Ариэлла вздохнула и зарылась лицом в подушку, прячась от первых проблесков утреннего света. Однако настойчивый стук окончательно рассеял ее сон, и она нехотя открыла глаза. Встав с кровати, девушка пошла к окну по холодным каменным плитам. Посреди двора дюжина мужчин, следуя указаниям Гэвина, Дункана и Эндрю, сколачивали два деревянных сооружения, похожих на эшафоты, которые она видела накануне вечером на рисунке Макфейна. Снедаемая любопытством, Ариэлла стащила с себя ночную рубашку, бросила ее на кровать и поспешно облачилась в грязное тряпье, превращавшее ее в Роба: рубаху, клетчатую юбку и стоптанные башмаки. Преодолевая отвращение, она зачерпнула в очаге горсть золы и выпачкала себе волосы, лицо, ладони и лодыжки.

Внезапно дверь ее спальни отворилась. Девушка по привычке склонила голову набок и подняла плечи, изображая неуклюжего подростка.

– Дункан не разрешает мне играть с большими куклами, – капризно сообщила Кэтрин. – Какой плохой!

– Что за большие куклы? – осведомилась Ариэлла, радуясь, что может пока не корчить из себя мальчишку.

– Вчера вечером он велел Агнес, Элизабет и Меган сшить больших кукол. Поутру я нашла их в зале на столах. Элизабет сказала, что все готово. Только они забыли, нарисовать куклам лица. Куклы получились грустные. Я принесла краску и нарисовала им рожицы вот с такими улыбками! – Девочка улыбнулась до ушей. – Смотрю – а где же у них волосы? Представляешь? – Девочка изобразила недоумение. – Пришлось рисовать волосы. Изабелла получилась брюнеткой, вроде тебя, а Флора – красавицей блондинкой, как наша Элизабет. Вышло замечательно. Но когда у них появились лица и волосы, я поняла, что они совсем голые. Моя одежда на них не налезла, поэтому я пошла за этим к Агнес. Я знаю, она не против. Наряжаю я Изабеллу в чудесную красную рубашку, как вдруг появляется Дункан и давай кричать: «Что ты наделала?» Я сказала, что оставлять кукол в зале голыми нехорошо, а он вопит: «Это тебе не куклы! Не смей трогать!» Что ты на все это скажешь?

С этими словами Кэтрин плюхнулась к ней на кровать.

– Я с ним поговорю. – Ариэлла едва не расхохоталась, заподозрив, для чего нужны эти куклы. – Но и ты хороша, Кэтрин: как можно трогать чужое?

– Они такие печальные! Лежат себе с белыми головами… Даже глядеть им было нечем.

– Все равно, они не твои. Понравилось бы тебе, если бы кто-то решил, что твою Матильду надо обрить или перекрасить в другой цвет?

Девочка прижала к груди куколку, с которой никогда не расставалась.

– Пусть только попробуют! – воскликнула она.

– А чем Дункан хуже тебя? Он поручил женщинам сделать кукол именно такими, и это никого не касается. Поняла?

Кэтрин кивнула, огорченная, что сестра не на ее стороне.

– Вот и хорошо. – Ариэлла подсела к ней и прижала к себе.

– Долго тебе еще ходить такой уродиной? – спросила Кэтрин, морща носик.

– Пока у клана не появится новый лэрд, ни один чужак не должен знать, что я жива, иначе Родерик нагрянет снова.

– Я думала, новым лэрдом будет Макфейн.

– Раньше и я так думала. Но он для этого не годится. – Ариэлла взъерошила сестре волосы. – Отведу-ка я тебя в кухню, к Агнес на подмогу! Подожди, вечером я доскажу тебе сказку про водяного и девочку, поселившихся на дне морском.

– А он хороший, – сказала Кэтрин, коснувшись чистой ручонкой грязной ладони сестры.

– Кто, водяной?

– Черный Волк.

– Почему ты так считаешь? – спросила Ариэлла.

– Я сразу это поняла, как только он здесь появился, – ответила Кэтрин, спускаясь по лестнице. – Черный Волк такой грустный! Поэтому я и подарила ему вышивку.

– Молодец! Девочка кивнула.

– Он похвалил меня. – Кэтрин расплылась в улыбке. – Представляю, что скажет Макфейн, увидев, как хорошо я раскрасила кукол Дункана!

Малькольм в бешенстве уставился на потешные мешковатые фигуры, болтающиеся словно на виселице.

– Что еще за шутки? – взревел он.

– Кажется, малютка Кэтрин решила, что им нужны лица, – смутился Дункан. – Я подоспел вовремя, иначе она нарядила бы их в женские платья.

– А что, неплохо, – заметил Гэвин. – Очень жизнерадостный вид.

– Будем надеяться, что Маккендрики не сочтут кукол слишком жизнерадостными и не откажутся атаковать их… – Малькольм обернулся к собравшимся. – Сегодня мы начнем с нападения. Но нападать вы будете не друг на друга, как вчера, а вот на этих раскачивающихся истуканов. Вам придется действовать быстро. Каждый постарается нанести удар посильнее, а затем уступит место следующему. Оружие вам не понадобится. Чучела плотно набиты песком и тряпьем. Возможно, они окажутся тяжелее, чем вы полагаете.

Маккендрики озадаченно переглянулись. Ни речи наставника, ни он сам явно не внушали им особого доверия.

– Дункан и Эндрю, раскачивайте чучела, как только приблизится нападающий. Всем встать в шеренгу по двое. Выполняйте!

– Ты уж меня прости, юноша, но что-то я не пойму, чему это может их научить, – с сомнением пробормотал Энгус.

– Нападение на мешок с песком – вовсе не то же самое, что борьба с человеком, – поддержал его Дугалд. – Ведь мешок не даст сдачи.

– Знаю.

– Видимо, в этом и состоит замысел Макфейна, – успокоил соплеменников Элпин.

– Какой смысл в том, чтобы люди колошматили кукол? – упорствовал Энгус.

– Ваши люди боятся пораниться и поранить других, – объяснил Малькольм. – Поэтому они не способны принять бой – ни с оружием в руках, ни без него. Эти чучела безобидны и не чувствуют боли. Надеюсь, что Маккендрики постепенно избавятся от страхов и научатся атаковать решительнее. Мне хочется, чтобы они ощутили гневное бурление в крови. Когда это произойдет, мы двинемся дальше. Полагаю, Гэвин отодвинул мишени от замка и можно больше не опасаться, что на нас посыплются стрелы?

– Между прочим, у некоторых женщин оказался очень меткий глаз, – заметил Гэвин, направляя коня к воротам. – Уверен: из них получатся отменные лучницы.

– Дело только за бойницами, иначе этим лучницам не представится возможность выпускать стрелы, – отозвался Малькольм.

Маккендрики расположились так, как им было велено, и приготовились к занятиям. Первым сорвался с места Брайс. Пока он приближался, Дункан раскачал тяжелое чучело. Испугавшись летящего на него мешка с песком, Брайс вскрикнул, отпрыгнул в сторону и избежал столкновения с ухмыляющимся чудовищем.

У Малькольма просилось с языка ругательство, но он овладел собой.

– Не торопиться! – скомандовал он. – Дождитесь, когда чучело долетит до вас.

– Прямо девчонка какая-то, – усмехнулся Рамси.

– И притом уродливая! – фыркнул Хью.

– Представьте себе, что перед вами лютый враг, – наставлял их Малькольм, стараясь не замечать ухмылок. – Подобно вам, он не вооружен, зато очень велик. Но даже у великана есть слабости. Достаточно одного ловкого удара по колену, чтобы сломать ему ногу и повалить на землю. Удар между ног – и противник взвоет. Если садануть его кулаками под ребра, он долго не сможет отдышаться. Если заломить за спину его руку, это верный вывих плеча. Рассчитывайте свои возможности на бегу, но ничем не выдавайте своих намерений. Главное – неожиданный и сокрушительный удар.

Маккендрики молча таращились на Малькольма. Тот сообразил, что напрасно говорит так много сразу. Его советы ошеломили этих добросердечных людей.

– Дайте-ка мне! – Грэм устремился к раскачивающемуся чучелу и от души наподдал ему. Чучело взмыло в воздух, едва не сорвавшись с виселицы.

– Отлично, Грэм! – похвалил приятно пораженный Малькольм. – В следующий раз постарайся, чтобы удар пришелся пониже. От такого удара противник не вдруг оправится.

– Теперь моя очередь! – Рамси присел, потом стремглав кинулся к чучелу и погрузил кулаки туда, где у человека живот. – Получай, трусливый пес!

– Хороший прицел, Рамси! – одобрил Малькольм. – Сильный враг от такого удара согнулся бы пополам. В следующий раз сложи руки вместе – тогда удар будет сокрушительным.

На протяжении следующих двух часов Малькольм с возрастающим удовольствием наблюдал, как Маккендрики все решительнее преодолевают свою робость и рьяно кидаются на ухмыляющиеся чучела. Роб, Эндрю и Дункан демонстрировали по его просьбе приемы, которым он успел их обучить по пути домой. Видя перед собой бесчувственные чучела, люди забыли о былых опасениях и обрели необходимую для боя свирепость. Когда занятие подошло к концу, усталые бойцы начали хвастливо расписывать свою удаль сменившей их группе и уверять новичков в своем непревзойденном мастерстве. Не прошло и часа, как Малькольм решил показать свежему пополнению более сложные способы борьбы.

Он слез с коня, вышел на середину двора и предложил сразиться с ним любому, у кого хватит на это смелости. Добровольцев не нашлось. Малькольм знал, что Маккендрики все еще считают его жалким калекой и не хотят совершить зло, набросившись на беззащитного человека. Тогда он подозвал Дункана и Эндрю. Маккендрики изумились, увидев, как быстро и умело он одолел обоих. После этого кое-кто выразил желание попытать удачу. Все они почти мгновенно оказывались повержены, однако Малькольм хвалил их за отвагу. Он уже смекнул, что Маккендрики больше откликаются на похвалу, нежели на критику и оскорбления. Казалось, каждое лестное слово поднимает их боевой дух. Когда он объявил конец занятий, ученики разошлись с явным сожалением.

Сам Малькольм с трудом сдержал стон. У него болело все тело. Ему нужно было немедленно уединиться и отдохнуть.

– Видел, как здорово я врезал сегодня этой штуковине? Мне уж казалось, что у нее башка слетит с плеч! – хвастался Рамси, накладывая себе лососину.

– Это еще что! – отмахнулся Хью. – Сложив руки вместе, я услышал, как от моего удара лопнула ткань! Еще немного – и из вражьего брюха посыпался бы песок.

– Еще бы не лопнуть! Ведь перед тобой ему наподдал я. После моего нападения ткань превратилась в решето, – вставил Грэм. – Ты просто завершил начатое мною.

– А у меня на плече здоровенный синяк, так я в него врезался! – сообщил Брайс, показывая всем ушибленное место. – Будь это живой человек, у него не осталось бы ни одного целого ребра.

– Что там ребра! Я так двинул его локтем, что у человека сломанное ребро проткнуло бы легкое! Посмотрел бы я после этого на головорезов Родерика! – мстительно воскликнул Хью.

– Если Родерик или кто-то еще вздумает напасть на наш замок, ему до вас не добраться, – сказала Элизабет. – Сегодня я три раза всадила стрелу в самое «яблочко»! Меган и Агнес попали в середину мишени по два раза. Не пройдет и недели, как мы превзойдем в меткости самых прославленных лучников.

– Нынешние девушки очень воинственны! – Сделав это замечание, Энгус нахмурился. – Думаете, это к добру?

– Вся в отца! – кичливо заявил Гордон.

Элен похлопала мужа по плечу:

– Разве не я ее воспитывала?

– Какой у тебя красивый шрам, Рамси…

Ариэлла с удивлением слушала, как клан хвастается своими подвигами. Накануне эти люди утверждали, что не рождены для войны. Хватило суток, чтобы они начали похваляться ушибами как трофеями и угрожать тем, кто теперь отважится на них напасть. Макфейну удалось всего за день преобразить их. Конечно, опасаться Маккендриков пока не приходится, и все же начало казалось многообещающим.

– Добрый вечер.

В зале воцарилась тишина. Все взоры обратились на Макфейна. Он стоял, выпрямившись во весь свой огромный рост и расправив плечи. Выражение его лица было спокойным, но Ариэлла подумала, что это стоит ему больших усилий.

– Я очень доволен сегодняшними достижениями, – начал он. – Говорю и о занятиях, и о работах в замке. Я велел Дункану изготовить деревянные мечи и щиты, поэтому уже завтра мы приступим к урокам боя с оружием в руках. Когда вы овладеете основными приемами, перейдем на настоящие мечи. Их к тому времени выкуют.

Клан ответил на это восхищенным, но чуть испуганным ропотом.

– Вам надо хорошо подкрепиться и выспаться. Завтрашние занятия начнутся на заре.

Малькольм повернулся и поморщился, словно это движение стоило ему больших усилий, чем он ожидал.

Опираясь о стену, воин медленно поднимался по лестнице, стараясь скрыть свою хромоту. Маккендрики молча провожали его взглядами.

Когда он скрылся, Ниэлл заметил:

– Видно, сегодняшние усилия нелегко дались нашему наставнику.

– Можно подумать, что ты получаешь удовольствие, видя его страдания! – Ариэлла гневно посмотрела на Ниэлла. – Уж не надеешься ли ты, что ему не удастся воспитать из нас воинов?

Схватив со стола кувшин с вином, она взбежала по лестнице, не дождавшись ответа.

– Войдите!

Он стоял перед камином и смотрел в разгорающийся огонь. Малькольм держался так гордо, словно его покинула боль, отравлявшая существование минуту назад. Но как только дверь за Робом затворилась, он, опираясь о каминную доску, тяжело опустился в кресло. К чему притворяться? При этом мальчишке не обязательно скрывать свои недуги.

Ариэлла подошла к столу и налила ему полную чашу вина.

– Клан явно доволен сегодняшними занятиями. Ты внушил им уверенность в своих силах, тогда как накануне они были удручены своей беспомощностью.

Малькольм осушил чашу, желая поскорее избавиться от боли в спине и ноге.

– Еще! – Он протянул Робу пустую чашу, и тот наполнил ее. Малькольм выпил вино залпом. В груди у него потеплело, боль стала понемногу отступать. Он по-прежнему делал над собой усилие, чтобы не застонать, однако облегчение было не за горами. – Еще!

На этот раз паренек не слишком охотно выполнил его приказание. Малькольм, сделав небольшой глоток, поставил чашу на стол.

– Я привык учить мужчин, мечтающих стать сильными воинами, – начал он, пытаясь сместить центр тяжести влево. – Те люди с раннего детства не выпускали из рук игрушечные мечи и топоры. Их отцы просили об одном: чтобы я выковывал из них смельчаков и сурово карал за любое проявление слабости или малодушия. Вчера мне стало ясно: нечего ждать того же от изнеженных музыкантов, ваятелей и поэтов, которым с детства внушали, что гребень крепостной стены – это место, откуда лучше всего любоваться закатом солнца.

Ариэлла не сводила с него глаз, он же уставился в огонь, разгоревшийся в полную силу. Брови его были насуплены, лицо избороздили глубокие морщины. Девушка уже понимала, что это означает не гнев, а неустанную борьбу духа с недужным телом. Чистая голубизна глаз Макфейна была сейчас затуманена, словно воспоминания повергли его в смятение. Ариэлла догадалась, что он говорит не о воинах, которых учил боевому искусству, а о себе самом и о своем непреклонном отце.

– Маккендрики поощряют своих детей, желая, чтобы они видели в мире прекрасное и впоследствии привносили в него красоту, – молвила она. – Непостижимо, как кланам, вечно занятым войнами, удается чего-то достичь. Мы, наслаждаясь миром, созидаем, а они только разрушают.

– Но это и стало причиной вашей уязвимости.

– Да, но только на время. Разве стоило тратить столетие на военную учебу ради одного мгновения?

Малькольм не сводил задумчивых глаз с огня.

– Ты задаешь этот вопрос бывшему воину. Я должен ответить утвердительно. – Он попробовал переменить позу и поморщился от боли, пронзившей спину.

– Что у тебя болит, Макфейн? Он горько усмехнулся:

– Проще сказать, что у меня не болит.

– Давно ты так мучаешься? Малькольм отхлебнул вина.

– Четвертый год. Я повел свой отряд под знаменами короля Уильяма на бой с одним зловредным английским бароном. Брюхо моего коня проткнули копьем. Конь упал и придавил меня. Я сломал ногу и повредил спину, однако продолжал сражаться. Меня заманили в ловушку, я был обречен. Враг наседал. Я получил несколько ударов мечом; еще один удар – и мне пришел бы конец, но тут подоспел Гэвин и прикончил моего мучителя. – Малькольм видел не огонь, а собственную кровь. Залитый ею, он чувствовал тогда приятное тепло и готовился к небытию. Воин тряхнул головой, прогоняя воспоминания. – Когда я очнулся, Гэвин накладывал швы на мои раны.

– Он сразу вправил тебе сломанную ногу?

– Не помню. Думаю, спустя несколько часов.

– А рука? Кто-нибудь лечил тебе руку после того, как Гэвин зашил рану?

Малькольм оторвался от чаши с вином и взглянул на любопытного мальчишку:

– Откуда этот внезапный интерес к моим болячкам?

Мальчик пожал плечами:

– Я уже говорил тебе, Макфейн, что немного смыслю в искусстве врачевания. – Роб уселся напротив. – Помнишь, как ловко я заштопал тебе рану на руке в ту ночь, когда ты расправился с грабителями? Конечно, другие твои раны не так свежи, но все равно можно облегчить твои страдания. Главное, чтобы ты сам этого захотел.

– Когда мы вернулись, за меня принялся наш лекарь. Меня сжигала лихорадка, и он выпустил из меня дурную кровь. Потом смазал мои раны какими-то зловонными мазями из трав. Когда я пришел в себя, лекарь велел мне лежать.

– И долго ты лежал?

– Не помню. Пока немного не полегчало.

– Я спрашиваю, сколько прошло времени, прежде чем ты принялся разрабатывать руку и ногу, – уточнил Роб.

– На руке разрублены мышцы. Я пытался ее разработать, но боль была слишком сильной. Лекарь посоветовал мне смириться с тем, что теперь моя правая рука всегда будет тоньше и слабее левой.

– Надо было ее разрабатывать, невзирая на боль! – взволнованно воскликнул Роб. – И начинать надо было как можно раньше. А нога?

– Сам видишь: это нога калеки.

– Когда ты начал ее тренировать? Как только срослась кость?

– Я стал ходить, едва немного утихла боль, и постепенно привык к ней. Но она все равно меня не отпускает. Да и хромота не прошла.

– Я говорю не просто о ходьбе, Макфейн. Разве лекарь не советовал тебе делать упражнения для укрепления мышц?

– Они должны были укрепиться от ходьбы и езды верхом.

– Ходьбы и верховой езды недостаточно, – возразил мальчишка. – Мать учила меня: когда конечность сломана или сильно повреждена, надо делать особые упражнения для мышц: недолго, по многу раз в день. Постепенно, по мере укрепления мускулов, упражнения можно продлевать. Это лучшее лечение.

– Я смирился с тем, что уже не буду прежним, – обреченно проговорил Малькольм. – Сейчас я хочу одного: не чувствовать боли. – Он сделал большой глоток вина.

– Перестань глушить боль вином. Пора испробовать другие способы.

Малькольм уставился на дерзкого недоросля. С какой стати он терпит его непочтительные речи?

Потому, должно быть, что Роб обезоруживающе простодушен. К своему удивлению, Малькольм получал удовольствие от общения с ним.

– Какие, например?

– Хотя бы горячую ванну. Она дает мышцам отдых.

– Ванна не приносит мне облегчения.

– Это потому, что ты привык к ледяной воде ручья или горного озера, – объяснил Роб, направляясь к двери. – А я толкую совсем о другом.

Прежде чем Малькольм успел задать вопрос, мальчишка скрылся за дверью. Не прошло и нескольких минут, как дверь снова распахнулась и появились Грэм и Рамси с тяжелой лоханью. За ними следовали Маккендрики с деревянными тазами, наполненными горячей водой. Девушка по имени Агнес принесла полотенце, поспешно присела в реверансе и с облегчением покинула его покои. Малькольм, не меняя положения, равнодушно взирал на пар, поднимающийся из лохани. Он ничуть не сомневался, что все эти ухищрения не принесут ему пользы.

Потом вернулся Роб.

– Чего ты медлишь? Нельзя ждать, пока вода остынет! – возмутился он упрямству пациента. Подойдя к лохани, мальчишки вылил в нее содержимое какой-то коричневой бутыли. В комнате запахло чем-то сладким и едким. – Этот настой из целебных трав облегчит тебе боль, – объяснил Роб, помешивая рукой воду в лохани. – Лежи в воде, пока она не остынет. Когда вылезешь и вытрешься, я вернусь и…

Его серые глаза чуть не вылезли из орбит. Голый Малькольм проковылял мимо него, не понимая, почему парня так смущает вид его израненного нагого тела. Должно быть, мальчишка никогда еще не видел столь уродливых шрамов, да еще так много.

Отвернувшись, Роб стал подбирать одежду, брошенную Малькольмом на пол. Воин зажмурился и погрузился в воду с головой. К своему удивлению, он ощутил наслаждение от влаги и тепла. Высунув голову из воды, Малькольм увидел, что Роб аккуратно складывает его клетчатую юбку. В маленьких ловких руках мальчишки шотландская юбка мгновенно превратилась в аккуратный четырехугольник. Малькольм подумал, что парню не подобает проявлять такое внимание к одежде, особенно если сам он равнодушен к своему внешнему виду.

– Я пока пойду. Лежи.

Теперь, когда огромное тело Макфейна полностью погрузилось в воду, Ариэлла позволила себе взглянуть на него. Она собиралась растереть ему ногу и спину утоляющей боль мазью, но, увидев его нагим несколькими минутами раньше, испытала неведомый ей прежде трепет. Сейчас девушке хотелось одного – удрать от Макфейна как можно дальше.

– Прежде чем уйти, потри мне спину.

– Я… я пришлю сюда Агнес, – пролепетала она.

– Приближаясь ко мне, она превращается в перепуганного кролика, – сказал Малькольм. – Она мне не нужна. Держи!

Он протянул ей мокрую мочалку, но Ариэлла не шелохнулась.

– Боишься, что на тебя попадет капля воды? – съязвил Малькольм.

Она в смятении шагнула к нему и взяла мочалку.

– Какой ужас! Неужели я сейчас увижу твои руки чистыми?

Услышав эти слова, девушка уронила мочалку в воду.

– При нашей первой встрече ты выглядел не лучше меня, Макфейн, – напомнила ему Ариэлла. – Тебе ли укорять меня в нечистоплотности?

– С тех пор я изменил свои взгляды. Здесь, у вас, я не видел ни взрослого, ни ребенка более чумазого и растрепанного, чем ты.

– Это касается только меня, – Она шлепнула Малькольма горячей мочалкой и начала изо всех сил тереть его спину.

– Господи! – простонал он.

Ариэлла почувствовала, как напрягся Малькольм.

– Извини, – пробормотала она и стала водить мочалкой мягче.

Окунув мочалку в воду, девушка легко провела ею по загорелой спине Малькольма, выжимая на нее горячую воду. Потом снова окунула мочалку и начала делать ею круговые движения. Вода, сильно пахнущая снадобьями, стекала по его шее и плечам в лохань, в которую Малькольм погрузился до пояса. Он подался вперед и с облегчением вздохнул. Движения Ариэллы избавляли его от напряжения.

Теплая вода сделала свое дело: девушка заметила, что боль потихоньку отпускает Макфейна. Она провела ладонью по ребрам, позвоночнику, могучим мускулам. Мышцы на спине были так сведены судорогой, что ей казалось, будто она прикасается к камню, а не к человеческому телу. Зная, что источник боли здесь, Ариэлла бросила мочалку и начала разминать онемевшее тело.

Уроки матери не прошли зря: девушка умела надавливать, не причиняя боли, снимать пальцами мышечное напряжение, добиваться прилива крови к онемевшему телу и приносить долгожданное облегчение. Склонившись над ним и закрыв глаза, она, доверившись осязанию, разминала напряженные мышцы. Стоны Макфейна свидетельствовали о том, что ее усилия хоть и причиняют порой боль, но не напрасны.

Мало-помалу судороги отпустили его. Сначала это было незаметно для обоих: казалось, из непроницаемой каменной стены потянуло сквозняком. Ее нажатие стало сильнее, упорнее. Мышцы должны расслабиться, вернуться к нормальному состоянию после долгого сжатия. Чуть погодя, зная, что за одну ночь не добиться сразу всего, Ариэлла начала массировать испещренную шрамами спину. Мышцы вздувались под ее руками, словно в благодарность за облегчение, которое она им доставляла. Девушка взялась за его плечи и бока, Макфейн по-прежнему тихо стонал, корчась и вместе с тем наслаждаясь теплом ее ладоней.

Малькольм испытывал блаженство, когда Роб массировал его истерзанное тело. Никогда еще он не ощущал таких легких и умелых прикосновений. Ни лекарям, ни женщинам было недоступно искусство этого чумазого сопляка. Казалось, Роб знает все точки, где гнездится самая острая боль, и умело изгоняет ее. Его нажатия давали прекрасный результат и длились столько времени, сколько было необходимо, чтобы мышцы испытали облегчение. Они словно дожидались, чтобы за них взялись именно так.

Малькольм не решался открыть глаза, а лишь вдыхал аромат снадобий и впитывал всем своим существом целебное тепло. Его тело постепенно оттаивало, и не только благодаря осторожным прикосновениям ладоней к больной спине, но и от какого-то нового ощущения. Массаж все больше походил на дразнящее поглаживание, напоминающее ласку.

Он пошевелился, убеждая себя, что все это лишь игра воображения, и попытался вновь обрести спокойствие, которым наслаждался несколькими минутами раньше. Однако перемена была слишком разительной. Поглаживание спины превратилось из целебного в чувственное, будто все это делал не парнишка, а опытная женщина. Роб между тем наклонился так близко, что Малькольм уже ощущал на своей влажной коже его дыхание. Прикосновение маленьких ладоней стало нестерпимо искушающим.

Испугавшись этого пронзительного ощущения, Малькольм дернулся и расплескал воду.

– Довольно! – резко бросил он. – Теперь оставь меня.

Мальчишка смутился:

– Но я еще не закончил. Вот здесь мазь.

– Не нужна мне твоя мазь! – рявкнул Малькольм. – Говорю тебе: убирайся! Немедленно уходи отсюда!

Его лицо потемнело от гнева. Растерянная Ариэлла не понимала, чем вызвана внезапная перемена. Едва она заметила, как расправляются от массажа сведенные судорогой мышцы, и на тебе… Он снова напрягся так, будто его мучила сильная боль.

– Ладно, Макфейн! – обиженно бросила она, выбежала и с силой хлопнула дверью.

Ариэлла понимала, что в их отношениях произошла перемена. Забывшись от тепла и аромата целебных снадобий, она, желая избавить его от страданий, невольно переступила какой-то рубеж. Массаж превратился в запретное исследование мужского тела – испещренного шрамами, но все равно горячего, крепкого, источающего силу.

Как ни страшилась девушка признаться себе в этом, прикосновения к его телу не оставили равнодушной и ее.