Третий день перед ноябрьскими календами

Два дня спустя Аврелий, которого угнетала напряжённая атмосфера, воцарившаяся в доме, прогуливался по лавровой рощице и вдоль канала.

Странно, что Аттик отправился к садку среди ночи, и еще более странно, что упал в него. И еще трудно поверить, что он не звал на помощь, вообще не издал ни звука и даже не пытался выбраться на берег: на краю садка, на жидкой грязи, покрытой водорослями, не нашлось никаких следов, говоривших об этом, а ведь любой человек, оказавшись в столь отчаянном положении, наверняка постарался бы выбраться из садка.

Размышляя над всем этим, патриций не заметил, как изменился пейзаж, и вдруг, отодвинув ветку, с удивлением обнаружил обширное болото со множеством птиц, а в центре болота — небольшой островок с просторным вольером. Как зачарованный любовался он удивительным зрелищем: журавли, аисты, цапли и фламинго спокойно прогуливались в этом тихом птичьем заповеднике. Павлин, привыкший к присутствию человека, равнодушно прошествовал мимо Аврелия.

— Благородный Стаций!

Серебристый голосок донесся из павильона на островке. Пройдя несколько шагов по мостику, сенатор увидел Невию, дочь Елены от первого брака.

— Что ты тут делаешь? Ведь, кажется, ты осталась с мамой?

— Нет, не могу больше оплакивать отчима. Здесь мое убежище. Я часто прихожу сюда, когда слуги не следят за мной. По правде говоря, мне нравится тут, на этой вилле, и не хочется возвращаться в Неаполь, — угрюмо добавила девочка.

— А зачем тебе возвращаться туда? Твоя мать Елена, вдова Аттика, вправе жить здесь, сколько захочет.

— Нет, мама не задержится ни на один день. В доме Плавциев ей ужасно скучно: никаких праздников, ни театра, ни подруг с их сплетнями…

— А ты что делаешь целыми днями? На вилле нет твоих сверстников…

— Зато есть Сильвий. Разумеется, он всего лишь вольноотпущенник… Но я вряд ли нравлюсь ему, я же не такая красивая, как моя мама!

— Елена действительно необыкновенно хороша, — согласился Аврелий, без особой уверенности, однако. — Хотя что-то в ней не очень-то мне по душе.

— Ты в самом деле так считаешь? — засмеялась Невия, пожалуй даже слишком обрадовавшись его словам. — И все же нет на свете мужчины, которому бы не нравилась мама!

— Нет, есть, — шутливо возразил сенатор. — Хочешь знать, как его зовут? Публий Аврелий Стаций.

— Тише! Услышит — возненавидит! Правда, она скоро уедет. — Невия пожала плечами. — Ей нужно найти нового мужа.

— А что говорят о первом? О твоем отце, я хочу сказать.

— Папа живет в Неаполе, но он не из тех, кто может сделать маму счастливой. Он веселый, щедрый, но и большой сумасброд, с причудами, все время носится с какими-то странными планами… — не без сожаления ответила Невия. — Он очень огорчился, когда я уехала сюда. С другой стороны, у него ни сестерция, и он совершенно не в состоянии содержать меня. «Хочу, чтобы у тебя было все, что только пожелаешь, но сам я ничего не могу тебе предложить, Невия, — сказал он. — Поезжай к Плавциям, на их сказочную виллу. Уверен, там какой-нибудь знатный и богатый человек захочет взять тебя в жены!» Кстати, благородный Стаций, ты ведь настоящий аристократ: теперь понимаю, почему бедная Терция попалась в твои сети!

— А ты откуда об этом знаешь, маленькая любительница совать нос в чужие дела?

Неожиданно он увидел эту девочку совсем в ином свете. Она изъяснялась как взрослая женщина, хотя и оставалась еще ребенком. Окружающие всегда свободно разговаривали в ее присутствии, не стесняясь и не обращая на нее никакого внимания, а она молча слушала их и постепенно стала многое понимать.

— Все женщины в этой семье неравнодушны к тебе, даже Паулина! — сказала Невия, и Аврелий заулыбался: слова девочки льстили его самолюбию больше, чем он готов был признаться.

— Сколько тебе лет?

— Почти шестнадцать, — ответила она, лукаво взглянув на него.

Тут легким покашливанием оповестил о своем присутствии Кастор.

— Хозяин… Жаль прерывать вашу беседу, но Гней Плавций хотел бы видеть тебя в библиотеке, — сообщил он, подчеркнуто вежливо поклонившись Невии и окинув ее оценивающим взглядом.

— Иду, — сказал сенатор, прощаясь с Невией. — И ты тоже, идем! — приказал он вольноотпущеннику, заметив интерес, с каким тот разглядывал девушку.

— Конечно, конечно… — с легкой улыбкой проговорил александриец, следуя за Аврелием.

— Кстати, Кастор, ты мне нужен, я тебя искал. Найди-ка мне сандалии, которые были на Аттике в ту ночь, когда он утонул.

— Их, наверное, уже подарили какому-нибудь рабу, — ответил секретарь, надеясь избавиться от поручения.

— Тебе нетрудно будет добыть их. Принеси как можно быстрее. Хочу посмотреть подошву.

— А в чем дело, хозяин? Думаешь, в этой смерти что-то неясно? Все говорят о несчастье.

— Наверное, потому, что нередко вместо того, чтобы взывать о мести, куда удобнее посыпать голову пеплом, — цинично заметил патриций, направляясь к вилле.

* * *

Комната, где находилась библиотека с большим столом для чтения, завершалась большой полукруглой верандой, выходившей в парк. Публий Аврелий расположился перед Гнеем на стуле черного дерева с высокой спинкой.

— Смерть моего старшего сына — тяжелый удар для меня, сенатор Стаций. Особенно такая…

— Он ведь был твоей правой рукой, да?

Старик хмуро согласился:

— Аттик умел тщательно и со знанием дела считать мои Доходы. Спокойный человек, без странностей. Не знаю, как нам жить без него. В нашей семье только Терция еще немного разбирается в делах, и тем не менее оставить ей состояние все равно что разложить его по карманам всех ее будущих мужей. Знатный Приск женится на ней только из-за денег, это все знают, но я ничего не могу поделать: она спит и видит как появится в высшем свете! Я же, напротив, хочу иметь наследника, который носил бы мое имя и продолжал мое дело, соблюдая семейные традиции. Аттик как нельзя лучше подходил для этого. Уравновешенный, ответственный, за всю свою жизнь он совершил только один безумный поступок — женился на Елене. Но он трудился денно и нощно и молча сносил эту гарпию, свою первую жену. Если ему так уж нужна эта женщина, подумал я, пусть будет счастлив! Поэтому я договорился о ее разводе с Невием, сильно облегчив свой кошелек, лишь бы отделаться от моей невестки Присциллы. И не жалею. Во всяком случае, хотя бы последние месяцы своей жизни бедный Аттик был счастлив. Я ведь тоже, когда увидел Паулину, решил, что должен получить ее во что бы то ни стало, хотя она и знатного рода, не как я, и к тому же была замужем. Я не ошибся. Как видишь, уже два десятилетия мы живем с ней в полном согласии!

Аврелий понимающе кивнул.

— Но перейдем к делу, — продолжал Гней Плавций. — Мне нужно написать завещание, по которому за вычетом приданого Плаутиллы Терции все мое состояние переходило бы Секунду. Надеюсь, что он по рассеянности не растратит его! Получив свою долю, моя дочь, а также ее будущий муж не смогут претендовать больше ни на что. А потому, хочется верить, эта несчастная постарается продержаться в новом браке подольше, чем во всех остальных!

Аврелий засомневался, но из уважения к старому Плавцию предпочел оставить свое мнение при себе.

— Вот перечень завещанного имущества, — продолжал Гней. — Двести тысяч сестерциев моему пасынку Луцию Фабрицию, десять тысяч вольноотпущеннику Деметрию. — Патриций стал записывать деревянной палочкой на восковой дощечке. — И полмиллиона вольноотпущеннику Сильвию, которого назначаю управляющим имением.

Аврелий в изумлении поднял брови. Выходит, юноша, которого он видел на днях, действительно любовник Гнея? Как иначе объяснить такой дар слуге, которому нет еще и двадцати?

Воздержавшись от замечаний, сенатор записал волю старика, но, как только вышел из библиотеки, вновь отправился на поиски Кастора.

Он нашел его в комнате, смежной с апартаментами Елены, где тот с удовольствием помогал горничной надеть лучшую тунику хозяйки.

— Кастор, мне нужно все знать о Сильвии! — решительно приказал он. — И поспеши. Эта девушка и без тебя сумеет одеться.

— Прощай, Ксения, долг зовет меня! — театральным жестом простился с ней александриец, а Аврелий тем временем поспешил в спальню к всеведущей Помпонии.

Матрона сидела к нему спиной в просторном кресле, способном вместить ее внушительные формы. Вокруг хлопотали две или три служанки, колдовавшие над ее непокорным локоном, который ни за что не хотел им подчиниться.

— Помпония, дорогая… Боги Олимпа, что с тобой? — испугался патриций, когда женщина обернулась и он увидел ее лицо, покрытое какой-то липкой зеленой кашицей, капавшей на одежду, и услышал несколько измененный, но все-таки узнаваемый голос подруги.

— Это одна из масок красоты, которую изобрела Плаутилла. Аврелий, дорогой, она делает кожу бархатистой! В нее входят зеленая глина, мята, мед и выжимка из желез куницы. Просто чудо!

— Артемида… — прошептал сенатор.

— Тебе не следует это видеть. Лучше бы ты ушел. Мужчины должны только радоваться результату! — объяснил Помпония.

Аврелий поморщился: судя по резкому запаху гнилой рыбы, который витал в спальне, заполненной пузырькам и баночками, Плаутилла Терция, должно быть, скрыла от подруги кое-какие ингредиенты таинственной смеси.

— Думаешь продавать это как афродизиак? — в растерянности поинтересовался патриций.

— Конечно. Как жаль, что нет Сервилия, он так порадовался бы необыкновенному действию этой мази!

Аврелий поблагодарил добрых богов за то, что они избавили его друга — впечатлительного супруга матроны — от столь сурового испытания, и подошел к Помпонии, терзавшей служанку:

— Вот, вот этот завиток! Волосы должны походить на морские волны в бурю!

Со смирением, свойственным человеку, у которого за плечами поколения предков-рабов, бедняжка принялась заново укладывать непокорную прядь.

— Помпония, — заговорил Аврелий, — мне необходима твоя помощь — только ты способна раздобыть сведения об этой семье.

— Что, у тебя появились какие-то подозрения, заставляющие заняться расследованием, помимо вполне законного и нормального интереса к чужим делам? — спросила матрона.

— Только одно соображение…

— Какое же? — заинтересовалась Помпония.

Жестом она отослала служанок. Бросив благодарный взгляд на своего спасителя, они ушли.

— Что, если Аттик не сам упал? Что, если его кто-то столкнул… — заговорил сенатор.

Помпония резко подскочила, и добрая часть ее маски, этой гнусной, еще не затвердевшей зеленой жижи, неожиданно отлепилась от лица и шлепнулась на белоснежную тунику Аврелия — прямо на вышивку, над которой несколько месяцев неустанно трудились умелые руки мастериц.

— Ох, извини…

— Ничего, пойду почищу.

— Бесполезно. Не смывается, — с грустью сказала Помпония.

Патриций поспешил к себе в комнату переодеться. Неуловимый Кастор на этот раз оказался недалеко: из соседней спальни доносились недвусмысленные вздохи и стоны Ксении.

Раздосадованный, Аврелий уже готов был вмешаться, как вдруг заметил на полу сандалии, к сожалению уже тщательно вычищенные.

В таких трудно поскользнуться, заключил он, потрогав подошву с насечкой. И так обрадовался подтверждению своего подозрения, что решил оставить секретаря в покое.