1

«Ну наконец-то солнце!» — подумала Батистина, открыв глаза, и потянулась под одеялом всем телом, словно молодая лань. Последние дни бушевала буря, а вот ради дня ее помолвки разметало тучи. Счастливое предзнаменование!

Девушка спрыгнула на пол и поежилась, ощутив под ногами ледяной паркет. В небе ярко сияло солнце, но день опять обещал быть холодным — необычным для этой поры. Как поздно задержались холода в апреле 1745 года!

Батистина подышала на стекло и пальчиком вывела круг. Башни замка, построенного еще в эпоху Возрождения, и столетние пихты, несшие караул вокруг лужайки, были в инее. Батистина отошла от окна, небрежно заправив под ночной чепчик свои тяжелые золотистые волосы, вьющимися прядями спускавшиеся до талии. Она сунула ноги в расшитые шелковые туфельки без пяток и надела легкое утреннее платье из пестрой индийской ткани поверх белой полотняной ночной рубашки — такие носили воспитанницы пансиона благородных девиц при монастыре.

Быстро спустившись по лестнице, Батистина вошла в просторную кухню, где ее старая нянька Элиза, воспитавшая три поколения семейства графов де Вильнев-Карамей, держала совет с приходским церковным сторожем Блезуа и его достойной супругой, мадам Мартиной.

— Ох, Пресвятая Дева Мария, Святой Иосиф! И зачем ты спустилась?! Ты же замерзнешь, моя голубка! Простудиться в такой день! Этого еще не хватало! А что скажет твой суженый, когда увидит больную невесту? — заворковала Элиза, накидывая теплую шаль на плечи Батистины.

— Здравствуйте, доброе утро! Это так мило и любезно с вашей стороны, что вы пришли сегодня! — сказала девушка, усаживаясь за огромный деревянный стол.

— Мы желаем вам большого счастья, мадемуазель Батистина, — хором ответили церковный сторож и его жена.

— Какое счастье, что вы у меня есть! Вы — моя настоящая семья! — улыбнулась Батистина.

— Вот, прими, мое сокровище. Горячий бульон. Выпей поскорей. А вы, двое, не отвлекайте ее разговорами, а то она заболтается и все остынет. — Элиза, ворча, протянула своей обожаемой подопечной серебряный бокал, над которым поднимался легкий пар и от которого исходил приятный запах свежесваренной дичи и душистых трав. — Потом поднимешься к себе и приведешь себя в порядок. Я приду причесать тебя и зашнуровать твой корсет. Ты должна быть готова через час. Господин Жеодар пришлет за нами карету к десяти. Он сам захотел устроить прием и взял на себя все хлопоты! И слава Богу, а не то я была бы в большом затруднении!

Будущий брак Батистины был в некотором роде делом рук старой нянюшки, и она буквально лопалась от гордости, торжествующе поглядывая на церковного сторожа и его жену.

Эти добрые и милые люди находились в услужении в замке Мортфонтен в ту пору, когда имя графов де Вильнев-Карамей было в зените блеска и славы. Но это время безвозвратно миновало. Умирая, графиня Максимильена оставила своим осиротевшим детям, а их было трое, десять тысяч ливров ренты, но деньги, к несчастью, постоянно обесценивались. Старшие, Адриан и Флорис, поступили на службу к королю и стали его секретными агентами. Пять лет назад они отправились с какой-то опасной таинственной миссией в далекую Россию и не вернулись.

Его величество Людовик XV сначала собственноручно написал письмо царице Елизавете, в котором он просил известить его о судьбе своих протеже, а затем организовал поиски пропавших, не имевшие, к сожалению, успеха. Официально было объявлено, что молодые люди умерли.

Ужасная новость дошла до Батистины, когда она содержалась в пансионе для благородных девиц при монастыре ордена Урсулинок. «Черный» мушкетер принес ей печальное известие. Непоправимое горе свалилось на плечи шестнадцатилетней девушки. Она была безутешна, так как обожала братьев. Да, в шестнадцать лет она осталась одна-одинешенька на всем белом свете.

Королевское послание, доставленное немного погодя «серым» мушкетером, гласило, что его величество не забудет о сироте.

Ей было обещано богатое приданое, а также благорасположение короля — он собирался лично принять ее в Версале и, когда придет время, представить ко двору.

Теперь Батистина сама отвечала за свою судьбу. И она приняла решение покинуть пансион, тем более что чувствовала себя там очень одиноко: ее лучшая подруга, хорошенькая Жанна-Антуанетта Пуассон, собиралась замуж за богатого буржуа — господина Ленормана д’Этьоля.

И вот уже год, как Батистина жила с Элизой в замке Мортфонтен в ожидании монаршей милости. У нее не было других развлечений, кроме длительных прогулок верхом. Она была прекрасной наездницей, и местные жители хорошо знали эту стройную амазонку, легко перелетавшую через изгороди и ручьи.

— Мадемуазель-то наша вернулась в замок! Она — хорошая, добрая госпожа! — говорили крестьяне, когда она проезжала мимо.

Новостей из Версаля все не было, и Батистина сделала вывод, что король Людовик XV забыл о ней, бросив на произвол судьбы.

В свои семнадцать лет она была слишком горда, чтобы молить короля о милости, слишком неопытна, чтобы отправиться в Версаль, слишком красива, чтобы быть незаметной, и слишком умна, чтобы не использовать свою красоту для достижения личных целей.

Богатый сосед, господин Жеодар Кастильон дю Роше, купил титул за деньги, а также приобрел большое поместье и выстроил огромный замок — настоящий дворец — неподалеку от Мортфонтена. Благородное происхождение этого господина было более чем сомнительно, но зато толщина его кошелька ни у кого не вызывала сомнений. Он слыл весьма удачливым дельцом. Как-то на воскресной службе он заметил и оценил бесподобную красоту Батистины и тотчас же влюбился. Будучи человеком практичным, он уверил себя, что было бы совсем недурно взять в жены бесприданницу, которая происходит из семьи, чья слава гремела еще во времена крестовых походов. Короче говоря, господин Жеодар жаждал получить то единственное, чего ему недоставало: немного благородной дворянской крови.

Жеодар был знаком с Жанной-Антуанеттой Пуассон и открыл ей свое сердце. Молодая женщина, придя в восторг от представившейся возможности сыграть роль свахи, немедленно бросилась к Элизе, а уж старая нянька составила настоящий заговор.

Немного поколебавшись, Батистина дала свое согласие на брак, правда, без всякого воодушевления. Она тотчас же получила роскошные свадебные подарки: платья, кружева, шали и перья самых редкостных птиц соседствовали с кольцами, браслетами и бриллиантовыми серьгами, способными произвести фурор в Версале.

Никогда в жизни девушка не видела ничего прекраснее. При виде всей этой прелести она от радости захлопала в ладоши и нашла, что, в конце концов, брак — очень забавное и приятное приключение.

Вот так и получилось, что теперь Батистина должна была отправиться из замка, чтобы заключить помолвку с господином Жеодаром Кастильоном дю Роше, красивым мужчиной лет тридцати, о чьем существовании она даже не подозревала месяц назад (она видела его мельком во время большой мессы, куда Элиза, крайне щепетильная в вопросах религии, водила ее по воскресеньям).

— Ступай, мое сокровище, я сейчас поднимусь, — торопила девушку Элиза.

Батистина поставила на поднос бокал с недопитым бульоном, послала воздушный поцелуй гостям и, весело смеясь, побежала к лестнице.

— Бедная малышка! Она так счастлива! Все происходящее развлекает ее! — вздохнула Мартина.

— Ну ты и скажешь, жена! — бурно запротестовал церковный сторож. — Хорошенькое развлечение — брак, нечего сказать! Вы, кажется, забываете, что говорите о великом таинстве! Странные речи для супруги церковного сторожа!

— Ох, да замолчите же, Блезуа, — заворчала Элиза. — Я понимаю Мартину и думаю так же, как она! Ну разумеется!

— Хорошо, хорошо… Я вижу, вы обе против меня… Я иду в церковь, там меня с распростертыми объятиями встретит господин кюре. Он уже давно просил меня до блеска натереть церковную утварь. Я оставляю вас одних. Можете потрещать на свободе, как сороки. Да, верно говорят: на женщине лежит ответственность за первородный грех!

— Ну, не сердитесь, мой мальчик. Вы обещали мне присмотреть за замком в наше отсутствие. Мне кажется, с возрастом у вас стал портиться характер. Раньше, когда вы находились под моим началом, с вами было легче ладить! — заметила Элиза. Она никогда не упускала возможности напомнить о своем былом могуществе во времена прекрасной графини Максимильены.

— А что, мадемуазель Батистина уже оправилась после смерти своих братьев? — шепотом спросила Мартина, нисколько не заботясь о том, что скажет ее муженек.

— Увы! Бедняжка никогда не заговаривает об этом. Но я-то знаю, что она постоянно думает о них, в особенности о господине Флорисе. Его она просто обожала!

Муж и жена согласно закивали головами.

— Так грустно, так печально! Бедная сиротка! Мне ее так жаль, что и сказать не могу! Да, мадам Элиза, ну и забота легла на ваши плечи! — запричитала Мартина.

Старая нянька вздохнула так тяжко, будто ее душа расставалась с телом:

— Ах, друзья мои! Лишь бы этот брак был заключен, да поскорее! Я успокоюсь только после свадьбы!

— Она до сих пор ничего не знает?.. — спросила Мартина.

— До конца своей жизни она не узнает ни о чем! Только мы трое на всем белом свете и знаем эту тайну… Мы последние…

— О, мадам Элиза, не бойтесь! Уж мы-то не проговоримся! Мы скорее согласимся дать изжарить себя на медленном огне, как благочестивый святой Лаврентий! — заверил церковный сторож.

— Нет, не вас я опасаюсь, друзья мои… Я и сама не знаю, чего я боюсь… Пожалуй, всех и вся… Вообразите, а вдруг найдется кто-нибудь, кто замышляет недоброе и узнает правду?! Какой ужас! Какой кошмар! Наша бедная малышка лишится даже той малости, что у нее осталась! Ее могут лишить даже имени!.. Ах, Боже мой! — нянюшка поднесла дрожащую руку ко лбу, словно силилась прогнать ужасное видение.

— Вы будете иметь в моем лице самого нежного и преданного жениха, мадемуазель де Вильнев, а в скором времени, как я смею надеяться, и самого послушного мужа, поклоняющегося вашей красоте, — прошептал Жеодар, завладевая чуть дрожащей рукой Батистины и целуя тонкие пальчики.

Девушка густо покраснела. Ей так недоставало советов матери. Голова у нее шла кругом.

Обед начался в 11 часов утра, и Батистина по неведению выпила несколько лишних глотков вина, которое называют шампанским.

Жеодар Кастильон потихоньку вывел Батистину из толпы гостей. Они проследовали в прелестный маленький будуар, где в камине весело потрескивал огонь, создавая уютную, располагающую к беседе обстановку. Смех и голоса приглашенных заглушались большими коврами и тяжелыми портьерами.

— Вы станете королевой замка дю Роже, — вновь заговорил Жеодар, прижимая ладонь Батистины к своей груди.

Батистина с удивлением и восхищением обнаружила, что ее жених не лишен обаяния. Высокого роста, хотя и несколько полноватый для своих лет, господин Жеодар с изяществом носил парик. Лицо его было приятно для взгляда, а в маленьких, но чрезвычайно живых глазах светился незаурядный ум. Он обладал достоинством и уверенностью человека, преуспевшего в делах.

Все утро он окружал свою невесту нежной заботой — так он был ослеплен ее красотой и благородным происхождением.

Роскошная просторная карета с четверкой гнедых лошадей прибыла в Мортфонтен точно в назначенный час. Батистина с Элизой под восторженные крики церковного сторожа и его жены заняли свои места.

— Ты — самая красивая девушка на свете, моя голубка, — восторженно шептала всю дорогу старая няня, и слезы проступали в ее глазах. Да, куколка превратилась в прекрасную бабочку!..

…Затянутая в корсет Батистина неестественно прямо восседала на атласных подушках. Она умирала от страха, но мужественно скрывала свои чувства, смеялась и шутила. На ней были плащ с меховой опушкой и платье — подарок жениха — розовое, с перламутровым отливом, расшитое золотом. Многочисленные складочки по новой моде, бантики, кружева, пенистой волной ниспадавшие из-под широких рукавов, были просто восхитительны. Жеодар поторопился упрочить свою победу и еще раз поцеловал нежную руку как раз в том месте, где кончались кружева, у сгиба локтя. Голова у Батистины кружилась все сильнее, девушка была растеряна, смущена, очарована… У платья было слишком большое декольте, и ей казалось, что господин Жеодар видит, как чересчур часто бьется ее сердце. Незнакомое ощущение разливалось по телу. Ноги ее почти отказывались повиноваться, но чувство это было приятным, очень приятным… Нет, никогда еще она не знала такого чудесного оцепенения! И в то же время в ней поселился страх. Ей одновременно хотелось и убежать и остаться… За всем этим была какая-то тайна, и это ее беспокоило.

Жеодар выпрямился. Он был выше Батистины на голову и посматривал на сконфуженную девушку чуть снисходительно. Батистина подняла на него свои восхитительные голубые глаза, в которых сияла полнейшая невинность, он смело погрузился в эти озера:

— Я никогда не видел глаз такого цвета… Они похожи на небо в летний день… Мадемуазель де Виль… Нет, Батистина… Батистина… Вы ведь позволите, моя обожаемая невеста, мне вас так называть, когда мы одни…

Голос Жеодара слегка охрип. Девушка только кивнула — она уже была не в состоянии протестовать Очень медленно, ужасно медленно, Жеодар Кастильон вновь приблизил свое красивое лицо к пылающему личику девушки, а его опытные ласковые руки обвили ее талию. Батистина напряглась, потянулась ему навстречу, ее дыхание стало прерывистым. Она закрыла глаза, предвидя, что сейчас произойдет нечто необыкновенное, потрясающее. Губы Жеодара коснулись розовых губ, сомкнутых, словно лепестки нераскрывшегося цветка.

Батистина позволила ласкать себя. Она ощущала свою скованность, неуклюжесть, неопытность и удивлялась тому, как на глазах менялся жених, становясь все более милым и нежным.

Жеодар легко заставил развернуться лепестки прелестного цветка, с такой доверчивостью предоставленного в его распоряжение. Он уже предвидел счастливое будущее. Батистина не сопротивлялась и ответила ему поцелуем на поцелуй, первый в ее жизни, принесший им обоим истинное наслаждение.

«Как я могла жить на свете и не знать, как это прекрасно!» — повторяла она про себя, уронив голову на сильное мужское плечо.

Жеодар еще крепче сжал Батистину в объятиях, приподнял ее и посадил на диван.

— Вы так прекрасны, Батистина! Я никогда еще не встречал такую женщину… — забормотал смущенный Жеодар. Он погладил ее золотисто-медовые, рассыпавшиеся по спинке дивана волосы.

Батистина обвила руками шею жениха, вновь прижимаясь к нему с простодушной невинностью.

Жеодар побледнел от обуревавших его чувств.

Внезапно в дверь постучали, и четкий мелодичный голосок со смешком произнес:

— Дорогой друг, гости теряют терпение. Они требуют, чтобы невеста вышла к ним.

Жеодар быстро поднялся, подхватил Батистину и рывком поставил ее на ноги.

— Вы заставили меня потерять голову, маленькая графиня. А я-то думал, что только простолюдинкам нравится заниматься любовью, а все аристократки — холодные бесчувственные ломаки с голубой кровью. Даю слово Жеодара, я заставлю тебя просить пощады, когда ты окажешься в моей постели! — прошептал он, звонко чмокнув ее в щеку.

Батистина, пребывавшая на седьмом небе от счастья, улыбнулась и прижала палец к своим губкам, указав другой рукой на дверь, за которой постукивала ногой от нетерпения госпожа Ленорман д’Этьоль.

— Входите, входите, дорогая! Мы беседовали о предстоящей свадьбе и пришли к взаимному согласию, решив обвенчаться как можно скорее, — заявил Жеодар, мгновенно овладев собой и вновь обретя всю свою уверенность.

— Охотно верю, дорогой, ответила Жанна-Антуанетта, увидев пунцовое от смущения лицо Батистины и слегка помятый жилет Жеодара.

— Послушайте, мадемуазель де Вильнев, а что вы скажете о дне Святого Пласида… Это через три дня. Можно надеяться, будет уже не так холодно, как сегодня…

— Ха-ха-ха! День Святого Пласида! Через три дня! Ха-ха-ха! — еще больше развеселилась Жанна-Антуанетта.

— Да, а что здесь такого смешного? День Святого Пласида! Не вижу причины для столь безудержного веселья! — обиделся Жеодар.

— Простите, дорогой друг, но именно это меня развеселило. Ну и срок! Есть чему поражаться! Но, дорогой мой, только влюбленным могла прийти в голову подобная мысль! Что за очаровательное безумие! А как же оглашение в церкви? А брачный контракт? Кто подготовит его за три дня? А кто и как сумеет вышить приданое Батистины? Вы об этом подумали? — с живостью принялась отчитывать Жеодара Жанна-Антуанетта.

Батистина переводила взгляд с жениха на подругу; у нее было ощущение, что говорят о свадьбе какой-то другой девушки. Кстати, никто из собеседников даже не повернулся к ней, чтобы поинтересоваться ее мнением.

— Но, дорогая, видимо, вы плохо знаете Жеодара Кастильона дю Роше. Для него нет ничего невозможного! Мешок пистолей — и все трудности преодолены, все препятствия — сметены с дороги! — торжественно изрек Жеодар, расправляя жабо. У двери он добавил: — Спешу сообщить приятную новость нашим гостям, мадемуазель де Вильнев.

Батистина открыла было рот, чтобы попросить немного времени на обдумывание этого предложения, и подняла руку, желая остановить жениха, но он предпочел оставить этот жест без внимания или счел его за знак одобрения.

— Мадемуазель де Вильнев, я — ваш слуга! — Жеодар низко поклонился, и дверь за ним закрылась.

— О, Батистина, если бы ты видела, что творится у тебя на голове! Что с твоими волосами! Не возражаешь, я приведу в порядок твой кудри! — воскликнула Жанна-Антуанетта, подходя к Батистине и смеясь.

— Моя маленькая королева! Моя Ренетта! Ты — моя единственная подруга! — прошептала Батистина, она впервые назвала Жанну-Антуанетту этим именем после того, как пять лет назад старая цыганка предсказала им судьбу в тот день, когда им удалось сбежать из монастыря. — Так вот что такое любовь! Это и есть любовь? Слабость во всем теле, необыкновенное тепло и желание ощутить прикосновение сильных рук? Ты ведь замужем, ответь поскорей: что чувствуешь ты в объятиях мужа?

— Ничего! Абсолютно ничего! Нет, все же, скорее, смертельную скуку и жалость к постоянно простуженному бедняге. Он настолько болен, что даже сегодня остался в постели… — сказала с улыбкой Жанна-Антуанетта, потуже затягивая шнуровку корсета Батистины.

Девушка взволнованно обернулась к подруге.

— Не шути, пожалуйста. Скажи правду. Господин Кастильон дю Роше… Жеодар меня поцеловал! Я нашла, что это восхитительно… Но что будет потом… потом, когда мы будем в постели? Что произойдет? Что случилось с тобой?

— Фу! Господин Ленорман д’Этьоль чихнул, и у меня появилась моя крошка Александрина, что же до всего остального, то я не похожа на тебя…

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила крайне обеспокоенная Батистина.

— Да ничего, дорогая, не бойся! Ты вскружила голову бедняге Жеодару. Он вылетел отсюда как сумасшедший!

— Он сошел с ума? Но отчего?

— От тебя, очаровательная соблазнительная дурочка. Тебе страшно повезло! А больше меня ни о чем не спрашивай. Ты все поймешь сама. В твоих глазах пылает такой огонь! У тебя бешеный темперамент, моя дорогая! — заявила Жанна-Антуанетта, заботливо поправляя кружева у декольте. — Ты будешь сводить мужчин с ума! У меня же холодная Кровь, как у дикой утки, и мне понадобится пустить в ход весь мой ум, чтобы привлечь чье-либо внимание.

Батистина поежилась и прошептала:

— Мужчины? Нет, у меня будет только один мужчина — мой муж! Никто другой, разумеется, не смутит моего покоя…

Жанна-Антуанетта ласково усмехнулась:

— Уже довольно сказано глупостей! Пойдем попрощаемся с твоим женихом и гостями. Экипаж ждет меня, и я могу отвезти тебя в Мортфонтен, если хочешь. Жеодар, конечно, рассердится, что не ему выпадет эта честь, но тем хуже для него! Через три дня ты вся будешь в его власти!

Батистина колебалась, раздираемая противоречивыми желаниями: с одной стороны, ей хотелось подольше побыть с подругой, с другой — продолжить столь удачно начатую беседу с женихом.

— Гости разъезжаются, голубка. Нам тоже пора, надо вернуться засветло. Я всегда умираю от страха, когда мы едем через лес, — позвала ее за дверью Элиза.

Батистина вздохнула и улыбнулась. Если бы даже Жеодар и поехал ее провожать, он ничего бы себе не позволил под пристальным взглядом старой нянюшки, волей обстоятельств превратившейся в дуэнью. Приняв решение, девушка повлекла Жанну-Антуанетту из будуара.

— Чудесно, дорогая! Я еду с тобой. Мы еще поболтаем по дороге.

 

2

— Ах, как превосходно все устроил господин дю Роше. У меня просто нет слов! Какой восхитительный обед дал он в честь невесты! Какие блюда там подавали! Тридцать нежнейших пулярок с трюфелями! Пятьдесят круглых пирогов с голубятиной! А фаршированные фазаны! И все отменного качества, да и в каком количестве! И какой красивый, приятный молодой человек, какие у него хорошие манеры, хоть он и не аристократ. Пресвятая Дева Мария! Святой Иосиф! Ты будешь с ним как за каменной стеной, моя голубка! Станешь настоящей королевой! Не так ли, госпожа Ленорман?

Жанна-Антуанетта улыбнулась уголками губ, выслушав пылкие восхваления в адрес господина Жеодара, который окончательно покорил старую нянюшку своей любезностью и хорошими манерами.

Прекрасная мадам Ленорман д’Этьоль была урожденной Пуассон, и, хотя она и очень любила Батистину, это не мешало ей испытывать жгучую зависть к титулованной подруге. Быть дочерью графа де Вильнев-Карамей — какое счастье! Сколько раз она мечтала оказаться на месте подруги…

— Ужасно длинная дорога! Надеюсь, нам осталось ехать не очень долго! — скорчила гримасу госпожа Ленорман, обмахиваясь веером. Было видно, что она нервничает. Батистина же и бровью не повела. Она ничего не видела и не слышала. С момента отъезда, вопреки всем ожиданиям, девушка замкнулась и хранила молчание. Ее головка покоилась на атласном валике, а глаза провожали стоявшие вдоль дороги деревья. Казалось, ее голубые глаза навсегда погрузились в созерцание какого-то бесконечного волшебного сна или чудесной грезы.

Легкий туман стлался над землей в лесу Санлис. Замки Мортфонтен и Роше разделяло не более двух лье. Голубая карета Жанны-Антуанетты весело катилась вперед. Обладавшая утонченным вкусом и обожавшая роскошь молодая супруга богатого буржуа приказала выкрасить свои кареты одну — в голубой, а другую — в розовый цвет. Когда она выезжала в свет, то всегда выбирала ту из них, что, по ее мнению, составляла контраст с цветом ее наряда. Сегодня она оделась во все розовое и потому выбрала голубую карету. Два факельщика, почти навязанных любезным Жеодаром в качестве сопровождения, гарцевали по обе стороны кареты, готовые осветить путь, как только в этом возникнет нужда. Но, в общем-то, они были не нужны: часы не пробьют и половину четвертого, как подруги прибудут в замок. Жанна-Антуанетта, разумеется, проведет там ночь, чтобы составить компанию Батистине.

Внезапно сбоку затрещали кусты.

— Эй! Стой! Тпру-у-у! — закричал кучер, сдерживая лошадей, чтобы пропустить лань или лося. Лучше бы он этого не делал! Ему следовало бы стегать лошадей изо всех сил, чтобы миновать опасное место, — из зарослей на дорогу, прямо перед каретой, выскочил огромный кабан. Это был старый секач, не менее четырехсот фунтов весом и футов пять в длину. Страх и почтенный возраст сделали его опасным. Вместо того чтобы спокойно проследовать своим путем и добраться до логова, зверь решил, что его травят. Он обернулся, глухо заревел и, увидев, что карета остановилась, стремительно понесся на лошадей.

— Ух! Ах! Ух! Уй-уй-уй! — заорал кучер, щелкая кнутом, чтобы испугать чудовище, но было уже поздно: кабан задел своими грозными клыками ногу передней лошади, и бедное животное встало на дыбы, а три других, обезумев от страха, попятились назад.

— Но-о-о! Но! Вперед! Но-о-о! Пошли! Пошли! — вопил во все горло кучер.

— Боже милосердный! — простонала Элиза и рухнула на колени.

Батистина и Жанна-Антуанетта, немного растерянные от внезапной остановки кареты и жалобного ржания лошадей, выглянули в окошко и стали с некоторым беспокойством наблюдать за развитием событий.

Казалось, старый секач успокоился. Он громко заревел, равнодушно отвернулся от кареты и затрусил по дороге.

— Мы сейчас его хорошенько напугаем, сударыни! — хором воскликнули факельщики, зажигая факелы.

— Нет, нет, не надо! Оставьте его в покое, он уходит! — закричала Батистина. Она не раз принимала участие в охоте вместе с братьями и прекрасно знала, что разъяренный кабан может представлять собой смертельную опасность.

— Ай-ай-ай! — заорали факельщики, не обращая внимания на слова девушки. Они пустили коней в галоп, преследуя зверя с факелами в руках. Потерявший надежду на спасение секач с поразительной ловкостью круто повернул назад, ускорил бег и набросился на одного из факельщиков. Он тотчас же выбил беднягу из седла и стал яростно топтать его и рвать клыками.

— О Боже! На помощь! На помощь! — зарыдали Батистина и Жанна-Антуанетта, наблюдавшие эту ужасную сцену с сознанием своего бессилия.

— Презренный трус! — Батистина увидела, что другой факельщик развернул коня и галопом понесся прочь, вместо того чтобы прийти на помощь приятелю.

— Придется мне самой взяться за это дело! Я не могу себе позволить, чтобы беднягу убили прямо у нас на глазах! — храбро заявила Батистина, открывая дверцу кареты.

Кабан громко сопел, расправившись с факельщиком, неподвижно лежавшим у его ног. С клыков чудовища капали слюна и кровь; зверь рыл копытом землю и глухо ревел. Внезапно он поднял голову.

— Осторожно, мадемуазель! Он возвращается! Он бежит прямо на вас! — отчаянно завопил кучер.

Жанна-Антуанетта резко дернула Батистину за плечи и втащила ее обратно в карету.

— На помощь! На помощь! Сюда! Сюда! Убивают! Остановите же его! — прерывающимся голосом кричала Элиза, судорожно прижимая к груди четки.

Обезумевший от ярости кабан бил клыками по дверце. Карета содрогалась. Батистина сохраняла хладнокровие, у нее лишь побелели губы. Она схватила за руку оцепеневшую от ужаса и почти потерявшую сознание Жанну-Антуанетту, сползшую на пол.

— Ну же, держись, дорогая! А ты, Элиза, прекрати вопить, этим горю не поможешь!

Батистина почувствовала резкий запах дикого зверя. Дверца кареты трещала и скрипела от мощных ударов. Девушка не смела подумать о том, что будет, если хрупкая перегородка не устоит.

— Не бойтесь, сударыни, держитесь! — раздался в лесу чей-то крик.

Батистина наклонилась к окошку, чтобы посмотреть, откуда явился неожиданный спаситель. Всадник в запыленной одежде стремительно вылетел из зарослей. Он резко, с места в карьер, развернул коня и на скаку зарядил ружье.

— Спрячьтесь, дамы!

Батистина и две ее спутницы распластались на подушках. Раздался сухой треск выстрела. Девушка подняла голову.

— Не двигайтесь, он всего лишь ранен! — прокричал всадник, возвращаясь.

Из головы кабана текла кровь. Деревья словно задрожали от его злобного рева. Батистина зажала уши руками. Всадник вновь приблизился к разъяренному зверю и вскинул ружье. Секач понял, что на этот раз речь идет о жизни и смерти. И бросился на врага. Всадник не смог избежать столкновения, вылетел из седла, перекувырнулся через голову и упал, не выпустив, однако, ружья из рук. Батистина и Жанна-Антуанетта издали вопль ужаса: окровавленное чудовище устремилось на лежащего на земле мужчину.

С невероятным спокойствием незнакомец снова вскинул ружье. Он подождал, пока зверь не оказался всего в двадцати футах, и прицелился прямо в налитый кровью глаз кабана. Жуткая тишина обрушилась на лес и на потрясенных девушек; издалека доносилось лишь карканье одинокого ворона. Грянул выстрел, и чудовище, сраженное на бегу, подпрыгнуло и повалилось на землю.

Со свойственной ей живостью Батистина выскочила из кареты.

— О, благодарим вас, сударь, вы спасли нам жизнь!

— Рискуя своей собственной! — добавила Жанна-Антуанетта, присоединяясь к подруге. Она была более бледна, растеряна и испугана, чем Батистина.

Любезный рыцарь поклонился и еле заметно усмехнулся:

— Никто не сможет сказать, что дворянин оставил в беде двух беспомощных хорошеньких женщин!

Голос у незнакомца был с приятной хрипотцой. Батистина вздрогнула и попыталась порыться в памяти. Где-то она — уже слышала этот голос, но это было давно. Девушка взглянула на подругу. Не заметила ли та чего-нибудь необычного? Но Жанна-Антуанетта в этот момент обернулась к подбежавшему кучеру.

— О-ля-ля, мадам! Что нам делать? Факельщик-то помер, бедняга, да и наша лошадка скоро издохнет. Идемте со мной, сударыня, сами увидите!

Жанна-Антуанетта с досадой пожала плечами. Как смел кучер побеспокоить ее и приставать с пустяками в ту минуту, когда она разговаривала с таким очаровательным незнакомцем! Но все же она последовала за слугой.

— Какой ужас! — прошептала Батистина, поднимая на кавалера свои огромные голубые глаза. — Этот бедный юноша отдал свою жизнь, пытаясь защитить нас. Второй умчался прочь, и правильно сделал.

— Он заслуживает хорошей порки! — пророкотал незнакомец, проводя рукой по лбу.

— А как вы, сударь? Вы не ранены? В карете есть немного винного спирта. Позвольте, я схожу. Надо перевязать ваши раны, — сказала Батистина, заметив пятна крови на лице и руках незнакомца.

— Благодарю вас сердечно, сударыня! Я бы согласился получить любую рану, чтобы только ощутить прикосновение ваших нежных ручек, но это всего лишь кровь зверя. Она забрызгала и меня и Императора.

— Императора? — словно эхо повторила Батистина, высоко поднимая свои прекрасно очерченные брови.

— Да, сударыня, так зовут моего славного коня! Мы с ним слишком оторвались от остальных охотников. Характер у моего коня еще более бешеный, чем у меня самого. Иногда его просто невозможно удержать! Клянусь честью, мы с ним довольно долго преследовали этого секача. Я весьма опечален, сударыня, что все так получилось, здесь есть доля и моей вины. Старый хитрый зверь, должно быть, почувствовал, что мы идем по его следу, вот и впал в такую ярость.

Как завороженная слушала Батистина речь незнакомца, произнесенную хрипловатым притягательным голосом. Девушка буквально пожирала его взглядом, безуспешно стараясь вспомнить, где она видела это лицо. Глаза мужчины горели странным огнем. Батистина вздрогнула от неведомого удовольствия, ощутив на себе этот пристальный и смелый взгляд. Незнакомец как бы машинально провел по лицу тонкой рукой, на которой блестел огромный бриллиант чистейшей воды.

— Нет ли у вас какой-нибудь тряпицы, чтобы я мог обтереть лицо и руки, сударыня?

Батистина без слов вытащила из рукава белоснежный батистовый платок с вышитыми инициалами и протянула его незнакомцу. Их руки соприкоснулись.

— Платок безнадежно испорчен, сударыня. Я оставлю его себе на память, — прошептал мужчина, улыбаясь.

Для девушки, недавно покинувшей монастырский пансион, Батистина сделала весьма заметные успехи, начиная с сегодняшнего утра, но не смогла не покраснеть, ощутив на себе ласкающий и теплый взгляд.

— Берегитесь, сударь! Эта девушка — очаровательная невинная простушка, мы возвращаемся с ее помолвки. Вы не боитесь попасть в пленительные сети? — немного сердито спросила Жанна-Антуанетта, подходя к Батистине и их спасителю.

Батистина, удивленная враждебностью тона подруги, посмотрела на нее. Глаза госпожи Ленорман, и обычно очень блестящие, вспыхивали пламенем, когда она смотрела на кавалера, и Батистина вдруг поняла, что Жанна-Антуанетта может превратиться в ее злейшего врага.

Мужчина весело и заинтересованно посмотрел на двух молоденьких женщин и обтер лицо. Батистина строила различные предположения и терялась в догадках. Поведение и манеры незнакомца сбивали ее с толку. Он был широк в плечах и не носил ни парика, ни треуголки: наверняка потерял их во время бешеной скачки. Его бархатистые миндалевидные карие глаза сияли, матовый загар говорил о часах, проведенных на открытом воздухе. У незнакомца были правильные черты лица. И на этом красивом мужском лице застыло сознание того, что его обладатель никогда и ни в чем не знал отказа. В Батистине неожиданно стало подниматься раздражение против человека, который бросал на нее взгляды самоуверенного собственника. Она подумала, что ей лучше не задерживаться. Девушка чопорно надула губки.

— Уже поздно! Мы можем ехать, дорогая?

— Да, с грехом пополам как-нибудь доберемся. У нас осталось всего две лошади. Юзеб сейчас выпрягает захромавшую, а тело факельщика он устроит на своем сиденье…

Батистина вздрогнула и передернула плечами.

— Прощайте, сударь, и благодарим вас за храбрость! — девушка торопливо присела перед незнакомцем, намереваясь направиться к карете.

— Прощайте, сударь! Ну что это за манеры! Вот так благодарность! О чем вы только думаете, Батистина? — вскричала Жанна-Антуанетта, довольная тем, что может преподать урок подруге. — Надо пригласить нашего спасителя в замок, он должен отдохнуть и прийти в себя после таких треволнений.

— Батистина! Мне следовало догадаться! — вполголоса произнес незнакомец, разглядывая испачканный кровью платок, на котором была вышита буква «Б», увенчанная короной из роз.

— Простите, сударь, вы примите приглашение, я надеюсь, — кокетливо улыбнулась Жанна-Антуанетта.

— Благодарю вас, сударыня, за столь любезное приглашение. Я не смог бы отказать обладательнице таких чудесных золотистых волос и такой обворожительной улыбки, но мне кажется, до нас доносятся крики моих друзей. Они меня ищут… Позвольте мне удалиться, сударыни…

Незнакомец протянул руки молодым женщинам, чтобы помочь им подняться в карету. С легкостью и необыкновенным изяществом он выполнил свою задачу и прислушался к шуму, доносившемуся из леса. Крики, понукания, ржание лошадей приближались с каждой минутой.

— Эгей! — хрипловато крикнул незнакомец, легко вскакивая на своего Императора, который флегматично жевал березовые листочки, уже развернувшиеся несмотря на поздние холода.

— Эгей! Эгей! Э-ге-гей! — послышалось в ответ со всех сторон.

Всадник, весь в черном, выскочил из зарослей. Он гнал коня галопом, крича на скаку:

— Ах! Боже мой! Наконец-то я-с вас нашел-с! Вы-с так-с неразумны-с и неосторожны-с, си…

— Ну вот и вы, дю Плесси! И, как всегда, опоздали! — прервал его незнакомец, прижимая палец к губам и призывая хранить тайну.

Всадник в черном придержал коня, тот поднялся на дыбы и остановился. С морды скакуна хлопьями спадала пена. Дамы с любопытством выглянули в окошко, чтобы посмотреть на вновь прибывшего. Всадник равнодушно помахал им треуголкой. Он вздрогнул и резко отшатнулся назад, увидев еще теплую тушу кабана, лежавшую поперек дороги, снова принялся осыпать «спасителя» упреками:

— Доезжачие-с прочесывают-с лес! Егеря-с сбились с ног-с, а вы-с позволили-с завлечь себя-с в такую-с глушь, в шести-с лье от Пьерфона, загнав четырех-с лошадей-с! Вы-с так-с разгорячились, что рисковали подхватить воспаление-с! Да еще так-с оторвались от собак-с!

Батистина таращила глаза, спрашивая себя, уж не спит ли она. Ну и странная манера говорить у этого новоприбывшего! Девушка вспомнила, что братья, возвращаясь в замок от королевского двора, рассказывали, будто некоторые люди, вращавшиеся в большом свете, в разговоре с высокопоставленными лицами употребляли к месту и не к месту звук «с», дабы выказать свое почтение. Если судить по тому, сколько лишних «с» вставил в свою речь вновь прибывший, незнакомец был очень важной персоной. Батистина посмотрела на «спасителя» — того столь странная манера речи, казалось, нисколько не удивила. Он с величайшим спокойствием выслушал упреки дю Плесси, улыбаясь уголками губ.

— Однажды с вами-с случится какая-нибудь-с беда-с…

— Но сегодня никакой беды не случилось, напротив, я имел счастье повстречать прекрасных дам, — возразил «спаситель» с едва заметным раздражением, — секач доставил им несколько неприятных минут. Не бойтесь, друг мой, на охоте со мной ничего не случится! Где угодно, только не на охоте! А! Вот и остальные! — заметил незнакомец. Из леса выскочили еще несколько загнанных лошадей в сопровождении столь же изнуренных собак с высунутыми языками.

— Прощайте, сударыни! — крикнул незнакомец, склоняясь к шее коня и подъехав к самому окошку карсты. Батистина почувствовала, что ласковый взгляд незнакомца буквально обволакивает ее. В этом взгляде она прочла некое обещание.

— Прощайте, сударь! А может быть, до встречи? — вздохнула Жанна-Антуанетта, приподнимая и опуская ресницы с преувеличенным кокетством. Она злилась, что именно Батистина, а не она сама столь явно заинтересовала кавалера.

— Если Господь того пожелает! — сказал тот своим гортанным, чуть хриплым голосом.

Теперь он пристально посмотрел на прелестную госпожу Ленорман, улыбнулся, словно угадав ее мысли, и пришпорил Императора.

Человек в черном тотчас же пустился за ним вдогонку. Вновь прибывшие всадники смеялись и издавали восхищенные крики:

— Да, ну и кабан!

— Целый кабанище!

— Матерый секач!

— Клянусь красной чумой, какой риск!

— Какая отвага!

— Смертельная опасность!

— Черт возьми! Ну и храбрец!

— Пришлите доезжачих! Пусть сдерут шкуру!

— А внутренности — собакам! Пусть полакомятся, бездельники!

— Потрясающий выстрел!

— Лучший охотник во всем королевстве!

— Да, какое впечатление произведет эта голова! Какие клыки!

В лесу слышались посвисты кнутов, ржание лошадей, стук колес, звуки рожков И труб, крики доезжачих, лай собак, менее усталых, чем те, что травили зверя, вопли кучеров и конюхов. Мелькали огни факелов, озаряя деревья фантастическим светом.

Всадники подскакали к огромной карете, запряженной восьмеркой лошадей и находившейся под охраной швейцарцев и рейтар. Они спешились около кареты и с радостными криками пропустили вперед спасителя дам. Он легко вскочил на подножку, обернулся и прошептал что-то человеку, следовавшему за ним словно тень.

— Будет исполнено! — коротко ответил дю Плесси, склоняясь в поклоне.

— И… разузнайте все… хорошенько, — приказал незнакомец.

— Хорошо… но о которой же из двух?

— Об обеих… — улыбнулся охотник. — А теперь поедем ночевать в Компьен.

 

3

— Ну же, дорогая, возьми себя в руки! Перестань смотреть на удаляющуюся карету и спускайся на землю, к нам! — С преувеличенно веселым видом Жанна-Антуанетта похлопала Батистину по руке.

Та вздрогнула. Действительно, она совершенно потеряла представление о времени. Словно зачарованная, следила она за нескончаемой кавалькадой, тянувшейся перед ее изумленным и восхищенным взором.

— Что случилось, дорогая? — удивленно спросила Батистина.

— Как это что случилось? Прежде всего, твоя дорогая Элиза уже чувствует себя намного лучше, — сухо ответила госпожа Ленорман.

— О, Элиза, моя дорогая нянюшка, это непростительно! Как я могла забыть о тебе?! — вскричала Батистина, осыпая свою дуэнью поцелуями с той непосредственностью, против которой никто не мог устоять. — Но все это так ново для меня! Ты, дорогая Жанна-Антуанетта, живешь в Париже, ты уже замужняя дама!..

— Ну так что же!? Ты тоже очень скоро выйдешь замуж! — улыбнулась более любезно Жанна-Антуанетта.

Батистина приоткрыла рот от удивления: она совершенно забыла о существовании Жеодара.

— Да… конечно… Но какой чудесный, замечательный день! — с воодушевлением воскликнула она после минутного замешательства.

— Замечательный?! Бессердечное создание! Ты забыла про беднягу факельщика! — простонала Элиза.

«Она права, я просто чудовище! Какой эгоизм!» — с раскаянием подумала Батистина.

Жанна-Антуанетта посмотрела на подругу и еле заметно пожала плечами. Она выглянула в окошко:

— Ну что, Юзеб, мы можем ехать?

— Ах, мадам, мочь-то мы можем, но… пожалуй, что и не можем…

— Наглец! Что ты несешь?! Ты выпряг раненую лошадь и убрал с дороги труп издохшей?

— Бррр… да, мадам, все сделано, если можно так сказать…

— Тогда вперед! — гневно воскликнула Жанна-Антуанетта.

— Простите меня великодушно, мадам. Мы слишком задержались! Недалеко же мы уедем без факельщиков! Скоро станет темно, как в аду, а лошадки так нервничают и так всего пугаются после всей этой суматохи! — простонал бедный Юзеб, еще не совсем пришедший в себя после пережитого.

Словно в ответ на его жалобы раздался дробный стук копыт. Четыре рейтара с факелами в руках окружили карету.

— Мы получили приказ сопровождать вас, куда вам будет угодно, сударыни! — сказал один из них с легким гасконским акцентом, отдавая честь дамам.

— Благодарю вас, господа! Ну, теперь — в путь! — приказала Жанна-Антуанетта, откидываясь на атласные подушки и потянув за шелковую ленту, чтобы поднять окошко. Карета тронулась.

Пламя от факелов освещало экипаж, и рейтары с любопытством посматривали на двух хорошеньких молоденьких девушек.

Хитрый огонек зажегся в глазах Батистины, и она удержала руку подруги:

— Подожди, дорогая, мне в голову пришла одна мысль!

Жанна-Антуанетта усмехнулась:

— Ты говорила так в пансионе, когда собиралась совершить какую-нибудь глупость…

Старая Элиза укоризненно взглянула на подруг, и они обе прыснули со смеху. Батистина поманила к себе пальцем одного из рейтар. Он был почти так же молод, как и Батистина, и с гордостью носил свой синий мундир. На левом плече у него красовалась эполета с серебряной бахромой, украшенная золотой звездой. Юноша вежливо стянул с головы треуголку и склонился к окошку:

— Чем могу служить, сударыни?

Он закашлялся, смущенный тем, что две красавицы смотрели на него, улыбаясь и время от времени переглядываясь, как настоящие заговорщицы.

— О, сейчас довольно холодно, сударь, наденьте шляпу! Мы вас очень просим! — сказала Жанна-Антуанетта с очаровательной улыбкой.

— Благодарю вас, сударыня! — промолвил, запинаясь, рейтар и водрузил свою треуголку с серебряным галуном поверх белого напудренного парика.

— Вы ведь не простой солдат, сударь? — продолжала Батистина с той великолепной самоуверенностью, которая отличает только невинных девушек, действующих по наитию.

— Что правда, то правда, сударыня! Я нахожусь в чине корнета! — гордо заявил юноша, покраснев от удовольствия.

— Ах, корнет! Как мило! Такой молодой, и уже корнет!

— Осторожней, Батистина, а то он, пожалуй, свалится с лошади! — зашептала Жанна-Антуанетта.

Батистина расхохоталась.

Юный рейтар отвел в сторону руку с пылающим факелом, чтобы свет не падал на его густо покрасневшее безбородое лицо, в результате свет еще сильнее залил карсту, и красота двух подруг стала просто ослепительной.

— А сколько вам лет, господин корнет? — поинтересовалась Жанна-Антуанетта.

— О, я не так молод, как вам кажется, сударыня. Мне двадцать четыре года, — ответил юноша, безбожно привирая и не сводя глаз с Батистины.

— Ах так! А мне двадцать, — пускаясь на столь же бесстыдный обман, заявила Батистина.

— А я, хотя и замужняя дама, признаюсь, что мне никогда не доводилось беседовать с корнетом! — воскликнула Жанна-Антуанетта, кичась своим опытом «много повидавшей и пожившей женщины» перед двумя юнцами.

— Правда, сударыня?

— Правда, сударь.

— Нет, я уже видела корнетов, но только, конечно, издали. Но они не держались в седле так гордо, как вы, и у них не было таких изысканных Манер, сударь, — живо вставила Батистина.

— Правда, сударыня? — еле ворочая языком, пробормотал юноша, не знавший, куда девать глаза от смущения.

— О да, правда… Истинная правда, сударь!

— Разрешите представиться! Эрнодан де Гастаньяк… к вашим услугам, сударыни, — низко склонил голову юноша.

— О! Сударь! Так вы, несомненно, гасконец? — восхищенно закатила глаза Жанна-Антуанетта.

— Да, сударыня! Гасконец из Гаскони! — гордо вскинул голову рейтар.

— А чьи приказы вы выполняете, господин де Гастаньяк? — невинно спросила Батистина, широко открывая свои голубые глаза.

Молодой корнет готов был лопнуть от гордости:

— Я исполняю приказы моего капитана, который получает указания от господина дю Плесси, а уж тот их получает прямехонько от его величества…

Рейтар прикусил язык. Как всякий истинный гасконец, он слишком быстро проболтался. Две тонкие штучки с удовлетворением переглянулись, ибо вытянули-таки из юноши сведения, которые хотели заполучить во что бы то ни стало. Жанна-Антуанетта поудобнее расположилась на подушках. Окончательно смущенный корнет опустил голову. Батистина мило улыбнулась юноше, чтобы пролить немного целебного бальзама на его раны.

— Решительно, мне очень нравится говорить с мужчинами! — заявила Батистина, берясь за шнурок, чтобы опустить окошко.

— Да уж, заметно! — с нервным смешком пожала плечами Жанна-Антуанетта.

— О, дорогая, ты ведь моя единственная подруга! И я тебя люблю! Разве я сделала что-нибудь такое, что могло рассердить тебя? — воскликнула Батистина, расстроенная недовольным видом Жанны-Антуанетты.

— Но, голубушка, ты напустила холода и едва не заморозила госпожу Ленорман со всеми этими беседами! — сказала Элиза, абсолютно ничего не понимавшая в происходящем.

Жанна-Антуанетта с любопытством посмотрела на подругу, не обращая ни малейшего внимания на старую няню.

— Ты всегда поражаешь меня, Батистина. Невозможно угадать, как ты отреагируешь на какое-нибудь слово или действие… Ты будто спишь с открытыми глазами или витаешь где-то в облаках… или поступаешь так или эдак чисто инстинктивно… Но я тоже тебя люблю… по-своему, разумеется… И буду защищать тебя от тебя самой, даже против твоей воли…

— Ах! Как странно и забавно! Ты говоришь точь-в-точь как Жеодар, — рассмеялась Батистина.

Под колесами заскрипел гравий. Карета въехала во двор замка Мортфонтен. Жанна-Антуанетта схватила Батистину за руку и горячо зашептала:

— Клянусь, Батистина, я всегда буду тебе верной подругой, даже если у тебя будут основания думать иначе…

— Почему ты так говоришь? — изумилась Батистина. Но Жанна-Ануанетта упорно молчала. Она, казалось, погрузилась в мечты.

Кучер Юзеб быстро соскочил с сиденья, чтобы откинуть ступеньки. С крыльца доносились крики:

— О-ля-ля! Мадемуазель Батистина! Мадам Элиза! Мы так беспокоились! Вас так долго не было! — хором вопили церковный сторож и его жена. — Какой-то человек шлялся вокруг замка и спрашивал, живет ли здесь молодая девушка по имени Батистина де Вильнев. Выяснял, находится ли она в замке или все еще пребывает в пансионе, — продолжал докладывать церковный сторож. — Подозрительный тип, мадам Элиза, физиономия висельника. Шляпа по самые брови, а лицо он все прятал в складках плаща… Не понравился он мне, ой как не понравился! Не станет честный человек прятать свое лицо! Но мы молчали как рыбы! Правда, жена?

— Да, да, сразу было ясно, что он не с добром пришел! Небось из бродяг, что грабят замки… или, того хуже, какой-нибудь головорез! — поддержала мужа достойная супруга.

— Ах, друзья мои! Благодарю. Сколько волнений, Иисусе! С нами случилось ужасное несчастье! На нас напало жуткое чудовище! — стонала Элиза, пока кучер не без труда помогал ей выбраться из кареты.

Батистина и Жанна-Антуанетта с некоторым сомнением посмотрели друг на друга.

— Будь счастлива, дорогая! — прошептала Батистина, с воодушевлением сжимая руку подруги и чуть подталкивая ее к дверце, чтобы та последовала примеру Элизы и оказалась на руках у кучера. — Ведь мы его встретили, как и предсказывала нам та старая цыганка! Ты же помнишь! О, он еще более прекрасен, чем я воображала! И он нас спас!..

— Да, но смотрел он только на тебя, маленькая лицемерка, точно такими же глазами, как и вот этот юнец, — пробормотала. Жанна-Антуанетта, указывая на спрыгнувшего с коня Эрнодана де Гастаньяка — он топтался у дверцы кареты, сжимая в руках треуголку и ожидая дальнейших приказаний.

Жанна-Антуанетта говорила тихо, и Батистина подумала, что ослышалась. Она тряхнула светлыми кудрями и с величественной грацией оперлась на галантно поданную руку корнета.

— Благодарю вас, господин де Гастаньяк, — одарила юношу улыбкой Батистина.

— Позвольте, я перенесу вас на руках, сударыня, перед крыльцом большая лужа, — сказал рейтар, указывая на воображаемую лужу.

«Странно! Ему хочется взять меня на руки… Как и Жеодару… Должно быть, все мужчины страдают такой манией…» — подумала Батистина, позволив юноше нести себя и прижимаясь к нему гораздо сильнее, чем это подобало девушке из хорошей семьи.

Батистина ощущала, как гулко и часто билось сердце молодого человека под синим камзолом. Она обвила шею кавалера руками. Не очень понимая почему, Батистина разволновалась. От корнета исходил мужской запах, запах лошади и табака. Девушка уронила голову на плечо юноши. Она почувствовала, как он вздрогнул. Молодой человек осмелился крепче обхватить тонкую талию, затянутую в корсет, гораздо крепче, чем того требовали обстоятельства. Батистина подняла на Эрнодана свои голубые глаза, в которых светилась такая невинность. Она начинала смутно догадываться о великой силе своего взгляда, о том, какое впечатление производят ее небесно-голубые глаза на мужчин, и она уже принялась оттачивать свои коготки, как маленькая мурлыкающая кошечка. Ее охватила приятная истома. Батистина словно невзначай приблизила бархатистую щечку к губам Эрнодана, и тот воспользовался сумраком — легко коснулся губами розовых губок, столь любезно ему подставленных.

— Могу ли я когда-нибудь приехать и справиться о вашем здоровье, сударыня? — спросил Эрнодан, с величайшим сожалением опуская Батистину на верхнюю ступеньку крыльца. По лестнице юноша взлетел, не чуя под собой ног, словно во сне.

— Ну конечно, господин де Гастаньяк, приезжайте, когда вам будет угодно. Вы так любезны! С большим удовольствием увижу вас снова, — спокойно сказала Батистина.

— С вашего позволения, сударыня, я буду приезжать каждый день…

— Хорошо, хорошо… Приезжайте… но через три дня я выхожу замуж, — промолвила Батистина.

— Ах! Что? Как? — забормотал совершенно сбитый с толку юноша. — Вы выходите замуж, мадемуазель?

— Да, но после свадьбы вы сможете приезжать ко мне в замок дю Роше сколько вам будет угодно, это в двух лье отсюда. Вы познакомитесь с Жеодаром, и он вам понравится. Это мой жених.

— О, не сомневаюсь, сударыня, — вежливо и сухо ответил внезапно ставший холодным Эрнодан де Гастаньяк.

— И оставайтесь поужинать с нами. Переночуете сегодня у нас в замке вместе с вашими людьми, господин де Гастаньяк, ведь уже поздно… — предложила Батистина, не отдавая себе отчета в том, насколько смелым было ее предложение.

Глаза юноши вспыхнули — он услышал в словах девушки некое обещание. Он с трудом овладел собой и даже не сразу ответил:

— Увы, мы должны ехать, сударыня, и я не могу воспользоваться вашим предложением. Для рейтара нет понятия «поздно» или «рано», ведь мы на службе, к тому же у нас есть факелы, чтобы осветить дорогу… Примите мою искреннюю благодарность, мадемуазель!

— Ах, как жаль! Мы стали почти друзьями… — вздохнула Батистина.

— Я… Я вернусь… Ведь вы мне позволили… Ваш покорный слуга, мадемуазель! — низко поклонился Батистине молодой рейтар, словно перед ним была сама королева.

«Он и вправду очарователен! И какой странный акцент! Поймут ли они с Жеодаром друг друга…» — думала девушка, поднимаясь со свечой в руке в свою комнату.

Батистина сбросила накидку на пуховую перину, подбежала к зеркалу и принялась себя разглядывать. Никогда прежде ее глаза так не блестели! Волосы спускались красивыми прядями на полуобнаженную грудь. Батистина улыбнулась своему отражению и с легким вдохом чмокнула самое себя в губки. Она чуть покраснела, вспомнив про поцелуй юного рейтара, и решила, что, пожалуй, лучше не рассказывать Жеодару об Эрнодане де Гастаньяке, когда тот приедет завтра с визитом.

Батистина взглянула на кровать, и девушку вновь посетила крайне смущавшая ее мысль о том, что через три дня она окажется в первый раз в постели с мужчиной.

— Жеодар… да, да, Жеодар, я вас люблю, Жеодар… Эрнодан… Эрнодан… — на все лады повторяла внезапно развеселившаяся Батистина.

— У вас еще остались силы, господин корнет? — раздался во дворе чуть ироничный голос Жанны-Антуанетты.

— К вашим услугам, сударыня, — тотчас отозвался рейтар и загрохотал сапогами.

«Но что это она там делает?» удивилась Батистина, подойдя к окну.

Ее подруга сидела в карете. Она зажгла там ночничок. Батистина увидела, что Жанна-Антуанетта отложила в сторону гусиное перо и отодвинула бювар, затем быстро присыпала песком какое-то письмецо, чтобы быстрее высохли чернила. Она сложила записку вчетверо, капнула чуть-чуть воска и запечатала. Заинтригованная до крайности Батистина потихоньку отворила окно.

— Возьмите, сударь, и будьте так любезны, передайте эту записку лично в руки тому господину, что спас нас сегодня в лесу, — прошептала Жанна-Антуанетта, окинув взглядом двор и убедившись, что ее никто не видит.

— Господину, который… ох… да… господину дю Плесси, наверное… — залепетал, запинаясь, корнет, не осмелившийся понять даму до конца.

— Нет! Я говорю о другом… о человеке с чуть хрипловатым голосом… Вы хорошо меня поняли?

— Да… да… сударыня, будет исполнено… сегодня же вечером… — сказал юноша с некоторым испугом.

«Но почему она скрывает от меня свое желание написать ему?» — спрашивала себя изумленная Батистина.

Жанна-Антуанетта исчезла в глубине замка. Эрнодан де Гастаньяк поднял голову и заметил Батистину: Она чуть насмешливо, заговорщически приложила палец к губам, прося не выдавать ее. Но юноша принял жест девушки за изъявление нежности. Вновь воспылав страстью, он поднес руку к губам и послал Батистине воздушный поцелуй. Та, смеясь, ответила. Любовная сцена могла бы продолжаться всю ночь, если бы чей-то грубый голос не нарушил тишину и не положил конец амурным делишкам двух юных созданий.

— Прошу прощения, мадемуазель! Я не хочу вас оскорбить или обидеть, господин корнет, Боже упаси! Но мы здорово замерзли! — громко и недовольно брюзжал толстый рейтар, бывший явно намного старше офицера.

Батистина не удержалась и звонко расхохоталась.

Эрнодан де Гастаньяк, пришедший в ярость от того, что простой солдат выставил его на посмешище в присутствии юной девушки, резко обернулся и рявкнул:

— Замолчи, Лафортюн! Я научу тебя быть вежливым! Я тебе покажу! Вот отколочу хорошенько — сразу согреешься!

Батистина помахала своему воздыхателю ручкой. Эрнодан де Гастаньяк вскочил в седло. Он сорвал с головы треуголку, раскланялся, а затем яростно вонзил шпоры в коня.

— Эй, вы! За мной! В Компьень!

Стук копыт заглушил голос юноши.

— Давно ли ты стоишь у окна?

Батистина живо обернулась. Жанна-Антуанетта пристально смотрела на нее с любопытством и, пожалуй, с беспокойством. Девушка уже открыла было рот, чтобы спросить подругу, что за таинственное послание отдала она в руки рейтара, адресовав незнакомцу. Но внезапно что-то в лице Жанны-Антуанетты заставило Батистину переменить решение и сохранить все увиденное в тайне:

— Да нет, дорогая, я выглянула как раз тогда, когда рейтары уезжали.

Жанна-Антуанетта с облегчением улыбнулась.

— Бедный корнет, ты ему разбила сердце, плутовка!

Две подруги так и покатились со смеху. Держа друг друга под руку, они спустились вниз к ужину. Элиза хлопотала на кухне. При первом взгляде на двух красавиц можно было сказать, они — лучшие подруги на всем белом свете. Прелестные, розовые, свеженькие, они походили на два цветка, чей вид вызывает у пчел желание собрать ароматный нектар.

Жанна-Антуанетта подчеркнуто дружески обвила рукой талию Батистины. Не понимая почему, Батистина в эту минуту ощутила, как сердце у нее сжалось от печали.

Ей снились свадьба и брачная ночь.

 

4

— Моя дорогая… Моя нежная… Моя милая… Моя сладчайшая… Я весь горю… Я так жажду тебя… — шептал Жеордар прерывающимся от страсти голосом.

А Батистина, влюбленная, покорная, согласная на все, отдавала свое юное тело во власть ласковых рук супруга. Она тихонько постанывала от удовольствия. Жеодар склонился над ней, чтобы поцеловать, но черты лица его внезапно расплылись, и вот уже перед Батистиной незнакомец из леса. Он тоже сжал девушку в объятиях и зашептал ей ласковые слова. Батистина узнала его хрипловатый голос.

Всадник ударом ноги высадил дверь. В глубине темного алькова белела огромная постель с кружевными подушками. Батистина спрятала заалевшее, словно мак, лицо на мужском плече. Скоро, совсем скоро узнает она великую тайну. Вытянувшись на белоснежных простынях, она притянула голову незнакомца к своей груди, но того вдруг поглотило какое-то облако. Теперь она нежно ворковала под взглядом Эрнодана де Гастаньяка. Их губы соприкасались. Стыдясь и замирая от восторга, Батистина позволяла ласкать себя, испытывая неведомое доселе блаженство во всем теле, охваченном истомой.

Внезапно вдалеке послышался стук копыт. Кто-то гнал коня галопом. И этот кто-то, грозно сверкнув зелеными глазами из-под складок плаща, скрывавшего лицо, вырвал ее из объятий юноши и бросил поперек седла. Потрясенная Батистина издала крик ужаса. А зеленоглазый смеялся… да, он смеялся!

Обезумевшая от страха Батистина проснулась. Она заткнула уши — ей все еще казалось, что в комнате продолжал звучать сардонический смех.

Начинался новый день.

— А где же Жанна-Антуанетта? — спросила, спустившись вниз, Батистина.

— Ах, моя голубка, госпожа Ленорман уехала на рассвете!

Батистина вздохнула. Итак, ее дорогая подруга уехала, даже не попрощавшись.

— Она сказала, что ей нужно навестить мать, госпожу Пуассон, и что она вернется послезавтра, в день твоей свадьбы, — сказала Элиза. — Она ни за что не хотела, чтобы я тебя разбудила. И она была права. Ты неважно выглядишь сегодня, моя птичка. Ты что, плохо спала? — по-матерински забеспокоилась Элиза, обнимая и целуя воспитанницу.

— Да нет, пустяки, Элиза, меня мучили кошмары, — прошептала Батистина, хорошенько не зная, какими словами назвать то, что ей снилось.

— Ах, моя маленькая голубка, тебя волнует предстоящая свадьба, это совершенно естественно! Все девушки таковы! Да, твоя бедная мамочка чувствовала абсолютно то же самое за два дня до бракосочетания, — запричитала Элиза.

— А мой отец за ней ухаживал?

— Хм… да, да, конечно.

— Похоже, ты не очень-то в этом уверена…

— Знаешь, голубка, я постарела и не очень хорошо помню графа. Он умер так давно, — процедила сквозь зубы Элиза, явно желавшая прекратить разговор.

Батистина бросила на старую няню взгляд, способный проникнуть в самую душу.

— Забавно, Элиза, но ты, пожалуй, не слишком любила моего отца. Всякий раз, когда я завожу разговор о нем, у тебя на лице появляется такое выражение…

— Ну что ты там придумываешь?.. Послушай-ка лучше, что я тебе скажу, — заворчала Элиза, мгновенно переводя разговор в другое русло, — только что приходили господин кюре вместе с нашим славным Блезуа. Они готовят великолепную мессу в честь твоего бракосочетания. Ну еще бы! Ведь ты — мадемуазель де Вильнев-Карамей. Да, а еще я, старая дура, забыла о главном! Господин дю Роше прислал на рассвете лакея с запиской и подарками! Я все оставила в гостиной… Куда ты, ступай оденься сначала, простудишься…

— Нет… нет… уже весна! Тепло! — ответила Батистина и побежала в одной рубашке через вестибюль.

— Твой жених приедет к тебе сегодня после полудня с визитом. Бедняга просто с ума сходит из-за этого ужасного кабана. Он очень зол на себя за то, что не поехал нас провожать! — говорила Элиза, еле поспевая за своим «непослушным дитем».

Но Батистина ее не слушала.

— О, никогда, никогда я не видела ничего, что могло бы сравниться с этим великолепием! — вскричала девушка, открывая коробочки, ларчики, футляры и шкатулочки, громоздившиеся на столе. Она смеялась и хлопала в ладоши, как ребенок.

Три роскошных колье ослепительно сияли. Батистина не знала, на каком остановить взгляд: из рубинов, из изумрудов или из бриллиантов. В конце концов она выбрала третье и приложила его к себе.

— Я выгляжу как настоящая великосветская дама! — прошептала она, любуясь своим отражением в зеркале.

— Неужели ты не хочешь прочесть, что написал тебе господин Жеодар! — нежно упрекнула ее Элиза и протянула записку, лежавшую на круглом инкрустированном столике.

Батистина торопливо сломала печать, чувствуя угрызения совести из-за того, что первым делом бросилась к безделушкам, пусть даже и очень красивым.

— О, Элиза, он написал целую поэму и посвятил ее мне!

— Естественно, ведь он — жених. Все женихи так делают, — заявила Элиза безапелляционным тоном.

— А потом, когда мы поженимся, он тоже будет писать мне стихи?

— Хм… да… конечно, только, быть может, не так часто…

— Да? А почему? — искренне удивилась Батистина.

— Почему, почему… Он же будет видеть тебя каждый день, глупышка, так какая же необходимость будет у вас посылать друг другу письма?

— Жаль… а мне бы хотелось, чтобы он каждую ночь сочинял новое четверостишие и чтобы я находила его, когда проснусь…

Элиза только возвела глаза к небесам…

— Хорошо, голубка, ты сама ему об этом скажешь… Посмотрим, что он ответит!

— Я думаю, он будет доволен.

— Несомненно. А теперь прочти все-таки, что написал тебе господин Жеодар… Надеюсь, приличное для молоденькой девушки… — забеспокоилась Элиза, всерьез игравшая роль дуэньи.

Батистина подавила смешок: вот если бы Элиза узнала, что произошло вчера в будуаре.

— Да, да, Элиза, это в высшей степени прилично и очень красиво! Я так счастлива!

И Батистина принялась читать поэму про себя, время от времени цитируя некоторые строчки вслух. Разумеется, сочинение изобиловало словами: невеста, сердце, красота, несравненная, счастье, солнце и так далее.

— Омерзительно-с! Отвратительно-с! Ужасно-с!

Батистина с Элизой так и подскочили на месте, а насмешливый мужской голос продолжал:

— Простите, великодушно-с, мадемуазель, но это четверостишие-с совершенно ужасно-с!

Высокий мужчина, весь в черном, незаметно проник в гостиную и, оказывается, уже давно слушал их беседу, прислонясь к дверному косяку.

Батистина наморщила носик:

— Я вас узнала… Ведь вы господин… как бишь вас? Ну, да неважно… Вы были вчера в лесу!

Мужчина склонился в небрежном поклоне, выпрямился и высокомерно произнес:

— Позвольте представиться, Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог Ришелье, маршал Франции, племянник кардинала Ришелье и ваш покорный слуга, мадемуазель…

— Иисус! Пресвятая Дева Мария! Ступай скорее оденься, голубка! — воскликнула задохнувшаяся от волнения Элиза, в то время как Батистина, ничуть не смущенная тем, что такой знатный вельможа застал ее неодетой, сделала реверанс и вступила в препирательство с визитером. При этом она демонстрировала присутствие ума и тонкость суждений, что было весьма удивительно для молоденькой девушки, жившей до сей поры в полном уединении.

— Простите нас, ваша светлость, но мы, должно быть, не слышали, как звонил колокольчик у двери…

Герцог де Ришелье вновь поклонился. Казалось, он, как тонкий знаток, оценил этот первый укол, предвещавший яростную словесную перепалку.

— Дверь-с была приотворена-с, и я вошел-с. Ваш милый-с голосок привел меня сюда. Я имел-с несчастье-с вызвать ваше-с неудовольствие-с, высказав мое мнение-с об этой, так сказать-с, поэме-с…

— Действительно, ваша светлость, я нахожу ее превосходной… — твердо заявила Батистина, приготовившись к длительному сражению.

Герцог вздохнул, словно перед ним была упрямая четырехлетняя девочка. Он приблизился к Батистине, отвесил поклон и осторожно взял у нее из рук послание Жеодара.

— С вашего позволения, мадемуазель… посмотрим, посмотрим… Так, конечно, рифмы страдают… И какие банальные слова… В моей поэме, посвященной вам, скорее фигурировали бы выражения: «утренняя заря», «нежный подснежник», «душистая сирень», «несравненная жемчужина»… Что скажете, мадемуазель?

Батистина игриво усмехнулась.

— Должна признать, что, наверное, это было бы недурно, но… — Плутовка, видимо, решив окончательно вывести герцога из себя, улыбнулась. — Я предпочла бы текст без лишних «с» в конце каждого слова!

— Ах, Боже мой, без лишних «с»! Мадемуазель, пощадите! — с горечью простер к ней руки герцог. — Вы разбиваете мое сердце! Вы меня просто убиваете! Ведь именно по наличию в речи лишнего «с» и можно узнать хорошо воспитанного, светского человека! Именно в этом и кроется истинная красота нашего языка!

— Нисколько не сомневаюсь в правоте ваших слов, ваша светлость, — сказала Батистина, смеясь, — но все же осмелюсь вас спросить о цели вашего визита. Неужели вы пришли только затем, чтобы с раннего утра заняться обсуждением столь занимательной темы?

Герцог Вновь поклонился, признав, что стрела, пущенная столь юной, но уже весьма твердой рукой, попала в цель. Решительно, эта малютка была непредсказуема.

— Нет, мадемуазель. Какое бы несравненное-с удовольствие-с я ни получал от беседы с вами, я проехал восемь лье, чтобы увезти вас, ибо вас ждут с весьма понятным нетерпением.

— Что? Как? Ни за что! Ваша светлость! Это невозможно! Куда это вы хотите увезти мою голубку? — завопила Элиза, которую перепалка по поводу поэмы, красот языка и манеры выражаться оставила совершенно равнодушной. Но сейчас старая нянюшка, поняв намерения нахального непрошеного гостя, мгновенно вышла из оцепенения.

— Соблаговолите одеть вашу хозяйку, моя милая! — небрежно уронил Ришелье с высоты своего положения. — Я должен-с просить мадемуазель де Вильнев-Карамей проявить великодушие-с и сопроводить меня-с в Компьень, где Некто, как простой смертный, горит желанием-с ее видеть-с.

Батистина присела в реверансе.

— Я очень сожалею, ваша светлость, что вы проделали такой длинный путь напрасно.

Герцог вздрогнул от неожиданности:

— Простите, мадемуазель… Что вы хотите этим сказать?

Батистина улыбнулась и чуть жеманно пустилась в объяснения:

— Я так хотела бы поехать с вами, меня бы эта поездка очень развлекла, но я сегодня занята с полудня, ибо мой жених приедет с визитом.

Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог Ришелье и племянник кардинала Ришелье, с удрученным видом высоко поднял брови:

— Мне кажется, мадемуазель, вы меня не так поняли. Это не приглашение на прогулку, а приказ его величества, — сказал он, за руку подводя Батистину к окну. — Взгляните, мадемуазель, эта карета прислана за вами, а десять рейтар будут сопровождать и охранять вас. Его величество нисколько не сомневается в том, что вы будете рады оказаться перед его персоной, а также он ни на единый миг не усомнился в том, что вы — его верная подданная.

— Но это вы ничего не понимаете, сударь. Я умираю от страстного желания увидеть короля, ибо я действительно сошла бы с ума от радости, если бы встретилась с ним, но сегодня я и вправду занята. Быть может, я смогу выкроить время завтра, хотя и это непросто. Ведь послезавтра — моя свадьба. Нет, уверяю вас, лучше все же отложить до следующей недели! — с самым серьезным видом заявила Батистина, посылая в то же время привет корнету Эрнодану де Гастаньяку, который, видимо, командовал почетным эскортом и терпеливо ожидал около кареты вместе со своими людьми. Тот, кого юноша назвал Лафортюном, зевал так, что едва не свернул себе челюсть. Казалось, он так и не согрелся с минувшего вечера.

Выслушав ответ Батистины, герцог де Ришелье прищурился и оперся о камин.

— Тысяча чертей, мадемуазель де Вильнев, ни один из представителей рода Ришелье никогда-с не слышал-с ничего-с забавнее! Да и я тоже, хотя вот уже сорок лет нахожусь при дворе!

— Не вижу в этом ничего смешного! — столь же высокомерно заявила Батистина, пытаясь подражать тону герцога.

Ришелье вытащил часы из кармана жилета и сухо уронил:

— Ни одна добрая фея не позаботилась положить в мою колыбель в качестве подарка пылкое воображение, и я не могу представить себе, мадемуазель, как осмелюсь появиться перед его величеством и объявить августейшей персоне, что вы, может быть, будете свободны на следующей неделе. Но и не отличаюсь великим терпением… Сейчас половина девятого, мадемуазель, и, если вы не будете готовы к десяти, я прикажу этим людям завернуть вас в первую попавшуюся шаль и увезти вот так — в одной рубашке и с колье на шее.

Батистина внимательно посмотрела на Ришелье. По всему было видно, что тот и не думал шутить. Он явно с удовольствием выполнит свою угрозу.

— Пощадите! Смилуйтесь! Святой Иосиф! Пресвятая Дева Мария! Он хочет ее похитить! — завопила Элиза.

— Успокойтесь, моя милая, ваша молодая хозяйка очень скоро вернется назад, ей не грозит никакая опасность, к тому же она получит нечто весьма приятное.

— О, горе мне! Что я скажу господину Жеодару, — продолжала причитать старая няня.

— Послушай, Элиза, ты ему скажешь, что… хм… я решила поехать в Компьень, чтобы сделать кое-какие покупки… Ну же, идем, моя дорогая нянюшка, зашнуруешь мне корсет, и не делай такое лицо… Я постараюсь вернуться поскорее, — промолвила Батистина, обретя полнейшее спокойствие и направляясь к двери, чтобы пойти к себе одеться.

— Позвольте, мадемуазель де Вильнев, поздравить вас со столь верным решением, — небрежно бросил ей вдогонку герцог, опускаясь в кресло.

— Позвольте и мне сделать то же самое, ваша светлость, — лукаво улыбнулась Батистина, оборачиваясь и на секунду задерживаясь в дверях.

— А могу ли я узнать причину столь стремительной перемены, мадемуазель? — спросил герцог, скрещивая ноги.

— В чем причина… в чем причина… А в том, что вы вдруг перестали вставлять ваше несносное «с», ваша светлость! — заявила Батистина, исчезая за дверью. За ней семенила Элиза.

— Вот так штучка! Хитрая маленькая бестия! Кто бы мог подумать?! — брюзжал задетый за живое Ришелье.

Запряженная четверкой лошадей карета поднимала тучи пыли, кони неслись галопом. Батистина с восторгом наблюдала, как за окном мелькали поля, леса и деревни, да с такой скоростью, что ей это казалось почти сверхъестественным. Через каждые два часа карета и эскорт останавливались у королевской почтовой станции.

— Эй! Поторопитесь! Служба короля! — гордо кричал Эрнодан де Гастаньяк.

Батистина надеялась, что ей удастся выйти и немного размять ноги. Но об этом не могло быть и речи! Прекрасно вымуштрованные конюхи выбегали навстречу и за несколько минут меняли почти загнанных лошадей на свежих, приплясывавших на месте от нетерпения.

На одной из станций Батистина кокетливо потянула за шнурок, опустила оконце и шаловливо пропела:

— Добрый день, господин де Гастаньяк!

— Мое почтение, мадемуазель! — ответил рейтар, снимая треуголку.

— Должно быть, вы мало спали сегодня ночью, а то и вовсе не спали, господин корнет, — лукаво улыбнулась девушка.

— Вы правы, мадемуазель, но это неважно: я имею счастье видеть вас, сударыня! И день мне сегодня показался летним, а все потому, что ваша красота сияет ярче солнца!

— Пожалуй, только ему одному сегодня жарко! А по мне, так такая же холодрыга, как и вчера! — проворчал Лафортюн, не имевший столь веских оснований, чтобы пребывать на седьмом небе, как его командир.

— Довольно, корнет! Займитесь выполнением своих обязанностей! — зло оборвал юношу герцог де Ришелье, со стуком захлопывая оконце.

— О, пожалуйста, не браните господина де Гастаньяка, ваша светлость, он — мой друг! — запротестовала Батистина.

Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог де Ришелье, даже не соблаговолил ответить девушке. Батистина искоса взглянула на надутое спесью лицо и едва удержалась от смеха. Казалось, герцога неумолимо клонило ко сну. Он зевал, постоянно поправлял сползающий парик, клевал носом. В конце концов он достал лакированный, инкрустированный перламутром ларец и вытащил оттуда графинчик и два серебряных золоченых стаканчика.

— Клянусь костями моих благородных предков, я очень устал! Не хотите ли глоточек ратафии, мадемуазель?

Батистина не осмелилась признаться, что никогда не пила ничего подобного, а спросить, что это такое, постеснялась. Она решила согласиться и таким образом завоевать расположение герцога, у которого, похоже, был несносный характер.

— Охотно, ваша светлость! — воскликнула она, смачивая губку кончиком языка, как маленькая кошечка, желающая полакомиться чем-нибудь вкусненьким.

— Хм… хм… эта ратафия действительно лучшая из тех, что мне доводилось пить! — самоуверенно заявила она, отмечая про себя, что «это» было слишком приторно, пряно и противно.

Герцог внезапно посмотрел на нее с восхищением:

— Не правда ли, мадемуазель, эта ратафия способна воскресить и мертвого? Один из моих кузенов присылает мне ее из колоний, когда эти наглые проклятые английские разбойники соизволяют пропустить наши корабли.

— Ах вот как? — изобразила глубочайший интерес Батистина, в глубине души насмехаясь и над напитком, и над англичанами.

— Клянусь честью! О, прошу вас, мадемуазель де Вильнев, давайте станем друзьями! Подумайте, ведь я прибыл за вами в такую рань, не спал ночь. Мы можем очень помочь друг другу, дитя мое, вы понимаете? — сказал герцог, тихонько поглаживая плечико, покрытое тонкой бархатной накидкой. Девушка вздрогнула и инстинктивно отстранилась, подавшись поближе к дверце и не ответив на прямое предложение герцога.

— Ведь это уже Компьень, сударь? Я вижу солдат на маневрах!

— Так и есть, мадемуазель, — промолвил герцог, опуская руку, и сжимая девичье колено.

Возмущенная Батистина часто замахала веером.

— Какая тесная и неудобная карета! Похоже, вам не хватает места, ваша светлость! — бросила девушка со всей смелостью неопытной семнадцатилетней простушки.

«Забавно и странно, — подумала она про себя, удивляясь своей реакции, — мне было бы приятно, если бы это сделали Жеодар или Эрнодан. Так почему же мне не нравится, что этот…»

Никто и никогда еще не осмеливался так вести себя с герцогом. Он побледнел от бешенства и поспешно отодвинулся в угол, посматривая на Батистину со смешанным чувством тревоги, любопытства и восхищения.

«Надо, пожалуй, остерегаться этой маленькой бестии! Если наш «жеребец» действительно влюбится в нее, он станет игрушкой в ее руках. Королевская любовница должна быть моей креатурой. Почему эта маленькая нахалка меня даже не поблагодарила? Она должна была пасть передо мной на колени… или упасть в мои объятия… А почему бы нет? Было бы только справедливо — должен же я попробовать «овес», который жрет наш «жеребец»!» — прикидывал в уме герцог.

— Ведь это личный полк его величества? — поинтересовалась Батистина, с увлечением рассматривая войска и даже не подозревая о том, какие мысли бродят в голове герцога.

— Да, на королевском полигоне полк под предлогом обучения военным действиям его высочества дофина развлекает весь двор, — сказал герцог, задергивая с помощью тонкого шнура занавески на окнах.

— Но я хотела бы посмотреть, ваша светлость, — запротестовала обозленная Батистина.

— У меня есть точные указания на сей счет, мадемуазель. Вас никто не должен видеть. Мы должны были ехать всю дорогу с плотно завешенными шторами и не разговаривать. Но вы такая болтушка… — резко ответил герцог, явно чем-то раздраженный.

Батистина безо всякой приязни взглянула на своего спутника и нашла, что он уродлив, несправедлив, лжив и злобен. Она обиженно надула губки и откинулась на подушки.

Колеса застучали по булыжной мостовой, и карета остановилась. Дверца тотчас же отворилась. Эрнодан де Гастаньяк быстро откинул ступеньку и подал руку Батистине. Она одарила его ослепительной улыбкой, откровенно радуясь тому, что видит это дружеское милое лицо вместо надутой физиономии герцога.

— Я всю дорогу думал о вас… Когда я смогу вас вновь увидеть? — прошептал юный корнет, воспользовавшись тем, что в эту минуту герцог вылезал через другую дверцу из кареты и оставил свою подопечную без присмотра.

— Постарайтесь остаться один, тогда вы сможете сопровождать меня обратно… — прошептала Батистина, улыбаясь.

Эрнодан пожал ее ручку, давая знать, что все понял.

Батистина с любопытством огляделась. Они находились во внутреннем дворе какого-то здания, почти пустынном. По двору сновали лакеи в синих ливреях с золотыми галунами. Они делали вид, что не видят ни карсты, ни тех, кто вышел из нее. Батистина нахмурила брови. Она не была готова к столь тайному визиту. Не так представляла она себе первое посещение королевского дворца и представление ко двору. А сейчас все очень смахивало на то, что она здесь не гостья, а пленница. Девушка подняла голову и посмотрела вверх. Трубы дворца возносились в небеса и, казалось, играли с облаками в прятки. У Батистины закружилась голова.

 

5

От долгого сидения у Батистины затекли ноги. Золотые настенные часы пробили половину второго.

Девушка ожидала приема одна в красивом будуаре, стены которого были обтянуты чудесной светло-желтой атласной тканью с вышитыми голубыми цветочками. Ей казалось, что прошла уже целая вечность с тех пор, как герцог Ришелье запер ее здесь безо всяких церемоний на два поворота ключа.

В камине из красного крапчатого итальянского мрамора ярко пылал огонь.

Батистина сняла накидку и поднялась с камчатого диванчика. Новый жакет, называемый «карако», впервые надетый сегодня утром и доставивший ей столько радости, начал безбожно жать. Батистина скептически оглядела свое отражение в зеркале и нашла, что выглядит ужасно: вся красная, растрепанная. Она скорчила гримасу и пожала плечами. Потом, чтобы хоть чем-то развлечь себя, стала рассматривать развешенные по стенам пейзажи и картины, изображавшие сценки из сельской жизни, где пастухи и пастушки резвились в окружении овечек.

Батистина зевнула во весь рот. Она наморщила свой хорошенький носик, принюхалась и приблизилась, словно кошечка-лакомка, к круглому столику из секвойи, где пленницу ожидал роскошный и обильный завтрак, обед, ужин — назовите, как хотите. Батистине очень хотелось есть. Желудок у нее болезненно сжимался, но она сделала героическое усилие и отвернулась, не желая прикасаться к чеку бы то ни было в столь негостеприимном месте. Она была слишком обескуражена и обижена тем, с какой таинственностью и непонятными предосторожностями ее здесь принимали.

— Этот дворец столь же пустынен, как дворцы в сказках господина Перро, но в тысячу раз менее приятен, — пробормотала девушка, взбираясь на стул у камина, чтобы попытаться рассмотреть что-нибудь кроме черепичной крыши дома напротив.

— Входите, граф.

Батистина вздрогнула и поспешно спустилась со своего насеста. Словно в ответ на ее молчаливую мольбу, где-то в соседней комнате отворилась дверь, и раздались живые человеческие голоса.

Дверь со стуком затворилась.

— Входите и поскорее садитесь, карты разложены у меня на бюро, — продолжал все тот же хрипловатый голос, который девушка различила бы среди тысячи других.

Батистина на секунду застыла, не зная, как поступить. Следует ли ей напомнить о своем присутствии, поскольку о ней, по всей видимости, забыли? Или послушать, о чем там будут говорить? Она склонилась ко второму.

Батистина пересекла гостиную из угла в угол, осторожно ступая на цыпочках и приподнимая юбку, чтобы не шуршала. Ей показалось, что голоса доносились откуда-то из-за небольшого книжного шкафа, встроенного в стене. Прелестная любопытная сорока с тысячью предосторожностей раздвинула толстые тома в красивых кожаных переплетах с золотым тиснением. За книжным шкафом она обнаружила искусно замаскированную маленькую дверцу. Батистина удовлетворенно улыбнулась.

Между дверцей и стеной виднелась тоненькая щель. Батистина уже собралась было к ней приникнуть, но на паркет выпала записка, засунутая между двух томов. Батистина быстро наклонилась и подхватила листочек. Печать на нем была сломана. Девушка узнала почерк Жанны-Антуанетты. Записочка была адресована «бесстрашному спасителю».

Не думая о том, насколько ее поступок выходил за рамки приличия, Батистина развернула письмецо и прочла:

«Любовь превратила Вас в самого бесстрашного, самого отважного человека в мире. Я не знаю никого, кто мог бы сравниться с Вами. И я, простая смертная, готова удовлетворить любые Ваши желания. Золотистые глаза».

Батистина застыла с разинутым от удивления ртом. Итак, ее любимая подруга, эта отъявленная лгунья Жанна-Антуанетта осмелилась отправить тайком письмо такого содержания мужчине! И какому мужчине! Повелителю королевства!

«Но ведь Жанна-Антуанетта замужем… Она не имеет права», — размышляла до крайности шокированная Батистина. Она пришла в ярость, хотя и не могла объяснить почему.

— Ну вот, готово, — произнес за стеной все тот же хрипловатый голос, нарушая тишину, сравнимую разве только с тишиной в церкви.

Батистина, не раздумывая, засунула записку за корсаж и припала к щели. К великому разочарованию, она увидела лишь две мужские спины. Один из мужчин склонился над столом, а второй сидел в кресле.

— Немного кофе, граф, если вам, конечно, можно? — сказал первый, обладатель хрипловатого голоса.

— Приготовленный руками вашего величества, он может только мгновенно исцелить меня… — второй мужчина с трудом кивнул напудренным париком.

В кабинете раздался взрыв смеха.

— Ну, ну, граф, не преувеличивайте! Ведь, я же не Людовик Святой! Но кофе способствует ясности мысли, а, судя по вашему непредвиденному визиту, ясность мысли нам не помешает! — промолвил король, поворачиваясь к Батистине лицом. Он держал в руках тонкую белую фарфоровую чашечку, расписанную золотом, и такой же кофейник.

Сердце Батистины забилось сильнее и чаще, чем это подобало сердечку благородной девицы, воспитанной сестрами-урсулинками. Она видела перед собой вчерашнего незнакомца. Но теперь на нем был обильно напудренный парик, муаровый голубой камзол с позументами и белая рубашка с роскошным кружевным жабо. Он выглядел старше, чем вчера в лесу, менее боевитым и гораздо более недоступным.

Человек, сидевший в кресле, хотел было подняться, чтобы принять из рук короля чашку с дымящимся напитком.

— Сидите, сидите, граф! — улыбнулся король. Батистина на секунду зажмурила глаза. Ей нравился этот странный хрипловатый голос, он волновал ее до глубины души. Когда она открыла глаза, Людовик XV налил себе кофе и уселся напротив своего собеседника, помешивая содержимое маленькой золоченой ложечкой.

— Итак, господин маршал, что поделывает крепость Турне?

— Ничего, сир. Мы ее осаждаем вот уже скоро год, а она на нас смотрит…

— Глазами кокетливой и влюбленной женщины?

— Нет, сир, глазами противной злюки, которая отказывает мужчине в любви! — ответил граф с внезапной злостью, что, впрочем, нисколько не удивило короля.

— А как вы думаете, сдастся ли когда-нибудь эта воинственная девственница добровольно на милость победителя?

— Не думаю, сир. Старинная пословица гласит, что любой фламандец упрямее, чем десять бретонцев и двадцать нормандцев, вместе взятых! Судите сами, так ли это, ваше величество.

— Чего же ждет Ловендаль? Почему не берет крепость штурмом?

— Он ждет моего приказа, и именно за этим я и приехал.

— Ах, господин маршал, увольте! — король вскочил и заходил по кабинету из угла в угол, скрываясь иногда из поля зрения Батистины, которая едва не сворачивала себе шею, норовя не упустить ни единой подробности из столь интересной сцены. — Вы — главнокомандующий нашего войска. И эта кампания — ваша кампания, целиком и полностью. Неужели же столь необходимо, находясь в таком печальном состоянии, как у вас, бросаться опрометью в карету и мчаться сюда всякий раз, как только какой-нибудь фландрский городишко окажется перед наступающими войсками? Мы должны разгромить Австрию и Англию и стать хозяевами территории от Турне до Северного моря, чтобы грозить этим проклятым Британским островам!

Батистина поежилась, услышав, каким сухим тоном заговорил король. Она от всего сердца пожалела беднягу графа маршала, чьего имени она не знала. Он казался таким больным и старым…

— Она и принадлежит нам, сир… Вот это-то меня и беспокоит! — ответил маршал, не проявляя признаков робости.

— Извольте объясниться! — круто повернулся к нему король.

— Мы обошли крепость Турне, осадив ее со всех сторон. В осаде принимают участие примерно 35 000 человек. Наши войска вошли в страну, как нож в масло, и теперь все земли от Северного моря в распоряжении вашего величества.

— Но ведь это очень опасно оставлять в тылу у наших войск подобную угрозу? Не так ли? — спросил король, вновь усаживаясь напротив собеседника.

— Хм… Вот именно, сир! Очень опасно!

Людовик XV так и пронзил маршала взглядом.

— И именно поэтому вы так неожиданно приехали?

— Так точно, сир, у меня созрел настолько смелый план, что наши военные стратеги наверняка скажут, что Морис Саксонский — опасный сумасшедший и что вы, ваше величество, весьма вероятно, снимете меня с должности главнокомандующего.

Батистина, чье любопытство достигло предела, с облегчением перевела дух. Итак, она видела со спины знаменитого маршала Мориса Саксонского, от которого, должно быть, немного попахивало серой и иными дьявольскими штучками, по крайней мере, если судить по тому, какие физиономии бывали у сестер-урсулинок, когда кто-нибудь в пансионе осмеливался произнести запретное имя. Маршал вцепился в подлокотники кресла, с трудом поднялся — король бросился помочь ему — и склонился над разложенными картами.

— Если ваше величество соблаговолит потрудиться взглянуть сюда, то увидит, что я отклонился к северу и специально оголил все французские земли к востоку от Турне. По законам логики герцог Каберленд захочет сначала вынудить нас снять осаду с крепости. Он не сможет пройти через северные земли — они в наших руках… я предполагаю, он пойдет по восточным землям, словно открытым для него, по правому берегу Шельды… — возбужденно принялся объяснять маршал, даже не подумав поблагодарить короля.

— Где сейчас находится герцог Камберленд со своим войском? — спросил король, поворачивая голову к собеседнику.

— В Брюсселе, сир, примерно в сорока пяти лье от Турне, и ему потребуется не менее десяти дней, чтобы достичь… места, где я буду его ждать и остановлю его при помощи новой армии, созданной с невероятной, потрясающей быстротой.

— Но если Камберленд нагрянет внезапно, он освободит Турне, и вы ничем не сможете ему помешать, — заметил с озабоченным видом король.

— Невозможно, сир, ведь Камберленд наполовину англичанин, наполовину — ганноверец… И он обожает две вещи на свете: воду и пиво.

Людовик XV высоко поднял брови.

— Что вы хотите этим сказать, маршал?

— Сейчас объясню, сир, — пустился в разглагольствования Морис Саксонский. — Герцог, как всякий истинный англичанин, каждый день обязательно останавливается, чтобы выпить горячего чаю, что на самом-то деле оказывается просто горячей водой. Он выступает в поход только в шесть утра на следующий день, как всякий истинный немец, приняв ледяную ванну. Что же касается утреннего завтрака и обеда, то в десять герцог наполняет свой желудок, как истинный полукровка, теплым пивом и горячим супом. Сказать по правде, это его личное дело и неотъемлемое право, но это задерживает его армию, она ждет, когда главнокомандующий удовлетворит свои прихоти. Как только герцог с войском покинет Брюссель, мой человек загонит пятнадцать лошадей за ночь, но через двенадцать часов я уже буду знать обо всем. Из восьмидесяти тысяч нашего войска, сир, я оставлю двадцать около Турне в качестве резерва. Я уже потихоньку отвел назад, во Францию, примерно 45 000 человек, из них 12 000 кавалерии. Здесь, в лесу под Барри, я спрячу артиллерию. А вот здесь я устрою противнику смертельную ловушку. Я отсеку часть войска и уничтожу ее. Это будет настоящая бойня! Союзники подадутся назад, станут отступать, а Камберленд упрямо пойдет напролом. Мы их окружим, сомкнем клещи, так сказать, точно краб, когда он хватает добычу.

Морис Саксонский обернулся к королю, желая удостовериться, насколько убедителен оказался его план. Батистина любовалась почти юношеским пылом этого человека, которому было явно трудно стоять на ногах. Теперь она видела его красивое энергичное лицо и живые, внимательные глаза.

Людовик XV отвернулся. Батистина была еще слишком юна и неопытна, чтобы прочесть мысли на его загадочном лице.

— Армия Камберленда превосходит нашу числом? — холодно спросил августейший повелитель.

— Да, сир, у него примерно 55 000 человек, плюс значительные резервы в Нидерландах. Но если бы вы, ваше величество, смогли бы присутствовать лично на поле битвы и наблюдать за ходом сражения, я смог бы поклясться, это дало бы нам колоссальный моральный перевес, словно у нас появилось 50 000 новых солдат!

— Ну, ну, не преувеличивайте, господин маршал, и не пытайтесь быть опытным царедворцем. Все равно ничего путного не выйдет, вам это не к лицу, да и вам прекрасно известно, что я не терплю лесть.

— Ах, сир, простите великодушно старому солдату правдивые слова, но я действительно так думаю. Солдаты на фронтах чувствуют себя забытыми, покинутыми. Они готовы проливать свою кровь за что-то высокое, а не зря. Уже давно короли Франции не присутствовали на полях сражений, не принимали участия в битвах, словно бы войны их не касались или не интересовали… — с горечью промолвил маршал, переводя дыхание.

— Достаточно, граф. Ваши пушки стреляют точно в цель, и, возможно, ваши ядра только добавляют жару… — сказал король, подняв свою изящную тонкую руку. — Я сейчас должен принять кое-кого. В состоянии ли вы пройти в соседнюю гостиную и там подождать нашего решения? Нам надо хорошенько обдумать все плюсы и минусы вашего плана… Ибо, если он провалится, все скажут, что это жалкая неудача плохого монарха, а если он принесет успех, то все будут помнить только о вашем славном имени и вашей победе… так всегда бывает… Только короли всегда виновны перед своими народами…

Батистина торопливо поставила книги на место. У нее едва хватило времени юркнуть на свой диванчик. Книжный шкаф со скрипом повернулся вокруг своей оси и пропустил маршала Мориса Саксонского, с трудом переставлявшего чудовищно раздутые ноги. Батистина сидела, скромно опустив глаза и закутавшись в накидку. Весь вид девушки свидетельствовал о ее полнейшей невинности. Она не посмела поднять глаз на вошедшего, но сквозь неплотно сомкнутые ресницы успела заметить чеканный профиль короля, закрывавшего дверь. Успел ли Людовик XV заметить ее?

— Я тысячу раз благодарю его величество: со свойственной ему деликатностью он не заставил бедного немощного старца ожидать решения своей судьбы в печальном одиночестве. Вы, мадемуазель, прекрасный солнечный луч, озаряющий сегодня королевский двор, — вполголоса произнес Морис Саксонский, отвесив Батистине низкий поклон и тяжело опускаясь на диванчик с ней рядом. — Батистина подавила смешок. Маршал умел отпускать комплименты и, хотя и был слабоват на ноги, все же обладал широкими плечами и красиво посаженной благородной головой. Если бы не ноги, ему ни за что нельзя было бы дать пятидесяти.

Батистина сохраняла холодный и неприступный вид, словно знать не знала, каким значительным лицом был вошедший в гостиную тучный мужчина. Крайне довольная избранной линией поведения, Батистина схватила веер и стала непринужденно обмахиваться.

«Бедный, бедный маршал, — думала плутовка, — и что это у него с ногами? Должно быть, он очень страдает. Как жаль, у него такое красивое лицо…»

В гостиной воцарилось томительное молчание. Морис Саксонский, избалованный многочисленными победами над женскими сердцами, буквально остолбенел, увидев, как непринужденно и даже нагло, на его взгляд, ведет себя эта девушка, которой следовало приветствовать его хотя бы легким наклоном головы. Он с удивлением и не без насмешки рассматривал прелестную девушку, застывшую, точно статуя, рядом с ним на диване.

— Войдите, господин Беррье. Хорошие ли новости вы привезли из столицы? — раздался за стеной хрипловатый голос короля.

— О, нет, плохие, сир, плохие…

— Боже, увижу ли я когда-нибудь вас с улыбкой на устах? Когда вы наконец сообщите, что дела идут отлично, господин Беррье?

— Только тогда, сир, когда я лишусь сомнительной чести быть генерал-лейтенантом королевской полиции, ваше величество…

— Хорошо сказано, Беррье! — одобрил король.

Граф Морис Саксонский наклонился, чтобы получше рассмотреть девичий профиль.

— Могу ли я задать один вопрос, мадемуазель? Как давно находится в этой гостиной мадемуазель, которая делает вид, что ничего не видит и не слышит?

К великой досаде, Батистина почувствовала, как кровь прилила к щекам и лицо запылало. Но девушка не шелохнулась.

— Ведь здесь слышно, как муха пролетит… Так что же вы слышали, мадемуазель? Если только прелестная раковинка не повреждена изнутри… — продолжал шептать Морис Саксонский, лаская ушко Батистины.

Маршал добился своего: разгневанная Батистина резко повернула голову и смело взглянула в сероголубые глаза графа — в них светился незаурядный ум и почти юношеская энергия.

— Должна заметить, это у вас, сударь, тонкий слух, а я ничего не слышала. Только слышала, что его величество отдавал приказы своим подданным! — ответила Батистина, стараясь не повышать голос.

— Ах, чертова маленькая резонерка! Прямо артиллерийский залп! Да знаете ли вы, юная нахалка, вы подслушали государственные секреты, выведали государственные тайны? И я могу сейчас же попросить его величество заточить вас в Бастилию? И король это сделает! Он сделал бы это с родным братом, если бы у него был брат!

Батистина взглянула на маршала. Тот был совершенно серьезен.

Дерзкая юная особа испытала неподдельный ужас.

— Я вовсе не преступница, — запротестовала Батистина.

— А откуда это можно узнать? Скажите на милость? И вообще, что вы делаете в этой гостиной? — сказал маршал, повышая голос.

— Тс-с-с! Не говорите так громко, — промолвила Батистина, с беспокойством поглядывая на книжный шкаф. — Я здесь потому же, что и вы. Я жду короля.

— Но, разумеется, не по тому же поводу! — почти в полный голос произнес маршал.

— Прошу вас, не так громко, здесь все слышно… — необдуманно сказала Батистина.

— Ага! Вот вы и попались! Я зову стражу, пусть вас арестуют! Вы, без сомнения, шпионка! — неумолимо заявил маршал и сделал вид, что встает, хотя это ему было затруднительно.

— О, господин маршал, пощадите, — взмолилась Батистина, вцепляясь в рукав маршальского камзола. — Вы ошибаетесь, ошибаетесь! Сегодня утром за мной приехал герцог де Ришелье и привез сюда, я не знаю зачем. Кажется, король желает меня видеть.

— Вас увидеть? И все? Не верю ни одному слову! Вы заслуживаете, чтобы вас отправили в тюрьму, это научит вас держать язык за зубами! — резко оторвал от своего камзола маленькую ручку маршал.

У Батистины побежали мурашки по спине и похолодели ноги. Она внезапно ощутила себя покинутой, потерянной, усталой. Эта несправедливость лишала ее сил.

— О, вы такой злой! — прошептала Батистина, задыхаясь от горечи и боли. Из ее голубых глаз выкатились две слезинки и повисли на ресницах, как у малого ребенка.

В единый миг она узнала о волшебной силе вовремя пущенной слезы, о том, какое впечатление женские слезы могут произвести даже на такого сурового мужчину, как этот загрубевший в сражениях воин.

— Ну, ну, малышка, не надо! Ох, клянусь моими бравыми гренадерами, какой же я болван! Держите платок, утрите эти прекрасные глазки. Ах, я никогда не видел таких ясных глазок! — восклицал маршал, извлекая из кармана надушенный платок, от которого исходил запах мускуса. Старик легонько потрепал Батистину по бархатистой щечке.

— Я… я… вовсе не… не шпионка-а-а… Зачем вы это придумали-и-и… А я… я… всегда так восхищалась… вашим талантом… Сестры-урсулинки страшно боялись вас и даже… запрещали упоминать… ваше имя, но я вас нисколько… не боялась… Я буду молчать… как рыба… о том… что… вы собираетесь… дать сражение… — всхлипывала Батистина, словно маленькая девчушка.

— Ну я вам верю, верю! Только, Бога ради, успокойтесь и вытрите слезы! — широко улыбнулся Морис Саксонский.

Батистина выполнила его просьбу.

— Ну вот мы и помирились! — удовлетворенно заметил маршал, засовывая свой платок обратно в карман.

Батистина согласно закивала головой. Маршал осторожно и очень ласково взял ее за руку. Слегка погладив тонкие пальцы, нежно их поцеловал.

— Как вас зовут, моя славная маленькая девочка?

— Батистина де Вильнев-Карамей, — ответила девушка, находившаяся теперь в весьма затруднительном положении: многоопытная рука маршала уже обвила ее талию. Батистина не знала, как поступить. Остановить маршала?.. Но как? И что потом будет?

— Замечательное имя, — прошептал Морис Саксонский, притягивая девушку к себе и легко касаясь губами ее щечки. — Вам неприятно, моя прелестная Батистина? — лукаво усмехнулся маршал.

— О, нет! Вовсе нет! — пролепетала девушка, отстраняясь. — Сказать по правде, я очень скучала, сидя здесь в одиночестве. Но теперь, когда мы стали друзьями…

Губы Мориса Саксонского коснулись соблазнительных розовых губок. Батистина инстинктивно отстранилась. Хорошо изучивший женскую природу, граф благоразумно оставил девушку в покое.

— Да, мы теперь добрые друзья, Батистина. Ах, моя душечка, не называйте меня маршалом. Когда мы наедине, зовите меня просто Морисом. Вы так прелестны! Ваша красота ослепительна! Как жаль, что я сейчас слаб из-за водянки. Мой лекарь каждый день выпускает из меня добрых пять пинт отвратительной жидкости.

— О, как это, должно быть, больно! — от всего сердца пожалела маршала Батистина.

— Да, довольно больно, — кивнул Морис Саксонский, не подумав о том, что некоторые подробности, касающиеся его болезни, вряд ли заинтересуют молоденькую девушку. — Но я скоро поправлюсь и надеюсь, прелестная Батистина, вы приедете ко мне, в мой лагерь в Валансьене. Я рассчитываю, вы ни словечка не скажете ни одной живой душе о том, что слышали здесь… Я пошлю за вами карсту…

— О, да, Морис, с превеликим удовольствием! — радостно подтвердила Батистина, подумав, что она ничем не рискует, пообещав приехать. — Мне будет так занятно посмотреть, как люди воюют. Должно быть, война — это очень красиво!

Морис Саксонский с любопытством воззрился на Батистину.

— Какая вы, однако, странная девочка!

Батистина приложила пальчик к губам, давая знак прекратить разговор.

— Нет, нет и нет! — гремел за стеной голос короля. — Я запрещаю стрелять в толпу, Беррье! Возможно, полицию перестанут так ненавидеть! Приказываю: успокойте жителей предместий! Повесьте повсюду объявления, дескать, вовсе не было случаев, когда детей похищали на улицах, чтобы отправить их в Луизиану и заселить эти заморские территории. Ведь таких случаев не было, не так ли?

— Хм… нет… нет… сир, по крайней мере, я ни о чем подобном не слышал. Отправляли попрошаек, воров, уличных девок — тюрьмы и без них переполнены… В кварталах, пользующихся дурной славой, улицы кишмя кишат этим сбродом…

— Хорошо, господин Беррье, я благодарю вас за преданность. Приходите ко мне с докладом через несколько дней.

— Ваше величество посетит Версаль?

— Быть может, я буду в Шуази, только не в Сен-Дени, — сказал Людовик XV, обожавший мрачные шутки. — Можете идти, господин Беррье.

— К вашим услугам, ваше величество!

Морис Саксонский и Батистина услышали, как король стал ходить по кабинету из угла в угол и шуршать какими-то бумагами.

— Итак, дитя мое, вы обещали приехать навестить меня! — повторил маршал, вновь беря ручку Батистины и прижимая ее к сердцу.

Девушка захлопала ресницами.

— О, я надеюсь, король одобрит ваш план и позволит вам дать сражение.

— Довольно трудно угадать, что думает король, но, когда его величество недоволен мной, он называет меня маршалом, а когда он в хорошем расположении духа — графом, но для вас, мой маленький прелестный солдатик, я — Морис, — пробормотал маршал, наклонился и поцеловал Батистину в щечку. Плутовка засмеялась, легонько стукнув его веером по носу, чтобы немного охладить его пыл.

— Мы благодарим вас, маршал, за столь долгое и мучительное ожидание в том тяжелом состоянии здоровья, в котором вы сейчас пребываете, — сказал король, появляясь из потайной двери. Его застывшее ледяное лицо не выражало никаких чувств. Невозможно было угадать, заметил ли он поступок маршала.

«И надо же было старому дураку поцеловать меня именно в эту минуту!» — подумала про себя Батистина, вскакивая с дивана и приседая в глубоком реверансе, как ее учили в пансионе. Пристально посмотрев на девушку, Людовик XV отвернулся, не сказав ни слова.

— Ах, ваше величество, вы так добры, — вздохнул маршал, опираясь на протянутую королем руку.

Морис Саксонский отвесил поклон Батистине и буквально позволил королю подтащить себя к королевскому бюро. Дверь вновь затворилась, пропустив мужчин.

«Брр! У него не слишком-то располагающий вид сейчас, в лесу он был более любезен», — обиженно подумала уязвленная Батистина. Она поежилась, припомнив взгляд бархатистых, но холодных глаз короля, его хрипловатый голос. Она так и осталась посреди гостиной, не решаясь пошевельнуться, но не упуская ни единого звука из того, что говорилось в соседнем кабинете.

— Вот наше решение, граф. Поручая вам командование нашими армиями, я ожидал, что вам будут беспрекословно повиноваться. Я сам подам пример послушания и безграничного доверия к вам!

— Должен ли я понимать так, что ваше величество одобряет мой план? — переспросил Морис Саксонский, голос его дрожал от счастья.

— Да, граф, давайте сражение! Мы прибудем лично на поле боя, но сейчас мы повелеваем вам позаботиться о собственном здоровье! И со всем тщанием!

— Я в точности выполню все распоряжения вашего величества!

— Надеюсь, ибо ваше здоровье слишком драгоценно для нас. Итак, мы приставим к вам Сенака, нашего личного врача. А чтобы ускорить ваше выздоровление, вот мой приказ. Я категорически запрещаю вам, маршал, принимать любых женщин — пусть даже принцесса крови вздумает приехать к вам с визитом вежливости!

Маршал медлил с ответом на чуть лукавые слова короля.

Зазвонил колокольчик и чуть-чуть разрядил атмосферу. Дверь кабинета тотчас же отворилась, словно кто-то позади нее непрерывно ждал вызова и был наготове.

— Ваше величество звали меня?

— Да, мой дорогой Лебель, прикажи подать носилки господина маршала, он ни в коем случае не должен переутомляться, — отдал распоряжение король своему личному преданнейшему слуге, а затем продолжил уже другим, игривым, веселым тоном: — Итак, до скорой встречи, маршал. Надеюсь, я увижу вас, увенчанным лаврами, раз уж я лишил вас удовольствия разбивать женские сердца!

— До скорой встречи, ваше величество. Буду счастлив увидеть, как развевается белый султан вашей треуголки на поле боя, — ответил Морис Саксонский, еле волоча ноги, но не теряя ни присутствия духа, ни живости ума.

— А, кстати, в каком именно месте состоится сражение?

— Около деревни Фонтенуа, сир.

Батистина слышала, как лакеи подхватили и понесли маршала.

— Лебель, я желаю, чтобы меня не беспокоили ни под каким предлогом! — приказал король.

Батистина вдруг испугалась, раскаиваясь во вчерашней смелости.

— Хорошо, сир, но осмелюсь напомнить вашему величеству, что сегодня — большой публичный обед.

— О Господи! А ты уверен, что именно сегодня?

— Да, сир, в Компьене это всего лишь три раза в неделю.

— Всего лишь! По крайней мере два из них — лишние! Хорошо, возвращайся в половине четвертого, поможешь мне одеться. Но до половины четвертого не впускай никого!

Дверь, замаскированная книжным шкафом, отворилась. Батистина, внезапно ставшая неловкой от страха, опустила голову и вновь присела в глубоком реверансе. Она была с королем наедине…

 

6

— Вы умеете заправлять салат? — спросил хрипловатый голос.

Батистина поднялась, совершенно обескураженная вопросом.

Бархатистые глаза рассматривали девушку с показной строгостью.

Батистина еле заметно улыбнулась и сделала легкий реверанс.

— Я еще очень молода, ваше величество, и очень огорчена, что мало знаю о жизни… но что касается салата, то у меня есть один секрет…

— Хо-хо! Что это вы там лепечете, мадемуазель де Вильнев? Какой еще секрет? — сказал король, скрещивая руки, как самый суровый экзаменатор.

— Да, сир, чистая правда, — продолжала Батистина, не позволяя себя смутить и сбить с толку. — Я знаю один секрет Элизы.

— Ах вот как! Очень интересно! — хмыкнул Людовик XV, приближаясь к Батистине. — Секрет Элизы… А кто такая эта Элиза, осмелюсь спросить?

— Да, разумеется, сир, вы можете спросить… — Батистина почти не соображала, что говорит. — Это моя старая няня, она меня воспитала.

Несколько минут король пребывал в глубокой задумчивости, затем поднял руку ко лбу и привычным жестом потер его:

— А как вы полагаете, мадемуазель де Вильнев, эта достойная всяческих похвал дама согласится сообщить мне свой рецепт? — спросил он с самым серьезным видом.

Батистина нахмурила брови:

— О нет, ваше величество. Сказать по правде, не думаю. Элиза такая скрытная… Я думаю, даже под пыткой она ни в чем не признается…

— Неоценимое качество! Какая, однако, замечательная женщина!

— Но, сир, я уверена… она с удовольствием тайком приготовила бы свой соус и угостила бы вас, — заверила короля Батистина.

Людовик XV прищелкнул языком.

— О, это было бы весьма любезно с ее стороны! А вы, мадемуазель, заговорили бы под пыткой?

— О, что до меня, сир, то все бы зависело от формы… — Батистина не стала уточнять, от формы чего зависело бы ее молчание, вопроса или пытки. В глазах короля вспыхнули веселые огоньки, а упрямая девчонка невозмутимо продолжала: — Сестры-урсулинки всегда твердили, что я самая невоспитанная!

— Самая невоспитанная? — удивился король.

— Да, да, сир! А еще они говорили, что я обманщица, задира, забияка и склочница…

— Пощадите! Пощадите! Что за несносное создание!

— Да, именно так все и есть, ваше величество. Во мне живут все пороки на свете, но я могу с чистым сердцем открыть вам секрет соуса для салата, хотя этот секрет мне не принадлежит!

Людовик XV расхохотался.

— Благодарю вас, мадемуазель, ваше напускное благочестие, ваш вид рассудительной послушной девочки меня очень обеспокоили… Ведь мы хранили в памяти образ очаровательной маленькой бестии с худенькими ручками и с огромными голубыми глазами теми самыми глазами, что я узнал в лесу… — добавил король, склоняясь к руке Батистины и еле касаясь ее в поцелуе.

Девушка улыбнулась и подняла на собеседника, не внушавшего ей никакой робости, свои чудесные глаза.

Людовик продолжал удерживать тонкую ручку, прижимая ее к сердцу.

— Вы, должно быть, думали, король забыл вас?

— Да, сир, думала.

— Вы очень сердитесь на человека, который не отблагодарил сестру своих самых верных подданных? — прошептал Людовик, опасаясь ранить девушку и не произнося имен Адриана и Флориса, погибших на королевской службе.

— Нет, сир, я не сердилась на вас. Правда, правда! Я редко оставляла дом, но я прекрасно понимала, вы очень заняты. Столько важных государственных дел! Я думаю, это очень сложно — управлять такой огромной страной. Элиза говорит, что лучше быть простым пахарем, чем королем, а выполнение простой работы приносит больше счастья, чем восседание на троне!

Людовик XV пытался угадать, какие мысли скрывались в этой хорошенькой головке. Уж не таилась ли насмешка в этих наивных синих глазах? Он легонько щелкнул по чуть курносому носику Батистины.

— Ох и странная же вы девушка! Да знаете ли вы, ваша драгоценная Элиза — великий философ, а вы сами умеете так отвлечь от тяжких дум, что просто сердце радуется?

— Благодарю вас, ваше величество. Но, уверяю вас, ваше величество, я вовсе не нахожу себя странной, — сказала Батистина немного удивленно. Она не очень хорошо поняла, что хотел сказать король, но только заметила, что теперь он обнимал ее за талию.

— Спокойнее, моя маленькая Мессалина, — неожиданно сказал король и отстранился. Батистина почувствовала и облегчение и разочарование одновременно.

Кто-то яростно царапался в дверцу за книжным шкафом. Людовик открыл дверь и впустил хорошенькую бежевато-розовую левретку. Собачка с лаем запрыгала около Батистины. Тоненькие коготки цеплялись за юбку девушки.

— Ну, ну, Мессалина, веди себя прилично, а то ты очень скоро надоешь нашей милой гостье, да еще, чего доброго, испортишь платье.

— О нет, сир, позвольте ей попрыгать! Она такая хорошенькая, миленькая. Я очень люблю животных, — замурлыкала Батистина, наклоняясь, чтобы погладить собачку по головке.

Король, увидев сию очаровательную картину, заулыбался.

— Мессалина никогда не ошибается в людях. Знаете, ведь она может быть ужасной злюкой, но вы ей очень понравились… и не ей одной…

Личико Батистины порозовело от смущения под пристальным взглядом короля. Он снова расхохотался.

«Ах, Боже мой, каким же он становится молодым, когда смеется!» — подумала Батистина.

— Но вы, наверное, умираете с голоду. Почему вы ни к чему не прикоснулись, дожидаясь приема?

— Сказать по правде, сир, я была очень недовольна, что меня заперли! — сказала Батистина, прекратив забавляться с собачкой.

— О, так вы обиделись!

— Да, немножко…

— И вы были совершенно правы, клянусь честью! Кто посмел запереть дверь на ключ?

— Но… герцог Ришелье, сир.

— Ах так! Конечно! Разумеется, дю Плесси! Как только вы произнесли это имя, стало ясно, что вы не очень-то его жалуете…

— Действительно, сир, не очень… Его манера говорить меня раздражает… Я ничего не могу разобрать, когда он все время вставляет это «с».

Король с удовольствием потер руки. Он просто ликовал.

— Ну ладно, идемте, мы пообедаем вместе. Ваша болтовня меня развлечет, а секрет вашего соуса для салата заменит государственные дела! — сказал король, беря Батистину за руку и направляясь к двери, противоположной той, что скрывалась за книжным шкафом. Он дернул дверь. Она не поддалась.

— Действительно, закрыто! Этот дю Плесси сущий негодяй. Ради ваших прекрасных голубых глаз, Батистина, я отправлю его в Бастилию!

— Благодарю вас, ваше величество! — спокойно промолвила Батистина, встряхивая своими роскошными шелковистыми медовыми кудрями, в то время как король вытаскивал из внутреннего кармана камзола связку ключей.

— Ах, Боже мой, а где же хваленое женское умение прощать обиды? Где женская снисходительность и мягкосердечие? Ни словечка в защиту бедняги герцога! — воскликнул король с лукавой улыбкой, пропуская Батистину в соседнюю комнату, будто простой дворянин.

Мессалина путалась у них под ногами, повизгивая от радости и помахивая хвостиком.

— Вот именно-с, сир, посадите вашего-с ужасного-с Ришелье в темницу с крысами-с, быть может, это научит его-с говорить-с по-человечески! — нисколько не смущаясь, ответила Батистина. Она обернулась к августейшей персоне. Король закрыл дверь.

— Ах вы, юная кровожадная волчица! Так, значит, в вас нет ни капли жалости! — в свой черед засмеялся король.

Ловким движением руки он расстегнул застежку накидки Батистины прежде, чем девушка успела пошевелиться. Его опытные пальцы соблазнителя, прекрасно разбирающегося во всех особенностях женской одежды, действовали быстро и почти незаметно. Батистина чуть вздрогнула и слегка покраснела. Король сделал вид, что ничего не заметил. Он потянул на себя шелковистую ткань с плеч Батистины и бросил накидку на спинку кровати.

«Он и меня туда сейчас уложит! Что делать?» — думала Батистина, уже готовая, следуя обычной женской логике, не только защищаться, но и прильнуть к широкой груди.

— Не будем терять даром время, нас ждут очень серьезные дела, мое сердечко, — вежливо сказал король, беря Батистину за руку. Она была почти разочарована.

Он увлек ее за собой к низенькой дверце, выходившей в прихожую, обитую светло-зелеными деревянными панелями Король тщательно закрывал все двери, не выпуская из своей руки запястье Батистины. Высокие, выложенные керамическими бело-голубыми изразцами печи обогревали эти задние комнаты.

— Ох! Ваше величество! Я никогда не видела ничего подобного! — воскликнула пришедшая в восторг и потрясенная Батистина, входя в третью комнату, которая оказалась ванной.

Она не могла оторвать восхищенных глаз от большой ниши, где на выстланном золотыми и розовыми плитками полу возвышались две большие белые ванны — воплощение величайшей роскоши.

Мессалина опять замахала хвостиком и стала принюхиваться и что-то искать.

— Спасибо, моя красавица, — сказал король, наклоняясь, чтобы взять домашнюю туфлю, которую собачка нашла за одной из ванн и гордо принесла своему хозяину в зубах, в то время как онемевшая от восторга Батистина не могла оторвать глаз от чудесных предметов.

— Ну же, Батистина, перестаньте же взирать на все круглыми от изумления глазами. Мне кажется, если бы я вам позволил, вы бросились бы здесь все обнюхивать, как Мессалина.

— Но, сир, все это так ново для меня. Я не была готова к тему, что встречу вас таким… В лесу, совсем другое дело, но сегодня, я думала…

— Увидеть меня восседающим на троне, с короной на голове. Так, да? Или что я буду вершить суд, сидя под огромным дубом Решительно все сегодня принимают меня за Людовика Святого…

— Да… пожалуй, что так, сир… Во всяком случае, я думала, я увижу вас в окружении придворных…

— Ну, моя маленькая Батистина, это случается довольно часто, но здесь, в задних комнатах, я иногда почти верю в то, что я такой же человек, как все.

Батистина позволила королю обнять себя за талию Он нежно прижал к себе девушку. Она невинно подняла глаза и взглянула на своего ухажера. Людовик наклонился, буквально ослепленный чистотой и глубиной этих глаз, похожих на горные озера.

— О, Батистина, должно быть, немало мужчин желали бы утонуть в ваших глазах, и я знаю одного из них, — шептал хрипловатый голос.

Батистина пребывала в крайнем затруднении и тяжело вздохнула в ответ, словно многоопытная женщина, утомленная навязчивыми ухаживаниями мужчин. Людовик нежно и почтительно поцеловал лоб и смеженные веки очаровательного личика, прислонившегося к его плечу.

— Могу ли я задать вам один вопрос, ваше величество? — пролепетала девушка. — Почему здесь две ванны, сир? Неужели кто-то моется вместе с вами? — спросила Батистина, сохраняя самое серьезное выражение лица.

В комнате раздался бурный взрыв смеха: собачка, непривычная к столь громкому выражению чувств — обычно король бывал очень сдержан, — спряталась в испуге за одну из ванн.

— Ах, ну что за маленькая чертовка! Никогда я не слышал ничего смешнее, Батистина! — закричал король, сжимая девушку в объятиях и влепив ей два звучных поцелуя в щеки.

— Правда, правда, как вы говорите, я никогда не смеюсь при людях, а уж в присутствии женщин… тем более. Но, клянусь, у вас редкий дар… Вы умеете развеселить меня…

Батистина любезно улыбнулась, слегка удивленная таким внезапным приступом веселья. Она не знала, следует ли ей радоваться тому, что ее слова вызвали такой взрыв смеха, или обижаться.

— Нет, моя дорогая, я моюсь здесь один, но я вам доверю одну тайну: я намыливаюсь в одной ванне, а лакей ополаскивает меня в другой.

— О! О! — только и могла вымолвить совершенно подавленная подобной роскошью Батистина, вспомнив про лохань, в которой Элиза мыла свою воспитанницу.

Мессалина, которой надоели все эти бесконечные разговоры, выбежала из-за ванны и принялась тявкать.

— Идемте, мое сердечко. Ах, и ничего не подгорело! — воскликнул король с удовлетворением, впуская Батистину в маленькую столовую.

Какая-то невидимая фея накрыла роскошный стол. Вокруг витали соблазнительные запахи.

— Хотите надеть фартучек, дорогая? — спросил король, провожая Батистину в крохотную чистенькую кухоньку.

На стене висели медные кастрюли, миски, ложки, поварешки. Горшки и горшочки всех размеров громоздились на деревянных полках. На плите, изукрашенной изразцами, в двух глиняных горшках тихонько кипело какое-то варево или жаркое.

— Не хотите ли отведать, Батистина? Только скажите потом ваше мнение честно и откровенно, — попросил король, приподняв крышку и вооружившись деревянной поварешкой.

— Ну, что вы об этом думаете? — с крайне обеспокоенным видом спросил Людовик, не спуская с Батистины глаз. Плутовка, сделав серьезное лицо, лизнула ложку, подумала и вновь ее наполнила, чтобы еще раз попробовать кушанье в благоговейной тишине.

— О, сир, должна сказать, что это самый вкусный суп, какой мне только доводилось пробовать.

— Да, правда…

— Правда, правда, сир, но… — продолжала юная упрямица.

— Что, но?.. Говорите, говорите…

— Пожалуй, надо бы добавить…

— Да, да, чего же? — с мучительным беспокойством вопрошал король.

— Хм… хм… немножко гвоздики…

— Ах, мадемуазель де Вильнев, вы трижды правы! — восхитился король, попробовав суп.

— И… я думаю еще… чуточку базилика, листочек мелиссы, два лавровых листочка и… мускатный орех.

Людовик XV с восхищением посмотрел на Батистину.

— Ах, Батистина, благодаря вам мой суп станет просто превосходным!

— О, сир, он и так уже был очень вкусен! — умасливала короля Батистина.

— Нет, нет! Я знаю, что говорю, — упорно настаивал Людовик. — Я — всего-навсего кулинар-любитель, но вместе мы с вами сотворим настоящие чудеса, Батистина!

— Я попробовала рагу, сир, и должна признать, туда нечего добавлять! Оно превосходно!

Людовик скромно улыбнулся.

— Да, действительно, я думаю, что я настоящий король рагу…

Батистина звонко рассмеялась, и ее собеседник последовал сему заразительному примеру. Сейчас он смахивал на восхищенное великовозрастное дитя, которое с радостью предается безудержному веселью.

— Ах, сир, вы тоже иногда бываете таким странным…

— Благодарю вас, мое сердечко, — промолвил король, отходя от плиты. Батистина на секунду отвернулась, чтобы критическим оком обозреть салат-латук. Бесшумно приблизившись, король обнял ее за плечи и поцеловал в шейку.

— А вот и салат, мое сердечко, — прошептал он игриво, прижимая девушку к себе.

Батистина не смела обернуться. Какая-то странная, но уже знакомая истома охватила все тело. Ноги дрожали и стали ватными. Она разволновалась.

— О, сир, мне кажется, вы слишком сильно сжали меня в объятиях…

— Когда мы одни, зови меня Людовиком, мое сердечко, — вздохнул король и с сожалением выпустил из рук свою добычу. — А теперь раскрой мне секрет божественной кулинарки Элизы!

— Прекрасно, Людовик, — сказала Батистина, она находила совершенно естественным то, что обращается к монарху по имени. — Не могли бы вы передать мне большую миску… благодарю вас… Я наливаю три большие ложки растительного масла, сок одного лимона, соль, перец, совсем немного для начала… теперь дайте мне четыре яйца… нам, правда, потребуются только желтки, так что надо отделить белки… Так, прекрасно… теперь выльем их в миску… Порубим мелко-мелко парочку трюфелей и вот этот кусочек сала. То же самое проделаем с луком-шалотом, двумя большими репчатыми луковицами и зубчиком чеснока… Спасибо, сир… хм, простите, Людовик… Прекрасно, прекрасно, — одобрительно закивала головой юная нахалка, принимая из рук короля мелко нарезанные трюфели. — Так, теперь мне потребуется стакан гипокраса… Осталось только все хорошенько перемешать и взбить… — продолжала Батистина, энергично взбивал смесь под восхищенным взглядом короля.

— Ну вот, почти готово… Да, да! Людовик, пожалуйста, положите салат в миску и перемешайте. А в довершение всех трудов надо всыпать две щепотки шафрана, чуть-чуть сахарной пудры и совсем чуточку ванили… ну вот, готово… — заявила Батистина, вытерев руки о фартук.

— Батистина, вы — настоящая маленькая фея, и, если вы пожелаете, я возведу вашу драгоценную Элизу во дворянство в благодарность за ее кулинарный секрет, — торжественно изрек король, с наслаждением уписывая за обе щеки салат, сдобренный волшебным соусом, в то время как Батистина с трудом сдерживала смех, думая о том, какое выражение появилось бы на лице ее старой няньки, когда она узнала бы о предложении короля.

— Да, лучшие салаты, приготовленные моими поварами, не идут в сравнение с этой прелестью! У них просто невкусная жвачка! Ну, а теперь, мадемуазель, к столу, к столу! — весело промолвил король, ставя на поднос горшок со знаменитым супом под радостный лай Мессалины, которая надеялась тоже принять участие в пиршестве.

Батистина прошествовала вслед за королем и собачкой, держа в руках миску с салатом. Несколько минут тишину нарушало только позвякивание вилок. Из-под стола доносилось довольное урчание собачки. Она получила из рук хозяина чашку супа и мисочку ароматного мяса.

Глаза Батистины поблескивали, щеки порозовели, а король не без гордости смотрел на то, с каким аппетитом эта маленькая обжорка поглощала его стряпню. Она все подкладывала и подкладывала себе лакомые кусочки, не забывая при этом и тарелку короля, словно он был ее старинным другом.

«Она сделана совершенно из другого теста, чем все эти придворные жеманницы, которые только и знают, что шуршать своими платьями. Они как мухи окружают меня, липнут ко мне… Ох, до чего же они меня раздражают! А я так нуждаюсь в том, чтобы около меня была истинная женщина, простая, естественная, простодушная и чистосердечная, как этот ангел. Высший свет еще не развратил ее и не исковеркал ей жизнь. Похоже, она ведать не ведает о великой силе своей красоты, и я уверен, она еще не знала мужской ласки. Итак, я буду первым», — мечтал король, зажав между ногами, маленькие ноги Батистины.

Она не пыталась высвободиться. Людовик протянул руку и поймал тонкие пальцы, катавшие шарик из хлебных крошек по столу. Батистина вновь залилась краской, но смело посмотрела на короля. Она без стеснения рассматривала это красивое молодое лицо с бархатистыми глазами, благородное, чуть равнодушное.

— О чем вы сейчас думаете? Я желаю знать! — произнес Людовик каким-то новым, глуховатым голосом, неверно истолковав то, как внимательно разглядывала его девушка. — И, Бога ради, не говорите мне больше об искусстве кулинарии.

— Я думала вовсе не об этом, Людовик, — ответила Батистина, простодушно улыбаясь. — Вы представились мне таким одиноким и таким прекрасным, будто какой-нибудь принц из волшебной сказки… И мне захотелось вам помочь, хотя я мало что могу… Мне показалось, вы не очень-то счастливы… Ох, простите, я сказала что-то такое, что вам не понравилось… — добавила Батистина, испуганная внезапной переменой в доведении короля.

Людовик резко поднялся, опрокинув стул. Король пожирал Батистину взглядом. В бархатистых глазах вспыхивали огоньки.

 

7

— Тихо, мое сердечко… иди ко мне скорей, — прошептал Людовик, хватая Батистину в объятия, словно хищник добычу. Не ведая как, девушка оказалась в сильных мужских руках. Голова ее склонилась на плечо короля.

«Как странно. Он поступает точно так же, как Жеодар и Эрнодан! И как же это приятно…» — думала она, позволяя королю делать все, что ему заблагорассудится. Она словно плыла на каком-то облаке и совершенно не отдавала себе отчета в том, что Людовик одну за другой распахивал двери и торопливо нес ее обратно в голубую комнату. Любовь будто придала ему крылья. Он опустил свой нежный груз на забытую накидку.

— Мое сердечко… Мое сердечко… — шептал давным-давно пресытившийся соблазнитель, — я думал, уже никто не заставит мое сердце трепетать в моей груди. Думал, у меня там мертвый камень. А в тебе столько жизни… отдашь ли ты мне твою невинность, твое юное тело, твою страстную душу?..

— Да… да… Людовик, — лепетала растерянная Батистина, влюбленная, очарованная тем, что король заинтересовался ею, такой никчемной персоной.

Она закрыла глаза. Она ничего не понимала. За несколько дней ее жизнь круто изменилась. Она куда-то плыла в неведомую даль. Грудь ее высоко вздымалась, она застонала от счастья, подумав о том, что последует за этими чудесными событиями.

«И как только я могла жить, не зная такого блаженства…» — думала она, трепеща и задыхаясь.

Людовик взглянул на нее — распластанную, покорную, трепещущую. Наклонился и завладел розовым ротиком, подставленным для поцелуя, точно спелый плод. Известный покоритель женских сердец и великий распутник, никогда ни в чем не знавший отказа, будто получил глоток чистой свежей воды вместе с этим нежным поцелуем, еще неумелым и робким, в котором он, однако, как многоопытный мужчина, смог почувствовать зарождающуюся чувственность.

«Какое чудо, какое чудо… — словно в полусне думала Батистина. — Я обожаю, когда меня целуют…»

Девушка опять застонала и подалась к соблазнителю. Король просунул руки под спину Батистины и принялся ловко и умело расшнуровывать ее корсет. Батистина покорно подчинялась и даже помогала ему, не понимая почему. Внезапно руки короля остановились.

— Ваше величество… Ваше величество… пора, — шептал кто-то, упрямо царапая дверь с другой стороны.

— Уже, Лебель? — спросил король еще более хриплым голосом, чем обычно.

— Да, сир, уже половина четвертого, у вас как раз есть время сменить камзол и парик…

Король со вздохом поднялся.

— Хорошо, Лебель, я сейчас приду в парадные покои. Пошлите ко мне дю Плесси.

Батистина мило улыбнулась.

— Ах, сир, у вас так много обязанностей…

— Да, мое сердечко, — прошептал Людовик, целуя Батистину в кончик носа и в уголки губ. — Я должен тебя покинуть. Я прикажу, чтобы тебя отвезли домой. Ты приедешь в Версаль завтра. Я должен подумать, какую должность ты займешь при дворе. Возможно, ты станешь одной из фрейлин королевы. Я только что приставил к ней двух очень знатных польских дам. Моя супруга на седьмом небе и ни в чем не сможет мне отказать, — сказал Людовик с улыбкой.

Батистина вдруг почувствовала некоторое неудобство и стеснение из-за того, что король совершенно естественным тоном заговорил с ней о жене. Людовик слегка прищурил глаза, словно угадав мысли Батистины.

— Королева — самая достойная, самая добрая женщина в мире, мое сердечко, но… как тебе объяснить… Я одинок… бесконечно одинок… но это очень долгий разговор… Дю Плесси подыщет тебе «крестную», чтобы представить тебя ко двору, а потом… потом, мое сердечко, я смогу держать тебя при себе, если ты того захочешь, — добавил Людовик с лукавством, которое так молодило его и делало похожим на двадцатилетнего молодого человека.

— О да, Людовик, — вздохнула Батистина, поднимаясь с постели при помощи короля, уже успевшего зашнуровать корсет, — да, я бы очень хотела остаться с вами, но, боюсь, мне не удастся приехать ни завтра, ни послезавтра.

Король грозно сдвинул брови и повернул девушку к себе.

— Что это значит?

— Но, Людовик, я послезавтра выхожу замуж! — заявила Батистина, нисколько не смущаясь.

— А знаете ли вы, мадемуазель, что всякая девица благородного происхождения должна испросить моего разрешения на брак? Так положено! — сухо и недовольно произнес король, набрасывая ей накидку на плечи.

— Простите, сир, но у меня никого нет, кроме Элизы, чтобы посвятить меня во все обычаи света, с тех пор как… мои братья… умерли… — не то со вздохом, не то со всхлипом выговорила Батистина.

Король почувствовал угрызения совести. Он нежно обнял ее за плечи:

— Бедная маленькая сиротка, это я должен просить у тебя прощения. Ты ни разу не упрекнула меня за то, что твои братья погибли, служа мне… Клянусь, Батистина, я искал их как только мог. Я любил их, твоих братьев. Они были моими друзьями юности, когда ты была всего лишь несносной маленькой девчушкой. Флорис очаровал меня своим пылким, страстным характером, и я целиком доверял разуму и рассудительности Адриана. Никто никогда не узнает, что с ними случилось. Но теперь ты не одна на свете, Батистина! Я люблю тебя, мое сердечко, и позабочусь о тебе… Сказать по правде, было бы неплохо, если бы ты вышла замуж, для того, чтобы мы были… более свободны в своих действиях… И твой брак — настоящая удача! А кто же претендует на твою руку?

— Жеодар Кастильон дю Роше, — ответила Батистина с улыбкой, крайне довольная тем, как оборачивались дела.

— Хм… Что-то я не знаю никакого дю Роше… Он благородных кровей?

— Я, право, затрудняюсь…

— Ладно, хорошо, но у него есть земли?..

— О, да! И очень много…

— Чем дальше, тем лучше… Мы дадим ему титул, о котором он наверняка мечтает. Ты можешь сообщить ему об этом, и он останется при своем интересе, — с довольной улыбкой заключил король.

Батистина тоже улыбнулась, правда, не без смутного беспокойства — она не была уверена, что такая перспектива понравится Жеодару. Внезапно она задрожала. Ей стало дурно, ибо на какое-то мгновение дыхание стало прерывистым, а сердце почти остановилось.

— О, входите, дю Плесси, я только что пообещал мадемуазель де Вильнев вновь отправить вас в Бастилию… Ведь вы уже побывали там дважды? — весело сказал король постучавшему в дверь герцогу.

— Ваше величество, вы слишком добры-с, что побеспокоились обо мне-с. Воздух главной башни-с очень полезен для моих бронхов… И мадемуазель тоже очень, очень добра-с… — ответил герцог, не теряя самообладания.

— Ну, герцог, не сердитесь, когда король шутит! Да, так вот! Распорядитесь доставить мадемуазель домой и дайте ей достойное сопровождение. Но не хотите ли, мадемуазель, прежде увидеть торжественный публичный обед?

— Да! О да, сир! С удовольствием! — сказала Батистина, приседая.

С приходом герцога все изменилось. Она чувствовала, король отдалился от нее, стал недоступным. Холодный испытующий взгляд герцога перебежал с одного лица на другое и с иронией остановился на огромной измятой постели. Людовик, однако, взял тонкую руку Батистины и легко поцеловал кончики пальцев.

— До скорой, очень скорой встречи, мадемуазель де Вильнев, — прошептал король, прежде чем покинуть комнату.

Оставшись наедине, герцог и Батистина безо всякой приязни посмотрели друг на друга. Девушка нахмурила брови, надулась и приготовилась дать решительный отпор любым насмешкам. Встревоженный Ришелье в это время прикидывал, какое влияние могла возыметь на короля эта маленькая глупая гусыня.

— Не будете ли вы столь любезны проследовать за мной, мадемуазель де Вильнев? И простите меня великодушно, если я имел несчастье чем-либо прогневить вас, — лицемерно заюлил герцог, решив на время забыть свои обиды.

Батистина вдруг ощутила угрызения совести:

— Знаете, ваша светлость, ведь про Бастилию его величество упомянул шутки ради, — сказала она, придя в отчаяние от того, что доставила герцогу несколько неприятных минут.

— О да, мадемуазель, конечно, это была шутка! Однако из самых забавных шуток-с! Должно быть, его величество смеялся до слез, — скорчил гримасу Ришелье, пропуская вперед Батистину, тотчас же пожалевшую о тщете своих усилий быть с герцогом любезной.

Батистина последовала за Ришелье по длинному темному коридору в прихожую, освещенную тремя канделябрами. Лакей в голубой ливрее застыл словно статуя возле обитой прелестной тканью стены. По знаку Ришелье он схватил в одну руку два канделябра, не уронив при этом ни капельки воска, что показалось Батистине чудом ловкости. Лакей приподнял синюю бархатную портьеру и стал спускаться по винтовой лестнице, высоко поднимая руку вверх, чтобы осветить путь герцогу и Батистине.

Девушке показалось, что лестница бесконечна. Но вот наконец лакей толкнул какую-то дверь, и все трое оказались в огромном, отделанном разноцветным мрамором вестибюле, в конце которого виднелась длинная анфилада комнат. Батистина поняла, что они достигли парадных покоев.

Миновав большой зал, явно предназначенный для музицирования, и две роскошные гостиные, девушка обратила внимание, что количество придворных и посетителей заметно увеличилось, и еще она обратила внимание, что вызывает у всех повышенный интерес. Ее рассматривали с поразительной бесцеремонностью, даже с неким бесстыдством. Всем едва ли не хотелось ее пощупать!

«Ну и наглецы! Бедный Людовик, как мне жаль его, он вынужден жить среди них!» — думала Батистина, ощущая, как пылают ее щеки.

— Кто это? Кто такая? — громко прозвучал вопрос, заданный пронзительным голосом. Батистину дерзко оглядывала с головы до ног высокая ярко-рыжая дама, увешанная бриллиантами.

— Похоже, наш возлюбленный братец принимал у себя тайно эту красотку, герцогиня, — прыснул со смеху маленький толстячок, постоянно оправлявший полы своего камзола.

— Вы скажете тоже, барон! Красотка! Нечего сказать! В любом случае, ко двору она не представлена, — возразила рыжая герцогиня.

— Осторожнее, с ней сам дю Плесси! — заметил высокий сухощавый мужчина, коротко хохотнув.

— А что сие значит? — строя невинные глазки, просюсюкала маленькая блондинка, которую можно было бы назвать красивой, если бы не длинный, опущенный книзу красный нос.

— Наш «жеребец» скучает, у него нет постоянной фаворитки, дорогая маркиза! — сказал громко маркиз и расхохотался.

— Братцу кажется, он очень хитрый и может всех обвести вокруг пальца, но все его амурные делишки — секрет полишинеля, и все обо всем знают… разве нужно было сопровождать эту маленькую мегеру? Хм… А может быть, он сделал это нарочно, чтобы все обо всем догадались… Кто его поймет… Не угадаешь… — брюзжал про себя герцог, бросая на Батистину неприязненные взгляды. Но та только выше задирала свой курносый носишко.

Они вошли в огромную переднюю, отделанную белым и черным мрамором. Ришелье легонько похлопал лакея по плечу, давая понять, что больше не нуждается в его услугах.

— Идемте, идемте, мадемуазель! — почти любезно прошептал герцог и предложил Батистине руку. Девушка едва коснулась кончиками пальцев шелковистого рукава камзола и последовала за дю Плесси. Она все больше изумлялась от увиденного. Они вошли в еще одну роскошно обставленную гостиную. В великолепном камине потрескивал огонь. Спиной к огню стояло массивное зеленое бархатное кресло с позолоченными ножками и подлокотниками. Множество разряженных, расфуфыренных дам расположилось полукругом на низеньких табуретах, что считалось наивысшей привилегией при дворе и дозволялось только принцессам крови и герцогиням. Неподалеку от кресла находился небольшой круглый столик, покрытый кружевной скатертью, спускавшейся до полу.

Вошли пажи в ярко-красных камзольчиках и в маленьких шапочках с перьями, надетыми набекрень. Они быстро пересекли гостиную и заняли свои места по обе стороны от камина. Целая толпа посетителей, просто, но аккуратно одетых, ввалилась в двери и смешалась с придворными. Батистину все сильнее толкали и отпихивали назад. Несколько толстых швейцарцев в широких пестрых камзолах встали в дверях, гремя алебардами с золотой и серебряной насечкой.

— Ах, времена меняются, госпожа Бернашон, король опаздывает уже на полчаса. Такого никогда не бывало при покойном короле! — тихо произнес мужской голос за спиной Батистины. Девушка обернулась, а Ришелье делал вид, будто не видит, что их затерли в толпе простолюдинов.

Батистина мило улыбнулась пожилой супружеской парс, вероятно, ремесленникам или мелким торговцам, стоявшим у нее за спиной.

— Вы правы, друг мой… Чего же вы хотите, нынче все не так, как раньше… — отвечала полнотелая мадам Бернашон. — А в прошлый раз король явился вовремя, и ему подали двадцать восемь блюд…

У Батистины вырвался смешок:

— Значит, вы часто приходите?

Герцог Ришелье закатил глаза. Ему было сказано, что не простят ни одной ошибки. А эта болтушка вздумала вступить в беседу с какими-то мелкими лавочниками!

— Ах, моя любезная барышня, вот уже пятьдесят лет мы с супругой приходим поглядеть на нашего короля. Не так ли, женушка? — прошамкал старик, обнажая гнилые зубы.

— Ну конечно, муженек. Раньше-то, милая барышня, у нас была лавчонка в Версале, и мы каждое Божье воскресенье отправлялись во дворец посмотреть, как обедает покойный король. Вот это было удовольствие так удовольствие! Скажи-ка, господин Бернашон!

— Ну да, ну да! — закивал старик. — Но теперь-то совсем не то! С тех пор как мы покинули Версаль и переехали жить к племяннику в Компьень, мы редко видим молодого короля. Ведь он лишь изредка приезжает сюда… А сегодня мы страх как довольны, что присутствуем на королевском обеде.

— Тсс, замолчите, старый болтун! — зашипела госпожа Бернашон, хлопая мужа по руке.

Батистина отвернулась от супружеской пары и взглянула на входную дверь. Швейцарцы дважды щелкнули каблуками. Вдалеке двигалась торжественная процессия. Дамы при ее приближении опускались в глубоких реверансах, мужчины низко кланялись.

Батистина поискала взглядом короля и, к своему разочарованию, не увидела его. Придворные приветствовали главного хранителя королевских столовых приборов, с высочайшим почтением несшего ларец, где и хранились драгоценные предметы.

Батистина от всей души пожалела беднягу, с видимым усилием тащившего изукрашенный драгоценными камнями ларец — предмет, почитавшийся во дворце за святыню, был явно очень тяжел.

Впереди шел главный церемониймейстер с жезлом в руке, а позади — вооруженный до зубов телохранитель короля, за ними следовали духовник короля и многочисленная челядь.

— Ах, вот и он, Огюстен! Что-то он сегодня плохо выглядит! — зашептала госпожа Бернашон.

Трепещущая от волнения Батистина увидела Людовика, медленно шедшего впереди вельмож, составлявших его свиту. Среди них она узнала кое-кого из тех, кто принимал участие во вчерашней охоте. Любимые собачки короля — курносый мопс и уже знакомая Батистине левретка Мессалина — тоже входили в королевскую свиту.

Придворные и простолюдины, допущенные на публичный обед, молча кланялись, Людовик шел медленно, чинно, лицо у него было холодное, отчужденное, глаза — прищурены, словно он никого не желал видеть. На нем был роскошный кремовый шелковый камзол, расшитый золотыми и ярко-алыми нитями. На туфлях сверкали огромные пряжки с бриллиантами.

Батистина не узнавала короля. Теперь это был совершенно незнакомый, холодный, надменный, недоступный человек; окружающие взирали на него с обожанием, как на божество. Девушка подумала, уж не было ли сном все, что произошло между ними.

Король сел за стол. Отлично выдрессированные собачки улеглись за креслом, поближе к огню. Батистине показалось, что Людовик изо всех сил борется с зевотой. Перед столом один за другим проходили дворецкие, предлагавшие королю горячие и холодные закуски, супы, жаркое, жареных кур, индеек, фазанов, куропаток, копченую и запеченную телятину, окорок, баранину, внушительных размеров пироги с поджаристой корочкой… Непрерывная череда блюд…

— Эй, Огюстен! Какая жалость! Король-то наш, видать, болен! Он же ничего не ест!

«И ничего тут нет удивительного! Если бы вы знали, сколько супа и рагу он съел только что!» — подумала Батистина, стараясь подавить смех.

Внезапно король поднял голову:

— Маркиз де Фламарон!

— Да, сир, — тотчас же отозвался один из придворных, стоявших позади полукруга, образованного восседавшими на табуретах высокородными дамами.

Король сделал вид, что ищет глазами маркиза. Карие бархатистые глаза обежали толпу, быстро скользнув по той части гостиной, где стояли Батистина, Ришелье и супружеская чета. Казалось, взгляд короля не задержался ни на секунду ни на ком из них, однако Батистина ощутила словно ласковое прикосновение теплой руки. В этом взгляде ей почудилась огромная печаль, король словно говорил ей:

«Ты видишь, мое сердечко, я так одинок. Я хотел, чтобы ты поняла, как мне нужна. Я здесь — пленник… несчастный пленник…»

В зале воцарилась тишина. Король, наконец-то, с кем-то заговорил! Принцессы и герцогини с завистью смотрели на маркиза.

— Мы будем охотиться завтра в лесах под Версалем, маркиз, позаботьтесь о списке приглашенных!

Присутствующие недоуменно переглянулись. Еще никогда прилюдно король не говорил так много!

Маркиз, совершенно ошалевший от оказанной ему чести, согнулся в три погибели, прежде чем вновь занял свое место. В кружке знатных дам возник легкий шелест: дамы перешептывались. Фраза, небрежно брошенная королем, означала, что следовало укладывать вещи в сундуки и отправляться в Версаль.

Вдруг Батистина с ужасом заметила, что все придворные и все допущенные к обеду простолюдины обернулись и стали ее рассматривать совершенно бесцеремонно. Дело было в том, что крохотная Мессалина заскучала у камина и, узнав в толпе свою недавнюю приятельницу, с веселым лаем бросилась к ней. Собачка радостно подпрыгивала, повизгивала, махала хвостиком и болтала лапками в воздухе, пытаясь прикоснуться к платью девушки, а все присутствующие с нескрываемым любопытством наблюдали эту сцену.

Батистина нагнулась и погладила маленькую головку, а затем шепнула Мессалине на ушко:

— Умоляю тебя, Мессалина! На нас смотрят! Вернись скорее к своему хозяину.

Левретка еще раз-другой подпрыгнула и с явной неохотой повиновалась. Она поджала хвостик и поплелась обратно к камину. Ни единый мускул не дрогнул на застывшем, словно маска, лице короля. Он, казалось, ничего не заметил.

— Жребий брошен, герцогиня!

— Да, да, именно так!

— Теперь мы знаем, кто будет следующей фавориткой! — зашушукались придворные.

Лакеи внесли подносы и вазы с фруктами. Король сделал знак, что желает удалиться. Он подозвал своих собак, поднялся и пошел прочь, ни разу больше ни на кого не взглянув. Батистина прижалась спиной к стене. Она чувствовала себя бесконечно усталой и одинокой.

Гостиная постепенно опустела. Лакеи уносили блюда, а главный хранитель королевского прибора позаботился о драгоценном ларце.

— Прощайте, милая барышня, похоже, вы любите животных… Так до скорого свиданьица, заходите повидать нас, ежели будете в Компьене. Мы живем на улице Эшодуар, в двадцать восьмом нумере, — раскланивались добродушные старые лавочники, единственные, кто не понял, почему собачка короля узнала Батистину.

Она поблагодарила стариков вежливой улыбкой.

— Я провожу вас до кареты, мадемуазель, — склонился в поклоне Ришелье.

Батистина оперлась на руку герцога и точно во сне последовала за ним.

Во внутреннем дворе она с величайшим облегчением обнаружила все ту же карету, около которой ожидал ее Эрнодан де Гастаньяк со своими бравыми рейтарами.

— Проводите мадемуазель де Вильнев-Карамей в ее поместье! — приказал герцог и вновь склонился перед девушкой: — Ваш покорный слуга, мадемуазель!

Дверца кареты со стуком захлопнулась. Батистина повернулась к окошку, пытаясь рассмотреть плохо освещенные улочки Компьеня. Смеркалось. Всего лишь несколько прохожих торопливо спешили по домам. Рейтары, высоко держа пылающие факелы, освещали путь. Лошади с рыси перешли в галоп. Карета выехала за пределы городка и мягко покатила по проселочной дороге. Внезапно лошади замедлили свой бег, и карета остановилась.

— Подержи-ка повод моего коня, Лафортюн! Командуй эскортом сам, — властно приказал Эрнодан де Гастаньяк и отворил дверцу.

— Можешь на меня положиться, мой дорогой корнет! — заржал Лафортюн. — Уж я-то понимаю, в чем дело…

— Хм… вы позволите… составить вам компанию… мадемуазель? Дорога-то неблизкая… и я хотел удостовериться, что вы не боитесь одна… — промолвил Эрнодан, просовывая в карету свою кудрявую голову и мило улыбаясь.

Батистина тоже приветливо улыбнулась и протянула ему руку. Эрнодан, окрыленный первым успехом, на ходу вскочил в карету. Он галантно склонился над рукой девушки, поцеловал кончики пальцев и уселся рядом с Батистиной.

— Вперед, Лафортюн! — приказал он, захлопывая оконце.

— Эгей! Но-о-о! Пошли! Жалкие клячи! А то мы тут все перемерзнем!

Карета вновь покатила по дороге.

— Эй! Как дела, корнет? Ничего не требуется? А если что нужно, то скажите, не стесняйтесь! Лафортюн всегда рядом! — гремел толстый рейтар, трясясь рядом с каретой.

Батистина прищурила глаза. Ее забавляла эта сцена, но чего-то она все-таки не понимала. Эрнодан погрозил нахалу кулаком, и тот, наконец, отстал.

Молодые люди молча сидели бок о бок. Тишину нарушали только щелканье кнута да стук копыт. Эрнодан пару раз кашлянул и прервал молчание:

— Вам удобно, мадемуазель?

— Да, очень, благодарю вас, господин де Гастаньяк.

В карете вновь повисло томительное молчание. Эрнодан издал звук, похожий на робкий смешок.

— Хм… хм… А вам ничего не нужно? Мне бы доставило огромное удовольствие… удовлетворить любое ваше желание…

— О, нет, вы очень любезны, господин де Гастаньяк! Мне очень хорошо… — заверила юношу Батистина, еле-еле выговаривая слова.

Внезапно молодой рейтар резко подвинулся к своей спутнице.

— О, мадемуазель, я все время думал только о вас, весь вчерашний день, всю ночь! Я совсем не спал! А когда герцог Ришелье приказал мне сопровождать его в ваш замок, я так и подпрыгнул от радости!

Он яростно жестикулировал, как все южане, и его робость, казалось, улетучилась навсегда. Он схватил руку Батистины и поднес ее к губам, а затем осмелел настолько, что покрыл поцелуями всю руку до самого локтя. Он уже не мог сдерживать свою безудержную радость от сознания того, что находится наедине с обожаемой девушкой в этой карете. Батистина все ниже опускала голову. Осмелев и еще более приободрившись, юноша обвил талию Батистины рукой и притянул девушку к себе на грудь.

— О, мадемуазель! Бат… О, моя душечка! Я сгораю от любви, как только начинаю думать о вас! О, какое счастье вновь сжимать вас в объятиях! Ведь вы подарите мне один поцелуй, не так ли? Я люблю вас, моя душечка, я люблю вас…

Батистина уронила свою отяжелевшую, одурманенную головку с растрепавшимися кудрями на мужское плечо.

— Я тоже… очень… вас люблю, Эрнодан, — выдохнула Батистина. Грудь ее внезапно сотряслась от рыданий, и слезы неудержимым потоком хлынули из глаз. Юноша был потрясен.

— Но… но, мадемуазель, что с вами? Боже мой, я был груб? Вы на меня сердитесь? — шептал Эрнодан в отчаянии.

— О, нет! Не-е-е-т! — всхлипывала Батистина. — Я… я… я… так несчастна!

Обескураженный и испуганный Эрнодан сполз с сиденья и опустился на колени перед предметом своей пылкой страсти.

— Ну, расскажите же мне о вашем горе, моя душечка, а то я ничего не понимаю… Кто вас обидел? Кто-то из Компьеня? О, скажите же мне имя вашего обидчика, Бога ради, я вызову его на дуэль… Я убью его… Говорите же, Батистина, говорите…

— Н-е-е-ет! Никто не… не… сделал мне ничего… дурного…

— Но тогда… почему же вы плачете?

— Я… я… я не зна-а-а-ю… — продолжала жалобно всхлипывать Батистина.

Эрнодан де Гастаньяк вновь опустился на подушки и глубоко задумался. Батистина слышала, как он тяжело вздыхал, но она была слишком поглощена своим собственным горем, чтобы думать о мыслях, пришедших в голову ее спутнику. А он вдруг подумал, что совершенно не способен понять загадочную женскую душу.

Карету подкинуло на ухабе, и словно чья-то невидимая рука еще сильнее прижала Батистину к юноше. Это вызвало новый взрыв рыданий.

— Я… я… я хочу умереть… или уйти в монастырь… — простонала Батистина.

Плечо у Эрнодана было широкое и крепкое. От юноши приятно пахло лошадьми, табаком и еще чем-то неуловимым… Батистина устроилась поудобнее. Ее золотистые волосы растрепались, разлетелись в стороны и щекотали щеку Эрнодана, но это ощущение было приятным.

На первой же станции Лафортюн, сгоравший от любопытства, сунул в дверцу свою дерзкую лохматую голову и обомлел.

— Тихо! Пошел прочь! — зашипел Эрнодан.

— Господи, ну надо же! Где ж это видано! Тоже мне соблазнитель! Не рейтар, а какая-то нянька!.. — забрюзжал Лафортюн, будто на карту была поставлена честь полка.

Батистина, не сознававшая, какую бурю чувств она породила в мужчинах, внезапно успокоилась и уснула на плече у Эрнодана. На ее губах застыла улыбка.

 

8

— Эй! Ну вот мы и приехали, корнет! — ревел Лафортюн, абсолютно уверенный в том, что говорит тишайшим голосом.

Батистина тотчас же проснулась на плече у Эрнодана. Она уже позабыла про свои горести и печали и была в отличном расположении духа. В гостиной замка Батистину и ее верного рыцаря ждал сюрприз: Элиза и Жеодар, расположившись друг против друга, громко храпели, поджидая свою воспитанницу и нареченную.

Батистина громко рассмеялась.

— Ах, я так беспокоился за вас, мадемуазель. Я отправил людей на поиски по всем лавкам Компьеня. Клянусь, они обшарили все, но безрезультатно! А вы являетесь среди ночи, да еще с таким сопровождением! — сухо сказал господин Кастильон дю Роше, с трудом продрав глаза. Он придирчиво рассматривал свою невесту и рейтара, упрямо продолжавшего стоять рядом с девушкой.

— Это я попросила господина Жеодара дождаться твоего возвращения, моя голубка. Я просто с ума сходила, что ты так бесконечно долго делала покупки… А ведь на дорогах полным-полно бандитов… да еще всякие кабаны, волки… — хныкала Элиза, давая понять Батистине, что следует придерживаться версии о необходимости предпринять покупки к свадьбе.

— Ах, как это любезно с вашей стороны, что вы послали людей искать меня! Но, уверяю вас, это было совершенно напрасно! Господин де Гастаньяк защитил бы меня от любого, кто посмел бы напасть. Он любезно сопроводил меня… — сказала Батистина так, будто не было ничего удивительного в ее позднем появлении, да еще в компании молодого рейтара. Она сделала вид, что не заметила, каким сварливым тоном сделал ей выговор жених. Юный корнет, зажав под мышкой треуголку, воинственно щелкнул каблуками.

Жеодар сдвинул брови. Он властно взял Батистину за руку и увлек ее за собой в другой конец гостиной, а Эрнодан и Элиза рассматривали друг друга, одновременно прислушиваясь, чтобы не упустить ни словечка из интереснейшей беседы жениха и невесты.

— Должен признать, Батистина, я до крайности удивлен и даже шокирован вашим поведением. Разве может невеста так вести себя? Ведь послезавтра свадьба! Неужели вы забыли? Неужели вы забыли даже то, что произошло между нами вчера… А я-то рассчитывал, что могу надеяться на то, что вы питаете ко мне нежные чувства… — продолжал он, внезапно снижая тон и под конец уже откровенно сетуя на судьбу.

Он держал Батистину за руку и нежно поглаживал шелковистую кожу.

— О, вовсе нет, Жеодар! Я ничего не забыла! — ответила она, поднимая на жениха свои ясные голубые глаза и ласково на него поглядывая.

Он пристально посмотрел на девушку, не сдержался и привлек ее к себе.

— Ах, моя душенька! Я вовсе не хочу показаться вам навязчивым, ревнивым и даже смешным. Могу ли я все же позволить себе задать вам один вопрос? Зачем вы отправились в Компьень совсем одна и почему вы вернулись поздно ночью с этим чертовым рейтаром, следующим за вами по пятам? Его физиономия не внушает мне никакого доверия, и он мне до крайности неприятен.

Батистина от волнения прикусила губу и подумала: «Ах, Боже мой, как все мужчины любят все усложнять!»

Она взяла Жеодара за руку и подвела его к Элизе и Эрнодану.

— Но, мой дорогой Жеодар, все очень просто! Можете спросить господина де Гастаньяка… Я ездила в Компьень повидать короля!

— Смилуйся над нами, Господи! — воздела к небу руки Элиза.

— Что за шутки? — изумился Жеодар.

— Да, да, да! — упрямо повторила Батистина, видя, что ей не верят. — Его величество был так любезен! И кстати, в качестве подарка к свадьбе король принял решение пожаловать вам титул! Надеюсь, вы довольны, Жеодар? Ведь вы этого так хотели…

— Что?.. Как?.. Что?.. — лепетал растерянный господин Кастильон дю Роше.

— Да, да! — непреклонно продолжала Батистина. — Его величество очень скоро пришлет вам жалованную грамоту с печатями или что-то в этом роде… О да, король очень мил! Ну так вот, Жеодар, не сердитесь на меня больше! Я на самом деле немного устала, хотя и поспала в карете, не так ли, господин де Гастаньяк? Ты поднимешься со мной, Элиза, чтобы расшнуровать корсет? До завтра, Жеодар… — нежно проворковала Батистина, протягивая ручку жениху.

Глаза у господина Кастильона дю Роше вылезли из орбит. Он уже начал отдавать себе отчет в том, что женится на настоящем чуде природы. Он чувствовал, что с каждой минутой все больше и больше влюбляется в эту непредсказуемую, неподражаемую малютку.

— Моя дорогая! Дорогая, бесценная! Простите, если я был невежлив! Если бы я только мог догадаться о цели вашей поездки, вызванной единственно желанием оказать мне такую услугу! О Боже! Боже мой! Спите спокойно, моя душенька, и пусть вам приснятся сладкие сны! До завтра, дорогая! Я приеду узнать, как вы себя чувствуете! — восклицал Жеодар, горячо целуя милостиво протянутую ему ручку.

Он выпрямился. Батистина с удовольствием взглянула на этого крупного мужчину. Да, действительно, ее жених выглядел великолепно!

Она взяла свечу.

— Прощайте, господин де Гастаньяк, благодарю вас!

Уже поднимаясь по лестнице, девушка обернулась, будто какая-то мысль внезапно озарила ее:

— О, но господин корнет и его рейтары, должно быть, тоже очень устали и голодны… Дорогая Элиза, не можешь ли ты накормить их и предложить им комнату, чтобы они могли отоспаться?

— Но… да, конечно, моя голубка… — сказала немного ошалевшая Элиза, недоумевая, что ей делать с такой уймой молодцов в сей поздний час.

Жеодар тотчас же выступил вперед:

— Подождите, госпожа Элиза. Мой замок, господин корнет, всего в двух лье отсюда. Я почту за честь предоставить убежище на ночь вам и вашим людям.

Разумеется, предложение Батистины было более по вкусу Эрнодану де Гастаньяку, но молодой человек превыше всего ставил честь, как свою, так и чужую. Он поклонился Жеодару:

— Примите мою искреннюю благодарность, сударь. Мы следуем за вами.

Несколько минут спустя Батистина уже крепко спала под пристальным и донельзя встревоженным взором старой Элизы, которая что-то бормотала себе под нос, собирая с пола небрежно раскиданные юбочки, корсаж, поясок и рубашонку своей воспитанницы.

— Король… корнет… Жеодар… Боже мой, я была права! Ох! Проклятая наследственность! Нет, нет, скорее, скорее бы выдать ее замуж!

Батистина, должно быть, на всю жизнь запомнила день накануне свадьбы и вспоминала его потом как фантастический сон.

Рано утром госпожа Кентен, очень модная портниха, как утверждал популярный в свете журнал «Галантный Меркурий», вышла из своей кареты, за ней последовала целая толпа помощниц и швей, тащивших горы сундучков, коробок и картонок, битком набитых шелками, бархатом, перьями и уже готовыми платьями.

Затем прибыл известнейший мастер по изготовлению париков господин Легро. Нечего и говорить, эти влиятельнейшие персоны, с которыми раскланивались даже высокопоставленные вельможи, не двинулись бы с места, если бы им не заплатили по-царски.

Они, словно пчелы над медом, вились вокруг Батистины, а девушка, ошеломленная и смущенная таким вниманием, с некоторым недоумением и восхищением прислушивалась к их разговорам, в которых не понимала почти ничего.

— Ох, господин Легро, вы только посмотрите, какая талия!

— А какой затылок, госпожа Кентен, какой затылок! Как у греческой богини!

— Какая красавица! Какое наслаждение делать корсет на китовом усе для такой фигурки!

— А какое удовольствие делать парик для такой хорошенькой головки! И не надо никаких накладных волос! — восклицали поочередно мастера своего дела.

— К этому платью потребуется прозрачная косынка!

— Сюда нужен эгрет, на эту шапочку, и обязательно золотистый!

— Вот здесь, сзади, посадите две маленькие пуговицы, непременно перламутровые!

— Припудрите, припудрите еще, господин Легро!

— Пуховку, пуховку давайте!

— Попробуйте примерить этот кружевной чепчик!

— Где кружева? Где фламандские кружева? Да нет же, не эти!

— Ну, милочка, пошевеливайтесь! — гремела госпожа Кентен, недовольно глянув на одну из швей. — Покажите мадемуазель де Вильнев фижмы. Что скажете, мадемуазель? Какие вам больше нравятся? Ах, в любом случае на юбку пойдет никак не меньше трех локтей.

Батистина задыхалась в тесном корсете, стянутом так, что хотелось кричать. Ее крутили, вертели, жали, мяли, дергали во все стороны. Ее тянули за волосы и хватали за руки и за ноги. Госпожа Кентен безжалостно втыкала в тело булавки. Господин Легро влез на лесенку и примерял на голову оглушенной и одуревшей девушки невообразимые парики и шиньоны. И весь этот рой гудел от восхищения перед красотой Батистины. В вихре тканей, кружев, лент, воланов, рюшей, бантов, косынок, шарфов, перчаток и чулок девушка чувствовала себя потерянной и одинокой. Единственным утешением служили нежнейшие послания, прибывавшие каждый час из замка дю Роше. Их доставлял вконец измученный, задыхающийся от бешеной скачки форейтор, проклинавший на чем свет стоит пылкую страсть своего хозяина. Это были любовные записки и целые поэмы, которые Батистина читала, стоя с высоко поднятыми руками при примерке очередного платья или низко склонив голову под тяжестью плода фантазии господина Легро.

В конце концов после полудня примчался и сам Жеодар, едва не загнав лошадь. Глаза у счастливого жениха были на затылке, от возбуждения он почти не мог говорить.

— Батистина… мадам… де Виль… где… где моя неве… — гремел Жеодар Кастильон дю Роше.

— У себя наверху, господин Жеодар, она примеряет туалеты, — закричала Элиза, которую вся эта суматоха тоже вывела из себя. — Но что случилось с нашим дорогим господином Жеодаром? — изумилась она, увидев, как довольно полный и далеко не юный жених поднимается по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек.

— О, Батистина! Батистина! — орал Жеодар, совершенно позабыв обо всех приличиях.

Он почти вышиб дверь комнаты, где находилась Батистина, повалил лесенку вместе с господином Легро и сбил с ног двух швей, державших в руках коробки с булавками, иголками и нитками. Госпожа Кентен осуждающе посмотрела на полубезумного господина Жеодара. Быть может, жених и был богат, как Крез, но какие дурные манеры! Какая невоспитанность! Какое неумение вести себя!

— Ах, мой друг, что случилось? — спросила Батистина, стыдливо прикрывая руками грудь, — она готовилась примерить роскошное платье с очень смелым декольте.

— Ах, простите… простите меня! — покраснел господин Жеодар.

Он повернулся спиной к невесте и через плечо протянул ей какое-то послание со сломанными печатями, украшенными королевским гербом. Батистина спокойно развернула бумагу, в то время как госпожа Кентен и господин Легро прилагали невероятные усилия, чтобы украдкой, через плечо девушки прочесть, что же там написано.

Осуществилась самая заветная мечта господина Жеодара! Это была жалованная грамота! В ней сообщалось, что всемилостивейшим соизволением короля Франции Людовика ему пожалован титул графа, передаваемый прямым потомкам по мужской линии. Новоиспеченный граф получал право на родовой герб с изображением золотых оленьих рогов на голубом фоне и девиз: «Я получаю, значит, я отдаю». На грамоте, составленной 30 марта 1745 года, стояла собственноручная подпись короля: Людовик.

— Вот видите, Жеодар! — промолвила Батистина таким спокойным и самоуверенным тоном, что в коварстве с ней, пожалуй, мог бы сейчас сравниться только сам Сатана. — Я же вам говорила, что так и будет. Разве нет?

— О, Батистина! Моя обожаемая Батистина!.. Ради всего святого! Стакан воды, умоляю!.. Я просто задыхаюсь!.. — еле ворочая языком, простонал Жеодар. Он тяжело плюхнулся на изящную козетку и стал нервно теребить тугой ворот сорочки. — Если вы закончили, госпожа Кентен, вы можете быть свободны, как и вы, господин Легро! — сказал он, чуть отдышавшись.

Батистина от удивления сморщила носик. Она даже не подозревала, что Жеодар может оказаться таким находчивым — он так решительно, но в то же время изысканно избавится от любопытных соглядатаев.

— Да, да, граф, все готово! Надеемся, мадемуазель довольна платьями. Я оставлю здесь одну из девушек, она поможет вашей невесте одеться к завтрашнему торжеству, — жеманно просюсюкала госпожа Кентен.

— Я сам лично приеду причесать и напудрить мадемуазель в самый прекрасный день ее жизни! — набивал себе цену господин Легро, пятясь задом и беспрестанно отвешивая поклоны.

Батистина дождалась, когда дверь затворилась, и громко расхохоталась. Она схватила большую пеструю шаль, стыдливо завернулась в нее и налила воды в серебряный бокал.

— Ну же, дорогой Жеодар, выпейте, вы весь в поту А вы еще смели говорить, что я — ребенок. Да это вы — малое дитя, если доводите себя до такого состояния. Но скажите же мне, наконец, вы довольны, что получили титул? Я ведь говорила, что король обещал…

— Ах, моя душенька! Я так взволнован! Но я не смел поверить!.. Но теперь я всегда буду верить вам безгранично, каждому вашему слову! Моя маленькая графиня! Правда, я не очень хорошо понимаю, что означает девиз на моем гербе: «Я получаю, значит, я отдаю»… А, да все равно! Должно быть, в нем содержится намек на мое богатство, которое будет постоянно увеличиваться для того, чтобы я мог баловать вас, моя Батистина, мог превратить вас в настоящую королеву… О! Граф! Граф дю Роше… Граф Кастильон дю Роше! — Жеодар поднялся и, смешно пританцовывая, повлек Батистину к зеркалу. Увидев свое отражение в зеркале, оба, заливаясь смехом, раскланялись друг с другом.

Батистина смотрела на отражение будущего супруга. От него так и веяло здоровьем, физическим и моральным. Внезапно она ощутила угрызения совести перед лицом такой детской непосредственности.

«Наверное, мне следовало бы ему сказать, что король хочет, чтобы я жила при дворе одна, без него… — подумала с сожалением Батистина, она уже успела привязаться к Жеодару. — Нет, не буду ему ничего сейчас говорить. Не буду омрачать его счастье. Я обо всем договорюсь с Людовиком, когда мы с ним будем заниматься искусством кулинарии. Я ему все объясню, и он поймет, что раз уж я замужем, то и Жеодар должен остаться со мной в Версале», — решила Батистина.

Обдумывая и так и сяк свой план, Батистина не обратила внимания на то, что поведение Жеодара внезапно изменилось. Он перестал рассматривать изображение невесты в зеркале, а принялся пристально смотреть на саму девушку, прижав ее к себе. Шаль при движении немного сползла вниз и обнажила белое круглое плечико. Батистина, наконец, заметила, какое серьезное лицо стало у Жеодара. Он нагнулся и робко коснулся губами атласной кожи. Батистина еле заметно задрожала. Ее вновь охватили те упоительные и странные чувства, что почти свели ее с ума там, в будуаре, когда он поцеловал ее в первый раз. Девушка ощутила, что жених раздвинул шаль еще больше и обнажил тугую юную грудь с розовым соском. Видимо, он уже давно мечтал об этом, с того самого момента, когда ворвался в комнату и увидел полуобнаженную Батистину. Он впился губами в нежный плод. Батистина почувствовала как бы легкое покалывание во всем теле. И тут она подумала о короле и об Эрнодане. Ей вдруг пришло в голову, что она поступает дурно, непорядочно. Правда, она не знала, по отношению к кому. Губы Жеодара торопливо пробежали вверх по шее и покрыли поцелуями ушко. Батистина тихонько застонала. Эти поцелуи обжигали… Она стала совершенно безвольной, она покорно отдавала себя во власть странной, чудесной теплоты, постепенно распространявшейся по всему телу. Жеодар заметил, какая истома охватила невесту, и красное пламя заплясало у него перед глазами, прожигая мозг и лишая рассудка.

— О, Батистина, моя душенька, я не могу больше ждать…

Он схватил Батистину в объятия, поднял и с каким-то утробным рыком понес ее к постели. Девушка вся подалась ему навстречу, влюбленная, покорная… Он положил ее на белоснежную простыню и приготовился лечь рядом…

— О нет, господин Жеодар! Надо соблюдать приличия! Вы ее получите только завтра! — закричала вошедшая в комнату Элиза.

— Да, госпожа Элиза… Простите… Простите меня… Видите ли, я потерял голову… — жалобно лепетал весь красный от стыда Жеодар, с трудом распрямляя спину.

— Да, да, господин Жеодар, я знаю жизнь! Я все понимаю… Вы прощены… Но все будет только завтра… Вот так-то! А ты, моя голубка, накинь шаль, а то простудишься, — сурово и властно, как истинная дуэнья, приказала Элиза.

— Ну ладно, я, значит… ухожу, раз вы ни в чем не нуждаетесь, мадемуазель Батистина, ни вы, госпожа Элиза… — чопорно промолвил Жеодар, ощущая на себе строгий взгляд старой няни. — Я приеду завтра до полудня, и мы подпишем брачный контракт. Мой кузен, господин Папуль де Граншан, человек очень уважаемый, составивший себе значительное состояние торговлей тканями, поведет вас, мадемуазель, к алтарю. Для него это огромная честь и большая радость. А потом, после венчания, мы все соберемся на торжественный обед в моем замке, где вы станете полновластной повелительницей… А потом, наконец, мы… останемся одни и… Уф! Многоуважаемые дамы, я старался, как мог… Итак, до завтра… до завтра… — сказал Жеодар и надел треуголку, собираясь откланяться.

— Благодарю вас, Жеодар, благодарю за все! — воскликнула Батистина, посылая жениху воздушный поцелуй. Он еще раз немного неловко поклонился и стал спускаться по лестнице.

— О-ля-ля! Бедный господин Жеодар! Мне кажется, ты окончательно свела его с ума, гадкая девчонка! Плутовка! Да ему просто кровь ударила в голову! — заметила Элиза, которая теперь уже улыбалась не без гордости за свою воспитанницу, несмотря ни на что.

— О да! — вздохнула Батистина и ударилась в философствование с весьма умным видом. — Видишь ли, Элиза, я думаю, что на самом-то деле это очень просто — сводить с ума мужчин! Они все говорят и делают одно и то же… и… это такая приятная вещь…

— Что… что ты хочешь этим сказать, голубка? — пролепетала, заикаясь, Элиза.

— О, да ничего особенного! Но я думаю, что мне очень понравится жить с мужчиной…

— А! Ну ладно, хорошо… — вздохнула успокоенная Элиза. — Но уже поздно, голубка, тебе надо одеться. Мы в последний раз поужинаем с тобой вдвоем, — грустно добавила старая няня, направляясь к лестнице.

— Иду, иду, дорогая, но ведь мы с тобой никогда не расстанемся! Ты прекрасно знаешь, что останешься жить с Жеодаром и со мной! — крикнула Батистина, просовывая свою растрепанную голову в приоткрытую дверь, когда Элиза уже сходила вниз. Захлопнув дверь, девушка взяла с кресла зеленую кофточку.

— Да, конечно, но это будет уже совсем не то! — промолвила Элиза, с трудом сдерживая слезы. — Нет, не могу понять ее! Не могу! Это выше моих сил!

Элиза зажгла факел и отправилась на кухню, в свое любимое прибежище.

— Эге! А это еще что такое? — воскликнула Элиза, услышав, как в парадную дверь застучали.

— Срочное послание! — ответил голос с явным гасконским акцентом.

— Ну надо же! Это опять вы! Что вам угодно, мой мальчик? — сурово спросила Элиза, выходя на крыльцо. Она снова пребывала в дурном расположении духа.

Одежда Эрнодана де Гастаньяка была покрыта толстым слоем пыли. Он приехал в сопровождении одного Лафортюна, который ожидал его, даже не слезая с лошади.

— Приказ его величества! Я должен передать записку в собственные руки мадемуазель Батистины де Вильнев-Карамей! — вежливо помахал шляпой перед Элизой молодой рейтар.

— Да, сударыня! — набивал цену Лафортюн, коротко хохотнув. — Король еще добавил: «Поезжай и ты, мой славный Лафортюн, и помоги нашему бравому корнету выполнить эту трудную миссию! Да хранит вас Бог!» Так и сказал, ей-ей!

Эрнодан де Гастаньяк бросил на солдата взгляд, не предвещавший ничего хорошего, а Элиза в знак полного бессилия воздела руки к небу.

— Хорошо, поднимитесь наверх, господин корнет, вторая дверь налево. — А вы, друг мой, слезайте с коня и идите на кухню, выпейте стакан вина.

— О, вы так добры, сударыня! Мы порядком замерзли, и это так же верно, как и то, что меня зовут Лафортюн. У меня прямо-таки нос отваливается! И руки окоченели!

— Король! Король! — бормотала Элиза, семеня на кухню и не обращая никакого внимания на болтовню Лафортюна. — Что-то мне все это не нравится! К чему вся эта суматоха накануне свадьбы? Как-то не по-христиански!

«Мое сердечко!

Я все время думаю о тебе. Завтра тебя ждет сюрприз. Я так хочу услышать твой смех.

Пленник.

Словечко, написанное твоей милой ручкой и переданное надежным гонцом, наполнит радостью сердце несчастного, лишенного возможности увидеть твои глаза. Я так скучаю».

Батистина подошла к окну, чтобы еще раз прочитать записку. Нежность, сквозившая в каждой строчке, в каждой буковке, потрясла ее. Ей даже показалось, что она слышит, как хрипловатый голос произносит слова коротенького письмеца.

Она подняла голову и обернулась к печально застывшему у двери Эрнодану. Глаза Батистины сияли от радости. Они казались еще более синими и огромными, чем обычно.

— О, я все понял! Я не могу бороться! — прошептал Эрнодан, в упор глядя на нее.

— О, друг мой! Мой дорогой друг, вы так утешили меня вчера! Не сердитесь на меня… Я ведь даже не поздоровалась с вами! Какая же я ужасная эгоистка! — закричала Батистина, бросаясь к юноше и сгорая от стыда: она поспешно вырвала у него из рук записку, совершенно забыв о нем самом.

Она поднялась на цыпочки и нежно чмокнула растерянного юношу в щеку.

— Мадемуазель, в Версале ждут ответа! — промолвил он холодно, изо всех сил стараясь сохранить самообладание.

— Сейчас! Сейчас! Одну секундочку! — затараторила Батистина, устремляясь к письменному столу. Она обмакнула гусиное перо в чернильницу подумала, почесала перышком нос, как усидчивая ученица, уселась, вскочила, опять уселась на стульчик и быстро набросала на листе:

«Дорогой пленник!

Мне не терпится снова запереться с вами наедине и заняться приготовлением каких-нибудь изысканных блюд. У меня есть еще один рецепт, выведанный у моей нянюшки. Речь идет о тушеном окороке. Это нечто потрясающее!

Вы пишете, что меня ожидает сюрприз… Я сгораю от любопытства.

Я сейчас очень занята устройством всяких дел перед свадьбой, но я очень много думаю о Вас.

Так как для Вас нет ничего невозможного, дорогой Людовик, то не могли бы вы дать чин капитана корнету, доставившему Ваше письмо? Он очень любезен, и мне бы это доставило большое удовольствие.

Ах! Я совсем забыла поблагодарить Вас за то, что вы пожаловали титул графа господину дю Роше. Он себе места не находит от радости, но, правда, он не очень хорошо понял, что же означает девиз. Должна признаться, что и я тоже. Но это неважно, вы мне все объясните наедине».

Батистина еще раз прочла свое сочинение. Она не была уверена в правильности написания некоторых слов и от усердия даже высунула кончик языка. Она все же решилась и исправила кое-какие проклятые глаголы, в которых всегда путалась, и, наконец, с большим удовлетворением сложила письмо вчетверо.

— Держите, Эрнодан! Вы можете передать это письмо тому, кто прислал мне записку. Но, может быть, вы захотите сначала поужинать с нами? — сказала девушка, запечатав письмо голубоватым воском.

— Благодарю вас, мадемуазель, за приглашение, но… я не голоден. А потом у меня приказ — нестись во весь опор в Версаль, как только ответ будет вручен. Его ждут с величайшим нетерпением, мадемуазель! — ответил ледяным тоном Эрнодан, засовывая послание во внутренний карман камзола.

— О! Какой вы сегодня злюка, Эрнодан! Почему?.. Я так рада вас видеть! Ну, скажите же на милость, что я должна сделать, чтобы вы вновь улыбнулись мне?

Эрнодан на ходу склонился и поймал ручку Батистины. Она улыбнулась воистину ангельской улыбкой и позволила ему прижать свою ручку к учащенно бьющемуся сердцу. Она подняла на юношу свои невероятные глаза. Ослепленный их блеском рейтар на секунду зажмурился. Почти не сознавая, что делает, он обнял Батистину за талию и привлек к себе.

— Батистина… моя душенька… как вы прелестны… О, какая тонкая талия! Да, я зол, чертовски зол! Я задыхаюсь от ревности! Горький ком застрял у меня в горле! Мысль о том, что вы будете принадлежать другому, невыносима! Вы это понимаете? А ваш жених? Я желал бы задушить его!.. Как только подумаю, что завтра он будет иметь все права на вас… О! Я теряю всякий контроль над собой! А все из-за вас! Из-за вас, Батистина, я готов забыть обо всем на свете! О всех приказах и поручениях!

Эрнодан крепко держал Батистину за плечо и почти тряс ее при каждом слове.

«Господи, о чем это он там говорит? — спрашивала себя Батистина. — Правда? Жеодар завтра будет иметь все права? Какие права? Что все это значит? И он ревнует! Но к кому? Какой, право! Как все это интересно… Но, быть может, мне не следует так долго оставаться в его объятиях? А что бы было, если бы сейчас в комнату вошел Жеодар? А если бы это был Людовик?»

Неожиданно губы Эрнодана нежно коснулись виска Батистины. Он покусывал пряди волос, золотистых и мягких, словно шелк. Юноша страстно прижал ее к своей груди. Батистина замурлыкала от удовольствия, хотя угрызения совести не оставляли ее. Ей было приятно в объятиях Эрнодана, но все же она немного смущенно думала о Жеодаре и о Людовике… Эрнодан покрывал ее щеки поцелуями, спускаясь все ниже… Она вздрогнула и решила отложить до лучших времен анализ своих мыслей и чувств. Пока что ей было очень хорошо. Батистина вся подалась навстречу юноше. Приятная теплота разливалась по всему телу, охватывала бедра…

— Моя душенька, вы похитили мою душу, — продолжал Эрнодан, становясь все более смелым и откровенным. Мне никогда не забыть, как вы спали у меня на плече…

Вдруг раздался вопль неподдельного ужаса, и на пороге комнаты появилась разъяренная Элиза.

— Пресвятая Дева Мария! Что я слышу? Что я вижу? — восклицала добрая старая няня, не помнившая себя от страха и возмущения. Ноги отказывались ей служить, и она грузно опустилась на стул.

— О, дорогая! Не расстраивайся! Давайте все вместе поужинаем, а потом господин де Гастаньяк отправится в Версаль! — говорила Батистина, невинно улыбаясь и покрывая няньку поцелуями. Старушка не могла устоять перед лаской Батистины, и плутовка этим пользовалась, когда хотела смягчить или разжалобить ее сердце.

— Хорошо, хорошо! Идем, голубка, но больше я тебя не оставлю одну ни на секунду! — заявила Элиза твердо, бросив на Эрнодана взгляд, исполненный такой ненависти, что юноша едва не умер на месте.

Батистина расхохоталась, протянула Эрнодану руку и повела его на кухню, где уже набивал себе брюхо Лафортюн.

— Хоть бы продержаться… продержаться до завтра! — вздохнула старая няня, глядя вслед молодым людям, спускавшимся по лестнице. — А там уж… как Богу будет угодно!

 

9

— Да здравствует новобрачная!

— Ура! Ура! Многие лета счастливой жизни нашей барышне!

— Ах, до чего же она красива!

— Как хороша!

— Да здравствует жених!

— Желаем счастья, господин граф!

Батистина весело отвечала на приветствия крестьян, стоявших по обе стороны дороги, по которой медленно ехала карета.

«О, я хотела бы каждый день выходить замуж! Как чудесно!» — подумала Батистина, очарованная тем, что ее свадьба привлекла внимание всей округи.

Ради такого случая крестьянки принарядились, вытащив из сундуков праздничные кофты, косынки и разноцветные полосатые юбки. На головах у всех белели свеженакрахмаленные чепчики, а на плечах развевались пестрые шали. Мужчины, столь же возбужденные, как и их жены, сбросили свои деревянные сабо и каждодневную рабочую одежду, напялив новые кафтаны и чистые полотняные рубашки, приберегаемые для воскресных походов к мессе.

Батистина твердо решила присоединиться к крестьянам после торжественного обеда в замке дю Роше и сплясать с ними ригадон под звуки расстроенных скрипок и волынок. Для веселья была оборудована большая рига. В ней были накрыты огромные столы для всех желающих принять участие в празднестве. Господин Жеодар не поскупился, и столы просто ломились от яств и бочонков с вином. Господа вместе с высокопоставленными гостями должны были отобедать в замке.

— Эй! Мадемуазель Батистина! Вы не ляжете в постель с вашим муженьком, пока не спляшете с нами танец — другой! — прокричал высокий рыжий парень.

Крестьянки, старые и молодые, захихикали, словно заговорщицы.

— Ох, замолчи же, Альбен! Что такое ты говоришь? Ну и ну!

— Не слушайте его, мадемуазель!

Батистина покраснела. Она знала почти всех этих славных людей по именам и припомнила, что частенько встречала рыжего кудрявого Альбена во время конных прогулок. Парень всегда был отменно вежлив, но Батистина ловила на себе его взгляды, в которых горел какой-то странный огонь. Сейчас этот рыжий парень произнес вслух то, о чем она сама думала с самого утра. Она отвела глаза и посмотрела на разряженных крестьянок.

«Сегодня ночью… сегодня ночью я наконец узнаю великую тайну… Этой ночью я буду спать в одной постели с Жеодаром, и все будут считать, что это очень хорошо и правильно!» — душа Батистины пела и торжествовала.

— Эй, господин граф, бросайте еще! Еще! Еще! — кричали на бегу деревенские мальчишки.

Батистина выглянула в окошко, чтобы посмотреть на карету, где сидел Жеодар. Новоиспеченный граф кидал в возбужденную толпу пригоршни мелких монеток.

— Спасибо, господин граф!

— А мне? Мне, мне, ваше сиятельство!

Жеодар буквально лопался от гордости. Сегодняшний день был самым счастливым днем в его жизни! Невероятный, ошеломляющий успех! Он гордо восседал в карете и то и дело поглядывал на свеженарисованный графский герб на дверце. В нос Жеодару бил запах краски, но это нисколько не огорчало его, а, наоборот, страшно радовало. Он обернулся и послал Батистине воздушный поцелуй, а затем еще, еще и еще…

— Как же тебе повезло, дорогая! Твой муж красив, богат и влюблен в тебя как сумасшедший! Я наблюдала за ним, когда вы заключали брачный контракт, и могу побиться об заклад на что угодно — он не слышал ни единого слова из речи достопочтенного мэтра Батона. Клянусь, он пропустил мимо ушей весь список своих даров тебе, моя милая, а ведь список этот был весьма внушителен! Да что там говорить! Ты получила королевский подарок и теперь будешь просто купаться в золоте! — говорила с улыбкой госпожа Ленорман д’Этьоль, ехавшая в карете новобрачной вместе с господином Папулем де Граншаном.

Батистина не ответила. Жанна-Антуанетта раздражала ее с самого утра, особенно своими странными поучениями-рассуждениями. И невозможно было понять, говорила она серьезно или смеялась, завидовала Батистине или издевалась над ней!

Батистина вздохнула и приняла твердое решение, что ни за что и никому не позволит испортить такой чудесный день. Первый теплый день в этом году!

— А вот и весна пришла! И как раз ко дню моей свадьбы! — воскликнула она, указывая на распустившиеся почки и на весенних пташек, чей неумолчный щебет сливался с радостными возгласами крестьян.

— Ах! Батистина у нас настоящая поэтесса! Какая же ты смешная, право!.. Ну, скажи наконец, ты счастлива? — госпожа Ленорман подчеркнуто-заботливым жестом поправила букетики подснежников, прикрепленные рукой мастера к волосам новобрачной.

— Ну разумеется, госпожа Ленорман, наша невеста счастлива! Но сегодня так много волнений для нее, да и для всех нас! Да что там говорить, я и сам разволновался. У меня такое впечатление, будто я выдаю замуж родную дочь! — промолвил славный господин Папуль, ободряюще похлопав Батистину по руке.

Девушка с признательностью взглянула на своего нового друга.

День так славно начался, но сейчас какое-то смутное беспокойство терзало Батистину.

— Твой очаровательный супруг не смог тебя сопровождать, Жанна-Антуанетта, раз ты приехала одна? — вдруг лукаво спросила Батистина у подруги. Госпожа Ленорман вздрогнула, будто ее укололи булавкой. Да, собственно говоря, так оно и было, только колкость была словесная.

— Нет, дорогая, бедняга…

— Очень болен… Он, как всегда, простужен, — закончила за нее Батистина и звонко рассмеялась.

Пришедший от ее смеха в восторг господин Папуль посмотрел на молодых женщин. Он считал их лучшими подругами в мире. Батистина и в самом деле мило улыбалась Жанне-Антуанетте, но в душе у нее бушевали противоречивые чувства. Госпожа Ленорман заключала ее руки в свои, быть может, испытывая угрызения совести.

— Да здравствуют жених и невеста!

— Да здравствуют граф и графиня!

Кареты совершили круг по площади. Приветствия зазвучали с новой силой. Батистина увидела, как Жеодар спрыгнул с подножки кареты и послал ей воздушный поцелуй. Он снял шляпу, взлетел по ступеням и исчез под церковными сводами. За ним поспешила Элиза, игравшая роль посаженой матери.

«Я его люблю… я его люблю, — вновь подумала Батистина, и сердце у нее учащенно забилось. — Я стану его женой. Сегодня ночью я стану настоящей женщиной…»

— Не желаете ли сойти, мадемуазель? Пора! — Голос господина Папуля вывел Батистину из задумчивости. Она оперлась на протянутую руку.

Разодетый во все новое, Блезуа ожидал их у дверей церкви с алебардой в руках. Мадемуазель Барба Данден, старая дева, которую все в приходе считали святой, ударила по клавишам органа.

Батистина приготовилась выйти из кареты.

— Но ты мне не ответила, Батистина! Ты счастлива? Ни о чем не жалеешь? — прошептала Жанна-Антуанетта, удерживая подругу за руку.

— О, ты меня раздражаешь, дорогая! — выпалила Батистина.

Вдалеке застучали копыта. Кто-то гнал коней галопом. Все повернули головы в ту сторону, откуда доносились эти звуки. На площадь вылетели рейтары под предводительством Эрнодана де Гастаньяка. Они сопровождали огромную роскошную карету. В карете никого не было. Пропыленный и полузадохнувшийся от бешеной скачки корнет спешился и встал перед упряжкой. Он с укоризной посмотрел на новобрачную, а потом с удрученным видом человека, потерявшего все, тоже вошел в церковь.

Батистина порозовела от смущения и попыталась вырвать руку из руки Жанны-Антуанетты. Но не тут-то было, ибо госпожа Ленорман еще сильнее стиснула руку подруги.

— Маленькая хитрая бестия! Ты выходишь замуж за человека, который тебя обожает, но ты-то сама… Кого из них ты любишь? — выдохнула Жанна-Антуанетта в то время, как господин Папуль стоял на паперти и ждал, когда же закончится бесконечное шушуканье. Славный добрый старик полагал, что время и место для «последних советов новобрачной» были выбраны весьма неудачно.

— Кто бы говорил, Жанна-Антуанетта! Лучше позаботься о господине Ленормане! Оставь свои дурацкие вопросы! И вообще, я не понимаю, чего ты от меня хочешь! Что за вздор ты несешь?! — ответила задетая за живое Батистина.

— Ах так! Значит, не понимаешь? Хотела бы я все-таки знать, каким это образом тебе удалось выпросить титул графа для Жеодара, — пустила отравленную стрелу Жанна-Антуанетта, освобождая руку Батистины.

— Ну уж, разумеется, я не писала бесстыдных любовных записок и не подписывала их «Золотистые глаза»! Подумать только! — бросила Батистина со смехом.

Госпожа Ленорман побледнела от ярости.

— Маленькая ханжа! Как она смогла прочитать записку, которую я послала королю? Неужели он сам ей показал? О! Я отомщу!.. Я отомщу!.. — прошипела Жанна-Антуанетта. Губы у нее побелели, руки затряслись, в глазах сквозила ненависть.

Крайне довольная тем, что сумела заткнуть госпоже Ленорман рот, Батистина перестала интересоваться подругой и тотчас же выбросила ее из головы. Она легко, словно птичка, выпорхнула из кареты и оперлась на руку господина Папуля.

Толпа восхищенно загудела.

— Какая прелесть!

— Какая красавица!

— Такая милая, кроткая!

— Такая трогательная!

— Счастливец Жеодар! Ну и повезло ему!

Батистина, скромно потупив глаза, двинулась к алтарю под восхищенные охи и ахи, а мадемуазель Барба Данден все сильнее била по клавишам несчастного инструмента. Батистина скользила по неровному полу старой церкви, держа под руку умиравшего от гордости господина Папуля.

— Моя голубка! Моя милая голубка! — закудахтала Элиза, выставив на всеобщее обозрение залитое счастливыми слезами лицо. Старая няня устремилась к своему детищу, намеревавшемуся занять место перед алтарем рядом с не помнившим себя от счастья Жеодаром.

Девушка почувствовала на себе пламенный взгляд жениха. Она была так хороша, так изысканна в своем атласном светло-желтом платье, расшитом разноцветными шелками! Очень смелое декольте было отделано тончайшими кружевами.

Батистина подняла глаза на жениха.

Жеодар тоже был воистину великолепен в своем бархатном коричневом с золотистой искрой камзоле. Батистина улыбнулась жениху и позволила взять себя за руку. Они медленно опустились на скамейку.

— Ах! Голубки! Настоящие голубки! — прошелестело по рядам.

Мадемуазель Барба прекратила производить дикий шум, и в церкви зазвучали голоса. Все обменивались впечатлениями в ожидании господина кюре.

Батистина огляделась по сторонам и заметила Эрнодана, стоявшего рядом с исповедальней. Он не сводил с нее глаз, а позади стоял Лафортюн и зевал во весь рот.

«Почему он явился сюда? Неужели карету прислали за мной? Быть может, король ждет меня? Он ведь писал про какой-то сюрприз… Ах, нет! Я не покину Жеодара сегодня! Ни за что!» — подумала Батистина, любезно улыбаясь молодому рейтару.

Погрузившись в мечты, она не заметила, как в дверях появился кюре, а только почувствовала, что Жеодар крепко взял ее за руку повыше локти и почти поставил на ноги. Все присутствующие последовали примеру жениха и невесты. Заскрипели скамьи…

Батистина расправила свою юбку с огромными фижмами, по последней моде, как уверяла портниха. Зазвонили колокола. Вошел взволнованный донельзя кюре. Впереди него шел Блезуа, сиявший от счастья, а позади — два мальчика-служки.

Батистина от души улыбнулась старому священнику. Кюре поднялся на хоры, где его ожидали будущие супруги. Добрый старик слегка откашлялся, прочищая горло.

— С великой радостью, возлюбленные чада мои, сочетаем мы сегодня законным браком мадемуазель Батистину де Вильнев-Карамей с графом Жеодаром Кастильоном дю Роше. Мадемуазель Батистина выросла здесь, в Мортфонтене, у нас на глазах, затем, будучи еще совсем маленькой девочкой, она отправилась в пансион к сестрам-урсулинкам… и вернулась сюда сиротой…

Опечаленная напоминанием о тяжелой утрате, Батистина опустила голову.

— Но сегодня, к нашей великой радости, она вновь обретает семью, выбрав себе в супруги человека, чьи несомненные заслуги перед обществом и высокие моральные достоинства были оценены его величеством и принесли этому человеку титул графа. Его величество король Франции Людовик XV по справедливости пожаловал этот титул жениху мадемуазель де Вильнев, так что мы можем сказать, что она выбрала достойнейшего из достойных…

Отец Гиацинт удовлетворенно кивнул несколько раз и обвел взглядом всех присутствующих. Он был доволен самим собой, — он нашел подобающие слова и видел, что все собравшиеся жадно внимают ему.

«Мое сердечко… мое сердечко… я так скучаю без тебя…» — послышалось Батистине. Она еле сдерживала рыдания, вспоминая хрипловатый голос короля.

Жеодар, неверно истолковав волнение невесты, взял ее за руку, поймав на себе всепонимающий взгляд кюре.

«О, нет! Наконец-то мне стало ясно, я хотела бы, чтобы рядом со мной сейчас стоял Людовик!» — подумала Батистина, искоса взглянув на жениха. На секунду ей показалось, что вместо полного, даже чуть одутловатого лица Жеодара она видит правильные черты лица и бархатные глаза короля. Она нежно улыбнулась. Жеодар еще крепче сжал маленькую ручку. Батистина спустилась с облаков на землю.

Отец Гиацинт поправил очки и принял из рук почтительно склонившегося Блезуа молитвенник.

Мадемуазель Барба дважды ударила по клавишам органа. Батистина поняла: сейчас начнется обряд венчания. Страшная тоска навалилась на нее; сердце учащенно забилось. Она обернулась, уверенная в том, что все заметили, в какой она панике. Она поймала взгляд Эрнодана. Юноша подал ей какой-то знак, но Батистина не поняла, что он значил.

— Во имя Отца и Сына и Святого духа…

Батистина вновь посмотрела на старого священника и торопливо перекрестилась, немного позже, чем все присутствующие. От возбуждения на глазах у нее выступили слезы; веки пощипывало. Жеодар тоже взглянул на несчастного Эрнодана, и во взгляде его горела ненависть.

— Черт бы побрал этого корнета! — пробормотал жених.

— Тсс! — недовольно сдвинул брови отец Гиацинт, призывая к порядку жениха и невесту, которые, на его взгляд, слишком уж оживились и вели себя не совсем подобающим образом.

Батистина вновь опустила голову. Сейчас она походила на святую с какой-нибудь средневековой миниатюры. Солнечные лучи проникали в церковь сквозь витражи, и в золотистых волосах девушки вспыхивали тысячи крохотных огоньков. Жеодар не мог отвести глаз от словно окруженной нимбом головки.

Отец Гиацинт забормотал по-латыни молитву.

— Вы пришли сюда, чтобы перед лицом нашей Святой Матери Церкви заключить брак?

— Да, отец мой! — четко выговорил Жеодар, довольный тем, что ему удалось избежать вульгарного обращения «Господин кюре», как говорят простолюдины.

«После торжественного обеда мы отправимся танцевать, а потом… мы вернемся и в карете я положу голову ему на плечо, как Эрнодану… Слуги погасят в замке факелы и свечи… и это будет моя брачная ночь… моя брачная ночь… О, если бы это был Людовик или Эрнодан!.. О! Людовик! И почему я не могу выйти за него замуж! А ведь он хочет, чтобы я присоединилась к нему в Версале… О, Боже! Что скажет Жеодар!» — думала Батистина. В горле у нее пересохло, щеки горели, перед глазами плыли круги… Она молитвенно сложила руки.

— Моя дорогая малютка! Вы молитесь, и это прекрасно! Но вы должны ответить на мой вопрос, — вкрадчиво сказал отец Гиацинт.

Батистина подняла голову и заметила, что Жеодар с тревогой смотрит на нее.

— О, простите, отец мой! Вы меня о чем-то спросили?

— Да, дитя мое! Я вас уже в третий раз спрашиваю: вы пришли сюда, чтобы перед лицом нашей Святой Матери Церкви заключить брак?

— Да! Да, отец мой! — торопливо ответила Батистина, кивая головой. У Жеодара вырвался вздох облегчения. Эта малышка сводила его с ума. Он прижался рукой к локотку Батистины. Прикосновение горячего мужского тела вновь вернуло Батистину на землю, и у нее внезапно, как это всегда с ней бывало, резко изменилось настроение. Она заулыбалась. Сейчас она любила только Жеодара и хотела выйти за него замуж. Через несколько часов она останется с ним одна… Совсем одна, Кровь запульсировала у нее в висках… Одна, в объятиях мужа…

— Вы принадлежите к лону нашей Святой римско-католической церкви? — продолжал вопрошать отец Гиацинт.

— Да, отец мой! — хором ответили жених с невестой.

Девушку все больше и больше охватывало нетерпение. Отец Гиацинт начал ее раздражать, ибо он явно не спешил, растягивая удовольствие.

«Интересно, Жеодар меня сам разденет или призовет на помощь горничную?» — внезапно подумала Батистина, одновременно ужасаясь оттого, что подобные грешные мысли приходят ей в голову в такую минуту, да еще в святом месте.

— Вы явились сюда по доброй воле и безо всякого принуждения?

— Да, отец мой! — опять хором ответили Жеодар и Батистина.

Девушка уже почти не слушала вопросов и отвечала машинально. Она опять стала рассеянной, мысли проносились в ее золотистой головке со скоростью вихря.

«Я и с Людовиком была наедине… А что бы случилось, если бы в тот момент не было торжественного публичного обеда?»

Батистине стало очень жарко, и она поднесла руку к груди.

— Вы так прелестны, моя дорогая! Сегодня вечером мы наконец-то будем одни! — послышался шепот влюбленного Жеодара.

Батистина нежно и ласково улыбнулась склонившемуся к ней жениху.

— Сообщаем всем присутствующим, что мы не делали заранее оглашения в церкви предстоящего брака между мадемуазель де Вильнев-Карамей и господином графом Жеодаром Кастильоном дю Роше, потому что они получили разрешение его высокопреосвященства, освобождающее их от обязательного троекратного оглашения в церкви, принимай во внимание то, какими высокопоставленными лицами являются будущие супруги. Итак, мы объявляем вам, что две вышеупомянутые персоны приняли решение соединиться брачными узами перед лицом нашей Святой Матери Церкви. Если существует какая-либо причина, которая является препятствием для заключения данного брачного союза, повелеваем всякому, кому таковая известна, объявить сейчас об этом. Сокрытие истины карается отлучением от церкви.

Батистина нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

«Господи! До чего же мне надоел отец Гиацинт! Ну можно ли так тянуть время! — подумала она. — Это уже не венчание, а великая пасхальная месса!»

Батистина повернула голову и взглянула на Жеодара. Тот самодовольно улыбался.

«У него красивый рот, и я хочу, чтобы он меня опять поцеловал, как в день нашей помолвки!» — Батистина едва не выпалила эту фразу вслух, но вовремя прикусила язычок.

Отец Гиацинт, произнеся ничего не выражавшим голосом заученную формулировку, улыбнулся жениху и невесте. Он еще раз с удовольствием оглядел всех разодетых ради такого случая прихожан и элегантных гостей. В церкви царила благоговейная тишина. К священнику приблизился сиявший от радости Блезуа и скромно, но с сознанием собственного достоинства подал на бархатной подушечке обручальные кольца. Отец Гиацинт знаком велел жениху и невесте преклонить колени. Батистина и Жеодар тотчас повиновались. Жеодар вновь завладел рукой Батистины, которую она отдавала ему навеки. Она обратила внимание, какие у него крепкие загорелые руки…

«Скоро я буду ощущать эти руки на своем теле… — подумала она смущенно. — Да, Жанна-Антуанетта права, я — чудовище, настоящее чудовище! Я должна была бы молиться… Молиться без конца… Сегодня — самый прекрасный день в моей жизни!»

Батистина еще ниже склонила голову в знак раскаяния.

— Так как нет никакой причины, препятствующей заключению этого брака… — начал отец Гиацинт, собираясь благословить брачующихся.

— Нет, есть причина! Остановитесь! — прогремел мужской голос.

Все присутствующие, пораженные словно громом, повернули головы.

 

10

— Остановитесь! Этот брак не может быть заключен! — еще более властно заявил незнакомец.

Все, открыв рты, смотрели на группу людей, появившихся в западном приделе.

Батистина окаменела. Жеодар сжал руку невесты.

— Фу! Какая дурная шутка! — шепнул он скорее для того, чтобы успокоить самого себя.

Девушка даже не слышала слов жениха. Все ее существо устремилось к центру храма, туда, где стояли мужчины, осмелившиеся прервать торжественный обряд. Что это за люди?

«Мое сердечко… Завтра тебя ожидает сюрприз…» — фраза из письма Людовика зазвучала в ушах Батистины.

«Быть может, они явились по приказу короля? Неужели Людовик переменил решение? Но почему?» — спрашивала себя Батистина, ощущая, как сердце у нее едва не выпрыгивает из груди.

Она пыталась рассмотреть упрямо державшихся в тени вновь прибывших, но сумрак мешал ей.

— По какому праву вы помешали совершению великого таинства? — воскликнул отец Гиацинт, которому понадобилось некоторое время, чтобы овладеть голосом и чуть-чуть прийти в себя.

— Мы обладаем таким правом, отец мой! Это наше право! — вновь прозвучал все тот же голос, и в голосе незнакомца внимательный слушатель мог бы различить не только гордость, но и неподдельное волнение.

Батистина побледнела. Человек, только что спокойно и дерзко произнесший столь странные слова, слегка выступил вперед. Лицо его по-прежнему было скрыто во мраке, но теперь стало видно, что он намного выше своих спутников.

— Простите нас, отец мой, но мы не могли поступить иначе, не погрешив против своей совести и чести! — послышался другой, более мягкий голос. Человек, говоривший весомо и убедительно, стоял позади высокого незнакомца.

— Хорошо! Тогда подойдите и сообщите, что вам известно. Но, кто бы вы ни были, напоминаем: вам грозит отлучение от церкви, если вы решили помешать совершению священного обряда из злого умысла и без какой-либо веской причины! — грозно произнес окончательно пришедший в себя отец Гиацинт, воздев вверх руку, словно призывая кару Господню на головы злоумышленников.

— Моя голубка… Боже мой! Боже милосердный! Ах! Какие тайны собираются они раскрыть? Горе нам! — стонала старая Элиза, с такой силой вцепляясь в руку господина Папуля, что оторвала позументы, украшавшие его камзол.

Приглашенные неподвижно застыли на своих местах. Казалось, что-то тяжелое и непонятное навалилось на всех. Двое мужчин отделились от группы и двинулись вперед. Трое остальных продолжали скрываться во мраке, но было видно, что они не бездействовали скрестив руки, они встали перед главным входом, словно получили приказ никого не впускать и не выпускать.

Присутствующих охватило волнение. По рядам пробежал испуганный шепот. Уж не ловушка ли это? А вдруг это грабители?

Батистина поднесла руку к сердцу. Жеодар обнял невесту за плечи, и в этом жесте сквозило не только желание продемонстрировать свое право собственности, но и желание защитить.

Двое мужчин решительно и твердо ступали по каменным плитам. Их шаги раздавались все ближе и ближе Все затаили дыхание. Запыленная одежда незнакомцев свидетельствовала о дальности путешествия. Батистина испустила легкий стон: солнце озарило лица мужчин, и взгляд зеленых глаз высокого молодого человека пронзил девушку насквозь. Державшийся чуть позади второй незнакомец весело улыбнулся.

— Ко мне… ко мне… на помощь… Привидения… — принялась вопить от страха почти лишившаяся рассудка Элиза.

Батистина тоже хотела что-то сказать, крикнуть, кого-то позвать, но покачнулась под пристальным взглядом высокого мужчины, взмахнула руками… Все закружилось и поплыло у нее перед глазами. Жеодар намеревался поддержать ее, но высокий незнакомец опередил его. Он безо всяких церемоний оттолкнул несчастного жениха, подхватил бесчувственную Батистину и бережно опустил ее в кресло.

— Моя малютка! Ну же, моя малютка! — шептал он, а его спутник встал на колени перед девушкой и взял ее за руку.

— О Боже! Это невозможно! А-а-а-а! Призраки! Привидения! Жена! Жена-а-а! — завопил в свой черед Блезуа. Он задрожал всем телом, глядя на незнакомцев, стоявших на коленях перед потерявшей сознание невестой. Достопочтенный церковный сторож с ужасающим грохотом выронил из рук алебарду и как сумасшедший бросился в ризницу, надеясь найти там свою супругу.

— Батистина, моя малютка! Дорогая, приди в себя, ведь это мы! — шептали незнакомцы, не обращая внимания на всеобщее смятение, вызванное их появлением.

Приглашенные вскочили со своих мест, некоторые даже становились ногами на скамейки, стараясь разглядеть происходящее.

— Дети мои, дети мои! Неужели же это все-таки вы? О, я не могу в это поверить! — заплакал и запричитал отец Гиацинт, семеня навстречу незнакомцам.

— Да, отец мой, вы не ошиблись. Мы вернулись! — ответил молодой блондин, поднимаясь с колен и устремляясь к старому священнику.

В церкви стоял невообразимый шум. Жеодар, его друзья и родственники смотрели на все происходившее глазами людей, обладающих трезвым умом и здравой памятью, но внезапно оказавшихся в сумасшедшем доме. Представители аристократических семейств, забыв про хорошие манеры, которых они были обязаны придерживаться вследствие своего высокого положения, громко переговаривались, выражая свою радость и безграничное удивление:

— О нет! Это невозможно, дорогая!

— Да нет же, это они, говорю я вам!

— Я их тотчас же узнал! Какое счастье!

— Их же объявили умершими! Воскрешение из мертвых! Разве такое бывает в наши дни?

— Пропавшие без вести вернулись! Это чудо, господа!

— Целых пять лет!

— А вдруг это их двойники? А?

— Да нет же, мне ли их не знать!

— Да, да! Блондин и брюнет…

— Клянусь предками, они и есть!

— Ох, не клянитесь, мой друг!

— Невероятно! Братья де Вильнев-Карамей вернулись!

— О, Флорис… ты… ты… Флорис… Адриан… — прошептала Батистина, открыв глаза.

Молодой блондин вновь опустился на колени перед Батистиной, рядом с братом. Девушка почти пришла в себя и погладила рукой по двум столь прекрасным и столь несхожим между собой лицам. Ей казалось, она уже начала забывать эти лица… да, это были они… Флорис — черные кудри небрежно перехвачены лентой, зеленые глаза горят на смуглом лице; шрам, пересекающий всю щеку, — вероятно, братья де Вильнев преодолели немало опасностей и преград за эти долгие годы.

Батистина перевела взгляд на Адриана, старшего брата, которого она обожала и чью мудрость она почитала, будучи еще совсем маленькой девочкой. Она провела рукой по его золотисто-рыжим волосам, так сильно отличавшимся от волос Флориса.

— О, Адриан! Адриан! Я, должно быть, сплю! Это невозможно! — вздохнула она, касаясь тонкими пальчиками васильковых глаз старшего брата. Она отстранилась от него, чтобы еще раз обнять Флориса, но какое-то неосознанное чувство неловкости охватывало ее всякий раз, когда она встречала взгляд зеленых глаз, с нежностью устремленный на нее.

— Ну, конечно, это граф Адриан и шевалье Флорис! — кричали ворвавшиеся в церковь крестьяне.

— Какое счастье! Наши господа вернулись! Вот радость-то!

— Не зря я молился за них!

— И мои молитвы не пропали даром!

— Я же говорила, что Господь не допустит, чтобы такие добрые господа сгинули невесть где!

Все громко переговаривались, обмениваясь впечатлениями по поводу чудесного возвращения братьев.

— Успокойтесь, мои дорогие прихожане, успокойтесь! — взывал отец Гиацинт.

— Инте-рес-но! Пожалуй, это счастливое возвращение изменит ход событий! — пробормотала Жанна-Антуанетта, разорвав от волнения свой кружевной носовой платочек.

— Да уж, мой дорогой корнет, не совсем обычная свадьба, по-моему! — проворчал Лафортюн, в то время как Эрнодан, недоверчиво поглядывая на неизвестно откуда взявшихся братьев де Вильнев, ожидал, что будет дальше.

— Ах, дорогие братья, как вы изменились! — лепетала девушка, утирая слезы.

— Пресвятая Дева! Святой Иосиф! Голубка моя! Теперь они — настоящие мужчины! — заявила с гордостью старая Элиза, высоко задирая голову, чтобы посмотреть на Флориса и Адриана.

Да, она была права! Двое красивых юношей покинули Францию пять лет назад, а теперь вернулись сюда зрелые и уверенные в себе мужчины, раздавшиеся в плечах и возмужавшие.

Братья в свою очередь с удивлением и восхищением смотрели во все глаза на Батистину, которую оставили совсем маленькой девчушкой, а ныне видели перед собой прелестную юную девушку, наделенную дивной красотой. Флорис даже с некоторой жадностью смотрел на эту незнакомку с пронзительно синими глазами и с золотистым нимбом над головой.

— А как же мы? Про нас-то забыли… — раздался обиженный голос в глубине церкви.

Присутствующие обернулись: видимо, сюрпризы еще не кончились.

— О, Федор… Ли Кан… друзья! Грегуар, мой славный Грегуар! — воскликнула Батистина и со всех ног бросилась к верным спутникам братьев, которые никогда не разлучались со своими юными господами.

— Маленькая барышня, когда мы уезжали, я взял с собою горсточку земли из Мортфонтена. Мы непременно должны были вернуться! Я знал, что мы еще увидимся! — закричал знаменитый казак Федор, производивший жуткое впечатление на тех, кто его не знал, своим изуродованным лицом, на котором сверкал единственный глаз.

— О, Голубая Стрекоза, мы ухватились за хвост чудесного змея, чтобы прибыть сюда, в страну спокойного утра, и увидеть тебя! — просюсюкал Ли Кан Юн, китаец, употреблявший, как всегда, цветистые выражения. От радости он мотал головой во все стороны, и его длинная черная коса так и змеилась по спине.

— Моя Батистина! Моя крошка Батистина! — кричал Грегуар, старый эконом, чья голова теперь была покрыта благородными сединами.

— О, друзья! Дорогие мои друзья! — плакала Батистина, обнимая поочередно всех троих. — Какая радость! Какое счастье! Я не знаю, что и сказать! Просто нет слов!

— Занятно! Новобрачная целуется со слугами! — прошептал шокированный подобным поведением какой-то буржуа.

— Ну уж нет! Господин Федор, господин Грегуар и господин Ли Кан вовсе не лакеи! Они бывшие воспитатели молодых господ! — возразила госпожа Мари Собон, жена булочника из Мортфонтена.

— Странные воспитатели и странные нравы! Не знаю, не знаю, Балтазар, правильно ли поступает наш дорогой Жеодар, что женится на этой малышке! — бросила одна из родственниц Жеодара своему мужу, глядя с отвращением и недоумением на поцелуи и объятия, казавшиеся ей проявлением дурного вкуса.

— Видите ли, сударыня, представители семейства де Вильнев-Карамей все и всегда делают не так, как все! — гордо заявила госпожа Мари Собон, никогда не лазившая за словом в карман.

— Возлюбленные братья мои, займите вновь ваши места! Мы находимся в святом месте, и церковь — не гостиная! — воскликнул отец Гиацинт.

— Отец мой, да сделайте же что-нибудь, Бога ради! — взмолился пришедший в отчаяние от бесконечных радостных вздохов и объятий Жеодар. Ему уже порядком надоел весь этот шум и гам. Он тоже находил все происходящее не совсем приличным.

— О, Федор, старый разбойник! Ли Кан и вы, Грегуар! Мой добрый славный Грегуар! — завела свою песню Элиза, в свой черед бросаясь к старым друзьям.

— Откуда вы, дорогие братья? — спросила Батистина, держа каждого за руку, словно боясь их вновь потерять.

— О, мы сейчас прямо из страны Ли Кана, — ответил Флорис, потряхивая своими черными как смоль кудрями.

— Как? Из Китая? — изумилась Батистина.

— Что они говорят?

— Они говорят, что прибыли прямо из Китая!

— Ах! Они прибыли из Китая! — послышались восторженные выкрики.

— Иисусе! А где же это, Китай? — вопрошала Элиза.

— Хм… Китай… Да это в Китае! — ответил Грегуар, обнимая старую няню.

Отец Гиацинт воздел руку к небу, признавая свое полное бессилие. Нет, видно, этому не будет конца!

— Убивают! На помощь! Воры! — завопила вдруг мадемуазель Барба Данден. Мгновенно воцарилась тишина. Все взоры обратились к почтенной органистке. Несчастная дама влезла с ногами на свой обожаемый инструмент. Абсолютно лысая, блестящая, словно шар, голова девицы предстала перед всеми собравшимися. Мадемуазель дергалась и билась в конвульсиях, переступая с ноги на ногу по клавишам и извлекая из инструмента звуки, похожие на жалобное кошачье мяуканье. Надо признать, что звуки эти были странными и весьма неприятными для человеческого уха. Некоторые из дам огласили церковь дикими воплями, некоторые попадали в обморок, увидев, как что-то черное, мохнатое запрыгало по головам, плечам и рукам присутствующих, замелькало среди юбок, увиливало от ударов мужских сапог и башмаков.

Мальчики-служки, перепуганные до смерти, выронили ладан, кропило и подушечку с кольцами, произведя страшный грохот. С громкими криками они бросились искать защиты у священника.

— Изыди, сатана! Если ты — злой дух, покинь сии пределы! Ведь это дом Господа! — храбро выступил вперед отец Гиацинт, осеняя себя крестным знамением и надеясь устранить и изгнать духа тьмы.

— Хватит, Жорж-Альбер! Иди сюда! — строго прикрикнул Флорис.

— О, Жорж-Альбер, мой дорогой малыш! — закричала Батистина, хватая на руки странное животное, одетое, как человечек: в маленький камзольчик и треуголку.

— Но это же обезьянка! Я видела такую на картинке в книжке! — воскликнула какая-то маленькая девочка.

— Да замолчи же ты! — набросилась на бедняжку разнервничавшаяся мамаша и дала ей подзатыльник.

— О, Жорж-Альбер, как я счастлива тебя видеть!

«Да, конечно, говорить-то она это говорит, но, вообще-то я интересую их всех не больше, чем китайская ваза!» — казалось, подумала маленькая обезьянка, все же целуя подставленную ей розовую щечку.

Жорж-Альбер относил себя к человеческому племени, и, быть может, не без оснований. Он верно и преданно служил Флорису, своему хозяину, сопровождал его во всех путешествиях и приключениях, и единственное, чего ему не хватало, — так это дара речи. Жорж-Альбер осклабился, показав белые зубы, и протянул Батистине подарок, который он хотел непременно ей вручить, — то были чепчик и парик мадемуазель Барбы Данден.

— О, Жорж-Альбер! — расхохоталась девушка.

— Как тебе не стыдно! — укорял обезьянку Флорис.

Жорж-Альбер понуро повесил голову. Никогда невозможно было угадать, хотел ли он совершить доброе дело или делал глупости ради удовольствия. Немного смущенный Флорис выхватил из лап обезьянки две столь необходимые вещицы из туалета мадемуазель Барбы Данден и передал ей с тысячами извинений.

Мадемуазель Барба, водрузив парик и чепчик на голову, немного успокоилась и вновь уселась за орган. Крики в церкви стихли, и благословенная тишина распростерла свои крылья над паствой.

Отец Гиацинт воспользовался воцарившимся спокойствием и с необыкновенной быстротой взобрался по ступеням на кафедру.

— Возлюбленные братья мои, — начал он, — займите ваши места. А вы, блудные сыновья, поднимитесь на хоры и — садитесь около вашей дорогой сестрицы. Мы сейчас прочтем благодарственные молитвы. Восславим же Господа за то, что он сохранил вам жизнь!

Все повиновались призыву священника. Жеодар опустился на колени рядом с невестой, Флорис и Адриан расположились на двух скамеечках для молитв, которые принес для них постоянно утиравший слезы радости Блезуа.

— Мы начнем, братья, с «Верую», потом прочтем «Отче наш», а затем продолжим брачную церемонию, — промолвил отец Гиацинт, воздев руки к небесам.

— Простите, отец мой, — сказал Флорис, мгновенно вскакивая на ноги. — Мне казалось, я ясно выразился!

— Что? Как? Что такое? — воскликнул отец Гиацинт, буквально испепеляя Флориса взглядом.

Тот, нисколько не смущаясь, сделал два шага по направлению к кафедре.

— Мы благодарим вас, отец мой, от всего сердца благодарим за то, что вы хотите прочесть благодарственные молитвы Господу в честь нашего возвращения!

И с удовольствием присоединим наши голоса к этим молитвам! Но… по причинам, которые касаются только нашей семьи и которые мы не можем сейчас здесь изложить, мы вынуждены вас просить отложить бракосочетание!

По церкви вновь пополз шепоток.

— О, скажите-ка, что это там говорит господин де Вильнев?

— Братья не желают, чтобы она выходила замуж!

— Они против этого брака!

— А я-то подумал, они прервали церемонию только потому, что опоздали и сами хотели принять в ней участие!

— Какой скандал! Какой позор!

— Но… но… дети мои… я ничего не понимаю! — воскликнул отец Гиацинт, в отчаянии заламывая руки.

— Простите нас великодушно, отец мой, и вы, уважаемые гости. Позвольте нам удалиться вместе с сестрой и в тиши уединения насладиться счастьем вновь обрести друг друга! — рассудительно промолвил Адриан де Вильнев, делая изысканный придворный поклон священнику, а затем и всем присутствующим.

Флорис схватил Батистину за руки и силой заставил ее подняться.

— Идем, малютка, нам надо многое тебе рассказать.

— Ах так? Но кто позволил вам издеваться надо мной? — закричал вдруг вышедший из себя Жеодар.

— Простите и вы нас, сударь, мы действительно должны вам кое-что объяснить, но сейчас мы не можем этого сделать, вы ведь понимаете. Будьте благоразумны, простите нас! — сказал сухо Флорис и собрался обойти разъяренного жениха.

— Ах, нет, сударь! Это было бы слишком просто! Знайте же, что я женюсь на этой девушке, и мне плевать, брат вы ей или не брат! Мадемуазель де Вильнев — моя невеста, и я имею веские основания желать заключения этого брака, а уж какие у меня на то есть причины, это — мое дело, и я не обязан давать вам отчет!

Батистина растерянно переводила взгляд с Флориса, чьи зеленые глаза горели диким огнем, на Жеодара, раскрасневшегося от гнева.

— И правда, Флорис, почему ты хочешь отложить бракосочетание? Я очень рада, что выхожу замуж, — сказала Батистина, вновь опускаясь на скамью.

— Вот! Вы слышали?! — торжествовал Жеодар, тотчас же усевшийся возле невесты.

Флорис побледнел от бешенства. Он сжал кулаки и склонился к Батистине, твердо решив держать себя в руках.

— Моя маленькая Батистина! Мы вернулись из такой дали! Если бы ты знала, как я рад вновь видеть тебя! Поедем, поговорим обо всем дома, в замке…

Батистина подняла голову и взглянула на Флориса. Она на секунду закрыла глаза, уже готовая повиноваться повелительному взгляду, но у нее вновь закружилась голова, а через мгновение настроение резко переменилось. Она сжала руку Жеодара и решительно заявила:

— Я ничего не понимаю, Флорис. Я тоже очень рада, что вы вернулись, и мы, конечно, поговорим обо всем, но только после свадьбы, ведь осталось совсем недолго…

Флорис еще сильнее сжал кулаки, так что ногти впились в ладонь.

— Батистина, дорогая, ты должна нас выслушать… — в свой черед принялся уговаривать сестру Адриан. Флорис оглянулся. Все присутствующие, разинув рты, жадно смотрели на это зрелище. Флорис понял, что все это ужасно смешно, глупо, отвратительно, что они с братом и сестрой выставляют себя на посмешище.

— Нет, нет и нет! Сначала я выйду замуж, а уж потом вы расскажете мне о своих приключениях, — заявила Батистина, упрямо забиваясь поглубже в кресло.

— Господи! Да они с ума посходили! — хныкала Элиза.

— Ха-ха! Ну что, господа, мои вновь обретенные шурины? Вы слышали, что сказала вам моя невеста?

Так знайте же, мы с женой сочтем за честь увидеть вас на торжественном обеде по случаю нашего бракосочетания… Ну ладно, хватит, отец мой, достаточно всяких историй! Сойдите вниз и благословите нас! — закричал Жеодар, обращаясь к отцу Гиацинту, безмолвно застывшему на кафедре.

Адриан снова попытался прибегнуть к искусству дипломатии. Приблизившись к кафедре, он прошептал:

— Мне необходимо поговорить с вами наедине, отец мой!..

Но он забыл про буйный характер Флориса, бывавшего страшным в гневе. Флорис прищурил глаза, и тоненькие морщинки, появившиеся в уголках глаз, сделали его лицо еще более красивым. Он смотрел на Батистину. А та все не уступала, смотрела хмуро и упрямо и, желая подчеркнуть свое намерение, держала жениха за руку.

Какая-то красная пелена застлала взор Флориса.

— Ой-ой! Что-то будет! Насколько я знаю господина Флориса, ох и жаркое же сейчас будет дело! Кому-то не поздоровится! — прошептал Грегуар, а прекрасно изучивший выражение лица своего хозяина Жорж-Альбер закрыл мордочку лапками.