За двенадцать дней до июльских календ

На следующий день Публий Аврелий и неразлучный с ним Кастор снова взялись за дело.

— Одного не возьму в толк — зачем нужно тащиться в амфитеатр! — недоумевал секретарь, с трудом поспевая за паланкином и стараясь не отстать от крепких нубийских носильщиков.

Квартал, где находился амфитеатр Статилия Тавра, был одним из новейших в Риме. Практически все здания тут строились в основном в течение последнего столетия, когда стало очевидно, что необходимо создавать прочные каменные строения вместо старых деревянных. Поэтому еще в республиканское время за счет Помпея были построены театр и портики, а Юлий Цезарь вынашивал проект, так и не осуществленный, — отвести русло Тибра, чтобы объединить Марсово поле и Ватикан в одну большую площадь.

Позднее Август в течение двадцати лет превращал Рим в настоящий «новый город», построив или отреставрировав внушительный комплекс зданий: от портиков Октавии до храма Аполлона, от терм Агриппы до театров Бальба и Марцелла, от Пантеона до огромных солнечных часов, в которых часовой стрелкой служил один из обелисков, привезенных из Египта после победы над Клеопатрой.

Именно за эту неутомимую строительную деятельность об Августе говорили после его смерти, что он был первым императором, который, получив Рим утопавшим в грязи, оставил его одетым в мрамор.

Вместительный амфитеатр, построенный Статилием Тавром, как раз входил в обширный проект градостроительного обновления и был возведен, несмотря на упорное сопротивление консерваторов, опасавшихся падения нравов и предпочитавших, чтобы бои гладиаторов по-прежнему проводились на Форуме, как в древние времена.

Публий Аврелий не разделял опасений ретроградов. Для него, злейшего противника гладиаторских зрелищ, мало что менялось от того, где проходили эти кровавые сражения, столь отвращавшие его, — на улице или на специально отведенном пространстве.

Поэтому и сейчас патриций без особого интереса слушал амбициозные объяснения инженеров амфитеатра Статилия о сложной системе лифтов для животных и других хитростях, придуманных для того, чтобы сделать бои еще более зрелищными. Он резким жестом прервал пространные объяснения техников и, заставив всех умолкнуть, вышел на арену.

— Хозяин, чего торчишь там один посередине? — поинтересовался Кастор.

— Пытаюсь восстановить последние движения Хелидона перед тем, как он рухнул замертво на землю, — объяснил Аврелий, стараясь вспомнить во всех подробностях то, что видел в день боя.

Со своего места на трибуне он мог любоваться затылком красавицы Мессалины в императорской ложе и в то же время наблюдать за победителем. Выходит, сраженный гладиатор находился именно тут, где стоит сейчас он, Аврелий.

— Встань вот сюда, Кастор, и подними руку, будто держишь трезубец! — велел он.

Секретарь повиновался. Подошел к указанному месту и замер, словно статуя, чувствуя, что невероятно смешон.

— Я же не статуя… — проворчал он, но хозяин шикнул на него и принялся ощупывать его шею в том месте, где заметил ранку на трупе Турия.

— Хозяин, что за манеры! — возмутился александриец, немало рассердившись. — Щекотно!

— Стой и не двигайся! — приказал сенатор и принялся измерять расстояние до лож.

Откуда могли выпустить смертельную стрелу? Если с трибун, то она вонзилась бы сверху вниз. Нет, определенно она летела не оттуда: царапина была крохотная, без рваных краев. Он правильно решил — игла с ядом летела почти по горизонтали…

Внимательный взгляд патриция, миновав свободное пространство, остановился у входа в подземелье.

— Хозяин, у меня уже все занемело! — простонал грек, стоя по-прежнему с поднятой рукой.

Но Аврелий уже спешил к краю арены.

— Сюда! Давай быстро, попробуем здесь! — позвал он бедного Кастора, который шел к нему, расслабляя затекшие мышцы и обращая взгляд к небесам.

— Теперь точно так же встань вот тут и не двигайся!

— Опять! — заныл вольноотпущенник, соображая, что бы еще такое попросить у хозяина в качестве компенсации за подобные усилия.

Аврелий достал из кармана пустотелый тростниковый стебель, засунул в него небольшой комочек папируса, потом глубоко вдохнул и дунул в трубочку. Комочек вылетел и, медленно покружив в воздухе, упал довольно далеко от Кастора.

— Долго еще, хозяин? Того и гляди, меня примут за пугало! — завопил Кастор, потеряв терпение.

— Наверное, нужно утяжелить немного… — рассуждал тем временем патриций, не обращая внимания на протесты секретаря.

Расправив папирус, он завернул в него небольшой камушек. На этот раз комочек не кружил, а пролетел почти по прямой траектории и упал к ногам Кастора.

У гладиаторов легкие, конечно, могучие. И с таким оружием, как это, любой из них легко мог отправить стрелу в шею Хелидона, решил Аврелий, вполне удовлетворенный результатами своих изысканий.

— Но с какой стати кто-то стал бы стрелять в Хелидона ядовитой стрелой? — возразил Кастор. — Хозяин, да ты просто зациклился на этой идее! А ведь тебе и так известно уже немало: ты точно знаешь, что наш победитель был под наркотиком и что на боях гладиаторов жульничают со ставками. Вдобавок мы убедились, что Ауфидий замешан в этом деле, во всяком случае, судя по его накоплениям, слишком большим для простого ланисты, хоть он и управляет казармой императорских гладиаторов. Никак не пойму, почему не велишь арестовать его немедленно!

— Доказательств недостаточно, Кастор, пока недостаточно…

— О боги Олимпа! — вскричал грек. — Да ты упрямее мула!

— Возможно, — спокойно согласился сенатор. — Но есть некоторые детали, которые не стыкуются. Ладно, давай еще раз осмотрим подземелье.

— Хозяин, я уже говорил тебе, и не раз, что туда никого не пускают, кроме обслуги. Посещение гладиаторов, выступающих на арене, категорически исключается, и вход туда во время боев запрещен всем.

— Однако я не понимаю одного… — в задумчивости покачал головой патриций.

— Да ведь все ясно как божий день, хозяин. Сергий Маврик создал победителя из никого, сочинив легенду о герое из Фракии. Хелидон и в самом деле оказался хорошим бойцом и быстро завоевал любовь публики. На него делали ставки не только в столице, но и в римских провинциях, с помощью почтовых голубей… И вот, когда лучший из лучших вознесся на вершину славы, наш адвокат поставил весьма внушительную сумму на его противника, на этого несчастного гладиатора, которого давно знал, потому что при помощи подставного свидетеля помог в свое время вынести ему несправедливый приговор. Кроме того, очевидно, что Маврик сговорился с подружкой непобедимого гладиатора и Нисса накануне боя дала Хелидону какое-то зелье, которое могло надолго вывести его из строя…

— Хелидон, однако, вполне уверенно вышел на сцену, словно то зелье не оказало на него никакого действия, и вот это уже не входило в их планы… Чтобы помешать лучшему из лучших победить, кому-то пришлось завершить дело, начатое Ниссой…

— И этот кто-то ошибся в дозировке, — заключил Кастор. — Поэтому ретиарий и погиб.

— И получилось совсем не то, что требовалось, — завершил его мысль сенатор. — Хелидону предстояло превратиться в курицу, которая несла золотые яйца. С заторможенными рефлексами герой арены проиграл бы встречу, но толпа слишком любила гладиатора, чтобы требовать его смерти, направив вниз большой палец…

— Да, — согласился Кастор, — в самом деле, ведь речи не было о бое «до последней капли крови», когда потерпевшему поражение не дают уйти с арены живым. На смерть осуждают главным образом за трусость, а Хелидону храбрости было не занимать. Если бы он проиграл бой, зрители наверняка закричали бы «Гони его!» вместо «Убей его!». И конечно, Клавдий Цезарь при всей своей неприязни к ретиариям помиловал бы его…

— А спустя какое-то время публика, разочарованная в своем кумире, забыла бы его, и тогда Хелидон вновь вернулся бы на арену и позволил бы Сергию, своему покровителю, заработать еще одну кругленькую сумму. Во всяком случае, Маврик и Ауфидий и на этот раз сорвали хороший куш, — заключил сенатор.

— Да они просто озолотились! — воскликнул Кастор. — Обидно, я-то заработал на этом всего лишь горсть монет…

— А разве ты ставил на Квадрата? — удивился сенатор.

— Ну, вообще-то… — признался грек.

— Кто подсказал тебе, Кастор? Кто-то, выходит, знал!

— Ну, не те, кто принимает ставки, как ты, наверное, подумал. В то утро, когда были назначены бои, один бездельник — из тех, что развлекаются вместе с гладиаторами на их пирушках, — сделал несколько соленых замечаний по поводу того, как провел ночь победитель, давая понять, что одной Ниссы Хелидону оказалось недостаточно. Я не слишком поверил в эту болтовню, разумеется, но все же подумал, почему бы и не поставить несколько сестерциев на его противника. Я не сомневался, что бросаю деньги на ветер…

— И тут тебе повезло — гладиатор был убит, а твои деньги спасены!

— Не хотел бы я оказаться на месте этого неосторожного убийцы, допустившего такую грубую ошибку. Сергий Маврик не из тех, кто прощает подобные вещи, и рано или поздно несчастный дорого заплатит за свою глупость.

— Возможно, уже заплатил! — заметил Аврелий. — Это ведь мог быть Турий, уверявший, будто он единственный и самый близкий друг Хелидона. Что, если именно он убил его? Беги в казарму, быстро! Возможно, теперь все и распутаем…

Кастор не проявил особого желания повиноваться.

— Мне необходимы дополнительные ресурсы, чтобы ступить на территорию Лудус Магнус, хозяин. Ардуина, по несчастью, явно питает ко мне слабость. И как мы уже видели в случае с Хелидоном, ее внимание не приносит удачи!

— Кстати, по поводу Ардуины. Ты считаешь, она действительно не имеет никакого отношения к этому делу? Может, следовало бы обратить внимание и на нее — вдруг она соучастница преступления?

— По правде говоря, Ардуина не кажется мне настолько хитрой, чтобы вести двойную игру, хозяин, и подозреваю также, что деньги ее мало интересуют. Ей нужно только одно: схватка, встреча с врагом лицом к лицу, дикое опьянение боем, кровью и самое главное — аплодисменты толпы. Она слишком впечатлительная и буйная, чтобы понимать некоторые тонкости…

— А если это всего лишь притворство? Уже не раз бывало, когда какой-нибудь раб благородного происхождения мстил за свой народ, повергнутый в рабство…

— Зверски убивая гладиаторов-фракийцев? — с иронией спросил грек.

— Ты прав. Это маловероятно, — невольно согласился Аврелий.

Они покинули амфитеатр, и на этот раз секретарь не последовал пешком, а удобно расположился на подушках рядом с хозяином — он так долго стоял неподвижно, что теперь ему определенно требовался отдых.

— Здесь, хозяин, я, пожалуй, сойду, — сказал он вскоре, указывая на рощицу платанов, окруженную портиками Помпея, за которыми высился большой театр пантомимы. — Когда я вел тут расследование, разузнавал все, познакомился с одной милой актрисой, и сведения, какие она доставляет мне, могут стать для нас поистине бесценными, — заверил он, исчезая среди фонтанов в саду.

Аврелий не стал возражать. Отсутствие Кастора иногда оказывалось весьма кстати. Он воспользуется этим, чтобы нанести один визит по очень, очень личному делу.

Было уже темно, когда сенатор прибыл к Пренестинским воротам, оставив позади окраинные огороды.

Резкий запах зверей, предназначенных для арены, томившихся в вивариуме возле амфитеатра, долетал даже сюда, напоминая о лесной чаще. Слышалось здесь и отчаяние: рыки, вой, ржание заполняли ночь, печально напоминая о яркой жизни, кипевшей на трех континентах, а теперь принесенной в жертву этому кровавому божеству, всесильному и безжалостному городу — городу, находившему в мрачном ритуальном убийстве подтверждение своей абсолютной власти над миром.

Несчастные животные, закованные в цепи, зажатые в трюмах кораблей или стиснутые в повозках, медленно двигающихся по равнинам и пустыням… Далеко не все выдерживали такой долгий и трудный путь и если прибывали в Рим живыми, то лишь для того, чтобы сразу же найти здесь свою погибель. И пока в Ниле становилось все меньше бегемотов, в Египте исчезали львы, а в Мавритании уничтожались крупные боевые страусы, римляне, радуясь этой колоссальной резне, гордились тем, что прокладывали дороги, строили акведуки и несли цивилизацию варварам…

Мучительный вой плененных животных потряс Аврелия — он услышал в их голосах то же стремление к свободе, какое жило и в нем самом, ведь он скорее согласился бы умереть, нежели смириться с участью раба. Но животным, предназначенным для арены, выбирать не дано. Сенатор удивился, поймав себя на коварной мысли: однако животные заставят дорого заплатить за свою жизнь, прежде чем погибнут под ударами других животных — тех, что родились людьми, но предпочли об этом забыть.

Расстроенный такими мыслями, он поторопил носильщиков, чтобы они поскорее удалились от этого печального места.

Нубийцы ускорили бег. Наконец сенатор добрался до колумбария Статилия Тавра — здесь покоились останки строителя огромного амфитеатра, на арене которого нашел смерть Хелидон. Сенатор велел остановиться и, дав рабам денег на таверну, отправился вверх по дороге, ведущей по склону Эсквилина.

Прежде чем взяться за било на двери, он посмотрел на отчетливый в свете луны силуэт дома, стараясь подавить острое желание повернуться и убежать. И все же он постучал.

— Это опять ты, Аврелий? Я же сказала, чтобы ты больше не приходил, — произнесла женщина, узнав его в темноте.

— Я только на минутку, Фламиния, — ответил патриций с несвойственным ему смирением.

— Хорошо, входи, — согласилась матрона, впуская его.

Она налила себе вина и слегка приподняла вуаль, скрывавшую ее обезображенное лицо, чтобы сделать глоток.

— Мне необходимо выяснить одну вещь, — сказал Аврелий. — Второй раз, когда Хелидон пришел сюда, — это было накануне сражения, ведь так?

Женщина посмотрела ему прямо в глаза и ответила, нисколько не смущаясь:

— Я думала, это очень возбуждает, когда занимаешься любовью с человеком, который завтра будет рисковать жизнью. Но не получилось, я уже говорила тебе…

— Ты не заметила у него вялости движений или затуманенных глаз?

— Да, именно так и было. Этот негодяй явился сюда прямо из дома той актрисы и засыпал на ходу. Чтобы он держался на ногах, пришлось заставить его дважды принять холодную ванну и напоить чем-нибудь освежающим.

Вот, значит, почему питье Ниссы не привело к желаемому результату, понял патриций.

— Я была уверена, что назавтра он не выкрутится, но потом, когда узнала, что его противник очень слаб, подумала — может, и сумеет, даже в таком состоянии. Он казался опьяненным, как если бы перебрал вина.

— Или глотнул макового настоя. Сейчас в Риме любят его употреблять. При тех ставках, которые делались на Хелидона, кто-то мог задумать крупную игру, предложив ему наркотик, достаточно сильный, чтобы замедлить его реакции на арене, но все же не настолько, чтобы отменить сражение, потому что в таком случае отменятся и ставки…

— Кто же это сделал, если не Нисса? Но ты действительно уверен, что эта глупая девчонка могла придумать подобный план?

— Не она, Фламиния, а ее сообщник — Сергий Маврик. И когда это станет известно, знаменитый адвокат тотчас отвергнет все обвинения, переложив их на актрису…

— Это очевидно, — согласилась Фламиния. — Сергий Маврик всегда выходил сухим из воды именно так — обвиняя во всех своих злодеяниях людей, которыми бессовестно пользовался. Подобраться к нему очень трудно: у него тесные связи с преступниками, дела которых он выигрывает в суде не всегда честным способом. С подобной поддержкой он без труда может избавиться от любого, кто ставит ему палки в колеса. Именно так он начал свою карьеру, защищая этого убийцу Сеяна. Обвинение говорило об убийстве и представило трех свидетелей. Двое из них бесследно исчезли, а третьего просто купили за большие деньги, заставив замолчать. Но вскоре и он погиб в результате какого-то несчастного случая, унеся с собой в могилу всё, что знал… Аврелий, не трогай Маврика — я хорошо его знаю, он очень опасный человек. За внешним обликом вполне добропорядочного гражданина, не вызывающего никаких подозрений, скрывается много тайн.

— Каких? — заинтересовался сенатор. — Если что-то готовится…

— О нет, я ничего не знаю, — ответила женщина. — И даже если б знала, то промолчала бы… Столько лет прошло с тех пор, как я занималась политикой, кому-то помогая делать карьеру, а кому-то ломая ее. Помогла и тебе, согласись. Но сейчас уже не то время, чтобы устраивать заговоры. Теперь я просто одинокая и больная женщина, способная разве что иногда развлечься.

— Может быть, если бы маленький Публий остался жив… — заговорил Аврелий.

— Но он умер, и это все равно ничего не изменило бы. А теперь, Аврелий, уходи и не возвращайся. Я собираюсь уехать из Рима. На сей раз навсегда. Этот город больше не для меня, — прошептала матрона. — Так что — vale.

— Vale, Фламиния, — отозвался патриций, однако уходить не спешил. Женщина сидела недвижно. Аврелий осторожно приподнял темную вуаль и холодной от волнения рукой тронул щеку, испещренную оспинами.

Фламиния резко отстранилась, с недоумением взглянув на него. Аврелий взял ее руку и сжал палец, на который когда-то надел обручальное кольцо. Потом осторожно прикоснулся к животу, носившему его сына.

— Это не то, что с Хелидоном, — прошептал он.

Глаза Фламинии увлажнились.

«Впервые вижу ее слезы», — подумал Аврелий, ласково привлекая женщину к себе.