Полуночные области Бритунии,

неподалеку от рубежей Пограничья.

453 год от воцарения короля Конана Канах.

Райдорское герцогство многие называют угрюмой страной. Если ехать на Полночь от наполовину покинутой жителями Пайрогии, угасающей столицы раздираемого войной Бритунийского королевства, в сторону зубцов Кезанкийских гор, где они встречаются с хребтом Граскааля, то путник рискует на всем протяжении пути созерцать бескрайние поля торфяных болот, поросших мелким блеклым сосняком, проезжать под зелеными сводами хвойных лесов, мимо сопок и отдельных скал, пересекать множество мелких речек, огибать озера…

Так путешественник очутится в одном из владений его светлости герцога Райдора, небольшом и крайне отдаленном танстве Кернодо.

По дороге встретятся редкие деревушки или обособленные хутора, населенные неприветливыми и суровыми людьми.

В двух единственных городках танства невозможно будет найти приличный постоялый двор или хороший трактир — отдаленное ленное владение герцога Юстиция Райдора редко посещалось чужеземцами, а потому местные жители не находили смысла в содержании достойных богатых путешественников странноприимных домов или роскошных таверн. Кабаки, разумеется, имелись, однако предназначались они для своих, райдорцев, а точнее — кернодцев, привыкших к тяжелым дубовым столам, аляповатым глиняным кружкам и низким прокопченным потолкам. Обитателей танства Кернодо за глаза и в глаза именовали не иначе как медведями и лесовиками, не знающими ничего, кроме охоты, ремесла углежогов и дровосеков, а также тяжкого, но прибыльного труда в серебряных рудниках, расположившихся на отлогих склонах закатной части Кезанкийского хребта.

Благородные загорные соседи-аквилонцы, свои же бритунийские или немедийские дворяне а то и владетельные господа из Вольных Баронств, что на Закате Пограничья, которых волею случая заносило в Кернодо, сначала ужасались, потом начинали плеваться (область, где невозможно достать даже вина, ибо кернодцы не выращивали виноград, пробавляясь ячменным и солодовым пивом!), а затем внезапно очаровывались простотой здешних нравов, величественной природой, тишиной и тысячелетней безмятежностью. Кернодо не меняло свой облик долгие столетия — лишь подновлялись замки, строились новые дома, точь-в-точь похожие на прочих своих собратьев: деревянные избы из толстых бревен под соломенными или дощатыми крышами, наречие обитателей танства сохранилось едва ли не со времен Эпимитриуса, а кернодские комары почитались самыми крупными и злыми.

* * *

По традиции, негласно установленной в семействе Райдорских герцогов, править танством Кернодо доставалось либо провинившемуся, либо самому младшему. В Кернодо ссылали буянов, не уважающих законы и традиции, бунтовщиков, заговорщиков или пьяниц, а рядом с замком тана, именовавшемся Кайна-Гора (в переводе с местного наречия, несколько отличавшегося от привычного всем бритунийского языка, это означало вполне банальное «Пьяный холм»), за много столетий его существования образовался восхитительный ^некрополь-кладбище.

На могильных плитах красовались громкие имена представителей правящей династии, а поскольку один из древних герцогов, еще во времена короля Конана Аквилонского начавший ссылать в Кернодо неугодных родственников, обладал своеобразным чувством юмора, на всех могилах выбивали причину смерти захороненного.

Надписи разнообразием не блистали. «Скончался, перепив можжевеловки», «Упал в пьяном безобразии с лошади», «Умер от излишеств» (радея о нравственности, управители Каина-Горы не уточнили, от каких именно излишеств), «Задавлен медведем на охоте» — такая смерть почиталась за героическую. Самой веселой эпитафией полагалась надпись, выведенная на могиле скончавшегося сто сорок лет назад тана Витгольва Райдора: «Помер, обожравшись жареных перепелов». Коротко и ясно. А главное — всегда можно составить представление о нравах в здешней провинции.

Разумеется, в Кернодо имелись и свои достопримечательности. Кайна-Гора славилась забавным гербом — двумя стоящими на задних лапах волками, поддерживающими пивной жбан. Еще в замке хранился скелет двуглавого теленка, а трон тана, в подражание Золотому трону ныне сгинувших в пучине Великого Нашествия туранских императоров, целиком отлили из серебра.

Если проехать от Каина-Горы на Восход, к рудникам, можно было обнаружить несколько каторжных тюрем, куда ссылали преступников не только из герцогства Райдор, но и из Вольных Баронств и Пограничья, отделявших маленькую полунезависимую державу Райдоров от охваченной военным беспокойством Гипербореи, а заодно из полуденных областей Бритунии, пока не захваченных гирканцами.

Замечательное развлечение для благородных: еще до начала эпохи непрерывных войн с варварами, дворянам время от времени приходилось подавлять бунты каторжников, изредка заключенные сбегали и на них устраивали веселую облаву, а самое главное — каторжные копи приносили Кернодо постоянный и вполне солидный доход в виде серебряных слитков, каковые, впрочем, тут же изымались герцогом на благо всего Райдора.

О комарах здесь уже упомянуто, однако Кернодо славилось и иными кровососами. По большей части легенды о самых разнообразных вампирах, водящихся в предгорьях, оставались только легендами, хотя народная мудрость правильно говорит: «Нет дыма без огня». Утверждали, будто в самой что ни на есть глухомани, в горах, при стыке границ Пограничья и герцогства стоит замок Рудна (каковое название к железным рудам не имеет никакого отношения, но более к крови), в котором обитает целое семейство кат-таканов, то есть (как написано в ученых книгах), «представителей давно вымершей человекоподобной расы, способных к телесным превращениям и питающихся горячей кровью».

В области Рудна — самом труднодоступном и отдаленном владении тана Кернодо — располагалось несколько деревень, чьи жители не подчинялись никому, кроме старост, не платили налогов тану, а всем любопытствующим отвечали, что замок-то существует, да вот уже лет четыреста пустует. Одни летучие мыши да пауки. Как пройти к твердыне? Кто бы знал, господин хороший. Нам до того замка дела никакого нету.

И все равно по герцогству бродили упорные слухи, будто на полуночи Кернодо обустроили свое гнездо упыри и кровопийцы, пускай никаких доказательств к тому не находилось.

Отдаленное танство вообще славилось изобилием нечистой силы — тут тебе и вампиры из Рудны, и знаменитое проклятие эрла Ронина, трехглавое собакоподобное чудовище с Ронинских трясин, и заброшенные города альбов в тайных горных долинах…

Кернодцы гордились и откровенно хвастались перед другими подданными династии герцогов Райдоров необычностью и таинственностью своих земель, утверждая, будто захолустное танство есть наиглавнейшее хранилище древних чудес и секретов. Даже знаменитый Боссонский Ямурлак бледнеет перед таинствами этой забытой цивилизацией земли.

Может быть, так оно и было. Кернодо никогда не знало вражеских нашествий, добраться до Каина-Горы получалось далеко не у всех праздных путешественников, которых заставляли не спать ночами и звали в дорогу малоинтересный в эпоху Нашествия варваров волшебные чудеса, старинное благочиние не исчезло здесь с течением лет, а каждый обитатель маленького государства в государстве, от последнего кмета до благородного эрла, помнил: чем реже в Кернодо будут появляться чужаки, тем лучше для самого Кернодо.

К чему иноземцам разрушать устоявшиеся традиции и пытаться исследовать дух старинной сказки, витавший в заброшенной провинции бесчисленные годы?

Так и жили, пока…

* * *

…Пока Райдорское герцогство не прекратило свое существование менее чем за седмицу. В течение шести дней огромное войско гирканского полководца Хасгата по прозвищу Ветер Степи, объединившись с пришедшими с полуночи нордлингами, взяло все главные города, столицу, гирканцы сожгли замок герцогов (во время стремительного штурма коего погиб сам герцог Юс-тиний и шестеро его старших сыновей), и пронеслось далее на Полдень, к Пайрогии и рубежам Немедии да Коринфии.

Хасгат, до определенного времени остававшийся в пределах разоренной степняками Бри-тунии, получил приказ кагана всех гирканцев в пятый день первой осенней луны 453 года от начала правления небезызвестного короля Конана Канах из Аквилонии (даже степняки теперь пользовались принятым на Закате календарем). Каган Бурэнгийн строжайше наказывал своему наместнику немедленно подготовить конные тысячи к стремительному броску на Немедийское королевство, минуя Райдор, Пограничье, Полуночную Бритунию и Вольные Баронства — удар приходился по плодородным землям Трона Дракона с полуночного восхода на полуденный закат, туда, где уже хозяйничали пикты и нордхеймцы, рассекшие некогда великую Аквилонию на несколько самоуправляемых и слабо сопротивлявшихся Великому Нашествию герцогств.

Бурэнгийн предполагал отсечь главные города Бритунии от житниц, воинство Хасгата обязано было разделить королевство надвое, пройти через Пайрогию и остановиться Карпашского хребта. Сам каган гирканийцев, проведя подчиненные лично ему конные тысячи через Туран-скую пустыню к Золотому побережью Шема, рассчитывал разграбить портовые города, затем резко повернуть на полночь, через Кофийские горы и соединиться с Хасгатом уже в самой Немедии, неподалеку от главного города — Бельверуса

К дню наступления зимы Бурэнгийн наделся сокрушить Немедию, дать армии перезимовать на вновь захваченных землях, а затем идти дальше на Полуденный Закат, к владениям Пуанте-на (между прочим, доселе храбро отбивавших все нападения пиктов), Аргосу и богатым городам Зингары.

Гирканцы не нашли в Бритунии ни богатой добычи, ни привычных для них степей. Что же до танства Кернодо — там узнали о грянувшей войне в самый последний момент. Отправившиеся на покорение Каина-Горы две тысячи гирканцев и присоединившихся к ним нордхеймцев попросту исчезли, но зато население отдаленного танства увеличилось почти вдвое за счет беженцев из коренного Райдора и областей вокруг Пайрогии.

А война, получившая через много столетий название «Гибель Хайбории», тем временем продолжалась.

* * *

— Господин каштелян, господин каштелян!

— Занят! — рявкнул невысокий плотный человек с остриженными «под горшок» седыми волосами. Широкоплечий толстяк восседал за безбрежным столом, покрытым измызганной белой льняной скатертью, и грустно рассматривал целую гору пергаментов, наваленных на столешницу. Его короткие, покрытые рыжеватыми волосками пальцы сжимали серебряный кубок, доверху наполненный пенистым элем, а в правой руке вместо пера или стилоса виднелась начисто обглоданная куриная косточка. — Войто, ты дашь мне пожрать или нет? Сказал же — если не степняки, меня не дергать!

Войто, совсем молодой безусый стражник Каина-Горы, которому насчитывалось от роду едва лет шестнадцать, замер у дверей, изобразив на веснушчатой физиономии глубокое раздумье. Месьор каштелян был человеком суровым (хотя и отходчивым) и запросто мог приказать высечь надоедалу.

С другой стороны, дело-то самое неотложное! Надо попробовать еще разок.

— Господин каштелян, там приехали… Ругаются. Пустить требуют под ваши ясные очи. А, господин каштелян?

— Яйца отрежу и в окно выкину! — негодующе взревел толстяк. В бедолагу Войто полетела кость от куриного бедрышка, но тот резво увернулся. К вспыльчивому нраву вельможного Ста-шува Альдойского из Альдоя, управителя танст-ва Кернодо, привыкли давным-давно. Полуночная провинция герцогства управлялась его рукой уже без малого четыре десятилетия, почтенный Сташув перевидал на должности каштеляна не менее пяти ссыльных и трех наследных танов, а ныне принял на себя тяжкое бремя всеобщей власти, что танской, что законодательной. И вот такому занятому человеку не дают перекусить!

— Месьор Сташув, госпожа тоже пообещала яйца отрезать… Вы уж решите между собой, кому первенство отдать, — пролепетал Войто. — Только думайте побыстрее, а то господа нетерпеливые.

— Что за господа? — разъяренно процедил каштелян. Если опять беглецы с Полудня, особенно благородные, селить их негде. Пускай едут в деревни, там устраиваются. Кайна-Гора — не постоялый двор, а танов замок! — Войто, дурень! Язык проглотил? Отвечай!

— Так вроде бы, вельможный каштелян, госпожа приехала… Госпожа Соня. Та самая, которой светлейший герцог наше танство подарил за какие-то заслуги. Госпожа Соня, собственною персоною, с двумя оруженосцами, первый из которых представляется Данквартом из Бергиса, а второй вообще молчит. И ноги у него голые.

— Киммериец, что ли? — ахнул Сташув, вспомнив про неприличествующие мужчине одеяния киммерийцев — клетчатые фейлбрекены и тут же выругался. Откуда нынче киммерийцы возьмутся? С неба?

— Эх, если бы киммериец, господин… С Побережья откуда-то.

— Шемит?

— Не! Вроде этот… зингуриец!.

Тут ясновельможный Сташув понял, что трапезы ему не видать и лучше пойти вниз да разобраться самому. Потому как если на самом деле припожаловала благородная госпожа Соня (что вообще-то невозможно, а дурной Войто перепутал все, что мог и не мог перепутать), та самая Соня по прозвищу «Рыжая», коей герцог Юсти-ний за воинскую доблесть несколько лет назад подарил целое танство, значит, в округе начинаются чудеса.

Почтенному господину Сташуву в следующем году исполнялось шестьдесят лет — возраст изрядный.

Росточком сынок давно почившей господи баронессы Хальфриды Альдойской отнюдь не вышел, едва три локтя с ладонью набиралось; однако по молодости лет еще не располневший, розовощекий Сташув был причиной слез многих кернодских девиц. Собой хорош, силен как бык, доблестный воитель, — впервые взявший меч в четырнадцать лет, когда герцог воевал за порубежные земли с королем из Вольфгарда, что в Пограничье. Ныне же, по прошествии десятилетий, бычок поседел, отрастил изряднейшее брюхо, но по-прежнему мог без усилий поднять передок груженой телеги своими руками и единственным ударом кулачищи сбить с ног крупного мерина. Он привык всегда таскать на себе кольчугу, носить вместо меча тяжеленную булаву, быть куртуазным с дамами и крутым с подчиненными, но в то же время за грозным Сташувом отнюдь не велось славы самодура, а то и хуже — злодея да тирана. Просто он был радетельным хозяином вверенного герцогом танства.

— Проводи меня, Войто, — могучий каштелян Каина-Горы утвердил на поясе неподъемную, окованную железом дубину, которую только он мог именовать булавой, громко дохлебал пиво из кубка и, чуть переваливаясь, пошел к лестнице замковой башни, предвкушая, как всласть наорет на незваных гостей и выставит вон. — Так они представились, будто райдорцы, наши?

— Два райдорца, — послушно ответил юный стражник. — Третий голоногий. Я ж объяснял! Из побережных.

— Ой, дубина… — вздохнул господин управитель. — Тебя мамка, небось, часто из колыбели роняла?

— Во-во, это мне все твердят — и десятник, и командир стражи. Обидные ваши слова, благородный каштелян. Если б я знал, что война будет, так хоть немного грамоте научился бы. А так — забрали из деревни… Я ж бортник да пастух, и охотник еще.

— Потому что охотник — и забрали, — буркнул Сташув. — Из лука бить умеешь? Умеешь! Теперь такие люди нужны. Приучайся жить при господском доме.

— Так я бы с радостью, вельможный сударь, да от вас только и слышишь — яйца отрежем, руки отрубим. Лесовик, деревенщина глупый…

— Не занудь, — поморщился каштелян. — Показывай, где твои гости.

— За воротами, — горько вздохнул Войто. — Господин десятник меня до вас послал. Доложить. А сам их не пускает.

Замок Кайна-Гора оседлал высокий скальный выход, поднятый к небу среди покрытых столетними елями холмов, будто палец великана. Наверх вела достаточно широкая и удобная дорога, но если бы по ней собрался взойти враг — тут ему и конец! Путь от подножия к воротам древнего кубообразного сооружения с башнями по углам отлично простреливался из бойниц, проезд всегда можно завалить камнями или залить горячей смолой. Сейчас, пока в Кернодские дебри враг не совался, стража допускала к воротам Каина-Горы любого, и в то же время в каждый момент была готова превратить крепость в орех, недоступный ничьим зубам.

Сташув вместе с неуклюже держащим тяжелое копье Войто вышел в нижний двор, небрежно-величественно, как получается только у стариков, видевших не одну войну, кивнул начальствующему нынешним вечером десятнику, и направился прямиком к воротам. Створки, конечно, закрыты. Только решеточка размером в ладонь на калитке откинута.

— Кого принесло на ночь глядя?! — взревел каштелян, заранее полагая, что его басовитый голос всяко напугает торчащих по ту сторону дармоедов. И ведь не стесняются, заразы! Вместо того, чтобы оборонять герцогство от навалившегося недруга, сбегают в глухомань, надеясь здесь отсидеться'! Да не выйдет у них ничего! Недаром месьор Сташув сообразил самостоятельно подпить ополчение из деревень, командирами приставить благородных бритунских кнехтов и оборонять Кернодо до последнего человека. Всякому работа найдется, что сыну кмета, ладно обращающемуся с луком или самострелом, что испугавшемуся неисчислимых степных орд беглому дворянину.

— Сташув из Альдоя? — послышался высокий голос из-за решетки. — Как же, узнаю! Вас не узнать невозможно! На любого рычите, будто раненый медведь на охотника!

— Да ты кто таков, чтоб так со мной говорить? — от натужного крика господина каште-ляна лошади, стоящие во дворе замка, нервно повели ушами и затоптались. Сташув метнул глазами молнии на десятника и неотлучного Войто, напыжился, покраснел по самые кончики ушей и гаркнул: — А ну, открывай! Посмотрим на смельчака! Пусть в глаза мне скажет, а не сидит за крепкой доской!

— Давно бы так, — Сташув едва различил тихий хриплый голос. — Соня, у вас в Кернодо подданные считают нужным выражать почтение законному господину криком?

Подчиняясь неистовству каштеляна, наверху заскрипели деревянные зубчатые колеса, окованные металлом створки ворот поползли в стороны, а сам Сташув, торжественно возложив ладонь на свою любимую булаву и горделиво задрав голову, шагнул к трем всадникам, нарисовавшимся на фоне вечернего неба. Никто из них не подал коня вперед и хвала за то богам — тотчас нашпиговали бы стрелами.

— Узнаешь? — подал голос один из незнакомцев, оглядывая каштеляна с высоты седла. — Вельможный господин Сташув из рода баронов Альдойских? Помнишь ли, как в первый мой приезд пугал меня самолично, напялив медвежью шкуру? А кто меня отвел на буевище вурдалаков ловить? Помнится, всю ночь просидели, ни единой потусторонней чуды не встретив?

— Митра Светоносный!.. — каштелян схватился за сердце, путь и был человеком до удивления здоровым, не знавшим никаких хворей. — Чудная госпожа! Ты, что ли?

— Нет, призрак, — ответил (вернее, ответила) собеседница и спустилась с седла, одновременно сбрасывая с головы серый капюшон, открывший волнистые ярко-рыжие волосы. И рожа мальчишеская. — Я это. Я и никто другой. Нас впустят или как?

Господин Сташув, привыкший за долгие годы службы на месте каштеляна не доверять никому, кроме самого себя, всмотрелся в полумрак, разгоняемый огнями факелов, от переизбытка чувств рыгнул, но все-таки заставил себя оглядеть спутников истинной владетельницы танства Кернодо.

Первый ничего особого из себя не представляет. Харя кругом благородная, нос с едва заметной горбинкой, волосы длинные и соломенные. Одет — проще не придумаешь: темный колет, штаны, сапоги, плащ. Дорожное облачение любого путешественника.

Второй куда более чудаковатый. Осень, холодно, а он напялил что-то наподобие безобразно короткого женского платья с широким поясом. Туникой такая одежда называется, носят ее далеко на Полудне. Высокий, сразу видно, невероятно сильный. Небольшой меч на боку. Ага, чужеземец. И штанов не носит — ноги облачены лишь в сандалии, укрепляемые на лодыжках ременной перевязью. Смотрит, однако, благожелательно, но не без настороженности.

Потом разберемся, кто здесь кто.

— Госпожа, — выдавил Сташув. — Вот не ждали… Так что вы стоите, будто чужие? Войто, бездельник! Беги к стряпухам, пускай курей жарят! Радость какая — госпожа приехала!

* * *

Внезапные гости въехали во двор Каина-Горы как раз в момент, когда блеклое солнце исчезло за лесистыми холмами, а ближе к полуночи весь танов замок был перевернут с ног на голову.

Вельможная госпожа Соня (имевшая, впрочем, на Кернодо довольно призрачные, по мнению большинства дворян, права) вместе с друзьями желала лишь одного — поесть горячего, поспать под крышей, а не в сыром лесу, и отложить все заботы по ознакомлению с беспокойным кернодским хозяйством до утра. Еще очень хотелось как следует отмыться, о чем и было заявлено месьору Сташуву. Пока гости утоляли голод холодными лепешками с ягодами и грибами, оставшимися от вечерней трапезы, да поглощали темный, недавно сваренный эль, для них нагрели несколько чанов воды. Кайна-Гора не могла похвастаться наличием аквилонских терм или изысканных туранских бань, оттого бочки для купания, наполненные горячей водой, поставили прямиком в кухне замка, отгородив деревянной ширмой.

— Сначала ясная владычица освежится, — хлопотал каштелян, когда Соня и ее дружки заявились вниз. — Вы, благородные господа, попозже.

— Оставь, — равнодушно махнула рукой Соня. — Мы все привыкли делать вместе. Дан-кварт, Рей! Чего застыли, как столбы? Марш купаться! Совсем от человеческой жизни отвыкли?

— Философический вопрос, — ответил прибывший вместе с Соней райдорский дворянин, устало расстегивая потрепанную кожаную куртку, — что же такое «приличная, человеческая жизнь»? Это когда с неба не капает? Или когда тебе на ужин могут предложить сразу полсотни блюд? Или когда одно, но хорошо приготовленное?

— Достойный Сташув, — обернулась к каштеляну Соня, — прикажи, чтобы принесли чистую одежду для всех троих.

— Так… — раскрыл рот толстяк, — достославная госпожа! Вы ведь наверняка из припасенных прежними тановыми женами платьев выросли, да и обтрепались они со временем…

— Для меня — приличную мужскую одежду, — отрубила Соня. — Иди, Сташув, займись делом.

Каштелян, проклиная собственную непредусмотрительность и неизящно сквернословя под нос, отправился прочь. Пока господа изволят принимать омовение, придется расстараться и показать владетельной хозяйке Кернодо, что стольный замок ее танства управляется радетельным, знающим свое дело мужем.

— Войто! — огласил Сташув двор низким бычьим голосом. — Ты где, балда? Ага, опять к девкам в портомойню удрал? Войто! Высеку!

— Что угодно вельможному каштеляну? — Войто, оказывается, никуда и не уходил, постоянно шествуя за плечом управителя. — Изволите чего-нибудь приказать?

— Беги в сторожевую башню к десятникам! — чуть задыхаясь, ответил каштелян. — Делай, что хочешь, грози от моего имени разжалованием и ссылкой в Рудну, но от пива их оторви! Пускай поднимут стражу да построят на дворе! Брось ты копье свое глупое!

— Не могу, — сразу ответил парнишка. — Вашим же указом положено каждому, кто в страже, носить копье. А ежели кто без пики, сами, вельможный господин, грозились палок всыпать, да на то копье насадить.

— Дай сюда! — рявкнул каштелян, отбирая древко с ржавым наконечником. — Сегодня ты не в страже. Будешь моим личным порученцем.

— Так вы бы, господин, к примеру, не меня, а Рюдегера взяли… Он год у митрианских жрецов учился, буквы разумеет. А я-то, как сами стократ указывали, дурень дурнем.

— Рюдегер твой хоть и учился, да от пива не просыхает! Гнать бы его, засранца, в шею… Что сказал — беги в башню! Уши надеру!

Кайна-Гора могла похвастаться аж целыми двумя внутренними дворами. Первый побольше, сразу возле ворот, украшался деревянными конюшнями, колодцем, кузней и кучей мелких покосившихся пристроек, выполнявших роль то складов, то хлевов, то жилых помещений для охранявшей замок тановой дружины. Второй, не такой просторный, зато чистенький, находился у дальней стены квадратного укрепления, за главной башней-донжоном. Там и было указано собрать всех, кто свободен от службы на стенах.

Попутно разбушевавшийся Сташув своими руками выгреб из кладовых лучшие запасы, попенял стряпухам, что никудышно работают (хотя кухня пылала от жара, будто самая сердцевина вулкана), отдал распоряжение конюхам почистить, накормить и устроить в лучших сенях господских лошадей, среди которых выделялся огромных размеров жеребец светлой масти, несший на себе невиданное седло и обладавший омерзительным характером. Знатоки сразу рассудили, что такая порода лошадей происходит откуда-то с Побережья, вроде бы аж из самой Зингары, где лето круглый год — страны-сказки, о которой в райдорской глухомани ходили лишь неясные, но красивые легенды. И реки у зингар-цев будто текут молоком и медом, и каждый человек живет счастливо да богато, а правит удивительным государством Морской Король, родом происходящий прямиком от древних богов и вроде бы самого Митры Солнечного, принявшего человечий облик.

Впрочем, так говорили обо всех королях из древних династий, уцелевших во время Великого Нашествия. Будь то аквилонские Канахи, неме-дийские Эльсдорфы или зингарские Бальтанасы.

— Где ж я им возьму три спальни сразу-то? — причитал Сташув, подобно громоносному шарику на ножках носившийся по Каина-Горе и улаживающий десятки мелких дел, связанных с приездом госпожи. — Простыней-то льняных чистых нету! Эх, знал бы, где упасть — соломки бы постелил… Придется хозяйке на шкурах спать, да оно и мягче. Мужиков уложим при казарме стражи, потерпят. Где бы полыни добыть супротив клопов? Да разве ее среди ночи добудешь, проклятую? Войто! Беги за полынью!

— Куда? Где я вам ее найду, вельможный каштелян?

— Где хочешь, там и ищи! Чтоб была тотчас! Батюшки! Я ж про одежду для господ забыл распорядиться! Войто, брось полынь, беги в кладовую! Самое лучшее заберешь!

— Во, сударь, вспомнил! В кладовой, где одежды сложены, и полынь отыскать можно! Она там моль отгонять развешана!

— Так почему стоишь, балбес? Одна нога здесь, другая 'там!

В главной зале, где тускло поблескивал в свете факелов трон из серебра — потемневшее от времени и слегка небрежно отлитое местными умельцами жесткое кресло — вовсю накрывали длинный стол, выметали подгнившую солому, стлали вместо нее свежую, и выгоняли незнамо как забредших в увешанное старинными знаменами помещение гусей да кур.

У белошвеек даже нашлась чистая, ни разу не пользованная скатерть, на которую, впрочем, немедленно опрокинули блюдо с зажаренными утками, плававшими в густом соусе из чеснока и белых грибов. С кухни тащили все, что успели приготовить: помянутых уже уток, непременные грибы во всех разновидностях — соленые, вываренные, моченые, жареные; курицы, окорок, свежие ягоды, на которые были щедры кернодские болота, сушеную рыбу, пышные блинчики, залитые медом и вареньем… Особое райдорское кушанье — измельченное мясо, завернутое в кусочки раскатанного теста и сваренное в бульоне — поставили на трапезный стол в необъятном глиняном горшке, туда же присовокуплялись пахучие травки, от укропа с петрушкой до малознакомых цивилизованным людям лесных корешков. Репка и морковь в горшочках, рябина черная и красная, колбаски из поросятины и оленины, бычий язык…

Сташув сознавал, что несколько перестарался и всем этим добром можно запросто накормить человек двадцать самых голодных взрослых мужиков, только вернувшихся с битвы от зари до заката, однако никто не посмеет упрекнуть управителя танетва в том, что кернодцы негостеприимны и не смогут достойно встретить правопреемницу владетельного герцога Юстиция, да упокоится он за гранью мира, на Серых Равнинах…

«Погоди-ка, старый боров, — ахнул вдруг про себя достойный каштелян. — Что же такое у нас получается? Сели все семейство господина нашего герцога перебили дикари, когда штурмовали Пайрогию… А младшего сына Юстиния, благородного Хенрика, загубили пиктские варвары во время битвы при Гарантии, значит… Значит наша ясноокая господа — единственная наследница! Не по крови, а по писаному бритунийскому закону — герцог лично ей жалованную грамоту на поместье выписал! Древние законы Райдора и Бритунии признают право женщины наследовать престол герцогов, если в живых не осталось родственников-мужчин и тем продолжать династию. А если и родичей-женщин не осталось — наследует тот, у кого жалованная грамота! Выходит, Соня — светлейшая герцогиня всего Райдора?

Девица низкого рода! Низкого? Да и плевать, зато настоящая, доподлинная и законная хозяйка появилась! Беда на мою седую голову!»

— Войто! Войто-о!

— Полынь принес, одежду в купальни переправил, — отрапортовал появившийся ниоткуда веснущатый страж. — Еще какие поручения, вельможный каштелян?

— Сгинь с глаз моих, лоботряс! Хотя нет, постой. Нет, катись отсюда и чтоб я тебя не видел! Марш в казармы, переоденься в чистое, а то смердит потом, будто от объезжаемого жеребца. Чего господа?

— Покупались, одеваются. Может, еще чего нужно сделать?

— Веди их мигом в малый двор. Я сам сейчас спущусь. Иштар Добросердечная, ужин остынет! Разве можно кушать холодное?

— Можно, — уверенно ответил Войто. — Смотрите, сколько наготовлено. Да пусти меня за такой стол, я бы из-за него седмицу не вылезал! А сами, господин каштелян, стражу капустой кормите, да жирной свининой.

— Не твоего ума дело! Позор для дружинника брюхо отращивать! Чего стоишь? Бегом!

Сташув, которого так и распирало от жажды деятельности (пусть управитель и был более «жаворонком», нежели «совой», предпочитая ложиться рано, а вставать с самым рассветом), шустро пронесся к озаренному факельным светом малому двору Каина-Горы, обозрел бравое воинство (десятникам удалось собрать едва полсотни человек, а самих десятников слегка покачивало от пивных паров), после чего принял надлежащую позу и проорал:

— Ригг! Торольв! Хансе! Вы, вы, дармоеды! А ну, ко мне со всех ног!

— Чего изволите, вельможный? — вопросил самый смелый и молодой из десятников. Кольчуга у него была слегка драная под мышками и на заду, а крепким элем от доблестного воителя смердело за тридцать локтей.

— Ты, Хансе, заткнул бы пасть и слушал, что каштелян говорит! — надсаживал голос Сташув.

— Отчего оружие не чищено?

— Так никто не приказывал, господин… Сами же говорили — если придет супостат, будем не мечом работать, а луком да арбалетом. И никакая степная зараза к Каина-Горе за перестрел не подойдет.

— Строй подровнять! Знамя-то, знамя где? Куда, собаки, знамя подевали?

— Так оно… — проворчал вислоусый Торольв,

— в главной зале висит, вместе с остальными вымпелами. Сугубо для красоты и услаждения взоров.

— Ой, лопухи! И как вас тан только на службе держит! — простенал Сташув, забывая, что настоящего тана здесь последний раз видели лет семь назад, а заезжавшую еще до начала Великого Завоевания на несколько седмиц госпожу Соню как правительницу никто не воспринимал всерьез — подарил герцог боевой подруге во владение Кернодо, и пусть его. Герцогская семья может распоряжаться земельными владениями как угодно — хоть последнему нищему подари.

А тут — молодая и решительная златоволосая особа с видами на благородство!

Соня тогда лишь поохотилась, погуляла по окрестностям, забрала с собой плавленые слитки серебра, с помощью которых собиралась набрать боевой отряд для каких-то своих таинственных целей, и более Соню в Кернодском танстве никто не видел. Где пропадала — то тайна великая есть.

— Так тащить знамя? — вопросил Торольв. — А то всамделе нехорошо получается. Танова дружина, да без вымпела.

— Войто! — воззвал Сташув. — Войто! Возьмешь на нижнем дворе лестницу, снимешь кернодский флаг с потолка! Не тот, что синий с полосками, а зеленый! Это где два волка к бочке приникли! Понял?

Явилось знамя, несколько пропыленное, но торжественное, Войто блистал чистой сероватой рубахой, на воротнике которой не было черной полосы, а лишь светло-коричневая, Сташув заменил непотребную для благородных булаву на фамильный меч, а пятьдесят скучающих дружинников Каина-Горы сумели построиться почти что в прямую линию.

Господа не приходили.

— Что ж делается? — расстраивался каштелян. — Войто!

— Чего изволите?

— Ты где оставил госпожу с друзьями?

— Сказали милостиво, будто зайдут в главную залу и тотчас явятся.

— Сам пойду приглашу… Войто, ты куда собрался?

— С вами, господин. Сами сказали, будто порученцем я у вас теперь. Вдруг чего поручить нужно будет?

— Дурак. Ладно, пошли.

Вельможный господин Сташув из Альдоя сокрушительным вихрем ворвался в трапезную, одновременно выполнявшую роль и тронной, после чего неприлично раскрыл рот и отшатнулся к дверям.

Богатый стол был едва тронут. Похоже, госпожа и двое ее сопровождающих лишь чуточку откушали пирога да, судя по нечистым ложкам, едва похлебали лукового супу с кабаньим мясом. Еще виден пустой жбан из-под пива.

Благородная владычица Кернодо и, если судить по писаному бритунийскому закону, герцогиня Райдора, устроилась между двумя мужчинами прямиком на полу, возле очага, в обнимку с обоими. Постелили на солому плащ, укрылись другим, и запросто заснули, не соизволив проследовать в комнаты, где имелись постели, пушистые медвежьи и волчьи шкуры, тазики с ледяной водой для освежения лица и пучки сушеной полыни, притащенные исполнительным Войто.

— Видать, господа устали, — подал голос мальчишка. — Не тревожить бы их, а, господин каштелян?

— Помолчи, — ошарашено проговорил достойный Сташув. — Надо же, и не потрапезнйча-ли всласть! И дружину не посмотрели! Кушанья же остыли, завтра с утра разогревать — невкусно будет. Войто?

— Поручения прикажете выполнять?

— Умолкни, болван. Значит… — судя по хмурому лицу Сташува, управитель принимал тяжелое, но необходимое решение. — Зовешь сюда десятников с подмогой. Пускай стол почистят. То есть всю готовую трапезу заберут в казармы. Дружине тоже побаловаться нужно. И чтоб тихо у меня! Госпожу не разбудить! Понял?

— Угу, — кивнул Войто. — А мне можно чего забрать? Уж больно крольчатина соблазнительная…

— Забирай, — огорченно вздохнул каштелян. — Все равно пропадать.

— Ладно. А девкам в портомойню можно отнести?

— Да делайте, что хотите! — со слезами в голосе воскликнул несчастный Сташув, сплюнул в солому, развернулся на каблуке и отправился наверх, в комнату, которую он по-ученому именовал «кабинетом». От душевного расстройства кагателяну остро захотелось хлебнуть эля и завалиться спать.

Если бы Соня, Данкварт и неизвестный никому в Кернодо чужеземец, в действительности происходящий родом с Зингарского Побережья, проснулись, то их глазам предстало бы весьма странное зрелище.

Трое десятников тановой стражи, взявшие в помощники особо доверенных дружинников, собирали с богатого господского стола нанесенную снедь, переправляли ее в мешки или в закопченные котелки, а один из стражей, балансируя на неустойчивой деревянной лестнице, вешал на вбитый в каменную стену штырь зеленое знамя с двумя серебристыми волками и черной бочкой.

Нахальный Войто, окончательно потерявший всякую нравственную ориентацию, с деревенской запасливостью уволок целое блюдо с поджаристыми курями, сунул в неизвестно откуда взявшийся мешок побольше пирогов, прихватил под мышку жбанчик и исчез в полутьме.

Рассвет он встретил на сеновале — сытым и довольным жизнью.

Серебряное блюдо (проснувшийся Войто, едва его увидев, подумал, что драгоценность нужно тотчас вернуть в трапезную, иначе месьор Сташув точно прикажет высечь) было завалено плохо обглоданными косточками, а справа и слева от доблестного стража Каина-Горы почивали две ублаготворенные и улыбающиеся во сне девы с пышными косами.

Обслуга замка давно привыкла не отказывать господам дружинникам, но одно дело — хмурый десятник с колючей бородой, и совсем другое — ретивый молодой лучник с едва проклевывающими усами, который, вдобавок, может хорошенько угостить своих подруг.

Войто был почти счастлив.

* * *

— Великие боги, где мы?

Данкварт проснулся первым, потер виски, ибо голова разламывалась, приподнялся на локте и осмотрел помещение. Он сам, Соня и Реп возлежали на толстом слое сухой травы, устлавшей громадную залу. Из-за того, что ночью ерзали, широкий плат под гостями свалялся в кучу войлока, отброшенную потом в сторону. Рей, как обычно, дрых на спине, откинув правую руку и положив под голову кулак левой. Соня свернулась калачиком, забран себе все «одеяло», роль которого играл еще один серый и непритязательный войлочный плащ.

Сквозь узкие окна, более напоминавшие бойницы, лился мягкий золотистый свет осеннего солнца. Данкварт поймал лучик, сосредоточился и замер. Сейчас, приобретя какой-никакой опыт в настоящем волшебстве, он умел отделять душу от тела, воспарять над смертной оболочкой и с безмерной высоты оглядывать все окружающее.

…Мысль Данкварта словно бы находилась на расстоянии лиги или двух над землей. Обзор великолепный. Далеко внизу — коричнево-бурая коробка замка, громоздящегося на скале, чуток к восходу начинаются змеистые горные отроги, меж которыми светятся осенней листвой и густой зеленью сосен глубокие долины, пятнышками разбросаны желтоватые крыши домов редких деревень. На Закате, где холмы становятся более пологими — беспросветные лесные пущи, тянущиеся до самых границ Вольных Баронств и Пограничья. Если глянуть на полночь, пейзаж не изменится — лес, снова лес, еще раз лес и редкие скальные выходы, на которых виднеются маленькие скромные крепости. Только одна из них более-менее достойна внимания — когда-то величественный, овальной формы замок, ныне полуразрушенный и забытый. Кажется, он называется Рудна? Точно…

А потом — Граскаальский хребет. Снежный, и непроходимый. Затем — Гиперборея

Глянем на полдень. Пустота, дым и смерть. Хватит. Не хочется туда смотреть. Возвратимся обратно, в свое тело. Достаточно лишь краткого взгляда для того, чтобы понять — мы очутились в одном из самых безопасных мест Материка, дремучем танстве Кернодо, входящем в ленные земли владетеля разгромленного бешеными ордами гирканийнев герцогства Райдор.

— Данкварт?

Конечно, мигом проснулся Рей. Тот самый подраненый в Аграпурской битве зингарец, которого долго кликали Безымянным и у которого, оказывается/нашлось собственное имя, данное отцом. Матери Рей, воспитанный в Артосе, разумеется, не помнил.

— Что?

— Если я правильно понимаю, мы в гостях у… у Сони? В подаренном ей владении? По-мо-ему, здесь все выглядит несколько по-варварски.

— Еще раз назовешь Бритунию варварской — получишь в лоб, — недовольно ответил Данкварт. — То, что для зингарца чужое, не обязательно «варварское». И вообще, ныне в мире столько варварства развелось, что перепутать несложно… Поднимайся. Демоны всех стихий, как жрать хочется!

— Учись умерять свои желания, — буркнул Рей и с крайним недовольством осмотрел одежду, выданную ему вчера вечером. Штаны, ужас какой! Ни один человек воспитанный в Артосе, городе чтящем древние традиции атлантов, никогда не наденет эту жуткую одежду! Хотя…

Рей выкопал из связки, в которую входил кожаный колет, помянутые штаны, мягкие сапоги и тяжелый клепанный ремень, длинную рубаху, вышитую на вороте и рукавах, и подумал, что ее, если, конечно, закрепить поясом, можно использовать в качестве туники. Но все равно смотреться будет отвратительно. У туники определенный покрой, она не должна свисать с тела, как бесформенная тряпка…

— Не мучайся, — сказал Данкварт, наблюдая терзания зингарца. — Твои вещи, наверное, взяли стирать. Подожди один момент.

Райдорец вновь обратился к свету солнца, золотыми клиньями пробивавшемуся в окна-бойницы, прошептал два или три слова, неразличимые для Рея, чуть пахнуло морозом, и вот перед зингарцем лежит готовая белоснежная туника с золотистой тесьмой по краям и крепким поясом.

Солнце даровало Данкварту достаточно силы, для волшебного творения.

— Спасибо, — вежливо кивнул Рей. — Никак не могу привыкнуть к твоим чудесам. Обычный человек чужд волшебству. Но все равно я благодарен.

Зингарец нашел сандалии, погребенные за ночь под соломой, аккуратно очистил их от забившихся между ремнями сухих золотистых травинок, натянул подаренную магией Данкварта тунику и, вытянув из небольшого мешка с вещами гребень, расчесал волосы, обрезанные мечом по плечи.

— Что будем делать? — поинтересовался Рей, озадаченно глядя на спящую доселе Соню. — Хозяева почему-то не показываются. Видимо, они очень благородные люди и не хотят потревожить наш сон.

— Не наш, а ее, — ответил райдорец, одеваясь и указывая кивком на девушку. — Запомни раз и навсегда — хозяин в этой крепости один. Соня по прозвищу Рыжая. Эй, подруга, проснись!

— Какого?.. — Соня, едва ее тронули за плечо, мгновенно вскинулась, опасливо оглядевшись. И тотчас облегченно вздохнула. — Хвала Вековечному Пламени, мы все-таки дома!

…Рев трубы заставил вздрогнуть не только Соню, но даже хладнокровного зингарца. Громыхало под окнами, в большом дворе. Затем неблагозвучие было поддержано боевыми рогами, барабанами и еще каким-то невероятным шумом, лишь с большой натяжкой достойным именоваться музыкой. С широких каменных подоконников поднялись на крыло перепуганные вороны.

— Ничего не понимаю, — нахмурилась Рыжая Соня. — Там что, сражение начинается?

— Никак не сражение, — послышался от выхода на лестницу густой басок. — Сие — лишь торжественное приветствие дружины благороднейшей герцогине… Государыня, соизвольте почтить доблестное воинство самолично, окажите высокую милость…

«Я — и вдруг государыня?.. — оторопела Соня. — Что они там напридумывали, демоны зеленые?»

На Соню, озабоченно улыбаясь, глядел вчерашний седоволосый брюхан, теперь разодетый в фиолетовый, самую малость потертый, бархат. Данкварт вспомнил, что этот малорослый толстяк в Каина-горе состоит вроде бы управителем или наместником… Вчера бывший эрл оказался настолько уставшим, что не помнил ничего, кроме незамысловатой бани и легкого ужина.

— А-а! Доблестный Сташув! — «благороднейшая герцогиня» поднялась на ноги, отряхнула штаны от соломы и слегка поклонилась. Соня никак не тянула на столь высокий титул — просто молодая худощавая девушка в измятой мужской одежде и с заспанными, красными глазами. Буйные рыжие волосы взъерошены. — А без церемоний разве не обойтись?

— Как можно! — задохнулся от праведного негодования каштелян. — Покойный герцог всегда порядку требовал, так и вы традиций не рушьте! Раз уж по праву танством владеете! Благоволите обозреть дружину и принять присягу!

— Присягу? — не поняла Соня. — Хорошо, хорошо, месьор, не дуйтесь, будто гусак. Боги бессмертные, мне и одеться-то не во что!

Госпожа вздохнула, подобрала сапоги и натянула их на босу ногу. Пуговицы колета упорно не желали застегиваться.

Сташув, мелко семеня, приблизился, и развернул сверток холстины, который притащил с собой.

— Вот, приложите к челу… Тогда каждый поймет, кто здесь тан!

Корона. Серебряная танова корона с четырьмя зубьями в виде листьев клевера. Украшают ее несколько плохо обработанных изумрудов и один синий сапфир во лбу.

— Ах, беда какая, — схватился за голову каштелян, узрев, что корона велика и постоянно сползает на уши Соне. — Надо немедля приказать кузнецу обруч стянуть. Да вы тряпочку пока подложите, все ж прочнее сидеть будет!

Рей наблюдал за суматошными действиями Сташува с безмерным удивлением, а Данкварт только посмеивался втихомолку. Все знакомо до боли! Родное райдорское разгильдяйство в наилучшем виде — корона велика, замок прокопчен до конька крыши, пиво кислое, дружина пьяна, а ночи холодные… Все как в детстве, в полузабытом фамильном имении. Интересно, гирканцы успели сжечь родовое гнездо предков Данкварта или старая крепостишка еще стоит?..

Наконец обруч худо-бедно утвердился на голове Сони, принимавшей заботу каштеляна с понимающе-саркастичной улыбкой.

Предусмотрительный Сташув обрядил хозяйку в зеленый, плащ («Так оно приличнее будет, все-таки герцогиня, а не девка какая заезжая…») и потащил к выходу. Соня бросила на Данкварта и Рея умоляющий взгляд, и те двинулись следом.

Видать, славный каштелян поднял дружину задолго до восхода солнца. Двор слегка подмели, свиней загнали в хлевы, чтоб не маячили пред светлым ликом госпожи. Впечатление от предстоящего торжества портили только курицы, квохчущие на открытых насестах, и маленькая черно-белая собачка, с лаем шнырявшая под ногами дружинных.

— Чарующая дремучая патриархальность… — кашлянул Данкварт, оглядывая с высокого деревянного крыльца ряды маленькой армии Каина-горы. — Рей, как тебе нравится?

— Не стану осуждать, но и приветствовать не могу, — уклончиво ответил зингарец. — Для меня такое зрелище… немного странно. У вас всегда так?

— Всегда, — кивнул райдорец. — А частенько бывает и похуже. Но, видишь ли, никогда, за всю историю герцогства, наши земли не бывали побеждены. Завоевывали Райдор не раз — и аквилонцы, и гипербореи, — но не побеждали… Эти обтрепанные вояки, поверь мне, многого стоят.

Рей промолчал, однако выкроил на лице такое выражение, что любой понял бы — принимать слова Данкварта на веру зингарец не собирается.

Вельможный каштелян вывел на верхнюю ступеньку крыльца Соню (серебряная корона на сей раз лихо съехала набок), раскрыл рот и… И позабыл все приготовленные по такому случаю слова.

— Так, — прочистив горло выдавил Сташув. — Госпожа изволила прибыть домой. Все поняли?

Строй дружинных одобряюще загудел. Вот и хорошо, без длинных речей, коротко и ясно.

— Значит… Эй, эй, Хейнс, ядрить твою впере-хлест!! Куда знамя в самую пыль наклонил?! Подыми тотчас, чтоб на ветру колыхалось! Вот олухи, уж простите меня, благородная госпожа! Ну ничего, вы у нас порядок наведете!

— Наведу, — пытаясь не улыбнуться, согласилась Соня. — Вы, господин каштелян, продолжайте, не тушуйтесь. Что надо делать? Целование знамени, присяга?

— Потом — пир, — брякнул окончательно потерявший нить событий Сташув. — И… И если пожелаете — охота на медведя.

— Лучше уж на гирканца, — проронила Соня, поняв, что дело надо брать в свои руки. — Дружина! Слушать меня!..