УОКЕГАН, ИЛЛИНОЙС — ИЮНЬ

— Признайся, малыш, разве у рыжих не самая мягкая «киска»?

Ее клитор набух под его языком. Толстый, пульсирующий, он жил, казалось, своей собственной жизнью. То ускользал, убегал от его языка, то отдавался бесстыдно, как протитутка.

— Похоже на конфетку, правда, малыш?

На самом деле он больше походил на устрицу, пахнувшую лекарством. Ким пользовалась ароматическими вагинальными дезодорантами, которые через несколько часов утрачивали приятный аромат, приобретая свой первоначальный запах составных химических элементов.

— Возьми же его, малыш! Вот так. Чудесно, — мурлыкала она, вцепившись пальцами с длинными ногтями в его густые черные волосы. — Ешь этот рыбный сандвич. — Она хихикнула.

Ким была худощавой, угловатой женщиной сорока семи лет с рыжевато-оранжевыми волосами и бледной, усыпанной бесчисленными веснушками кожей. На правом боку ее была искусно вытатуирована розовая пантера. Ким Бакстер лежала на своей широкой кровати, обложенная дюжиной всевозможных подушек, — она любила подушки, гладила свое бедро и наблюдала за тем, что проделывал Сэл с самыми интимными местами ее тела. Ким и сама не знала, что доставляет ей большее удовольствие: прелюдия или сам процесс. Она запрокинула голову, немного опустила зад и еще шире раскинула ноги.

— О! О, ты настоящий мастер, малыш! — Она закрыла глаза и застонала. Сэл вытянулся кверху задом, ноги свисали с кровати, пенис болтался. Этой ведьме — все едино. Ким Бакстер нужно одно: чтобы он вылизал ее «киску». Ким ни за что не призналась бы в этом даже себе и, не раздумывая, отвергла бы ярлык феминистки, впрочем, как и мысль о превосходстве мужчины над женщиной. Ей нравилось наблюдать, как мужчина стоит на коленях и трудится над ее «передком» — это власть особого рода, ее личная власть над конкретным мужчиной. Кончиком языка Сэл нащупал клитор и стал зубами тереть его. Ким застонала, по телу пробежала судорога. Сэл прижал клитор покрепче и ощутил, как колышется ее плоть между деснами и зубами.

— О, Иисус, малыш! — шептала она. — О, Иисус! — Она потянулась к серебряной баночке с амилнитратом, висевшей у нее на шее на длинной цепочке, как амулет. Ким Бакстер избегала всяких пилюль, но в момент экстаза не могла обойтись без сердечного стимулятора, который приобрела у неряшливого доктора, завсегдатая ее бара.

Она сдернула круглую крышечку, сунула палец в пенисообразное отверстие и положила себе на грудь немного амилнитрата, как кладёт верующий икону.

— О-о-о, малыш! Еще, еще!

Сэл жевал ее, как початок кукурузы. Но это было уже неважно. Он знал по опыту: главное — не останавливаться. Вода закипела. И теперь должна забить ключом.

— О, черт! — вопила она, видимо дойдя до кульминации. — Черт! — Она сунула амилнитрат в нос и глубоко вздохнула. Сэл яростно сосал, пока влажная мясистая плоть не опала у него во рту. Оргазм и амилнитрат достигли своего пика одновременно. Ким что-то бормотала, каталась по кровати, словно в припадке эпилепсии. Ее вагина извергла жидкость прямо в рот Сэла, ноги обвились вокруг шеи, как тиски, ляжки закрыли ему лицо. Несколько минут они лежали, будто настигнутые безумием животные. Затем тело Ким обмякло, и Сэл ощутил пульсирующую боль в шее. Он выполз из-под ее ног, а она оторвалась от горы подушек и слизнула свою жидкость с его лица.

Сэл улегся рядом с ней на влажных простынях и начал растирать шею.

Ким зажгла сигарету, какое-то время мечтательно смотрела в потолок. Потом задумчиво произнесла:

— Я вот думаю, не лучше ли ты всех, кто у меня был? Не обижайся за сравнение, но ты чертовски хорош. Не хуже тех двоих или троих. Но я хочу понять, не самый ли ты лучший. Однажды у меня был огромный ниггер, язык как лопата. Все умел, ты знаешь, что я имею в виду. Сосал, как пожарный шланг. — Сэл перегнулся через нее, чтобы достать сигарету, и, когда коснулся ее груди, тела их буквально отскочили друг от друга. — Затем был старший брат Спиро — Гус. — Спиро, Сэл уже это знал, покойный муж Ким, грек, умер от сердечного приступа, когда проделывал с женой всякие сексуальные манипуляции. Оставил ей «Толл Колд Уан», гриль-бар, как раз напротив этой грязной маленькой квартиры. — У Гуса не было зубов. От недостатка кальция или чего-то там еще в Греции. Клянусь Богом, он так сжимал деснами мою задницу — я думала, что описаюсь. — Она хихикнула. — Я всегда подшучивала над Гусом. Даже своей пустой челюстью он мог бы сосать куда лучше, но ему это не нравилось. — Она расхохоталась и при этом выпустила газы, развеселившись еще больше. — Нет, мой сладкий, ты лучше всех.

Никогда прежде Сэл не встречал такой вульгарной и нечестивой женщины, как Ким. Даже стриптизерши с Бурбон-стрит и проститутки, среди которых он вырос, в подметки не годились этой развратнице из Кентукки. Она жила грязными шутками и мужскими ртами, жадными до ее плоти. Сэл уже шесть недель прислуживал в баре, жарил гамбургеры и не уставал удивляться ее откровенности, нетребовательности и простодушию. Когда он впервые вошел в этот убогий бар для рабочего люда, сразу после того, как сбежал из Чикаго, Ким стояла за стойкой, перетирая стаканы. Было раннее утро, в баре сидели двое завсегдатаев. Сэл держал написанное от руки объявление, которое снял с двери.

— А сумеешь ты угодить моей почтенной клиентуре? — спросила Ким. Пьяницы фыркнули.

— Я умею открывать пиво, если вы это имеете в виду.

Она наклонила голову и окинула его критическим взглядом.

— А гамбургеры поджарить сможешь? С замороженным картофелем?

— Это я прежде делал.

Она улыбнулась ему.

— А с «киской» умеешь играть? — При этих словах оба старика пьяницы чуть не свалились со стульев от смеха.

— И это приходилось делать, — ответил Сэл очень серьезно.

— Бьюсь об заклад, что это так, на тебя похоже. — Она бросила на стойку связку ключей. — Плата — сорок долларов за ночь, наличными. Один выходной в неделю. Гамбургеры и котлеты в любых количествах. У тебя будет комната наверху — нужно же тебе где-то спать. Кроме того, ты будешь иметь меня. По крайней мере один раз в ночь.

— А что потом?

— Посмотрим. Если твой хорошенький ротик действительно того стоит, у тебя будет постоянный приработок.

Сэл на мгновение задумался.

— Похоже, приработок у меня будет.

Она улыбнулась ему, затем прошла вдоль стойки и остановилась у пивного крана.

— Мне нужен мужчина, который верит в свои силы, и симпатичный.

* * *

Сэлу захотелось пива. Он посмотрел на Ким. Она крепко спала, свернувшись, как младенец в утробе. В воздухе носился запах дезодоранта. Ким пошевелилась, выпустила газы и снова уснула. Сэл поднялся и, как был, голый, босиком прошлепал по комнате к окну, чтобы осмотреть улицу. Он стал осторожным, не то что в первую неделю после своего бегства из Нью-Орлеана, когда он наделал уйму ошибок. Слава Богу, ничего не случилось, никто его не преследовал. Шестое чувство перешло у него в настоящую паранойю. Трижды за последние пять месяцев у Сэла возникало ощущение тревоги и опасности. Трижды он порывался убежать, убежать куда угодно. Трижды бросал работу в баре и поднимался к себе, чтобы упаковать свой единственный чемодан и послать все к дьяволу. Раз и навсегда.

Сэл смотрел на пустынную улицу. Наступило полнолуние, и было светло, как на рассвете. В конце следующего квартала виднелся шарикоподшипниковый завод. Это был район всевозможных фабрик, где производили то, с чем не хотели возиться японцы. «Толл Колд Уан» находился на углу, прямо напротив. Его украшала простая неоновая скульптура — длинный тонкий стакан пива с опадающей по краям пеной и сверкающее голубым светом название: «Толл Колд Уан». К бару примыкали типография и химчистка, далее шел товарный склад, магазин религиозной литературы, комиссионный и еще множество других, до самого конца квартала. Скопление рабочего люда. Прекрасное место для укрытия.

Сэл перевел взгляд на окна третьего этажа, как раз над баром, небольшое складское помещение с душем, где он жил. Он составил у стены несколько ящиков из-под вина и покрыл полотенцем. Кроме этой «мебели», здесь еще была старая кушетка, черно-белый телевизор, проигрыватель, пачка пластинок Луи Армстронга и голая, без абажура, лампочка, свисающая с потолка.

Сэл задержал взгляд на окнах своей комнаты. Кажется, он оставил свет включенным. Иначе на старой шаткой лестнице можно было сломать себе шею. Да, точно, он не погасил свет, когда поднимался наверх за ящиком «Смирновской» водки. Он готов в этом поклясться. Когда Сэл смотрел на окна, с Гранд-авеню проехала машина с включенным радио. Передавали последний хит этого хорошенького английского мальчишки с великолепным голосом. В баре Ким все время ставила эту пластинку, но Сэл готов был слушать ее без конца. Мать твою, этот парень умел петь!

Через узкий темный коридор Сэл прошел на кухню. Не зажигая света, нашел в холодильнике большую бутылку пива «Олд стайл», длинный окурок «Мальборо» в пепельнице и уселся за шаткий стол, обливаясь потом в жаркой душной кухне.

Этот затраханный англичанин пел что надо, но Сэлу на это плевать. Он обладал всеми музыкальными данными, что и этот парень. Кроме того, у него была возможность выбирать, какие песни этого гребаного мира ему петь. Он мог бы стать музыкантом класса "А". Сэл не сомневался: он пел бы не хуже, а то и намного лучше.

Сэл отпил большой глоток пива и откинулся на стуле. Больше всего из своей прошлой жизни он скучал по музыке. Только по ней. Нет, неправда. Ему не хватало накрахмаленных рубашек, отутюженных смокингов. Напряженного внимания публики и чувства радости, когда зал взрывался аплодисментами. Прикосновения микрофона к губам, тихого волшебства поющей клавиатуры под пальцами. Но больше всего он тосковал по мягкому звучанию собственного голоса, возвращавшегося к нему с мониторов. Сэл снова поднес бутылку к губам и почувствовал, как резко пахнут пальцы луком. Луком от гамбургеров, которые он готовил для фабричных рабочих, постоянных клиентов «Толл Колд Уан». Сэл подошел к раковине, намылил руки, смыл, снова намылил. Смыл щеткой с лица следы Ким Бакстер. Снял чистое полотенце, висевшее рядом с раковиной, вытер лицо и обернул полотенце вокруг шеи.

Сэл вернулся к столу, допил пиво и взглянул на светящийся циферблат над плитой: 3.57. Скоро рассвет. Пора возвращаться в свою крысиную нору и хоть немного поспать. Он мог бы отоспаться в постели Ким, но она ранняя пташка, а Сэл обычно спит до полудня. К тому же эта свинья всегда просыпается не в духе. Он выпил еще немного пива. Он никогда не думал, что будет так тосковать по музыке. Именно из-за этого он совершил ошибку. Первую ошибку за последнее время. Нет, впервые через несколько месяцев после того, как в тот сумасшедший ливень, когда Сэл улизнул из Нью-Орлеана, где он совершил целую кучу ошибок. Но две недели назад, совершил первую за последнее время. Наступил субботний вечер, один из тех, когда на человека то ли влияет полная луна, то ли в нем просыпаются какие-то скрытые желания, или еще по какой-то причине, словом, в тот вечер бар к восьми часам был набит битком, и каждый, кто входил в «Толл Колд Уан», словно заражался царившим там безумием. Перед каждым стояло по три, четыре, а то и пять стаканов. В какой-то момент Сэл насчитал целых одиннадцать «Сигрем севен», и никто не требовал официанта. К десяти часам все, включая Сэла и Ким, напились в стельку. Это было веселое пьянство. Невероятно, но за всю ночь никто ни разу не подрался. Около одиннадцати Тедди, огромный рабочий в клетчатой рубашке, громко объявил, что сегодня день рождения его любимой жены, женщины усатой, с толстыми, как рождественские окорока, ляжками. Тедди требовал, чтобы присутствующие спели для нее «Счастливого дня рождения», и уже собирался применить силу к тем, кто отказывался, когда, забыв об осторожности под действием спиртного, Сэл призвал всех к тишине. Спотыкаясь, обошел стойку и направился к маленькому старому пианино в углу, заваленному телефонными справочниками и картонками с салфетками. Сбросив все это на пол, приподнял запыленную крышку и впился глазами в пожелтевшие, прожженные сигаретами клавиши. Он пробежал пальцами по клавиатуре, и на пальцах остались следы пыли.

Кто-то пододвинул ему стул, и он плюхнулся на него. Кто-то сунул ему в руку стакан, он запрокинул голову и влил в себя виски. Затем положил руки на клавиатуру и глупо улыбнулся. После нескольких аккордов он заиграл и запел «Счастливого дня рождения». Все подхватили песню, и когда стали дружно выкрикивать «Счастливого дня рождения, Маргарет» — так звали женщину, — не осталось ни одного хмурого лица. Все зааплодировали. Тедди нежно ткнул свою слоноподобную жену в бок, а Сэл взял несколько минорных аккордов. Бар мгновенно стих, и Сэл запел:

Она устала, устала, устала!

И жизнь ее потрепала!

Постарайся быть к ней добрей.

Своей теплотою согрей!

Когда Сэл добрался до середины, во всем запьяневшем баре не осталось ни одной пары сухих глаз, а когда он пропел: «И слово нежности и ласки пускай украсит жизнь твою», Маргарет и Тедди, заключив друг друга в объятия, разрыдались. Сэл закончил песню душераздирающим: «И только постарайся, ах! — немного постарайся с ней быть чуть-чуть не-е-еж-не-е-ей!» Немая тишина взорвалась криками и аплодисментами, Сэла буквально на руках понесли к стойке, и по крайней мере полсотни человек пожелали заказать ему выпивку. Ким, опершись на кассу, промурлыкала:

— Почему ты не сказал, что умеешь это делать? Я вся отсырела, слушая тебя.

И Сэл подумал:

"Боже, теперь мне придется еще и петь ее «киске».

Остаток ночи прошел словно в тумане. Потом ему рассказывали, что его отнесли наверх на руках. Два дня спустя невысокий смуглый парень, посещавший бар раз или два в неделю, облокотившись о стойку, сказал:

— Послушай, ты здорово играешь на пианино. Как тебя зовут?

— Муллинс. — Фамилию Муллинс носила его бабушка.

— Странное имя.

— Ну что тут скажешь, — развел руками Сэл.

— А ты откуда?

— Оттуда. Мне пришлось много поездить.

— Ага. А где ты в основном жил?

Сэлу это не понравилось.

— В основном в Сан-Франциско.

Парень испытующе посмотрел на него.

— У тебя акцент. Не пойму какой, но где-то я его уже слышал.

Сэл пожал плечами и отошел в конец стойки.

Минут десять он вытирал бокалы, наполнял стаканы, укладывал сигареты и каждый раз, поднимая глаза, ловил на себе взгляд парня. Наконец Сэл вернулся на свое место.

— Что ты делаешь в пивнушке с таким голосом? — поинтересовался парень.

Сэл в упор посмотрел на него.

— А вы случайно не писатель?

Парень замахал руками:

— Брось, я просто интересуюсь. Мой свояк — кой-какой деятель в местном союзе музыкантов. Он мог бы подыскать тебе что-нибудь подходящее.

«Никаких союзов, — подумал Сэл. — С этими союзами наверняка связан Малыш Джонни».

— Мой свояк мог бы...

— Не старайся для меня, приятель, ладно? Мне здесь нравится.

— Ладно, все в порядке. Извини. Вот, купи себе выпивку. — Парень кинул на мокрую стойку пятерку.

— Лучше сам купи себе выпивку, — сказал Сэл, наливая парню виски в стакан. Затем он наполнил второй стакан, поднял, и они чокнулись с парнем.

— Салют!

— Салют!

Сэл пошел в другой конец бара и притворился, будто внимательно следит за теннисным матчем. А когда оглянулся, снова поймал на себе пристальный взгляд. Парень быстро отвернулся. Через несколько минут Сэл опять оглянулся. Парня уже не было.

Больше Сэл не играл и не пел, как ни просили его об этом. Не покажется ли его упорство кому-нибудь подозрительным? Но что же, черт возьми, делать? Повесить объявление в газете? Или повесить на улице: «Пианист в бегах. Приходите пристрелить певца». Сэл твердо решил больше не напиваться, И следить, не появится ли тот чересчур любопытный парень. Но ублюдок больше не появлялся.

* * *

Сэл открыл холодильник и нашел там дюжину пива, бутылку водки, что-то давнишнее в полиэтиленовой упаковке, а в морозилке — полгаллона мороженого, три подноса с кубиками льда и большую коробку амилнитрата. Холод придавал ему крепость. Голый, Сэл уселся за стол и принялся за пиво.

Эту ошибку он совершил две недели назад. А за прошедшие шесть месяцев наделал их не меньше дюжины. Так, по крайней мере, ему казалось.

В тот первый вечер, когда Сэл сломя голову бежал из Нью-Орлеана от преследовавшего его кошмара, он не останавливался всю ночь и ранним утром с первыми багряными лучами солнца оказался в пригороде Мемфиса. Он купил джинсы, пиджак, ботинки, бинт, чтобы перевязать ноги, и направился в магазин подержанных автомобилей. Владелец магазина, с прической а-ля Элвис Пресли и отвислым животом, предложил за машину две тысячи долларов.

— Она стоит все шестьдесят, — запротестовал Сэл. Продавец пожевал сигару.

— Это в том случае, если у тебя есть водительские права. А если их нет, твоя машина просто груда запасных частей. — Он взглянул на Сэла. — Я дам тебе две с половиной тысячи, наличными.

Сэл колебался.

Парень с прической Элвиса Пресли оперся на конторку и сказал:

— Сынок, бери, не раздумывай. В Мемфисе не все так э... э... свободно мыслят, как я. Если будешь тут каждому предлагать свою машину, то прежде, чем солнечный луч упадет на твою задницу, окажешься снова в Луизиане.

Сэл взял деньги, доехал до мемфисского аэропорта и сел на самолет до Сан-Луиса.

Это был его первый полет. В Сан-Луисе он прожил три недели в маленьком отеле вблизи аэропорта. В регистрационной карточке Сэл опрометчиво написал свое настоящее имя, но не решился попросить другой бланк. Он уплатил за неделю вперед и ни разу не вышел из комнаты. Еду заказывал в номер, а за сигаретами и виски посылал в ближайший винный магазин мальчика. Весь день он валялся в постели, ни разу не взглянув на экран постоянно включенного телевизора, курил сигарету за сигаретой, пил и раздумывал над тем, что ему делать со своей искалеченной жизнью. Пока горничная убирала номер, он стоял в коридоре, у самой двери, чтобы в случае чего тут же заскочить обратно. За три недели у него ушло больше двух тысяч долларов, и он понял, что не может остаться в этой комнате навсегда. В середине ночи, как раз в конце третьей недели своего пребывания в Сан-Луисе, незаметно миновав дежурного портье, вышел из отеля, добрался до шоссе и не спеша пошел прочь из города. Он отшагал три часа по пустынной дороге, прежде чем ему удалось сесть в автобус.

На автобусе он ехал двенадцать часов, в каждом городе покупая билет до следующей остановки, пока не очутился, наконец, в холодном, но солнечном Блумингтоне, в штате Индиана. Это был маленький университетский городок с живописным центром и четырьмя жилыми районами. Сэл рискнул выйти на автобусной остановке и проехаться по главной улице, внимательно разглядывая кафе и продовольственные магазины. Городок ничем не напоминал Нью-Орлеан, Сэл даже не представлял, насколько один город может быть не похож на другой. Еще прежде чем он принял решение остаться, ему подвернулось место буфетчика в кафе с полами, посыпанными опилками, — здесь собиралась разношерстная публика, в основном студенты. Он назвал хозяину свое настоящее имя и номер карточки социального обеспечения, понимая в то же время, что делать этого не следовало бы.

За время своего пребывания в Сан-Луисе Сэл так и не решил, что ему делать со своей жизнью. Зато придумал, как остаться в живых.

Ему нужна новая идентификационная карточка. Новое имя, новая биография. Это будет стоить денег, и эти деньги он должен найти. Но к кому обратиться с такой просьбой? Вот в чем проблема. Даже здесь, вдали от Нью-Орлеана, такого рода делами занимаются люди, которым известно, что Джонни Венезия ищет кого-то, а этот «кто-то» хочет купить новую идентификационную карточку.

Сэл понимал, что мафия отнюдь не так монолитна, как это пытается представить правительство, организованная преступность вовсе не организованна. Миф о ежемесячных самитах подпитывается голливудскими сценаристами. Все это выдумки, что мафия общенациональна, что она является широко разветвленным скоплением ксенофобов городов и штатов. В ней господствует феодальная система управления, когда во главе стоит грубый полуграмотный босс и его подручные. Это не единый безликий конгломерат, а неустойчивая конфедерация независимых предпринимателей.

Но система имеет широкую сеть коммуникаций. Взаимные контакты устанавливаются в самых разнообразных областях. В этом бизнесе заняты в основном восточные люди. Кто-то знает кого-то, кому известно имя кого-то еще. Вор в Майами может узнать номер телефона скупщика краденого в Сиэтле. Если какому-то доверенному лицу в Детройте нужно нейтрализовать потенциального свидетеля, он может позвонить в Нью-Йорк и воспользоваться услугами талантливого специалиста. Эти люди знают тех, те кого-то еще. Все это нужные люди. Таковы правила игры. Сэл знал эти правила. Знал он также, что если не примет мер предосторожности, рано или поздно он попадет в эту сеть. И тогда от него останется мокрое место.

Они не кинутся его сразу искать, соверши он даже что-нибудь более значительное. Не та он фигура в этой игре. Он не опасен. Никого не собирается убивать. Значит, с помощью его показаний никого нельзя посадить на скамью подсудимых. Но он украл деньги, и это касалось всех. Деньги, конечно, небольшие, не семизначная цифра, но вполне достаточная, чтобы его убить. Он предал систему. Выказал неуважение Малышу Джонни Венезия и должен быть наказан. Разве можно позволить, да еще музыканту, скрыться со ста восьмьюдесятью тысячами, принадлежавшими Джонни Венезия. Это создало бы опасный прецедент. Сэла Д'Аморе необходимо найти и примерно наказать, о кровавом возмездии станет известно в Нью-Орлеане. и это добавит славу Джонни Венезия. Сэл понимал, что никто не станет разыскивать его по всей стране. Просто в обычном междугороднем разговоре назовут его имя. У партнеров по бизнесу спросят, не попадался ли им на глаза смуглый, итальянского типа пианист, он же певец, вновь прибывший и вызывающий подозрения... Эти люди, в свою очередь, сделают дополнительные звонки, неофициальные смертельные звонки, и так будет до тех пор, пока поиски Сэла Д'Аморе не выльются в хорошо организованный процесс, как вода, медленно стекая со склона, вливается в Миссисипи. Стоит им его застукать, как они тотчас же кого-нибудь подошлют к нему. Интересно, много их будет? Или они ограничатся только Ники Венезия? Прежде всего они будут искать его в тех местах, где он должен в конце концов объявиться. Он не хирург, не страховой агент, не школьный учитель и не пилот. Всего-навсего паршивый пианист, который рано или поздно войдет в какой-нибудь бар, или ночной клуб, или отель и попросит какую-нибудь восьмидесятивосьми-шиллинговую халтуру. Сэл знал, что это равносильно самоубийству, и решил никогда так не поступать. Если через несколько месяцев его не найдут, то сообразят, что он нашел какую-то другую работу где-нибудь в небольшом баре, и снова будут его искать. И уж тут Сэл бессилен. Ему нужно зарабатывать на жизнь. Нужно продержаться, пока он не решит, что делать дальше. На этот раз его станут искать среди сторожей, уборщиков, швейцаров, среди тех, кому не требуются особые профессиональные навыки. Таких работ слишком много, и вряд ли им удастся отыскать Сэла. Но сделать это они все-таки попытаются. И ничуть не удивятся, узнав, что Сэл живет со старухой. От больших городов Сэл решил держаться подальше. Чикаго или Детройт, где кишат сицилийцы и евреи, были бы для него настоящей ловушкой. Другое дело городок, слишком провинциальный для организованной мафии, но не слишком маленький, чтобы в нем нельзя было раствориться. Именно таким городком с постоянно мигрирующим студенческим населением и был Блумингтон. За два месяца, прожитых в Блумингтоне, Сэл впервые в жизни увидел снег, поздний, мартовский, скопил тысячу долларов и трахал всех пятерых официанток, работавших вместе с ним в кафе. Но вот однажды, когда он готовил коктейль для студента-первокурсника, маленького и прелестного, он почувствовал в душе какое-то смятение и вздрогнул, будто за шиворот ему опустили льдинку. Сэл быстро обернулся и в дверях увидел кого-то из семьи Венезия. Он оставил миксер, обогнул стойку, прошел по обшарпанному деревянному полу и улизнул через черный ход. Шесть кварталов отшагал он до меблированных комнат, где жил вместе со студентами подготовительного отделения. Побросал вещи в холщовый мешок, достал из матраца тысячу долларов и через десять минут уже двигался по шоссе номер 37. Час спустя Сэл стоял в международном аэропорту «Индианаполис» у билетной кассы, изучая огромные стенды с маршрутами. Тысячи долларов хватит на билет до любого пункта. Но он поедет туда, где не требуется паспорт: Гавайи, Пуэрто-Рико, американское Самоа, Британская Колумбия. Сэл беспокойно переминался с ноги на ногу, курил и следил за входами, пока наконец не подошел к кассе и не купил билет в экономический класс до Омахи. Он не в силах был оставить центральный район. Это значило оборвать все нити, связывавшие его с этой землей. Где-то в глубине души Сэл надеялся, что когда-нибудь ситуация изменится и он сможет вернуться домой, хотя понимал, что этого не будет никогда. Никогда он больше не увидит Бурбон-стрит, Джексон-сквер или Джой. Но пока он не убежал далеко, надежда не покидала его.

Он прилетел в Омаху, сел в автобус до Линкольна, столицы штата, в пятидесяти милях южнее. Снял комнату с маленькой кухней в захудалом мотеле, принадлежавшем чете стариков пенсионеров, мистеру и миссис Андерсонам. Джон, Смит, Майлз, Хилл — имена стопроцентных американцев встречались в Омахе на каждом шагу. Их носили буквально все, кроме негров. Сэл удивился: уж не имела ли отношения родня его матери Оки к обитателям прерий.

Работу Сэл нашел в придорожном гриль-баре, у Большого Сида, огромного негра с постоянным оскалом. Плата была дерьмовой, но Сэл имел возможность наблюдать за тем, что делает Большой Сид. Несколько недель он работал с ним рядом на кухне, переворачивал, пробовал, добавлял специи. Ему необходимо было приобрести другую профессию, ну а уж если итальянец из Нью-Орлеана не научится готовить, то кто же тогда, черт побери? Семь недель проработал он у Большого Сида, пока не проснулся однажды ночью в холодном поту: рядом с ним похрапывала темнокожая официантка из бара. Он прерывисто задышал и напрягся, прислушиваясь. В окна ударил свет фар проехавшей машины, и Сэл подумал: самое время сматываться. Он сложил в темноте свои пожитки — это не отняло у него много времени — и выскользнул из комнаты. Официантка все еще спала. Сэл избегал оживленных улиц и шел по затененным узким улочкам, пока уже перед рассветом не влез в какой-то грузовик. Шофер всю дорогу ругал демократов и ниггеров, довез его до Осцеолы. оттуда он добрался до Чикаго, пересел на самолет местной авиакомпании и прилетел в Уокеган.

Уокеган — вот где он оказался. Он растирал полотенцем шею, чуть ли не целых два часа зажатую ногами Ким. Допил бутылку пива. Захотелось курить. Сэл бесшумно вошел в спальню, вытащил из пачки сигарету «Мальборо», которые курила Ким, зажег. Женщина вздохнула и перевернулась с боку на бок, натягивая простыню на свои татуированные ляжки. Сэл стоял немного в стороне от окна и смотрел на улицу.

На востоке, где уже начало светлеть, не больше чем в миле отсюда, находилось озеро Мичиган, но его пока не было видно. Сэл голый стоял в темноте и смотрел, как по улицам разливается серый рассвет. Пора идти к себе. А то ведьма наверняка проснется в плохом настроении. Он вынес одежду на кухню, натянул джинсы, сунул ноги в черные туфли на толстой подошве, продел руки в рукава рубашки, вышел и тихо прикрыл за собой дверь. Потом спустился по широкой деревянной лестнице и, пройдя через двойные стеклянные двери, оказался на улице. Сэл посмотрел в одну сторону, потом в другую. Ни души. Приятно было вдохнуть летний воздух, сырой и свежий. Жалобы местных жителей на повышенную влажность казались Сэлу смешными. Эти янки понятия не имеют о настоящей влажности. Сэл пересек улицу и вытащил из кармана ключи от «Толл Колд Уан». Швырнув сигарету в канаву, он открыл дверь, вошел в бар и остановился на несколько секунд, вглядываясь в призрачный отсвет рекламы пива и пытаясь подавить тревогу. Из кассы за стойкой бара он извлек блок сигарет, которые забыл утром, открыл холодное пиво и достал две банки минеральной. Из одной отпил большой глоток и вытер руки о полотенце, все еще болтающееся на глее. Через обшарпанную вертящуюся дверь Сэл прошел в ресторан и стал подниматься по крутой, узкой, неровной лестнице в свой склад-спальню.

— Черт! — громко выругался он, ударившись в кромешной тьме коленом о стену и проклиная себя за то, что выключил свет в своей комнате.

Наконец он преодолел последние ступеньки и головой коснулся полуотдернутой рваной портьеры на двери. В комнате было душно и жарко. В окно проникал предутренний сумеречный свет. Сэл поставил пиво и положил сигареты на сложенный из ящиков импровизированный стол, и тут его захлестнул леденящий ужас. Он почувствовал — пора оставлять Уокеган. Что-то мелькнуло перед глазами, скользнуло на шею поверх полотенца, и Даго Ред Ла Рокка насмешливо прошептал ему на ухо:

— Не стоило прикарманивать денежки Малыша Джонни.

Сэла пронзила острая резкая боль: тонкая струна прорезала грубую ткань полотенца и впилась в нежную ткань его шеи. Даго Ред перекрутил гарроту — фортепианную струну, вделанную в деревянные ручки, — Сэл упал ничком, плюхнувшись на живот. Даго Ред сильнее сжал петлю, и струна, прорвав кожу, еще глубже ушла в горло Сэла. Выступившая каплями кровь пропитала полотенце. Сэл барахтался, бился, кружился в петле.

— Хватит, малыш, — прошипел Ред, и его напрягшийся член прижался к спине Сэла. — Все напрасно.

— Нет, — хотел сказать Сэл, но из горла вырвался какой-то клокочущий звук.

Даго Ред продолжал затягивать петлю, и Сэл почувствовал, что задыхается.

— А-а-а-а-а! — закричал он, хватаясь за горло. — А-а-а-а! — и колотил Ногами, отчаянно борясь за жизнь. Ящик с вином упал, бутылки покатились по полу.

— Ну вот, красавчик, — проворковал Ред и, словно в любовной игре, подтащил тело Сэла к себе. — Получай! — и еще сильнее сжал гарроту.

Сэл выгнул спину, откинулся назад и стал хватать Реда за лицо, за седые волосы. Сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из груди, легкие вот-вот разорвутся. Сэл уперся ногами в металлический бочонок пива и еще больше откинулся назад. Даго Ред потерял равновесие и опрокинулся на упавший ящик с вином, увлекая за собой Сэла. Горло жгло, будто в нем бушевало пламя.

Кровь, пропитав полотенце, стекала с шеи на грудь, и, уже агонизируя, он в отчаянье закричал:

— А-а-а-а! А-а-а-а! Нет!

— Мать твою! — орал Даго Ред, пытаясь освободиться от Сэла, который, подмяв его под себя, колотил, пинал, хватал обеими руками. Но старый убийца еще сильнее затягивал петлю.

— Все равно... сдохнешь... ублюдок! — бормотал Ред, хрипло дыша. Он ловил воздух, касаясь губами уха Сэла, словно целуя его. Мертвой хваткой вцепившись в свою жертву, все туже и туже затягивал петлю.

У Сэла помутилось сознание. Ощущение было такое, будто в груди застряла кость и мешает дышать. Широко открытым ртом он пытался вдохнуть хоть немного воздуха. Он больше не кричал. Из груди не вырывалось ни единого звука. Сознание меркло, словно экран телевизора, когда неожиданно отключили электричество. «Я умираю!» — кричал мозг Сэла, и страх придал ему силы. Он широко раскинул руки и начал лихорадочно бить ногами — рыба, пойманная на крючок! Свалил телевизор.

«Он убьет меня!»

Пальцы раздирали окровавленную кожу, цеплялись за пропитанное кровью полотенце, стараясь ослабить смертельную удавку.

«Сейчас я умру».

Руки шарили по всем направлениям, словно утопающий, он искал, за какую бы ухватиться соломинку, и неожиданно наткнулся на кушетку. Ухватившись за холодную металлическую ножку, Сэл подтянулся к ней, с маниакальной настойчивостью увлекая за собой Даго. Двое мужчин барахтались на грязном деревянном полу. Пронзительная боль огнем жгла грудь. Сердце бешено колотилось, легкие отказывались служить. Сэл вцепился в матрац, на миг угасающее сознание вспыхнуло, после чего наступила полная темнота.

«Я умираю! Я умираю! Я уми...»

На него вдруг нахлынула грусть, глубокая, бездонная тоска. В потоке стенаний и криков он услышал собственный плач. Он не плакал так со дня смерти матери. В ушах звучал ее голос: «Ты хотел эту кошку, теперь ухаживай за ней». Темнота наполнилась какофонией звуков и голосов. Сестра Хилдегард наставляла его с холодной серьезностью: «И я ненавижу свои грехи», и тотчас он услышал свой собственный голос: «И я ненавижу свои грехи...», «Ибо ты накажешь меня...», «Ибо ты накажешь меня...» — откликнулся он. Удары мяча по асфальту и мальчишечьи голоса.

В далеких землях Франции

Танцуют женщины так.

Что танцем еврея они убивают.

Танцем сраженный еврей умирает.

Темноту разорвал прерывистый женский крик, потом раздался шлепок, и Сэл услышал первый свой крик и низкий голос черной няни: «Вот он!» Захлестнувшая его волна грусти достигла океанских глубин, грусть изливалась из его яичек, его пениса, всего его существа, как теплое семя, образуя поток грусти и тоски, и Сэл, плавая в этом бездонном потоке скорби и воспоминаний и барахтаясь изо всех сил, чтобы выбраться на поверхность, закричал:

— Не-е-е-е-т!

И ощутил свое тело. Сознание прояснилось, и Сэл увидел, что стоит на полу в луже крови в маленькой комнатушке в «Толл Колд Уан». Он вцепился в струну, впившуюся в его горло, просунул окровавленные пальцы под полотенце и рванул петлю, затем упал на окровавленный пол, закрыл глаза и попытался перевести дыхание. Грудь вздымалась, как у запалившегося пса. В легкие свежим горным потоком ворвался воздух. Сэл лежал на спине, и кислород наполнял его вены, его сердце, его мозг. Он жив! Горло раздирала саднящая резкая боль, он был залит собственной кровью, но он жив! Во всяком случае, пока.

А где же Ред?

Сэл приподнялся на локтях и открыл глаза. Серый рассвет вливался в окна. Даго Ред Ла Рокка, завалившись на бок, лежал в нескольких футах от него. Сэла захлестнул страх. Что-то с Редом неладно. И без того серое одутловатое лицо старика приобрело землистый оттенок. Широко открытые невидящие глаза были устремлены на Сэла. Вытянув правую руку, он с огромным трудом приподнялся всего на какой-нибудь дюйм, потом замер, еще раз взглянул на Сэла и со стоном схватился за грудь. Корчась, он подтянул колени к груди, руки скрючились и стали похожи на клещи. На лице появились отвратительные признаки смерти. Рот приоткрылся, обнажив зубы, огромные, как волчьи клыки, в глазах застыл ужас. Сэл понял: он жив, потому что у его убийцы случился сердечный приступ. Даго Ред умирал. Последний стон вырвался из груди старого бандита — словно ледяной ветер пронесся над мертвыми деревьями. Он вздохнул, и ад принял его душу. Тело Даго Реда обмякло, колени с тихим стуком опустились на деревянный пол. Груда мертвого мяса. Сэла стошнило. Израненное горло болело так, словно его жгли паяльной лампой. Его вырвало несколько раз, но, не в силах подняться, он так и остался рядом с этой зловонной лужей, раскачиваясь и со свистом втягивая в легкие воздух. Потом заплакал.

* * *

Прошло добрых полчаса, прежде чем ему удалось подняться на дрожащие ноги и дотащиться до крошечной ванной комнаты. Он сел на стульчак, бросил полотенце в бак для белья, залил холодной водой, потом вынул, обвязал вокруг шеи. По телу струилась вода. Вокруг все горело. Сэл содрогнулся, увидев свое отражение в потрескавшемся зеркале, и осторожно размотал полотенце. Глубокая рана кровоточила, будто кто-то полоснул по шее ножом. Сэл осторожно дотронулся до нее и поморщился. Он сидел на стульчаке, наблюдая, как проникает солнечный свет сквозь оконные занавески, и пытаясь осознать, что с ним произошло.

«Они меня нашли, — думал Сэл. — Нашли. И подослали Даго Реда — убийцу. И он убил меня. Убил! Я мертвец; Я умер. Даго Ред меня задушил. И все-таки я жив. Я сижу на этом дерьмовом стульчаке, а Даго Ред лежит там. Мертвый. Я жив благодаря полотенцу. Не повесь я на шею это говенное полотенце, то лежал бы, как Даго Ред. Чертова смерть! Если бы не полотенце, если бы не сердечный приступ у Даго... Если бы, если бы, если бы...»

Все это слишком трудно переварить. Сэл знал, что до конца своих дней будет стараться понять, что же произошло на этом пропыленном винном складе.

* * *

Ему понадобилась минута-другая, чтобы побросать в чемодан свои вещи. Как зайти в бар и взять из кассы долларов триста, думал он, спускаясь с лестницы. А может быть, пошарить в карманах Даго Реда? Он снова поднялся наверх и, весь дрожа, подошел к Даго. А вдруг старый ублюдок жив? Сэл видел покойников только в гробах. А Даго Ред лежал просто так, уткнувшись лицом в грязный пол, со скрюченными конечностями. Сэл подсунул ему ногу под мышку, перевернул его и отошел на шаг. Даго Ред выглядел хуже некуда. Морщинистое лицо его, хотя и умиротворенное, было грязно-серого цвета. Веки полуопущены, глаз не видно. Лежал он в луже, видимо, обмочился. Сэл с опаской встал на колени, ожидая, что старый убийца в любой момент схватит его, нащупал пульс. Пульса не было. Впрочем, и без того Сэл понял, что старый преступник мертв. Еще не остывшее тело его было безжизненным.

Сэл быстро обыскал карманы. В левом боковом нашел старый бумажник. Без денег. Вывернул его наизнанку. Ничего! Только семь кредитных карточек — все на разные имена, — фотография девочки-подростка в форме католической школы с надписью: «Дяде Реду с любовью. Дениз» и раскрашенная фигурка Святого Кристофера. В левом переднем кармане пачка банкнот, перехваченная резинкой. Семьсот двадцать пять долларов — пятерки, десятки, двадцатки и шесть сотенных. Сэл опустил деньги к себе в карман, подумал с тревогой: пожалуй, пора уходить, но не ушел, а перевернул мертвеца на другой бок. В правом боковом кармане оказалась маленькая грязная расческа с седыми волосками. Из правого переднего кармана, пропитавшегося мочой, Сэл вытащил три связки ключей. Одна, видимо, от дома Даго Реда. На другой — ключ зажигания с маленьким пластиковым номером машины и ключик от чемодана и наконец ключ от комнаты номер 206 «Скайпорт-мотель» в Чикаго. Прежде чем выйти, он бросил последний взгляд на комнату. Здесь был настоящий разгром. Из-за разбитых бутылок в воздухе стоял запах джина и водки. Стены были забрызганы кровью, на полу лежал мертвец. Вряд ли это понравится Ким.

* * *

Солнце уже высоко поднялось, и стало жарко. На мостовой играли соседские ребятишки. Сэл нашел взятую кем-то напрокат «беретту», припаркованную в трех кварталах от «Толл Колд Уан», и вдруг подумал, что надо проверить багажник. Но там ничего не было.

Дорога до Чикаго заняла не больше часа. Однако Сэл довольно долго ездил вокруг аэропорта, разыскивая мотель «Скайпорт», пока наконец не нашел его на боковой улочке, примыкавшей к шоссе Кеннеди. Неприметное трехэтажное здание — маленький офис с двумя крыльями. Вход в комнаты был прямо с улицы, и сюда доносился шум шоссе.

Сэл вернулся на парковочную площадку и посмотрел на комнату номер 206. Пока он добирался сюда от Уокегана, ему пришло в голову, что Даго мог приехать не один. Не потому, что ему требовались помощники для убийства Сэла, просто дружки Малыша Джонни иногда приезжали по двое. На всякий случай, чтобы присмотреть, как пойдут дела, а то и просто для компании. Не исключено, что после такого удовольствия, как удушение Сэла, Даго собирался еще поработать здесь, в Чи, с местными профессионалами. А может, решил потом отдохнуть. Черт побери, возможно даже, он прихватил с собой проститутку.

Сэл больше часа следил за дверью комнаты номер 206. Он сидел в раскаленной машине, из наскоро сделанной вокруг шеи повязки сочилась кровь. Из расположенного поблизости от аэропорта недорогого мотеля выходили торговцы, рассеянно глядя по сторонам, с волосами, разлохмаченными ветром, и потертыми чемоданчиками. Они усаживались, за руль арендованных седанов, и, глядя на них. Сэлу хотелось выскочить из машины и крикнуть: "Я умирал этим утром, но я живой.

Я умирал этим утром, но я живой! Ваши красные галстуки радуют меня до слез. Ваши приемники передают самую лучшую музыку, какую мне когда-либо доводилось слышать. Я готов танцевать прямо здесь, на парковочной площадке, вместе с вами. Я умирал этим утром и слышал голос моей матери — впервые за пятнадцать лет. Мне казалось, что она стоит рядом со мной. От страха у меня дрожали руки. Я умирал этим утром, и мне некому об этом рассказать, некому, некому..."

До самого полудня Сэл просидел в душной машине, плача и истекая кровью.

* * *

В 12.30 две огромные чернокожие горничные начали уборку на втором этаже. Смеясь и переговариваясь, они убрали номера 201, 202, 203. Наконец одна из них, та, что потоньше, открыла номер 206 и вошла. Но через несколько минут вернулась за тряпками и губками. Затем появилась с ворохом грязных простыней, бросила их на веранде, а в комнату вошла со стопкой чистых простыней и полотенец. Вторая горничная в это время убирала 205-й номер. Сэл подождал, пока та, что потоньше, войдет в номер 207, вылез из «беретты», быстро пересек раскаленную парковочную площадку и зашагал по длинному лестничному пролету. Он шел с видом занятого, погруженного в свои мысли человека. Проходя мимо 206-го номера, не удержался и заглянул в дверь: горничная надевала на подушку наволочку, поглядывая на экран телевизора, где шла какая-то мыльная опера. Сэла она не заметила. Он отпер ключом 206-й номер, нажал на ручку, вошел и прикрыл за собой дверь.

В комнате было чисто и свежо — здесь только что выключили кондиционер. Односпальная кровать, стенной шкаф, в шкафу — светлое пальто спортивного покроя и два полотняных пиджака. На металлической подставке — небольшой кожаный чемодан, у кровати туфли. Сэл сразу понял, что Даго Ред жил в этой комнате один, но что он здесь делал, этого Сэл представить не мог.

Первым делом Сэл осмотрел комнату. На полочке над раковиной в старом несессере с проржавевшей «молнией» дезодорант, бритва с двойным лезвием, старомодный помазок для бритья и круглое мыло. Рядом с несессером — зубная щетка и паста. Сэл заглянул в шкаф. Кроме пиджаков, там была еще пара брюк, завернутых в бумагу, с адресом химчистки в Нью-Орлеане, и пара ботинок.

Небольшой кожаный чемодан был закрыт. Сэл вспомнил, что на связке ключей, которые остались на теле Даго Реда, был серебряный ключик. Наверняка от этого чемодана. Какое-то время Сэл смотрел на чемоданчик, потом перенес его в ванную комнату, вытащил из несессера пилку для ногтей и минут десять возился с замком, пока не открыл. Он вынул лежавшие сверху рубашки, осторожно положил на край ванны. Под ними обнаружил пару ночных сорочек пастельных тонов, связку галстуков, а под галстуками плоский бумажный пакет. В пакете Сэл нащупал что-то твердое и, когда открыл его, увидел, что это журнал в яркой глянцевой обложке. На обложке совершенно голый чертенок, откинувшись на черную атласную подушку, поглаживал себе низ живота. Сэл с недоумением уставился на журнал, полистал его. Мужчины, молодые и старые, раздевали друг друга, занимались любовью друг с другом, принимая различные позы. За ними наблюдали другие мужчины. Вряд ли Венезия, хозяин Даго Реда Ла Рокка, знал об этой стороне его жизни. В пакете было еще что-то завернутое в бумагу. Это оказалась длинная белая трубка с электрическим шнуром на одном конце и надписью «Ректифайер — для возбуждения». По-видимому, этой штукой Даго Ред хвастался перед своими подвыпившими сицилийскими дружками. Одно время Ла Рокка зачастил в Анголу.

Сэл сунул ректифайер в пакет и вымыл руки горячей водой. Под пакетом он обнаружил свернутое одеяло, а под одеялом автоматичекий пистолет. Сэл взял его и удивился: что за вес? На стволе надпись «вальтер» и множество завитушек. Почему он не взял его с собой, когда отправился убивать Сэла? Да потому, что не думал, что ему понадобится оружие. Сэл бережно положил пистолет на стульчак и вернулся к чемодану. Он взял лежавший на дне запечатанный конверт, поднес к лампочке и разорвал. Десятки стодолларовых банкнот рассыпались по полу.

Наконец-то он нашел то, о чем не знал, но догадывался.

 

ВИНДЗОР, ОНТАРИО — ИЮЛЬ

Чернокожий мужчина в хорошо сшитом костюме бережно положил на кофейный столик три голубых канадских паспорта и поверх каждого аккуратно разложил, как игральные карты, карточку социального страхования, медицинскую карту провинции Онтарио, небольшой сертификат о рождении и водительские права, выданные в Онтарио. Ладони у него были такие же розовые, как браслет с бриллиантовой застежкой на левой руке.

Закончив свою работу, он повернулся к Сэлу:

— Хотите чего-нибудь выпить?

Сэл кивнул в сторону небольшого холодильника под слегка влажной стойкой. Чернокожий не спеша пересек вестибюль иоткрыл холодильник. Он все делал не торопясь, с чувством собственного достоинства. Перемешивая спиртное, он стоял у окна, с видом на реку Детройт и индустриальный район Мотоун на другом берегу.

— Налей себе. А я пока посмотрю.

Сэл взял пачку документов. На водительских правах стояло: Эндрю Макинтер. Из паспорта на него глянула его фотография. Эндрю Макинтер. родился в 1952 году, в Галифаксе, Новая Шотландия.

— Полный порядок, парень, — сказал негр, отпив джин. — Мои родственники все делают как надо. Не придерешься.

Сэл открыл второй паспорт. Та же фотография, только имя другое — Марко Толедано, 1949 года. Он взглянул на адрес на водительских правах.

— Что это за адрес: Элм-стрит, 451, Гамильтон, Онтарио? — Он никак не мог привыкнуть к своему теперешнему голосу, пальцы рефлекторно тянулись к шее, где под шестинедельной темной густой бородой все еще болел глубокий шрам. Даго Ред погубил его голос, приговорил Сэла к вечному мучительному дребезжанию, уничтожил его. Теперь не о чем беспокоиться: петь он уже никогда не будет.

— Это ночлежка в центре Гамильтона. Скажете, если спросят, что проходили мимо — искали работу — и получили права. Все точно. Говорю ведь, я работаю хорошо.

Не было никакой необходимости смотреть последнюю стопку, но Сэла смутило имя. Джулио Пуглия, Торонто, 1954.

— Я подумал, лучше сделать итальянскую фамилию, вы смуглый и все такое.

Сэлу не понравился тон, каким чернокожий это сказал: как будто пустил пробный шар, да и взгляд у него был слишком проницательным.

— Сколько я должен? — Голос прозвучал так, будто кто-то провел ногтем по стеклу. «Я знаю, Ред, ты горишь в аду, — подумал Сэл, — и, надеюсь, никогда оттуда не выберешься».

Чернокожий пожал плечами:

— По двести на каждый. Всего три тысячи.

Сэл сунул руку в левый карман, где лежали сотенные купюры. В правом был «вальтер». Он отсчитал тридцать сотенных и положил на кофейный столик рядом с документами. Затем встал и бросил взгляд на чернокожего.

Негр, сильный и мускулистый, в своем сшитом на заказ пиджаке, плавной походкой подошел к столику и сгреб деньги.

— У меня есть хирург, пластические операции и все прочее, — сказал он, возвращаясь за стойку. — Сукин сын сгодился бы даже для Голливуда. Если нужно — устрою.

Сэл покачал головой.

— Не нужно, иначе я сделал бы все до этого. — Он кивнул на пачку документов.

Чернокожий пересчитал деньги и спрятал в карман.

— Впервые вижу клиента, который заказал бы сразу три порции. — Он взглянул на Сэла. — Даже любопытно.

Сэл посмотрел на чернокожего тяжелым взглядом и невольно подумал о «вальтере», оттянувшим его правый карман. Он представил себе, как выхватывает пистолет, подбегает к чернокожему и стреляет ему прямо в переносицу. К немалому удивлению, эта мысль его нисколько не испугала.

— Знаешь, что бывает с любопытными? — проскрипел Сэл.

На черном лице появилась широкая ухмылка.

— Да уж, ничего хорошего, — заметил негр и направился к дверям. — А работа что надо. — Он открыл дверь и взглянул на Сэла. — Желаю счастья, парень. Что бы там ни было, надеюсь, тебя не сцапают. — И закрыл дверь.

Сэл бросил документы на кровать и начал складывать вещи.