимых, я хочу быть ее Горцем. И ее героем.

Она это запомнит, даже если больше ничего достойного воспоминаний обо мне не останется.

***

Дождаться не могу, когда же уже, наконец, закончится смой супергеройский переходный период и я вырасту. Достало уже постоянно просыпаться дезориентированной. Волосы на моем лице в первые секунды доводят практически до безумия, и едва не вырываю их с корнем, пытаясь откинуть с глаз, но они запутываются в моем браслете а затем ощущаю в волосах что-то твердое.

— Фу, — бурчу раздраженно, и в этот момент кто-то запускает в них пальцы, пытаясь осторожно выпутать мое запястье.

Кто? Что? Где?

Просыпаясь, я всегда первым делом пытаюсь вспомнить, что произошло перед тем, как отрубилась, чтобы понять, где нахожусь и как я там оказалась. Когда я впервые совершила забег по аббатству (офигеть, оно было в миллион раз больше, чем мамина клетка!), я постоянно во все врезалась, так как не могла управиться с тем, как далеко и быстро я могла перемещаться в стоп-кадре. И по пробуждению никогда на сто процентов не была уверена, заснула ли я нормально или снова загоняла себя до потери сознания. А потом меня еще вырубил этот чертов Риодан, и теперь я вынуждена добавить к заботам еще и это, когда просыпаюсь.

Воспоминания неожиданно врезаются мне в голову. Я как ополоумевшая вырываю зацепившейся браслет с добрым клоком волос и судорожно шарю рукой в поисках меча, даже зная, что не найду его на бедре или где-то поблизости.

Мужской голос чертыхается вслух. Мои многострадальные уши болезненно вибрируют, а череп вот-вот расколется на части.

Я открываю глаза:

— Кристиан, убавь звук!

Я убираю волосы с лица и осматриваюсь. Я лежу в кровати, а он сидит рядом со мной, глядя на меня сверху вниз. Что-то изменилось. Он уже не выглядит так пугающе. Нет, я погорячилась. Да, выглядит, но либо я наловчилась понимать его эмоции, либо он четче их стал демонстрировать, потому что в его флуоресцирующих глазах плещется сожаление. Ого, его глаза стали прям как у Фейри! В последний раз, когда я его видела, они были еще не такие.

— Прости, девушка. Я уже почти выпутал твой браслет. Ты сама вырвала пару прядей. Нужно было подождать еще пару секунд.

 Он поднимает выдранный мной почти под корень клок волос и расправляет его между пальцами. Кудряшки мгновенно скручиваются обратно.

— Упрямые, как и головка, на которой они росли, — бормочет он. Потом делает дико странную вещь. Он кладет их в свой карман. Кто знает, может чувак коллекционирует волосы. У меня есть проблемы и поважнее.

— Он забрал мой меч! Этот выродок реально забрал его у меня!

 Не могу в это поверить. Как мне теперь убивать врагов? Я в любое время могла на них охотиться — а сейчас они покажут мне огромную жирную дулю. Это настолько выбешивает, что не в силах больше терпеть. Я пытаюсь вскочить с кровати, но ноги еще не до конца меня слушаются.

— Кто забрал твой меч?

— Инспектор Джейни. Я его убью.

— ЭТО ОН ТЕБЯ ТАК ПОКАЛЕЧИЛ?

Меня мгновенно разрывает головная боль, я переворачиваюсь, хватаюсь за голову руками и ныряю под подушки.

Он вздыхает так громко, что я отлично все слышу, хотя уши до сих пор заткнуты.

— Извини, девушка. Так это он?

Я все еще не убрала руки с ушей. Думаю, не сказать ли ему «да», чтобы он вместо меня ломанулся за Джейни, но не люблю врать, если только не получу от этого огромную выгоду. Вранье — это как маленькие похотливые негодники, они размножаются как кролики и как сумасшедшие скачут вокруг, а потом приходится следить за всей этой оравой.

— Покромсалась сама, но по его вине. Он спугнул меня, и я слишком быстро вошла в стоп-кадр. Кстати о ранах, мне не так дерьмово, как раньше и кровотечения прекратились.

— Помочь расправиться с ним?

В его вопросе слишком кучу энтузиазма. Как у маньяка-убийцы.

— Ни в чьей вонючей помощи я не нуждаюсь, — сердито отвечаю я. Ушам по-прежнему больно. — В смысле, не то чтобы твоя помощь воняет или что-то еще. Это было бы круто. Но я сама должна справиться.

— Не хочешь уже оттуда выбраться, девушка?

— Не мог бы ты больше так не горланить? Ты просто убиваешь меня. Мой суперслух такого не выдержит. — Я высовываю голову. — Кстати где это я? — Я утопаю в пуховых подушках и одеялах на высокой кровати в углу огромной комнаты.

— В моей квартире.

Я оглядываюсь по сторонам. Клевая берлога. Кристиан осел в переделанном в лофт промышленном складе с не хилой отделкой, в одном из тех, где гигантская жилая площадь не имеет стен, за исключением тех перегородок, которые вы создаете с помощью мебели и прочих вещей. Сплошной кирпич, деревянные полы и не зашитые отопительные трубопроводы. Высокие окна, пропускающие тонны света и огромный плоский экран 3D телевизора, расположенный перед гигантским, удобным на вид диваном. В помещении стоит бильярдный стол, несколько старых игровых автоматов и офигенный бар, оборудованная кухня из нержавеющей стали и нигде не дыбы или пыточных инструментов. Это просто гнездышко, за которое отдал бы богу душу студент колледжа… какая жаль, что Кристиан им больше не приходится, но, эй, мы имеем то, что имеем. В поле видимости никакой устрашающе выглядящей коллекции ножей. Ни красного, ни черного — их любимых цветов. Место явно не похоже на собственность Темного Принца.

#img7BB8.jpg

Я купаюсь в ореоле розового света и поднимаю взгляд. Кровать расположена под светящимся люком. Заходящее солнце бросает лучи и Кристиан светится одним из тех новых, странных Эльфийских оттенков — переливающимся розово-оранжевым. Я могла растянуться на кровати и наблюдать за ночным звездным небом. Мне нравится находиться в углу, когда справа и позади стена, оставляющая всего два направления для защиты. Мне нравится ощущение уюта. Это наводит на мысль о перестановке в собственных комнатах. Я в восхищении, в таком, который свойственен людям. Я люблю заглядывать в чужие дома.

— О, чувак, если ты когда-нибудь отсюда съедешь, дай знать!

— Тебе тут нравится, девушка, я вижу, — говорит он, и его голос звучит странно. Низко и странно.

Я перевожу взгляд на него и вздрагиваю:

— У меня что-то не так с лицом? — Он пристально смотрит на меня напряженным взглядом. И то, что проглядывает из его глубин, кажется чуждым в этом залитом солнцем месте из кирпича и дерева. Это нечто больше подходит к миру тьмы с лезвиями бритв и с явным намерением чего-то гадкого.

— Нет, девушка. Твое лицо прелестно. А в лучах заката просто неотразимо.

 Он протягивает ко мне руку, и я замираю.

— Слушай, ты меня пугаешь.

Он смотрит на меня невидящим взглядом. Его рука по-прежнему зависает в паре сантиметров от моего лица, я отвожу взгляд и думаю о диких зверях и о том, как они атакуют, учуяв страх. Не то чтобы я вся тряслась от страха, но когда смотришь на Принца Невидимых, даже зная, что он начал свою жизнь человеком, сложновато предсказать, что может случиться в следующий миг. Это не тот случай, когда я могу запечатлеть все на своей ментальной сетке и ускользнуть в режиме стоп-кадра. В этой полосе препятствий слишком много неизвестных переменных.

Он опускает руку,так и не прикоснувшись ко мне, встает с кровати и направляется в сторону кухни. Опирается кулаками на стол и опускает голову, стоя спиной ко мне. Он стал крупнее с тех пор, когда я видела его на моей водонапорной башне. Его рубашка на спине в пятнах крови, и выпирающие под ней бугры смотрятся неестественно. Жуткое зрелище.

Я ползу к краю кровати, что ближе к выходу, и уже рассчитываю просто свалить, когда понимаю, что на мне слишком мало одежды, чтобы даже просто с нее встать. А если короче, то только нижнее белье. Я ныряю обратно под одеяло и поджимаю колени к груди. Не то чтобы я хотела обратить внимание на этот факт, но шныряние глазами по сторонам ничего не дало.

— Одежда где?

— Уничтожена.

Он меня раздел! Похоже, и отмыл тоже, потому что засохшая на мне кровь отсутствует. Срань господня! Невидимый Фейри, у которого куча проблем с таким диким нравом, секс с которым может оказаться смертельным — раздел и отмыл меня.

— А у тебя не найдется для меня другой одежки?

— Не говори со мной таким тоном.

— Каким?

— Таким, словно я какой-то больной маньяк-педофил. Я не псих, а ты не ребенок. Я тебя раздел, девушка. Я тебя вымыл. Я тебя излечил. Я тебя никогда не обижу.

— Как ты меня излечил?

— Поделился с тобой своей кровью.

Мой рвотный рефлекс мгновенный и бесконтрольный. Я издаю сухой и громкий рвотный позыв. В отличие от других известных мне личностей, для меня кровопитее звучит не так круто. Скорее блевотно. Как и с поеданием плоти Невидимых; никогда не делала и не собираюсь. В этом плане я останусь девственной на всю жизнь. Меня даже не соблазняет возможность стать сильнее и быстрее, чем я сейчас. Слушайте, если уж начертили линии на песке, так давайте придерживаться их. Это особенно важно тем более, когда песок под ногами и без того такой зыбкий.

— Она очень мощная. Работает лучше плоти Невидимых. Несколько капель в рот и… — Он разворачивается и улыбается мне. Я задумываюсь. На его лице проступают подкожные тату, затеняя выпуклости и впадинки, осложняя угадывание, что означает изгиб его губ, — у меня вопрос получше: ты бы предпочла умереть?

Для меня ответить на него проще простого. Я бы никогда не выбрала это. Ни при каких обстоятельствах. Я готова выживать любой ценой. Всегда.

— Нет. Спасибо, чувак, за кровь. Во всех смыслах. — Очень не хочу признавать эту следующую часть, но вполне уверена — что так правильно: — Ты спас мне жизнь. Я не забуду. — Я улыбаюсь ему в ответ, а потом просто сижу там, пытаясь, не разинуть от удивления рот на его реакцию. Он полностью преображается, и я вижу Горца, которым он был. Его глаза становятся карими и озорными, и он выглядит как парень из колледжа, будто и не менялся; татуировки отступают с его лица. Мышцы расслабляются, разглаживаются, и внезапно его тело начинает выглядеть более человеческим.

Он бросает мне шоколадный батончик. Я ловлю его, разрываю обертку, вгрызаюсь и громко жую, начиная планировать, как вернуть меч. Я знаю Джейни. Он понимает, что если я выживу, то приду за ним, таким образом, он заберет его куда подальше, где, по его мнению, я не смогу до него добраться. Он не захочет попусту отвлекать слишком многих своих людей на его охрану, потому что они нужны ему, сражающиеся на улицах. Я трачу пару секунд на попытку допетрить, где бы он его сныкал, затем понимаю, что не имею ни малейших соображений по этому поводу. Все, что мне остается — шпионить и следовать за ним к тем местам, где он содержит пойманных Эльфов, чтобы потом с ними покончить. Не может же он быть настолько глуп, что бы действительно думать, будто в состоянии его удержать!

— Погоди, я раздобуду тебе одежду, — говорит Кристиан.

Он галопом уносится, плавно переставляя длинные ноги, а не скользя, как делают другие принцы. В противоположном углу комнаты он зарывается в шкаф и возвращается с фланелевой пижамой — штанами на завязках и огромным кремовым рыбацким свитером.

Я одеваюсь под одеялом, крепко завязав на талии шнурки штанов, и не менее ста раз закатав штанины и рукава. Потом бросает мне пару свернутых в клубок носков и направляется к кухне. Я сижу, все еще отвлеченная размышлениями о Джейни, поэтому не успеваю их поймать. Они пролетают мимо меня, ударяются о стену и падают в зазор между стеной и кроватью. Я перекатываюсь, протягиваю руку и начинаю шарить в поиске носков.

Через секунду приходит озарение, чего коснулась моя рука.

Волосы. Ведущие к голове. В узком проеме между кроватью и стеной лежит голова. Я замираю от ужаса и отвращения.

Затем отдергиваю руку и просто сижу, глотая вопль ужаса, стараясь не издать ни звука, потом смотрю через плечо на него. Он бубнит себе под нос какую-то странную песенку, похожую на мотивы в «Честере», и исчезает в огромной кладовой с запасами продовольствия.

Я заставляю себя вернуться и снова и пошарить рукой, не отрывая глаз от двери в кладовую.

— Я голодная, Кристиан, — кричу я. Когда он отзывается, я точнее стараюсь определить, насколько велика кладовая и как далеко он в нее углубился. Сколько у меня есть времени разобраться, что тут происходит.

К голове прикреплена шея, а к ней, естественно, тело. Оно обнажено, это женщина, человек. Она уже в стадии трупного окоченения и холодна как лед.

Я едва дышу. Слышу, как на полках передвигают коробки.

— Извини, девушка, погодь пару секунд и раздобуду тебе еще. Думал, что у меня тут завалялись Сникерсы, но пока нарыл только Миндальную Радость.

Я выдергиваю оттуда руку и отползаю обратно на середину кровати, и когда отвечаю, стараюсь звучать расслабленно и весело:

—  Ага, ищи-ищи. Знаешь, я не могу жить без Сникерсов.

Шуршание коробок прекращается:

— Девушка, что-то не так?

Так, только трупак мертвой тетки, заткнутой между кроватью Кристиана и стеной. В обычной ситуации я бы сказала, что еще как не так, и меня реально так и подмывает это сказать, но сейчас я в квартире убийцы, на мне его пижама, я босиком и безоружна. У меня нет убивающего Фейри меча, потому что этот урод Джейни его отобрал, так что я не тороплюсь этого делать.

Ни за что не выдам ему своего состояния. Моя речь была совершенно четкой:

— Да нет, ничего. Просто умираю с голодухи! — Еще одна безупречная ложь. Может, я и нечасто лгу, но весьма в этом хороша, как и большинстве остальных вещей.

Он выходит из кладовой и смотрит на меня. Горец исчез. Теперь на его месте настоящий Принц Невидимых, переливающиеся зрачки окрасились алым:

— А, девушка, так значит, Мак тебе так и не сказала, да?

— Не сказала чего?

— Дэни, дорогая, я ходячий детектор лжи.

— Вот не надо.

— Это врожденное, наподобие твоего дара ши-видения.

— Который я собираюсь использовать, чтобы пнуть твою задницу отсюда и аж до следующей недели.

— И это было одной большой, ебаной ложью. Ты нашла ее, не так ли? Так и знал, что следовало ее убрать. Но ты была уже здесь, и истекала кровью так, что я вынужден был спихнуть ее за кровать. Твое спасение было превыше всего.

— Значит, ты спихнул ее за кровать и думал, что я не замечу? Ты забил ее в щель! — Мои руки сжаты в кулаки. Позор ему. Мертвая и выброшенная, как использованный презерватив. Если бы я поймала носки, то никогда бы не узнала об этом. И ушла бы, думая, что Кристиан, хоть и зло, зато классный чувак, потому что спас мою задницу, и ни каким боком бы даже не подозревала, что провалялась в постели, одевалась и даже перекусила рядом со спрятанной не более чем в метре от меня, мертвячкой. — Черт, чувак, ты — реально больной.

— Ох, Дэни, любимая, — произносит он, скользя в сторону кровати, — ты даже не представляешь, насколько права.

 

ДЕВЯТНАДЦАТЬ.

Я остаюсь один

[54]

Я, не раздумывая, перехожу в стоп-кадр, даже предварительно не сверившись с ментальной картой-сеткой. Надеюсь, разнесу здесь все, главное только не вырубиться при этом в процессе, потому что у меня такое чувство, что если так выйдет, я очнусь привязанной к раме кровати с безумным экс-Горцем, серьезно настроенным сотворить со мной нечто совсем нехорошее.

Если он может просеиваться — я труп.

Я добралась до двери, но он уже передо мной, расставив руки и низко пригнувшись, словно собираясь броситься на меня и сбить с ног. Его лицо искажено яростью, калейдоскопические татуировки извиваются под его кожей. Глаза полны чернотой. Единственное, чего не хватает для полной картины Принца Невидимых — сияющий торк на шее и раскрывшиеся в готовности раздавить меня в смертельном объятии огромные черные крылья. Я отчаянно пячусь, и он нападает.

Я оказываюсь на полу, а он — на мне, и в то же мгновение, как он меня валит, я понимаю, что Кристиан настолько превосходит меня в силе, что у меня нет ни малейшего шанса с ним совладать. В его теле ощущается невероятная мощь! Та часть его, которая от Невидимого, вырвалась с удвоенной силой. Это не просто сочащаяся из него энергия власти. Он превращается в чистый секс точно так же, как и все остальные. Я трясу головой, пытаясь ее прочистить. Изо всех сил думаю об ужасных вещах, таких, как мертвая женщина, затолканная в пространство между стеной и кроватью, и что не хочу заканчивать, как она.

Я распластана на спине, в то время, как он удерживает мои запястья, вытянутых над головой рук. Я сыплю проклятиями и лягаюсь, но это походит скорее на борьбу с несущей стеной. Ничто — и, чуваки, я реально это имею в виду — кажется не оказывает на него никакого влияния. Я бью его головой. Он смеется и, вжимая лицо в мою ключицу, вдыхает мой запах!

Я кусаю его за ухо, пытаясь, напрочь, его оторвать. Рот наполняется кровью, вызывая рвотный рефлекс, и я его выпускаю.

— Дэни, Дэни, Дэни, — мурлычет он так, словно даже не чувствует ничего, — не борись со мной. В этом нет никакой нужды. Я никогда не причиню тебе боль. Не тебе. Ты — моя самая лучезарная путеводная звездочка.

Я ничья ни лучезарная, ни путеводная к собачьим хренам! Он определенно крезанутый на всю голову!

— Отвали от меня! — Та часть его, что является убивающим-сексом Фейри, была готова делать со мной безнравственные мерзкие вещи. И я нисколько не горю желанием их ощущать. Мой рот пересыхает, и я вижу образы, словно вживленные в мою черепушку. Кристиан. Голый. Вытворяющий ту же хрень, увиденную мной в исполнении Риодана. И я хочу смотреть и не хочу, пора отсюда валить! — Ты вообще способен чувствовать? Или ты действительно так же мертв внутри, как та женщина? Зачем ты меня спас? Чтобы самому убить только медленнее?

— Это не так. Ты можешь угомониться хоть на минуту и послушать меня?

— Ничего важного для меня ты не скажешь!

— Мне тяжело разговаривать, когда я к тебе прикасаюсь.

— Да перестань ты меня уже нюхать! Это просто по-хамски. Свали с меня!

— Не могу. Иначе ты убежишь.

— Если ты действительно ее не убивал, ты дашь мне свободу движений. И будешь достаточно доверять, чтобы отпустить. Дай мне пространство нормально вздохнуть.

— Если я тебя отпущу, девушка, ты сядешь и выслушаешь меня?

Он расслабился, пока мы торговались, но по-прежнему оставался детектором лжи, и я знаю, что не могу ответить на последний вопрос, поэтому использую этот шанс и со всей дури бью его коленом в пах. Не существует такой вещи, как запрещенные приемы, когда борешься за свою жизнь.

Он ревет так оглушительно, что кажется еще немного и голова просто взорвется. Откатившись с меня, он воет, свернувшись в клубок. Мне уже приходилось пинать коленом нескольких чуваков. Там, на улицах, иногда чего только не случается, но никогда не видала такой бурной реакции. Интересно, это потому, что он был тверд как скала, когда я ему врезала? Тогда его шарам пришлось реально не сладко, потому что мне пришлось нехило извернуться, чтобы попасть по ним снизу и, возможно, превратить в отбивную его… э-эм, да, Мега, сейчас самое время рвать когти.

Я с такой силой налетаю на дверь, что она просто слетает с петель.

Сегодня утром, покинув «Честер» после почти-умирания и возвращения к жизни — думаю, что все же это было сегодня, я в последнее время провожу слишком много времени без сознания, чтобы быть уверенной наверняка, было это несколько часов назад или пару дней — я пыталась решить, что делать с редким целым днем свободного времени. Но затем я едва не скопытилась, на этот раз от взрыва скованных льдом людей, потом Джейни отобрал мой меч, затем от потери крови я отрубилась, потом меня отмыл Принц Невидимых, и я пила его кровь, обнаружила мертвую женщину, практически в одной постели со мной, а теперь я снова на улице, и офигеть мне на месте, если уже не настало время снова тащиться на «работу»!

Не могу решить, что из этого хуже.

Ну и денек. Свободное время, как же. Я едва его пережила.

Я перепрыгиваю с одной босой ноги на другую, стоп-кадром мчась в том, что на мне было, сдирая пятки обо что-то жесткое, и все время ожидая, что Кристиан в любой момент может просеяться прямо передо мной. Если он сделает так а я на полной скорости врежусь в него и нокаутирую себя, то уже точно в следующий раз очнусь мертвой. Тем более без единственного оружия, которое защитило бы меня от него, потому что Джейни его отобрал!

Правда, оно есть еще и у Мак.

Думаю, смогу взять его у нее.

Исходя из того, что у меня всего три выбора:

Заявиться в «Честер», использовать Риодана в качестве прикрытия от Кристиана и припахать его помочь мне вернуть меч обратно.

Прямиком направиться к Джейни, зная, что Кристиан гонится следом за мной.

Пойти к Мак и взять копье. Бэрронс может оказаться помехой. Да кого я обманываю? Бэрронс определенно будет помехой, и даже если его там не будет, а я заграбастаю копье, он все равно пошел бы за мной. Тогда у меня был бы открывший на меня охоту Кристиан, взбешенный на меня за то, что пропустила работу, Риодан, и дышащий мне в затылок Бэрронс.

Обычный день в моей жизни. Хрень, с которой приходится мириться.

Когда мне кажется, что дела так дерьмовы, что хуже уже быть просто не может, они всегда становятся еще дерьмовее. Я почти врезаюсь во что-то на улице, в одну из тех долбаных переменных, которые предварительно должны сначала запечатлеться на моей сетке — таких, как люди, животные и Эльфы.

— Не становись на моем пути, человечишка! — свистит это.

Так и хочется выйти из стоп-кадра и до смерти запинать задницу этой монстрихи. Не видела ее с той самой ночи, когда Мак спасла меня от нее и вынудила страхолюдину вернуть мне мою симпотную внешность. Я почти умерла той ночью, опять же. Что-то я часто «почти-присмерти». У супергероев только так и бывает.

— А ты от меня, ты, старая уродливая сука! — шиплю я в ответ Серой Женщине.

#img41B3.jpg

После чего каждый идет своей дорогой. Она отправляется охотиться и убивать, а у меня начинается зуд, который невозможно унять. Моя рука опускается к поясу и хватает пустоту.

Мне нужен меч как дыхание.

Я заваливаю в магаз спорттоваров, нахлобучиваю на ноги обувь, захватываю безразмерный пуловер из овечьей шерсти, чтобы надеть поверх свитера, потому что для мая, что-то охрененно холодно, и уношусь дальше, направляясь к моему самому наивыигрышному шансу на успех. Пытаться нагрянуть к Джейни и его людям с пытающимся меня убить Кристианом — рискованно. Да и без понятия, куда он заныкал мой меч. Бывают времена, когда Риодан говорит, что Бэтмен нуждается в Робине. Ну, не нуждаюсь я в Риодане, но с его помощью стопудово проблему решить будет попроще. Он может прикрыть мою спину, как это делала Мак. Гордыню в сторону. Мне нужды результаты, и я знаю, как их добиться. Он всегда предлагал мне лишь попросить. Что ж, сегодня вечером я попрошу.

Без меча я как голая.

Чувствую себя беззащитной. Это выводит меня из равновесия на всех уровнях, что я даже больше не знаю, кто я без него.

Когда я врываюсь в риодановский офис, мои ноги, и мой рот двигаются со скоростью миллион миль в минуту. Каждый из его чуваков хмурится на меня по пути, даже Лор, и я понятия не имею с чего вдруг. Кто его знает, может им Риодан приказал на меня злиться, или еще что. С ним никогда не знаешь, чего ожидать.

Я выпаливаю о случившемся с замороженной машиной и Джейни, и говорю ему, что надо пойти и забрать обратно мой меч, прямо сейчас, вот в этот самый момент.

— Не мельтеши, девочка, — говорит он, не поднимая головы от своей дурацкой макулатуры. — От тебя в моем офисе беспорядок. — Бумаги разлетаются вокруг его головы.

Я прекращаю носиться в гиперрежиме по кабинету, и он поднимает взгляд. Очень странный взгляд. Мне требуется секунда, чтобы его понять. Словно он смотрит на незнакомца. Который не настолько ему нравится, чтобы оставить в живых. А чего это он, к едрени матери, сердится на меня?

— Ты провоняла Горцем. Весь клуб это унюхал. На тебе его одежда.

Никогда не слышала, чтобы он так мягко говорил.

— Да кому какое дело? Ты слышал, что я сказала? Инспектор Джейни отнял мой меч!

— Я жду объяснений, почему ты в его одежде.

Еще мягче. Если бы я не была так взмылена, то меня пробрал бы озноб. Не понимаю его. Каким макаром — в чем я, имеет отношение к тому, что нужно сделать, на самом деле? Какое вообще это имеет значение? Я не врубаюсь, с чего он вообще на этом зациклился! Но судя по его мине точно могу сказать одно — он не пошевелится, пока все не объясню, а если я не получу свой меч обратно прямо сейчас, то сойду с ума. А также знаю, что если заикнусь об убитой Кристианом какой-то женщине, и я находилась совсем рядом, он проигнорирует мою проблему с мечом, и пойдет за Кристианом, когда он нужен мне, чтобы идти за Джейни. Не уверена, что ему по силам тягаться с Кристианом. Не с тем, во что он превращается. Но знаю, что с мечом по силам мне.

— Моя одежда пострадала при взрыве. Он предложил свою.

— Вы вместе присутствовали при взрыве.

— Он нашел меня после.

— И ты переоделась на улице.

Я в тупике. Не ожидала, что разговор так повернется.

— Объясни точнее, где ты переоделась.

— Какое нахрен это имеет отношение к делу?

— Отвечай.

— Я забежала в магазинчик «Все для вас». От того он так и называется. Чтобы быть удобным в нужную минуту.

Его взгляд вызывает у меня дрожь по всему телу.

— Если ледяная шрапнель так изодрала твою одежду, что тебе пришлось ее сменить, думаю, твои ранения должны быть серьезнее.

Я шокировано смотрю на него, от удивления разинув рот. Кто-то забрал мой меч, а он завел разговор о том, что на мне и где одевала, и что он не думает, что я выгляжу достаточно плохо, чтобы поверить, что была присмерти.

— Он излечил меня. Я потеряла слишком много крови. Ты же такой чертовски быстрый, как смерч, что ж ты не пришел за мной первым? — Риодан больше не находится за своим столом. Он стоит фактически на моих пальцах ног. Я вообще не видела, чтобы он двигался. Даже легкого ветерка не почувствовала или чего еще! — Дай мне хоть немного личного пространства!

Он наклоняется, склонив голову набок и делает вдох:

— Вылечил тебя как?

Какого хрена все меня нюхают? Если и Танцор тоже такое выкинет, будет полный пипец.

— Своей кровью. Какие-то проблемы?

— Три.

— А?

— Возникли три проблемы.

— Это был риторический вопрос. Может, ты не расслышал, что я только что сказала, то повторюсь: Джейни забрал мой чертов меч. Без него я в дерьме и его необходимо вернуть. Ты собираешься что-то делать или нет?

Еще миг — и он снова за столом, склонился над документацией, практически игнорируя меня:

— Нет.

Я в шоке.

— Что? Почему? Ты знаешь, что я пойду искать его сама? Ты этого хочешь?

— Джейни заходил сюда пару часов назад.

— Это отнимает хренову тучу нервов! Он оставил меня умирать. Посреди улицы. Даже не дал мне чертов батончик. Он не рассказал в каком дерьмовом состоянии я была? Почему ты не пришел мне на помощь?

— Мне кажется, ты в порядке.

— Ты на чьей стороне?

— Он сказал мне, почему забрал меч, и согласился не убивать Фейри ближе, чем в пяти кварталах от моего клуба. Это больше, чем делала ты.

— Почему ты согласился на это? Джейни ненавидит всех Фейри!

— Он знал, что ты побежишь ко мне и попросишь о помощи, чтобы вернуть меч.

— И ты на его стороне? Как смеет Джейни предсказывать мои шаги и предотвращать их, пока я была занята тем, что умирала, а затем удирала от преследовавшего меня маньяка-убийцы! Все случившееся было по его вине, и он это начал.

— Честно говоря, детка, мне предпочтительней, чтобы у тебя не было меча.

— Почему?

— Так ты не сможешь убивать моих покровителей. И теперь, возможно, начнешь учиться элементарной осторожности. Или, по крайней мере, узнаешь, как пишется это слово.

Я сверлю взглядом его макушку.

— Я прошу твоей помощи, босс. Ты говорил, что мне стоит лишь попросить, что ж — я прошу.

— А еще я сказал, как ты относишься ко мне, так и я буду относиться к тебе.

— И что я не так сделала?

— Мой ответ «нет».

— Ты, должно быть, разыгрываешь меня! — Я гипербыстро топаю ногой, надеясь, что удастся пробить его идиотский пол.

Он ничего не говорит. Просто продолжает работать над тем, над чем работал.

— Знаешь что, чувак? Если не поможешь мне вернуть меч, мы разбегаемся! Ты решаешь ледяную головоломку сам, — вру я, потому что не собираюсь бросать эту загадку. — Я не работаю на тебя. Ты не помогаешь мне, я не помогаю тебе.

— Джо. — Он даже не поднимает голову. Просто произносит ее имя.

— Меня не колышет, чпокаетесь вы или нет! Просто помоги мне вернуть меч! И не сговаривайся за моей спиной обо мне!

— Этого нет в договоре. Ты подписала контракт. Жизнь Джо — одна из многочисленных цен, которые тебе придется заплатить, если нарушишь его. Есть и другие последствия твоих действий. Тебе от меня не уйти, Дэни. Ни сегодня. Ни когда-либо. И не пытайся ставить условия. Сядь. — Он опять стоит, и снова я не заметила его движения. Он пинком отправляет кресло ко мне. — Сейчас же.

Иногда мне кажется, что всему миру известно что-то, чего не известно лишь мне одной. Словно они — соучастники некоего вселенского заговора, и стоит мне разгадать эту тайну, как совершаемые взрослыми и сбивающие меня с толку поступки, обретут кристальную ясность.

А иной раз мне кажется, что я знаю куда больше всех остальных, и в их действиях нет никакой логики, потому что они не знают того, что знаю я, от чего хромает их логика. В отличии от моей.

Я как-то высказалась об этом Мак, на что она ответила, что это не от того, что все остальные обладают неким знанием; я просто напросто еще не понимаю своих собственных чувств. Они внове, я впервые их ощущаю, и просто еще не освоилась. Она сказала, что я никогда не обращала внимания и не анализировала чувства других, поэтому, естественно, что все взрослые кажутся таинственными и странными.

На что я спросила: хочешь сказать, я их не понимаю, потому что не могу их проанализировать?

Она сказала: ты не можешь это просто признать потому, что подростковые годы — огромный-преогромный период долбаных перепадов настроения, незащищенности, замешательства и голодухи. Попытайся пережить его, не доводя себя до убийства.

В точку. Кроме той части, что касается незащищенности. Ладно — без моего меча можно прибавить и ее.

Только я сажусь, Риодан приказывает:

— Выметайся отсюда.

— У тебя раздвоение личности?

— Тебе надо в душ и переодеться.

— Не так уж я и воняю, — сердито бурчу я.

Он что-то пишет, потом переворачивает страницу той хрени и что-то читает.

— Чувак, куда я пойду? Я не могу никуда отправиться без своего меча. Мне не обогнать просеивание. У каждого Эльфа в твоем клубе есть основание желать моей смерти. Хочешь, чтобы я сдохла? Просто сделай это сам и покончи на этом.

Он нажимает кнопку на столе:

— Лор, зайди ко мне.

Лора принесло в ту же секунду, словно он был приклеен к обратной стороне двери.

— Проводи ребенка, чтобы смыть с нее эту херню и сбить вонь.

— Конечно, босс. — Он бросает на меня раздраженный взгляд.

Я отвечаю ему таким же.

Лор указывает через стеклянный пол:

— Видишь ту сисястую блондиночку? Я только собирался ее завалить.

— Во-первых, я слишком мала, чтобы слушать такие подробности про эту хрень, а во-вторых, что-то я не заметила, чтобы ты несся через весь клуб с намерением дать ей в жбан, так что не понимаю, каким образом ты собирался ее завалить?

За моей спиной послышался смешок Риодана.

— Ты испортила мне всю ночь, малыш.

— А ты мне. В этом вся соль знаменитого Честера.

 

ДВАДЦАТЬ

У меня есть душа, но я не солдат

[55]

Я не Синсар Дабх, Кэт. Он провел всех вас. Чтобы спастись, вам потребуется моя помощь.

Каждую ночь, забирая меня в Царство Сновидений, Круус неустанно продолжал твердить одно и то же. Его ложь так блестяща и последовательна, что в нее почти хочется верить. Если моя эмпатия и работает с Фейри — предположение, которое мне еще не доводилось проверить воочию — от него я улавливаю такие противоречивые сигналы, что мой дар тут бессилен.

Теперь, бодрствуя после очередной ночи дьявольских наваждений, я прохожу через двойные с метр толщиной и тридцать высотой и непостижимым уму весом двери, но не удостаиваю их даже взгляда. Он прикован лишь к нему одному. Не удивительно, что нам так и не удалось закрыть эти двери. Скорее удивительно, что мы вообще смогли их когда-то открыть — крошечные смертные, лезущие под колеса колесницы богов.

Я прихожу в себя, оказываясь в положении, в котором недавно застали близняшек Миган — с сжатыми на светящихся прутьях клетки Крууса руками, и неотрывно смотрящими на застывшее изваяние глазами.

Он — Война. Противостояние. Жестокость. Все отвратительные деяния против человечества. Словно каждый случай на поле боя взяли и заключили в его образе в клетке, он — все это и гораздо большее. Сколько людей пало под смертоносными копытами этого коварного всадника апокалипсиса?

Почти половина населения мира по последним подсчетам.

Круус снес стены, разделявшие наши расы. Если бы не он, этого бы никогда не случилось. Он организовал всех участников, подтолкнул их где и когда надо, положил начало игре, затем пробежал по верхам в лице ангела мщения, агитируя там и вмешиваясь здесь, пока не развязалась Третья Мировая Война.

Мне не следовало находиться здесь с ним.

Однако я здесь.

Я говорила себе, что эта ложь во спасение, спускаясь под аббатство, углубляясь в наш подземный городок, проходя через вводящий в заблуждение лабиринт коридоров и склепов, и тупиков и покрытых пиктограммами туннелей. Убеждая себя, что просто иду проверить, что с клеткой все в порядке, и он по-прежнему находится в ней. Что увижу его и лишний раз удостоверюсь, он — всего лишь слабое подражание моим наваждениям; что посмотрю на него и посмеюсь над тем, что раб здесь он, точно также, как в его Царстве Сновидений его раба — я. Так или иначе, но именно это я сейчас и делаю, спускаясь все ниже под землю — убеждаюсь в своей, не его, свободе.

Мои колени дрожат. Желание сушит рот и делает неповоротливым язык.

В этом месте у меня нет воли.

Он так близко, что я страстно желаю сорвать свою одежду там же, где и стою, и закружиться в вихре дикого танца вокруг его клетки под ожившие звуки нечеловеческой мелодии, мотив которой — понятия не имею откуда — мне столь знаком. Так близко, что мне приходится прикусить язык, чтобы сдержать вожделенные стоны.

Рядом с ним я превращаюсь в животное.

Я сморю на свои руки, сжимающие прутья клетки бледными побелевшими тонкими пальцами, но перед глазами стоит картина, как обхватываю ими ту часть Крууса, что сделала из меня блудницу. Точь-в-точь, как прошлой ночью, позапрошлой и позапозапрошлой… Как кривятся губы в усмешке. Как открываю рот и вбираю его в себя.

Я обнаруживаю свои пальцы, легонько танцующие по жемчужным пуговицам блузки и отдергиваю их. Передо мной встает позорное видение — своих девушек, обнаруживающих их новую Грандмистрисс, вытанцовывающую голышом вокруг клетки Крууса. Это эротично. Это ужасающе.

Свобода пугает тебя, потому что ты всегда отказывала себе во всем, говорил Круус прошлой ночью в моих снах. Я — не единственный, кто сидит в клетке. Испытываемый тобой позор не из-за меня, а из-за понимания, что тоже находишься в ней, и клетку эту создала для себя ты сама. Ты испытала все самые темные чувства других, будучи еще совсем ребенком. Тебе известно какие таятся в них монстры, и путаешь свои страсти с их монстрами. Они — совершенно не одно и то же, моя возлюбленная Кэт. Абсолютно.

Он говорит, что я подавляю страсть. Что запрещаю себе даже чувствовать нечто подобное. Он говорит, что моя любовь к Шону — ложь. Что я ищу комфорт и безопасность и не знаю что такое любовь. Говорит, что я выбираю Шона, потому что он тоже не пылает страстью. Он говорит, что мы не стремимся упасть в объятия любви друг друга, потому что боимся. Освободи себя, говорит он. Приди ко мне. Выбери меня.

Боже, помоги мне. Я блуждаю в долине мрака, нуждаясь в свете Твоем, дабы вел он меня.

Я разжимаю руки и отступаю. Я никогда не должна приходить сюда впредь.

Я выставлю блок мысленных ловушек в своей голове, как делала, когда была еще маленькой и нуждалась в защите от диких, вредоносных эмоций моей семьи.

Как только начинаю отворачиваться, то улавливаю шум, настолько тихий, что почти упускаю его. Я не хочу возвращаться. Для меня почти невозможно заставить себя покинуть это место.

И все же я поворачиваюсь. Я здесь Грандмистрисс. Пещера, освещенная рядами факелов на стенах, кажется пустой. В ней нет ничего кроме каменной плиты, клетки с Круусом и меня. Если здесь и есть кто-то еще, он, либо за плитой, либо на противоположной стороне его клетки. Спрятался. Затаился. Ожидая, моего ухода.

Помня о своем положении в аббатстве, я отвожу взгляд от замороженного Принца и, подняв голову и распрямив плечи, степенно обхожу вокруг его клетки.

Я поворачиваю за угол.

— Марджери, — говорю я. Она стоит непосредственно напротив того места, где несколько мгновений назад стояла я. Не издай она тогда шума, я бы и не догадалась о ее присутствии.

— Кэт.

Враждебность окатывает меня горячей волной. У человеческих эмоций имеется температура и цвет, а когда они столь интенсивные — то еще и структура.

Марджери — красная, вся пышет жаром, ее эмоции как пчелиные соты, с сотнями крошечных обманов, возмущений и злобы, сочащихся из каждого крошечного укромного уголка ее нутра. Я знаю кое-что о злобе: это — яд, который пьешь сам, ожидая, что умрут другие.

Я всю свою жизнь классифицировала эмоции по категориям. Проходить между всеми этими сущностями вокруг — словно идти по минному полю. Есть люди, которых я не могу долгое время выдерживать рядом с собой, поэтому стараюсь их избегать. Эмоции Марджери глубоко противоречивы и представляют опасность.

Интересно, если бы я могла чувствовать собственные эмоции, от меня такой же исходил бы жар, и я была бы окрашена в красный цвет, разделенная на соты из злобы и лжи. «Но это не я жажду всем заправлять»,  кричит моя душа.

— Я задавалась вопросом, не пропустили ли мы чего о клетке, — произносит она,— беспокоясь, что он содержится не достаточно надежно.

— Как и я. Так же, как и я.

— Великие умы… — Она выдавливает вымученную улыбку. Ее руки так сильно сжимают прутья, что белеют суставы.

Я не добавляю к реплике: «сходятся во мнении», потому что ей этого и не надо. Она жаждет власти. Я простоты. Я хотела стать женой прекрасного рыбака, жить в доме у моря, с пятью детками, кошками и собаками. Она — обойти в величии Наполеона.

Мы внимательно рассматриваем друг друга.

Он и ее навещает?

Занимается ли он с ней любовью?

Я не могу спросить, не грезит ли она о нем и не это ли привело ее сюда этим дождливым, промозглым утром. Так это или нет — она будет утверждать, что пришла не поэтому, а потом разнесет по всему аббатству, что это я была здесь, что я развращаюсь и должна быть снята с поста.

Она использует против меня все, что угодно, лишь бы встать во главе аббатства. Это самая наиглавнейшая, всепоглощающая потребность моей кузины Марджери Аннабель Бин-МакЛоулин. Все так же, как и тогда, когда мы еще были детьми, вместе играя, где она вырывала ноги моим куклам и разоряла мои маленькие тайники. Мне никогда этого не понять. Я рассматриваю побелевшие суставы ее пальцев. Она сжимает прутья его клетки, как будто в ней заключена ее жизнь.

— О чем ты думаешь?

Она облизывает нижнюю губу, и это выглядит так, будто она собирается сказать, но затем останавливается. Я жду, и через мгновение она произносит:

— Что, если Король забрал Книгу? Я имею в виду — забрал ее от Крууса прежде, чем заморозил его.

— Думаешь, это возможно? — спрашиваю я, будто это совершенно разумное предположение. Будто я не знаю в этот самый момент, что мы обе пытаемся скормить друг другу правдоподобную ложь.

Она смотрит на Крууса, потом снова на меня. Ее глаза — рекламные щиты, транслирующие ее эмоции. Она рассматривает Крууса с нежностью и чувством собственницы. Она смотрит на меня, словно я не способна уразуметь ни единой наипростейшей истины о ней, о нем или о мире, в котором мы живем. «Ты бездарна», — шипела она мне, когда нам было по девять лет, и она услышала своих родителей, хвалящих меня за то, что я спасла семью от предателя в бесконечных заговорах, интригах и предательствах — всей сущности нашей жизни. Мои родители раньше брали меня на «деловые» встречи в самые трущобы Дублина, и внимательно за мной наблюдали, пытаясь выявить, кто вызывает у меня наибольший дискомфорт. «Ты проклята и испорчена, и никто никогда не полюбит тебя!»

Все эти годы спустя я вижу ту же самую язвительную колкость в ее глазах. О, да, он посещает ее по ночам так же, как и меня.

Я не только блудница, но еще и — дешевка. Я выстраиваю кирпичную стену вокруг своей сущности, и укрепляю каждый ряд перед тем, как возложить следующий кирпич. Это будет на его пути, когда он явится сегодняшней ночью. Мой Шон будет в постели рядом со мной.

Она пожимает плечами.

— Возможно. Мы не знаем, что действительно произошло здесь той ночью. Что, если Король нас обманул?

— Зачем ему это делать? — интересуюсь я.

— Кто я такая, чтобы предугадать его побуждения?

Мне надо узнать, насколько глубоко зашло ее развращение.

— Думаешь, нам стоит освободить Крууса?

Рука прижимается к ее груди, словно в волнении.

— Считаешь, мы должны? — Лукавый огонек загорается в ее глазах. — Ты знаешь как?

Она всегда была слабее меня. Он — просто более черная окраска в ее и без того уже черной крови.

— Считаю, нам надо выяснить, как работает созданная и приведенная в действие Темным Королем эта клетка. А так же считаю, что келья должна быть залита бетоном, клетка активирована, двери закрыты, а весь городок под нашим аббатством полностью опечатан.

Я едва не пошатнулась от сокрушающей ярости ее эмоционального отклика, хотя ее губы формируют сладкую ложь:

— Ты права, Катарина. В прочем, как и всегда.

Я протягиваю ей свою руку, и она принимает ее, как делала это, когда мы еще были детьми, сплетая между собой наши пальцы. Когда мы прыгали через скакалку, она всегда дергала ее слишком резко. У нее были сильные противоречивые эмоции по отношению ко мне еще с юного возраста, что затрудняло для меня ее чтение. Зуб даю, за прошедшее время мало что изменилась.

Мы выходим из кельи, взявшись за руки, будто с любовью поддерживая друг друга, а не для того, чтобы скрыть вражду.

 

ДВАДЦАТЬ ОДИН

Я ковбой, верхом на  железном коне,

меня разыскивают все…

[56]

Я никогда и ничего не боялась.

Но есть вещи, делать которые было бы просто глупо. И страх тут совсем ни причем. Всего лишь чистая логика и практичность. Ты смотришь на мир, оцениваешь шансы на выживание в виду сложившихся обстоятельств и выбираешь наилучший шанс добиться желаемого.

К примеру, скажем, продолжать дышать.

Я стою у «Честера» в предрассветном сумраке и смотрю на столб. Небо затянуто грозовыми тучами. День обещает выдаться унылым и сырым. Здравствуй, чертов дублинский май. А еще холодно. Начинаю сомневаться, доберется ли до нас вообще лето.

На фонарном столбе красуется плакат. Сначала, только выскочив из клуба, я, было, подумала, что это «Храни-мать-их-тели» расклеили очередную бумажонку за те несколько часов, что я провела, потратив их на банные дела, а позже — сверления взглядом Риодановской макушки, пока он работал, и изо всех сил стараясь не думать о том, для какой идиотской цели он совсем недавно использовал этот чертов стол, а так же: после этого он вообще его хоть продезинфицировал или как? Все то время, пока я там кисла, он даже ни разу не взглянул в мою сторону. Даже тогда, когда, наконец, сказал мне, что я свободна. Я, конечно, понимаю, что выглядела чудачкой в том прикиде, что после душа всучил мне Лор, но это уже ни в какие ворота. Из-за того, что все это время он избегал смотреть на меня, я чувствовала себя еще глупее, чем уже есть.

Но вернемся к объявлению… несмотря на мой маскарад и отсутствие меча, я собиралась стоп-кадром пролететь по всему городу и посрывать их все.

Только эта бумажонка вышла не в издательстве «Храни-ма-их-телей».

Это издал кто-то гораздо хуже.

Приклеенный к фонарному столбу флаер довольно хорошего качества. В анфас и профиль в ярких красках на меня смотрит моя собственная физиономия.

Я прикидываю, когда это они умудрились меня щелкнуть? Изучаю фото, пытаясь припомнить, когда же в последний раз надевала эту футболку. Кажется, это было четыре-пять дней назад. О том, кто это нет никаких сомнений. Любой узнал бы меня в мгновение ока. Они находились либо очень близко ко мне — и я почему-то этого не знала, и это просто неслыханно — либо кто-то другой сделал для них фотографии, либо у них был чертовски крутой объектив. Я вышла что надо. Ну, за исключением фингалов под глазами и рассеченной губы, но вряд ли такие вещи на моем лице редкость. Я привыкла, да и кто в лесу обращает внимание на деревья? Я прищурилась.

— Козлы. Да вы что, издеваетесь? — На снимке были кишки в моих волосах. Я вздыхаю. Настанет тот день, когда у меня будут чистые волосы, а так же ни единого синяка и ссадины. Правда-правда. И в один прекрасный день Риодан извинится за то, что все время вел себя как настоящий засранец.

 В объявлении четко и по сути:

#imgEFCD.jpg

А дальше прилагалась инфа, куда меня доставить, если изловят.

K Принцам Невидимых. Чертовы выродки, решили меня таки уничтожить. Я всегда хотела стать знаменитой, но не так же!

«Беззащитна», моя ты задница.

 О, как же, они взбешены на меня. Даже отодвинули в сторону распри между собой, ради такого случая меня изловить. Или для круглосуточной слежки за мной.

Я осматриваю улицу.

Флаеры трепещут на каждом уцелевшем фонарном столбе, настолько далеко, насколько могу видеть. Подозреваю, они обклеили ими весь город.

— Зашибись.

И тут меня осеняет. А-а-аф-фигеть, я стою бессмертия и прав на соуправление! Они выставили такую опупенную цену за мою голову! Типа я вся из себя охренеть какая опасная!

Не терпится поскорее связаться с Танцором и заручиться его поддержкой, вернуть себе меч. Мне потребовалось около часа, чтобы сбросить Лора с хвоста. Риодан приказал ему ходить за мной попятам, прикидываясь моей второй тенью. Если бы у меня был меч, нам с Лором не пришлось бы друг друга терпеть. Мне, наконец, удалось отвлечь его внимание тем, что он любит больше всего: сисястой блондиночкой.

Я срываю постер и комкаю его. Если бы не они, я давно бы уже умчалась в утро, неважно с мечом или без, я бы рискнула. А тут как ушат ледяной воды вместо будильника.

«У нее больше нет меча».

Вот гады! Обязательно надо было выносить это на весь божий свет? Думаю, Джейни уже вовсю им орудует и принцам об этом известно.

«Она беззащитна».

Они специально выделили это слово, напечатав его крупными буквами да еще и красного цвета? Я имею в виду ту часть о беззащитности — спецом, да? Это слово и само по себе достаточно отвратительное! Скоро за мной начнет гоняться целый долбаный город. Каждый мерзавец, которого я когда-либо помяла, все, кому я угрожала или просто раздражала, теперь узнают, что я больше не могу их убить. Они и так были в курсе, что я не способна опередить просеивание. Но наличие меча всегда склоняло чашу весов в мою пользу. Поэтому даже не трепыхались в мою сторону.

Стою на улице и чувствую себя голой. Все, кому не лень могут просеяться позади меня, схватить и скрутить. Удастся ли мне отбиться? А что, если их будет дюжина? Что, если на меня маленькой армией налетят люди? Что, если явятся сами принцы?

Черт, и когда это я успела влезть в анализ гипотез?! Этим занимаются только взрослые. Они анализируют варианты и ничего не делают, а потом умирают, так никогда и не пожив.

Я поворачиваюсь и смотрю на «Честер».

Затем снова поворачиваюсь и смотрю на улицу.

Впереди высокие шансы на смерть. За спиной клетка.

С меня достаточно клеток. Для большинства, они построены из страха, и созданы сами же людьми. Но не мои. Мои были выкованы из беспомощности. Как и у большинства детей.

Выбор свелся к следующему: смерть или клетка.

На лице растягивается ухмылка. Я ведь супергерой. Без вариантов.

Стряхнув пару несуществующих пылинок, я поворачиваюсь в сторону улицы и скольжу в режиме стоп-кадра, срывая по дороге плакаты.

А заодно приступаю к поискам Танцора и моментально обнаруживаю его в поисках меня. Моя в шоке, каковы шансы, что мы оба отправимся на поиски друг друга в таком огромном городе, как Дублин, и реально найдемся? Но так всегда и происходит. Мы как магниты.

Я улыбаюсь, завидев его. Он шагает в предрассветном сумраке, светясь, как сверхновая. Я не могу смотреть на него прямо. Мне приходится бросать короткие взгляды украдкой. Вокруг него ослепительный ореол света. Поверх обычных очков напялены солнцезащитные — ну прям сверкающий Мутант Икс. У него своя суперспособность — Супер Мозг.

— Клево! — восклицаю я.

— Нравится? Погодь, только убавлю. — Он возится с чем-то в районе талии и свет тускнеет, становясь ближе к тому свечению, что отбрасывает МакНимб.

Я осматриваю его. Весь его прикид блестящий. Блестящие джинсы, блестящая рубашка, даже бейсболка.  В этой одежде на его высокой, долговязой фигуре в стиле некоего небрежного совершенства он словно сошел со страниц глянцевых журналов. Его шевелюра уже давно отросла. Он всегда просит меня, чтобы я его постригла. Мне очень дороги такие моменты. Мы заботимся друг о друге, как две обезьянки, выбирающие друг у друга блох. Люди недооценивают эту чудную привычку.

— Последний писк моды? — подкалываю его.

— О твоем гардеробе заботился, Мега, — парирует он. — Я работал над спреем для Папы Роуча, когда мне в голову стукнула эта идея, о защите от Теней. Мне только и нужно будет, что распылить на твою одежду отражающую основу, потом закрепить разработанную мной для тебя цепочку бегущих огней, аккумуляторную батарею и вуа-ля, получится вот это: вся система автоматическая, работающая на подзарядке от движения! — Он настраивает что-то в устройстве на поясе и на его лице появляется маньячное выражение мальчика-гения, копошащегося в электронике. Вдруг его голова вздергивается вверх и он улыбается, а я улыбаюсь в ответ, потому что, когда Танцор вот так скалится, все мои заботы вмиг исчезают. — Так что, пока ты двигаешься, заряд никогда не иссякнет. Я провел тестирования, и за счет моего движения оно успело даже накопить энергию на несколько дней вперед. Полагаю, один хороший стоп-кадр зарядит его на неделю. Это означает, что отправься ты даже в логово Теней, тебе не о чем беспокоиться.

У меня просто нет слов. Танцор думал обо мне, анализируя каждую деталь и мелочь моей жизни, чтобы улучшить ее. Он тратил свое время, работая не над спасением Дублина, типа создание спрея для Папы Роуча, а только меня. Я кручу на руке свой браслет. И он тоже его. Мне так странно было принимать этот подарок, опасаясь, что с дружбы он перейдет на стадию «уси-пуси». Но это было давно, когда мы только начали зависать вместе, и я еще не знала, что он вообще не собирается перейти на эту стадию. Мы не позволяем всякой романтической фигне встать между нами. Но посвятить часть своего свободного времени улучшению чьей-то жизни — это как бы лучшее из того, что можно сделать для человека. Я едва могу это вытерпеть, потому что это делает меня слишком счастливой.

— Ты Говнюк, — говорю я ему.

На этот раз он не отвечает мне тем же, а только интересуется:

— Ты так считаешь? — Ну, раз снова хочет это услышать, я повторяю еще раз, от чего его улыбка становится шире.

Через секунду он замечает ворох плакатов, в моей руке и издает звук отвращения:

— Мега, я уже битый час срываю эти флаеры. Я наткнулся на одну из групп, расклеивающих их, и проследил за ними, срывая все по дороге. Там целая толпа Носорогов, расклеивающих это. Это правда? Кто-то забрал твой меч?

 Он с головы до пят осматривает меня в поисках него. Затем моргает, будто впервые видит, и меня охватывает такое смущение, что с трудом сдерживаюсь, чтобы не улизнуть в режиме стоп-кадра. Зашибись!

Как я могла забыть, что на мне!

Моя челюсть выпячивается вперед, и как можно более бескомпромиссно заявляю:

— Это все, что у них было мне впору. Риодан заставил меня переодеться. Я не выбирала этот прикид. И за миллион лет ни за какие коврижки не напялила бы на себя такое!

Танцор так глядит на меня, будто я пришелец из космоса. И прямо на месте — на улице, в окружении бетона и мусора, хочу провалиться сквозь землю и раствориться. Я обхватываю себя руками, прикрывая грудь, скрещиваю ноги в лодыжках и становлюсь немного боком, стараясь стать как можно менее заметней.

— Знаю, выгляжу полный отстой, о'кей? Это был реально паршивый день, и проблемы куда посерьезнее, чтобы париться еще и по поводу своего наряда, так что кончай пялиться на меня так, словно я какой-то вырядившийся на Хэллоуин фрик, потому что у меня не было выбора, поскольку Кристиан одолжил мне свою дурацкую пижаму, а Риодан сказал, что от нее воняет…

— Кристиан одолжил тебе пижаму, и от нее воняет? Подожди, Кристиан был в пижаме?

— Мне нужна была его пижама, потому что я очнулась в его постели в одном нижнем белье, а все мое шмотье угроблено, в противном случае, я бы ни за что не напялила его пижаму, — решила я разъяснить, когда мне пришло озарение, насколько странно прозвучал первый заход моего оправдания.

— Что ж, это все объясняет.

Я просто обожаю это в Танцоре. Он всегда понимает меня с полуслова, без лишних подробностей, и пошагового расписывания, как точка А оказалась в точке Б.

— В общем, это не моя дань моде, так что не суди обо мне по этой одежке.

— Клево, Мега. Выглядишь улетно.

— Скорее глупо.

Стыдобищща то какая.

— Ты кажешься старше. На лет шестнадцать-семнадцать. А если еще добавить мейк-ап, так вообще на все восемнадцать.

Походу, я в замешательстве. Никогда прежде еще не приходилось прибывать в таком состоянии, но мне известно определение этого слова и теперь, кажется, знаю каково испытывать нечто подобное. Ощущение не то, чтобы смущения или растерянности. Слова имеют тонкий оттенок. Еще год или два назад, возможно, я была бы потрясена. Это немного другой вид ступора. Да. Думаю, что это замешательство.

— Ладно, — протягиваю я, оглаживая руками юбку.

А! Черт! Что это только что было? Я че серьезно только что разгладила юбку?! Что уже превращаюсь в кисейную барышню? Я никогда не ношу юбки! Но когда Риодан заставил меня переодеться, единственное, что они могли мне подобрать, это форма официантки из детского подклуба. Потом была взбешена из-за плакатов и так была рада видеть Танцора, что совсем вылетело из башки, что одета в короткую юбчонку, облегающую блузку и миленькие каблуки, которые мешаются при стоп-кадре, но у меня есть более важные дела, чем мчаться в магазин и менять обувку — например, срывать свою физиономию с каждого хренового фонарного столба в городе. Ноги и ноги, главное чтобы работали.

— Кто забрал твой меч, Мега? И как этот «кто-то» вообще смог это сделать? 

Мое настроение резко становится мрачнее тучи. Я вспыхиваю, у меня сводит челюсть и какое-то время не могу говорить.

— Джейни, — наконец, цежу сквозь зубы. Я потираю сведенную челюсть, пытаясь ее расслабить. Суперсила иногда полный отстой, когда пронизывает каждую мышцу твоего тела. А избавиться от мышечных спазмов — большое дело. Иногда могут длиться на протяжении долгого времени. — Этот гребаный Джейни забрал его и оставил меня умирать. Мне досталось, когда один из этих… — Все, что Танцор знал о замороженных очагах это то, что он видел той ночью и к тому времени как они меня оттуда вынесли, оно еще не взорвалось. Ну, по крайней мере, я так думаю. Но не уверена. Нужно расспросить у кого-нибудь позже. — В общем Джейни забрал его, когда я была ранена и ничего не могла сделать, чтобы его как-то остановить. Я пошла к Риодану и сказала, что нам надо пойти и вернуть меч, но он отказался. Сказал, что больше нравлюсь ему без меча.

— Мля-я-я-я-я!

Одним словом Танцор сумел выразить, что эта ситуация вызывает не только праведное возмущение, но и раздражает не меньше шила в заднице.

— Ага, я всегда знала, что ты поймешь.

— И о чем он думал? Ты же Мега. Ты не попадешься в Коготки Росомахи!

— Знаю. Ну и как тебе это?

— Мля-я-я-я-я, — повторяет он.

Мы сочувственно смотрим друг на друга, потому что у взрослых все наперекосяк и мы никогда не станем такими же.

Вдруг он озаряется улыбкой:

— Так чего же мы ждем? Пойдем и вернем его.

С момента падения стен Дублин напоминает мне одну гигантскую съемочную площадку.

Все дело в гробовой тишине. Дублин стал городом призраком, где в руинах окапались незаконные поселенцы, а оружие всегда заряжено. Иногда я натыкаюсь на случайно попавшийся блеск глаз в просветах заколоченных окон. Если это люди, я пробую с ними заговорить. Не все идут на контакт. Немало встречается и отморозков, до которых далеко даже некоторым Невидимым.

До падения стен, когда я еще рассекала по улицам на моем курьерском велике, а ши-видящие под каблуком Ро маскировались под международную службу доставки ПСИ, город  наполнял несмолкающий шумовой фон. Тяжело особенно с моим суперслухом выносить звуки заторов из машин и автобусов, перестук каблуков по асфальту или бетону, взлеты и посадки самолетов, причаливание судов в порту. Звонки телефонов сводили меня с ума. Были дни, когда все, что я слышала, это смазанное пятно смс, оповещений о и-мейлах, пеликаний, песен, игр.

Но все же, каким бы раздражающим этот фон ни был, он звучал музыкой для моих ушей, симфонией моего любимого города. Остались лишь плоские ноты марширующих солдат, монстров на вылазке и случайного жалобного предсмертного крика.

Мы с Танцором шаримся по улицам, травим друг другу стебные истории и ржем, как лошади. Всякий раз, зависая с ним, мне удается отгородиться от мирской суеты и выкинуть все дерьмовые мысли из головы.

Завернув за угол, мы натыкаемся на кучку Носорогов.

Заметив нас, один из них тут же хрюкает в радио:

— Засек ее, босс, она на пересечении Дейм и Троицкой.

Я кидаю взгляд через плечо, фиксирую все на своей мысленной сетке, хватаю Танцора, ухожу в сторону и в режиме стоп-кадра уношу оттуда наши задницы.

Немного погодя мы как две крадущиеся на кухню  мышки в поисках сыра бесшумно пробираемся мимо окрестностей Дублинского Замка.

У Танцора глаза так и горят от возбуждения. Я еще никогда не переносила его стоп-кадром. Он сказал, что это самая крышесносная хренотень, которую он когда-либо делал, и не против бы повторить. Зато раньше, когда я проделывала это с Мак, ее едва не выворачивало наизнанку.

После того как я вломилась в магазин и переоделась в пантовый прикид: джинсы, кроссовки и новехонький кожаный плащ, мы останавливаемся в одной из его берлог. Я даже не знала, что у него есть взрывчатка. Чем проще план, тем лучше — меньше простора для ошибок: Пока он прикрывает меня, что-то там подрывая, я вламываюсь за своим мечом. Как только он оказывается у меня, хватаю в охапку Танцора и мы делаем ноги. Затем вечером с важным видом я иду в «Честер» и все видят, что нефиг связываться с Мегой. И до Риодана, наконец, доходит, что он мне нахрен не сдался.

— Ты была права, — подает голос Танцор, — клетки забиты Невидимыми, в ожидании своей казни.

Я хмыкаю:

— Джейни не понимал, во что ввязывается, когда забирал мой меч. Так и знала, что ему не хватит времени перебить всю добычу, накопившуюся за шесть дней. А сделать это можно только одним способом, каким могу только я — на гиперскорости.

Мы снуем позади припаркованных у тренировочного центра крытых грузовиков. Свежие туши Невидимых свалены в кузов одного из них, и все еще сочатся слизью. Это значит, что кто-то прямо сейчас орудует моим мечом, и он где-то неподалеку. Мои пальцы сводит от желания прикоснуться к нему.

Понятия не имею, куда Джейни сбрасывает тела. Просто куда-то их отвозит. Зато мне знаком его распорядок. Я долгое время была частью этого. Его парни патрулируют улицы, захватывая каждого попавшегося в их лапы Невидимого, и сажают его в железные клетки в зданиях за Дублинским Замком. Эти строения охраняются, потому что какое-то время назад одна из группировок Фейри или, быть может, работающие на них люди, попытались освободить кого-то из эльфов или же сразу всех.

Когда клетки переполнялись и у меня находилось свободное время, я вклинивалась туда, кромсала на кубики Невидимых, затем сгружала тела в грузовики и их вывозили. Получалось быстро и эффективно.

Но только потому, что я убивала в скоростном режиме. Невозможно на «Джо-скорости» войти в переполненную Невидимыми клетку, вооружившись лишь одним оружием — пусть это будет даже Меч Света. Он был бы разодран в клочья, пока еще закалывал бы первого Фейри.

Сейчас Джейни приходится по одному выковыривать каждого Невидимого из клетки, убивать его, доставать следующего, убивать и так на протяжении многих дней. Ему понадобится кто-то на полную ставку, чтобы управиться с этим. А чтобы заменить одну меня, потребуются десятки человек. И у него уже явная нехватка рук.

— Мега, я знаю, где меч, — говорит Танцор.

— Я тоже.

Когда я убиваю Невидимых, то делаю это настолько быстро, что у стоящих рядом не хватает времени среагировать. Они просто моментально становятся немножечко мертвыми. Большинство даже не успевает сообразить, что произошло.

Но когда это делает Джейни, им приходится стоять кружком, часами наблюдая, как расправляются с другими, с каждым шагом чувствуя приближение своей смерти.

Мне ненавистны Фейри. Но осознание того, что они стоят там, запертые, и наблюдают, как в паре шагов от них гибнут их сородичи, ожидая своей участи, пробуждает во мне… тошноту. Нет, это не значит, что мы должны их помиловать, они этого не заслужили, но считаю, что если уж ты собираешься кого-то убить, то сделай это максимально быстро и безболезненно, иначе ты такой же больной отморозок как и тот, кого убиваешь.

Я собираюсь вернуть меч не только ради себя самой. Он мне нужен, потому что у меня лучше получается выполнять эту работу. Джейни придется высунуть голову и увидеть правду. Это затянувшееся убийство не иначе, как полное сумасшествие.

Глаза Танцора больше не горят. Они потухни, собственно как и мои. Я решаю щегольнуть добросовестностью, как только верну себе меч.

Я останусь и убью, прекращу их страдания, быстро и гладко.

Затем мы спокойно сядем с Джейни серьезно поговорим.

Я смотрю на Танцора, он кивает.

Мы движемся в сторону воплей.

Искореженные металлические складские ворота распахнуты достаточно для проезда и разгрузки двух грузовиков, на случай необходимости. Прокрасться в здание, где Джейни убивает Невидимых, не самое трудное дельце.

А вот остаться незамеченными, если кто высунется — это уже сложнее.

Стараясь как можно ближе подобраться к входу, я по-пластунски ползу по бетонному пандусу не менее полутора метра высотой и осторожно вытягиваю шею, пытаясь осмотреться — лишь глаза и волосы виднеются над краем, пока я сканирую местность и выстраиваю координаты на своей мысленной карте. Даже эта малая часть, что мне приходится раскрыть, заставляет меня чувствовать себя излишне незащищенной. Быть рыжим — это как постоянно ходить с горящей неоновой вывеской. Светло-русый и то слился бы с фоном, каштановый — гармонично подошел бы к пасмурному рассвету, но мои волосы никогда ни с чем не сливаются, кроме тех случаев, когда выдается оказаться на фоне алеющего заката.

Танцор свинтил куда-то наверх, чтобы заложить взрывчатку. В такие моменты мне хочется раздвоиться, чтобы, не отвлекаясь от своих крутых повседневных подвигов, одновременно находиться и со своим другом. Меня хлебом не корми, дай что-нибудь подорвать. Но на данный момент моя задача — ворваться, схватить меч и смерчем отсюда унестись.

И, конечно же, я оказалась права, что он привлечет народ на расхлебывание проблемы с убоем, и приставит круглосуточную многочисленную охрану к мечу, дабы огородить его от меня.

Будто этого достаточно!

Джейни окружают два десятка вооруженных автоматами и прочими боеприпасами человек. Они стоят у входа в полной боевой готовности, следя за каждым движением. Ненавижу огнестрелку. Автоматическое оружие способно дождем поливать пулями, от которых мне вряд ли удастся удрать.

Поэтому мне нужен кто-то, кто отвлечет огонь на себя. Большая часть охраны должна будет свинтить до того, как я войду в стоп-кадр, долечу до Джейни и зигзагами вылечу оттуда, чтобы никто не смог меня укокошить.

Я смотрю вверх, изучая крыши над головой. Снайперов нет. На месте Джейни я бы как минимум шестерых выставила на крыши вести наблюдение. Но, на то я и Мега, в отличии от него.

Заглянув внутрь, я засекаю свой меч. Раньше, когда я была помладше, Ро периодически забирала его у меня. Но потом, когда завертелась вся эта канитель с Мак и полетела как дерьмо с вентилятора, я конфисковала его обратно и больше никогда не позволяла никому к нему прикасаться. После этого как-то в бою я увидела Мак, бросившую свое копье Кэт. Пиплы, в ней больше человечности, чем во мне. Никогда не делюсь своим оружием. Это моя вторая кожа. Терпеть не могу смотреть, как кто-то другой к нему прикасается, держит в руках, применяет. Это мое, а он взял его, когда не имел права. Не успокоюсь, пока не верну меч обратно.

Раздавшийся только что вопль был не столь уж и душераздирающ, потому что в настоящее время Джейни никого еще не убивал. Но, пока смотрю, ему приволакивают Носорога к передней части склада у дока, и швыряют того перед ним на колени.

Джейни замахивается, рассекает мечом воздух и голова плавно отправляется в полет.

«Ага, щаз», хмыкаю я.

Только в его мечтах. Я предвижу, что пойдет не так еще до того, как это случится:

— Святые перепончатые лапки, он собирается нырнуть уточкой, — шепотом прогнозирую я.

Носорог уворачивается, в последнюю секунду пригнув голову, и мой меч врезается в один из его желтых бивней.

Я вздыхаю. Джейни, похоже, не думал, что их клычищи способны блокировать удары по голове? Ха, они используют их и для пронзания, но чаще конечно, чтобы защитить свои черепушки и шеи.

Носорог приходит в ярость. Визжа и хрюкая, он почти вырывается. Кто-то стреляет в него, потом ребятки Джейни гурьбой наваливаются на него, повалив обратно на пол.

Джейни выдергивает меч из бивня и, когда тот поддается, он спотыкается. Где-то раздается похрюкивающий гогот Невидимого.

Джейни восстанавливает равновесие, заносит руку и рубит снова.

Я вздрагиваю.

Джейни сильный. Но Невидимые сплошь сухожилия и хрящи, обладают странной костной структурой там, где вы меньше всего ожидаете на это наткнуться и рубить их головы не так просто, как кажется.

Теперь меч на половину перерубает толщенную шею Носорога из которой хлещет зеленая слизь. Визжа как свинья, он дергает своими короткими конечностями, а сотни заключенных в клетке начинают вопить.

Джейни дорубает голову монстра, и меня едва не выворачивает. Его люди тоже не выглядят особо счастливыми. Гам стоит оглушительный. Носороги испускают один непрерывный пронзительный визг, крошечные крылатые Феи (те, что заставят вас ухахатываться до смерти!) звенят от ярости и с боем пытаются пробить свои крошечные клетки из металлической сетки создавая яркие всполохи света, скользкие многоногие огромные Невидимые извиваются между своих разношерстных товарищей, издавая при этом звук, похожий на сваливание нескольких тонн гравия на металлические листы, которые потом выдергивают из-под этой груды. Тощие, как тростинки призраки мерцают для общей кучи, испуская пронзительный вой. Звук был столь мощный, что я чувствую вибрацию бетонного дока под своими ладонями.

Джейни, наконец, добивает того Носорога, затем обращается к одному из своих людей за полотенцем, чтобы оттереть слизь и кровь. Он оглядывается на клетки и его лицо мрачнеет. У меня вырывается язвительный смешок. Без сомнения, он по-новому оценил мой сверхскоростной сервис! Это тебе не прогулка по складу, переполненному приговоренными на убой монстрами с целью их всех перебить. Но каждый, кто попадет обратно на улицы, в конечном счете, убьет десятки, может сотни даже тысячи людей, за свое бессмертное существование. Чем они собственно и занимаются. Поэтому здесь стоит вопрос: мы или они.

Я проверяю свой сотовый, сверяясь с таймером обратного отсчета. У меня семь минут до того, как Танцор установит и подорвет заряды. Мне бы хватило и одного фейерверка, но Танцор настоял на нескольких взрывах, чтобы уж наверняка разделить людей Джейни и тем самым увеличить наши шансы на удачный исход.

Я гипнотизирую свой меч. Да, у меня на нем бзик. И да, я в курсах, что это так. Но мне чхать. Есть вещи куда страшнее повернутости на оружии. Как, к примеру, Джо на Риодане. Н-да. Насколько же это должно быть улетно?

Ребятки Джейни опустошили всю клетку кроме той, где содержаться смерть-от-смеха эльфята. И теперь принялись за сверкающих маленьких гарпий, бросив клетку из мелкой сетки на пол перед Джейни. Изящный прелестный эльф кричит и сотрясает своими крохотными кулачками, пока Джейн снова и снова рубит мечом. Сцена становится еще более жуткой, когда те парни, что в непосредственной близости от эльфа, включая и доброго дядю инспектора, начинают заливаться неконтролируемым хохотом, многие из них уже складываются пополам, пока и последний не оказывается мертв.

В клетках Невидимых стоит рев и вой.

Как и все ши-видящие, я чувствую Фейри своими костями, мозгом, в этом странном горячехолодном центре своих извилин, которого лишены обычные люди.

До падения стен, когда наш мир еще не был так наводнен Фейри, мое «паучье чутье» было кристально четким маяком, предупреждая меня, если кто-то из них слишком близко подберется ко мне еще задолго до того, как может стать угрозой. Но с тех пор как пали стены и их стало так много вокруг, моя Фейри-сигнализация верещит беспрерывно, 24 часа 7 дней в неделю. Как любая другая ши-видящая, желающая остаться в здравом уме, или просто элементарно подрыхнуть, я научилась ее отключать. Если не выяснишь, как приглушить звук, элементарно сойдешь с ума. Похоже на то, как если бы внутренний звонок верещал: «Шухер, Эльф совсем рядом». И это в купе со вспышкой чистейшей ярости и призывом мочить, мочить, мочить, делать это немедленно, даже если придется рвать их голыми руками на части. И ты не в силах подавить это. Зов слишком силен. Пожилые женщины в аббатстве сравнивают это с самой страшной и свирепой вспышкой кровожадности, гормональным всплеском чистейшей убийственной ярости. Не хочу дожить до того, как начну чувствовать эти приливы. Меня и без того уже доконал пуберантный период.

Прямо сейчас моя Фейри-сигнализация была полностью вырублена. И даже в таком абсолютно отключенном состоянии, я чувствую это: неподалеку очень могущественный Невидимый, слишком близко, чтобы оставаться спокойной.

Надо обладать по-настоящему чудовищной силой, чтобы пробиться через выстроенную вокруг меня преграду из тишины. Включив звук на самую минимальную громкость, я пытаюсь определить кто, что и где. С таким количеством на складе Невидимых на то, чтобы выделить вновь прибывшего, уходит несколько секунд.

Вот он!

Я раскрываю свое сознание, присматриваясь к нему.

Древний. Смертоносный.

Секс. Голод. Агония. Ярость. Секс. Голод. Агония. Голод.

Я все чувствую, но не вижу.

Короткие волоски крошечными иглами встают на моем загривке.

Вдруг в мрачном, сыром предрассветном сумраке двинулась какая-то тень, оно там, на другой стороне дока, с едва угадывающимися волосами и глазами. Мы находимся прямо напротив друг друга, разделенные едва ли десятью метрами бетона между собой.

На этот раз, это не Кристиан. Это один из чистокровных Принцев Невидимых. Опять же, после обнаружения мной фаршированной между его постелью и стеной мертвой голой женщины, я не уверена, что между ними существует большая разница.

Я застыла, как та мертвая тетка Кристиана.

Он не смотрит в мою сторону. Он наблюдает за Джейни. И, кажется, даже не подозревает о моем присутствии. Я решаю убраться из его поля зрения, крадучись опуститься вниз, и свернувшись калачиком, изо всех сил сконцентрироваться, в попытке избавиться от тех эротических сцен на внутренней стенке своего черепа, которые вижу сейчас.

Голод. Жажда. Секс.

Но не могу даже шелохнуться, потому что не в состоянии оторвать от него глаз. Я слишком опасна, чтобы попасться в руки принцу, превратиться в При-йю, и стать подконтрольной. Вот такой аргумент я должна была предъявить Риодану! Без моего меча принцы могут меня захватить, превратить в одну из их безмозглых, помешанных-на-сексе рабынь и использовать как оружие против него. Бьюсь об заклад, он бы послушал, если бы я предъявила такой аргумент, но была так зла, что как-то не подумала даже об этом.

Наконец оторвав от него взгляд, я просматриваю край дока, но вижу только одного принца. А где группа поддержки? Совершенно неподвижно держу голову, кошусь только глазами, поглядывая на таймер. У меня в запасе около четырех минут, прежде чем сдетонирует первый заряд.

Как он так быстро меня нашел? Ну, пока не нашел, но видимо знал, где искать. Мы что, упустили какого-то Носорога, даже не подозревая того, и он доложил о месте моей дислокации?

Я смотрю, затаив дыхание и пытаюсь решить, пригнуться прямо сейчас или просто продолжать по-прежнему не дышать и не двигаться. Я наблюдаю за ним, пока он наблюдает за Джейни, как тот убивает еще одного Невидимого и меня вдруг осеняет: он явился сюда не за мной.

А за моим мечом.

Теперь, когда не я больше хранитель меча, у принцев, появился отличный шанс отобрать его и уничтожить. Он не упустит возможности избавиться от одного из двух существующих орудий, способных убить Фейри. У него кишка была тонка забрать меч у меня, потому что я Мега, но теперь решил, что может забрать его у инспектора, учитывая, что тот не обладает какой-то особой способностью и всего лишь на всего человек.

Самое фиговое то, что, пожалуй, он прав. Вполне возможно, принц просто просеется и схватит меч прежде, чем Джейни хоть что-то поймет. Он Темный, а значит, собственно говоря, не способен дотронуться до меча, потому что Темные Фейри не могут касаться Светлых Реликвий и наоборот, но я готова поспорить, что на этот случай у него имеется план.

Я быстрая, но не быстрее просеивания. Вот основная причина, по которой мне так отчаянно нужен мой меч. Со всеми этими просеиваниями я в глубокой жопе, и без меча — просто ходячая мертвячка.

Я перебираю всевозможные сценарии, начиная с самого худшего. Мне нравится делать это таким способом, потому что так я могу закончить на самом удачном и придерживаться его.

Первый: Принц Невидимых просеивается и всех убивает. Затем подключает к делу одну из своих При-йя-цыпочек — которую в данный момент не видно, потому что она где-то там по тихому совершает нечто реально блевотное — она поднимает меч и он просеивается вместе с ней, держащей трофей.

Второй: Принц Невидимых засекает меня, просеивается поближе и убивает меня.

Третий: Принц Невидимых засекает меня, просеивается, захватывает и превращает в При-йю. Я отказываюсь дальше развивать эту мысль.

Результат: любая версия с обнаружением меня Принцем Невидимых, заканчивается дерьмовей некуда.

Четвертый: я пригибаюсь и на карачках скрываюсь из вида. Он никогда не узнает, что я была здесь. Взрывчатка Танцора взрывается одна за другой. Я перемещаюсь стоп-кадром, пока все в непонятках, выхватываю свой меч и, демонстрируя поразительную ловкость и грацию, убиваю Принца Невидимых. Обо мне слагают сонеты.

Я улыбаюсь. Этот вариант мне нравится куда больше.

Я возвращаю внимание к сложившейся ситуации и понимаю, что реальность — нетерпеливая сука, уже приняла решение за меня. Вот так всегда. Сидишь себе, занимаешься планированием своей жизни, а потом она имеет наглость просто вырваться вперед и с тобой обязательно что-то случается, прежде чем ты сумеешь к этому подготовиться. До того как у тебя появится шанс добиться чего-то правильного!

Выбор пал на дерьмовый сценарий.

Меня засек Принц Невидимых.

 

ДВАДЦАТЬ ДВА

У тебя психическое расстройство,

Словно тьма — это свет...

[58]

Чем сильнее я напугана, тем живее себя ощущаю.

Мне бы впору уже растечься лужицей, да вот только всплеск адреналина заставляет держаться меня на ногах.

Если Принц Невидимых в вмиг доберется до меня за те несколько шагов, что нас разделяют, то, пожалуй, я все же расплывусь, несмотря на всю мою силу воли. Никому не под силу сопротивляться Фейри из Королевских Домов. От них ни у кого нет защиты. Светлые, главным образом в виде любезности, заглушают свой смертельный эротизм среди людей. Темные же упиваются его применением на нас на полную катушку. Принцы уже сотни женщин превратили в При-йя. Никто не знает, что с ними делать. Люди не могут решить: запереть их или убить из чистого милосердия. В последний раз я слыхала, что их содержали в изолированном месте, именуемом когда-то психушкой.

Мои суперсилы против них бесполезны. Весь излучаемый ими секс, жажда и голод начисто лишают разума, оставляя лишь жгучую похоть, ради которой ты готов убивать. Я видела Мак в ее худшем состоянии, когда она была При-ей. Она единственная из всех когда-либо известных, кто сумел выкарабкаться из такого состояния ментального ступора. Эта хрень держит твое тело в клетке. Не могу придумать ничего хуже потери рассудка. Я смотрю на Джейни, отчаянно нуждаясь в своем мече. В настоящее время он использует его, чтобы покарать еще одного Невидимого, расправляясь с ним перед кричащей, рычащей, ревущей толпой. Без отвлекающего маневра Танцора у меня нет ни шанса пробраться мимо всей Гарды и того оружия. Я смотрю на таймер. Еще целых три с половиной минуты!

— Эй, чувак? —  с беспечным видом обращаюсь я к Принцу Невидимых, выдергивая в это время чеку одной из модифицированных несколько месяцев назад Танцором гранат; разработав их таким образом, чтобы можно было вызвать ослепительную вспышку с задержкой взрыва. Я использую их в качестве Противо-Теневых гранат, пихая прямо в комок бессмертной плоти. Заскочив по дороге в берлогу кореша, я под завязку набила свои карманы всевозможными примочками. Другой рукой запихиваю в рот шоколадный батончик и мямлю: — Позырь-ка на это. Эта штукенция отвалилась от меча до того, как Джейни забрал его у меня. Как думаешь, че это за хрень такая?

Я высоко подбрасываю гранату, прямо над доком. Принц делает именно то, что от него и ожидалось — ловит ее. Человек распознал бы брошенный мной предмет, но готова поспорить, сейчас такого не произойдет. Так или иначе, реакция принца оказывается совсем не такой, как я ожидала. Вышел худший сценарий, когда он швырнул гранату через плечо.

То есть обратно мне!

А я как идиотка тоже ее ловлю. Я всегда считала, что в жизни существует всего два типа людей: те, кому вы когда что-то бросаете, они инстинктивно отбивают это рукой, и те, кто хватают этот предмет. Я всегда слыла хваталкой. И скорее приму оскорбление, чем умою руки. Я перехожу в стоп-кадр и оцениваю ситуацию. Джейни не в курсе, что мы здесь, потому что нас не слышно из-за создаваемого монстрами в клетках шума. Граната в моей руке взорвется через пять, четыре, три…

— Нет, ты ее возьмешь, — шиплю я и высоко подбрасываю гранату обратно принцу.

Он ловит ее, сжимает ладонь, и я вижу вспышку света в его руке. Затем он разжимает кулак и на землю осыпается горстка черного пепла. Если б я могла разглядеть выражение его лица, то стопудово, сейчас на нем играла ухмылка.

Вот черт. Из чего же он? Из гальванизированной стали?

И тут я осознаю, где находится второй принц, потому что температура позади меня только что упала градусов этак на сорок. Мои волосы на затылке покрываются инеем и я начинаю дрожать.

Я в стоп-кадре делаю выпад назад, но он блокирует меня, и я врезаюсь в его ледяное сильное тело.

Черт! Черт! Черт! Я бросаюсь вперед. Он там передо мной. Я кручусь и уворачиваюсь, но все равно врезаюсь в него сбоку. Так мы и кружим/блокируем еще с десятки раз, пока мой рот набит шоколадкой. Мы передвигаемся, как в грамотно поставленном танце. Кажется, он считывает малейшие сигналы моего тела, предвидя все ходы. И это на чудовищной скорости! Все, что я могу разобрать, это копну черных длинных волос и яркую вспышку быстро меняющихся татуировок извивающихся под его смуглой кожей.

Я ныряю вниз и перекатываюсь, уворачиваясь от него, потом бросаюсь наутек, но он хватает меня сзади и резко притягивает спиной к себе. Мне жизненно необходимо отсюда убраться. Он издает звук, слышанный мной у большинства риодановских мачо на четвертом уровне, во время их занятий сексом: низкий, утробный, напряженный. И слышу себя издающую ответный звук, который даже не предполагала, что могу издавать.

Я превращаюсь в Дени-гранату, борясь всеми возможными способами. Хренушки это произойдет со мной вот так!

Я пинаюсь, лягаюсь, кусаюсь. Он не борется. Сцепив вокруг меня руки и крепко прижимая к своему телу, он ожидает, когда моя ярость трансформируется во что-то другое.

Так и происходит.

Я теряю над собой контроль.

Чувствую, как ускользает мое сознание.

Я превращаюсь в нечто, во что не хочу превращаться, и не могу это остановить! Не через подобное ли прошла Мак? Как она это выдержала? Одновременно три принца, а потом еще и Круус?

Я не хочу этого! Так не должно быть! Я должна потерять девственность как-то феерично, суперзрелищно, чувственно. А не так!

Но внутри меня все становится таким липким как богатый, теплый, бархатистый шоколадный фондю, который настолько густой, сладкий и вкусный, что хочется в него занырнуть, и пусть он накроет меня с головой, погрузит в то место, где мне не нужно будет более думать, бороться и я смогу просто жить без необходимости сражаться, в попытке оставаться на вершине, защищаться и каждый раз выходить победителем.

Я хочу раздеться здесь, прямо на улице. Хочу заняться этим во всех позах — стоя, лежа, на четвереньках и в позе наездницы. Длинные черные волосы обвиваются вокруг моей шеи, скользя как горячий шелк. Обнимающие меня руки ощущаются, как самый волшебный медленный танец, который я когда-либо могла себе вообразить — не то чтобы я вообще представляла какие-то розовые сопли, типа медляка с Танцором или кем-то еще — но мне с трудом удается нормально дышать, дыхание становится поверхностным, застревая в горле.

Он издает звук похожий на греховный перезвон попавших в шторм колокольчиков, прекрасный и хрупкий. Навязчивая мелодия, как струны задевает мои нервные окончания, превращая каждый в невесомую массу оргазмической паутины.

Я пропадаю. Я отпихиваю его. Это трудно, потому что уже растекаюсь  лужицей и почти согласна на все.

— Ох, Дэни, дорогая, ты лишаешь меня всех причин дожидаться твоего взросления. И даешь тысячи на обратное.

Это Кристиан! Словами не передать как я счастлива, что это он, а не один из тех принцев! Я разворачиваюсь в его объятиях, и запрокидываю голову.

— Привет, Кристиан! — Я ослепительно улыбаюсь ему. Он сексапильнее остальных принцев. Я рада, что заполучила его. Других я тоже возьму, но его я хочу — первым.

— Я хочу вырасти, стать взрослой. Прямо сейчас. Очень хочу.

— Но. Не. Так.

Я тянусь к Кристиану и наклоняю его голову для поцелуя, но он вырывается из моих рук. Это бесит меня. Я снова хватаю его. Он толкает меня, и я спотыкаюсь.

Он залепляет мне пощечину. Смачную, прямо по роже. У меня в ушах звенит от силы его удара. Я облизываю свои губы и смотрю на него. В чем я сейчас нуждаюсь, так это точно не в боли. Я нуждаюсь в нем, чтобы облегчить свою боль. Я может и девственница, но мое тело знает, как двигаться, что делать. Это вроде как непристойно, и в то же время заводит. Секс это впечатляюще. Он каждой клеточкой заставляет чувствовать себя суперживой. Почему я раньше не знала этого? Жажду его познать. Изучить от и до, как и все, за что бы я ни бралась. Чувствую себя просто прекрасно! Будто изучаю материал о котором ничего до селе не знала, и это изменяет меня навсегда. Когда это произойдет, из девочки я превращусь в женщину. Я очарована этой идеей.

Но не готова к такому!

Я кидаюсь к нему, но не достаточно быстро.

Он снова отвешивает мне оплеуху.

— Кончай на меня так смотреть. Злись на меня. Ненавидь за то, что жажду с тобой проделать. Я просто убью тебя, если не прекратишь! Затрахаю до смерти! — шипит он.

Вдруг Принц Невидимых, тот, что был на противоположной стороне дока, стоит уже напротив меня плечом к плечу с ним. Они начинают спорить на языке Темных, и я не понимаю ни слова из того, что они там лопочут, но тон мне понятен. Второй принц до усрачки разгневан.

Сюда просеивается третий. Или второй, если считать Кристиана, как недопринца. Они так все похожи, что я задумываюсь, а не прошел ли он последние изменения за то короткое время с нашей последней встречи. Вчера, находясь совсем близко к нему, он не так пагубно на меня влиял. С ним что-то произошло за ночь? Или это потому, что тут больше одного принца и они взаимодействуют между собой? Он это серьезно про ту хрень, где сказал, что меня ждет? Мой мозг коротит. Выводя из строя все схемы.

Мне нельзя с ними тут оставаться. Со всеми моими способностями супергероя, здесь я ничто. Я такая же беспомощная и обреченная слабачка, как и любой другой человек. Я покорный агнец на заклании, готовый, ждущий, желающий принести себя в жертву. Одной частью моего мозга я понимаю, как это ужасно, но другой — и она куда больше — осознаю, что меня это заводит. Быть жертвой вечного удовольствия кажется самым совершенным состоянием существования, какое могу себе только представить.

Я смотрю на них. Мои щеки мокрые. Хочу отвернуться, но не могу. Я вытираю лицо и руки обагряются красным от моих слез. Я пытаюсь шагнуть назад, но ботинки будто в суперклею. Начавшие было рассеиваться чары Кристиана, снова оплетают меня и я не в силах им противостоять. Я стою в десяти шагах от трех убивающих-сексом-фейри и не вижу способа смыться отсюда. А стал бы Кристиан меня от них защищать, если бы я не хотела его? Потому что если хоть кто-то из них, хоть на дюйм приблизится ближе, я стопроцентно не буду хотеть его так же и дальше.

— Давай за меня, детка, — рычит Лор, откуда-то со спины. Кажется, одна только мысль о Риодане вызвала его парней. Если бы я была в состоянии двигаться, то с радостью даже поползла бы к нему. Но я не могу. Поэтому остаюсь на месте.

Лор хватает меня и ставит себе за спину. С полдюжины его ребят берут меня в «кольцо» по бокам.

Они стоят лицом к лицу с принцами и в тот момент, когда между ними собирается разверзнуться ад, один из людей Джейни выкрикивает резкую команду, потому, как нас обнаружили, и Гарда поворачивает стволы в нашу сторону.

Затем запертые в клетках Невидимые, должно быть, заметили стоявших снаружи своих Принцев, потому что они начинают реветь и выть на пределе возможностей своих легких —  видимо в попытке призвать их освободить.

И тут срабатывает первая из взрывчаток Танцора.

 

ДВАДЦАТЬ ТРИ

Моя красавица. Ты хочешь замерзнуть?..

Пришел Ледяной человек

[60]

Танцор заложил взрывчатку на верхних этажах, чтобы ненароком не разрушить все здания, если только это не притоны, которые должны быть снесены.

Когда устройства приходят в действие, одна за другой крыши взлетают до небес, и на нас сыпется град из обломков.

Стекло, кирпич и куски гипсокартона разлетаются по всей улице. В воздухе поднимается такой столп пыли, что на несколько секунд становится нихрена не видно.

Мы в россыпную брызжем в разные стороны и, пригнувшись, стараемся прикрывать свои черепушки, даже Принцы Невидимых. Для монолитной плиты, падающей на твою голову, побарабану — бессмертный ты или обычный чел. Так что мы все ищем укрытие — кроме Джейни и его людей, которые и так уже находятся внутри склада и не нуждаются в нем.

Подрыв проходит совершенно не по запланированному мной сценарию. Парням из «Гарды» полагалось ломануться наружу и никого не засечь, потому что я должна была прятаться. Затем им полагалось бежать к источникам взрыва близлежащих зданий, чтобы разобраться, что к чему, а я тем временем наведаться к Джейни и тем, кто останется с ним.

Вместо этого, они видят всех нас вынужденных на замедленной скорости уворачиваться от падающих обломков, потому что вы не можете двигаться с ускорением через непредсказуемый, непрерывный град шрапнели от взрыва.

Люди из «Гарды» начали выкрикивать нам стандартные коповские приказы: выйти из укрытия, выстроиться в шеренгу, остановиться, бросить оружие, и всякую прочую смехотворную чушь, которую никто не собирается выполнять. Но я понимаю этих чудиков — старые привычки умирают последними. Никто не останавливается ни на секунду. И я задаюсь вопросом, не дошло ли, наконец, до Джейни, что мне и Принцам Невидимых нужно то, что у него в руке, и мы готовы ради этого убивать? Чуваки, на его месте я бы бросила это и свалила по-тихому.

Как только самые большие куски крыши оказываются на земле, я стоп-кадром собираюсь промчаться мимо Лора, готовая выхватить у Джейни свой меч. Вот только врезаюсь в этого ублюдка, потому что он оказывается быстрее меня.

Затем мы врезаемся в двух Принцев Невидимых, которых пару секунд назад там еще не было, и мою голову снова наводняют мысли о сексе. Меня хватает Лор, и мы на гиперскорости отскакиваем. Принцам хватает одного взгляда на Лора, и они тоже исчезают, оставив Джейни для меня легкой добычей. Я делаю еще одну попытку в стоп-кадре промчать мимо Лора, и снова врезаюсь прямо в его грудь. Затем мы оба улепетываем в укрытие, потому что на землю падает дымоходная труба, рассыпаясь дождем кирпича.

— Почему к тебе никто не цепляется? — раздраженно бурчу я, когда мы приседаем за доком. — У тебя что, есть какое-то отпугивающее Фейри чудо-средство? Чувак, тебе известно такое понятие, как дележка?

Он бросает на меня взгляд. Его лицо серое от пыли. Я тоже чувствую на языке ее привкус. Обломки продолжают сыпаться сверху, но этот душ уже пошел на спад. Танцор изготавливает потрясающе-убийственные бомбы!

— Почему бы тебе просто не позволить мне забрать мой чертов меч? — стараюсь донести до него то, что должна была донести до Риодана. — Если принцы превратят меня в При-йя, то смогут использовать против вас.

— И у него еще на одну причину больше убить тебя. Но нет же, блядь, он тебя «нанимает».

— Я не просила меня нанимать. Более того, просила этого не делать.

— Потом делает меня твоей долбаной нянькой.

— Я не просила тебя наниматься мне нянькой. — Я выглядываю через край дока. Принцы пытаются достать Джейни. Я опять пробую войти в стоп-кадр и обойти Лора, но не успеваю пролететь даже метра, как снова врезаюсь в него. Он будто стена. Никаких обходных путей. Меня это уже задолбало.

— Свали. С. Дороги.

— Я сам достану его для тебя.

— И с чего бы тебе это делать?— подозрительно спрашиваю я. Скорее всего, Лор заграбастает меч для Риодана, и тот использует его как рычаг давления на меня.

— Босс приказал мне обеспечить твою безопасность. И поручил постоянно за тобой приглядывать.

— Нифига. Я бы тебя заметила.

— А когда он незаметно тебя охраняет, ты его тоже не видишь.

— Не пори чушь.

— Такими темпами мне никогда не светит потрахаться, то и дело пытаясь тебя спасти. Ты просто ходячая катастрофа на стероидах.

— Нифига.

 Обычно я спокойна как слон. Просто последние деньки выдались что-то очень горячие.

— И что, типа, ты его добываешь и в тот же миг возвращаешь мне?

— Разве я не сказал это только что? Пригнись и сиди как мышка, малышка.

Мега не прячется.

— Хрена лысого.

— Он считает, что ты стоишь большего.

Понятия не имею, о ком и о чем это он, потому что я вообще тут не при делах, поэтому пропускаю мимо ушей.

В ту же секунду, как он выпускает мою руку, я снова стоп-кадром несусь в сторону Джейни. Для него это становится сюрпризом, потому что решил, что как какая-то слабачка я останусь ждать тут, пока кто-то другой отправляется за моим мечом. Фигушки. Я смеюсь, когда слышу его проклятия за спиной.

Затем на полпути к складу я врезаюсь в Кристиана, перекрывшего мне дорогу к Джейни.

И вот Лор снова меня перехватывает, закинув себе на плечо, а я почти растекаюсь на нем, попав под воздействие излучаемого Кристианом смертельного эльфийского эротизма, творящего со мной странные штуки. Но моя реакция на него испаряется, как только мы оказываемся на достаточном расстоянии, и я тут же кусаю Лора, потому что не выношу, когда меня таскают на себе, как какой-то мешок картошки. Если он и почувствовал это, то никак не отреагировал.

— Держись на хер подальше от Принцев Невидимых.

— Я всего лишь пытаюсь вернуть себе меч, и не виновата, что принц оказался на моем пути.

— Я сказал, что сам достану его.

— Я хочусама вернуть его. — Хочу посмотреть Джейни в глаза, когда буду забирать меч. Он оставил меня на улице подыхать, как собаку. Пощады не будет. Ни капли.

Лор сбрасывает меня и толкает к стене:

— Фэйд, Кастео, быстро сюда и держите ее подальше от моих гребаных волос.

Теперь меня держат двое его ребят, по одному на каждую руку. Я стоп-кадрю, ну или пытаюсь, но они так много весят, что я как полудохлый жук на спине, барахтаюсь, выписывая кривые дуги, потому что не могу оторвать от земли сразу все их четыре конечности. То один, то другой зарываются в землю пятками. Мы врезаемся в стену, когда напираем друг на друга и во время всей этой возни, я параллельно пытаюсь рассмотреть, что там происходит с Джейни и моим мечом.

— Отпустите меня!

Ага, так они это и сделали. На самом деле они обращают внимание на мои слова не более чем на дыхание. Они мертвой хваткой держат меня за руки и, в конце концов, я понимаю, что пора кончать трепыхаться. Упражнения в тщетности — не мое. Они могут держать меня, пока не опустеет мой бензобак и тогда я так и повисну там лапшой, и стопудово, черт бы их всех побрал, меня снова кто-нибудь перекинет через плечо и куда-нибудь поволочет вместо того, чтобы всучить шоколадный батончик.

Через несколько минут я стою там, сердитая на происходящее и довольствуюсь ролью наблюдателя.

Вот так я и оказалась в первом ряду, когда развернулось реальное цирковое представление.

Два настоящих Принца Невидимых просеиваются, стараясь подобраться как можно ближе к Джейни. И каждый раз, когда они это делают, Лор или один из его парней, преграждают им путь.

Кристиан тоже пытается подобраться к Джейни, и я понимаю, что он пока еще не может просеиваться. Он движется не становясь менее плотным на вид. И все-таки он быстрее меня. Черт. Похоже, тут все такие.

Джейни махает мечом перед собой, в попытке удержать его у себя.

«Гарда» кружится, нацелив свое оружие, пытаясь на что-то решиться. Удачи им. Они даже не могут видеть, что происходит, просто ощущая ветерок от стоп-кадра возле себя.

Сотни плененных Невидимых хрюкают и воют, топают и гремят, создавая оглушительный шум, а одна из каст Невидимых, начинает издавать неслыханный мной ранее звук. Это чудовищно и диссонантно, он скрипит на моих зубах, впивается в кожу и мне так и хочется вылезти из нее вон. И я не единственная, кого это беспокоит.

— Что за хрень издает этот звук? — рычит Фэйд.

— А я знаю? — Нестерпимо хочется заткнуть уши, но так как они держат мои руки, я стискиваю зубы и начинаю громко гудеть.

Темный Принц материализуется посереди всего этого веселья. Лор вырастает прямо перед ним, они сталкиваются и разлетаются в разные стороны, сметая на своем пути десяток «гардейцев», которые, в свою очередь, врезаются в Джейни, и камнем пикируют с края дока.

Когда Джейни падает, мой меч взлетает в воздух алебастровой полоской света. Я сжимаю пальцы будто его ловлю.

Вот он, только возьми! Я почти чувствую его идеальный вес падающий мне на ладонь.

— Отцепитесь! — Я едва не выдергиваю свои руки из плечевых суставов, но они не отпускают. Я вынуждена стоять и смотреть, как принцы, Лор, дюжина людей из «Гарды» и последняя предполагаемая жертва Невидимых пытаются подобраться, чтобы поймать мой меч, когда тот начнет падать. Один из принцев пытается расправить свои крылья, но давка такая, что он не может подняться. Другой просеивается в воздух, но Лор кидается к нему в абсолютно нечеловеческой манере и они врезаются друг в друга в воздухе, а мой меч по-прежнему летит вверх.

Как я и говорила, настоящее цирковое представление!

Медленно перетекающее в шоу уродцев.

Я стою со скованными Кастео и Фэйдом запястьями, не способная двинуться без того, чтобы не лишиться рук, и так как мне нечем их вырубить, еще и застрявшая как муха в суперклее, когда внезапно перед доком начинает мерцать воздух, и я чувствую такое, чего еще никогда не чувствовала. Мне случалось испытывать страх. Раз или два, когда Серая Женщина убивала меня, мне было чуточку стремно. Она высасывала из меня жизнь, и я чувствовала это. Нет ничего плохого в том, чтобы признать, что попала, пока не забиваешь себе этим голову. Я не паниковала, даже пыталась отговорить Мак от заключения сделки с этой уродкой, потому что большинство сделок заключенных под давлением возвращается и кусает тебя за задницу зубами саблезубого тигра.

Но сейчас все по-другому. Меня накрыл панический Ужас с большой буквы У. Сумасшедший, немой, ослепляющий ужас. Внезапно, без объяснимой причины. Я ощущаю себя кроликом посереди огромного открытого поля без единого укрытия на километры вокруг, где небо клубиться тенями от летящих на расправленных крыльях ястребов. Смерть кажется неизбежной. Один взмах крыльев, шелест перьев и меня нет. И все из-за какого то странного пятна в пространстве. Че за фигня? Я паникую из-за какого-то мерцания в воздухе? Блин, что оно со мной может сделать? Кроме того, что как в «Сумерках» я стану  мерцающей?

Я разрываюсь между двумя непреодолимыми желаниями: свалить и остаться на месте, чтобы увидеть, что произойдет дальше. Ничего не приходит в голову, что могло бы повергнуть меня в такой ужас и мне нужно это увидеть! Меня достало в последнее время пропускать все захватывающие события.

До меня доходит, что я не единственная, кто занервничал. Все, кто пытается сцапать мой меч, вдруг шарахаются в стороны, будто спасаясь бегством, что, как я понимаю, означает: мы все согласны с тем, что нам не нравятся необъяснимые мерцающие пятна в воздухе. Я вижу, что мой меч все еще летит вверх, но уже как-то вяло, будто вот-вот начнет падение вниз. Если бы я могла избавиться от Фэйда с Кастео, то рванула бы и поймала его… ну возможно. Я как-то не очень уверена в этом, потому что мои ноги не подчиняются, когда я приказываю им нестись вперед. К моему неудовольствию они толкают меня назад.

Принцы исчезают.

Джейни с «Гардой» несутся прямо за ними.

Кристиан, Лор и его ребятки выходят из стоп-кадра, потом Лор подменяет двух моих узников, хватает меня за руку и тащит прочь с дока.

Когда все отбегают подальше, я ухмыляюсь,понимая, что мы улепетывали вместе плечом к плечу, ровным строем. Джейни — рядом с Кастео, тот рядом с Кристианом, Кристиан рядом с «гардейцами», и дальше в конце чистокровные принцы, и я не в понятках с чего они-то посваливали? На этой улице в радиусе пяти-шести метров собралось больше крутых яиц, чем во всем Дублине и я горда болтаться в этой мошонке. Мы можем воевать друг с другом, но во время опасности объединяемся. Круто!

В центре мерцающего пятна образуется черная щель. Мой ужас растет с геометрической прогрессией. Хочется развернуться и бежать, но я на якоре чуваков, которым под силу удержать Титаник во время цунами.

Щель расширяется и изрыгает густой туман. Я дрожу. Ледяной туман становится изморозью. Какой был покрыт каждый обледеневший труп.

Плененные Невидимые воют как баньши, и кто-то издает тот отвратительный скрежещущий звук, в конце концов, пригвождая адским крещендо. Окна, которые не разбились от бомбежки Танцора, взрываются сейчас, и не на осколки с кусками, они буквально превращаются в порошок, орошая улицу стеклянной пылью.

Щель расширяется. Оттуда выступает больше молочного ледяного тумана. Температура резко падает.

— Стойте! — кричит Джейни, и мы замираем.

Фэйд выдыхает:

— Какого х…

Звук пропадает.

Мир проваливается в тишину.

Абсолютную.

Неподвижную.

Я оглохла? Крещендо Невидимых окончательно лишило меня слуха? Я не слышу даже собственного дыхания в ушах, как будто плыву под водой. Я смотрю на Лора. Он смотрит на меня, указывая на свои уши. Я показываю на свои и мотаю головой. Остальные делают то же самое. Ну, если я потеряла слух, то и все остальные тоже.

Я оборачиваюсь на расширяющуюся щель, и гнетущая тишина нарастает.

Это больше, чем вакуум.

Это. Чудовищно. Оно скручивает. Мои мозги. Оно…

Уничтожает.

Распыляет.

Ощущения, как будто я умерла.

Но там что-то…

Я вхожу в центр ши-видения и вытягиваю любознательные щупальца…

И получаю мешанину впечатлений, но не могу подобрать для них слов, потому что полученные ощущения за пределами моего понимания. Как будто я нахожусь в трех измерениях, а эти ощущения — в шести или семи. Это нечто…

Крайне запутанное.

Древнее.

Разумное.

Я пытаюсь считать его… ну, мозг — другого слова не подберешь — но все, что распознаю, это странный всплеск… расчетливости?

Чего-то недостает. Чего-то, что надо найти.

Я смотрю на Лора и вижу выражение его лица, которое никогда раньше не видела и не думала, что увижу.

Страх.

Меня это пугает. Очень.

Он смотрит на Фэйда и Кастео, они кивают. Он сильнее сжимает мою руку.

Щель становится шире, оно выходит.

Ах-ри-неть, оно здесь!

#imgAC48.jpg