Глава 17

Поездка в Апулию заняла всего два дня. Миссис Уэйнбридж с трудом могла дышать с того момента, как они покинули Лондон ранним утром в четверг. Шел дождь. Струи проливного дождя, падающие на высохшие тротуары, торопливо бежали по сточным канавам и терялись под слоем так несвоевременно опавших осенних листьев. Миссис Уэйнбридж была полностью готова к отъезду. Она закрыла на защелку сумочку, лежащую на коленях, застегнула на все пуговицы плащ, воротником касающийся подбородка, надела шляпу, из-под которой выглядывали ее мягкие седые локоны. Ее лицо сжалось от тревожного ожидания. Она уже час ждала Селестрию, которая должна была заехать за ней на машине деда с его шофером. В руке она держала паспорт, который Рите удалось для нее выхлопотать благодаря большим связям мистера Бэнкрофта. Она посмотрела на часы, висящие над камином, и ее душу охватили противоречивые чувства. С одной стороны, она представляла себя индейкой, поданной к рождественскому столу и ожидающей, что ее вот-вот разрежут на порционные куски, с другой стороны — все той же птицей, но уже наделенной волшебными крыльями и готовой полететь первый раз в своей жизни. Но какой бы из них она ни стала, она все же больше чувствовала себя индейкой, которая все-таки позволила себя уговорить на это нелепое путешествие.

Уэйни окинула взглядом комнату дома, в котором прожила со своим мужем сорок шесть лет, а потом еще и несколько лет как вдова, и с грустью подумала, что все это, до боли знакомое, придется оставить и, что самое страшное, ей придется расстаться с ее размеренным образом жизни. Как она сможет жить, не следуя четкому графику? Ее жизнь шла по расписанию с того самого момента, когда она нанялась на службу в возрасте полных шестнадцати лет. Она станет просто телом без скелета. И куда же себя девать, не имея четкого расписания на каждый день? Но когда явилась Селестрия, опоздав на полчаса и самоуверенно улыбаясь, все переживания Уэйни мгновенно улетучились под натиском ее энтузиазма.

Они пролетели через дымку серого неба, оставив позади низко висящее облако, и прибыли в Рим, где воздух был насыщенным, горячим и пропитанным карамелью. Небо над ними казалось более голубым, чем они когда-либо видели прежде, щебет птиц, доносившийся из ветвей, похожих на зонтики лип, заглушал шум транспорта, и все сливалось в веселую какофонию. Миссис Уэйнбридж, которая нервничала и поэтому ни на минуту не умолкала в салоне самолета, сейчас вдруг потеряла дар речи. На этот раз комментарии были излишни! Здесь все было так красиво…

Они сели на поезд, следующий рейсом Рим — Спонгано, сделав пересадку в городах Казерта, Бриндизи и снова в Лечче. Селестрия читала книгу «Милый друг» Мопассана, подаренную ей дедушкой. Миссис Уэйнбридж вязала для нее кардиган, выбрав на свой вкус зеленый оттенок, который Селестрия раскритиковала, сказав, что более уродливого цвета ни разу в жизни не видела. Миссис Уэйнбридж назвала его «попугайчиковый зеленый», объяснив, что эта птица всегда приносит удачу. Селестрия углубилась в чтение, подавив в себе желание доказывать, что практически любой другой цвет был бы предпочтительнее, чем «попугайчиковый зеленый», да и при чем тут всякие суеверия? Миссис Уэйнбридж выглядывала в окно, и перед ее глазами мелькали кипарисы, оливковые рощи, небольшие группы домов песочного цвета, которые словно бы поблескивали в полуденном мареве жары. Она старалась лишний раз своей болтовней не отвлекать Селестрию от книги, потому что у той не хватало терпения на разговоры. Но когда они отправились пообедать в вагон-ресторан, Уэйни принялась без умолку болтать, напоминая собаку, которую спустили с поводка.

— Мне хотелось бы посмотреть на мир, — сказала она, поглаживая пальцами свое обручальное кольцо, которое все еще носила. — Но гусь вбежал в церковь в день моего замужества, поэтому с самого начала я точно знала, что на роду мне написано стать хранительницей домашнего очага, а не прожить жизнь, полную приключений.

— Гусь?

— Гусь. Он прямо-таки материализовался из воздуха и стоял, раскачиваясь на своих лапах. Видишь ли, то был знак. Я точно это знала, так как всегда понимала тайные послания, стоящие за появлением каждой птицы, и то, что случилось, не было простым совпадением. Мой муж Алфи считал мой дар придурью, но он так никогда и не предложил мне куда-нибудь поехать. Он даже в какой-то степени воспользовался моей склонностью к суевериям. Не заметь я тогда гуся, мы бы, возможно, прожили более интересную жизнь, — с тоской вздохнула она.

— Думаю, ты глупая старая гусыня, Уэйни, если веришь в такие небылицы.

— Когда ты станешь взрослее, то поймешь, что я имею в виду. Мир постоянно посылает нам какие-то знаки, только нужно знать, где их искать.

— Я не позволю предрассудкам руководить своей жизнью.

— Конечно, нет, милая, у тебя есть своя голова на плечах.

— Я не уверена, что в восторге от путешествия, Уэйни. Я уже так привыкла к этому поезду, что не хочу пересаживаться на другой.

Уэйни не согласилась с ней.

— Это же будет вагон первого класса, милочка. Я могла бы ехать первым классом хоть целую неделю, и мне бы это совершенно не наскучило.

Селестрия могла с уверенностью сказать, что такая городская девушка, как она, находясь на пороге своего замужества, уже посмотрела в мире все, что хотела посмотреть. Причем сделала вывод, что нет ничего лучше на земле, чем Нью-Йорк и Лондон. Ее мать несколько раз брала ее собой в Париж, и они со скучающим видом ходили по Лувру. Как-то вернувшись из поездки домой, Селестрия вообще усомнилась, согласится ли она еще когда-нибудь поехать дальше Корнуолла. Путешествие же, в которое она отправилась сейчас, должно было стать для нее приключением и поиском истины. После того как она жестоко отомстит человеку, виновному в смерти ее отца, она снова вернется в Лондон к праздной жизни, а Эйдан до конца дней будет должным образом о ней заботиться. Она думала об Эйдане со все возрастающим чувством сомнения. Что-то упорно смущало ее в этой ситуации. Селестрия снова подумала о том, что любовь — не основная цель. Она могла бы найти любовника на стороне, если захочется. Главное, что Эйдан любит ее. Чем больше она думала об этом, тем меньше верила своим рассуждениям. Она взяла вилку и поковырялась в макаронах с таким видом, как будто ей предложили блюдо из садовых червяков.

Когда солнце склонилось к закату, поезд, скрипя на рельсах, остановился. Усталые Уэйни и Селестрия сошли на маленькую платформу. Теперь им осталось преодолеть по проселочной дороге всего лишь несколько миль, отделяющих их от конечного пункта столь утомительного путешествия. Они радостно вдохнули воздух, наполненный запахом сосны, и понемногу стали приходить в себя. После монотонного грохота колес тишина действовала успокаивающе, а легкий бриз, подувший с моря, стал настоящим чудом, ниспосланным свыше и принесшим их телам долгожданную прохладу, которой так недоставало в купе. Селестрия потянулась, любуясь симпатичной голубой пташкой, которая с интересом следила за ними с верхушки рожкового дерева. Вот какой цвет подошел бы для ее кардигана!

Их внимание привлек невысокий коренастый мужчина в берете и жилете, который направился к ним уверенной походкой. Он поприветствовал их на итальянском языке, так очаровательно при этом улыбаясь, что миссис Уэйнбридж снова лишилась дара речи. Сияющие голубые глаза скрывали его преклонный возраст. Они сверкали, как турмалины в сплаве горной породы, и солнечный свет отражался в них искорками одновременно искреннего и веселого задора.

— Я от госпожи Гансии, хозяйки монастыря Санта Мария дель Маре, — сказал он голосом мягким и легким, как мука.

— Я не говорю на вашем языке, — ответила Селестрия на ломаном итальянском, прибегая также к своему французскому, который когда-то учила, и делая ударение на последнем слоге каждого слова. Мужчина усмехнулся и энергично закивал головой.

— Меня зовут Нуззо, — представился он, приложив руку к груди и так старательно выговаривая свое имя, будто перед ним стояла пара тугих на ухо людей.

— Привет, Нуззо, — весело сказала Селестрия. — Я мисс Монтегю, а это миссис Уэйнбридж.

Нуззо неодобрительно нахмурил брови, чем-то напоминающие перышки птиц. Он мельком взглянул на молчаливую миссис Уэйнбридж, и вдруг выражение его глаз сменилось сочувствием. От усталости лицо пожилой женщины приобрело сероватый оттенок. Он что-то быстро произнес на непонятном языке, затем наклонился, чтобы поднять их ручную кладь. У миссис Уэйнбридж из вещей был лишь один маленький чемоданчик, Селестрия же взяла с собой три темно-синих чемодана на колесиках, облепленных наклейками. Нуззо сделал три ходки, и ни разу его не покинуло веселое расположение духа.

Селестрия очень удивилась, узнав, что они будут ехать в повозке, запряженной лошадью. Это выносливое животное терпеливо стояло под лучами вечернего солнца, то и дело встряхивая головой и тщетно пытаясь избавиться от назойливых мух, жужжащих над ним. Сложив вещи в кучу на заднее сиденье, он жестом пригласил дам подняться в коляску. Миссис Уэйнбридж такое средство передвижения оставило равнодушной — оно было знакомо ей с детства. Она оперлась на руку мужчины, помешкав минуту перед тем, как сделать первый шаг, — ведь уставшие ноги могли и не послушаться. Нуззо подбадривал ее словами, смысла которых она совершенно не поняла, но его голос звучал так мягко и убедительно, а улыбка настолько располагала к себе, что Уэйни вся зарделась и живо вскочила внутрь. Селестрия была в ужасе. Перед ней стояло жалкое подобие дедушкиного шикарного красного «бентли». И как будто в ответ на ее заносчивые мысли, лошадь вдруг подняла хвост и выпустила вонючие газы.

— О боже! — воскликнула Селестрия, испытывая невероятное отвращение. — Я ведь исколесила пол-Италии не для того, чтобы увидеть это! Худшего места на планете, наверное, не сыскать, Уэйни, — сказала она, размахивая перед носом рукой.

— А мне кажется, что здесь очень красиво, — возразила миссис Уэйнбридж. — И если это нельзя назвать раем на земле, то что тогда можно? — Нуззо взял поводья, и лошадь медленно тронулась с места, ступая по пыльной дороге. — Я в жизни не видела ничего более прекрасного! — Уэйни смотрела на широкую сутулую спину кучера, управлявшего повозкой. Его белые рукава были закатаны, так что видны были сильные загорелые руки, а из-под берета выглядывали пучки тронутых сединой волос. Присутствие этого мужчины вдруг вызвало у нее удивительный прилив радости.

Продолжая свой путь по побережью, они молча созерцали открывшийся их взору дикий засушливый район Апулии. Он даже отдаленно не напоминал зеленые холмы, покрытые буйной растительностью, так хорошо знакомые им по открыткам с окрестностями Тосканы. Перед ними лежала относительно ровная местность, усеянная белыми камнями, где паслись стада овец, основным кормом которых была трава да листья диких каперсовых кустов. Осыпающиеся каменные стены, делившие эту землю на участки, напомнили Селестрии Корнуолл, однако запахи чабреца и розмарина, слившиеся воедино, казались более экзотическими. Внизу отвесные меловые скалы уходили в сверкающее бирюзовое море, берега которого распростерлись на многие километры до Албании. На их вершинах стояли древние наблюдательные башни-исполины, когда-то предупреждавшие жителей о вторжении неприятеля, а сейчас превратившиеся в бесполезные, всеми покинутые развалины. Они проезжали по маленьким деревням с домами из песчаника, имевшими ровные крыши и железные балконы, где бродячие собаки рыскали по вымощенным крупной галькой улицам, украшенным выстроившимися в ряд тенистыми соснами и вишневыми деревьями. Старухи в черных одеждах стояли в дверях, а пожилые мужчины в беретах до вечера, пока тени не становились длиннее в лучах уходящего за горизонт солнца, просиживали на скамейках в деревенских сквериках, выпуская сигаретный дым, а вместе с ним и все старые печали. Серые оливковые рощи росли на высушенной жарой, непригодной для возделывания земле, по которой свободно бродили козы, и здесь же играли дети, не обращая внимания на призывы матерей возвращаться домой и ложиться спать.

Обе женщины были утомлены столь длительным переездом, но в то же время их переполняли радостные чувства. При виде незнакомой местности Селестрия начала сомневаться, правильно ли она сделала, что приехала сюда. Наверняка было бы разумнее смириться со смертью отца и продолжать жить дальше. Ее былая решимость постепенно исчезла, и настроение упало. Сейчас Селестрии казалось, что следует немедленно вернуться в Лондон, пока еще не поздно. Нуззо ни слова не говорил по-английски, а ее знания итальянского сводились всего лишь к нескольким фразам. Она почему-то наивно полагала, что все иностранцы знают английский язык, и теперь ей стало от этого неловко. А вдруг этот Салазар тоже не бельмеса не понимает по-английски? Как же в таком случае ей удастся вытянуть из него какую-нибудь информацию? Но тут же она успокоила себя, подумав, что в монастыре наверняка найдется человек, который согласится стать их переводчиком. Миссис Уэйнбридж каким-то образом передались сомнения Селестрии, и она также почувствовала себя не в своей тарелке. Женщина посмотрела на могучие плечи возницы, который уверенно вел лошадь домой, и ее тотчас снова охватил прилив бодрости.

Наконец они прибыли в маленький городок Марелатт. Их встретила целая стая дворняг, бегающих по двору в поисках остатков еды и радостно виляющих тонкими хвостами.

— Это собаки синьоры Фредерики Гансии, — сказал Нуззо, кивнув головой.

«Ага, — подумала Селестрия, вспомнив о письме, найденном в бумагах, которые отец собирался сжечь, — без сомнения, это та самая Фредди». Телега съехала с дороги и остановилась возле обыкновенного, ничем не примечательного строения из песчаника, вплотную примыкающего к симпатичной церкви с высокими дубовыми дверями, над которыми находилось витражное окно в виде арки. Вверху, на ее розовой черепичной крыше, гордо высилась колокольня квадратной формы, звон которой регулярно возвещал о начале службы. Нуззо церемонно ступил на землю, делая вид, что направляется к широким дверям, за которыми были еще одни двери, только меньшего размера.

— А вот и монастырь Санта Мария дель Маре! — затаив дыхание, воскликнул он.

Миссис Уэйнбридж неподвижно сидела в повозке, не зная, как с нее слезть. Нуззо протянул ей руку, и, когда она оперлась на нее, их глаза моментально встретились. Его оживленное настроение было настолько ярким и заразительным, что сердце женщины затрепетало, а на зардевшемся лице засияла улыбка.

— Пожалуйста, госпожа, — добродушно произнес итальянец. Уэйни ступила на сухую пыльную землю, радуясь, что снова чувствует твердую почву под ногами, которые сейчас немного болели.

— Спасибо, — ответила она как можно сдержаннее.

— Не за что, госпожа, — сказал он, с минуту задержав на ней свой нежный взгляд.

Селестрия спустилась вниз самостоятельно; она была настолько погружена в свои мысли, что вряд ли заметила, как Нуззо и миссис Уэйнбридж обменялись друг с другом кокетливыми взглядами. Она уверенно зашагала по направлению к дому, позвонила в дверь и застыла в ожидании. Какое-то время внутри не было слышно ни звука. Затем раздалось шарканье чьих-то ног, звук отпирающихся замков, и наконец в небольшом дверном проеме появилось широкое красивое лицо Фредерики Гансии. Селестрия с облегчением вздохнула, тотчас поняв, что эта женщина никак не могла быть любовницей ее отца из-за своего преклонного возраста.

Фредерика Гансия взглянула добрыми глазами цвета виски на бледное лицо девушки и улыбнулась, обнажив зубы удивительно неправильной формы.

— Добро пожаловать, мисс Монтегю. Входите же поскорей, вы, должно быть, очень устали. — Ее английский был безупречен, разве что чувствовался совсем небольшой иностранный акцент. Она бросила взгляд на миссис Уэйнбридж, которая нерешительно топталась на месте за спиной Селестрии, прижимая свою сумочку к груди. — Вам понравилось столь долгое путешествие? Ведь мы находимся на солидном расстоянии от Англии.

Уэйни несколько растерялась оттого, что женщина обратилась именно к ней, и поспешно закивала головой. Фредерика поблагодарила Нуззо, Уэйни напоследок еще раз украдкой посмотрела ему вслед, а он тряхнул поводьями и продолжил свой путь в город.

— Надеюсь, ему удалось хоть как-то объясниться с вами, — извиняющимся тоном произнесла Фредерика, не переставая махать ему рукой. — Нуззо парень что надо, но он ни слова не знает по-английски. Я бы отправила своего мужа Гайтано, но он сегодня вечером должен быть в Бриндизи.

Селестрия и миссис Уэйнбридж, последовав за хозяйкой, вошли во внутренний двор, вымощенный крупной галькой и окруженный со всех четырех сторон монастырскими стенами. Он был залит светом десятков церковных свечей, которые в сумерках горели ярким пламенем, освещая темно-красное ограждение. Под арками виднелись сваленные в кучу пухлые разноцветные подушки, вышитые золотой нитью, которая переливалась всеми цветами радуги. Несколько кошек внимательно следили за ними, не сводя своих ярких, похожих на серебряные монеты глаз. На потускневшем небе уже появилась первая мерцающая звезда, а в небольшом оконном проеме в стене сонно ворковал нежный серый голубь. Увидев птицу, миссис Уэйнбридж даже открыла от изумления рот, ведь та являлась символом любви. Она мельком взглянула на Селестрию. Женщина нисколько не сомневалась, что ей уж точно не суждено в кого-либо влюбиться в ее-то возрасте, и собиралась произнести свои мысли вслух, как вдруг передумала, почувствовав невероятную слабость. К тому же молодая спутница не стала бы ее сейчас слушать. Селестрия с неподдельным интересом рассматривала все, что ее окружало, буквально онемев от вида этого сказочного места, наполненного столь удивительным волшебством. Все вокруг будто ожило в завораживающем мерцании пламени свечей, и, казалось, какая-то тайна повисла в воздухе, насыщенном запахом лилий.

Несмотря на сильную усталость, Селестрия чувствовала невероятный душевный подъем, сердце подобрело, наполнившись чем-то совершенно незнакомым и невероятно сладостным. Она сразу же поняла, почему ее отец любил бывать здесь, — этот уголок очень напоминал семейный очаг.

— Добро пожаловать в Конвенто. Я очень рада, что вы решили остановиться именно у нас. Монти — большой друг нашей семьи. — Селестрия с недоумением посмотрела на Фредерику, понимая, что та ничего не слышала о его смерти. Какое-то мгновение она колебалась, не зная, что сказать, и обдумывая, как лучше преподнести печальную новость. Она мельком взглянула на миссис Уэйнбридж. Ее глаза и щеки запали от переутомления, и Селестрия поняла, что эта женщина вряд ли ей чем-то поможет. Лицо Фредерики вдруг помрачнело.

— В чем дело? — спросила она, сжав пальцами кулон с изображением Девы Марии, висевший на ее большой груди.

— Мой отец умер, — сказала Селестрия.

Фредерика впилась в нее взглядом.

— Я просто не знаю, что сказать, — прошептала она. Женщина вздохнула, глубокая морщина пролегла меж бровей, а кожа под глазами вся сморщилась. Она еще долго не сводила глаз с Селестрии, изо всех стараясь понять то, что сейчас услышала. Наконец она положила руку на плечо девушки, и ее голос, когда она все-таки решилась заговорить, стал чуть слышным и немного сиплым. — Я очень сожалею, что Монти не стало, и это не только ваша невосполнимая утрата, но и моя тоже. Входите внутрь, вам обоим необходимо что-нибудь выпить и хорошенько поесть. Вы, должно быть, сильно устали.

Фредерика провела их через двор к маленькой двери, ведущей в узкий коридор, выходивший на огород. Там большими группами стояли огромные терракотовые горшки с базиликом и шалфеем, а еще очень уютно себя чувствовало молодое семейство лоснящихся черных котов. Селестрия подняла глаза в небо и затаила дыхание при виде огромной луны, которую кто-то словно подвесил на расстоянии всего нескольких ярдов от того места, где она сейчас стояла, — казалось, что можно дотянуться рукой до светящегося шара на темнеющем небе. Она никогда раньше не видела такой яркой и невероятно огромной луны, как та, которую ей посчастливилось созерцать той ночью над Марелаттом. Без лишних слов Фредерика открыла дверь в кухню. Там в воздухе витал аромат молотого кофе. Вдоль одной стены висели грубые деревянные дощечки для нарезки хлеба, очень отличающиеся друг от друга, а противоположную украшал ряд черных половников. Длинная полка над раковиной и буфетом буквально прогибалась под тяжестью забавных горшочков и кувшинов самых разнообразных размеров и цветов, которые можно приобрести разве что на марокканском базаре. И Селестрия очень скоро поняла, осмотревшись в доме, что Фредерика Гансия была страстным коллекционером. Если та вдруг загоралась желанием купить какую-нибудь вещь, от которой любой бы на ее месте отказался, то покупала целую партию. Чего только не было среди ее приобретений: кофейники, доски для нарезки хлеба, предметы африканского искусства; все они закупались в больших количествах, и затем хозяйка заботливо расставляла и развешивала их в доме. Каждая комната имела свой неповторимый стиль и была краше предыдущей. Фредерика обладала уникальным чувством цвета и ощущала своеобразие отдельно взятой вещи, придавая каждой из комнат, которые, по сути, были когда-то просто кельями монахов, необыкновенную теплоту и живость. На противоположной стороне кухни находилась дверь, ведущая в сад, который заканчивался апельсиновой рощицей.

— Вы ничего не имеете против бокала вина или, может, хотите кофе? — спросила она. Ее золотистые глаза были усталыми и взволнованными. — Луиджи на вечер оставил немного горячего супа и ветчины. Мы сами печем хлеб, он очень вкусный.

Миссис Уэйнбридж предоставила выбор Селестрии, надеясь, что та попросит чаю.

— Пожалуйста, нам обоим по стаканчику вина, госпожа Гансия, — ответила Селестрия, и миссис Уэйнбридж сникла. Ее муж Алфи пил как сапожник, она же всегда знала свою норму — не более одного стакана хереса в конце трудового дня. После приема спиртного она становилась словоохотливой, что не приветствовалось на Верхней Белграв-стрит, где царила атмосфера благоразумия, да и Алфи дома очень ценил тишину. С тех пор как Уэйни овдовела, она ни разу не позволила себе выпить, боясь, как бы снова не начать трещать без умолку, не зная потом, как остановиться. Но сейчас она так переутомилась, что уже не обращала на это внимания.

— Пожалуйста, называйте меня, как все, — Фредди. Когда ко мне обращаются «госпожа», я начинаю чувствовать свой возраст.

Селестрия не понимала, почему эта женщина не хотела посмотреть правде в глаза, — ведь она действительно была старой, ей, должно быть, давно перевалило за шестьдесят. Налив вина, хозяйка провела их через столовую, которую украшали огромные чаши, доверху наполненные свежими гранатами и грушами, в комнату с низким сводчатым потолком. Вокруг камина, который в это время года никогда не растапливался, стояли грязные потертые диваны и кресла. Круглый стол, рассчитанный примерно на восемь человек, сейчас был сервирован к ужину на двоих. У Селестрии потекли слюнки при виде ветчины и свежеиспеченного хлеба. Они сели за стол и пригубили вина. Миссис Уэйнбридж почувствовала, что ее настроение заметно поднялось. «В жизни не пробовала ничего более приятного на вкус», — подумала она, сделав очередной глоток. Фредерика присоединилась к ним и тоже налила себе вина. Она отпила глоток и какое-то время пыталась немного успокоиться, затем с серьезным выражением лица обратилась к Селестрии.

— Мне ужасно жаль, что ваш отец умер. На самом деле для меня это огромнейшее потрясение. Я так сильно привязалась к нему. Он был мне почти родственником. Вряд ли вы это сможете понять. Я даже не знаю, как объяснить… — Она тяжело вздохнула, и ее глаза заблестели при спокойном свете свечи. — Могу я узнать, как это произошло?

— Он утонул в океане. Это был несчастный случай. — Селестрии стало так стыдно, что она не посмела взглянуть на миссис Уэйнбридж. Она жадно отпила глоток вина и утешилась при мысли о том, что ее ложь ведь была очень близкой к правде.

— Какой ужас! Вы, должно быть, обезумели от горя! — Старая женщина с чувством дотронулась до руки молодой девушки. — Что подтолкнуло вас приехать именно сюда?

— Потому что отец очень любил это место. И я хотела бы проникнуться, как мой отец, теми же чувствами к этому уголку. Я сбежала подальше из Англии, чтобы побыть немного в одиночестве. Это лето стало самым трудным в моей жизни.

Взгляд Фредерики смягчился, и она с грустью улыбнулась.

— Мне так приятно, что вы выбрали именно Апулию. Ваш отец был влюблен в это место. Он наведывался к нам при любой возможности.

— Он приезжал сюда по делам?

Фредерика засмеялась.

— Ничего подобного, милочка. Он приезжал с той же целью, что и вы, — чтобы скрыться от суеты мира.

Миссис Уэйнбридж в настоящий момент получала огромное удовольствие от ощущения сытости в желудке и легкости в голове, поэтому совершенно не замечала, насколько Селестрия завралась. Кроме того, она понимала, что о факте самоубийства не стоит кричать на каждом углу.

— Он был занятым человеком, — произнесла миссис Уэйнбридж, и при звуке ее голоса Селестрия слегка вздрогнула: ведь та не произнесла и слова с тех пор, как они приехали.

— Извините, нас не представили друг другу, — сказала Фредерика миссис Уэйнбридж, протягивая ей руку. — Печальное известие заставило меня позабыть о правилах хорошего тона.

— Это миссис Уэйнбридж, — произнесла Селестрия, продолжая жевать хлеб и ветчину. — Она работает в нашей семье уже бог знает сколько лет. Как долго, Уэйни?

— Уже больше сорока лет. Я давно потеряла счет годам. Видите ли, я еще девочкой начала служить у бабушки Селестрии и относилась к мистеру Монтегю как к родному сыну. У меня никогда не было детей, видно, так мне на роду написано. Однажды я случайно увидела мертвую малиновку в гнезде, и это явилось дурным предзнаменованием, потому что этот знак — к бесплодию. Мой Алфи посчитал меня сумасшедшей, но я не ошиблась. Разве это не вытекает одно из другого? Что еще может предвещать мертвая птица, да и вообще любая другая живность, коли на то пошло? Хотя я никогда не задумывалась, что означают мертвые животные, я хорошо разбираюсь только в птицах. — Селестрия с ужасом смотрела на Уэйни. После того как они покинули город Спонгано, она почти не произнесла ни слова, а сейчас и не думала замолкать.

— Мама не позволила бы мне разъезжать в одиночестве, вот и пришлось бедной старенькой Уэйни присоединиться ко мне. Она никогда не выезжала дальше Лондона! — произнесла она, надеясь как-то прервать этот нескончаемый монолог своей спутницы.

— Приятно с вами познакомиться, миссис Уэйнбридж, — сказала Фредерика. Лицо Уэйни озарилось блаженной улыбкой, хотя было видно, что перед глазами у нее все немного плыло. Она была явно довольна, что приехала сюда.

Пока они ели, в гостиную вбежала свора собак, которые в момент их приезда рыскали по двору в поисках пищи. Фредерика нежно поприветствовала их.

— А вот и мои четвероногие друзья: Помпея, Фьяметта, Примо, Цирус и Майялино. Я нашла Помпею первой, а спустя какое-то время последовали и другие. У меня постоянно пополняющееся семейство.

— А вы здесь с мужем живете одни? — спросила Селестрия, наблюдая, как женщина наклонилась, чтобы похлопать своих питомцев по спинам. Все они были дворнягами, однако несмотря ни на что Фредерика их, казалось, искренне любила.

— У нас была дочка, которая жила вместе с нами, но она умерла три года назад. Ее похоронили в мавзолее, который мы построили специально для нее через дорогу от Конвенто. А наш зять Хэмиш по-прежнему живет у нас. — Лицо женщины вдруг омрачилось тенью. — Знаете ли, мне ведь тоже очень знакома печальная правда смерти. — Она потянулась к Селестрии и взяла ее за руку. — Я понимаю всю горечь вашей утраты, так как мне приходится жить со своей. — От нахлынувших чувств ее голос стал едва слышен. Она сглотнула, убрала руку и какое-то время смотрела в стакан с вином, пока наконец не пришла в себя. Помпея уткнулась ей носом в руку, и она подняла ее, чтобы дать собаке возможность удобно примоститься. Та, тяжело вздохнув, положила свою морду Фредерике на колени.

— Да, потерять ребенка — это намного ужаснее, чем лишиться отца. Папе хоть удалось немного насладиться радостями жизни, — сказала Селестрия, откладывая в сторону свою ложку для супа.

— Нельзя прекратить жить, хотя временами, Господь знает, это было бы легче, — сказала Фредерика, потирая большим и указательным пальцами свой серебряный кулон с изображением Девы Марии.

— А у вас есть другие дети?

— Сын, который работает в Милане, и еще одна дочка. Она живет со своим мужем и детьми в Венеции. Наталия была самой младшенькой. И потом, у меня хватает гостей, некоторые из них, как и ваш отец, тоже становятся частью моей семьи. — Она снова потупила взор, задержав его на вышитых цветах скатерти.

Селестрия рассматривала Фредерику. Это была красивая, прекрасно сложенная женщина с нежной светлой кожей, на которой было еще совсем немного морщин. Ее длинные седые волосы были неаккуратно собраны сзади в густой узел. Она не пользовалась косметикой, а из бижутерии носила лишь блестящие желтые бусы, кулон со святой девой Марией да пару больших золотых сережек на крупных мочках ушей. На ней были оливково-зеленые слаксы, удобные туфли на плоской подошве и длинный кардиган того же цвета, доходящий ей почти до колен. Селестрия считала, что все итальянки должны быть очень смуглыми, с пышной гривой волос, как у Софи Лорен. Фредерика совершенно не подходила под это описание.

После окончания трапезы женщина провела их в комнаты. Они снова прошли через двор и поднялись по широкой каменной лестнице, ведущей в спальни. Имеющий неправильную форму коридор повторял очертания монастырского здания, огибая три его стены. Пол был устлан богатыми персидскими коврами, на которых высились неустойчивые пирамиды из книг, а в нише напротив окна стоял небольшой рояль.

— Хэмиш отлично играет, — произнесла она. — Хотя правильнее было бы сказать: когда-то играл. Он не притрагивался к инструменту уже довольно давно, но если вам все-таки доведется его послушать, у вас захватит дух. — Проходя мимо стопок книг, она чуть слышно произнесла: — Они уже мешают ходить. Слава богу, мой муж Гайтано решил переоборудовать башню в нашем саду под библиотеку. Эти книги образуют вот такие шаткие конструкции по всему монастырю. Книги — его страсть. Он по-настоящему счастлив только тогда, когда окружает себя книгами. Для него они как домашние питомцы, которым нужны поглаживания, ласка и полноценный уход. — Она открыла небольшую деревянную дверь, ведущую в изысканно обставленную спальню. — Это ваша комната, Селестрия. Ваш отец всегда останавливался здесь.

Селестрия последовала за ней и сразу же почти опьянела от аромата лилий, который наполнил собой всю комнату. Здесь стояла старинная медная кровать с яркими ткаными покрывалами розовых, зеленых и желтых оттенков. Каменный пол украшал ковер, на противоположной стороне комнаты находились железная ванна и окно, выходящее во двор.

— Я никогда так не радовалась при виде кровати! — воскликнула Селестрия. — Она прекрасна!

— Вашему отцу она тоже нравилась, — тихо произнесла Фредерика. И снова по ее лицу пробежала тень. Она внимательно и долго смотрела на девушку, затем глубоко вздохнула, как будто прогоняя мысль, которая неожиданно промелькнула в ее голове. — Между прочим, в настоящий момент у меня живет гостья, миссис Халифакс. Она тоже англичанка, художница. Очаровательное создание. Думаю, она вам понравится. Страшная оригиналка! Каждый день меняет туфли, и, представляете, одна пара ярче другой! — Она заговорщически улыбнулась и вскинула брови. — Я не знаю, что о ней думать, но мне она ужасно нравится.

— А сколько гостей вы можете разместить? — спросила Селестрия, заметив, что кто-то уже занес ее сумку наверх и поставил в комнате.

— Одиннадцать человек, но в настоящий момент, когда сезон подходит к концу, здесь достаточно спокойно. В летнее время года у нас почти все забито. На следующей неделе приезжает еще одна постоялица. Бедные мои Гайтано и Хэмиш, они снова окажутся в меньшинстве. Да это и не важно, я и так их нечасто вижу Да, Хэмиш… Ну что я могу поделать? — Она пожала плечами и выдавила улыбку, но было ясно — что-то очень сильно беспокоило ее в зяте. Выражение лица Фредерики становилось напряженным каждый раз, когда она упоминала его имя. В силу каких-то причин она вынуждена была делать это часто. — А теперь позвольте пригласить вас, миссис Уэйнбридж, в вашу комнату, — предложила она.

Уэйни была поражена богатой цветовой гаммой и запахами этого жилища. От вина она уже не чувствовала прежней усталости, однако и не могла уверенно стоять на ногах. Взяв Селестрию под руку и тотчас почувствовав себя совсем немощной, она нетвердой походкой поплелась по коридору за Фредерикой.

Комната Уэйни была меньших размеров, но, как и у Селестрии, поражала прекрасными текстильными изделиями и огромной кроватью на двух человек. На стенах ничего не было, кроме нескольких гобеленов да трех маленьких окошек со ставнями, которые выходили во двор.

— Ваша ванная комната прямо по коридору, первая дверь направо, сразу за ней идет комната миссис Халифакс. Надеюсь, вы не против того, чтобы пользоваться ванной комнатой втроем.

— Конечно, нет, миссис Гансия, — ответила Уэйни. Ей сейчас очень захотелось забраться под одеяло. — Если вы не возражаете, я прилягу. Старой птице, которая давно не высовывала нос из Лондона, нелегко преодолеть такое большое расстояние до Марелатта или чего бы там ни было.

Фредерика сочувственно улыбнулась.

— Спокойной ночи, миссис Уэйнбридж. Отоспитесь хорошенько. Завтрак подадут в столовую ровно в восемь часов, но вы можете спуститься, когда пожелаете. Луиджи проследит, чтобы вас хорошо обслужили.

— Наверное, я никогда не проснусь, — ответила Уэйни, напрасно стараясь улыбаться. Ее щеки обвисли, как наполненные водой шары, которыми Селестрия и Гарри частенько играли в детстве. — И тебе, Селестрия, хороших сновидений. Я в соседней комнате, если тебе вдруг понадобится моя помощь.

Когда Селестрия и Фредерика шли по коридору, девушка решилась на вопрос, который ей не терпелось задать весь вечер.

— А вам случайно ничего не говорит фамилия Салазар?

Фредерика кивнула головой.

— Конечно, я слышала о нем. Франческо Салазар — довольно влиятельный адвокат здесь, в Марелатте.

— Я пытаюсь привести в порядок папины дела. У меня в руках оказалась корреспонденция этого человека, и теперь возникло много разных вопросов, на которые он мог бы пролить свет. И мне пришла в голову мысль: пока я здесь, следует этим заняться.

Фредерика нахмурилась, и на какое-то мгновение тень подозрения омрачила ее лицо.

— Да, конечно, — ответила она, пожав плечами. — Я попрошу Нуззо быть твоим провожатым.

— Я бы занялась этим в понедельник, — сказала Селестрия, сожалея о том, что они приехали в пятницу. Чем же им занять себя на выходных? Несмотря на очарование этого места, она не хотела оставаться здесь дольше, чем того требовали обстоятельства. — А вы случайно не встречали венгерку, графиню по фамилии Валонья?

Фредерика покачала головой.

— Боюсь, что нет. Я бы запомнила это имя. — Она сощурила глаза. — Вы кого-то еще ищете?

Селестрия пожала плечами.

— Кто его знает, жизнь непредсказуема. — Она ухмыльнулась, вошла в спальню и плюхнулась на кровать, сладко зевая.

— Конечно. Если вам понадобится моя помощь, то я сделаю все, что в моих силах. Вы только скажите. Всего хорошего. Надеюсь, вы отдохнете как следует. — Фредерика на секунду застыла в дверях, приоткрыв рот, как будто собиралась сказать еще что-то. Селестрия оглянулась и вопросительно взглянула на нее, но старая женщина закрыла глаза и покачала головой с извиняющейся улыбкой на лице. — Нет, ничего, — сказала она, уходя. — Увидимся утром.

— Спокойной ночи, — ответила Селестрия, закрывая за ней дверь. Она знала, что вино, суп и свежий морской воздух как нельзя лучше повлияют на продолжительность ее ночного сна.

 

Глава 18

Селестрию разбудили яркие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь два маленьких квадратных окна позади ее кровати, и звонкий звук колоколов, доносившийся из близлежащей церкви и призывавший людей на мессу. Воздух наполнился пением птиц, где-то на дороге лаяла собака. Девушка сделала глубокий вдох, ощутив аромат сосен и розмарина, принесенный местным бризом, и стойкий запах лилий.

Она довольно потянулась и осмотрелась вокруг. При свете дня комната выглядела еще симпатичнее. Смелые цвета тканых покрывал вперемешку с приглушенными красно-коричневыми оттенками ковров делали комнату невероятно теплой. Фредерика тщательно подбирала каждую вещь по своему усмотрению и с любовью, а не руководствуясь какой-то строгой цветовой схемой. Девушка знала, что ее отцу все это должно было нравиться так же сильно, как и ей. Она повернулась на бок и стала думать о нем. Находясь в одиночестве в этой комнате, которую она сейчас мысленно разделяла с отцом, она позволила себе скучать по нему, но не так, как делала это в Англии, стараясь избежать боли и рассматривая его смерть с точки зрения только выгоды и неудобства. Теперь она ощутила грусть оттого, что его нет рядом и что она никогда его больше не увидит.

Селестрия закрыла глаза и постаралась представить себе отца. Он, должно быть, лежал здесь в своей пижаме, наслаждаясь теми же ароматами, прислушиваясь к тем же звукам, убегая от мирской суеты так же, как она. Он приехал сюда, когда потерпел фиаско в делах, для того чтобы спрятаться от действительности, в которой уже не было места привычной жизни. А может, он вообще мечтал исчезнуть навсегда? Но если он так любил это место, зачем же тогда было искать смерти? Зачем такой конец, если есть так много того, ради чего стоит жить? Эти мысли еще больше укрепили ее в намерении действовать решительно. Она встала с постели, надела белые слаксы, бледно-голубую рубашку и повязала вокруг шеи шелковый шарф. Расческой убрала с лица длинные белоснежные волосы, и они локонами рассыпались по плечам.

Внизу собаки Фредерики радостно бросились ей навстречу. Две служанки, проходя мимо с чистыми полотенцами и простынями, мило чему-то улыбались. Они были маленькими, с загорелыми лицами и лоснящимися черными волосами, каскадом спускающимися по спине. Явно находясь под каким-то сильным впечатлением, они без умолку трещали в тот момент, когда проходили мимо нее. Уэйни уже завтракала в столовой за длинным узким обеденным столом, который был сервирован хлебом, ветчиной и фруктами.

— Доброе утро, Селестрия, — живо сказала она. — Не помню, чтобы я где-нибудь еще так хорошо спала. Эта кровать не идет ни в какое сравнение со старой развалиной, которую мой Алфи купил, когда мы переехали на Анслем-роуд. Он получил ее от компании Питера Даффа, которая владела в Харрогейте складом со множеством бог знает какого хлама, в обмен на слесарные работы. Алфи никогда ни за что не платил, если мог получить вещь за оказанную им услугу, даже за мое кольцо. — Она взглянула на нее и улыбнулась. — Для меня это обстоятельство не имеет значения, ведь главное, какой смысл человек вкладывает в подарок. — Селестрия прошла мимо буфета, пожирая глазами гранаты и фиги, которыми доверху были наполнены деревянные чаши.

— Мне здесь очень нравится, Уэйни, — многозначительно сказала она, пробуя гранат.

Уэйни улыбнулась.

— А знаешь, я тоже не ожидала, что мне понравится это место. И не могла признаться в этом, так как очень нервничала. Здесь есть что-то волшебное. — Она понизила голос, подозрительно озираясь по сторонам и наклонившись вперед. — Ты слышишь запах лилий? Но я не видела ни одной с тех пор, как мы приехали. Это так удивительно! — Она выпрямилась и снова заговорила обычным голосом. — Я не могу найти объяснения тому, что начинаю чувствовать себя намного моложе. А колокола? Разве их звон не прекрасен? Они бьют совсем не так, как в Англии. Мне следовало бы спать как убитой, но я проснулась от какого-то внутреннего волнения. Что-то необыкновенное должно произойти, я это чувствую.

— Случайно не птица натолкнула тебя на эту мысль? — поддразнила ее Селестрия, присаживаясь.

— Зачем ты смеешься надо мной? Это не делает тебе чести, от твоих насмешек старая Уэйни может совсем рассыпаться.

Обе повернулись, когда в комнату большими шагами вошел высокий седовласый человек в сопровождении более юного спутника, который улыбался во весь рот.

— Добро пожаловать, — произнес пожилой мужчина. — Меня зовут Гайтано. Я муж Фредди. — Как и его жена, он говорил на очень хорошем английском, разве что с более заметным акцентом.

Селестрия протянула руку, которую он взял в свою, и снова поклонился, почти поднеся ее к губам. Его маленькие карие глаза тепло смотрели из-под красивых очков в серебряной оправе. Сердце девушки защемило от тоски — ведь единственным человеком, который когда-либо приветствовал ее подобным образом, был отец. На нее внезапно обрушился целый град воспоминаний о том, как Монти в тот день уходил в море на своей лодке с Гарри и ее двоюродными братьями. Тогда-то он и поцеловал ей руку. Она все еще помнила нежный блеск в его глазах, когда он предлагал ей прокатиться в лодке. Усилием воли девушка выбросила из головы печальный образ и сосредоточилась на Гайтано. У него было благородное лицо, прямой римский нос, точеная челюсть и хорошо развитые скулы, и он все еще был невероятно красив.

— А это Луиджи, самый искусный повар в Апулии. Луиджи ни слова не говорит по-английски, — добавил он, дружески похлопав молодого человека по спине. — Но еда — это средство общения, понятное каждому человеку на земле, разве не так?

— Абсолютно верно! — закивала Селестрия, уже испытывая к Гайтано искреннюю симпатию. — А это миссис Уэйнбридж, — добавила она. — Никто из нас двоих не знает итальянского, но нам обеим очень нравится то, что мы здесь едим!

Гайтано поклонился, но миссис Уэйнбридж не рискнула протянуть ему руку, так как слишком нервничала. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Вместо этого Уэйни зажала руку между колен и не выпускала до тех пор, пока опасность не миновала.

— А, миссис Халифакс, — сказал Гайтано при виде пухленькой пожилой женщины, входящей в столовую. Она опиралась на палочку с висящими на ней крошечными колокольчиками, издающими приятный мелодичный звук. У нее было жизнерадостное округлое лицо, испещренное морщинками как радости, так и печали, а ее розовато-персиковая кожа несла на себе следы яркой, активно прожитой жизни во всем ее многообразии. Селестрия вспомнила, как Фредерика что-то упоминала о туфлях своей гостьи, и, скользнув глазами по ее помятому бархатному халату, остановила взгляд на ногах женщины. Она удовлетворила любопытство, увидев, что на них были аккуратные зеленые бархатные тапочки, украшенные спереди пушистыми золотистыми шариками.

— Доброе утро, молодой человек, — обратилась женщина к Гайтано низким прокуренным голосом. — Слава богу, что нас прибавилось. Это просто замечательно. А вы, наверное, американка? — Селестрия очень удивилась, вопрошая себя, как старой женщине удалось догадаться об этом, едва взглянув на нее. Но миссис Халифакс тут же объяснила: — Я слышала, как вы разговаривали за дверями моей комнаты прошлой ночью.

— А, — произнесла Селестрия. — Ну, моя мать американка, а отец… Он был англичанином.

Миссис Халифакс, заметив внезапное изменение настроения девушки, тактично сменила тему разговора и продолжила:

— Как же все-таки замечательно находиться в компании земляков!

— А это миссис Уэйнбридж, — добавила Селестрия.

— Рада с вами познакомиться, — сказала миссис Уэйнбридж, затем, поставив чашку на стол и убрав наконец свою правую руку с колен, осторожно подала ее миссис Халифакс.

— Да вы, должно быть, из Йоркшира, — произнесла миссис Халифакс, прислонив палочку к столу и присаживаясь на стул, который Гайтано выдвинул для нее. — Я прекрасно провела время на севере, в местечке неподалеку от города Скиптон. А вы случайно не знаете Скиптон? Он славится великолепным старинным замком. Семья Фатторини — мои хорошие друзья, вы слышали о них? — Миссис Уэйнбридж кивнула. Она слышала о знаменитом замке, но никогда там не была, а что касается семейства Фатторини, то даже в мыслях не допускала с ними познакомиться.

— Эти люди — соль земли, — продолжала миссис Халифакс. — Они высказывают свою точку зрения без обиняков, с большим юмором и сердечностью. — Она замотала головой, и от этого пучок пурпурных перьев, которыми она украсила волосы, вздрогнул, как в танце. — Я бы не отказалась от чашечки кофе, Луиджи, — произнесла она. — И одного яйца. Тебя ведь не затруднит сварить мне яйцо? Четырех с половиной минут будет вполне достаточно, и еще тостик, слегка подрумяненный, но не подгоревший. Это ужасно, когда они подгорают, вы согласны?

Луиджи как никто другой понял ее просьбу, потому что она заказывала это каждое утро на протяжении последнего месяца, и отправился на кухню, оставив Гайтано с компанией женщин.

— Если вам что-то вдруг понадобится, то Луиджи будет рад и счастлив угодить, а Нуззо доставит вас куда пожелаете. — И хотя его речь была адресована Селестрии, миссис Уэйнбридж вся зарделась при упоминании имени последнего. — Он может быть вашим личным гидом.

— Как это было бы мило! Мы бы хотели здесь немного осмотреться, не так ли, Уэйни? — Миссис Уэйнбридж живо закивала головой.

— Нуззо вернется в полдень. Я отправил его с поручением в Кастеллино. Могу я предложить вам проехаться по побережью и устроить пикник на пляже?

— Такое ощущение, что мы в Корнуолле, — ответила Селестрия. — Мы будем ждать во дворе в 12.00.

— Решено. Луиджи приготовит вам кое-что из еды. А сейчас я должен откланяться. Наслаждайтесь обществом друг друга, — сказал он, снова отвесив поклон. Его лицо подернулось иронической улыбкой. Эти три женщины, должно быть, казались ему совершенно несовместимыми личностями.

Луиджи принес миссис Халифакс яйцо и маленькую чашечку кофе. Кофейный аромат был настолько сильным, что Селестрия не удержалась.

— Я вообще-то не люблю кофе, но этот пахнет великолепно! — сказала она, облокотившись на стол, чтобы вдохнуть его поглубже.

— Видите ли, они обмалывают его еще свежесобранным. Уверяю вас, что такого отличного кофе, как здесь, вы не найдете нигде в мире. А может, вы попробуете его с горячим молоком? — предложила миссис Халифакс девушке. — По вкусу он очень напоминает горячий шоколад.

— Почему бы и нет, с большим удовольствием. Луиджи. — Когда тот оглянулся, Селестрия жестами указала ему на чашку миссис Халифакс, а потом на кувшин с молоком. — Много молока, мучо, мучо, — произнесла она, одаривая его очаровательной улыбкой. Она пустила в ход свои чары, и его уши покраснели, а в животе заурчало от волнения.

— Да, мисс, много молока, — ответил он радостно и поспешил на кухню с твердым намерением приготовить самый лучший кофе в своей жизни.

— А вы здесь бывали раньше, миссис Халифакс?

— Да, каждое лето на протяжении последних четырех лет. Я познакомилась с Фредди и Гайтано около десяти лет назад, когда останавливалась в окрестностях города Пиза. Знаете, ведь они раньше жили в Тоскане. А затем совершенно случайно наткнулись на этот замечательный уголок и сделали удачное приобретение. Они вложили в него всю душу и максимум усилий, чтобы возродить его буквально из руин. Но не так давно дела у них стали идти совсем плохо, и они вынуждены были открыть монастырь для постояльцев. — Теперь она почти перешла на шепот. — При всем уважении к таким милым людям, не думаю, что подобное решение им далось легко. Они никогда не посмеют покинуть его, слишком уж много воспоминаний связано с этим местом. Но это уже другая история, и я не вправе разглашать ее. — Она тяжело вздохнула и выпрямилась. — А знаете, мне очень нравится рисовать. Я нашла здесь то, что искала, и, как ласточка, возвращаюсь на это место каждый год. Я обычно путешествовала с парой своих подруг, но Дебо недавно скончалась, и теперь из нашей компании осталось только двое. Кроме того, Джерти и я постоянно ссоримся. Все было ничего, когда мы путешествовали втроем, Дебо служила отличным буфером. Но стоило нам остаться вдвоем, как все изменилось. Я посетила много разных мест, но после Морильяка во Франции ничего стоящего и особенного не встречала, как вдруг наткнулась на Конвенто. И сейчас Фредди и Гайтано моя семья.

— Вы жили во Франции? — спросила Селестрия.

— Нет. Мы рисовали там после войны, в роскошном замке, переоборудованном в гостиницу. Англия казалась такой серой и жалкой. Франция же была красавицей. Мы поехали туда и на следующий год, но стали свидетелями разительных перемен. — Она вдруг стала печальной, и жизнерадостность исчезла с ее лица. Миссис Халифакс сделала маленький глоток кофе. — Я глупая старая женщина, которая слишком привязана к прошлому. Это длинная история, и как-нибудь вечером, если у меня будет настроение, я, возможно, расскажу вам об этом.

— Очень хотелось бы послушать, — мягко произнесла Селестрия.

— А вы здесь, как я полагаю, в первый раз? — снова оживившись, спросила миссис Халифакс.

— Да.

— Вам еще многое предстоит посмотреть. Прилегающая к монастырю церквушка просто прелестна, а через дорогу находится волшебный город мертвых.

— Город мертвых? — переспросила миссис Уэйнбридж, слегка опешив.

Глаза миссис Халифакс загорелись.

— Да, кладбище. В нем есть что-то колдовское. Вы разве не чувствуете запаха лилий? Вам просто необходимо сходить туда. Оно очень успокаивает душу. Я даже рисовала его несколько раз, и в зависимости от света оно всегда по-разному выглядит. Мне кажется, что это место спешит сообщить мне какую-то тайну и чем-то околдовывает меня. Даже не знаю, как это объяснить. Я уже стара, и, возможно, оно учит меня не бояться своего последнего часа.

— А кто там похоронен? — спросила Селестрия, сморщив нос от неприятной мысли о смерти.

— Да все, кто жил когда-то в этой округе. Кладбище окружено стенами из красивого белого камня, а на его территории находятся самые разнообразные мраморные склепы: большие, маленькие, семейные, незамысловатые и богато украшенные, все они будто оживают при свете свечей и от обилия цветов. И самое удивительное то, что вы там не найдете ни одного увядшего цветка. Ни единого. Люди рьяно ухаживают за могилками своих умерших родственников, тем самым выказывая им невероятную любовь и преданность. Так и должно быть. В Англии все иначе: могилки там весьма скоро приходят в полное запустение.

Селестрию вдруг обуяло любопытство, в отличие от миссис Уэйнбридж, которую предложение проведать мертвецов очень напугало. Ведь на кладбищах, как правило, не было ни души, и ей меньше всего хотелось засиживаться в этих унылых местах. И уж тем более ее совсем не радовала перспектива посещения целого города почивших с миром.

— Боюсь, я не составлю тебе компанию, — сказала она.

— Не глупи, Уэйни. Хочешь ли ты этого или нет, но ты пойдешь со мной. Ты убедишься, что это просто необходимо.

— Уверяю вас, оно не идет ни в какое сравнение с английскими кладбищами, миссис Уэйнбридж, — вмешалась в разговор миссис Халифакс. — Ничего подобного. Вы сами увидите. От этого места исходит магнетизм. — Она даже причмокнула губами от предвкушения. — Оно просто дышит волшебством!

После завтрака миссис Халифакс неторопливой походкой отправилась рисовать, оставив Селестрию и ее спутницу предаваться размышлениям о городе мертвых. Они вышли из монастырского здания навстречу ослепительным лучам солнца. Селестрия, которой уже становилось жарко, развязала шарф и просунула его сквозь петли для ремня на широких брюках, завязав сбоку. Она надела солнцезащитные очки и, вдохнув запах моря, которое сейчас переливалось вдали, устремила взор на группу маленьких домиков, примостившихся у стен города мертвых. Миссис Уэйнбридж надела белую шляпу и вытащила из рукава носовой платок, чтобы промокнуть пот, который уже начал проступать сквозь пудру на ее лице и собираться маленькими капельками на носу. Вокруг стояла тишина. Горожане Марелатта сейчас находились на службе в маленькой церквушке, примыкающей к Конвенто.

Дорога, пролегающая из города в дикую скалистую сельскую местность, где можно было увидеть лишь небольшие кирпичные стены да овец, сейчас была пустынной. Женщины прошли мимо стаи бродячих собак, с высоко поднятыми хвостами рыскающих по окрестностям в поисках пищи. Почти не отрывая носа от земли, они выставляли напоказ свои впалые бока с просвечивающими ребрами. Город мертвых внезапно буквально вырос перед ними. В лучах утреннего солнца его стены приобрели приятный бледно-желтый оттенок. Ворота казались огромными и производили довольно сильное впечатление. Вход всегда оставляли открытым как для людей, так и для собак, но сейчас, казалось, там не было ни души. Селестрия и миссис Уэйнбридж неторопливо вошли внутрь, не издавая ни звука. Обе остановились, чтобы внимательно рассмотреть длинные вымощенные дорожки, петляющие между рядами маленьких усыпальниц из камня, в которых покоились останки некогда здравствовавших людей.

— Ну же, — прошептала Селестрия, боясь нарушить царящее здесь спокойствие.

Аромат лилий, смешавшись с запахом горячего воска и сосен, казалось, был способен вызвать обморок. Миссис Уэйнбридж шла следом, изрядно нервничая и испытывая страх оттого, что им пришлось потревожить души умерших. Селестрия легкой поступью, слегка подпрыгивая, устремилась вперед. В центре кладбища находился зеленый островок из высоких сосен, с веток которых раздавался многоголосый щебет птиц. Иголки темно-зеленого цвета распушились от легкого бриза, и лучики солнца проникали сквозь них, бросая калейдоскоп ослепительных зайчиков на аккуратно подстриженную траву.

— Вот видишь, — сказала, засмеявшись, Селестрия. — Совсем не страшно. На самом деле здесь очень красиво. Когда я умру, то лучшего места, где можно упокоиться с миром, не найти. — Она вздохнула. — Тут так безмятежно и божественно, не правда ли?

— А я испытываю необъяснимый страх, зная, что во всех этих мавзолеях лежат мертвецы, — сказала миссис Уэйнбридж, слегка поежившись.

— Мне кажется, что в этом месте есть что-то довольно романтичное. Давай заглянем в один из склепов.

— Не думаю, что нам стоит это делать, — возразила Уэйни. — Ведь там похоронены не наши родственники.

— Трудно представить, чтобы кто-то из них был против. Кроме того, мертвецы никогда не выражают недовольства.

Селестрия преодолела несколько ступенек и исчезла в одном из семейных склепов. На всех могилках висели маленькие мемориальные дощечки, расположенные в ряд, и каждая из них была украшена вазой со свежими цветами. Вазами были заставлены стены до самого потолка. Членов семей хоронили рядом. Войдя внутрь, миссис Уэйнбридж увидела, как девушка в задумчивости читает какие-то слова, водя по надписи пальцами.

— Смотри-ка, здесь целая династия по фамилии Сальваторе. — Возле каждого имени висела маленькая фотография. — Они все умерли в преклонном возрасте. Довольно приятно прожить столь долгую жизнь, а потом мирно почивать здесь. Мне не хотелось бы наткнуться здесь хоть на одно молодое лицо. Хорошо, когда могилы так близко от дома. — В конце склепа стоял маленький алтарь, весь в свечах, пламя которых мягко мерцало в насыщенном аромате цветов. Селестрия снова подумала о своем отце, теперь таком же мертвом, как все эти старики. Но в отличие от них он мог бы жить еще много лет. — Интересно, нам когда-нибудь удастся найти тело и похоронить отца по-человечески? Чтобы прийти наконец на могилку и помянуть его добрым словом. Не могу представить, как он совершенно безжизненно лежит в гробу. — Она обернулась к Уэйни и сказала голосом, который был едва слышен: — Знаешь, не могу поверить, что он умер.

Миссис Уэйнбридж с волнением сжала свои руки.

— Давай-ка пойдем отсюда. Здесь все дышит смертью. У меня прямо поджилки трясутся, — сказала она дрожащим голосом.

Селестрия последовала за ней на солнечный свет. По дороге назад девушка обратила внимание на склеп, который выделялся на общем фоне. Он был на несколько ступенек выше, стоял в некотором отдалении от остальных, и было такое чувство, что его построили совсем недавно, — камень, из которого он был сложен, казался более светлым и новым в сравнении с другими склепами. Но вовсе не большие размеры, а что-то иное выделяло его среди остальных. Прежде всего бросались в глаза яркие инициалы N. МСС., высеченные на мраморе над дверью. Не говоря ни слова, Селестрия, как будто по зову, вошла внутрь.

На небольшом алтаре горели две свечи, здесь же стояли фотография в серебряной рамке и огромная ваза с белыми лилиями, которая приковывала к себе все внимание. Запах лилий был невероятным. Чтобы лучше все рассмотреть, Селестрия подошла поближе. На снимке была изображена молодая женщина. Ее улыбающееся лицо излучало неподдельную радость, а от ее неземной красоты просто захватывало дух. Девушка была снята на фоне глубокого голубого неба, как будто уже тогда пребывала на небесах и с любовью глядела вниз. Ее блестящие каштановые волосы развевались на ветру, а взгляд был беззаботным. Селестрия взглянула на мраморное надгробие, навечно укрывшее тело незнакомки. На нем была высечена виноградная лоза, обильно усыпанная ягодами. Селестрии вдруг стало грустно, что из жизни ушло столь молодое и жизнерадостное создание, и ей очень захотелось узнать, кто была эта девушка и как ее настигла смерть.

Внезапно чья-то тень появилась в дверях. Селестрия обернулась, как от толчка, и увидела высокую фигуру мужчины, лицо которого было бледным от ярости. Он опирался на палочку, хотя вовсе не был старым, а непослушные светлые волосы были намного длиннее, чем диктовала мода. Он вдруг закричал на нее на итальянском языке низким и грубым голосом, похожим на рев медведя, и сделал шаг в сторону, чтобы дать ей возможность выйти.

— Простите, я просто полюбопытствовала. — Она поспешно извинилась, в смятении приложив руку к груди. — Я не хотела нарушить ее покой.

— Чертовы американцы! — Теперь он перешел на английский. — Вы все одинаковы. Почему бы вам не заняться своими делами и не совать нос в чужие?

С Селестрией в таком грубом тоне разговаривали впервые. Она даже не нашлась, что ответить, ибо ее никто никогда не учил общаться с таким типом людей. Тем временем мужчина внимательно смотрел на нее, и взгляд его бледно-зеленых глаз кипел негодованием. Лицо Селестрии горело от смущения, и, к своему стыду, она вдруг почувствовала, что на глаза навернулись слезы. Внезапно мужчина умерил свой пыл, гнев утих, и он произнес спокойно, жестом указывая на выход:

— Просто уходите.

Селестрия стремглав выскочила наружу. Незнакомец был высокий, более шести футов ростом, с такими широкими плечами, что, пробегая мимо него, она показалась себе просто карлицей. Миссис Уэйнбридж поджидала снаружи, от потрясения бледная как полотно. Город мертвых довольно сильно напугал ее взявшимся из ниоткуда грязным небритым дьяволом в человеческом обличье, страшно орущим на них. Селестрия взяла ее за руку, и обе поспешили поскорее убраться отсюда. Девушка чувствовала, как он сверлил ее взглядом, буквально продырявливая бледно-голубую блузку. Когда они отошли на почтительное расстояние от того злополучного места, Селестрия отважилась оглянуться назад. К ее ужасу, он с грозным выражением лица все еще стоял возле склепа, не сводя с нее горящих глаз. Селестрия отвернулась и поспешила восвояси.

— Боже, какой же он грубиян! — воскликнула миссис Уэйнбридж, когда они очутились за воротами. Она сняла шляпу и обмахнула ею свое разгоряченное лицо. — Я все еще дрожу как осиновый лист.

— О да, он ужасен, — согласилась Селестрия. — Надеюсь, мы никогда не встретим его снова! — воскликнула она, чувствуя, как трясутся поджилки и льются по щекам слезы. — Да как вообще он посмел разговаривать со мной таким тоном? У него не осталось ничего от джентльмена. А я-то думала, что итальянцы очаровательные люди.

— Да он такой же итальянец, как и я, — сказала Уэйни, презрительно фыркнув.

— Тогда откуда он?

— Из Шотландии.

— Так он шотландец?

— Я бы узнала этот акцент из тысячи.

— А я была так шокирована, что даже не заметила этого.

— Хотела бы я знать, что тут делает шотландец.

— Наверное, пасет овец, которых мы видели вчера.

— Я даже не заметила, как он вошел.

— Я просто любовалась склепом. — Голос Селестрии стал совсем тихим. — А она была красавицей.

— Та молодая женщина на фотографии, да?

— Совершенно верно. Она, вероятно, приходится ему дочерью. А я потревожила ее покой. Ты была права, Уэйни, мне не следовало заходить внутрь. Ведь это меня никак не касается. О боже, какого же я сваляла дурака!

— Да ты вся дрожишь.

— Как осиновый лист, — ответила она, испытывая огромное облегчение при виде безопасного Конвенто.

— Ты действительно сваляла дурака, милочка, — участливо произнесла Уэйни. — Ты никогда его больше не увидишь, а если случайно и наткнешься на него, то просто перейди на другую сторону улицы. Я так и делаю, когда не желаю тратить время на пустые разговоры.

Селестрия с облегчением вздохнула, когда очутилась дома. Дворняги бросились навстречу, и она, согнувшись, уткнулась лицом в собачью шерсть, чтобы спрятать выступившие на глазах слезы. Выпрямившись, она взглянула на часы. Было 12.20.

— Нуззо скоро будет здесь. Я поднимусь наверх, чтобы немного освежиться.

Селестрия быстро проскользнула перед носом у миссис Уэйнбридж, чтобы та не заметила, как она плачет.

Захлопнув за собой дверь спальни, Селестрия на какое-то мгновение прислонилась к ней спиной и, закрыв глаза, глубоко вздохнула.

— О боже, — простонала девушка, ее всю еще трясло от этой нелепой случайной встречи. — Что мне делать? — Потерев лицо рукой, она начала лихорадочно кусать заусеницу большого пальца. Затем подошла к окну и выглянула во двор, погруженная в свои мысли.

Отсюда открывался вид на колокольню маленькой церкви, примыкающей к монастырю. Селестрия не могла видеть город мертвых, хотя он раскинулся прямо внизу, но ощущала приятный запах лилий, идущий от того склепа, как будто цветы этим стойким запахом желали посмеяться над ней. Никто и никогда не позволял себе обращаться к ней в такой грубой форме. Она чувствовала себя униженной, разозленной и, к своему ужасу, немного испуганной. Она молила Господа, чтобы Он избавил ее от встречи с тем ужасным человеком. «Давай сделаем то, зачем приехали, и вернемся домой, — говорила она себе мысленно. — Я не хочу оставаться здесь ни минутой дольше, чем того требуют обстоятельства».

 

Глава 19

Спустя полчаса она вышла во двор, чувствуя себя намного лучше, и увидела, как Уэйни разговаривает с Нуззо. На нем были нарядный черный костюм с жилетом и отутюженная белая рубашка. В руках он держал берет, а его тонкие седые волосы торчали кудрявыми пучками в разные стороны. Итальянец хитро улыбнулся, обнажив большие щели между довольно маленькими зубами, поднял свои круглые турмалиновые глаза на Селестрию и вежливо поклонился.

— Добрый день, госпожа, — произнес он голосом сладким, как тростниковый сахар. Он явно завоевал сердце Уэйни, это было видно по ее пухлым щекам, покрывшимся румянцем, как у молодой девчонки, которая влюбилась первый раз в жизни.

— Доброе утро, Нуззо, — ответила Селестрия, удивляясь, как Уэйни удается общаться с ним, несмотря на его плохое знание английского языка. Казалось, он прочел ее мысли.

— Я говорю чут-чут английский, — сказал он и продемонстрировал меру своих познаний с помощью большого и указательного пальцев, поднеся их прямо к носу как пинцет.

— Немного — все же лучше, чем ничего, — оживленно промолвила Селестрия. — Ты готова, Уэйни?

Старая женщина кивнула, сжав свою сумочку.

— Всегда готова! — произнесла она, затаив дыхание, и вышла за Нуззо на солнечный свет.

Селестрия с лязгом закрыла за ними тяжелую деревянную дверь. Очутившись на улице, она бросила мимолетный взгляд через грунтовую дорогу на город мертвых, который стоял в неподвижности и спокойствии, одновременно и надеясь, и страшась, что грубый шотландец неожиданно появится из-за ворот. Нуззо оставил повозку на широкой сосновой аллее, ведущей в город.

Он помог им забраться в нее со всей обходительностью настоящего сказочного рыцаря. Миссис Уэйнбридж охотно подала ему руку, как лениво подумала Селестрия, с единственной целью — чтобы продлить приятный момент. Селестрия проворно вскочила в повозку, и Нуззо при этом практически не обратил на нее внимания — его взгляд был прикован к Уэйни. Как только они уселись, он вынул из кармана своего жилета бумажный пакет.

— Яблоки, — сказал он и протянул им два блестящих красных яблока.

— Какая забота! — со вздохом произнесла Уэйни, угощаясь одним, а другое передавая Селестрии.

— А я уж подумала, что ты не доверяешь итальянцам, — прошептала Селестрия.

— Так оно и есть, — ответила та, вертя в пальцах яблоко. — Но я получаю удовольствие оттого, что хоть кто-то опекает меня. Одному Богу известно, что я вот уже пятьдесят лет не получаю никаких знаков внимания со стороны мужчин. Как только Алфи добился меня, он сразу же прекратил за мной ухаживать. Все мужчины таковы: готовы на все, чтобы достичь цели, а потом ты становишься им безразлична.

Кипарисовые деревья своими кронами почти касались ясного голубого неба, в вышине которого над утесами парили большекрылые птицы. Море слегка волновалось, и небольшие волны переливались в лучах солнца, как золотые цехины. Спустя некоторое время они услышали звон маленьких колокольчиков, доносящийся с полей, где мирно паслись овцы. Склонив головы к земле, они с аппетитом жевали дикорастущие травы и лекарственные растения. Уэйни наслаждалась красотой незнакомой местности, ее охватило романтически-авантюрное настроение, и от этого на душе стало невероятно легко. Ей нравилось буквально все: полуденная жара, запахи, исходящие от чабреца и розмарина, которые своим пышным цветом украшали эту скалистую местность. Ну и, конечно же, возможность переглядываться с Нуззо, когда тот поворачивался и каждый раз нежно улыбался ей.

Селестрия думала о своем отце и о том, что бы он сказал о ее поездке в столь далекие края, узнав, что единственной целью, которую она преследовала, было найти виновного в его смерти и отомстить. Девушка была уверена: он бы гордился такой дочерью. Пусть даже ей ничего не удастся выяснить, по крайней мере она хоть что-то попыталась предпринять.

Селестрия встряхнула головой, и порыв свежего ветра, подувшего с моря, взлохматил ее волосы и наполнил их едва уловимым ароматом сосен. Она ощутила тепло солнечных лучей на своей коже и посмотрела на далеко раскинувшийся перед ней горизонт. От всего этого в ней пробудились сладкие меланхолические чувства. Проезжая мимо скал, они увидели свору неопрятных детишек, слонявшихся вокруг, которые приветствовали Нуззо, махая руками. А тощая игривая дворняга бежала за повозкой, так и норовя цапнуть за колесо. По пути им попались также несколько запряженных лошадей. Нуззо, сердечно улыбаясь, остановился поболтать с каким-то пожилым мужчиной, чья повозка была нагружена бревнами, предназначенными для новой библиотеки Гайтано.

Наконец Нуззо притормозил возле тропинки, ведущей в укромную пещеру. Вокруг виднелось множество следов детских ножек: вероятно, детвора любила погулять здесь после занятий в школе. Но сегодня тут стояла невероятная тишина. Надежно спрятанное в скалах от посторонних глаз, это место было похоже на тайную бухту, безмятежно раскинувшуюся вдали от остального мира. Когда они ступили на камни, три белые птички захлопали крылышками и упорхнули в небо, оставив морю водоросли, которые только что клевали.

— Как очаровательно, — произнесла миссис Уэйнбридж, снимая шляпу и поправляя волосы, дабы придать им приличный вид.

— Мне следовало бы захватить с собой купальный костюм, — произнесла Селестрия. — Я ведь не могу обнажиться перед нашим другом, правда?

Нуззо ни слова не понял из сказанного. Не теряя времени даром, он нашел место в тени и поставил туда корзину для пикника, заранее приготовленную Луиджи. Разложив подстилку, он жестами пригласил Уэйни присесть.

— Спасибо, — улыбаясь, поблагодарила она.

— Граци, — произнес Нуззо, кивая ей и прося повторить это слово за ним. Она перевела взгляд на Селестрию, но та была слишком занята: девушка уже снимала туфли, чтобы побродить по берегу.

— Граци, — повторила Уэйни.

— Браво! — с воодушевлением воскликнул Нуззо, энергично кивая. — Граци.

— Спасибо, — усмехнувшись, произнесла она.

— Спасиба, — на ломаном английском сказал он.

— Нет, не так. — Миссис Уэйнбридж повторила это слово снова, делая ударение на «о». — О… о… спасибо. — Нуззо, подражая ей, сложил губы дудочкой.

— Спа-си-бо, — произнес он, видимо, очень довольный своими успехами.

— Очень хорошо, — воскликнула она, хлопая в ладоши. Нуззо открыл корзину и вынул оттуда бутылку вина и два стакана.

— О, как приятно, — удивленно произнесла Уэйни.

— Вино, — сказал он, протягивая ей бутылку. — Вино.

— Вино, — повторила за ним миссис Уэйни. — Спасибо.

— Брависсимо! — сказал он так напыщенно, что Уэйни, не выдержав, разразилась громким смехом. Он наполнил два стакана и протянул один Уэйни.

— А мисс? — спросил он, взглянув на Селестрию, которая сейчас бродила по щиколотку в воде, закатав брюки, чтобы не намочить их.

— Не беспокойтесь о ней, — сказала Уэйни, слегка дотронувшись до его руки. Он тут же отреагировал на прикосновение теплых пальцев, взглянул на нее и нежно улыбнулся. Миссис Уэйнбридж отдернула руку, испугавшись своей собственной дерзости, и поспешно сделала маленький глоток вина.

— Оно очень хорошее на вкус. Ну же, попробуйте немного. Да, вы, вино.

— Я?

— Да, вы. Ну очень уж хорошее на вкус. — Она отпила еще чуть-чуть. Нуззо сел возле нее и поднес стакан к губам.

— Хорошо, — сказал он по-английски.

— Хорошо, — повторила Уэйни.

— Буоно, — прибавил он.

— Буоно, — повторила Уэйни.

— Ай да молодец, — произнес Нуззо, посмотрев на нее своими блестящими глазами-искорками, ведь он знал, что она не поняла ни слова. — Да еще и красавица, — едва слышно прибавил он. — Добрая и красивая.

— Вода в море холодная! — выкрикнула Селестрия, широко улыбаясь. — Но все равно замечательная.

— Иди же что-нибудь перекуси, — закричала Уэйни в ответ.

— Я не голодна, — ответила та. — Кроме того, слишком взволнована, чтобы есть.

— А чем это, позволь спросить?

Селестрия вздохнула.

— Даже не знаю. Я просто взволнована, но не знаю отчего.

В пальцах ног Селестрия ощущала легкое покалывание, волосы танцевали на ветру, и, к своему удивлению, она почувствовала, что ее сердце переполняет счастье.

— Это место восхитительное. Я хотела бы, чтобы оно принадлежало мне, было моей собственной особенной бухтой.

— Думаю, это то единственное, что твой дедушка не может позволить себе купить.

Селестрия отвернулась от них и устремила взор в даль моря. Вода здесь сильно отличалась от темно-синего океана в Корнуолле. Она закрыла глаза и подставила лицо навстречу теплому солнышку. Как же она сейчас была далека от Англии, своей матери, дядюшки Арчи и тети Джулии, дяди Мильтона и тети Пенелопы, своей бабушки и мальчишек, а также Дэвида, Лотти и Мелиссы! Сотни миль отделяли ее от родного дома. Однако именно в этой пустынной бухте ее охватило совершенно новое волнующее чувство. Здесь воспоминания обо всех тех печальных событиях, из-за которых она очутилась в этой стране, как будто канули в небытие. Селестрия вдруг почувствовала себя совершенно свободной. Она ощущала незримое присутствие своего отца прямо здесь и сейчас. Его душа принадлежала Марелатту. И каким бы ни был мотив, потянувший Монти в это место, он в такой же степени притягивал сейчас, как магнитом, и девушку.

— Думаю, нам пора покушать, — предложила миссис Уэйнбридж Нуззо, почувствовав, как в желудке начинает урчать. — Просто ты и я. — Она остановила взгляд на неправильных чертах его лица и блаженно улыбнулась. — Да и зачем нам компания?

Они вернулись в Конвенто, как раз успев на чай. Миссис Уэйнбридж пошла наверх привести в порядок свои волосы, изрядно потрепанные морским ветром. Селестрия пропустила ленч и сейчас ощущала сильный голод. Пройдя через двор мимо спящих собак хозяйки и миновав огород, где среди горшков с шалфеем и базиликом мирно дремало семейство черных котов, она зашла на кухню. Луиджи мыл грязную посуду, оставшуюся после ленча. Она почувствовала запах ризотто.

— Осталось хоть чуть-чуть? — поинтересовалась она, сняв крышку с кастрюли. — Боже, как вкусно пахнет!

— Желаете поесть? — спросил он, протягивая ей тарелку.

— Как мило! — воскликнула она.

— Госпожа Халифакс ест за столом, — продолжил он, жестами указывая в сторону комнаты. Селестрии достаточно было понять одно-единственное слово «Халифакс», не обращая внимания на все остальные.

— А, миссис Халифакс, вы тоже поздно едите!

— Я рисовала на природе и совсем потеряла счет времени, — произнесла она. — Вероятно, я даже обожгла на солнце нос. Он ужасно болит. — Она смущенно потерла его.

— Да, он немного покраснел. А я сожгла щеки, и они горят. Хотя я не обращаю на это внимания, — сказала Селестрия, присаживаясь. — Мама бы, наверное, отругала меня за то, что я так обращаюсь с кожей. Она считает, что загар вульгарен и безобразен.

— Она не права. Тебе он очень идет, — ответила Дафни. — Тебе все идет. Господь наградил тебя прекрасным лицом, и не важно, какого оно цвета.

Луиджи принес Селестрии тарелку ризотто и немного хлеба. Она не отказалась и от вина, которое он ей предложил.

— Как вы провели утро? — спросила миссис Халифакс, наблюдая, как девушка берет вилкой рис, при этом закрывая глаза от удовольствия.

— Честно говоря, это был самый восхитительный день в моей жизни, если не считать одного неприятного эпизода.

— Неприятного эпизода? О боже, звучит как-то нехорошо.

— Помните, вы сказали, что было бы неплохо посетить город мертвых?

— Ну разве он не великолепен?!

— Он прекрасен. На самом деле мы с Уэйни были так поражены, что не удержались от любопытства и зашли в один или два склепа.

— Держу пари, что вы нигде не нашли ни одного увядшего цветка.

— Вы правы, но я повстречала самого отъявленного грубияна в Италии.

Миссис Халифакс удивленно вскинула брови.

— Боже мой, должно быть, он действительно вел себя неподобающим образом! Итальянцы обычно говорят то, что думают. И кто же это был?

— Точно не знаю. Но он оказался таким пренеприятным типом, что, конечно же, я ему не представилась. — Селестрия намеренно заговорила о незнакомце: возможно, миссис Халифакс могла пролить свет на его личность. — Я просто любовалась фотографией красивой девушки, стоящей на маленьком алтаре, когда он заорал на меня во всю глотку, появившись в дверях, как какое-то чудовище. — Миссис Халифакс вдруг отложила в сторону вилку, пытаясь прервать рассказ Селестрии, но та не унималась. — Я предположила, что девушка приходилась ему дочерью. Он наверняка шотландец. Ума не приложу: что ему здесь нужно? Наверное, он пастух. Ведь в Шотландии есть овцы, не так ли? Должна признаться, что никто в жизни меня так не оскорблял. Он даже не потрудился причесать волосы и являл собой смехотворное зрелище.

Не успела миссис Халифакс произнести и слова, как на пороге двери, ведущей в гостиную, появилась мрачная фигура мужчины, заслонившая собой практически весь дверной проем, и обе узнали в нем того несдержанного человека, о котором сейчас так нелицеприятно отзывалась Селестрия.

Девушка выронила вилку в тарелку с рисом и открыла рот от удивления.

— Боже правый! — воскликнула она. — Это вы!

Он решительно подошел к их столику и протянул руку. Рукава его белой рубашки были закатаны, обнажая загорелые мускулистые руки, покрытые светло-коричневыми волосками.

— Меня зовут Хэмиш Макклауд, — не улыбаясь, произнес он. — Не могу сказать, что рад с вами познакомиться.

 

Глава 20

Селестрия практически потеряла дар речи. И в следующее мгновение как будто кто-то, но не она сама, представился ему и позволил взять ее руку. Затем она почувствовала прикосновение его кожи к своей, и от этого в груди что-то дрогнуло. Она ответила ему таким же пренебрежительным взглядом, но внутри все как будто обмякло и съежилось.

Наконец он заговорил прокуренным голосом с мягким шотландским акцентом:

— Мне следовало бы извиниться за то, что накричал на вас, но у меня есть оправдание — вы перешли черту дозволенного. Женщина на фотографии была моей Женой. Что касается овец, то меня мало что с ними связывает, разве что они иногда появляются в моей тарелке, умеренно прожаренные, приправленные мятным соусом, с желе из красной смородины. Я не имею привычки слишком часто причесываться, так как не вижу в этом смысла. Я ведь художник, а не офисный клерк. И если вас это не устраивает, не смотрите. Уверен, мы сможем избежать встреч друг с другом, если хорошенько постараемся. Надеюсь, я дал исчерпывающие ответы на все ваши вопросы. Если я увижу вас снова, то попытаюсь сдержаться, чтобы не накричать.

Селестрия не понимала, шутит он или говорит серьезно. Выражение его лица было ужасно строгим. Откуда ей было знать, что он стоит рядом и слушает каждое слово? Она не ответила ему на очередную дерзость, а он, развернувшись на носках и пройдя через кухню, исчез в саду. Селестрия чувствовала себя так, как будто пережила торнадо.

Миссис Халифакс снова взяла вилку и принялась за ризотто.

— Ну, моя дорогая, — как ни в чем не бывало сказала она, — я пыталась тебя предупредить, но ты просто не могла остановиться.

У Селестрии пропал всякий аппетит.

— Что он здесь делает?

— Он зять Фредди и Гайтано.

— А, — произнесла Селестрия. Теперь ей стало все понятно. — Он был женат на их дочери.

— Наталии. Она погибла три года назад. Ужасная трагедия. Упала с утеса. Мгновенная смерть.

— Мое вторжение было непростительным.

— Совсем нет, — по-доброму сказала миссис Халифакс. — Город мертвых открыт для каждого. Никто не запрещает бродить там, где тебе нравится, если ты, конечно, относишься к месту с должным уважением. Трудно представить, чтобы на территории кладбища приветствовалось появление шайки шумных ребятишек, играющих в футбол, но ты и миссис Уэйнбридж не создавали никаких проблем. Конечно же, нет. Просто Хэмиш никак не может себе найти места с тех пор, как его жена упала с утеса. Когда-то он был самым жизнерадостным человеком на свете. Обладал восхитительным чувством юмора и веселым нравом, так что в его присутствии всегда было радостно и легко. Хэмиш — талантливый пианист и художник, но, думаю, он не притрагивался к кисти с момента гибели Наталии. Боюсь, в его голове осталось место только для мрачных картин. Какая жалость, а ведь вокруг него такие прекрасные пейзажи. — Она с минуту смотрела на Селестрию. — Не волнуйся, как говорится, собака яростно лает, но не кусается. В нем просто возник разлад с самим собой, вот и все. Смириться со смертью любимого человека не так-то просто. Должно быть, он чувствует себя покинутым и одиноким. Ведь он так сильно любил ее. — Дафни печально опустила глаза и принялась доедать остатки риса. — Мой малыш ведь тоже умер… от полиомиелита. Я так и не смогла смириться с его смертью. Годы проходят, мы выглядим старше, но в душе мы по-прежнему такие, какими были когда-то, с теми же сердцами. И сейчас я тоскую по нему так же сильно, как и в тот первый ужасный год, когда его не стало. Я понимаю беднягу Хэмиша. Со временем он преодолеет эту боль, и жизнь снова возьмет свое. Конечно, пока он об этом даже не догадывается, не так ли? В конечном счете мы все должны учиться преодолевать жизненные невзгоды. Пока живешь — живи и наслаждайся, потому что момент, когда мы все встретимся на том свете, придет довольно скоро.

— Мне так жаль вашего мальчика.

— Он был прелестным малышом.

— А что случилось с ногой Хэмиша?

— Он упал с лошади во время охоты. Это случилось много лет назад, когда ему было двадцать с небольшим. С тех пор она не дает ему покоя. Временами ему становится лучше. Он не всегда ходит с палочкой. — Дафни заговорщически взглянула на Селестрию. — А он ведь привлекательный, не так ли?

— Он грубиян, — недовольно поправила она.

— Да, так оно и есть. Однако он умеет быть очень любезным.

— Не думаю, что мне это интересно.

Миссис Халифакс улыбнулась, глядя в стакан с вином.

Фредерика как раз находилась в небольшой каменной башне, которая должна была стать библиотекой Гайтано, когда на нее упала тень внезапно появившегося Хэмиша.

— Ты меня напугал, — сказала она, заставляя себя улыбнуться. Она знала, почему он был так сердит, и чувствовала себя виноватой в том, что не предупредила его.

— Что она здесь делает?

— Ты имеешь в виду Селестрию?

— Селестрию Монтегю. Какого черта она делает в Апулии?

Гайтано поднес рулетку к стене.

— Подержи другой конец, — приказал он жене, не обращая внимания на нотки негодования в голосе Хэмиша. Гайтано больше всего на свете ненавидел выяснение отношений. Его зять напоминал ему медведя с шипом в лапе еще до того, как погибла Наталия. Гайтано так привык к этому, что научился не обращать на него внимания.

— Я не знаю. — Фредерика пожала плечами, взяв один конец рулетки и поднеся ее к стене справа. — Ты только что встретил ее?

— Она разгуливала на могиле Наталии, как отвратительный американский турист, какой она и есть. Без должной вежливости.

— Это красивая могила. Тебе следует ею гордиться.

— Но это не повод для посещений. Она не должна была заходить туда и восхищаться.

— Думаю, ты вел себя очень грубо. — Она передала рулетку мужу, и он записал измерения в блокноте.

— Она дочь Роберта Монтегю, — проревел он. — Я ненавижу этого человека.

Фредерика, нервничая, посмотрела на мужа.

— У тебя нет никаких оснований для ненависти, — сказала она, выходя на солнце.

Хэмиш последовал за ней.

— Совсем наоборот. Женщины моей семьи бросались в его объятья с радостью и страстью. Зачем мне его ненавидеть? А за что мне его любить?

— Ты никогда не пытался узнать его! — прошипела Фредерика, покосившись в сторону башни.

— Думаю, я ничего не потерял.

— А знаешь почему? Потому что твое сердце закрыто, Хэмиш. Думаешь, Наталии это бы понравилось? Ты стережешь ее могилу как собака, кусая всякого, кто осмеливается приблизиться к ней. Жизнь проходит мимо тебя. Ее уже не вернешь. Факт остается фактом, независимо от того, выберешь ли ты полнокровную жизнь или жалкое существование. Наталия мертва, и ты не в силах это изменить. И никто из нас. Ты думаешь, я живу с сердцем, полным радости? Конечно же, нет, потому что мой ребенок умер. Я уже никогда не смогу подержать ее в своих руках или почувствовать апельсиновый аромат ее волос, коснуться ее кожи и почувствовать себя частью другого человека. Я выносила ее в своем чреве и воспитала в ней женщину. Я стала свидетельницей счастливых минут, которые вы подарили друг другу, но также увидела, как недолговечно было ваше счастье. Ты думаешь, я не сожалею о ее смерти каждый Божий день? Но я не виню тебя. Меня лишь возмущает твоя жалость к себе и твоя ненависть. И если Наталия смотрит на тебя с небес, то наверняка сокрушается о том, что человека, которого она когда-то полюбила и за которого вышла замуж, больше нет. Иногда я просто не узнаю тебя, Хэмиш, и это меня глубоко ранит, потому что в тебе все еще продолжает жить частица моей горячо любимой дочери. Нет, мое сердце не переполнено больше радостью, но я пытаюсь быть счастливой, как человек, потерявший конечность, но не возненавидевший от этого мир. Полагаю, что и ты будешь делать то же самое, потому что твоя ярость ничего не изменит.

— Ты не понимаешь, — тихо произнес он, тряся своей лохматой головой.

— Я уже устала от попыток понять.

— Речь не о Наталии, а о Роберте Монтегю.

— Почему бы тебе не поговорить с Селестрией? Возможно, ты поймешь, что она тебе вовсе не противна.

— Ты ничего не знаешь, Фредди. Ты смотришь на нее сквозь те же розовые очки, сквозь которые вы смотрели на ее отца.

Она вдруг внимательно взглянула на него, прикусив верхнюю губу.

— Думаю, ты поймешь, что она очень милая девушка, — быстро произнесла она.

— Мне знаком такой тип людей, и они мне вовсе не по нраву.

Фредерика вздохнула.

— А какова причина этого? Твое сердце переполнено ненавистью. Я просто тебя больше не понимаю.

Хэмиш несколько секунд колебался, и в течение этого времени они смотрели друг на друга. Наконец он заговорил, и его голос был тихим и печальным.

— Я не в состоянии объяснить это тебе, — ответил он и, тяжело опираясь на свою палочку, пошел к выходу.

— Я не хочу, чтобы ты был грубым с ней, Хэмиш, — закричала ему вслед Фредерика. — И не забудь о том, что Гайтано нужна твоя помощь в библиотеке.

— И о чем шла речь? — Гайтано вышел на солнечный свет, прищурив глаза за очками.

Фредерика покачала головой.

— Да все этот мальчик!

— Он уже мужчина, — поправил Гайтано.

— Но он порой ведет себя, как мальчишка.

Гайтано положил руку на плечо жены.

— Он молод. Он снова влюбится, и смерть Наталии останется для него в прошлом.

— Кто ж захочет его, ради Бога?

Гайтано усмехнулся и вскинул брови.

— Уж кто-то точно для него есть, поверь мне.

Она посмотрела ему в глаза.

— Если ты имеешь в виду Селестрию Монтегю, то даже не надейся.

— Насколько я понимаю, она — красивая девушка и вызов для самого сильного мужчины.

— Она дочь человека, которого он ненавидел.

— Ненавидел? Ума не приложу, как кто-то может испытывать подобные чувства к такому человеку, как Роберт Монтегю.

— Я тоже, — тихо согласилась Фредерика, заходя обратно в башню. Гайтано остался снаружи, наблюдая за тем, как сгорбленная фигура его зятя скрывается за воротами мирно спящего города мертвых. Затем посмотрел на море и почесал затылок — поведение Хэмиша сбивало его с толку.

Селестрия нашла Уэйни в спальне. Та сняла туфли и раскинулась на кровати, довольно улыбаясь.

— Уэйни, ты ни за что не поверишь, кого я только что встретила!

Миссис Уэйнбридж вздрогнула и привстала с кровати.

— О боже, у меня чуть сердце не выскочило из груди!

— Извини за беспокойство, Уэйни, но я должна с тобой поговорить.

Уэйни похлопала по кровати.

— Тогда тебе лучше присесть.

Селестрия опустилась возле нее.

— Ты не поверишь, но тот ужасный человек, который кричал на меня на кладбище, оказывается, зять Фредерики и Гайтано, и зовут его Хэмиш.

Миссис Уэйнбридж даже раскрыла рот от удивления.

— Вот так дела!

— Я сидела в столовой вместе с миссис Халифакс, делясь с ней впечатлениями от нашей неприятной встречи с незнакомцем этим утром, как вдруг из гостиной внезапно появился тот самый человек, о котором я рассказывала. Мало того, он не пропустил ни единого моего слова.

— О боже! Он хоть не накричал на тебя снова? Он наверняка не рискнул бы, постеснявшись миссис Халифакс.

— Нет, но он был отнюдь не любезен, вновь осыпав меня грубостями. Он протянул мне руку и холодно представился. Сказал, что Наталия была ему женой и что если он меня встретит снова, то изо всех сил постарается не накричать. Думаю, он был настроен весьма серьезно.

— Ему следовало бы в первую очередь извиниться, — сказала миссис Уэйнбридж с негодованием. — Где же его хорошие манеры?

— Не думаю, что они вообще у него есть. Он не сказал ни слова миссис Халифакс.

— Какая непростительная бестактность! Ведь вы же гости в его доме.

— О, мне все равно, Уэйни. Я буду просто игнорировать его. Зачем впустую растрачивать время на таких людей, как он? К тому же он явно не из высшего общества. Скорбь по усопшей — еще не повод для того, чтобы позабыть обо всех правилах приличия.

— Ты совершенно права, моя дорогая. Это будет его поражением.

Хэмиш опустился на колени перед могилой жены. Он чувствовал себя одиноким и потерянным. Его никто не понимал, даже Наталия. Вообще-то он уважал Роберта Монтегю. Он вдруг явственно представил себе красивого мужчину в панаме и льняном костюме, его беспечную улыбку и смеющиеся глаза. Очаровательные морщинки вокруг глаз, казалось, заглядывавших вам в самую душу, и бесстрастное выражение лица этого человека притягивали к нему людей, как запах нектара бабочек. Он вспомнил, что Фредерика в его кампании хихикала, вновь ощущая себя молодой. Она краснела, как девушка, и бросала на него робкие взгляды, кокетливо вертя при этом в пальцах прядь седых волос. А Наталия просто молчаливо наблюдала за Монти, как мышка, загипнотизированная котом, который задумал что-то недоброе. Свернувшись калачиком на кресле в саду, она нервно грызла ноготь большого пальца и пристально смотрела перед собой из-под густых ресниц, почти не мигая, как бы боясь что-то пропустить. Как он негодовал тогда на этого мужчину за то, что тот разбудил нечто темное и пугающее в его жене, что никогда бы не проснулось, если бы не этот опасный человек! Но какое это имело значение сейчас? Наталия была мертва.

Он закрыл глаза и прислонился к твердой каменной поверхности могилы. Перед его глазами вдруг снова всплыло ужасное видение искалеченного тела Наталии у подножия утеса, ее раскрытый рот, кровь, тонкой струйкой стекающая по бледной щеке, ее широко открытые от удивления глаза. Удивления от неожиданного падения или удивления оттого, кем она стала?

— О, Наталия! — простонал Хэмиш, прижимаясь лбом к каменной плите. — Что же ты наделала?

В тот вечер Фредерика незаметно выскользнула из дома, надев простое черное платье, в кармане которого лежали ее четки. Гайтано остался с Хэмишем, помогавшим ему оборудовать библиотеку. Было все еще тепло. Солнце, похожее сейчас на огненно-красный янтарный шар, медленно катилось к закату, придавая небу бледно-голубой оттенок. Собаки попытались было увязаться за ней, но она оставила их внутри, закрыв дверь прямо перед их носами, чтобы они не лаяли на дороге и не гоняли котов на кладбище. Воздух был плотным, пропитанным запахом сосен, а трава и листья, покрытые росой, поблескивали в лучах уходящего солнца. Женщина бесшумно подкралась к двери церкви и проскользнула внутрь.

Первое, что она почувствовала, — это тяжелый запах, идущий от свечей и ладана, и сквозь дымку увидела, как отец Пьетро повернулся посмотреть, кто зашел в церковь. Он взглянул на часы. Исповедь начиналась только в восемь часов. Увидев, что это Фредерика, он положил Библию на возвышение и улыбнулся женщине. Она ответила ему довольно скованной улыбкой, легкой поступью шагнула вперед и, перекрестившись перед алтарем, встала на колени.

— Что тревожит тебя? — спросил он.

— Мне необходимо исповедаться, — серьезно ответила она.

— Но ты пришла слишком рано. Исповедь начинается в восемь часов. — Он был из тех, кто любит придерживаться раз и навсегда установленных правил.

— Знаю, святой отец, но я не смогу прийти позже. Мне нужно развлекать своих гостей.

— Понятно.

— Пожалуйста, святой отец. Я должна покаяться в своих грехах. — Она посмотрела на него, и он сдался, увидев отчаяние в ее глазах.

— Если это не может подождать, тогда ты должна исповедаться, дочь моя.

Она вздохнула, почувствовав огромное облегчение.

— Спасибо, святой отец, огромное вам спасибо.

В воскресенье утром Селестрию снова разбудил настойчивый звон колоколов, созывающий людей Марелатта на мессу. Лениво потягиваясь в кровати, она не испытывала ни малейшего желания исполнить свой воскресный долг перед церковью. Она вдруг вспомнила отца Далглиеша, который уже практически не занимал ее мыслей, оставшись в далеком прошлом. Приехав в чужую страну, она как бы порвала всякую связь с окружавшим ее ранее миром. Ей ужасно нравилось чувствовать себя одинокой среди людей, которые, за исключением Уэйни, совершенно ее не знали. От этого чувства свободы кружилась голова. Душа девушки пенилась, как бокал с шампанским, и от этого она ощущала себя веселой, жизнерадостной и необыкновенно счастливой. Закрыв глаза, она слушала легкое чириканье птиц, звучащее на фоне колокольного звона и случайного взрыва лая стаи собак, принадлежащих Фредерике. Легкий утренний ветерок нежно касался ее кожи, насыщая ее цветочным ароматом лилий, и она лежала не шевелясь, стараясь продлить этот умиротворяющий момент.

Фредерика и Гайтано пошли в церковь. Миссис Халифакс пила кофе в саду, читая «Очарованный апрель», а миссис Уэйнбридж, погруженная в приятные мысли, бродила по аллее апельсиновых деревьев. Здесь же бегали и собаки, несколько запыхавшиеся от утренней прогулки. Они радостно виляли хвостами, получив удовольствие от возможности в очередной раз пометить свою территорию и отпугнуть нескольких незваных гостей. Селестрия наклонилась, чтобы похлопать по спинке Майялино, который, как маленький поросенок, усердно нюхал ее ноги, — его-то, собственно, и назвали итальянским словом, означающим это животное. Миссис Халифакс быстро подняла глаза и тут же опустила их, не желая отвлекаться от чтения своей восхитительной книги.

Селестрия схватила яблоко из чаши в столовой. Она не была голодна. Внутри нее все ликовало и бурлило от удовольствия. Она прошлась по дорожке, усыпанной гравием, минуя горшки с растениями и кусты красных роз, наслаждаясь их буйным последним цветением. Майялино побежал следом, оставив своих приятелей лежать в тени, попил воду из фонтана и с тоской уставился на огромную оранжевую рыбку, плавающую в нем. Селестрия открыла ворота на дорогу и немного постояла, устремив свой взор на бледные стены города мертвых. Сейчас аромат лилий был даже сильнее, чем всегда. Она повернулась и закрыла за собой ворота, вдруг почувствовав, как ее сердце стало биться быстрее от уверенности в том, что Хэмиш находится там, в этом странном городе, хотя она и не могла его видеть. Этот человек навещал могилу своей жены более ревностно, чем кто-либо другой.

Она пошла по вымощенной сосновой аллее, ведущей в город. Селестрия так и не побывала в самом Марелатте с тех пор, как они приехали, а воскресным днем ничего более не оставалось делать, как рассматривать незнакомые места.

В этот момент внимание девушки привлек какой-то шорох над стеной, и она обернулась. Хэмиш стоял в маленькой каменной башне, которая должна была стать библиотекой Гайтано. На нем были лишь брюки цвета хаки, низко висящие на бедрах, да мятая соломенная шляпа, бросавшая тень на лицо. Тело молодого мужчины было мускулистым и загорелым, цвета выделанной кожи, и у Селестрии при виде его внезапно перехватило дыхание. Она остановилась и положила руки на бедра, как бы вызывая его на поединок. Они уставились друг на друга, и это продолжалось довольно долго. Затем она попыталась разглядеть выражение его лица. И хотя его черты были скрыты тенью, можно было заметить печальный изгиб его губ. Хэмиш поднял руку и потер щетину на щеках. На мгновение ей показалось, что он хочет направиться к ней, и она вся напряглась в ожидании, готовая дать достойный отпор. Затем он сделал неопределенное движение, и Селестрия почувствовала такой прилив крови в сердце, будто ей вкололи адреналин. Но уже в следующее мгновение он передумал, давая понять едва уловимым кивком головы, что встречи не будет, и медленно пошел прочь.

Настроение заметно упало. Селестрия была в ярости. Почему он избегает встреч с ней? Неужели то, что она позволила себе на кладбище, так ужасно? Майялино снова стал обнюхивать ее ноги. Она прищелкнула языком, подавив в себе искушение последовать за ним, развернулась и направилась обратно к воротам. У нее теперь не было ни малейшего желания рассматривать город. Утро было испорчено.

Хэмиш стоял в прохладной тени башни, держа в руке пилу, казалось, позабыв обо всем на свете, затем тяжело вздохнул, снял шляпу и потер свой горячий и зудящий лоб. Когда Хэмиш впервые увидел дочь Роберта Монтегю, его сердце буквально взорвалось от ярости. Что ей было здесь нужно? Почему она пришла? Да как она вообще посмела? Он не попался на удочку, как Фредерика, очарованная ее красотой и очевидным обаянием. Она во всем напоминала ему Монти. У нее были та же внешняя красота, легкомысленный свет в глазах, дерзкие губы, которыми все так восхищались. Он презирал ее так же, как и ее отца, и возмущался Фредерикой сейчас больше, чем когда-либо. И снова она серьезно ошиблась в человеке!

Со всей решительностью, типичной для былого Хэмиша, с самоуверенностью, которая исчезла в нем за время жизни с Наталией, он поспешил к пыльной машине Гайтано марки «лансия фламиния», которая находилась за территорией Конвенто и давно уже нуждалась в мойке. Он поехал в Кастеллино с застывшей гримасой решительности на лице, злясь и ненавидя себя за то, что ни о чем другом, кроме Селестрии, не может думать. Хэмиш не навещал Костанцу уже месяц, не было желания. Но сейчас он был натянут как тетива, и, чтобы снять напряжение, ему были просто необходимы успокаивающие ласки любовницы.

Костанца как раз вернулась из церкви. Это была темпераментная женщина, не слишком строгого поведения, у которой за душой было немало плотских грехов. Она овдовела десять лет назад, похоронив мужа, скончавшегося от жестокой гангрены. Но, оставшись одинокой и бездетной, со временем она научилась вкушать удовольствия независимой жизни и совершенно не хотела снова выйти замуж, хотя могла бы похвастаться бесчисленными предложениями руки и сердца. Ей была не по нраву такая распространенная черта итальянских мужчин, как ревность. Они все считали, что женщина должна находиться в их полном распоряжении. Костанца сама себя содержала, но время от времени была не прочь завести интрижку, когда подворачивался подходящий мужчина. У нее было множество разных кавалеров, но ни один из них не отличался такой красотой и таким бурным темпераментом, как своенравный шотландец, однако никто и не заставлял ее так страдать.

Костанца очень обрадовалась, увидев своего прекрасного мачо в саду. Она немедленно скинула черную шляпу с вуалью, тут же забыла о недавнем покаянии и позволила ему обнять себя. Из одежды на Хэмише были только штаны. Кожа на могучих плечах была горячей и липкой от пота. Он поцеловал ее, вкушая соленый вкус губ и улыбаясь радости, которую вызвал в ней его неожиданный визит. Они молчали. Женщина взяла его за руку и быстро повела через дом в спальню, которая была так же ему знакома, как и его собственная. Он шел, опираясь на палочку, ощущая скованность движений в коленном суставе острее, чем обычно.

Потом их голые тела сплелись в любовном экстазе. Костанца пылко осыпала его тело нежными поцелуями, гладила волосы, демонстрируя свою гладкую, как бархат, кожу, и искусно помогла ему разрешиться от бешеного напряжения, позволяя входить в себя резкими толчками. Задыхаясь от собственных громких стонов, которые, казалось, вырывались из самой глубины его груди, Хэмиш несколько раз овладел ею с неистовством и злобой, которые она ошибочно приняла за пылкую страсть. Когда все закончилось, они, ничего друг другу не говоря, молча расстались, обменявшись лишь ничего не значащими поцелуями, нежными взглядами, благодарными улыбками и помахав на прощанье руками. Костанца с сожалением наблюдала, как он отъезжал от ее дома. Он никогда не оставался надолго и никогда с ней не разговаривал, а ей так хотелось проникнуть в его мысли и понять его. Она была уверена, что могла бы сделать его счастливым, если бы он только позволил заглянуть к себе в душу. Но он потерял свою горячо любимую жену и, возможно, всякое желание влюбиться снова. Она махала до тех пор, пока машина не скрылась за поворотом, затем возвратилась в дом, счастливо улыбаясь. Никогда ранее он не был с ней таким страстным.

 

Глава 21

Селестрия провела неспокойную ночь, у нее сводило живот от волнения из-за неизбежности встречи с Салазаром на следующее утро. Ее душевное равновесие было нарушено, так как Хэмиш до сих пор еще не ужинал с ними. Собственно, она и не собиралась заострять на нем особое внимание, она жаждала лишь мести тому, кто убил отца, однако почему-то не могла выкинуть грубияна из головы. Он заполнил собой все мысли, и девушка ни о чем другом не могла думать, чувствуя, как кровь закипает от ярости.

— Ты готов отвезти меня к Салазару? — спросила Селестрия Нуззо на следующее утро, находясь во дворе Конвенто.

— Салазар. Да, госпожа. — Он с готовностью закивал головой, а затем повернулся к миссис Уэйнбридж. — Здравствуйте, госпожа, — произнес он, широко расплывшись в лучезарной улыбке.

— Доброе утро, Нуззо, — ответила она, глядя, как итальянец направляется к двери. У него были такие кривые ноги, как будто большую часть своей жизни он провел верхом на лошади. Селестрия вопросительно вскинула брови на свою спутницу.

— Думаю, ты ему очень нравишься, — произнесла девушка.

— Он очаровашка, — признала Уэйни.

— Не попадись на удочку. Я слышала, итальянцам нельзя доверять. — Миссис Уэйнбридж с минуту стояла поникшая, не заметив иронии в глазах Селестрии.

— Я такое говорила? — произнесла она, открыв рот от удивления, и на ее щеках снова появилась краска смущения.

— Да, именно ты.

— О боже, мне так стыдно! Мне вообще-то нравятся итальянцы.

— Тебе определенно нравится один из них.

Миссис Уэйндбридж подняла глаза и посмотрела на маленькое окно монастырской стены, где в день их приезда ворковал голубь. Неужели та птица была знаком для нее?

— Удачи, милочка, — произнесла Уэйни, похлопывая ее по руке. — Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.

— Я тоже надеюсь, — ответила Селестрия. — И тогда мы сможем вернуться домой.

Уэйни даже изменилась в лице. Селестрия пожалела о том, что произнесла последнюю фразу, потому что она тоже не хотела домой.

Селестрия надела очки и последовала за своим спутником через маленькую деревянную дверь, ведущую во двор под раскаленное солнце. Нуззо указал ей на несколько достопримечательностей, которые, как он считал, могут быть интересны госпоже. Она мельком взглянула на маленькую башню Гайтано, надеясь увидеть там Хэмиша с его голым загоревшим торсом, переливающимся на солнце, и с пилой в руке.

Главной гордостью Марелатта являлась Пьяцца делла Виттория. Ее украшали каменные фонтаны и бордюры из ярких и пестрых цветов, на мощеном тротуаре стояли железные скамейки. Пальмы высились среди оливковых и апельсиновых деревьев, казавшихся живыми из-за птиц, громко щебечущих с веток. Парочка юных влюбленных, держась за руки, прогуливалась по тенистым аллеям, а два беззубых старика сидели на лавочке в тени, с завистью наблюдая за ними. Селестрия и Нуззо продолжали идти. Они пересекли площадь и пошли по широкой улице, на которой находилось здание муниципалитета в стиле барокко, гордо возвышавшееся в центре города. Оно было больше и роскошнее, чем скромные здания, окружавшие его. Узенькая улочка сворачивала налево, там виднелся фасад ничем не примечательного дома с железными балконами, украшенными терракотовыми цветочными горшками, с которых свисала красная герань, а немного поодаль в тени можно было заметить бледно-розовое здание церкви с изящным фронтоном.

По пути Нуззо приветствовал прохожих. Селестрия замечала оценивающие взгляды, которые они бросали в ее сторону. Стайка мальчуганов с загорелыми лицами даже прекратила игру в мяч, а их пронзительные крики затихли. Они молча столпились, глядя на блондинку с внешностью ангела широко распахнутыми любопытными глазами. Она ответила им улыбкой, и они принялись слегка толкать друг друга локтями, отстаивая право на ее расположение.

— Госпожа понравилась мальчишкам, — сказал Нуззо, улыбнувшись. Селестрия засмеялась, не понимая значения слов, которые градом посыпались ей вслед.

Наконец Нуззо свернул на вымощенную булыжником улочку, куда даже не попадали лучи солнца. Здесь, в тени было прохладнее. Кошка чесала свою серую спину о стену и ловко отпрыгнула в сторону на своих трех здоровых ногах, увидев, как они приближаются. Нуззо остановился перед деревянной дверью незамысловатого здания с плоской крышей. Через тюлевые занавески правого окна, словно сквозь туман, можно было рассмотреть комнату.

— Вот мы и пришли, — сказал он.

На стене возле двери находились звонок и медная табличка с надписью «Ф. Дж. Б. Салазар». Селестрия минуту колебалась, собираясь с духом. Она не репетировала то, что должна была сказать. А сейчас у нее просто уже не было на это времени. Она нажала на кнопку и, почувствовав, как ее сердце бешено забилось, стала ждать ответа. Казалось, прошла целая вечность, пока дверь наконец открылась и на пороге показалась взволнованная женщина.

— Добрый день, госпожа. К господину Салазару пришла мисс Монтегю, — сказал Нуззо, почтительно сняв шляпу.

— Его нет, — ответила женщина, тряся головой. Нуззо задал несколько вопросов. Женщина что-то быстро ему ответила, пожала плечами и закрыла дверь.

— Что она сказала? — спросила Селестрия.

Нуззо сочувственно взглянул на нее.

— Господина Салазара нет.

— Его сейчас нет на месте? И когда же он вернется? — Она раздраженно посмотрела на Нуззо. Бедняга сделал недовольное лицо. Он не понимал ее вопросов, а даже если бы и понял, то не смог бы ответить на них по-английски. — Это просто смешно! — резко сказала она. — Я проделала весь этот путь в Италию, чтобы только увидеть его. И сколько же он будет отсутствовать? Как долго мне слоняться здесь, чтобы наконец его дождаться? — Она была очень раздосадована. Нуззо выглядел испуганным. Селестрии стало его жалко, ведь он был ни в чем не виноват. — Давай возвратимся в Конвенто и спросим Фредерику, — прибавила она более мягким тоном.

— Конвенто? Госпожа Гансия? — Глаза Нуззо загорелись. Он снова надел шляпу и вышел на солнце. — Поедемте! — сказал он, сделав знак идти следом. С минуту она оставалась на месте, глядя в окно и надеясь увидеть там Салазара, затем с раздраженным вздохом отправилась следом за Нуззо.

Селестрия приехала в Конвенто взвинченная и раздраженная. Она обнаружила Гайтано во дворе, он разговаривал с пожилым человеком, у которого была повозка, доверху наполненная древесиной, тем самым, с которым остановился поболтать Нуззо накануне. Гайтано ей улыбнулся, а мужчина почтительно снял шляпу. Они закончили разговор и попрощались, а пожилой человек был рад встретить Нуззо, слоняющегося без дела по холлу. Гайтано дружески вскинул брови.

— Ты выглядишь какой-то удрученной, — сказал он, когда Селестрия подошла поближе.

— Я надеялась встретиться сегодня с мистером Салазаром, — ответила она. — Его не оказалось на месте. И, как назло, никто не говорит по-английски. Не могли бы вы спросить у Нуззо, что сказала та женщина?

Гайтано крикнул через двор, и Нуззо, прервав разговор со своим другом и покинув уютное тенистое место, поспешил к мужу Фредерики. Они перекинулись несколькими словами. Гайтано важно закивал головой, а затем, повернувшись к Селестрии, с извиняющимся выражением лица пожал плечами.

— Это Италия. Он всегда в командировках, и его помощница не знает, когда вернется ее босс.

— Но что же мне делать? Я должна переговорить с ним. Это очень важно.

— Уверен, он вернется через несколько дней, — сказал Гайтано, стараясь придать своему голосу оптимистичные нотки. Выражение лица девушки по-прежнему оставалось кислым из-за крушения всех планов.

— Через несколько дней? Чем мне заняться, пока он вернется?

— Ты любишь читать книги? — спросил Гайтано.

— Да, — вяло ответила она.

— И я тоже. Я сейчас занят обустройством библиотеки в саду. Пойдем, я покажу тебе мою коллекцию книг на английском языке.

Он повел ее по вымощенной дороге к маленькой двери, за которой скрывалась просторная сводчатая комната, заполненная книгами. Они были свалены в кучу и лежали повсюду: возле стен, на столах, в центре помещения, образовывая шаткие сооружения, готовые вот-вот упасть на пол.

— Они все на английском языке? — ахнула от изумления Селестрия.

— Я никогда не упускаю возможности почитать в оригинале. — Гайтано с любовью посмотрел на них, как будто они все были его детьми.

— Теперь я понимаю, почему вам необходимо отдельное место под библиотеку, — произнесла она. Очутившись в тени прохладного помещения, подальше от знойного солнца, она почувствовала себя намного лучше. Селестрия бродила среди книг, нагибаясь для того, чтобы рассмотреть корешки, и ей уже было не до Салазара.

— Вижу, вы тоже любите книги.

— Я буквально растворяюсь в литературе, — ответила она, разглядывая сборник стихов Вордсворта. — Мой дедушка покупает мне книги. Он знает в этом толк и еще никогда не подарил мне книгу, которую бы я не оценила по достоинству. Я всегда любила поэзию Уильяма Вордсворта. — Она с нежностью провела пальцами по пыльной обложке. — «Я брел, как облачко весною, один, меж долом и горой. И вдруг увидел пред собою нарциссов желтых целый рой…»

— «В тени деревьев у реки бриз волновал их лепестки». — Гайтано процитировал стихотворение вслед за ней. Его глаза засияли от восхищения. — Позвольте спросить: какая ваша любимая книга?

— «Граф Монте-Кристо», — незамедлительно ответила она.

— Александр Дюма! — воскликнул Гайтано, вскинув брови. — Это любимая книга Хэмиша.

— О, — смущенно пробормотала она. Ей было трудно поверить в то, что такой грубиян мог разбираться в литературе. — А он читал его на французском? — спросила она, возвращая сборник Вордсворта в общую кучу книг.

Гайтано рассмеялся.

— Я очень сильно в этом сомневаюсь. Приехав в Италию, он говорил только на английском. Хотя со временем у него обнаружилась склонность к языкам, что, однако, меня не очень-то и удивило. Ведь он музыкант, а многие из них часто владеют несколькими языками.

— Мой дедушка заставлял меня читать «Графа Монте-Кристо» на французском, но должна признаться, что я перечитала его позже и на английском. И вот тогда-то я и полюбила это произведение.

— Да, это, несомненно, критерий, определяющий качество содержания книги, — когда тебе хочется перечитывать ее снова и снова, каждый раз открывая для себя что-то новое. Хорошая книга всегда притягивает к себе как магнит.

— Как вы точно это подметили. — Посмотрев на него, она очаровательно улыбнулась. — А какая книга больше всего нравится вам?

— «В поисках утраченного времени» Пруста. — Его английский был безупречным. — Я люблю многих, но все же отдаю предпочтение именно этому писателю.

— Как жаль, что я не могу прочитать их все в оригинале, — вздохнула она, беря в руки «Анну Каренину».

— Русский язык сражает меня наповал, — сказал он, и в его взгляде появилось что-то новое. — Нам легко даются романогерманские языки, так как они очень похожи друг на друга. Русский же, напротив, — совершенно отдельный мир. Я вынужден читать Толстого на английском.

— Я думаю, что труд переводчиков очень часто недооценивают. Они, можно сказать, невоспетые герои. А ведь именно благодаря их вдохновенной работе я имела возможность насладиться чтением такого количества иностранных книг. Мне стыдно признаться, но я не знаю ни одной фамилии переводчика.

— Позвольте мне предложить вам книгу. До возвращения господина Салазара она, несомненно, развлечет вас, — с энтузиазмом сказал Гайтано, расхаживая вокруг книг в поиске той, которая бы ей наверняка понравилась.

— С большим удовольствием, спасибо, — ответила она, испытывая знакомое ей чувство волнения при упоминании о новой книге.

— Я ощущаю необыкновенный подъем, в очередной раз открывая для себя мир книг.

— Совершенно с вами согласна. Каждое произведение — это отдельная маленькая планета. Книга может поместиться на твоей ладони, однако пространство, которое она создает в твоем воображении, не имеет границ.

Наконец он остановился, присел на колени и стал проворно водить пальцами по корешкам книг, находящихся в одной из стопок.

— А это моя американская коллекция, — сказал он. — Вы случайно не читали «Век невинности»?

— Эдит Уортон? «Чем более рьяно американцы стремятся к различного рода развлечениям, тем скорее потом они мечтают избавиться от них». — Она хрипло засмеялась. — Я читала ее.

— Я так и понял.

— Мой дед американец.

— Тогда, возможно, мне следует искать совсем не здесь. — Он прошел в противоположный конец комнаты и, надвинув очки на нос, наклонился. — Это собрание английской литературы двадцатого века, — торжественно объявил он. Что-то бормоча себе под нос, Гайтано тщательно просматривал названия книг, то поднимая, то опуская глаза. Наконец его взгляд упал на отличный роман под названием «Сага о Форсайтах».

— Этой книги я точно еще не читала, — сказала Селестрия, наблюдая, как он осторожно вынимает ее, а затем аккуратно поправляет всю конструкцию, чтобы книги, не дай бог, не упали.

— Джон Голсуорси. Отличный писатель. Ты получишь невероятное удовольствие от чтения. — С этими словами Гайтано передал ей книгу.

— Теперь день и ночь я только этим и буду заниматься! — воскликнула она. — Она такого же объема, как «Война и мир».

— Только намного интереснее!

— Если я исчезну на неделю, то обвиню в этом вас. — Она рассмеялась.

Он нежно взглянул на нее.

— Если вы пропадете на неделю, я себе этого никогда не прощу.

Он посмотрел ей вслед, когда она пересекала двор. «Это потрясающе, — произнес он про себя, потрясенный неожиданностью их встречи. — Никогда бы не подумал, что она такая начитанная». И когда появился Хэмиш, он не переставал улыбаться.

— Я уже давно ищу тебя, — сказал он своему тестю.

— А? — Только и вымолвил Гайтано, сняв очки и засунув их в нагрудный карман.

— Мне нужно знать, насколько широкими следует делать эти полки.

— Я только что разговаривал с Селестрией, — как бы между прочим произнес Гайтано. — Знаешь, у нас общая страсть к книгам. — Хэмиш ничего на это не ответил, и Гайтано продолжал: — Угадай, какой ее любимый роман.

— Не знаю. — Он раздраженно передернул плечами.

— Такой же, как и твой.

Хэмиш выглядел так, словно его застали врасплох.

— «Граф Монте-Кристо»? — Молодой человек недовольно нахмурился. Он не представлял, что такая легкомысленная особа, как она, могла бы по достоинству оценить этот роман.

— Она сначала прочитала его на французском. А еще Селестрия легко процитировала Вордсворта и Уортон.

— Думаю, что способность присочинить — ее конек.

Гайтано недоуменно взглянул на него.

— Ее конек?

Хэмиш оставил фразу без комментариев.

— Не мог бы ты пойти и взглянуть на эти полки? Я боюсь сделать их слишком узкими.

Гайтано последовал за ним во двор.

— Я хотел бы разместить по два ряда книг на каждой полке, в противном случае у меня не хватит для них места.

— Тогда тебе придется искать еще одну башню, — засмеялся Хэмиш.

— Представляешь, Фредди говорит, что мне следует часть книг раздать.

— Разве она не понимает, что у тебя одна из лучших коллекций в Италии?

Гайтано театрально вздохнул.

— В отличие от нас, Хэмиш, она не большой ценитель литературы. Глупая женщина, ничего в этом не смыслящая. Раздать — означало бы оторвать кусок от самого себя.

Хэмиш энергично похлопал его по спине.

— Не волнуйся, мы их все затолкаем, а если нам вдруг не удастся, то соорудим книжные полки прямо внутри Конвенто. Фредди придется освободить место, избавившись от части ее собственной коллекции.

— Если все зайдет так далеко, Хэмиш, то лучше ты скажи ей об этом. Ведь ты единственный человек, чье рычание заглушает ее лай и делает его похожим на едва слышное «гав-гав»! — Они оба разразились громким смехом.

Услышав гам внизу, Селестрия выглянула из-за занавесок. Она увидела, как Хэмиш и Гайтано идут по мощеному двору к парадному входу. Хэмиш по-свойски положил руку на плечо тестя, который казался хилым и лысым на фоне мускулистой фигуры зятя и его густой лохматой шевелюры. И в том, как Хэмиш похлопал пожилого человека по спине, было что-то необычайно трогательное, как будто они были двумя закадычными друзьями одного возраста и одинаковой физической силы. Но как Гайтано мог его любить? До сих пор девушка не обнаружила ни одного проявления его учтивости, в чем так пылко пыталась убедить ее миссис Халифакс. Да и образ Хэмиша — ценителя великого романа Александра Дюма тоже никак не укладывался в голове Селестрии. В ее представлении он был отъявленным грубияном, совсем не отличавшимся хорошими манерами, в то время как ему надлежало быть более учтивым. Она смотрела им вслед со все возрастающим чувством негодования. Если он был столь любезным с миссис Халифакс и нежным по отношению к Гайтано, почему же он вел себя таким неподобающим образом с ней?

Она сидела за ленчем в обществе Уэйни, Фредерики и миссис Халифакс, горюя о крушении всех надежд на встречу с Салазаром.

— Он, возможно, еще долго будет отсутствовать! — восклицала она.

— Но твоя неудача сыграет нам на руку! — сказала миссис Халифакс. — Ведь мы сможем наслаждаться твоей компанией чуточку дольше.

— Ну, хоть Гайтано дал мне почитать роман.

— Вот как, он нашел-таки родственную душу, — сказала Фредерика с кривой улыбкой. — Что ж, он будет необычайно рад. У меня на чтение просто не хватает терпения, и в этом мы с Наталией были очень похожи. У нее обычно не возникало никакого желания осилить ту или иную книгу. Она отдавала предпочтение симпатичным вещицам, которые могла надеть на себя. Хэмиш, напротив, страстный ценитель книг. Они на пару с Гайтано могут целый вечер напролет обсуждать какой-нибудь роман.

— Мой дедушка называет это «докапываться до сути стоящей книги», — произнесла Селестрия, пропуская мимо ушей упоминание о грубияне Хэмише. — Мы проводим за этим занятием довольно много часов, совершенно позабыв о том, что уже давно перевалило за полночь. В этих дискуссиях есть что-то поистине волшебное: вот-вот наступит рассвет, но все люди еще пребывают в объятиях сна, и только мы вдвоем находимся в другом, удивительном мире.

— О, как я тебя понимаю, это все мне так знакомо! — воскликнула миссис Халифакс, угощаясь еще одним ломтиком ветчины. — Я предпочитаю вставать очень рано, когда едва забрезжит рассвет. Человек в эти часы наиболее остро чувствует быстротечность окружающего его мира и то, что людская жизнь — всего лишь блик времени. Я люблю находиться в одиночестве, так, чтоб ничто и никто не отвлекал… Именно тогда я размышляю над своей жизнью и, как ни странно, начинаю ценить ее еще больше.

— А вы читаете, миссис Уэйнбридж? — спросила Фредерика. Уэйни вся зарделась и покачала головой. Ей совсем не хотелось говорить им, что она неграмотная.

— Она вяжет очень красивые свитера, — вставила слово Селестрия, догадавшись о ее чувствах.

— Я сейчас вяжу для Селестрии кардиган, — прибавила Уэйни. — Зеленого попугайчикового цвета.

— Зеленого попугайчикового? — переспросила миссис Халифакс. Ее глаза загорелись от восхищения. — Попугайчиковый зеленый — мой любимый цвет. У меня есть восхитительные туфли такой же расцветки, украшенные пурпурными цехинами. Ну разве тебе не повезло, Селестрия? Жду не дождусь, когда ты в нем появишься. — Селестрия выдавила из себя улыбку, представив, что ей, не дай бог, придется надеть этот кардиган.

— О, он еще долго не будет готов, — с надеждой сказала она.

Миссис Уэйнбридж покачала головой.

— Напротив, если этот господин Салазар задержится с приездом, Селестрия, то ты и глазом не успеешь моргнуть, как я его закончу.

Вечером Селестрия приняла душ и переоделась, находясь в каком-то возбужденном состоянии. Она была уверена, что Хэмиш обязательно придет на ужин, однако совершенно не знала, как лучше всего вести себя с ним. Может, просто не обращать на него внимания? Или отвечать на его грубость той же монетой? Мысль о том, что придется с ним говорить, была самым тяжелым испытанием в ее жизни. До этого она была всеобщей любимицей и, впервые столкнувшись с проявлением такой бестактности, сейчас переживала неприятнейший момент из всех, какие только могла вспомнить.

Селестрия натянула на себя бледно-голубые слаксы и легкий кашемировый свитер, так как ночью могло быть прохладно, а волосы завязала в «конский хвост». Она отказалась от макияжа, не желая, чтобы Хэмиш предположил, будто она старается хорошо выглядеть ради него.

Спускаясь вниз по лестнице, она приняла решение вести себя с ним очень холодно и с полным равнодушием. Майялино и Фьяметта лежали под крытой аркадой на куче малиновых подушек. Завидев ее, они больше не вскакивали, так как давно привыкли к ее присутствию на территории Конвенто. Свечи уже были зажжены, хотя еще не стемнело. Запах воска смешался с соленым ароматом моря. Пламя было тусклое, какого-то розового цвета, и его отблески падали сквозь маленькое окошко в стене на мощеный монастырский двор, который еще не поглотила ночная тьма. Она прошла через кухню и очутилась в саду, где остальные гости этого дома, наслаждаясь, пропускали по стаканчику вина.

Хэмиш стоял выпрямившись; он был на голову выше, чем все остальные, включая и отнюдь не низкорослого Гайтано, и, как только Селестрия появилась, он поднял глаза и стал наблюдать за ней. Она усилием воли приказала себе не смотреть на него, хотя ей стало не по себе от его пристального взгляда. Фредерика принесла ей бокал вина и провела к тому месту, где миссис Халифакс болтала с Уэйни, делясь с ней впечатлениями от великолепного заката и обращая ее внимание на розовый цвет облаков, которые плыли сейчас, как легкие шары сахарной ваты, подгоняемые легким бризом.

— Теперь вы можете понять, почему я так люблю приходить сюда и рисовать. Каждый день небо другое. Ежеминутно природа удивляет нас своей неповторимостью. — Она обратилась к Селестрии: — А, моя дорогая девочка! Ты сегодня прекрасно выглядишь.

— Спасибо, — ответила та, заметив эксцентричные туфли, выглядывавшие из-под длинного пурпурного платья миссис Халифакс. — Попугайчиково-зеленые! — воскликнула девушка со смехом.

— Мои любимые. Я надела их исключительно для миссис Уэйнбридж, — сказала она.

— Наверное, тебе следует связать свитер и для миссис Халифакс, Уэйни! — предложила Селестрия.

— Если мы побудем здесь подольше, я свяжу свитера для вас обеих, — ответила Уэйни.

— О, неужели?! — воскликнула миссис Халифакс. — Я бы не отказалась от свитера попугайчиково-зеленого цвета с добавлением пурпура, чтобы надевать к нему свои туфли.

— Я с большим удовольствием сделаю это, — выпалила миссис Уэйнбридж, чувствуя небольшое головокружение от выпитого вина.

Внимание Селестрии было приковано к Гайтано, который разговаривал с Хэмишем. Едва подняв глаза, она сразу же встретилась взглядом с молодым человеком, пристально смотревшим на нее. Она немедленно отвела глаза, метнув в его сторону самый надменный взор, на который только была способна, а затем сфокусировала все свое внимание на миссис Халифакс.

Фредерика подошла к мужу и зятю.

— Мы можем рассчитывать на твое приятное общество за обеденным столом? — спросила она Хэмиша.

Он отрицательно покачал головой.

— Я не останусь, — ответил он.

— Тебе не кажется, что ты ведешь себя немного по-ребячески?

— Я не обязан развлекать ваших гостей, — резко возразил он.

— Это наш семейный бизнес, а ты как-никак член семьи. Я бы хотела, чтобы ты хоть изредка появлялся за обеденным столом.

— Время от времени это и будет происходить, но не сегодня. У меня другие планы на вечер. — Он осушил бокал. — Увидимся завтра.

— Ты собираешься уйти, даже не поприветствовав Селестрию? — Фредерика была в гневе.

— Думаю, у нее нет ни малейшего желания встречаться со мной, Фредди. Как, впрочем, и у меня. — С этими словами он гордо зашагал мимо нее в кухню.

Селестрия сделала шаг назад, словно отброшенная в сторону внезапным порывом ветра, и взглянула на Фредерику и Гайтано, ожидая объяснений.

— Оставь его в покое, — сказал Гайтано своей жене.

— Он такой грубиян, — сердито произнесла она.

— Это пройдет.

— Я слышу это от тебя уже долгое время.

— А я никогда и не говорил, что это случится скоро.

— Ему следует взять себя в руки. — Фредерика понимала, что Селестрия заслуживает объяснений. — Пойдем поедим, — произнесла она, беря ее под руку. — Боюсь, мой зять перегибает палку со своим переменчивым настроением, — сказала она, когда они шли через кухню в столовую.

— Пожалуйста, не думайте, что вам нужно извиняться за его грубое поведение.

— Я понимаю, что такое поведение может обидеть кого угодно!

— Не волнуйтесь, я не из таких. Гайтано! — выкрикнула она. — Я бы хотела сесть рядом с вами, чтобы поговорить о книгах. Я чувствую, что нам еще многое надо обсудить.

— Я тоже так думаю, — согласился он, выдвигая ей стул. — Пока мы только прикоснулись к вершине айсберга.

Селестрия получала удовольствие от компании Гайтано. Докопаться до самой сути книги — вот то единственное, что могло сейчас отвлечь ее внимание от грубияна Хэмиша. Он не сдавался в своей решимости стать ее врагом. И за что?! За такой незначительный, на ее взгляд, проступок, просто за то, что она случайно позволила себе нарушить покой его погибшей жены.

 

Глава 22

Хэмиш сидел в баре Саверио, играя в скопу со стариком Леопольдо, его сыном Манфредо и своим хорошим приятелем Виталино. Солнце уже село, дорога в сумерках была безмолвной, и только кое-где в поисках остатков пищи пробегали, как тени, случайные дворняги. Саверио склонился над чашечкой черного кофе, жалуясь паре сочувствующих друзей на угрюмый нрав своей жены и ее решительный отказ заниматься с ним любовью. Он мельком взглянул на Хэмиша. Его страдальческое лицо частично заслонил от взора Саверио веер из карт. Он делал вид, что изучает их, но в данный момент они интересовали молодого человека меньше всего. Саверио неожиданно почувствовал приступ вины — ему-то по крайней мере было на кого жаловаться.

Хэмиш смотрел в карты, но мало что соображал. Он был по-настоящему расстроен: душу как будто вынули из тела, а потом кое-как, наспех засунули обратно, причем так, что все оказалось не на своих местах. Он ерзал на стуле, будто изо всех сил пытаясь привести в соответствие дух и тело, но его попытки оказались тщетны. Он был все еще взволнован и чувствовал себя не в своей тарелке. Виталино внимательно наблюдал за ним. Он стал лучшим другом Хэмиша пять лет назад, когда тот только приехал в Италию, и хорошо понимал его. Виталино сейчас пытался поймать его взгляд и поддержать улыбкой, но Хэмиш думал о своем.

До смерти жены Хэмиш был совершенно другим человеком, размышлял Виталино. Он рисовал яркие картины, а играя на пианино, демонстрировал несомненный талант и страстность. Он пленял окружающих своим даром превращать самое обыденное событие дня в невероятно веселую историю. А как он заразительно смеялся! Тут ему не было равных: смех, казалось, вырывался из глубины его груди; закинув голову назад, он ревел как медведь. Сейчас он вообще почти не смеялся, и Виталино месяцами не видел, чтобы он что-нибудь рисовал. Однако недавно он вроде бы стал понемногу оттаивать, как будто мысленно приказал себе начать взбираться обратно вверх по утесу, у подножия которого Наталия нашла свою смерть. Он снова взялся за кисть и с энтузиазмом принялся оборудовать место для библиотеки Гайтано, так как к книгам он, как и его тесть, питал особую страсть. Но в последние дни без видимой причины Хэмиш, вдруг прекратив свой подъем, застрял на полпути. Бледность, так не вяжущаяся с его загорелым лицом, вернулась снова, а страдание опять стало проявляться в морщинках вокруг глаз. Снова появился этот скрытный взгляд загнанного зверя, как в первые дни после смерти Наталии, когда злые языки распустили слухи о его причастности к гибели жены, не умолкая даже в перерывах между соболезнованиями.

Старый Лоренцо перехватил взгляд сына и лишь пожал плечами. Странно, но Виталино так и не удалось ничего придумать, чтобы вывести Хэмиша из депрессивного состояния. Леопольдо посмотрел на Виталино, ожидая от него дальнейших указаний, но их не последовало — никто из них не знал, что нужно делать. Если уж Хэмиш не желал делиться своими переживаниями, то уговорить его на это вряд ли кому-либо удалось бы.

— Давай отыграемся во второй партии, — предложил Виталино, игриво похлопав его по спине.

— Я возьму кофе, — ответил Хэмиш, положив карты на стол и заметив выражение озабоченности на лицах своих товарищей. Он обвел их по очереди взглядом, криво улыбнулся и откинулся на стуле. — Что происходит? — спросил он.

— Да ты сам не свой, вот что, — сказал Леопольдо. Его грубоватый голос звучал удивительно мягко. — С тобой все в порядке?

Хэмиш вздохнул.

— Извините, я сегодня не настроен на игру.

Манфредо сложил карты.

— Тогда давайте ее закончим. Ведь все время проигрывать не очень хорошо для твоего морального состояния! — Его лицо расплылось в улыбке, на которую Хэмиш ответил без энтузиазма. Виталино окликнул Саверио и попросил сделать кофе покрепче.

— Все дело в блондинке, ведь так? — спросил Виталино. Хэмиш казался испуганным. — Мы все ее уже видели. Она выделяется на фоне остальных, как лебедь среди свиней.

— Она красавица, — согласился Леопольдо, покачивая седой головой. — Ты должен жить дальше. Ведь минуло уже три года. Наталия сейчас на небесах.

Лицо Хэмиша побагровело от гнева.

— Ты сам не знаешь, что говоришь, Леопольдо! — взревел он. — Кроме того, она не в моем вкусе.

— Ну, тогда ею займусь я, — съязвил Манфредо.

— Да, пожалуйста, когда угодно, — вставая, ответил Хэмиш. Он бросил несколько лир на стол. — Это за кофе. Сегодня моя очередь платить. — Он направился к двери, желая поскорее глотнуть воздуха.

Выйдя из душного помещения, он тяжело оперся на свою палку и глубоко вздохнул при свете луны. Открылась дверь, и на пороге появился Виталино с озабоченным выражением лица.

— Она потревожила твою берлогу, не так ли? — спросил он.

— Да, — со стоном выдавил из себя Хэмиш. Он отправился по дороге, и Виталино последовал за ним.

— Тебе нужно научиться снова любить, мой друг. Ты так молод…

— Да оставь ты это! — резко оборвал его Хэмиш. — Леонардо говорит глупости. Ведь он совершенно не знает ее.

— А кто она?

Хэмиш внезапно остановился и в упор посмотрел на Виталино. Он какое-то время собирался с духом, как будто ему стоило невероятных усилий упомянуть это ненавистное имя.

— Она — дочь Роберта Монтегю.

Виталино даже отпрянул.

— О боже, что она делает здесь?

— Откуда я знаю! — Он снова двинулся вперед. — Надеюсь, она скоро уедет.

Виталино минутку подумал. Накануне он видел, как Селестрия прогуливалась по городу с Нуззо. Он был сражен ее очарованием — бледная и грациозная, словно ангел. Весь город говорил о ней.

— Послушай, — возразил он, — ну она же ведь не Роберт Монтегю. Не думаю, что было бы справедливо ненавидеть ее за то, что в ней течет его кровь.

— Мне невыносимо видеть ее.

— Смотри на вещи проще! — произнес Виталино.

— Это вовсе не шутки.

— А по-моему, ты делаешь из мухи слона!

— Я думал, что ты, в отличие от остальных, понимаешь меня.

— Конечно, понимаю. Но она — не ее отец. Она индивидуальность. И ты должен относиться к ней, учитывая этот факт. Ты говорил с ней?

— Вообще-то нет. — Хэмиш неловко пожал плечами, вдруг вспомнив об их первой неожиданной встрече на могиле его жены. Ему было очень стыдно рассказывать об этом.

— Итак, ты ее совсем не знаешь.

— Нет, — признал он.

— Ты преждевременно осудил ее.

— Да.

— Ты по-настоящему свалял дурака, хотя считаешься умным человеком!

Хэмиш покачал головой. Как он мог рассчитывать на понимание со стороны своего друга, когда тот не знал и сотой доли всей правды? Только он и Наталия знали страшную тайну, которой нельзя ни с кем делиться.

В течение последующих двух дней Селестрия ходила по маленькому городу Марелатту в надежде застать на месте неуловимого Салазара. Но вместо него она снова натыкалась лишь на взволнованную женщину из его офиса со странным вытянутым овалом лица. Ожидая возвращения адвоката, она коротала время в саду за чтением «Саги о Форсайтах». Гайтано не ошибся в выборе литературы, этот роман действительно отвлекал ее мысли от печальной и неопределенной ситуации, в которой она оказалась. Испытания, выпавшие на долю семьи из книги, позволили ей на время позабыть о ее собственных переживаниях, ибо от тяжких дум об отце голова Селестрии просто раскалывалась на части. И чтение стало огромным облегчением, похожим на то, которое обычно наступает после прикладывания льда к охваченному болезненным жаром телу. Она постоянно ощущала незримое присутствие Хэмиша в Конвенто, хотя они практически не попадались друг другу на глаза. Девушка знала, что он работает над обустройством библиотеки Гайтано, но ни за что бы не осмелилась приблизиться к этому месту, хотя Хэмишу становилось все труднее не замечать ее негодования в связи с его полным равнодушием к ней. Она до сих пор никак не могла смириться с тем, что он смеет так надменно себя вести, однако именно это обстоятельство разжигало ее болезненное любопытство.

Она провела в Конвенто уже пять ночей, и в течение этого времени почти не произносила вслух имени своего отца. Его образ всплывал лишь в ее мыслях, несколько вытесненный сейчас перипетиями судеб семейства Форсайтов и кое-какими другими отвлекающими событиями, что давало Селестрии возможность совсем позабыть о боли. Все больше сердце Селестрии, несмотря на отеческую заботу старика Гайтано, переполнялось отчаянием от невозможности встречи с господином Салазаром и крушения в связи с этим всех надежд, а грубое поведение Хэмиша и постоянно употребляемое вино еще больше усугубили эту ситуацию. На шестую ночь она отправилась в постель с тяжелым сердцем и хотела только одного — зарыться головой в подушку и разрыдаться, но не могла выдавить из себя и слезинки. Вытащив фотографию Монти в панаме, ту самую, которую она нашла в письме Фредерики, Селестрия прижала ее к груди.

Страдая от бессонницы и испытывая огромное желание выпустить наружу всю свою боль, девушка набросила халат и отправилась по коридору к пианино. Она села на стул напротив окна, сквозь которое, освещая клавиши, падал серебристый луч света. Фортепиано сразу же поманило ее к себе. Однако Селестрия не решалась притронуться к инструменту, опасаясь, как бы кто ее не подслушал. Она могла бы сыграть мелодии, так старательно выученные с детства, но сейчас в голове девушки звучала сочиненная ею же самой музыка, и Селестрии страшно захотелось спеть.

Она прекрасно знала, что ее вокальные данные оставляли желать лучшего. Глуховатый неровный голос с хрипотцой был далек от совершенства, а иногда она просто фальшивила. Но именно так она выражала свои эмоции. Когда она пела, то чувствовала, как ее грудь наполняет нежное, чистое чувство, будто в сердце кто-то вливает теплый исцеляющий нектар, и от этого всегда становилось легко и спокойно. Она втайне от всех получала от игры и пения удовольствие и сейчас нуждалась в этом как никогда.

Девушка примостила фотографию на пюпитр и приготовилась играть, положив руки на клавиатуру. Раздались звуки тихой мелодии. Она лишь слегка касалась клавиш, чтобы никого не разбудить. Как только пальцы взяли первые аккорды, она почувствовала, как полилась музыка, и начала чуть слышно напевать какой-то мотив, в который постепенно стали вплетаться слова, затем фразы, рассказывающие о ее любви и печали. Наконец она запела рефрен, который повторяла вновь и вновь, пока слезы не выступили на ресницах и не потекли по ее щекам.

Селестрия даже не догадывалась о том, что Хэмиш тоже не находил себе места. Он не встречался с ней, так как в основном проводил время, помогая Гайтано в библиотеке или обедая с Виталино и его большой шумной семьей за пределами Конвенто. Однако слова друга не выходили у него из головы. И он не мог избавиться от навязчивой идеи, ведь Виталино, по большому счету, был прав. Разве можно судить о девушке по поступкам ее отца? Хэмиш беспокойно спал, постоянно ворочаясь от жары, его мучили ночные кошмары и чувство бесконечного разочарования. Преодолев небольшой лестничный пролет, он спрятался в благодатной прохладе своей студии, находившейся недалеко от того места, где стояло пианино. И когда он услышал нежные мелодичные звуки, доносящиеся из коридора, то сначала подумал, что ему снится сон. Его рука с кистью застыла в воздухе, и, внимательно слушая, молодой человек устремил взгляд на двери.

Никто в доме не играл, кроме него. Он не слышал голоса, но тотчас догадался, кто прикасается к клавишам. Охваченный любопытством, он на цыпочках прошел по коридору и, оставаясь незаметным в тени, выглянул из-за угла. То, что предстало его взору, неожиданно тронуло его до глубины души. Селестрия сидела в тусклом свете луны, что-то чуть слышно напевая, и лицо девушки блестело от слез. Волосы волнами упали на ее плечи, рассыпавшись по белоснежному халату, неплотно прилегающему к телу, так что он неожиданно для себя увидел, как хороши плавные формы ее груди в обрамлении пенистых кружев белья. Она исполняла грустную мелодию. Небрежно нажимая на клавиши и совершенно не попадая в тон, она, казалось, совершенно не обращала на это внимания. У нее был низкий приглушенный тембр голоса, и то, что она брала фальшивые ноты, совсем не имело значения. Селестрия была сейчас необычайно красива и казалась еще более хрупкой и женственной, чем обычно. Он на мгновение позабыл о своем предвзятом отношении к ней и захотел просто прижать ее к себе. Хэмиш еще долго стоял, взирая с благоговейным трепетом на девушку, которая, как он ошибочно полагал, была черствой и надменной. И сейчас ему стало ужасно стыдно за себя. Виталино оказался прав — он действительно был глупцом.

Потеряв счет времени, он наблюдал за ней, наверное, уже целый час. Наконец девушка резко встала, не в силах больше плакать. Смахнув слезы рукавом халата, Селестрия аккуратно закрыла крышку пианино и направилась к себе в комнату. Хэмиш отпрянул назад, чтобы она, проходя мимо, случайно не заметила его. Вдыхая едва уловимый аромат ее тела, он наблюдал, как она открыла дверь и исчезла за ней. Переполненный желанием, он подкрался к тому месту, где она только что сидела, надеясь, что теплота, исходящая от стула, хоть как-то приблизит его к ней. Внезапно он увидел оставленный на пюпитре снимок и тотчас узнал изображенного на нем человека. Его нельзя было перепутать ни с кем: на фото, сделанном здесь же, в Конвенто, был Монти в своем светлом костюме и панаме. Хэмиш, взяв в руки фотографию, тщетно пытался понять, почему Селестрия так убивается по этому человеку.

Селестрия уже легла в кровать, как вдруг услышала какой-то шорох. Взглянув на дверь, она увидела на полу фотографию, которую кто-то с силой просунул сквозь узкую щель. Она села на постели, не отрывая взгляда от того места. Девушка была не в состоянии пошевелиться, так как знала, кто стоит за дверью. И теперь она была очень сильно расстроена, ведь этот человек, должно быть, не только слышал, как она поет, но и наверняка стал свидетелем ее горьких слез.

 

Глава 23

На следующее утро первым, на что Селестрия обратила свой взор, была фотография, мирно лежащая возле двери. Комната утопала в солнечном свете, который изгнал всех демонов из их темных пристанищ. Ее больше не одолевали ни чувство страха, ни чувство стыда. Наверняка фото подбросил Гайтано или же Фредерика, однако никто из них не станет думать о ней хуже после того, как случайно увидел ее слезы. Она подняла снимок и положила его на трюмо, прислонив к зеркалу, чтобы иметь возможность видеть отца каждый раз, когда она будет расчесываться.

Она позавтракала рано и, вдохновленная красотой утренней зари, отправилась к офису господина Салазара. Может, именно сегодня ей удастся застать его на месте?

Селестрия позвонила в дверь, дожидаясь, пока ей откроют. На пороге появилась женщина с очень яркой помадой на губах, завитыми волосами и нарумяненными щеками. Секретарша улыбнулась и сделала ей знак идти следом. Сердце Селестрии ликовало. Неуловимый господин Салазар наконец-то вернулся. Его помощница произнесла какие-то непонятные слова на итальянском языке и легонько втолкнула ее в комнату для посетителей. Здесь находился диван и пара кресел, висела одна-единственная картина с морскими мотивами, а на кофейном столике стояла ваза с желтыми цветами. Женщина предложила Селестрии выпить кофе. Девушка отрицательно покачала головой. Ведь она была слишком возбуждена, чтобы попусту терять время.

— Подождите, пожалуйста, — попросила секретарша, которая очень плохо говорила по-английски.

Селестрия присела и взяла в руки газету, пытаясь напустить на себя самоуверенный вид. Женщина вышла. До Селестрии доносились лишь звуки приглушенных голосов из коридора. Наконец дверь открылась, и в комнату уверенно вошел красивый мужчина средних лет. На нем хорошо сидел отутюженный костюм цвета слоновой кости, а также он носил начищенные ботинки двух тонов. Он был невысокого роста, с лоснящимися черными волосами, низким гладким лбом, густыми бровями, напоминающими пушистых гусениц. Его лицо светилось елейной улыбкой человека, привыкшего добиваться расположения людей силой своего очарования.

— А, мисс Монтегю. — Его речь полилась потоком, и он распахнул объятья, как будто собираясь обнять ее. — Очень приятно наконец-то с вами познакомиться. — Он хорошо владел английским языком, хотя говорил с просто чудовищным акцентом. Его темно-карие глаза восхищенно загорелись. — Вы даже более эффектны, чем ваш отец, — сказал он, засмеявшись. — Добро пожаловать в мой офис.

Она прошла мимо него сквозь облако сладкого запаха одеколона и очутилась в обшитой панелями комнате. Вдоль одной стены стоял книжный стеллаж, а между двумя окнами, выходящими на небольшой вымощенный двор, располагалась пара картотечных шкафов из красного дерева. Был здесь также широкий английский стол, который больше подошел бы городскому руководителю, нежели провинциальному клерку. Он указал ей на стул, а затем опустился в свое кожаное кресло.

— У меня тоже есть дочки, — произнес он, указав на семейные фотографии в серебряных рамках, стоявшие на столе между стопкой бумаг и элегантным кожаным портфелем. — Итальянки — обворожительные женщины, но вы, мисс, затмеваете их своей красотой.

Селестрия сейчас не была расположена отвечать на его пустую лесть. И даже мысль о том, что ей это может понравиться, была оскорбительной.

— Я пришла, чтобы задать несколько вопросов о своем отце, — живо сказала она.

— Да, конечно. Господин Монтегю был моим хорошим клиентом. — Селестрия удивилась. Она не ожидала, что он знает о смерти отца.

— Кто сообщил вам, что он умер? — спросила она. Теперь уже Салазар казался шокированным ее словами.

— Умер? — Он потряс головой и выпрямился. — Я этого не говорил.

— Но вы употребили прошедшее время.

— Ну и что? — Он пожал плечами. — У нас с ним уже давно нет общих дел. — Он задумчиво потер подбородок. — Так он умер? — Улыбка мигом исчезла с его лица, уголки губ опустились, и рот стал каким-то бесформенным.

— Он погиб в море.

— А как?

— Катался на лодке и случайно утонул.

— Утонул? — Глаза Салазара расширились от ужаса. Внезапно он стал бледным как полотно. — Я очень сожалею о вашей потере.

— Я тоже.

— Как я могу вам помочь? — Обливаясь потом, он ослабил галстук и выдавил из себя улыбку, которая сделала его лицо жалким и виноватым.

— Я пытаюсь разобраться в папиных делах. Ничего не смыслю в его бизнесе, но одно знаю наверняка — он регулярно посылал вам деньги. И я бы хотела знать, куда они подевались.

Салазар секунду помедлил с ответом. Он потянулся к серебряной табакерке, открыл ее и вынул оттуда небольшую сигару.

— Не возражаете, если я закурю? — В знак согласия Селестрия кивнула головой. Он порылся рукой в кармане пиджака в поисках зажигалки. Она понимала, что он пытается тянуть время. — Жизнь — это вечная погоня за призраком, до которого так же нельзя дотронуться, как и до своего отражения в зеркале, — сказал он, пожав плечами.

— Что вы хотите этим сказать? — Селестрия стала понемногу раздражаться.

— Ваш отец потерпел крах в делах, он взял то малое, что уцелело, и исчез. Что я могу вам еще сказать?

— Но ведь речь идет о тысячах фунтах, что стало с ними?

— Пошли ко дну, моя добрая леди. А если быть точнее, то утонули, как и ваш отец. — Его маленькие глазки злобно засверкали.

— Не понимаю. Что за бизнес был у отца?

Салазар тяжело вздохнул и сделал глубокую затяжку, прежде чем положить сигару на край стеклянной пепельницы, уже полной пепла. Он наклонился вперед. Его лицо сейчас было красным и потным.

— Мисс, это мужские дела. И на вашем месте я бы оставил их мужчинам. К тому же вы ведь и сами заявили, что ничего не смыслите в них. А у меня не хватит ни времени, ни терпения объяснить вам, что к чему.

Селестрия была оскорблена до глубины души. Он встал и выдвинул ящик из картотечного шкафа, находящегося за его спиной. Взгляд Селестрии упал на двор, расположенный за окном. Перед небольшой лестницей стояли железные ворота, открывая вход в симпатичный яблоневый сад. Вид ступенек вдруг пробудил в ней воспоминания о склепе в городе мертвых, и она снова вспомнила Хэмиша. Салазар повернулся, держа в руке какую-то папку, и сел на место. Он положил ее на письменный стол и открыл. Селестрия взглянула на бумаги. Он пролистывал то, что больше было похоже на какую-то корреспонденцию и списки цифр и имен.

— Вот все, моя добрая мисс, что осталось от вашего отца. — И он стукнул по странице тыльной стороной руки.

— И что это?

— Списки кредиторов. — Он посмотрел на Селестрию и вскинул вверх кустистую бровь. — После себя ваш отец не оставил ничего, кроме рассерженных людей, требующих денег.

В этот момент в дверь постучали, и на пороге появилась взволнованная секретарша.

— Пришла какая-то женщина, говорит, что хочет видеть тебя по срочному делу. Она приехала прямо из Парижа.

Салазар улыбнулся Селестрии и еще больше ослабил галстук.

— Скажите ей, что я занят, — сухо произнес он. — И попросите ее прийти завтра.

Секретарша кивнула и закрыла за собой дверь. Селестрия нахмурилась.

— Сегодня мне везет на женщин. Я счастливчик. — Он снова взял сигару и затянулся. — Итак, на чем мы остановились?

— На делах моего отца. А у него были компаньоны?

— Да, он работал с графиней и еще с одним человеком.

— Графиней? — Селестрия сморщила нос. — А ее фамилия случайно не Валонья?

Снова раздался стук в дверь. Секретарша не стала дожидаться разрешения войти и появилась на пороге с беспокойным выражением лица.

— Эта посетительница намерена увидеть тебя во что бы то ни стало, она просто в ярости.

Он нервно захихикал. Женщина стояла бледная как полотно, тряся руками. Она заговорила с невероятной быстротой, и ее голос стал на тон, а то и два выше, чем до этого. Потом она вышла, и Салазар снова пожал плечами.

— Эта посетительница влюблена в меня, — вздохнув, важно сказал он. — Что ж поделать? Француженки очень напористые. Они не любят слышать в ответ «нет». Она ежедневно звонит из Парижа, требуя встречи со мной. Можете себе такое представить? — Он сделал затяжку, на минуту замолчав. — Мне по роду профессии приходится иметь дело с разными людьми, мисс. Начиная от бывшего президента Италии до нынешнего магната оливкового масла. И я отношусь к ним совершенно одинаково, с должным уважением. Моя работа требует осмотрительности. Все мои клиенты — состоятельные люди с положением в обществе, и им не нравится, когда с ними играют. — Он сощурил глаза и внимательно посмотрел на нее сквозь прозрачную завесу дыма. — Ваш отец был игрок. Иногда он выигрывал, а иногда нет, но он играл все-таки слишком жестко. Вы понимаете, о чем я говорю? — Селестрия медленно кивнула головой, хотя ей бы хотелось, чтобы он выражался яснее.

— А какая роль отводилась графине в делах моего отца?

— Я никогда не испытывал к ней особой симпатии. Скажем так — она была довольно мрачной личностью. Монти присылал ее, когда не мог приехать сам. Она напоминала мне тень, которая растворяется в темноте ночи.

Внезапно по зданию разнесся звук разбившегося стекла. В комнату вбежала секретарша. Началась ужасная суета. Салазар встал и вызвал наряд карабинеров. Селестрия выглянула в окно за угол дома, туда, где было выбито фасадное окно. Повсюду валялись осколки. Через несколько минут прибыл полицейский патруль в униформе цвета хаки. Салазар быстро прошел мимо девушки. Он отпустил несколько коротких, как стаккато, фраз на итальянском языке в адрес женщины, которую сейчас уводили прочь полицейские. В ответ она осыпала его оскорблениями, изо всех сил пытаясь высвободиться.

Селестрия увидела красивую женщину средних лет. Ее превосходные каштановые волосы, разделенные косым пробором, были аккуратно собраны сзади в тугой шиньон. Костюм цвета слоновой кости сидел на ней безукоризненно: пиджак, ушитый в талии, и очень узкая юбка, доходящая до щиколоток. Она носила неброские кожаные туфли на высоких каблуках как раз в тон ее сумочке. Женщина нисколько не походила на человека, способного швырнуть камень в окно. Скорее ее можно было представить с бокалом шампанского в одной руке и мундштуком в другой.

Салазар пожал руку Селестрии. Она догадывалась, что адвокат утаил часть информации. Он был таким же скользким, как жир, которым он привык смазывать свои волосы, зачесав их назад. Но в настоящий момент она была бессильна что-либо сделать.

Она покинула офис с большой неохотой, осознавая, что ровным счетом ничего не узнала. Итак, графиня выполняла грязную работу для ее отца. Но в чем точно она состояла? Салазар не проговорился ни словом. У нее же не было возможности выяснить, действительно ли деньги снимались со счета, и она совершенно не знала, каким образом это можно сделать. О боже, как бы она хотела, чтобы дедушка поехал с ней! Ей явно не хватало опыта, чтобы решить эту головоломку самостоятельно.

Очутившись на площади, она села на скамейке, залитой солнцем. Мимо нее прошла лошадь, еле передвигая ноги и с трудом волоча телегу, груженную мебелью из сосны. Селестрия наблюдала за ней и завидовала кучеру, который управлял повозкой, так как казалось, что ему все нипочем в этом мире. В животе у нее заурчало, и она поняла, что уже два часа дня, а она успела только позавтракать, и тут же подумала об огромной сумме денег, которую отец предположительно снял со счета за неделю до смерти. Кому же графиня отдала ее? Был ли это шантаж? А если так, то что именно отец скрывал и не хотел делать достоянием гласности? У него не было работы целых два года, и он разбазаривал состояние своей семьи. Куда же подевались деньги? И от чего он бежал?

Наконец она встала и уже было отправилась обратно в Конвенто, как вдруг заметила полицейский участок на противоположной стороне площади. Любопытство взяло верх над чувством голода. Девушка обошла вокруг здания в надежде узнать, что же случилось с француженкой. Казалось, здесь не было ни души. Она осмотрелась по сторонам и, остановившись у ступенек, ведущих к двери, прислушалась. Изнутри донесся взрыв смеха, а затем женский голос, ровный и шелковистый, как сгущенное молоко. Она тотчас узнала его. Возможно, если Селестрия попросит эту женщину о помощи, та сможет пролить свет на загадочную личность Салазара. Девушка знала, что, попробовав сделать это, она ничего не потеряет.

Войдя в участок, девушка увидела француженку, сидящую на стуле в окружении восьми восторженных полицейских. Один подносил зажигалку к сигарете, зажатой в ее темно-красных губах, другой предлагал чашечку кофе. Все дружно смеялись, стоило ей что-либо сказать. Она прекрасно владела итальянским языком. Заметив Селестрию, она прищурила глаза, и от ее улыбки не осталось и следа.

— Кто вы? — спросила она, кивнув в сторону Селестрии.

— У меня была встреча с господином Салазаром как раз в тот момент, когда…

— …я швырнула камень в окно. — Она хорошо говорила по-английски, хотя и с сильным акцентом. — А вам-то что до этого? — Она затянулась и выпустила струйку дыма, не отрывая презрительного взгляда от девушки. Полицейские были явно поражены происходящим.

— Полагаю, у нас с вами одинаковые проблемы.

— Да что вы, милочка. — Она не проявила ни малейшей заинтересованности в дальнейшем разговоре.

— Мы можем побеседовать наедине?

Француженка скупо засмеялась.

— Я ведь арестована, или вы еще этого не заметили? — При этом она обвела взглядом свою аудиторию и, поправив фуражку на одном из полицейских, игриво погладила ее. — Почему бы вам не уйти?

Селестрия была задета до глубины души. Женщина тотчас заговорила с мужчинами на итальянском языке. Взглянув на Селестрию, они громко засмеялись. Девушка быстро повернулась и почти выбежала на свежий воздух, ее щеки горели от нанесенного оскорбления.

Сложив руки на груди, она шагала вдоль аллеи сосновых деревьев по направлению к Конвенто.

— Я совершила ужасную ошибку, приехав сюда, — сердито шептала она себе под нос. — И почему каждый так и норовит унизить меня? — Она взглянула на город мертвых, а едва переступив порог Конвенто, столкнулась с Хэмишем. Девушка натянулась как струна и, к изумлению молодого человека, совершенно не подбирая слов, сказала первое, что пришло ей на ум:

— О боже, это снова вы! Тот, которого я меньше всего хочу сегодня видеть!

— Я… — начал он, но Селестрия прервала его, громко вздохнув:

— Хватит, надоело! Не знаю, что случилось с этим местом, но оно просто кишит грубиянами. Там, откуда я приехала, люди добродушны и вежливы. И знаете, что я поняла? Дело вовсе не в итальянцах. Ведь Нуззо приятный малый, а Фредди и Гайтано — само очарование. А вот шотландцы и французы просто цены себе не сложат.

— Я должен извиниться перед вами, — сказал он, сильно нахмурив брови. Было видно, что он смущен такой вспышкой эмоций.

— Слишком поздно. У вас было для этого сколько угодно возможностей. Как бы там ни было, мне абсолютно все равно. У меня здесь и без вас хватает дел. Знаете ли, я ведь приехала сюда не прохлаждаться. И вовсе не имеет значения, буду я ладить с такими людьми, как вы, или нет. Цель, с которой я прибыла сюда, куда важнее. Почему бы вам не пойти и не накричать на кого-нибудь другого? А я сейчас спешу. — Она сложила руки на груди и вызывающе посмотрела на него. — Я бы посоветовала вам познакомиться с француженкой, с которой я только что не нашла общего языка. Она бы вам показала, где раки зимуют!

Хэмиш неохотно уступил ей дорогу. Он находился в полном замешательстве и никак не мог предвидеть проявления такой грубости со стороны девушки. Ее поведение просто выбило у него почву из-под ног. Он видел, как она зашагала прочь через двор и, поднявшись по лестнице, исчезла, не оглянувшись. Она даже не приняла его извинений.

 

Глава 24

После ленча Селестрия составила телеграмму деду. Она писала, что Салазар совершенно не помог ей и, вероятнее всего, утаил от нее правду. А у нее нет никакой возможности докопаться до истины. Она не говорит по-итальянски, и у нее здесь совсем нет связей, на которые она могла бы рассчитывать. Девушка также упомянула о француженке и о том, как та бросила камень в окно офиса адвоката. «Что мне делать дальше?» — спрашивала она. Закончив, Селестрия поспешила в город, чтобы найти почтовое отделение.

Миссис Уэйнбридж и Нуззо прогуливались по вершинам утесов, где каменистая земля неохотно давала жизнь дикорастущей траве и побегам лекарственных растений. Кучерявые овцы паслись на головокружительных склонах холмов, явно не боясь свалиться в море. Воздух был напоен целебным ароматом эвкалиптовых деревьев, а шум волн, мягко набегающих на камни внизу, давал им возможность насладиться их неповторимой музыкой. Нуззо снял пиджак и закатал рукава, обнажив свои мускулистые загорелые руки. Берет спасал его голову от палящих лучей солнца, однако кожа на лице была грубой и обветренной, так как большую часть своей жизни он провел на воздухе, обдуваемый всеми морскими ветрами.

Миссис Уэйнбридж тоже надела шляпу, она изнывала от жары и несказанно обрадовалась легкому бризу, подувшему с моря. Солнце уже стояло в зените, когда женщина с ужасом увидела, что ее бледная кожа стала краснеть, а на плечах явно проступили веснушки. Нуззо, заигрывая с ней, старался научить ее итальянскому языку, указывая на предметы и произнося их названия так же отчетливо, как и в тот первый вечер, когда он познакомился с ними.

— Пекора, — сказал он, указывая на овцу.

— Пекора, — повторила она.

Его лицо радостно просияло.

— Пекора, браво! — Он выискивал глазами, на что бы указать еще. — Маре, — сказал он, указывая на море. — Маре.

— Маре, — произнесла она.

— Браво, синьора. Маре.

Миссис Уэйнбридж чувствовала, как переполняется ее сердце. Энтузиазм Нуззо был настолько вдохновляющим, что она снова почувствовала себя молодой.

— Сьело, — произнес он, махнув рукой в сторону неба. — Сьело.

— Сьело, — повторила она.

Он покачал головой, явно довольный услышанным.

— Брависсимо! — воскликнул он. Нагнувшись, он сорвал маленький желтенький цветок, примостившийся между двумя камнями. — Фьоре, — произнес он, вручая его Уэйни.

— Фьоре, — нежно повторила она. Он внимательно посмотрел на нее, и в его взгляде было сильное чувство. — Белла, — робко сказал он.

Миссис Уэйнбридж сглотнула. Даже она знала значение слова «белла». Она взглянула на цветок.

— Белла, — произнесла она.

— Нет, не он, а госпожа. — Нуззо покачал головой и, указывая на нее рукой, сказал: — Вы красивая.

Уэйни удивленно посмотрела на него.

— Я?

— Да, госпожа. Вы самая красивая.

Вернувшись с почты, Селестрия прошла через кухню и присела на лавочке в саду, со всех сторон окруженная терракотовыми горшками с лавандой. В безмятежности сада, благоухающего ароматом лекарственных растений, она принялась обдумывать свой следующий шаг. Встреча с Салазаром ничего ей не принесла. И теперь не оставалось ничего иного, как ждать инструкций от деда. Сколько она ни старалась, у нее никак не получалось освободиться от навязчивого образа Хэмиша, который постоянно ее преследовал, не желая ни на минуту оставить в покое. Фыркнув, она прогнала его, а через минуту увидела Уэйни, которая наконец вернулась с экскурсии. Пламенеющие щеки и горящие глаза выдавали ее и говорили о том, что прогулка была приятной. В руке она вертела маленький желтенький цветок.

— Мне ничего не удалось разузнать, — уныло поделилась с ней Селестрия. — Ума не приложу, где и кого теперь искать.

Миссис Уэйнбридж присела возле нее, радуясь возможности очутиться в тени огромного брезентового навеса.

— Может, ты ищешь совсем не там, где нужно.

— Нет, я уверена, что права. Но мошенник никак не хочет раскалываться. Он играет со мной, как кошка с мышкой. Я не говорю по-итальянски и не имею никакой возможности узнать, не лжет ли он.

— Почему бы тебе просто не расслабиться и не насладиться отдыхом? — Хитро улыбнувшись, Уэйни сняла шляпу, чтобы обмахнуться ею, как веером. — Это прекрасное место. Белла, пекора, сьело, маре, фьоре, белла. — Ее голос зазвучал мелодично и тихо.

— Я не стану праздно терять время, пока не узнаю, почему отец покончил с собой. Я подозреваю, что его шантажировали.

— Шантажировали?

— Мне жаль, Уэйни. Как я могла ожидать, что ты это поймешь, если я даже не ввела тебя в курс дела? Да и моя встреча не принесла желаемых результатов. Хотя я встретила француженку, швырнувшую камень в окно офиса господина Салазара, так что полицейским пришлось уводить ее силой. Он явно не пользуется большой любовью, а этот город просто наводнен самыми отъявленными грубиянами.

— А также очень милыми людьми.

Уэйни посмотрела на апельсиновую рощицу, которая лежала между садом и маленькой группой домов. Казалось, они боролись за право спрятаться от солнца под сенью возвышающихся над ними сосен.

— С которыми можно и пофлиртовать. Я правильно поняла? На самом деле, Уэйни, я шокирована. Ведь не прошло еще и недели, как ты здесь!

Миссис Уэйнбридж игриво вертела в руках маленький цветок.

— Нет ничего плохого во флирте. Думаю, я не смотрела на другого мужчину с тех пор, как Алфи ушел из жизни. А этот Нуззо — малый что надо.

— Как же вы общаетесь друг с другом? Он ведь ни слова не говорит по-английски.

— Мы кое-как приноровились.

Селестрия не могла усидеть на одном месте, поэтому предложила Уэйни прогуляться. Но та, изрядно подустав от утреннего променада, отказалась. Она был рада посидеть на солнышке, погруженная в свои раздумья. Ее не посещали такие приятные мысли уже очень и очень давно. И Селестрия отправилась одна. К своему удивлению, она поймала себя на мысли, что везде ищет глазами Хэмиша, но вместо него увидела миссис Халифакс, рисующую на вершине утеса маленькую покинутую крепость.

— Знаете, — начала женщина, вглядываясь в даль моря, — в Апулии жили греки, римляне, византийцы, нормандцы, французы, испанцы и неаполитанцы. Эти наблюдательные посты были сооружены специально для того, чтобы следить, не появятся ли воинственные турки. И дозорные передавали сигналы тревоги вдоль всего побережья, зажигая огни и тем самым предупреждая остальных людей об опасности. Ужасно романтично, не правда ли? — Селестрия присела на сухую остроконечную траву и тоже устремила взгляд в море. — Здесь еще есть красивые мавританские здания. Это место — огромная плавильная чаша различных культур. Я очень люблю его.

— Я ожидала, что оно будет выглядеть, как Тоскана.

Миссис Халифакс засмеялась.

— Вот уж нет и еще раз нет. В этом-то и состоит его прелесть.

— Вы очень хорошо рисуете, — заметила Селестрия, взглянув на холст.

— У меня за плечами огромный опыт.

— А вам не наскучило?

— Конечно же, нет. И почему мне, собственно, должно наскучить? Каждый пейзаж, который я пишу, совершенно не похож на другой.

— Но вы все время одна.

— Я окружена удивительной красотой природы. Она наполняет мою душу. Кроме того, мне нравится оставаться наедине со своими мыслями. Я вспоминаю прошлое, и это делает меня счастливее.

— Почему вы не вернулись во Францию?

— Ага, я разожгла твое любопытство!

— Но вы сами обещали мне рассказать.

Она перестала рисовать.

— Я влюбилась.

Селестрия выглядела удивленной.

— Вы влюбились?

— Я знаю, о чем ты думаешь: старые леди не влюбляются. Это не совсем то, что ты думаешь. Я влюбилась в мальчугана, жившего в замке.

— А, — произнесла Селестрия, кивнув головой.

— Его мать работала там же. Он был немым. Славный такой мальчишка. Прелестный, белокурый, с огромными любопытными и умными глазами. Он напомнил мне сына. — Женщина вздохнула и снова взялась за кисть. — А однажды, прямо на мессе, случилось настоящее чудо. Господь вернул ему голос.

— Правда?

— Да. Знаешь ли, чудеса время от времени все-таки случаются, если мы верим в них.

— А что произошло с ним потом?

— Он уехал жить в Америку. Его мать полюбила американца и переехала с ним в США на постоянное место жительства. Я ее не виню. Он был красавчиком, каких я редко встречала в жизни. После этого замок стал притягивать меня все меньше. Без Миши, так звали мальчугана, это место казалось холодным, пустым и безрадостным. Я туда никогда не возвращалась. Но я всегда вспоминаю о нем. В моем сердце есть место, где живет этот мальчишка вместе с покойными сыном и мужем.

— Оно, должно быть, наполнено печалью, — произнесла Селестрия.

— Печалью? Нет, моя дорогая, это наисчастливейший уголок, заполненный воспоминаниями о людях, которых я когда-то любила. Со временем ты и сама узнаешь, что любовь порой многолика. Удивительно, но она приходит нежданно-негаданно и иногда так молниеносно захватывает тебя целиком, что ты с трудом веришь в случившееся. В мире нет ничего более важного, чем любовь. Это единственная вещь, которая останется с тобой после смерти. — Миссис Халифакс устремила взор в даль моря, и задумчивая улыбка, освещенная солнечными лучиками, сделала прекрасным ее лицо.

— Как же здесь тихо! — через минуту произнесла Селестрия.

— Тебе понадобится некоторое время, пока ты отвыкнешь от сумасшедшего шумного Лондона.

— Но я люблю Лондон, — живо сказала она.

— Я тоже его люблю, но в малых количествах! Ты хочешь что-нибудь нарисовать?

— О, не думаю, чтобы у меня это хорошо получилось.

— Почему бы тебе все-таки не попробовать? Загляни в мою сумку, там лежит небольшой альбом. Хватай угольный карандаш и принимайся за работу, и тебе вовсе не обязательно показывать свой рисунок кому бы то ни было, если не хочется.

До приезда дедушки Селестрия не знала, чем ей заняться, поэтому решила набросать портрет миссис Халифакс. Старая женщина с соломенной шляпой на голове сидела в тени иссохшего вечнозеленого дерева, чьи ветви с колючими неприветливыми листьями почти касались земли, и держала перед носом кисть, то и дело измеряя перспективу. Пока девушка рисовала, она развлекала миссис Халифакс, рассказывая ей истории о своей семье, случившиеся в Корнуолле. Дафни громко хохотала.

— О боже, какая ты смешная девчонка, — говорила она, вытирая глаза. — Твоя тетушка Пенелопа еще тот орешек.

— Она очень аппетитная, — сказала Селестрия, глядя, как Дафни смеется. — Как чаша с сочными красными сливами.

Зарисовка Селестрии никуда не годилась, но это было совсем не важно. Девушка вдруг почувствовала, что получает огромное удовольствие от безмятежного спокойствия дня, нежных звуков волн, разбивающихся о камни, и даже лая собаки, доносящегося откуда-то издалека. Ей также очень нравилось находиться в компании миссис Халифакс.

— Ты милое создание, Селестрия. Должно быть, в Англии не один поклонник сходит по тебе с ума.

Селестрия подумала об Эйдане.

— Вообще-то нет, — ответила девушка. И, решив, что нет смысла врать тому, кто почти ничего не знает о ее жизни, она прибавила: — Я согласилась выйти замуж за одного человека.

— Боже правый, но ведь ты же не собираешься сдержать свое обещание, не так ли?

Селестрия очень удивилась.

— А почему, собственно, я должна отказаться от него?

— Да потому что ты не влюблена. Ведь это же очевидно.

— Но он очень милый.

— Если слово «милый» — это единственное определение, которым ты можешь описать своего жениха, то на твоем месте я бы точно повременила идти с ним под венец. Тебе разве не запрещали произносить это прилагательное-паразит в школе? Мне — да. Милочка моя, если земля не ходит ходуном у тебя под ногами, это не любовь.

— Но, миссис Халифакс, земля ведь и не может ходить ходуном!

— Бог мой, да ты все еще рассуждаешь, как маленький ребенок! Однако у тебя в запасе полным-полно времени для открытия удивительнейших моментов жизни. Поверь мне, это обязательно случится. Она будет дрожать, трястись, вертеться, и вот тогда-то у тебя не останется и тени сомнения, что ты по уши влюблена. Кстати, зови меня просто Дафни.

В тот же вечер Селестрия, вернувшись в Конвенто, приняла ванну и стала наряжаться к ужину. Она размышляла над тем, правильно ли дедушка понял то, что она хотела сказать в телеграмме, и очень надеялась, что он таки принял решение приехать к ней.

Селестрия провела довольно много времени в своей комнате, втирая масло в тело и делая педикюр в своей любимой светло-розовой гамме, как вдруг услышала до боли знакомый голос, доносящийся со двора. Завернувшись в полотенце, она поспешила к окну и сквозь ставни увидела Хэмиша, разговаривающего со своим тестем. Сердце рванулось из груди. Молодой человек указывал на местность, лежащую ниже монастыря, а Гайтано задумчиво потирал подбородок. Оба говорили по-итальянски.

Одеваясь, Селестрия почувствовала, что все ее тело вдруг встрепенулось, словно от внезапного выброса адреналина в кровь. Открытая конфронтация с ним показалась ей наилучшим решением. Она была во всеоружии, негодование и защитный женский рефлекс давали ей уверенность в том, что при случае она сможет дать достойный отпор своему противнику. Девушка надела симпатичный белый сарафан, доходящий до середины икр и выгодно подчеркивающий ее стройную фигуру, а потом накинула бледно-голубой кардиган. Затем Селестрия нанесла духи на запястья и за ушами, и опять от нее повеяло ароматом колокольчиков. Она почти не сомневалась, что после недавнего поражения он обязательно придет сегодня вечером на ужин, хотя бы для того, чтобы иметь возможность оставить последнее слово за собой.

Поспешно спустившись вниз по каменным ступенькам, девушка выбежала во двор. Она бросила взгляд в сторону маленькой двери, за которой незадолго до этого исчезли Хэмиш и Гайтано, ожидая, что они вот-вот появятся снова. Затем наклонилась, чтобы похлопать по спине Примо, который спал, развалившись на одной из пурпурных диванных подушек, брошенных прямо тут, под монастырскими стенами, возле низенького столика с искусно сделанными и вышитыми куклами из Афганистана. Она оттягивала время, однако никто не появлялся. И когда наконец во дворе стемнело, она поняла, что ей не остается ничего другого, как пойти в столовую.

Миссис Халифакс уже что-то обсуждала с Уэйни и Фредерикой. Мужчин и здесь не было видно.

— Извините за опоздание, — произнесла Селестрия, садясь рядом с Фредерикой напротив двух других женщин.

— В Конвенто не существует такого понятия, как «опоздать», — сказала Фредерика. — Вы все наши гостьи, а потому можете приходить и уходить, когда заблагорассудится. Кроме того, Селестрия, ты пришла не последняя.

— Прекрасно выглядишь, — произнесла Уэйни, обращаясь к девушке. — Вы не находите, миссис Халифакс?

— О, как бы хотелось снова стать молодой, чтобы иметь возможность носить такие же симпатичные женственные вещицы! — произнесла пожилая женщина, взглянув на Селестрию. — Вместо этого я ношу эти дурацкие туфли. — Селестрия заметила, что на столе стоят еще два прибора, и она сразу догадалась, для кого именно они предназначены. Биение сердца участилось в предвкушении предстоящей стычки с угрюмым, но привлекательным шотландцем.

— Тебе сегодня утром пришла телеграмма, — сказала Фредерика. — Я забыла сказать об этом раньше. — Она сунула руку в карман и вытащила белый конверт. Селестрия с волнением открыла его.

— Это от моего дедушки, — со счастливым видом сказала она. В следующее мгновение ее лицо осунулось. — Он не приедет, — чуть слышно произнесла она, очень расстроенная.

— И что же он пишет? — спросила Уэйни, очень надеясь, что они смогут остаться в Конвенто еще какое-то время, ведь сейчас она стала получать так много удовольствия от этого места. Миссис Уэйнбридж уже успела вложить маленький желтенький цветок, подаренный Нуззо, в свою книгу.

«Мой драгоценный Шерлок, кому, как не тебе, под силу докопаться до истины? Воспользуйся своей хитростью и воображением. А также подумай, не самое ли время Англии и Франции подружиться», — писал ее дед.

— Что это он имеет в виду? — спросила Уэйни.

— Я-то прекрасно знаю, о чем он говорит. Я просто надеялась, что он приедет сюда и поможет мне. Понимаете, — сказала девушка, обращаясь к Фредерике, и ее плечи поникли, — я ведь приехала в Конвенто вовсе не для отдыха, а для того, чтобы выяснить причину, по которой отец покончил с собой.

Фредерика побледнела.

— Он что, покончил с собой?

— Мне жаль, что я не сказала вам всей правды.

— Не извиняйся, — нежно произнесла Фредерика, коснувшись ее руки. — Да и не за что приносить извинения. — Однако лицо старой женщины стало понурым. — А может, лучше не тревожить его душу?

— Об этом не может быть и речи. Я полна решимости.

Не успела Селестрия сказать очередную фразу, как через кухню в комнату вошла француженка, с которой они виделись в полицейском участке.

— Ну и денек, — с раздражением в голосе произнесла она, — хуже не придумаешь.

— Не только у тебя, — сказала миссис Халифакс.

Селестрия в ужасе смотрела на незваную гостью. Она уже успела сменить свой кремовый костюм на темно-синие слаксы и надеть блузку в сине-белую полоску, а вокруг шеи повязать шелковый шарф. Ее волосы были подняты с лица и собраны сзади в «конский хвост», а как раз над губой виднелся тоненький белый шрам, доходящий почти до носа.

— Не думаю, что вы знакомы с Селестрией, — произнесла Фредерика. Взгляд француженки упал на молодую девушку. Она тотчас узнала ее.

— Мы уже встречались. Боюсь, я довольно грубо обошлась с вами. Приношу извинения. Меня зовут Армель. — Она протянула руку. — У меня был просто ужасный день.

— Глядя на вас, в это трудно поверить, — сухо произнесла Селестрия.

— Ну что ж, внешность может быть обманчива. Вы не знаете и половины всего. — Она присела. Луиджи налил ей бокал вина. Она сначала понюхала его содержимое, а затем сделала небольшой глоток. — Очень хорошее, — сказала она, — для итальянского вина. — Фредерика пропустила мимо ушей ее комментарий, хотя Селестрии он показался крайне оскорбительным. — И что вас может связывать с этой хитрой крысой Салазаром? — спросила она Селестрию. Девушка почувствовала, как вся напряглась. Какое ей до этого дело? Однако, вспомнив совет дедушки, она решила быть хитрее и дипломатичнее и тут же подбросила француженке своеобразную приманку.

— Я считаю, что он украл деньги моего отца, — сказала девушка, глядя Армель прямо в глаза.

Фредерика покачала головой.

— Я не доверяю Салазару и намерена вывести его на чистую воду. Он напыщенный осел! — добавила Селестрия.

— У нас с вами есть кое-что общее, — таинственно сказала Армель, переплетя свои длинные смуглые пальцы. — А я полагаю, что он украл деньги моего мужа.

— Да уж… Думаю, женщины не каждый день швыряют ему камни в окно, — сказала Селестрия, чуть улыбнувшись.

— И вот что самое удивительное! — воскликнула Фредерика. — Вы обе одновременно очутились в одном и том же месте.

— Этот тип Салазар и не догадывается, с кем имеет дело, — сказала миссис Халифакс, глухо засмеявшись.

— Я пыталась что-нибудь разузнать о нем в полиции, — с серьезным видом произнесла Армель, устремив свои карие глаза навыкате на Селестрию.

— А я думала, что вы лишь хотели привлечь к себе внимание.

Армель не улыбнулась.

— Я сделала все возможное, дабы узнать, проходил ли он когда-либо по делу о мошенничестве. — Селестрия, должно быть, смотрела на женщину очень недоверчиво, ибо Армель прищелкнула языком и угрюмо прибавила: — Но я не могу делать все сама. У меня нет никаких связей в Италии. Только благодаря случайному стечению обстоятельств я узнала, что мой муж посылает Салазару деньги. И я хочу знать, куда они подевались. Салазар сказал, что муж снял их со счета, но это ложь.

Улыбка мигом исчезла с лица Селестрии. Она почувствовала головокружение, кровь отлила от ее щек.

— Ваш муж отсылает деньги Салазару? — медленно повторила она.

— Точнее, отсылал деньги этому человеку. Мой муж умер.

Фредерика переводила взгляд с одной женщины на другую.

— Боюсь, — сказала она, вцепившись в бусы, висящие на груди, — это какое-то безумие. — Селестрия почувствовала, как комната поплыла перед глазами. Она в упор посмотрела на Армель.

— У нас даже намного больше общего, чем вы могли себе представить, — произнесла девушка. — Мой отец также умер.

Теперь от беззастенчивости Армель не осталось и следа. Ее глаза заблестели, а губы задрожали.

— Простите меня, — прошептала она. Ей понадобилось какое-то время, чтобы взять себя в руки, в течение которого Селестрия и Уэйни в недоумении смотрели друг на друга. Миссис Халифакс не знала, как понимать такой неожиданный поворот дел, а страх Фредерики возрастал, превращаясь в ужас. Что-то очень плохое происходило в Марелатте. — Нам нужно поговорить наедине, — наконец произнесла Армель. — Возможно, мы не единственные, кто попался в этот капкан.

— Вы думаете, кто-то еще пострадал?

— Конечно, почему бы и нет? — сказала она, пожимая плечами. — Салазар настоящий плут. Я полагаю, что моего мужа убили. И, думаю, за этим стоит именно он.

— И что же нам делать? — спросила Селестрия, кусая заусеницу на большом пальце. Сейчас Армель выглядела старше своего возраста и казалась не такой бесчувственной, как раньше.

— Не знаю. Но теперь нас двое. — Она слабо улыбнулась, но в ее глазах не было ничего, кроме чувства безнадежности.

— Не сбрасывайте и нас со счетов, — сказала Фредерика, ее щеки снова порозовели. — Вы можете рассчитывать и на нашу помощь. Не забывайте, что я итальянка и у меня есть кое-какие связи. — Она обратилась к Селестрии, и страх, вызванный этой нелепой ситуацией, постепенно рассеялся. — Я хочу помочь, — сказала она. — Я действительно хочу помочь.

В этот момент в комнату вошел Гайтано в сопровождении Примо и других собак.

— Простите, что задержался, — весело сказал он, садясь на последний стул за столом. Селестрия почувствовала всплеск разочарования, когда поняла, что Хэмиш, скорее всего, не присоединится к ним за обедом. — Я обговаривал со своим зятем кое-какие детали. Работы по оборудованию библиотеки продолжаются. Настоящий труд любви.

— Мы все еще перестраиваем комнаты, — прибавила Фредерика, пытаясь избавиться от мрачного чувства, которое две иностранки посеяли в этой комнате. Однако ее жизнерадостное настроение не могло обмануть мужа.

— Что здесь происходит? — спросил он с серьезным видом, скользя взглядом по лицам всех четырех женщин. Фредерика вздохнула и рассказала ему все по порядку.

— Это очень странно, — в заключение сказала она, — что один англичанин и один француз умирают, переслав огромные суммы денег Салазару.

— Мой муж не был французом, — вставила Армель, — он был англичанином.

— Мой отец часто ездил в Париж по делам, — сказала Селестрия.

— А у моего мужа был бизнес в Лондоне.

— Вы ведь не думаете, что… — Голос Селестрии затих. Слишком уж много было загадочных совпадений.

— Они знали друг друга? — произнесла Армель. Она сделала большой глоток вина. — Тебе тоже пришла эта мысль в голову? Почему бы и нет?

 

Глава 25

После трапезы Армель выкурила уже три сигареты и выпила бокал вина.

— Я могу вам сказать, что никуда не уеду, покуда не разоблачу убийцу своего мужа, — сказала она, неуверенно поднимаясь. Теперь она мало чем напоминала ту хрупкую заносчивую женщину, которую Селестрия увидела в полицейском участке. Она выглядела слабой и отчаявшейся, а янтарное сияние свечей еще больше подчеркивало черные круги под ее глазами. Чтобы встать из-за стола, Гайтано выдвинул свой стул.

— Позвольте мне проводить вас в вашу комнату, — произнес он, и в ответ не последовало отказа. Уэйни тоже предложила Селестрии пораньше лечь спать.

— У тебя выдался долгий денек, — по-дружески сказала она, — и тебе бы не мешало как следует выспаться.

Девушка не возражала. Она вдруг почувствовала, как от усталости стали тяжелеть веки. Фредерика и миссис Халифакс пожелали ей спокойной ночи, и она вышла из комнаты с Уэйни, которая следовала за ней, устало передвигая ноги.

Проходя по коридору, девушка заметила небольшую лестницу, ведущую в комнату, о существовании которой даже не догадывалась. Дверь оставили полуоткрытой, и внутри горел свет, однако там, по-видимому, никого не было. Она лишь успела заметить стол, на котором стояли баночки с красками. Ее сердце на мгновение замерло. «Это, должно быть, студия Хэмиша», — предположила она. От ее хандры вдруг не осталось и следа. Уэйни оставила ее одну в комнате. Стоя перед зеркалом в симпатичном белом платье, Селестрия смотрела на свое отражение. «Такая красивая, а идти некуда», — подумала она. В Марелатте нет вечеринок, а есть только Хэмиш, мрачный и загадочный. Но он все еще избегает с ней встреч.

С такой мыслью она покинула спальню и на цыпочках прокралась по коридору к тому самому месту, где находилась небольшая лестница, открывающая перед ней возможность хоть как-то приблизиться к мужчине, распалявшему ее воображение. Она осмотрелась по сторонам, удостоверившись, что здесь никого нет, и поднялась по ступенькам. Со стучащим сердцем она легонько толкнула дверь, услышав, как та ответила ей мягким постанывающим звуком. Селестрия увидела квадратную комнату с маленьким окном, выходящим на море. В небе светила полная луна, оживляя поверхность воды смелыми серебряными штрихами. Слева стоял стол, покрытый засохшими пятнами, на котором находились разноцветные баночки и тюбики с акварельными и масляными красками. Здесь же были и перепачканные банки с кисточками, и маленькие коричневые коробочки, лежащие кучей. С правой стороны возле стены были сложены огромные холсты. Она подошла ближе, чтобы получше их разглядеть, и ужаснулась омерзительным лицам, смотрящим на нее со зловещих темных полотен. Некоторые картины были настолько абстрактными, что она не могла понять, что же там изображено. Композиции Дафни были божественны по сравнению с тем адом, который рисовала кисть Хэмиша. Что же было на душе у художника, создавшего столь извращенные образы? Она прислонила их обратно к стене и повернулась к холсту, стоящему на мольберте. Краска, еще не высохнув, блестела: должно быть, он нанес ее не так давно. Картина была мрачной, как и все остальные: на переднем плане сидел какой-то сгорбленный мужчина в накинутом на плечи черном плаще. Он смотрел куда-то в сторону, поэтому она даже не могла разглядеть его лица. Напротив него, в правом углу картины, находилась полуоткрытая дверь. Сквозь щель лился золотистый свет. Он казался таким ярким по сравнению с унылым миром, в котором жил этот сгорбленный человек. Протянув руку, она дотронулась до холста. Краска все еще была сырой. Селестрия вытерла пальцы. Вся ее душа затрепетала, и она вдруг почувствовала одиночество человека, изображенного на холсте. Ей захотелось распахнуть нарисованную дверь и впустить свет. Картина расшевелила в ее сердце странное и незнакомое чувство — чувство глубокого сострадания другому человеку.

Внезапно она услышала звук шагов, доносящихся из коридора. Она застыла, понимая, что спрятаться некуда, и разум стал лихорадочно работать, ища подходящее объяснение ее визиту. И если до этого она чувствовала себя храброй, то сейчас понимала, что очутилась в глупом положении. И когда на пороге появилась тень мужчины, ее бросило в жар от страха, а сердце забилось в груди часто и громко. Она с большим облегчением вздохнула, увидев в дверях не Хэмиша, а Гайтано, который вопросительно взглянул на нее.

— Боюсь, любопытство погубит меня, — робко произнесла она.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Вы становитесь дерзкой в своем любопытстве.

— Наверное, чересчур. Хэмиш презирает меня за то, что я посмела потревожить покой его жены. Он, вероятно, задушил бы меня, обнаружив здесь за просмотром его картин.

— Могила жены — это святая святых для него.

— Теперь-то я знаю об этом. Я была неправа. Я поступила нехорошо, войдя туда. Я ведь ступала по ее могиле.

— Память о мертвых не должна мешать жить дальше. Нужно отпустить почивших с миром.

— Судя по этим картинам, сомневаюсь, что он к этому готов.

Гайтано вздохнул.

— А все потому, что он просто не хочет пойти на этот шаг. Хэмиш невыносимо страдает от чувства вины. Ведь он находился с Наталией в тот момент, когда она упала с утеса, и считает себя причастным к ее гибели. Фредди и я ни в чем не виним его, это был просто несчастный случай.

— Мне так жаль. — Селестрия внимательно посмотрела на картину, теперь понимая, почему он не решался протянуть руку к свету по ту сторону двери. Хэмиш чувствовал, что не заслуживает его.

— Наталия ушла из жизни три года назад. Уверен, она бы не хотела, чтобы мы оплакивали ее всю жизнь. Она была ярким беззаботным созданием и верила в жизнь после смерти. Наталия не боялась ее, и нам тоже не следует этого делать.

— Кончина моего отца подкосила нашу семью, — сказала Селестрия, желая, чтобы он знал, что и она понимает всю горечь утраты близкого человека, а также то, что она была не просто сторонним наблюдателем, причитающем о чужом горе. — Моя мать безутешна. Отец был для нее всем, и теперь потеря мужа сломила ее.

Он обратился к ней, задумчиво потирая подбородок.

— Если я для вас с Армель могу что-то сделать, я всегда готов помочь. Давайте подумаем об этом утром. У Салазара, как и у каждого человека, есть своя ахиллесова пята.

— Спасибо, — ответила она.

— И не позволяй Хэмишу запугать тебя. Под его броней скрывается мягкая душа.

— Да он вовсе не запугивает меня. Мы ведь легко избегаем встреч друг с другом.

Гайтано понимающе улыбнулся.

— Конечно, я в этом и не сомневался.

Они вышли из мастерской, а Гайтано потушил свет и закрыл дверь. Селестрии очень захотелось спросить, чем занимался Хэмиш и почему он не присоединился к ним за ужином. Но в следующую минуту она почувствовала, что это не должно ее интересовать. Проводив Селестрию в комнату, Гайтано пожелал ей спокойной ночи. Девушка разделась и почистила зубы. Уже забравшись в постель, она вдруг услышала стук парадной двери и звук шагов, доносящийся со двора. Что-то заставило ее встать и подойти к окну. Выглянув сквозь щель в ставнях, она, к своему изумлению, увидела, что Хэмиш смотрит на окно ее спальни. Он провел рукой по волосам, застыв на минуту в нерешительности, как будто обдумывая, что делать дальше. На какое-то мгновение их взгляды встретились. Она как ошпаренная отскочила назад, ее щеки горели от смущения. Девушке стало ужасно стыдно за то, что он застукал ее на горячем. Она стояла как вкопанная, сожалея о том, что у нее возникло желание выглянуть в окно. И теперь она с нетерпением ждала только одного — чтобы Хэмиш поскорее ушел.

Наконец она легла в кровать и погасила в комнате свет. Как кадр пленки, перед ее глазами всплыл момент их немого диалога. Его лицо, застывшее в темноте, такое неожиданно красивое при свете луны. Она чувствовала, что они были каким-то образом связаны, он как магнитом притягивал ее к себе. Селестрия лежала настороже, вся превратившись в слух, и очень скоро услышала звук его шагов, доносящийся из коридора. Чуть дыша, она боялась пошевелиться в кровати: с какой стати ему стучаться в дверь или просто останавливаться возле нее? Однако чем явственнее был звук приближающихся шагов, тем сильнее становилась ее уверенность, что Хэмиш вот-вот замрет у ее двери. От волнения она слышала биение собственного пульса. Он был уже совсем близко. Девушке казалось, что она чувствует его взгляд, прожигающий дверь, как будто он мог сквозь темноту видеть ее, трясущуюся в кровати. Но шаги постепенно удалились и стихли, и тогда Селестрия, немного успокоившись, стала размышлять: а не померещилось ли ей все это?

На следующее утро Селестрия встретила в саду Армель, спрятавшуюся от солнца за большими очками. На ней была соломенная шляпа, в руке женщина держала маленькую чашечку кофе. Она снова надела темно-синие слаксы, в которых пришла на ужин накануне вечером. Увидев Селестрию, Армель помахала ей рукой.

— Бонжур, — сказала она очень дружелюбным тоном. — Почему бы вам не присоединиться ко мне? — Селестрия присела на плетеный стул, стоящий возле нее.

— Вы видели Уэйни?

— Полагаю, она пошла в город, — ответила женщина.

— Одна?

— Нет, в сопровождении какого-то слуги.

— Нуззо, — уточнила Селестрия с ухмылкой. — Полагаю, Уэйни нашла свою любовь.

— Везет же ей, — сухо заметила женщина. — А я свою вторую половину потеряла навеки. — Она сделала маленький глоточек кофе. — Я слишком много выпила вчера вечером. У меня болит голова.

— Надо кое в чем разобраться, — сказала Селестрия. — И что же нам теперь делать, Армель?

Женщина покачала головой.

— Не знаю.

— Конечно же, мы обязаны Что-нибудь предпринять. Вдвоем мы сильнее.

— Я совсем выбилась из сил прошлой ночью, пытаясь придумать, каким образом проникнуть в офис Салазара. Но, с другой стороны, если и были какие-то компрометирующие его улики, то Салазар давно уже от них избавился.

— Он выглядит, как какой-то мафиозный босс, в этих смехотворных туфлях двух тонов.

— Я подозреваю, что он прокручивал какие-то дела, возможно, связанные с капиталовложениями, с моим мужем и вашим отцом, наверняка и с другими, а потом скрылся с деньгами. Но кто бы мог подумать, что смерти этих двух людей из разных стран как-то связаны между собой!

— А как звали вашего мужа?

— Бенедикт Девер. Мы познакомились в Париже на гонках перед войной. Он был настолько красив, что я не могла отвести от него глаз.

— У вас есть дети?

— Нет. Я хотела детей, но, видно, этому не суждено было сбыться. А сейчас уже слишком поздно. Жаль, что у меня от него ничего не осталось. Ребенок, который был бы частью его. По крайней мере, вы — утешение для своей матери. — Она крутила кольца на среднем пальце левой руки. Одно из них украшал огромный бриллиант.

— У меня еще есть и маленький брат.

— Вас двое, и вы можете поддержать друг друга. Только после смерти человека становится ясно, как много он значил для другого. Мало того, что Салазар украл у меня мужа, так он еще оставил меня без гроша за душой. Только дом в Париже и драгоценности, которые Бенедикт подарил мне спустя несколько лет и которые я вынуждена понемногу закладывать. Скоро у меня совсем ничего не останется. Видите ли, мне очень важно, просто жизненно необходимо вернуть свои деньги обратно.

— А в чем состоял бизнес Бенедикта? — спросила Селестрия.

— Он был предпринимателем. Он покупал и продавал предметы искусства, иногда скаковых лошадей, собственность.

— Прямо как мой дедушка, — заметила Селестрия.

— Я вынуждена была заглянуть в его дела только после того, как он умер. Кажется, он отдал свой последний пенни Салазару. — Она нахмурила брови и допила кофе. — Он, должно быть, обнаружил, что здесь, в Италии, есть возможность для очень выгодных капиталовложений. Это единственный ответ. Но какая?

— Полагаете, что Бенедикт и мой папа оба заинтересовались этим делом? Я не знаю, какая именно роль во всем этом отводилась моему отцу. Однако я точно выяснила, что все его дела пришли в упадок пару лет назад. В то время как он должен был быть в Париже по делам, он находился здесь. А Бенедикт когда-нибудь упоминал о папе? Его звали Роберт Монтегю, сокращенно Монти.

Армель сняла солнцезащитные очки, и ее мутные глаза загорелись, стоило только Селестрии произнести это имя.

— Да, оно мне очень хорошо знакомо. Он был вашим отцом?

— Да. А вы виделись с Монти?

— Нет. Однако Бенедикт часто рассказывал о нем. Я и понятия не имела, что их связывают общие дела, но он определенно был его другом из Лондона. А вашу мать зовут Памела?

— Да.

— Ну конечно же! Она американка, как и вы. Бенедикт и о ней мне тоже рассказывал. — Теперь она улыбалась, погрузившись в приятные воспоминания. — Он говорил, что она очень красива, но чересчур требовательна.

— Боюсь, ей катастрофически не хватало внимания мужа. Мама страшно не любила, когда отец уезжал. Вот почему мы были очень удивлены, узнав, что, оказывается, в течение последних двух лет у него не было никакой работы.

— Возможно, какое-то время он и был безработным, но, поверьте, если его связывали дела с Бенедиктом, он трудился, это уж точно. Вероятно, это была не сидячая работа, которой он занимался раньше, но она все же требовала от него постоянных разъездов.

— Какое утешение узнать об этом! — сказала Селестрия, и ее охватило чувство благодарности. — Мне все это время не давала покоя мысль о том, что отец, должно быть, разъезжал везде, чтобы только не находиться с нами.

— Послушайте, Бенедикт держал в тайне, чем он занимается и куда ездит. Это все было частью его работы. Иногда он проигрывал, иногда выигрывал. Я не слишком вмешивалась в его дела. Он был независимой личностью. Он не хотел иметь ворчливую жену, постоянно от него чего-то требующую.

— А моя мама просто изводила отца своими бесконечными требованиями. — Она с горечью вспомнила последний разговор, который состоялся у матери с отцом. «Он сказал, что я избалованная и жадная и чем скорее выйду замуж, тем лучше, потому что иначе только и буду делать, что выворачивать, как мать, его карманы, сводя с ума своими запросами».

— Вы курите? — Селестрия взяла сигарету. — Теперь, после смерти отца, мама просто не находит себе места. Знаете, ведь он отдал Салазару не только свои деньги, но и мамины тоже, не говоря уже о том, что по праву принадлежало мне и моему младшему брату Гарри.

— Боже мой! — Армель покачала головой и выпустила облако дыма из уголка рта. — Должно быть, ему представился невероятный шанс, чтобы рискнуть всем.

— Так вы не считаете, что он их украл? — Селестрии вдруг стало стыдно за то, что все ее родственники, да и она в том числе, повесили на него обвинение.

— Совсем не обязательно. Возможно, он полагал, что ему удастся сделать вас всех богатыми.

— Но у нас и так было больше, чем достаточно, — произнесла Селестрия.

— Вероятно, он подумал, что сможет удвоить ваше состояние. И если он хоть немного был похож на Бенедикта, то был уверен в стопроцентном успехе. Бенедикт ставил на кон мои деньги ради меня. И большую часть времени нам везло.

— Он тоже отдал ваши деньги Салазару?

— У меня не было больших сбережений, Селестрия. Да я уже даже и не считала их своими. Бенедикт заботился обо мне. А сейчас он покинул меня, и я осталась совершенно одна. Кто теперь побеспокоится обо мне? Мне сорок пять, и у меня нет ничего. Я буду вынуждена продать дом и купить маленькую квартирку. Можешь себе представить? Я уже привыкла к определенному образу жизни, а придется начинать все с нуля. — Селестрия глубоко вздохнула. Лишиться родного человека было ужасно, но остаться без гроша за душой было еще хуже.

У Армель и Селестрии не оставалось ничего, кроме томительного ожидания. Армель была уверена, что, прибегнув к помощи Фредди и Гайтано, они смогут найти брешь в непробиваемой броне Салазара. Селестрия, казалось, была не прочь ждать и дальше. И чем дольше длилось это состояние неопределенности, тем вероятнее была возможность где-нибудь столкнуться с Хэмишем, который занимал теперь ее мысли даже больше, чем смерть отца.

Днем она провела время в компании миссис Уэйнбридж, Дафни Халифакс и ни на минуту не покидающего их веселого Нуззо. Они с Уэйни, казалось, вели какую-то только им одним понятную игру. То и дело они, шутя и поддразнивая, заставляли друг друга повторять разные слова, перед этим четко проговорив их каждый на своем языке. Все вместе они пошли на прогулку в город. Местные жители встретили их очень тепло. А дети, сгорая от любопытства и хихикая в смуглые ладошки, бежали за ними следом, собравшись, как гномики, в маленькие озорные стайки.

Они вошли в магазинчик, в котором продавались еда и открытки. За прилавком стояла молодая женщина, а в углу на стульчике, одетая во все черное, сидела ее пожилая мать, вышивая шаль, в то время как двое малышей играли в дверях. Женщины перекинулись шутками с Нуззо, который, войдя внутрь, снял берет, и тут же рассмеялись, даже эта немолодая женщина с печальным выражением лица не смогла устоять перед проказливым обаянием Нуззо. Селестрия купила открытки, чтобы отослать их Лотти, Мелиссе и своей матери. Одну она даже выбрала для Эйдана, но скорее из-за чувства вины. Дафни была абсолютно права — она ни чуточки по нему не соскучилась.

Пока Уэйни покупала открытки, Дафни на ломаном итальянском перекинулась парой слов с хозяйкой магазинчика. После этого компания в полном составе неспешным шагом отправилась гулять по побережью, наслаждаясь по пути видом бухточек, уютно примостившихся в скалах. Нуззо нарвал цветов и вручил женщинам, хотя Селестрия догадывалась, что все они были предназначены Уэйни. Она вдруг захотела спросить, где именно нашла свою смерть Наталия. Отвесные скалы везде довольно высоко поднимались над землей, и трагедия могла произойти где угодно. Нуззо наверняка бы показал это место. Однако, подумав, она не стала ничего спрашивать.

Вечером Хэмиш снова не явился к столу. Селестрия была разочарована. Она часто виделась с Фредди и Гайтано, а вот молодой человек продолжал избегать ее, и было непонятно, как долго еще это будет продолжаться. Сейчас ей очень хотелось, чтобы той злосчастной встречи на могиле его покойной жены не было. А еще — чтобы он не услышал тогда невольно те нелестные отзывы, которыми Селестрия осыпала его во время беседы с Дафни за столом. Не случись всего этого, они, возможно, стали бы друзьями.

Во время ужина разговор неожиданно коснулся Хэмиша. Фредерика упомянула о баре Саверио, находящемся в городе. Хэмиш посещал его каждую ночь, оставаясь там до самого утра, пока не сыграет в скопу несколько партий подряд с местными жителями. Селестрии неожиданно пришла в голову сумасшедшая мысль. После ужина она пожелала Уэйни доброй ночи, но, вместо того чтобы пойти спать, девушка, выскользнув из Конвенто, прямиком отправилась в город. Она бодро вышагивала по сосновой аллее. Луна в небе светила так ярко, что на мощеной дороге были отчетливо видны тени сосен, и казалось, будто на ночной небосклон взошло серебряное солнце. Воздух был напоен ароматом лесной чащи и лекарственных растений из монастырского сада, а еще запахом благоухающих лилий, который принес со стороны города мертвых холодный морской бриз. Селестрия поежилась, подумав, а не стоит ли ей, пока не поздно, вернуться. Что о ней подумает Хэмиш, когда она ни с того ни с сего появится перед ним? К тому же она ни с кем не была знакома. А что, если его вообще там не окажется? А если он и будет в баре, то что она, собственно, ему скажет?

Наконец она подошла к бару. На улице небольшими группами сидели мужчины. Они играли в карты, курили и выпивали. Она не заметила ни единого женского лица. Один за другим собравшиеся поднимали на нее глаза. Некоторые смотрели неприветливо, другие — с нескрываемым восторгом. Она пыталась держаться уверенно, но в душе чувствовала себя совершенно растерянной и понимала, что здесь ей никто не рад. Вдруг девушка услышала, как знакомый голос окликнул ее по имени. Обернувшись, Селестрия увидела Салазара в экстравагантном пальто с широким меховым воротником. На нем были все те же давно вышедшие из моды туфли двух тонов, и выглядел он просто смехотворно.

— А, мисс Монтегю, — произнес он, никак не ожидая увидеть ее в таком неподобающем месте. — Как приятно встретить вас вновь. — Он расплылся в широкой, но непристойной улыбке. И снова, как и при первой встрече в офисе, мужчина протянул вперед руки, как будто желая заключить ее в объятья. — Позвольте угостить вас лимонной водкой. Для меня большая честь принимать вас в моем городе. Я приношу извинения за нашу столь скоротечную встречу. Та женщина — настоящее стихийное бедствие. — Он разочарованно покачал головой, жестом указывая на столик в баре. Селестрия сделала вид, что полностью разделяет его точку зрения, понимая, что только таким образом ей удастся завоевать его доверие. Хотя подобное панибратское отношение было весьма рискованным с ее стороны.

— Она была чрезвычайно груба, — ответила Селестрия, надеясь, что, притворившись, сможет убедить его в своем искреннем сочувствии.

— Француженки не отличаются хорошими манерами. Я предпочитаю иметь дело с британцами.

Войдя в бар, она почувствовала на себе еще больше негодующих взглядов, как будто пришла на чью-то частную вечеринку без приглашения. Салазар заказал девушке лимонную водку, а себе — чашечку кофе.

— Итак, — произнес он, ощупывая ее оценивающим взглядом, — вы смелая девушка, если отважились прийти сюда без провожатых. Жена Саверио работает здесь только в дневные часы, обслуживая клиентов за стойкой бара. Она упряма как осел, да и чувством юмора не блещет.

— О, — хладнокровно произнесла девушка, заметив, как хищник жадно пожирает глазами ее тело, решая, в какую часть можно впиться в первую очередь. — А итальянцы что, превращаются в вампиров с заходом солнца?

Он засмеялся.

— Разве мама не предупреждала вас? Маленьким девочкам небезопасно ходить ночью одним.

— Неужели мне стоит чего-то бояться?

Он пожал плечами.

— Но не сейчас, когда я рядом. Салазар позаботится о вас. — Он бросил взгляд в сторону группы людей, громко смеющихся в углу комнаты. Обернувшись, Селестрия увидела сидящего за столом Хэмиша, который играл в карты с несколькими мужчинами в кепках. Взрываясь смехом, он закидывал голову и становился похож на льва. Его волосы падали на плечи лохматой гривой. На сердце вдруг стало невероятно легко, хотя Хэмиш совсем не замечал ее присутствия, так как смотрел в другую сторону. Она снова повернулась лицом к Салазару, из-за которого она все больше начинала чувствовать себя не в своей тарелке.

— Вы пришли сюда одна? — спросил он.

— Ну конечно, — вызывающе ответила она. — Это маленький городок, и я вряд ли заблужусь.

— До тех пор пока случайно не окажетесь в темном месте. — Он засмеялся, выпустив облако дыма прямо ей в лицо. — Бедняжка! — Его взгляд задержался на ее губах до неприличия долго. — Зачем оставаться здесь такой милой девушке, как вы? Давайте я провожу вас до дома. Где вы остановились? В Конвенто? — Не успела она произнести в ответ и слова, как услышала голос Хэмиша за своей спиной.

— Все хорошо, Салазар. Я провожу ее домой. Она остановилась у нас. — Чувство облегчения было настолько сильным, что Селестрию теперь уже мало интересовало, в каком глупом положении она очутилась. — Вы согласны? — спросил Хэмиш, в изумлении взметнув брови, а его рот был готов вот-вот расплыться в улыбке.

— Я готова, — ответила она.

— Как жаль, — сказал Салазар, поднеся сигару к губам. — Мы просто хотели познакомиться получше.

— Скажите это своей жене, — сказал Хэмиш, положив руку на талию Селестрии и ведя ее на улицу.

— Спасибо, — произнесла она, обхватив себя руками и дрожа больше от страха, чем от волнения.

— За что? За то, что не накричал на вас? — сказал Хэмиш, цинично улыбнувшись.

— Нет, за то, что избавили меня от Салазара.

— Вы глупая американка, — сказал он, одной рукой опираясь на палочку, а другую засунув в карман брюк. — Это вам не Манхэттен.

 

Глава 26

Они отправились пешком по дороге, ведущей к Конвенто. Хэмиш шел, постоянно опираясь на палочку, и его хромота не давала ему возможности ускорить шаг. Селестрия ощущала его присутствие каждой клеточкой своего тела, нервы были напряжены, как у связанного зверя, не способного оказать сопротивление. Она не могла с уверенностью сказать, кто с ней сейчас рядом — друг или враг. Одно она знала о нем наверняка: у него не было сейчас ни единого шанса убежать от нее.

— Что же заставило вас прийти в этот бар? — угрюмо спросил он.

— Мне стало скучно в Конвенто и совсем не хотелось спать.

— У вас есть привычка по ночам прогуливаться по темным улицам в полном одиночестве?

— Конечно же, нет! На что вы намекаете?

— Да я шучу. Может, это и маленький городок, но я уверен, что он небезопасен для такой девушки, как вы.

— Такой, как я?

Он взглянул на нее.

— Вам больше подходит «Ритц», чем провинциальный бар, который в основном посещает неотесанная деревенщина.

— Вы судите обо мне неправильно.

— Я никогда никого не берусь судить.

— Вы судите по внешности и совсем не знаете, что у меня за душой.

Остановившись, он взглянул на нее сверху вниз, словно оценивая выставленную на продажу кобылу.

— Шикарная прическа, ухоженные волосы. Блондинка, что большая редкость в этих краях. Маникюр, безукоризненная кожа, одежда хорошего качества, новое платье каждый день, элегантные кожаные туфли, педикюр, изысканность и утонченность, а также высокомерное выражение лица как результат того, что вас избаловали родители. И не притворяйтесь, будто полагали, что найдете в баре Саверио общество равных вам людей, ведь на деле вы выглядели там, как лебедь среди свиней. — Селестрия была польщена, что он разглядел ее до мельчайших подробностей, но спрятала свою радость под маской пренебрежения.

— Если бы люди ценили друг в друге только внешние достоинства, то ваш портрет вряд ли бы вызвал большой восторг! — Она оглядела его с ног до головы с надменным видом. — Ваши волосы неплохо бы помыть и причесать, да и побриться вам бы тоже не помешало. Сутулые плечи выдают человека, которому не по себе или же стесняющегося своего роста, хотя на самом деле это большое преимущество. Грязная одежда больше подходит пастуху, чем художнику, у которого должен быть изысканный вкус. И туфли также следует почистить. Но я сужу о человеке не только по его внешности.

— Вы не знаете, о чем говорите.

— Вы ошибаетесь. Но вот в чем вы правы, так это в том, что бар мне действительно совсем не понравился.

Он продолжал идти дальше.

— Это потому, что вы попались на крючок к самому нечестному человеку Марелатта.

— А снял меня с крючка самый сердитый человек Марелатта.

Он сурово взглянул на нее сверху, но встретил такую обаятельную улыбку, что тоже не смог не улыбнуться. Селестрия почувствовала, что победа близка.

— У меня есть достаточно веская причина, чтобы быть таким. — Он сдвинул брови и опять нахмурился. — Но я не обязан давать кому-либо объяснения, особенно вам.

— Полагаю, вы вполне взрослый, чтобы поступать как вздумается.

— А сколько мне, по-вашему, лет?

Она засмеялась, хотя каждый мускул на ее лице и шее был натянут.

— Не знаю, но вы старше меня.

— Большинство жителей Марелатта старше вас. Вы выделяетесь на фоне других, как прекрасный корабль. Могу предположить, что вы впервые в жизни покинули свою безопасную бухту. А мне, по всей видимости, свою песнь жизни предстоит допевать здесь, в безопасных стенах Конвенто.

— Не думаю, что бухта так уж безопасна, когда в ней проживаете вы.

— Неужели вы боитесь хромого человека? Даже если этот хромой иногда немного крут на поворотах.

— Насколько я понимаю, ваша нога пострадала в результате несчастного случая на охоте, — сказала она.

Он вопросительно посмотрел на нее, и она поняла, что невольно проговорилась: она интересовалась им. Губы Хэмиша слегка скривились в изумлении.

— С тех пор я не садился в седло, — ответил он, глядя прямо перед собой.

— А вы скучаете по верховой езде?

— Да, черт побери, скучаю. — Он покачал головой. — И не думаю, что испытывал когда-нибудь большее ощущение свободы. Летишь как ветер, перепрыгиваешь через любые преграды, стоящие на твоем пути. Я был отличным наездником.

— А я никогда не сидела верхом.

— Правда?

— Сейчас на смену лошадям пришли такси, и не хватит пальцев, чтобы перечесть, в скольких я ездила. В Нью-Йорке они были желтыми, в Лондоне — черными. И это то, что у меня лучше всего получается, плюс наносить лак на ногти и часами просиживать в парикмахерском салоне. — Хэмиш засмеялся, морщинки-лучики вокруг его глаз и рта стали еще отчетливее на загорелой коже, и она вдруг почувствовала внезапное и сильное желание пробежать по этим лучикам пальцами.

— Но вы ведь любите книги, — сказал он мягко, и она поняла, к своей радости, что он тоже интересовался ею.

— Гайтано говорит, что нам очень нравится одна и та же книга, — решилась сказать она.

— «Граф Монте-Кристо»?

— И ужасный замок Иф, — добавила она с улыбкой.

— А что еще вы любите?

Она тяжело вздохнула.

— Я люблю танцевать, играть на фортепиано…

— Да, я знаю об этом.

Она почувствовала, как кровь прилила к щекам, и поспешно продолжила:

— Фредди говорила мне, что вы единственный в этом доме человек, который играет на фортепиано.

— Я больше не играю.

— А почему?

— Потому что это нагоняет на меня тоску.

— А на меня лирические мелодии действуют ободряюще.

Он повернулся и с любопытством посмотрел на нее.

— Неужели?

И вдруг до нее дошло, что он стал невольным свидетелем ее слез. Она отвернулась.

— Когда я даю волю эмоциям, я облегчаю свою душу.

Они шли по сосновой аллее, по мрачным теням, разрезанным лунным светом, озарявшим мощеную дорогу под ногами. Конвенто вырисовался в ночи какой-то неприступной огромной крепостью. Ворота были закрыты, а маленькое окошко, выдолбленное в камне, там, где голубь ворковал в день прибытия сюда Селестрии, сейчас было темным и пустым. Колокольня на крыше церкви отливала лунным светом и стала серебристой. Молодые люди вдыхали цветочный запах, исходящий от города мертвых через дорогу, и Селестрии не хотелось, чтобы эта ночь кончалась.

— Вы не хотите пойти взглянуть на море со старой крепости? При такой полной луне оно бывает необычайно красивым, — сказал он и взглянул в сторону кладбища.

— С большим удовольствием, — ответила Селестрия и тоже посмотрела туда, откуда так остро пахло лилиями. И вдруг догадавшись, что он думает о Наталии, она внезапно почувствовала приступ ревности к призраку, который все еще предъявлял какие-то права на его сердце. А они едва друг друга знали, и она не имела никакого права на его любовь. Он снова положил руку на ее талию, увлекая за собой на обочину проезжей части, хотя в столь поздний час это была излишняя осторожность — Нуззо со своей лошадью и повозкой вряд ли мог сейчас появиться на дороге. Она ощущала жгучее тепло его прикосновения даже через ткань платья.

Они молча прошли мимо ворот, склепы казались еще темнее в безмолвии ночи. Хэмиш то и дело бросал обеспокоенный взгляд туда, где парк купался в тенях, падающих от возвышающихся сосен, и казалось, что он хочет еще заглянуть и под землю, куда не мог проникнуть взор живых, где покоилось тело его жены и где в маленьком, освещенном свечками мавзолее витал ее дух, охраняя тайну, которая была известна лишь им двоим.

— Темнота — это всего лишь отсутствие света, — пробормотал он.

— Вы в темноте, Хэмиш? — мягко спросила она, тронутая горем, которое сейчас окружало их со всех сторон.

— А что вы знаете о темноте? — угрюмо пробормотал он.

— Я могу ее чувствовать, — ответила девушка, следуя за ним по каменистой дорожке, ведущей к скалам, где и находилась старая крепость, мрачным силуэтом вырисовываясь на фоне неба. — Я чувствую ее, когда нахожусь с вами. — Он остановился и долго смотрел не нее, впившись взглядом, будто ища что-то.

— Что вы сейчас сказали? — спросил он, наклоняясь к ней. Его голос был полон боли.

— Я чувствую темноту, которая окружает вас. — Он ничего не ответил, но отвернулся и продолжил путь.

Наконец он сел на сухую траву, на то же место, где сидела Селестрия днем раньше, когда Дафни рисовала. Крепость была наполнена тенями, такая же одинокая и опустошенная, как сам Хэмиш, мучимый демонами и бездонной печалью. Они сидели молча, глядя на слегка волнующееся море и огромное звездное небо. В этот момент, сидя возле мужчины, которого, как ей стало ясно, она любит, Селестрия почувствовала легкое движение земли под собой.

— Что вы делаете в Апулии? — наконец спросил он. Она посмотрела на его профиль, четкую линию челюсти, на длинный искривленный нос и яркие миндалевидные глаза в оправе густых пушистых ресниц.

— Я приехала, чтобы найти убийцу своего отца, — твердо произнесла она.

— Вашего отца убили? — Он недоверчиво посмотрел на нее.

— Мой отец предположительно совершил самоубийство в Корнуолле несколько недель назад, утонув в море. Нашли его лодку и посмертную записку. Но если бы вы знали его, то нисколько не сомневались бы в том, что он ни за что не решился бы на такой шаг. Я выяснила, что он отсылал огромные суммы денег Салазару, вот почему я пошла к нему в офис. Салазар заявил, что мой отец повторно снял их со счета, но я не верю ни единому его слову. Думаю, это он украл наши деньги и каким-то образом избавился от моего папы.

Голова Хэмиша шла крутом.

— Я ничего об этом не знал, — прошептал он, в задумчивости вертя свою палку. — Должно быть, вы разбиты вдребезги. — Он почувствовал, что она плачет, и его сердце переполнилось состраданием. Селестрии, как и ему, было не понаслышке знакомо горе.

— А знаете, чего я больше всего боюсь? — Селестрия ощутила, как шквал нахлынувших чувств сковал ее горло, а в глазах начало покалывать от слез. В том, что она не сдержалась, была виновата красота ночи и то, что Хэмиш тоже испытывал невыносимую скорбь, лишившись родного человека. Впервые с момента кончины отца она почувствовала, что ее сердце разрывается от боли, как будто она наконец-то впустила эту боль в себя. — Что я, возможно, ошибаюсь. Вдруг он просто украл наши деньги, а потом покончил с собой, так как не мог больше выносить этого позора. И если это окажется правдой, то я никогда не знала человека, который был моим отцом.

Она вытерла крупную слезу, которая медленно текла по ее щеке. Обняв девушку за плечи, Хэмиш прижал ее к себе. И, прислонив голову к его груди, Селестрия закрыла глаза. Возможно, всему виной была темнота или то, что он тоже испытывал боль, и это сейчас давало возможность горевать без тени смущения.

— Люди, которых, как тебе кажется, ты очень хорошо знаешь, полны сюрпризов. Те, к которым относишься с величайшим уважением, часто разочаровывают тебя, — сказал он; в его голосе ощущалась горечь. — И даже самых близких людей, которых ты вроде бы знаешь как самого себя, на самом деле не знаешь совсем, и это становится ясно в один прекрасный день. Все, что у тебя есть, — это твоя вера.

Хэмиш убрал руку и снова начал играть своей палкой.

— Надеюсь, у вас есть приятный молодой человек в Англии, чтобы сделать вас счастливой.

Селестрия вдруг ужаснулась его вопросу. Она поняла, что ей не нужно никакого «приятного молодого человека», такого же легкомысленного, какой еще недавно была она сама. В глазах Хэмиша она видела глубины океана, иногда омраченные печалью, иногда взволнованные радостью, но всегда прекрасные и непредсказуемые. Она знала, что теперь уже никогда не сможет довольствоваться мелкими водоемами и лужами, в которых на дне были ясно видны лишь камни и грязь. Ее сердце потянулось к нему, и сейчас ей хотелось лишь одного — чтобы он обнял ее. Но в то же время его слова заставили Селестрию вздрогнуть. Если он действительно так считал, что же тогда он делает тут с ней наедине, ночью?

— На самом деле их много, — ответила она, желая тоже задеть его за живое. — Я вернусь домой, как только найду ответы на все свои вопросы.

— Такие девушки, как вы, как правило, удачно выходят замуж, — с иронией в голосе произнес он. — Вас не только научили петь и танцевать, но и размышлять о том, как достичь материального благополучия и соответствующего положения в обществе. Большую часть жизни я провел в Англии и прекрасно знаю такой тип людей, как вы. Образованные девушки, подобные вам, живут в утонченном, хотя, я бы сказал, лишенном многих духовных ценностей мире. Лишь поверхностно вкушая плоды жизни и не стараясь проникнуть в самую суть вещей, вы лишены остроты восприятия ее горестей и сладостей.

— А вот здесь-то вы как раз и не правы. Если я влюблюсь, то земля будет дрожать, трястись, ходуном ходить вокруг своей оси, и мне будет совершенно безразлично, богат человек, который покорил мое сердце, или нет. — Резко поднявшись, Селестрия направилась по склону к крепости, удивляясь собственным словам, прозвучавшим с такой честностью и искренностью, абсолютно несвойственными ей.

В крепости царила кромешная тьма. Земляной пол отдавал сыростью, а каменные стены были холодны и нерушимы. Она слышала, как волны бьются о скалистые утесы, касаясь их своими мокрыми языками, и ей казалось, что стук ее собственного сердца заглушает плеск волн. Селестрия в глубине души надеялась, что Хэмиш пойдет следом за ней, и, ускорив шаг, быстро достигла стены на противоположной стороне крепости, частично обрушившейся. Она подошла к высокому окну, открывающему переливающуюся поверхность моря, и, взглянув ввысь, увидела темно-синее небо и огромную круглую луну, висящую так низко, что, казалось, до нее можно дотянуться рукой. Девушка стояла, не сводя восхищенного взора с этого яркого шара, и чувствовала, как холодный ветер расчесывает своими ледяными гребнями пряди ее волос. И вдруг услышала приближающиеся шаги Хэмиша.

В следующую минуту она ощутила, как его горячие пальцы, а не холодные гребни ветра коснулись ее шеи. Он погладил ее кожу, а потом, нежно обхватив за плечи, повернул к себе лицом, чтобы встретиться с ней взглядом. На Селестрию смотрел большой сильный мужчина с глазами ранимого ребенка.

— Мне так жаль. Я очень глупо себя вел. Какая-то грубая игра, — произнес он, нежно проводя рукой по ее щеке и шее.

— А зачем нужна эта игра?

— Затем, что я не хочу влюбиться в тебя. — Он внимательно изучал ее лицо, как будто пребывая в каком-то гипнотическом состоянии от собственных слов. — Меня с бешеной силой тянет к тебе. Но не думай, что я не пытался сопротивляться.

— А зачем сопротивляться? Разве ты не заслуживаешь быть счастливым?

Он вплотную приблизился к ней. И теперь она ощутила тепло, исходящее от его тела, его дыхание на своем лбу. Их губы почти соприкасались, разделенные лишь несколькими дюймами, а сладостное состояние возбуждения отдавалось в каждой клеточке ее тела.

— Я больше не в силах терпеть, — простонал он, закрыв глаза и впившись в ее рот. В этот момент Селестрия думала только о нем, наслаждаясь нежностью его прикосновений, ощущением его грубой кожи на своем теле, его приятными теплыми губами и мыслью о том, что ее сердце втянуто в водоворот, откуда нет пути назад.

Они оба молчали. Было бессмысленно даже начинать разговор, так как в голове Хэмиша все перепуталось. Он не знал, как объяснить, да и поймет ли она, что сейчас, в этот момент, он наконец-то снова пробудился к жизни, получая неземное наслаждение от вкуса этой женщины, поработившей его с той первой зловещей встречи на кладбище. Что все это время он тайно наблюдал за ней, упорно не признаваясь самому себе, что очарован ее красотой, сопротивляясь силе ее обаяния. Что с первого мига их знакомства он понял, что она и есть тот самый свет за дверью и стоит лишь решиться впустить его… Ах, если бы на ее месте был кто-нибудь другой, но не дочь Роберта Монтегю!..

Он понимал, что нужно остановиться. Но кому из мужчин удалось бы устоять перед теплотой прозрачной кожи, чувственностью губ, пугающей бесстыдностью сексуальности, никак не вяжущейся с чопорностью общества, к которому принадлежала эта девушка, напоминающая свежие сливки, растекающиеся по камню? Его холодный рассудок сдался, уступив место инстинктам настоящего животного, у которого нет ничего, кроме пяти основных чувств. Каким блаженством было бы раствориться в ней, позабыв о прошлом и о трагедии, которая, казалось, неизбежно отравила бы содержимое любой чашки, коснись он ее губами…

Наконец он оторвался от нее.

— Пойдем, я отведу тебя обратно в Конвенто. — В его голосе прозвучало сожаление, душа разрывалась на части.

Он взял ее за руку и, прихватив палочку, стоявшую у стены, направился по тропинке к дому. Проходя мимо кладбища, Хэмиш сделал над собой усилие, чтобы не смотреть в ту сторону, и этого было более чем достаточно, чтобы Селестрия поняла, что потеряла его, хотя они по-прежнему молчали. Когда молодые люди добрались до Конвенто, маленькое окошко в стене монастыря уже не пустовало: теперь не один голубь, а пара упитанных птиц мирно спала при свете луны.

Повернув ключ в замке, он открыл дверь, и тут Селестрия поняла, что если бы она случайно не встретила его в баре, то вообще не попала бы домой. Крадучись, они прошли через двор, поднялись по лестнице, по-прежнему в полной тишине, а девушке так хотелось, чтобы он хоть что-нибудь сказал, — они переступили черту, и отступать теперь было поздно. Бесшумно дошли по коридору до спальни. Селестрия положила пальцы на ручку двери, но не торопилась ее открыть, желая услышать хоть какие-нибудь слова.

— И что мы теперь будем делать? — наконец спросила она, повернувшись к нему лицом.

Он покачал головой, нахмурился, и лицо его стало совсем грустным.

— Я не знаю.

— Ты не должен лишать себя радостей жизни, продолжая любить призрака, Хэмиш.

Его взгляд вдруг стал враждебным.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — прошептал он.

Протянув руку, она коснулась его плеча. Но ее рука оказалась там совсем не к месту.

— Так ты хочешь сделать вид, что между нами ничего не было?

— Это случилось, потому что мы оба этого хотели. На самом деле я тебе совсем не нужен, — сказал он, не испытывая жалости к себе. — Поверь, твои поклонники в Лондоне — куда более надежный выбор.

— Не начинай все сначала. Тебе уже далеко за тридцать, ты хромой, лохматый, с непричесанными волосами, манеры твои оставляют желать лучшего, терпения у тебя ноль. И тем не менее меня все это совершенно устраивает. Но как я смогу соревноваться с женщиной-призраком, чтобы играть по правилам, если ее нет рядом?

При упоминании его жены воздух вокруг них стал неподвижным. Он пристально посмотрел на нее, внезапно став чужим. От близости, которую они пережили в крепости, почти не осталось и следа.

— Ты не понимаешь, — начал он, закрыв глаза, стараясь сдерживать свое раздражение. — Ты ошибаешься и ничего не знаешь о любви.

— Если я не понимаю, то только потому, что ты мне ничего не объяснил. Ты прав, я молода, но кое-что знаю о любви.

— Да неужели?

— Да, теперь знаю. Я поняла, что любовь, которую я испытывала раньше, была эгоистичной. А теперь мне так хочется провести пальцами по твоим ранам и исцелить их. А своими поцелуями я хочу стереть твои воспоминания о прошлом и озарить твое будущее светом и счастьем.

Он был обезоружен искренностью ее слов.

— Ты не знаешь меня, — сказал он недоверчиво, даже немного испугавшись.

— Но я люблю тебя несмотря ни на что. — Она посмотрела ему прямо в глаза, уверенная в своих словах. — Меня совершенно не интересует твое прошлое, ко мне оно не имеет никакого отношения.

— О боже, — простонал он. — Как раз наоборот — имеет, и самое непосредственное.

Довольно долго они, не отрываясь, смотрели друг на друга. Наконец он дотронулся до ее щеки своей грубой мозолистой рукой, смущенно качая головой.

— Я не знаю, что и думать о тебе, — сказал он.

Она повернулась и поцеловала его ладонь.

— Я — луч света, пробивающийся сквозь щель двери. — Он изумленно посмотрел на нее. — Ты пребываешь во тьме, которую сам и придумал.

— Как бы я хотел, чтобы это так и было. Спокойной ночи, Селестрия, — произнес он, наклонившись и запечатлев долгий поцелуй на ее лбу, после чего, повернувшись, быстро пошел прочь.

 

Глава 27

Корнуолл

Тем временем в Пендрифте Арчи и Джулия с волнением ждали прибытия тех, кто собирался купить дом. Стоял прекрасный солнечный день, а потому особняк выглядел сейчас великолепно. Уилфрид и Сэм были в школе, а малыша Баунси отправили утром к бабушке, чтобы потенциальные покупатели могли осмотреть дом спокойно. Агент по недвижимости оценил дом намного дороже, чем предполагалось, но ни Арчи, ни Джулия на самом деле не хотели его продавать. Арчи нервничал, Джулия дулась, но оба в конце концов пришли к выводу, что у них не осталось иного выбора. С долгами нужно было рассчитываться. Они боролись, чтобы остаться на плаву, но никто не решался сказать о продаже Элизабет.

Арчи пытался не поддаваться эмоциям: ведь дом — это всего лишь камни да известковый раствор. Однако Джулия постоянно вспоминала детство своих мальчиков, проведенное в этом доме, — ведь здесь каждый уголок, вся мебель, все места, где они играли, сад и пляж хранили на себе отпечаток тех лет. Казалось, в комнатах продолжал звенеть веселый смех ее сыновей, мужа, Монти и Пенелопы. Она не могла смириться с мыслью, что детям придется оторваться от родных корней, покинув единственный дом, который они знали в жизни. Джулия понимала, что тем самым лишает их чувства безопасности, а ведь она так хотела, чтобы в этом изменчивом мире у ее детей был надежный тыл, который помогал бы им идти по жизни. И какие бы сюрпризы ни готовила им судьба, ничто не отняло бы у них этой прочной опоры. А сейчас ее надежды рухнули.

Наконец серебристый «мерседес» с откидным верхом притормозил возле поместья. Соумз ожидал посетителей на ступеньках, ведущих к парадной двери. С чопорным видом он стоял в черном фраке и начищенных до блеска туфлях, мягко покачиваясь взад-вперед. Вздернув подбородок, он изучал свой нос, придав лицу самое надменное выражение. Трое вышли из машины. Сначала мистер Таунли, агент по недвижимости, по виду очень скользкий человек, в костюме-тройке в тонкую полоску и галстуке, а затем мистер и миссис Уивел, потенциальные покупатели поместья, которые, как подумал дворецкий, казались ужасно заурядными.

Он весьма неохотно проводил их в холл, с отвращением вдыхая сладкий запах одеколона, которым мистер Уивел сильно надушился утром и наверняка еще проглотил какое-то его количество, ибо казалось, что аромат парфюма исходит из его пор. Арчи и Джулия знали, что посетители уже приехали, однако не вставали со своих мест в гостиной, делая вид, что читают газеты. Для такого занятия оба были слишком взвинчены. Джулия курила уже третью сигарету за утро, а Арчи поглаживал усы, так напоминающие соломенную крышу. Они посмотрели друг на друга, услышав звук шагов Соумза, донесшийся из холла. Джулия потушила сигарету, а пальцы Арчи словно приклеились к его соломенным нафабренным усам.

— Входите, — крикнул Арчи в ответ на раздавшийся стук в дверь. На пороге появился Соумз с выражением лица столь же безрадостным, как и у хозяев.

— Мистер и миссис Уивел и мистер Таунли. — Сложив газету, Арчи встал. Джулия наблюдала за процессией, бросив газету на кофейный столик, находящийся в центре комнаты.

— Очень приятно с вами познакомиться, — сказал Арчи, протягивая руку.

— У вас прекрасный дом, — притворно улыбаясь, произнесла миссис Уивел, и ее кисть, безжизненная, как мертвый голубь, опустилась на его ладонь. — В нем есть все, о чем я мечтала.

— Мы были здесь очень счастливы, — ответил Арчи, понимая, что Джулия, будучи сейчас не в себе, вряд ли может произнести хоть слово. Она даже не попыталась выдавить из себя улыбку, что было отнюдь не похоже на нее.

Мистер Таунли крепко пожал протянутую ему руку, проявляя явное воодушевление. Сделка сулила ему большую выгоду, так как семья Уивелов была очень богатой.

— У вас есть дети? — спросила Джулия, с нескрываемым негодованием наблюдая, как миссис Уивел, заглядывая во все уголки, расхаживает по комнате в своем фланелевом костюме и туфлях на шпильках. Разве ей никто не сказал, что они не собираются продавать мебель?

— Нет, — ответила она. — Ни Пол, ни я никогда особо не стремились к этому. — Она неестественно засмеялась, слегка фыркнув и пожав плечами, как бы извиняясь за это.

— Этот дом вообще-то предназначен для семьи, — добавила Джулия, сделав акцент на последних словах.

— О мой Бог, да ведь мы же не собираемся здесь жить, — сказала миссис Уивел. Она взглянула на мужа, который даже засмеялся оттого, что такая абсурдная идея могла прийти кому-либо в голову. — Конечно же, нет. А разве мистер Таунли не сказал вам? Мы намерены сделать из него отель.

Джулия посмотрела на Арчи, и тот быстро отвел взгляд в сторону. Какая им разница, что эти люди решат сделать с поместьем?

— Давайте-ка я вас проведу по дому, — предложил он, выходя в холл. — Он огромен, и таким занятым людям, как вы, не стоит попусту тратить время.

Мистер и миссис Уивел последовали за ним. Мистер Таунли явно расстроился, он сам предпочел бы показывать дом, ибо по опыту знал, что продавать недвижимость гораздо легче, если владельцы оставляют агента один на один с покупателем, вежливо ретировавшись.

Джулия слышала, как они разговаривают в холле. Она все еще стояла, крепко сжав руки, не зная, куда можно пойти и спрятаться. Эти противные люди будут сейчас заглядывать в каждую комнату дома. Да как они вообще смеют шерстить ее вещи, топтаться по ее воспоминаниям? Эти мысли были ей невыносимы. Они даже не любят детей. Миссис Уивел выглядела такой сухой, что Джулия вообще сомневалась в ее способности забеременеть, а от мистера Уивела исходил невероятно омерзительный запах, от которого ее глаза даже стали слезиться, и, что было еще хуже, он уже успел пропитать этой вонью мягкую мебель. Надо бы не забыть открыть везде окна, как только они уйдут.

Она устало опустилась на диван, устремив взгляд в одну точку. Итак, из нашего дома сделают отель. И эта прекрасная гостиная превратится со временем в пошлую прокуренную залу, наполненную незнакомыми людьми, которые будут платить немалые деньги за возможность ощутить себя частицей истории. Она уже явственно представляла себе лежащие на полу ковры с малиновыми и золотистыми узорами и столы с журналами. А мысль о том, что они сделают со спальнями детей, вообще сводила ее с ума. Она уткнулась лицом в ладони и горько заплакала. «Ах, если бы Монти был жив, этого бы никогда не случилось. Он бы обо всем позаботился».

Через час Арчи вернулся в холл в сопровождении мистера Таунли, сияющего от счастья и радостно потирающего руки. Семья Уивелов просто влюбилась в дом, и они были в восторге от открывающегося из окон вида. Хотя, конечно, придется вырубить несколько деревьев, чтобы пристроить большую веранду, да и пруд здесь тоже совсем не нужен. Еще не помешало бы избавиться и от маленькой квадратной лужайки, что находится как раз напротив поместья, ведь гостям необходима стоянка для машин. Но наибольшее восхищение у миссис Уивел вызвала терраса, ведущая в прекрасный зимний сад.

— Гости смогут сидеть там даже во время дождя, — сказала она. Мистер Таунли одобрил ее прозорливость.

Все трое, стояли в холле, сияя от радости, чего нельзя было сказать об Арчи, чье выражение лица было страдальческим и больше походило на гримасу, чем на улыбку.

— Дом просто великолепен! — выпалила миссис Уивел, беря мужа за руку.

— Я хотел бы сделать вам предложение, от которого невозможно отказаться, — произнес мистер Уивел. Он принадлежал к тому сорту людей, которые привыкли мыслить большими категориями. Он ожидал, что Арчи обрадуется его словам, но тот по-прежнему выглядел несчастным.

— Вы не пожалеете о покупке, — сказал мистер Таунли, покрывшись испариной. — Это редкий уголок Англии, настоящее сокровище. Кроме того, само поместье находится в замечательном маленьком городке с одноименным названием.

— Мы оценили, — ответил мистер Уивел, выпятив грудь. — Да и нашим гостям это также понравится. Как досадно, что этим старым строениям позволяют превращаться в руины только потому, что хозяева из знатных семей не имеют средств на их содержание. Вот как в данном случае. Мы бы хотели бросить вам спасательный круг и сохранить ваше поместье. — Он взглянул на симпатичные лепные украшения на потолке и покачал головой. — Только подумайте, на протяжении трехсот лет это красивейшее место было скрыто от посторонних глаз. И если бы вы меня спросили, что я по этому поводу думаю, то я бы ответил, что мне чертовски жаль. Но отныне каждый сможет наслаждаться его красотами.

Лицо Арчи все больше и больше багровело, хотя он изо всех сил пытался сдержать гнев и нанесенную ему обиду. Еще никогда в жизни его так не оскорбляли. Однако он старался не замечать бестактного поведения гостей, сосредоточившись на сумме долга, которую он должен был вернуть, и на обещанной выгодной сделке.

Внезапно в доме раздался пронзительный голос малыша Баунси, и сердце Арчи запрыгало от радости. Однако эта радость длилась недолго, ибо в комнату, держа мальчика за руку, вошла Элизабет с дрожащей от ярости выступающей нижней губой.

Три посетителя повернулись и увидели, как огромная фигура Элизабет Монтегю практически заслонила собой дверь, ведущую в холл из крыла кухни.

— Мама! — в ужасе воскликнул Арчи. — Что ты…

— Как ты посмел не сообщить мне, что собираешься продавать Пендрифт?! Мне пришлось узнать эту новость из уст внука. — Она громко стукнула палкой по полу, как будто перекошенного от ярости лица было недостаточно, чтобы выразить ее негодование. Баунси с интересом посмотрел на бабушку, так как ее уши сделались пунцовыми.

— Извините меня, пожалуйста, — обратился Арчи к Уивелам, рассчитывая увести ее в гостиную. Но она не трогалась с места, напоминая одну из его упрямых коров. — Мы планировали рассказать тебе, как только все решится, — мягко объяснял он, хотя его зубы были крепко стиснуты. Джулия, заслышав знакомый громоподобный голос свекрови, поспешила в холл. Она чуть было не расхохоталась, внезапно увидев, что лицо миссис Уивел с идеально нанесенным макияжем сейчас было перекошено от ужаса. Соумз, притаившись в кладовой и не пропустив ни единого звука, тоже улыбался себе под нос. Да, Элизабет Монтегю умела избавиться от любого покупателя, которому не посчастливилось повстречаться на ее пути.

Элизабет обратилась к посетителям:

— Знаете ли вы, как долго я живу в Пендрифте? Почти шестьдесят лет. Шестьдесят! А известно ли вам, сколько мой покойный муж Айвен Монтегю прожил здесь? Всю свою жизнь. Этот дом является собственностью семьи моего мужа триста лет. И если вы наивно полагаете, что я отойду в сторонку и стану спокойно наблюдать, как пара выскочек крадет его прямо из-под моего носа, то глубоко ошибаетесь.

Казалось, мистер Таунли вот-вот упадет в обморок. Разыгравшаяся сцена была настолько ужасной, что после всего этого семья Уивелов вряд ли согласится приобрести поместье.

— А вы! — Она сверкнула взглядом на мистера Таунли, который буквально весь съежился от страха. — Я больше никогда не желаю видеть вашу физиономию в моем доме. Вы меня поняли? Может, я и выгляжу немощной, но с палкой являюсь грозным противником. — И она снова постучала страшным оружием по полу, доказывая всю серьезность своих намерений. Баунси показал язык миссис Уивел, и та в ужасе отпрянула назад.

— Дорогой, мы уходим, — сказала она мужу. Мистер Уивел не двигался с места, как будто его к нему пригвоздили. — Сейчас же! — пронзительно закричала она, направляясь к выходу.

Откуда ни возьмись появился Соумз, открыв перед ними дверь. Он не мог сдержать радости, которую выдавал румянец, появившийся на его землистых щеках. Мистер Таунли вышел, не говоря ни слова. Он последовал за мистером Уивелом и, как ошпаренная крыса, поспешно вскочил на заднее сиденье автомобиля. Колеса завизжали по гравию, как только мистер Уивел с силой нажал на педаль, и в следующую секунду вся компания исчезла из виду.

Джулия от радости начала плакать. Не отдавая отчета в своих действиях, она бросилась к Элизабет и обхватила ее руками.

— Я вас люблю! — закричала она. Элизабет на какое-то мгновение испугалась, но затем ее губы немного задрожали и расплылись в широкой улыбке. Джулия почувствовала, как старая женщина тоже вся сотрясается от рыданий.

— Чтобы я кому-нибудь позволила продать Пендрифт! Только через мой труп. — Она хотела заключить Джулию в объятия, но мешали Баунси, который все еще не отходил от нее, и палка в другой руке. Ей было так приятно снова улыбаться, почувствовать, как ликует сердце. Сейчас она вдруг вспомнила это ощущение. Как же ей этого недоставало!

— Мне так стыдно, мама, — произнес Арчи, потупив взор.

— У вас действительно так много проблем? — мягко спросила она и, прихрамывая, подошла к нему.

— Боюсь, что да, — сказал он, снова приглаживая свои усы.

— Так почему же вы не пришли и не поговорили со мной?

— Мы не хотели тебя расстраивать.

— Да разрази меня гром, вот именно сейчас-то я расстроена как никогда. — Она покачала головой. — Я люблю этот дом и каждого человека, живущего в нем. Ему принадлежат Уилфрид, Сэм и малыш Баунси. Они из семейства Монтегю, не забывай об этом.

Баунси, видимо, понравилось, что упомянули его имя, и он помчался прыгать на диванах в гостиной комнате. С тех пор как Нэнни переехала от них в маленький домик на территории поместья, он проводил большую часть времени в комнатах взрослых, балуясь как только ему заблагорассудится. Его мать была слишком добродушна, чтобы пресечь это, а может, ей доставляло удовольствие видеть его таким счастливым.

— Мне непонятно, почему вы не решались со мной поговорить. Я что, похожа на какое-то чудовище?

— Что же нам делать-то теперь? — вопрошала Джулия, и на ее лице снова появилось озабоченное выражение.

— Почем мне знать, моя милая, — произнесла Элизабет, распрямившись, как будто снова готовясь броситься в бой. — Но чего бы нам это ни стоило, мы ни за что не продадим Пендрифт. Все как-то образуется. Мы выстоим, но не сдадимся. Твой отец, Арчи, перевернулся бы в гробу при одной только мысли о том, что это место перейдет в руки подобных болванов, да и меня бы это окончательно добило, уж точно, — сказала она, робко усмехнувшись. — Думаю, сегодняшнее потрясение лишь прибавило мне жизненных сил. Соумз, принеси-ка джин с тоником, и как можно скорее. Давайте пойдем и посидим в гостиной. Где же отец Далглиеш? Надо бы попросить его напрямую связаться с небесной канцелярией, как раз сейчас нам крайне необходимо вмешательство божественных сил!

Джулия вскинула брови на мужа, который в недоумении поморщил лоб. Еще никогда он не видел свою мать в таком прекрасном расположении духа.

Чего уж точно нельзя было сказать о Пенелопе. Узнав, что Лотти сбежала с Фрэнсисом Брауном, она никак не могла понять, что случилось с ее дочерью и как та смогла променять свое обеспеченное будущее на любовь к человеку без всяких средств. Ведь одним талантом не прокормишься.

— Следует быть реалистом, а не витать в облаках, — втолковывала она Мелиссе, которая была так же потрясена выходкой Лотти, как и ее мать.

Девушка не была уверена, что ее расстраивало больше: бегство сестры с тем молодым человеком или же то, что та не посвятила ее в свою тайну. Ситуация еще больше отягощалась смертью Монти. И врагу не пожелаешь сразу два несчастья в одной семье.

— В наше время и в этом возрасте куда более важно думать о том, как бы получше устроиться в жизни, а не идти на поводу у страстей. С детства следует усвоить, что любить нужно только мужа, что я и делаю. Мильтон и я — образец счастливого супружества. — Это не совсем соответствовало истине, однако сейчас не имело значения, лишь бы Мелисса не пошла по стопам сестры и не сбежала с этим ужасным Рафферти, который был такой же неподходящей парой ее дочери, как и Фрэнсис Браун. — Кроме того, всепоглощающая любовь, как правило, проходит быстро. Она как огонь, который сначала все сжигает, а потом тлеет на угольках. Дружба длится намного дольше, и в ней больше здравого смысла. Бедный Эдвард, он будет шокирован, когда до него дойдет слух. Если надежды Лотти вдруг не оправдаются и она решит вернуться, он уже не простит ее, и она никому не будет нужна. Сомневаюсь, что она подумала об этом, когда пустилась в бегство со своим мистером Ничто.

— Но еще не поздно, — произнесла Мелисса, — она ведь может передумать.

— Надеюсь, что не передумает, — резко возразила ее мать уверенным тоном. — Что сделано, то сделано.

— Но ты ведь не позволишь ей остаться без пенни в кармане!

— Она сделала свой выбор, пусть теперь расхлебывает последствия. А нам и так придется сгорать от стыда.

— Всякий не преминет вспомнить об этом, — печально произнесла Мелисса.

— Все только и говорят, что о смерти Монти. Да, мы еще никогда не находились в центре такого пристального внимания. — Пенелопа тяжело вздохнула, и ее грудь, поднявшись, коснулась третьего подбородка. — А ты-то хоть, Мелисса, не лелеешь мечту сделать то же самое? Я ведь пережить такое дважды не смогу.

Мелисса, подумав о Рафферти О’Греди, только послушно кивнула.

Тем же вечером отец Далглиеш ужинал с Арчи, Джулией и Элизабет Монтегю в столовой поместья. Добравшись на велосипеде до их дома, он, как обычно, прислонил его к стене. По традиции, в дверях его приветствовал Соумз, который, впрочем, теперь был совсем не похож на угрюмого дворецкого с сердитым взглядом, знакомого Далглиешу по предыдущим встречам. Что-то заметно изменилось в выражении его лица. Казалось, что даже его большой нос стал меньше. Поднимаясь по лестнице, священник смог разглядеть его поближе, и вот что сейчас потрясло его сильнее всего: Соумз уже больше не смотрел на свою переносицу с надменным выражением лица.

— Добрый вечер, святой отец, — произнес он, и даже его голос уже не был прежним, в нем появились какие-то мягкие гибкие нотки, как будто слова его были сделаны из резины.

— Здравствуй, Соумз, — ответил Далглиеш. — Какая приятная неожиданность, — прибавил он, имея в виду позднее приглашение к ужину.

— Да, действительно, святой отец, миссис Элизабет настаивала на том, чтобы вы пришли.

Отец Далглиеш почувствовал, как его живот тревожно напрягся. Эта властная женщина немного пугала его. Однако Соумз уже повел его в холл, и поэтому не было времени останавливаться на воспоминаниях об их ужасных встречах, состоявшихся в его доме. К удивлению Далглиеша, дверь в гостиную была открыта, и оттуда доносился смех. Он услышал голос ребенка, и его настроение поднялось. Он не мог не полюбить этого мальчугана, который без устали бегал туда-сюда по церкви каждое воскресное утро.

— А, святой отец, — сказал Арчи, вставая ему навстречу. Его лицо, в особенности веки, раскраснелось, однако он восхищенно улыбался. — Входите же!

Джулия и Элизабет сидели на огромном диване, наблюдая, как Баунси прыгает с роскошного кофейного столика на маленький диван. На нем была пижама в голубую и белую полоску, волосы расчесаны на косой пробор, пухленькое личико разрумянилось, а карие глазки светились, как две яркие искорки. Это было довольно забавное зрелище. Но больше всего Далглиеша удивила сияющая от радости Элизабет, ведь ему еще никогда не приходилось видеть на ее лице улыбку, которая оказалась неожиданно очаровательной.

— Входите же и полюбуйтесь Баунси, — произнесла она, приглашая его в комнату взмахом руки. — Мы уложили его в постель, но эта маленькая обезьянка оттуда удрала и решила немного заняться акробатикой вместо сна.

— Я так рад его видеть, — произнес отец Далглиеш.

— О, мы тоже. Для нас всегда огромная радость видеть этого драгоценного ребенка!

— Здравствуйте, отец Далглиеш, — поприветствовала его Джулия. — Малыш скоро отправится в кровать, он уже очень устал.

— Это потому, что он играл со мной весь день! — гордо воскликнула Элизабет. — Он мой маленький друг, не правда ли, Баунси? — Засмеявшись ей в ответ, мальчик пулей слетел со стола и с радостным воплем приземлился на диване. Когда он улыбался, то становился похожим на ее младшего брата.

— Как ваши дела? — спросил отец Далглиеш, садясь с кресло. Неугомонный мальчуган то и дело заслонял от него двух женщин.

— Увы, не очень, — произнес Арчи, поглаживая усы. — Можно даже сказать — плохо.

— О Боже, — произнес священник.

— У нас есть причина для беспокойства… — начал было Арчи, но остановился на полуслове.

— Мы изо всех сил стараемся изыскивать средства на содержание нашего дома, — продолжила Джулия. — Конечно же, мы не хотим продавать, но мы должны что-то предпринять, чтобы сохранить его за собой.

— О Боже, — повторил Далглиеш. — Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Конечно же, можете! — сердечно воскликнула Элизабет. — Вы ведь сами говорите, что сила молитвы огромна. Так вот, вы можете замолвить за нас словечко. Конечно, молитвой не вернуть Монти обратно, на это было бы глупо рассчитывать. Каждый должен со смирением в сердце принять то, что с ним случилось, и продолжать жить дальше. Однако мой сын и муж перевернулись бы в гробу, узнай они, что мы тут из последних сил пытаемся удержать фамильный дом в своих руках. Да ведь это же никуда не годится! И вы — наша последняя надежда на спасение.

— Не я, а Господь, — холодно произнес отец Далглиеш, надвинув очки на нос. — Но я постараюсь сделать все от меня зависящее. Я признаю тот факт, что чудеса действительно случаются, и совершенно невероятным образом. И если Господь внимает вашим молитвам, то ждите приятных неожиданностей.

Он чувствовал себя несколько неловко оттого, что они возлагали все свои надежды на него. Далглиеш отвел в сторону взгляд, и он случайно упал на фотографию Селестрии, стоявшую рядом в рамке на столе. Ее лицо излучало радость, светясь улыбкой, а белокурые волосы развевались на ветру. На ней был купальник на бретелях с узором в горошек, она сидела на песке, а позади нее переливалось море. Его сердце на мгновение сжалось, он вспомнил тот щекотливый эпизод, когда они остались наедине в его комнате для приема посетителей. Это потрясло его до глубины души, и не из-за того, что он вел себя неподобающим его сану образом, а главным образом потому, что его плоть вдруг ответила на те ощущения приятным возбуждением.

— Ну разве Селестрия не прелестна на этом фото? — произнесла Джулия, сажая Баунси на колени. — Снимок был сделан до смерти Монти, и ее лица еще не коснулась печаль.

— А как у нее дела сейчас? — спросил он, надеясь, что дрожь в голосе не выдаст его волнения.

— Знаю только, что она все еще в Италии, но больше ровным счетом ничего. Однако отсутствие каких-либо новостей — тоже хорошие новости.

— Поездка в дальние края, подальше от дома пойдет ей на пользу, — прибавил он, отведя взгляд в сторону. «Мне бы тоже не помешало куда-нибудь поехать, — подумал он про себя с чувством облегчения. — И когда она вернется, я снова стану непоколебим».

 

Глава 28

Марелатт

Утром Селестрия увидела Армель и Фредерику, которые болтали в саду за чашечкой кофе, но их голосов было практически не слышно. Увидев девушку, они перестали разговаривать, дружелюбно улыбаясь.

— Иди к нам, — произнесла взволнованно Фредерика, махая ей рукой. — Тебе кое-что нужно знать. — Селестрия присела рядом. — Луиджи, принеси, пожалуйста, для мисс чашечку кофе с молоком, — крикнула женщина повару. Тот немедленно смолол кофе в кофемолке и поставил его на огонь. — Дело сдвинулось с мертвой точки, — сказала она, играя с огромным серебряным кулоном с изображением Девы Марии, висящим на ее груди.

— И все благодаря твоему зятю, — добавила Армель. — Таинственному Хэмишу.

Селестрия почувствовала, как при упоминании его имени на ее щеках выступил румянец. Однако обе женщины были так заняты своими новостями, что вряд ли могли заметить это.

— Сегодня утром, пока я сервировала стол к завтраку, появился Хэмиш, который выглядел очень странно, — произнесла Фредерика. — Он спросил меня о Салазаре и рассказал, что видел тебя с ним вчера, что его очень обеспокоило. Салазар — весьма сомнительный тип, которому нельзя доверять. Надеюсь, ты согласна со мной. Тогда я своими словами изложила ему ситуацию, и он сказал, что если мы хотим добиться от Салазара правды, то должны прибегнуть к помощи его любовницы Розанны.

— Салазар — женатый человек, — заметила Армель, рассеянно поглаживая свой шрам. — У него пятеро детей и хорошая, верная жена, у которой родственники — уважаемые в городе люди. И он не хотел бы, чтобы они узнали о его любовной связи с Розанной.

— Но как нам удастся убедить ее помочь нам? — спросила Селестрия.

— Да она ведь сестра Нуззо, — сказала Фредерика.

— А Нуззо об этом знает?

Фредерика утвердительно кивнула головой.

— Нуззо знает об этом, но главное — он влюблен в миссис Уэйнбридж и сделает для нее все что угодно. Он поделился своими чувствами с Луиджи, а жена Луиджи рассказала мне.

— Это просто сплетня, которую кто-то пустил по Марелатту, — произнесла Селестрия. Хорошо еще, что никто не рассказал небылиц про ее вчерашний поход в бар.

В эту минуту Луиджи вышел из кухни с серебряным подносом, неся Селестрии кофе с молоком. Женщины сидели молча, пока он ставил чашку на стол. Поинтересовавшись, не желают ли они еще чего-нибудь, он удалился.

— Так что же нам делать? — нетерпеливо спросила Селестрия.

— Нуззо поговорит сегодня со своей сестрой.

— А что, если она не согласится нам помочь?

— Тогда мы все вместе будем ее упрашивать, как женщины женщину, — сказала Армель.

— Мы, итальянцы, относимся к смерти очень серьезно, Селестрия, — без улыбки сказала Фредерика. — Если Салазар действительно приложил руку к самоубийству двух человек, Розанна не захочет прикрывать его.

Селестрия смущенно посмотрела на Армель.

— Бенедикт тоже наложил на себя руки? — Армель кивнула. — Вы не говорили об этом.

— Я не думала, что это так важно, — сказала она, пожав плечами.

— Поражает количество сходных обстоятельств, этого трудно не заметить. — Селестрия встряхнула головой. — Я никак не могу сложить эту мозаику воедино. Или это только я? Может, вы видите то, чего я не вижу?

Армель покачала головой.

— Только то, что оба человека были не из тех, кто добровольно бы расстался с жизнью. И я еще раз утверждаю, они были убиты!

— Я тоже придерживаюсь этого мнения, — горячо согласилась девушка.

— Давайте попробуем добраться до истины самостоятельно, — предложила Фредерика, энергично потирая руки. — Кроме того, мне никогда не нравился этот адвокат. Уж слишком он самодовольный.

Армель зажгла сигарету и выпустила струйку дыма в теплый воздух. Сощурив глаза, она торжественно произнесла:

— Если смерть моего мужа — дело рук Салазара, то я убью его.

— Есть и другие способы отомстить, не прибегая к насилию, — сказала с серьезным видом Фредерика. — Кроме того, смерть — слишком мягкое наказание за убийство, так как она избавляет человека от чувства вины.

И тут Селестрия подумала о Хэмише, понимая, насколько верно высказалась женщина. Как же часто он хотел уйти от реальности в небытие? И не потому ли он проводил столько времени в мавзолее своей жены, моля Господа о смерти, чтобы соединиться с ней там, на небесах и наконец избавиться от чувства вины? А может, именно смерть была тем светом, что пробивался из-за двери на картине?

Вечером, переодеваясь к ужину, Селестрия вдруг услышала грустные звуки фортепиано и безошибочно определила, что это играл Хэмиш. Она ни разу не встретила его в течение дня, хотя искала в каждой проходящей тени. Со все более нарастающим разочарованием она ощущала, как он отдаляется от нее. И это не было реакцией на их поцелуи, как она думала. В случае с Хэмишем было трудно предсказать, чего ждать от него дальше, и только интуиция поддерживала ее уверенность, что быть вместе им предначертано судьбой. Накинув бледно-голубое платье, она поспешила по коридору. Ее сердце было не на месте: она не успокоится, пока не узнает, хочет он ее или нет.

По мере ее приближения звуки становились все громче. Здесь, среди стопок книг и статуэток, которые коллекционировала Фредди, на маленьком стульчике за фортепиано сидел Хэмиш. Его длинные ноги с трудом умещались под инструментом. Она робко улыбнулась, не зная, какая с его стороны последует реакция, и он улыбнулся в ответ, как будто не было ничего странного в том, что он с утра не показывался ей на глаза.

— Где же ты был? — спросила она, облокотившись на крышку инструмента. Он продолжал играть.

— Мысленно с тобой… — ответил он, и она чуть было не подпрыгнула от радости. Он опустил глаза, его пальцы легко находили нужные клавиши, и неожиданно он стал серьезным, а все его тело задвигалось в такт музыке, ставшей более драматичной.

— Ты играешь такую печальную мелодию, — произнесла она.

— Но я чувствую себя счастливым. Ты права, музыка — это выброс эмоций. Она проникает в душу и избавляет ее от боли. Она наполняет меня изнутри и заставляет поверить, что все возможно. — Он закрыл глаза и продолжал играть еще какое-то время.

Но вдруг остановился, не доиграв.

— Пойдем, — сказал он, вставая из-за фортепиано и беря девушку за руку. Хэмиш повел ее по коридору к маленькой лестнице, а затем в мастерскую. В комнате пахло свежей краской. Теперь она поняла, где он пропадал весь день. Ей не терпелось посмотреть, что же он нарисовал, но мольберт был развернут к стене.

Закрыв дверь, он стал жадно целовать ее. Она обвила его руками, тая на его груди и уже не чувствуя никакого отчуждения. В мастерской, где окно было открыто навстречу мягкому вечернему солнцу и спокойному морю, не было ни одного темного уголка, куда бы он мог скрыться, не было ночи, которую можно было обвинить в его безрассудстве, не было луны, с помощью которой можно было построить волшебную тюрьму, где реальность отстранена. Он целовал ее искренне, открыто и без всякого раскаяния.

Селестрия больше не сравнивала его с другими мужчинами, которых она когда-то целовала: они не шли ни в какое сравнение. Он был совершенно особенным зверем, не вписывающимся ни в одну лондонскую иерархию животных. И здесь, в сочном, насыщенном соснами воздухе Италии, она чувствовала себя абсолютно отрезанной от всего того, что она оставила в прошлой жизни.

— Ты — ангел, Селестрия, который спустился с небес, чтобы спасти меня от себя самого. Я ошибался на твой счет и теперь это понял. — Он уткнулся лицом в ее волосы. — Ты мне нужна.

— И ты тоже мне нужен, — призналась она.

— Давай покончим с прошлым. Пришло время отпустить его с миром.

— Конечно, если ты этого хочешь!

— Именно этого я и хочу. Я хочу тебя и хочу начать все с чистого листа. Я хочу, чтобы ты забыла о том, что я когда-то накричал на тебя. И я хочу позабыть об этом тоже.

А Селестрии так хотелось спросить его о Наталии! Она желала знать, как та умерла и почему он винил себя в ее смерти. Но она не собиралась давить на него. Если он захочет рассказать, он обязательно сделает это, но всему свое время. В данный момент она была счастлива просто быть рядом с ним, хотя сейчас почему-то казалось, что там, в мавзолее через дорогу, ярче, чем обычно, горят две свечи, горят, как упрек их нежданному счастью, упорно желая, чтобы их свет заметили.

Вечером, после ужина они выскользнули из Конвенто, чтобы развести костер на пляже в маленькой бухточке, которая так запала ей в душу в тот первый день. Она спряталась под покровом скал от остального мира, в прекрасном райском уголке, созданном только для двоих и для медленного танца влюбленных. Свет луны отражался от небольших волн. На берегу, потрескивая, горел костер, бросая искры в воздух, сырой и соленый от близости моря.

— Уверен, что от близости моря моей ноге становится только хуже, — сказал Хэмиш. И, пока они медленно брели по камням, он крепко прижимал ее к себе. — Мне следовало бы оставаться в горной местности, в Шотландии.

— А почему ты все еще здесь?

Он пожал плечами.

— Потому что мое прошлое неразрывно связано с Конвенто.

— Но оно такое печальное! Почему бы тебе не уехать отсюда? Попробуй начать все сначала, оставив свои горести позади.

Он бросил на нее нежный взгляд, исполненный безграничной любви.

— Потому что мне очень нравится этот уголок земли с его звуками, запахами и умиротворенностью. Он обладает каким-то таинственным очарованием, которым, кажется, пропитана даже почва, и никуда не отпускает меня. — Устремив взгляд в море, он нахмурился. — Я никогда не смог бы отсюда уехать.

— Ты сказал, что я твой ангел, который спустился с небес, чтобы спасти тебя от себя самого. А может быть, еще и для того, чтобы увезти тебя из этого места.

Он усмехнулся ее словам и погладил ее пальцами по щеке.

— Возможно, но я бы постоянно возвращался обратно.

— Ты разве не скучаешь по Шотландии?

— Нисколько.

— Ты что, никогда не испытывал желания вернуться туда?

— Ничто в мире не способно заставить меня это сделать. Все счастливые моменты, которые я когда-либо пережил, связаны с Конвенто. Я утратил радость на какое-то время, но ты снова наполнила мою жизнь счастьем. И случилось это именно здесь, здесь же я и останусь. — Его улыбка постепенно растаяла, и он неожиданно стал очень серьезным, его взгляд заскользил по ее лицу. — А знаешь, я мог бы полюбить тебя, — сказал он чуть слышно. — Я мог бы тебя очень сильно полюбить. — И не успела Селестрия понять всей важности произнесенных им слов, как он снова начал ее целовать, и она позабыла обо всем, потерявшись в нежном свете луны, сиявшей над Марелаттом.

На следующее утро Селестрия, Фредерика, Армель, миссис Уэйнбридж и Нуззо отправились в маленькую церквушку, прилегающую к Конвенто, на встречу с Розанной. Ежедневная церковная служба была уже окончена, и священник удалился. Лишь на алтаре все еще горели свечи, олицетворяя произнесенные шепотом молитвы и важные людские пожелания. Эти огоньки мигали среди парящих вокруг духов, которые прилетели сюда собрать обращения прихожан к Господу. Селестрия шла за своими друзьями по проходу, по обе стороны которого стояли простые деревянные стулья. Ее сандалии мягко ступали по мозаичному полу, на котором почему-то были изображены знаки зодиака. Перекрестившись перед алтарем, она поставила свечку и зажгла ее. Девушка сейчас думала о своем отце и шепотом молилась о том, чтобы его душа, где бы она ни находилась, упокоилась с миром. Взглянув направо, она увидела, что Армель делает то же самое и что глаза женщины наполнились слезами, проступившими сквозь сомкнутые ресницы.

Ожидая, они сидели в маленькой молельной комнате с отдельным входом, огражденной черными перилами. Алтарь был покрыт куском белой ткани, на которой стояли две свечи цвета слоновой кости и огромное серебряное блюдо, как раз под мраморной статуей распятого Христа. Селестрии стало интересно, что сказал бы отец Далглиеш, узнай он, какие интриги они плели в Господнем доме. А потом вдруг она почувствовала угрызения совести, вспомнив, как во время их последней встречи скомпрометировала не только его, но и себя. Однако сейчас у нее не было времени предаваться воспоминаниям о Пендрифте, так как у входа появилась Розанна. Она была вся в черном, и кружевной платок, наброшенный на голову и почти скрывавший ее лицо, тоже был черным. Казалось, женщина очень нервничала. Сгорбившись, она то и дело озиралась по сторонам, похожая на птичку, которая все время боится, как бы ее не поймали. Нуззо, вскочив на ноги и взяв сестру за руку, представил ее Армель и Селестрии. Кисть женщины была маленькой, но красивой, с аккуратным маникюром. Не снимая платка, она присела рядом с братом, сцепив пальцы на коленях.

В основном говорила Фредерика. Но Армель так хорошо знала итальянский, что то и дело вмешивалась в разговор и, громко цокая языком, бурно жестикулировала, не в силах сдержать свои ярость и огорчение. Селестрия заметила, что взгляд Уэйни был постоянно обращен на Нуззо. Он выглядел как озорной мальчишка, несмотря на важность мероприятия и место, в котором оно происходило. Казалось, оставаться серьезным стоило ему невероятных усилий.

Селестрия отметила про себя, что Уэйни сильно изменилась. Благодаря Нуззо она как будто снова стала молодой, независимой и жаждущей приключений. Селестрии редко удавалось увидеться с ней с тех пор, как они приехали в Конвенто. Уэйни целыми днями разъезжала в компании Нуззо на его запряженной единственной лошадью повозке, исследуя сельскую местность. По возвращении она могла похвастаться не только значительно увеличившимся запасом итальянских слов, но и гербарием, пополнившимся еще несколькими цветочками, аккуратно спрятанными в книгу. Она стала намного веселее, ее уже больше не преследовали дурные предчувствия, а шаловливые огоньки, горящие в глазах Нуззо, теперь передались и ей.

Фредерика сейчас рассказывала, что случилось с Бенедиктом и Монти и как эти две смерти могли быть связаны с Салазаром. Розанна слушала, не говоря ни слова, и ее большие глаза скромно сверкали из-под накинутого на голову платка. Потом и Нуззо вставил свое слово: его голос звучал убедительно, казалось, что он о чем-то умолял сестру. Он поднимал ладони к небу, пожимал плечами, изображая на лице печаль, но уголки его губ по-прежнему смотрели вверх. Наконец наступила тишина. Все посмотрели друг на друга. Селестрия боялась, что Розанна откажется им помочь, уж слишком она робко себя вела.

Потом Розанна медленно поднесла руки к голове и наконец сняла платок. Под ним скрывалось лицо с молочно-кофейной кожей, густыми бровями, длинными блестящими ресницами и большими карими глазами. Чувственность ее округлых губ еще более подчеркивалась красной помадой, тщательно подобранной в тон лака для ногтей. Лицо у нее было полное и доброе, и написанное на нем сострадание показывало, что Розанну тронул их рассказ и она теперь боится своего любовника. Тут же хлынул поток слов, и Селестрия сделала вывод, что она сообщает им крайне важную информацию. После этого Розанна снова набросила на голову платок и, подойдя к алтарю, перекрестилась. Через миг она исчезла, как птица, скрывшаяся в темноте.

Остальные члены этой маленькой компании вышли на улицу через десять минут и вернулись в Конвенто, где Фредерика поделилась информацией с Селестрией и Уэйни.

— Ее пришлось уговаривать. Она напугана, ведь Салазар — опасный человек. Однако она согласилась помочь нам. Розанна видится с ним в маленьком домике в Кастеллино. Ты и Армель придете туда сегодня в пять вечера. Я попрошу Хэмиша пойти с вами. Он рослый мужчина, и Салазар не захочет драться с ним.

— А если Салазар узнает, что Розанна предала его? — спросила Селестрия, беспокоясь о безопасности доброй женщины.

— Нет. Увидев вас, она сделает вид, что так же удивлена, как и он. Самое главное — не подведите ее. — Затем она осторожно прибавила: — Салазар, конечно, хитрющий тип, но это не значит, что он убийца. Не могу даже представить себе, что подобное могло случиться с твоим отцом и мужем Армель. И еще, ты права — нельзя не замечать поразительного сходства между этими двумя смертями, но помни, что Салазар, возможно, не имеет к этому никакого отношения.

— Может, и так, — произнесла Селестрия. — Но я все-таки склоняюсь к мысли, что он виновен, как сам дьявол.

Нуззо вернулся к работе, а Фредерика — к своим каждодневным делам, которыми она занималась в Конвенто. Армель, Селестрия и Уэйни сидели на солнышке, беседуя о Салазаре.

— Я хочу, чтобы Салазар знал, что я каждую секунду думаю о своем муже. Ощущения такие, как от кинжала в сердце, который там еще и постоянно проворачивают, — горько сказала Армель. — Он, по сути, лишил меня жизни, не оставив мне ни малейшего стимула к дальнейшему существованию. Помните, я говорила вам, что мой муж — предприниматель?

— Да.

— Но он работал еще и на правительство. Он был очень важной персоной, однако оставался в тени. Непростой человек, имеющий много слоев, как у луковицы. Но боюсь, что он занимался и противозаконными вещами. — Она устало подняла глаза. — Только после смерти Бенедикта, когда я начала понемногу вникать в его дела, я обнаружила, что он торговал оружием. Он покупал и продавал его в Израиль, причем обеим враждующим сторонам. Мне стыдно в этом признаваться, но я не стала любить его меньше.

— А как вам удалось установить, что ваш муж связан с Салазаром?

Волнуясь, Армель прикусила губу, потом тяжело вздохнула и зажгла сигарету, затянулась и заметно расслабилась.

— Я нашла различные счета на его имя, оплаченные Салазаром. Потом еще эта неприятная венгерка… Сначала я подумала, что у моего мужа с ней роман. Мой муж любил пофлиртовать с женщинами, и я уверена, что не была единственной возлюбленной в его жизни. Я француженка, а мы понимаем, что у мужчин есть свои слабости. Но когда я ее увидела…

— Графиню Валонью?

— Вы знаете графиню Валонью? — Армель удивилась.

— Да, мне, к несчастью, пришлось встретиться с ней. Она работала на моего отца.

— Она работала также и на моего мужа.

Обе женщины неотрывно смотрели друг на друга, не в силах сказать вслух о своих самых страшных опасениях, которые теперь проникли в их сердца, как разъедающая кислота.

Миссис Уэйнбридж неожиданно вышла из транса.

— Простите, но у меня такое чувство, что ваш муж и мистер Монтегю — одно и то же лицо. — Она засмеялась над абсурдностью своего предположения, но ни Селестрия, ни Армель не поддержали ее.

— У тебя есть фотография отца? — тихо спросила Армель. Ее лицо было сейчас бледным, как кладбищенская лилия.

— Ведь вы же не думаете, что… Этого не может быть! — Селестрия с трудом произнесла слова, комом застрявшие в горле, которое, казалось, было плотно набито ватой.

Испытывая головокружение от охватившего ее ужаса, Селестрия побежала по лестнице в свою комнату.

— Пожалуйста, Господи! — бормотала она, вглядываясь в лицо человека, которого она стремительно теряла и который вот-вот — она это чувствовала — станет ей совершенно чужим. Когда девушка вернулась, Армель курила уже вторую сигарету, вся дрожа от волнения. Не произнося ни слова, Селестрия протянула ей фото. У Армель вырвался звук, похожий на скрежет, на предсмертный хрип, она внезапно согнулась пополам, уткнувшись лицом в ладони.

— О Боже! — вскрикнула она, задыхаясь.

Селестрия села, вдруг почувствовав себя совсем маленькой и хрупкой.

— Так это и есть Бенедикт? — спросила она шепотом, зная ответ. — Нам уже давно следовало догадаться об этом.

На деревьях щебетали птицы, со стороны дороги, ведущей к Конвенто, доносился лай собак, а неожиданное ржание лошади сотрясло конюшню. Стояла полуденная жара. Марелатт продолжал жить своей обычной жизнью, однако для Армель и Селестрии весь мир изменился. Фредерика вышла из кухни.

— Что случилось? — спросила она. Но Армель по-прежнему не отнимала рук от лица, пепел на кончике ее сигареты повис, как длинная серая гусеница, готовый вот-вот обжечь ее пальцы. Селестрия с трудом могла говорить, вернее, она практически потеряла дар речи. Она пыталась что-то произнести, но ничего не получалось, вырывался лишь какой-то слабый звук, похожий на шипение.

— Что-то подсказывало мне, что муж Армель и отец Селестрии — одно лицо. Но это казалось слишком невероятным, чтобы поверить такому предположению! Клянусь Богом, это слишком неправдоподобно! — Уэйни схватилась за грудь, качая головой. — Это такое потрясение… — Ее глаза блестели от слез, и девичий румянец, появившийся было на ее щеках благодаря стараниям Нуззо, теперь исчез.

Фредерика опустилась в кресло, ее лицо тоже стало мертвенно-бледным. Она, не мигая, уставилась в пол.

— Ну что ж, это многое объясняет, не так ли? — горько произнесла она, как будто разговаривая сама с собой.

— Полагаю, что да, — согласилась Уэйни, взволнованно взглянув на нее.

— Мне очень жаль, — сказала Фредди, дотрагиваясь до руки Селестрии. Девушка продолжала неподвижно сидеть.

— Вы его похоронили? — хрипло произнесла Селестрия.

Армель наконец подняла голову, и пепел упал на каменный пол.

— Нет, а вы?

— Нет.

— Итак, тела нет.

— Нет. Отец утонул в море.

Армель кивнула в ответ.

— Бенедикт тоже утонул в море. Должно быть, он все очень тщательно спланировал заранее. — Она, сощурив глаза, взглянула на Селестрию, когда ее внезапно посетила эта невероятная мысль. — Ты думаешь сейчас о том же, что и я? — Ее глаза неожиданно застыли и стали холодными, как сланец.

Селестрия кивнула, ее рот приоткрылся. Догадка была чудовищной.

— Неужели это действительно может оказаться правдой?

— Я ничего не понимаю, — произнесла миссис Уэйнбридж, беспомощно обращаясь к Фредерике. — А вы?

— Я бы так не сказала, — ответила Фредди, взволнованно теребя свой кулон.

— Я думаю о невозможном. — Армель пожала плечами. — Этот Бенедикт Девер, и он же Роберт Монтегю, совсем не мертв. Он спланировал свою собственную смерть, пересылая Салазару деньги, которые графиня Валонья снимала со счета от его имени. Он собирался начать новую жизнь где-то в другом месте. Если он мог вести двойную жизнь, то почему бы не попробовать и в третий раз?

— И если это так, он нас явно недооценил, — сказала Селестрия. Ее голос звучал очень твердо.

— Вот именно, — согласилась Армель. — И если он жив, мы найдем его.

Фредди встала и поспешно вернулась в кухню. Она постояла какое-то время, прислонившись спиной к двери, прижав руки к груди. Ее дыхание было прерывистым и неглубоким. Спустя несколько минут она взяла себя в руки. Потянувшись к бутылке с вином, она перекрестилась и тихонько помолилась Господу о прощении.

Селестрия побежала по узенькой тропинке к крепости. Ее горло сжалось, она с трудом дышала, а голова взрывалась от желания расплакаться. Наконец, оставшись наедине с этими старыми каменными руинами, она встала у окна и стала смотреть, как волны внизу то поднимаются, то опускаются в успокаивающем ритме, а затем громко зарыдала. Ее плач был больше похож на крик какого-то дикого животного. И, начав, она уже не могла остановиться. Как будто вся боль, которая накопилась за все время с момента исчезновения отца, нашла щель в сдерживающем ее барьере и ринулась наружу. Она чувствовала себя полностью разбитой из-за обмана отца, как будто он взял резинку и стер не только ее прошлое, но и тот фундамент, на котором строилась ее жизнь. Самым ужасным открытием было то, что он не посвятил ее в свои планы, просто оставил ее за дверью. Отца, которого она любила, никогда на самом деле не существовало. Обжигающие слезы текли по щекам и падали с подбородка на легкое белое платье. Она ухватилась за окно, чтобы сохранить равновесие. Там-то ее и нашел Хэмиш.

Не говоря ни слова, он обхватил ее руками, чтобы дать возможность поплакать на его груди. С нежностью гладил он ее волосы и вытирал слезы, своими поцелуями тщетно пытаясь привести ее в чувство. Спустя какое-то время ее дыхание стало ровным, и она перестала плакать.

— Фредерика рассказала мне, — сказал он. — Мне так жаль.

— Он лгал мне всю жизнь. Он женился на Армель как раз после окончания войны, когда мы с мамой вернулись из Америки. И все то время, когда он якобы находился в командировках, он на самом деле посвящал другой семье. — Отшатнувшись, она внимательно посмотрела на него. — Я ему слепо верила и любила таким, какой он есть. Но он нас вовсе не любил. В противном случае разве мог бы он вынести расставание с нами? И что теперь будет с мамой? О Боже, что станет с моей семьей, когда все выплывет наружу? Это нас всех убьет.

— Подумай хорошенько, перед тем как решиться на этот разговор, — серьезно посоветовал Хэмиш.

— Но он жив, — сказала девушка, нахмурившись. — Он вовсе не умер. Я зря о нем скорбела. — Она разозлилась. — Я проливала слезы о нем и проклинала океанскую пучину за то, что она поглотила его. Мне было невыносимо думать, что он страдал от душевных мук. Я молилась о том, чтобы его душа не попала в ад. А он так тщательно спланировал свою смерть! Он знал, что обречет нас на страдания. Он нечестно распорядился нашими деньгами, чтобы начать жизнь где-нибудь в другом месте. А как же мы и наше будущее?

— Твое будущее здесь, рядом со мной, — внезапно произнес он, прижав ее к себе еще сильнее. — Твое будущее теперь связано с Марелаттом. Ты отныне принадлежишь этому месту.

— Я не знаю, кому можно доверять после всего случившегося, — сказала она чуть слышно.

— Ты можешь доверять мне.

Она посмотрела в его бездонные глаза и почувствовала, как сильно он отличается от ее отца, Эйдана, Рафферти и Дэна. У Хэмиша не было ровных краев: никакого внешнего лоска, никакой лжи, скрывающейся за широкой очаровательной улыбкой, никакого притворства. Честность Хэмиша была суровой и естественной. И за это Селестрия была благодарна судьбе.

 

Глава 29

Хэмиш вел автомобиль марки «лансия фламиния», принадлежащий Гайтано, по пыльной дороге, ведущей в Кастеллино. Это был маленький городок в мавританском стиле, расположенный южнее Марелатта. Армель сидела рядом с Хэмишем на переднем сиденье, а Селестрия — на заднем. Мотор вибрировал и издавал звук, похожий на резкое пиликание скрипок. Они прибыли на место, и их лица были полны непреклонной решимости. Здания здесь были сооружены из того же бледного камня, что и в Марелатте, крыши домов казались плоскими, а за высокими коричневыми дверями от глаз случайных прохожих прятались укромные дворики. Однако в Кастелино было заметно мавританское влияние: арочные фасады, витые колонны и замысловатые решетчатые балконы, которые выглядели бы более уместно где-нибудь в Марокко. Эвкалиптовые деревья шелестели на легком бризе. Несколько пожилых мужчин сидели на скамейках, созерцая закат и не зная, сколько раз им еще доведется увидеть эту красоту. Стая бродячих собак бегала по улицам, занимаясь привычным делом — поиском мусорных баков с остатками пищи.

Дом, который им описала Розанна, был маленьким, бледно-желтым и стоящим особняком, построенным на склоне, спускавшемся к белым меловым утесам. Он не производил особого впечатления. Здание выглядело недостроенным, как будто у его владельцев закончились деньги и они вынуждены были внезапно прекратить строительство. Хэмиш взглянул на часы. Они приехали немного раньше. Обернувшись к Селестрии, которая тихо сидела сзади, он взял ее за руку.

— Ты в порядке? — нежно спросил он.

— Меня тошнит. А как вы, Армель?

— Меня тоже. Лишь сигареты успокаивают мои нервы. А ты хочешь покурить? — Она порылась в своей кожаной сумочке.

— Непременно, — ответила Селестрия, получив силу от теплоты прикосновения Хэмиша. Ее кисть лежала в огромной шершавой руке, и это давало чувство безопасности.

— Ты все-таки узнаешь правду, — сказал он и, нахмурившись, отвернулся.

— Может, мне следовало бы оставаться в Англии и оплакивать его с остальными членами семьи? Оказывается, неведение тоже бывает счастливым. А что, если мы найдем его? — продолжала Селестрия, наклонившись к огню зажигалки, которую Армель протянула ей. Кончик ее сигареты вспыхнул, как светлячок перед смертью.

— Я не знаю, — мягко ответила Армель, качая головой.

— Лучше бы он умер. Тогда была бы хоть какая-то определенность, — сказала Селестрия, и в ее голосе чувствовалась жесткость.

— И никаких оскорблений. Если он был готов инсценировать свою смерть, чтобы избавиться от нас, значит, он не любил нас. — Женщина цинично засмеялась, рассеянно уставившись в одну точку.

— Вы не знаете правды, — сказал Хэмиш. — И возможно, так никогда и не узнаете. И это будет лучше для всех.

Они вышли из машины, постояли в оранжевом свете солнца, затем, втоптав окурки в песчаную землю, медленно двинулись к дому. Хэмиш взял Селестрию за руку. Разговор не клеился, все были настроены решительно, как на ответственном задании, и ничто не могло заставить их сейчас отступиться от задуманного.

Как и пообещала Розанна, дверь была оставлена приоткрытой. Хэмиш взял на себя инициативу и первым вошел внутрь. Петли на двери не издали ни звука, когда он ее толкнул. Из дома на них повеяло прохладой, в воздухе пахло молотым кофе. Пол был выложен плитняковым камнем, стены — белоснежные, единственное простое распятие висело над камином. Им не пришлось подниматься по лестнице, так как дом был одноэтажным. Хэмиш повернулся к женщинам и кивнул. Они приготовились. Селестрия почувствовала, как ее живот свело от страха. Селестрия благодарила Бога за то, что Хэмиш пошел с ними, сама бы она никогда не решилась на это рискованное мероприятие, даже вдвоем с Армель.

Из комнаты, которая находилась в конце коридора, слышались голоса, затем раздался смех Розанны. Из-под дверной щели просачивался резкий запах дешевых духов. Тихонько подкравшись по кафельному полу, Хэмиш остановился у входа. Какое-то мгновение он не двигался с места, как будто собираясь с духом, затем стремительно распахнул дверь: в комнате на кровати лежала Розанна в атласном пеньюаре кремового цвета. Ее каштановые волосы ниспадали на плечи блестящими кудрями, а рядом в одних трусах стоял Салазар. Хэмиш чуть не прыснул, увидев его длинные носки, прихваченные на коленях подвязками, и начищенные до блеска туфли двух тонов, делавшие его невероятно смешным.

Сначала Салазар выглядел разъяренным, и его гладкое лицо даже покрылось пятнами гнева. Затем это выражение сменилось удивлением и наконец страхом, когда он вдруг понял, с какой целью пришли сюда нежданные гости. Бедняге и в голову не могло прийти, что Селестрия и Армель будут действовать заодно. Он заорал на них по-итальянски. Хэмиш, ответив спокойным тоном, бросил ему зеленый халат, лежащий на стуле, а Розанна, притворившись, что охвачена ужасом, забилась в угол кровати. Поистине она была отличной актрисой! Салазар стал умолять не губить ее честь и позволить девушке уйти. Хэмиш не возражал. Потом Розанна побежала в ванную и, переодевшись, мигом покинула комнату, не сказав ни слова. Было очевидно — перепуганный юрист не хотел, чтобы его любовница слышала, о чем тут будет идти разговор.

— Итак, — весело произнесла Армель, присаживаясь на край кровати и закидывая ногу на ногу, — у вас есть любовница.

— Это не ваше дело, — резко выпалил Салазар, явно смутившись.

Подойдя к окну, Хэмиш сложил руки на груди.

— Не волнуйтесь. Никто об этом не узнает, если вы окажете нам услугу.

— Но я ведь рассказал вам все, что знаю! — попытался возразить он.

— Вы сказали, что у Роберта Монтегю был партнер, — сказала Селестрия и затем спросила: — Кто этот человек?

— Бенедикт Девер, — ответил Салазар. Перехватив взгляд девушки, Армель слегка кивнула головой. Салазар чувствовал себя крайне неловко. Его волосы уже не были зачесаны назад, а падали на лоб, как толстые щупальца. Он приглаживал их пальцами, сгорая от стыда и страдая оттого, что его застали в таком пикантном виде. — Клянусь всеми святыми, я никогда его не видел. Я имел дело только с Робертом Монтегю и графиней. Я получал письменные указания, иногда по телефону или телеграммой. Графиня Валонья действовала от их имени, а плату за услуги она получала в моем офисе. Именно она выполняла для них грязную работу. Я лишь выступал посредником при сделках с единственной целью — обеспечивать их законность.

— И в каких сделках вы принимали участие? — спросил Хэмиш.

— В сделках с самолетами. Они продавали египтянам подержанные американские и английские истребители.

— О Господи!

— И когда это все началось? — спросила Селестрия.

— Восемнадцать месяцев назад. Девер уже тогда занимался продажей оружия. Я встретился с Робертом Монтегю во время его пребывания в Конвенто. И мы договорились проворачивать дела вместе. Потом появился ангар, и Девер приобрел самолеты. Он познакомился с египтянами в казино в Монако, и те захотели купить их. А у меня есть кое-какие связи в Италии. Я был им нужен. И если они мертвы, то я их не убивал. Это, скорее всего, дело рук египтян или мафии.

— Почему вы так считаете? — спросил Хэмиш.

— Вы хотите знать ответ? Тогда позвольте показать вам ангар, и вы сами все поймете. Я тоже был введен в заблуждение. — Было очевидно, что Салазар не имеет ни малейшего представления о том, что эти два человека являются одним и тем же лицом. Селестрия чувствовала, что он не лжет. Он действительно выполнял роль посредника. В отличие от них он, вероятно, даже не сомневался, что отец Селестрии покончил жизнь самоубийством.

Вся компания поехала в местечко, расположенное еще южнее, чтобы добраться до огромного белого ангара, одиноко стоявшего на сухой каменистой земле. Кругом не было видно ни единого здания. Салазар подвел всех к огромной скользящей двери и, открыв ключом навесной замок, толкнул ее. Та нехотя поддалась с резким и громким скрипом.

— Взгляните! — торжествующе воскликнул он, шагнув вперед. — Неудивительно, что эти два человека были убиты. Кому же из покупателей понравятся ржавые бесполезные самолеты, не способные летать?!

— И как же им удавалось так блефовать? — спросил Хэмиш, с изумлением рассматривая разношерстную коллекцию захудалых самолетов, уже давно развалившихся на части и ставших более похожими на кости со слоновьего кладбища.

— Все очень просто, как дважды два четыре. Монтегю и Девер собирали деньги на покупку самолетов. После того как египтяне вносили задаток, Девер и Монтегю исчезали с деньгами. А теперь у меня целая куча кредиторов, которым вовсе не нравится, когда с ними играют в прятки. Вы понимаете, о чем я говорю? — Он посмотрел на них с выражением отчаяния. — Руки Салазара не испачканы в крови.

— Он жив! — сердито заметила Армель и быстро зашла в ангар, чтобы осмотреться. — И просто скрывается. Если вы дорожите жизнью, то держите ухо востро с такими людьми, как эти, и не околачивайтесь здесь.

— Жив?! — Теперь Салазар выглядел смущенным.

— Да ради Бога, проснитесь, вы, глупец! — Армель уже просто потеряла терпение. — Мой муж и ее отец — один и тот же человек! — Салазар почесал затылок. Внезапно он стал выглядеть уставшим. — Та мерзкая венгерка, притворившись, что выполняет грязную работу для двоих человек, на самом деле работала на одного, чтобы никто и никогда не догадался об обратном. Бенедикт великолепен. Я им почти восторгаюсь сейчас, узнав, что ему удалась такая дерзкая афера. Он обвел вокруг пальца не только меня, но и всех нас, включая и вас, Салазар. — Она нервно засмеялась. — Во всех ваших сделках он получал двойную прибыль. Как вам такое нравится?

Салазар снова почесал затылок.

— Я вам не верю.

— Ну и дурак! — воскликнула она, срываясь на крик. — Но он так просто не отделается.

— Только давайте обойдемся без грубостей, — сказал Хэмиш, привлекая внимание Селестрии и сочувственно улыбаясь ей.

— Можно предположить, что он жив и скрывается вовсе не от нас, а от египтян, — тихо произнесла Селестрия. — По крайней мере это уже хоть что-то.

— У него было две жены! Что ему помешает завести еще одну? Он уже наверняка начал где-то новую жизнь с нашими деньгами.

— С деньгами египтян, — уточнил Салазар. — Для его же блага будет лучше, если он никогда не найдется.

— Смотри, как бы тебе самому не стать козлом отпущения, — сказал Хэмиш Салазару. — Даже страшно подумать, что египтяне сделают с тобой.

Какое-то время Салазар был похож на затравленного зверя. Затем, пожав плечами, он снова взял себя в руки.

— Жизнь — это вечная погоня за призраком, до которого так же нельзя дотронуться, как и до своего отражения в зеркале. Ты что-то выигрываешь, где-то проигрываешь, но для такого бизнесмена, как я, на первом месте всегда остается бизнес. И сейчас, если у вас ко мне все, неплохо было бы вернуться в город. Потратив впустую добрую половину дня, я не хотел бы его остаток провести так же.

Хэмиш поехал обратно в Кастеллино и высадил Салазара у его любовного гнездышка.

— Я по-прежнему убеждена, что у него рыльце в пушку, как у последнего грешника, — сказала Селестрия, наблюдая, как грешник направляется к дому тайных встреч с Розанной и исчезает там, закрыв за собой дверь.

— Не сомневаюсь, что именно он украл деньги. У него это на лице написано, — сказала Армель. — Однако я уверена, что он не совершал убийства.

— Так где же мой отец?

— А это, мой дружок, вопрос на миллион долларов.

Тем же вечером Хэмиш и Селестрия сидели возле старой крепости и наблюдали за розовым заревом заката, которое отражалось на морской глади. Прислонившись к вечнозеленому сучковатому дереву, Хэмиш крепко обнимал девушку, лежащую на его груди.

— Он может находиться где угодно, — сказала она. — Я все это время смотрела на море, думая, что оно увлекло его в свою пучину. Из-за папы мы прошли все муки ада, а он, вероятно, нежится на каком-нибудь золотом пляже под теплыми лучами солнца.

— Если он бежит от своей жизни, то у него никогда ее не будет. — В голосе Хэмиша появились горькие нотки.

— Он оказался не так хитер, как бы ему того хотелось, не так ли? Я уже послала дедушке телеграмму. Вот уж он удивится! — Она цинично засмеялась. — Отец не слишком хорошо замаскировал свои следы.

— Вероятно, ему и в голову не могло прийти, что ты засомневаешься в нем.

— Я была уверена, что он просто не мог совершить самоубийство. Остальные же члены моей семьи смирились с этой мыслью. Но я нутром чуяла: что-то не так. Это было отнюдь на него не похоже. Подумай только, что он сделал с моей бедной мамой и Гарри! Они-то думают, что он мертв. Он разрушил их жизнь. Как бы повела себя мама, расскажи я ей, что у папы была другая жена? Это бы окончательно убило ее. Я теперь очень хочу, чтобы он все-таки покончил с собой. Смерть все же лучше, чем предательство. — Хэмиш молчал. Однако Селестрия чувствовала, что он весь напрягся. — Мне стыдно за него. Я думала, что в нем больше порядочности!

— Да, он недооценил тебя.

— И что же теперь? Я ведь не могу исколесить всю землю в поисках отца. Кроме того, ему вряд ли хочется, чтобы его нашли. Вероятно, отец уже уехал отсюда как можно дальше.

— Ты должна отпустить его. — Хэмиш поцеловал ее в висок.

— Но я даю голову на отсечение, что Армель не остановится.

— У нее ведь ничего не осталось. А у тебя семья и целая жизнь впереди.

Она твердо посмотрела на него.

— Ты меня любишь?

Хэмиш ответил не сразу, тщательно подбирая слова.

— Я лишь знаю, что мог бы тебя полюбить.

— А я люблю тебя. И, вероятно, влюбилась с первого взгляда.

— Даже несмотря на то, что я тогда на тебя накричал?

— Скорее всего, именно по этой причине. Ты был честным, и только теперь я поняла, что мне всегда не хватало в людях этого качества.

Он засмеялся.

— Оригинальный повод для того, чтобы влюбиться.

— Я увидела твою боль и захотела только одного — заставить ее уйти. — Она прильнула к Хэмишу и запечатлела нежный поцелуй на его губах. — Видишь ли, я всегда думала в первую очередь только о себе. Но теперь я могу с уверенностью сказать о своих чувствах, потому что я люблю тебя больше, чем себя.

— В Апулии ведь нет роскошных вечеринок.

— У меня их было столько, что, пожалуй, хватит на всю оставшуюся жизнь.

— У меня нет денег.

— Твое богатство — это твой талант.

— Но одним талантом не прокормишься.

— Почему бы и нет, надо только уметь выгодно его продать.

— У меня тяжелая ноша — мои страдания.

— Она станет легче, если мы понесем ее вместе.

Он замолчал, удерживая ее силой своего взгляда.

— Ты хоть понимаешь, на что соглашаешься?

— Давай не будем больше ни о чем говорить. Просто люби меня, Хэмиш. Это все, о чем я тебя прошу.

Она снова прижалась губами к его устам. Не в силах больше сопротивляться, он заключил девушку в объятия и стал страстно целовать, стирая воспоминания о трагедии, которая так долго жила в его сердце. Сейчас Хэмишу хотелось верить, что, отдавшись целиком новой любви, он наконец наполнит свою душу всем тем, что есть хорошего и радостного в жизни.

Солнце спряталось за горизонт, и море стало чернильно-черным. Хэмиш снял с Селестрии платье, обнажив прекрасное молодое тело, казавшееся белоснежным в отблесках луны, провел пальцами по нежной коже вокруг упругих сосков, словно созданных для любви и материнства. Он верил, что с этой женщиной могло быть связано его будущее, наполненное счастливыми детскими голосами и светом. Краем сознания Селестрия чувствовала, что он все еще раздвоен, но в то же время понимала, что Наталия ей не соперница, ибо никогда уже не сможет дать Хэмишу то счастье, которое подарит ему она — живая женщина. Девушка медленно расстегнула его рубашку и помогла снять через голову. Грудь Хэмиша была мускулистой и смуглой, покрытой темной растительностью, и контраст с ее собственным белым телом еще больше распалил ее жгучее желание. Дафни оказалась права. Рядом был любимый человек, и земля ходила ходуном, тряслась и вертелась вокруг своей оси. В эти минуты наслаждения Селестрия верила, что их уже ничто на свете не сможет разлучить и что Хэмиш выберет жизнь, а не смерть, на смену тьме придет свет, а прошлое наконец уступит место будущему. И все же где-то неподалеку была могила Наталии, там все еще горели две свечи, и только он сам мог их потушить.

 

Глава 30

Селестрия лежала в кровати с закрытыми глазами, слушая веселое чириканье птиц и редкий лай собак. Улыбнувшись воспоминаниям о вчерашней ночи, она блаженно потянулась. Они занимались любовью, и это было великолепно. Ее переполняла неудержимая радость. Хотелось закричать из окна, выплеснуть в мир свои эмоции: пусть каждый узнает, как она счастлива. Но тут же она вдруг почувствовала угрызения совести: ведь нельзя забывать, что отец оказался подлецом, предавшим всю их семью, и просто неприлично так ликовать, когда ее родные дома убиваются от горя. Однако любовь к Хэмишу вытеснила все остальные чувства.

Накинув свой бледно-голубой сарафан в горошек, она взглянула на фотографию Монти, которую оставила на столе среди коллекции рисованных глиняных фигур, принадлежащей Фредди. Он стоял на фоне сводов монастыря в своей фирменной панаме, съехавшей набекрень, и его улыбка показалась сейчас Селестрии фальшивой и вульгарной. Рука на секунду зависла над фотокарточкой, и на душе стало тяжело. Уж лучше бы человек, который сейчас смотрел на нее своими смеющимися глазами, оставался незнакомцем, кем-то, кого она встретила очень давно, но о котором практически ничего не знала. Нет, мужчина с фотографии не был ее любимым отцом, который брал ребят в море на своей маленькой лодке, чтобы поиграть с ними в пиратов, рисовал стрелки на песке, подсказывая им, где якобы находятся сокровища, и при появлении которого от мигрени ее матери не оставалось и следа. Нет, ее горячо любимый папа умер в тот злосчастный день в Корнуолле. И в этом она была уверена сейчас на все сто процентов. И пусть родные оплакивают его, потому что он уже никогда не вернется. С этой мыслью она положила снимок в карман и покинула комнату.

Очутившись в коридоре, Селестрия неожиданно увидела Дафни, выходящую из своей комнаты. На ней было длинное пурпурно-бирюзовое платье и чрезвычайно странные на вид туфли, фиолетового цвета и с золотыми перьями на носочках.

— Доброе утро, моя милочка, — сказала та, тепло улыбаясь. — Ты сегодня прелестно выглядишь. Ты прямо вся сияешь.

— Спасибо! Это потому, что я счастлива.

— И на то есть особая причина?

— О Дафни, можно мне войти на минутку в вашу комнату? — спросила Селестрия, сгорая от желания поделиться своими чувствами.

— Ну конечно. Хотя я уже, наверное, догадалась.

Селестрия вошла за ней и плюхнулась на кровать.

— Я влюбилась! — восторженно произнесла она. — Земля действительно заходила ходуном у меня под ногами. Именно так, как вы и сказали!

Дафни присела на край кровати, явно радуясь услышанному.

— Я знала, что ты и Хэмиш просто созданы друг для друга. Могу по секрету сообщить тебе, что и Фредди была того же мнения. В ту самую минуту, когда ты приехала, она сказала: «Эта девушка предназначена для Хэмиша».

— Так и сказала?

— Именно так. Иногда мы, старики, видим то, что молодые просто не способны увидеть. Не забывай, я ведь прожила долгую жизнь.

— Он непредсказуемый человек, с непростым характером, но я люблю его так, как никогда и никого раньше не любила. Его боль отдается и в моей душе, как будто я чувствую то же самое. А когда он улыбается, весь мир загорается огнями. У него самая очаровательная в мире улыбка. Его обаяние неподражаемо, от него комната наполняется светом. О Дафни, я просто не в состоянии думать ни о чем другом. У мамы будет сердечный приступ, когда она узнает о моем избраннике. Да и все мои родственники не одобрят моего выбора.

— Отчего же так?

— Ведь он почти на пятнадцать лет старше меня. К тому же был женат, у него нет ни гроша за душой, и он не любит причесываться. Мама, наверное, приказала бы ему постричься, а тетушка Пенелопа обязательно спросила бы, где находится его родовое имение, и ужаснулась бы, узнав, что он гол как сокол. И только дедушка ничего не имел бы против, так как тоже начинал с нуля.

— Семья Хэмиша владеет прекрасным поместьем в Шотландии.

— Вот как?

— Он поссорился с ними и отправился на поиски чего-то лучшего. Думаю, Хэмиш не был на родине уже очень много лет. Видишь ли, он крайне независимый человек. Атмосфера, которая царит в высших кругах, пришлась ему не по нутру. Он презирает британское общество за то, что там власть денег и хорошее происхождение определяют все. И я его не виню. Ведь это такая суета!

— Сомневаюсь, что он будет в восторге от моей семьи.

Дафни минутку помолчала, неожиданно выражение ее лица стало обеспокоенным.

— Он никогда не вернется обратно, Селестрия. Он был очень несчастлив в Шотландии. Ты ведь знаешь об этом, не так ли?

— Да, знаю.

— И если ты хочешь его заполучить, тебе придется пойти на очень большой компромисс.

— Ради него я готова сделать все что угодно.

Дафни коснулась ее руки.

— Любить — это не значит всегда жертвовать собой. Уверена, он тоже сделает тебя счастливой.

— Непременно. Кстати, наше расследование не стоит на месте.

— Ах да, твой бедный отец! Что нового вам удалось узнать?

— То, что он был торговцем оружием. Он продавал никуда не годные американские самолеты египтянам, с которыми познакомился в каком-то казино в Монако. Должно быть, он получил много денег и скрылся с ними в неизвестном направлении.

— Так ты полагаешь, что он может быть жив?

— Я не могу с уверенностью говорить об этом. Но я убеждена в том, что он подстроил свою собственную смерть и исчез.

— О мой Бог! Фредди ничего мне об этом не сказала.

— А она вам случайно не обмолвилась, что он был также женат на Армель?

Дафни ужаснулась.

— На Армель?!

— Да. Можете себе представить, насколько это ужасно? Он вел двойную жизнь.

— Но, моя дорогая, как тебе удалось выяснить это?

Вынув из кармана фотографию, Селестрия протянула ее Дафни.

— Я показала ей вот этот снимок. Мой отец был не только Робертом Монтегю, но еще и Бенедиктом Девером.

— Какое нелепое имя! — Дафни с издевкой усмехнулась. — Сразу понятно, что оно выдуманное. Поистине этому человеку не помешало бы иметь больше воображения! Дай-ка я надену свои очки и сейчас рассмотрю его поближе. — Внезапно ее челюсть отпала. — Чтоб мне провалиться на этом месте! — воскликнула она, поднимая на Селестрию глаза. — Господи!

— Что такое? Вы-то хоть не были его женой, так ведь? — попыталась пошутить Селестрия.

Дафни не засмеялась.

— Что?

— Не думаю, что мне следует об этом говорить.

— Говорить о чем?

Дафни какое-то время думала, плотно сжав губы, как будто решая, стоит ли развивать начатую тему или нет. Наконец она вернула фотографию.

— Мое милое дитя, это не имеет ко мне никакого отношения. Однако я полагаю, что следует говорить правду, несмотря ни на какие обстоятельства. Ты имеешь право знать.

Селестрия почувствовала, как у нее внутри все похолодело.

— Продолжайте.

— Я видела этого мужчину за два дня до твоего приезда.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Знаешь, вот именно так, немного набекрень, сидела на нем шляпа. И эта улыбка. Ее просто невозможно не узнать.

— Он здесь останавливался?

— Нет. И, думаю, он не хотел бы, чтобы я его увидела.

— Тогда что он здесь делал?

Дафни тяжело вздохнула.

— Он пришел к Фредди.

— К Фредди?! — удивленно воскликнула Селестрия. — За два дня до моего приезда?

— Именно так. Я решила порисовать неподалеку от старой крепости. И когда я пришла, он уже был там. Он казался немного взволнованным, насколько я могу об этом судить сейчас: не мог устоять на месте, все время раскуривал сигару и вертел ее в пальцах вот так. — Женщина продемонстрировала, как именно.

— Точно, это мой отец, — произнесла Селестрия, и ощущение счастья вдруг исчезло.

— При появлении Фредди он заулыбался. Вот тогда-то я и увидела его улыбку. Это что-то незабываемое!

— Только, пожалуйста, не говорите мне, что они были любовниками!

Дафни покачала головой.

— Я не могу уверенно это утверждать. Они обнялись и говорили около часа. И чем дольше длился их разговор, тем более взволнованным становился твой отец, пока в конце концов не расплакался в ее объятиях. Я была ужасно тронута этой сценой. Такой мужчина, как он, и не сдержал своих эмоций! Фредди выглядела убитой. Затем он отдал ей маленький сверток и ушел. Не знаю, ждала ли его где-то машина или же он пошел пешком. Он просто исчез, оставив Фредди рыдать на травянистом склоне как раз там, где ты на днях сидела со мной.

— А что было в свертке?

— Понятия не имею.

Селестрия сложила руки на груди и сердито прищелкнула языком.

— Значит, все это время она была в курсе, что мой отец не покончил с собой.

— Думаю, что да.

— Считаете, Фредди знала, что папа был также женат и на Армель?

— Не знаю. — Дафни пожала плечами. — Трудно сказать, что именно ей было известно. Возможно, он держал ее в неведении так же, как и вас с Армель. Похоже, что он блефовал со всеми подряд.

— Но она была единственным человеком, который знал, что он жив. Он сфальсифицировал свою смерть как во Франции, так и в Англии. Почему же в случае с Фредди все было иначе?

— Возможно, потому что у них не было романа. Она ведь намного старше его, да и замужем за Гайтано.

— Я хочу это выяснить. — Девушка увидела, что Дафни испугалась. — Не волнуйтесь, Дафни, никто не узнает, что вы мне рассказали.

— Спасибо, — ответила та, расслабив плечи. — Бог мой, как все в этом деле запутано, не правда ли?

Селестрия вышла из комнаты Дафни, руки были холодными и дрожали. Ее сейчас мучил один-единственный вопрос, который она так и не смогла задать, а именно: знал ли об этом Хэмиш? Знал все это время и не сказал ей? И поэтому избегал ее? Не из-за своей жены, похороненной в городе мертвых, а из-за собственной темной тайны?

Спустившись вниз, Селестрия увидела во дворе Армель, разговаривающую с Фредерикой. Их окружали хозяйские собаки, ее сумка стояла рядом. Девушка вся напряглась, захотелось прямо сейчас поставить все точки над «i», но она подумала, что выдержка в данной ситуации более уместна. И если Фредди все это время так хорошо удавалось разыгрывать комедию, то у нее может получиться еще лучше. Притворно улыбаясь, она присоединилась к двум женщинам.

— Вы уже уезжаете? — спросила она Армель.

— Боюсь, что да. Мне здесь больше нечего делать. — Она печально вздохнула. — Я вернусь в Париж и постараюсь жить дальше.

— Я буду по вам скучать, — искренне сказала Селестрия. — Мы с вами были хорошей командой.

— И я тоже буду скучать. Наведайся ко мне, если будешь в Париже, хорошо? Наше знакомство — это тот случай, когда говорят, что нет худа без добра.

— Я обещаю.

— А что ты собираешься делать?

— Оплакивать его, как и все остальные. Насколько мне известно, он мертв. — Селестрия взглянула на Фредерику, но женщина и глазом не моргнула. — Я хочу, чтобы в моей памяти отец остался таким, каким он был до своего исчезновения, и не позволю, чтобы то, что я узнала, запятнало мои воспоминания о нем.

— Ты права, — произнесла Фредерика. — Думать нужно только о будущем и смотреть вперед.

Армель уехала. Собаки бежали за повозкой по дороге, пока не выбились из сил. Облако пыли становилось все меньше, потом совсем исчезло из виду, а сбруя лошади на прощанье блеснула в лучах солнца.

— Этому месту будет недоставать Армель, — произнесла Фредерика, проводя рукой по своим длинным блестящим розовым бусам. — Я полюбила ее.

— Вы влюбляетесь во всех людей, которые останавливаются у вас? — спросила Селестрия.

Фредерика, не моргнув, ответила:

— Да, думаю, что так. Видишь ли, это не совсем гостиница. Это скорее семейный очаг, в котором вы — наши гости. — Она направилась во двор. — Я собираюсь до обеда съездить в Кастеллино. Хочешь составить мне компанию?

Селестрия последовала за ней.

— Спасибо, но сейчас я лучше пойду поищу Уэйни. Вы ее случайно не видели?

— Она позавтракала с Армель, а потом куда-то ушла.

— Кажется, я безнадежно потеряла свою компаньонку, не так ли?

Фредерика засмеялась.

— Боюсь, что да. Италия порой довольно странным образом влияет на людские сердца. Надеюсь, и тебя это коснулось, Селестрия.

Девушка не ответила. Несмотря на предательство Фредди, Селестрии по-прежнему нравилась эта женщина.

Дождавшись, когда Фредерика уедет, девушка решила обыскать ее комнату. Маленький сверток отца должен быть где-то тут. На минуту она остановилась перед дверью, озираясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху. За последние две недели она превратилась в настоящего сыщика. Она чувствовала, что от той легкомысленной девушки, которой она была в Корнуолле, мало что осталось. Исчезновение отца невероятным образом ускорило процесс взросления, а вдобавок она встретила Хэмиша. Разрыв одних отношений способствовал рождению других.

Стены в комнате Фредерики были украшены картинами, которые сразу же привлекли ее внимание. Мазки кисти были довольно смелыми, цвета живыми, а пейзажи навевали воспоминания. Она поняла, где уже раньше видела похожий стиль, — в мастерской Хэмиша. Девушка подошла поближе и повела пальцами по холсту. Поверхность была грубой и бугорчатой. В нижней части картины стояли инициалы Хэмиша: НМСС. Как же эти пейзажи отличались от тех мрачных, кричащих одиночеством полотен, лежащих возле стены в его студии!

В конце комнаты находилась большая железная кровать, которую украшало, падая складками, многоцветное стеганое одеяло и малиновая и розовая подушки. На столах рядом с кроватью были сложены книги. Окна были открыты нараспашку, и врывающийся ветер развевал льняные занавески. На туалетном столике стояло множество маленьких чаш с кольцами и ожерельями, а над большим зеркалом, расположенным здесь же, хозяйка развесила еще и бусы. Посредине комнаты стоял стол, а на нем — огромные деревянные чаши с бусинами различных цветов и размеров, нанизанными на нить и лежащими россыпью, как в каком-то волшебном магазине. Вдоль стен выстроились в ряд деревянные платяные шкафы, одежда там висела как попало, а пол покрывали коврики, лежащие друг на друге. Если Фредерика запрятала сверток отца где-то здесь, то среди этого хаоса Селестрии будет трудновато его найти. Она даже не знала, с чего начать, к тому же Селестрия смутно представляла себе, что именно она ищет. Отец мог вручить тогда Фредди все что угодно.

В отчаянии вздохнув, девушка начала с ящиков туалетного столика. Каждый из них был до отказа забит бусами, ожерельями, кольцами и другими безделушками, которые хозяйка привозила из своих очередных поездок. Селестрия упала духом. Она не могла пойти на открытый конфликт с Фредди без улики, к тому же пообещав Дафни не выдавать ее. Обшарив платяные шкафы и шкафчики в прилегающей к комнате ванной, она села на кровать, ссутулившись и уже потеряв всякую надежду что-либо найти.

Неожиданно Селестрия услышала голос Фредерики, доносящийся со двора. Женщина разговаривала с Луиджи. Девушка осторожно выглянула из окна и увидела, как та смеется, склонившись над собаками и похлопывая их по спинкам. Через плечо у Фредди висела сумка, доверху наполненная покупками. Должно быть, ее планы изменились, и Селестрия в отчаянии поняла, что обыск провалился. Она уже было направилась к выходу, как вдруг ее взгляд упал на знакомую красную коробочку, выглядывающую из-под груды бусин в одной из чаш, что стояли на столе в центре комнаты. Запустив туда руку, девушка вынула ее с торжествующим видом и восхищенно приложила к носу: она была уверена, что сейчас вдохнет знакомый аромат туберозы. На дне коробочки, переливаясь на свету и словно подмигивая ей, лежала мамина брошка с двумя огромными бриллиантами. Мамины пропавшие звезды, те, которые отец когда-то подарил ей и которые вот так вероломно украл.

Закрыв шкатулку, она подошла к кровати и села на нее в ожидании Фредерики. Ее сердце рвалось и прыгало в груди, однако Селестрия никогда не боялась идти на открытую конфронтацию. Вероятно, сейчас она выяснит всю правду, а может, даже узнает, где скрывается отец. Девушка, не мигая, смотрела на дверь, пока глаза не начали слезиться от напряжения. Наконец тишину прервал звук приближающихся шагов и цоканье когтей собачьих лап. Открыв дверь, в комнату вошла Фредди. Она вздрогнула от неожиданности, увидев Селестрию, спокойно сидящую на кровати с маленькой красной коробочкой в руках.

Четвероногие друзья вбежали следом за хозяйкой и расселись по разным углам комнаты. Закрыв за собой дверь и поставив на пол сумку, она повернулась к Селестрии. Женщина не казалась рассерженной, обнаружив девушку в своей комнате, она также не готовилась обороняться, но выглядела очень печальной.

— Папа подарил это моей маме, — сердито произнесла Селестрия. — Он сказал, что во что бы то ни стало должен найти звезды, достаточно яркие для того, чтобы затмить звезды в ее глазах. И в своем воображении я представляла родителей двумя сверкающими звездами. Но для него брак оказался пустым словом.

— Мне жаль, — сказала Фредерика, присаживаясь рядом с ней на кровать. — Я не знала об этом. — Как ни старалась Селестрия возненавидеть эту женщину, у нее ничего не получалось.

— Итак, скажите мне, что на самом деле вам известно?

— Так же мало, как и тебе. Знаю только, что он жив. Прости меня.

— Так почему же вы мне не сказали?

— Потому что он строго-настрого приказал мне никому не говорить об этом. И я навсегда останусь верной своему слову, потому что люблю его. — Она взяла Селестрию за руку, та не отдернула ее, безвольно позволив держать свою ладонь. — Когда ты приехала и сказала, что он мертв, я просто не находила себе места. Я не знала, как себя вести, и выбрала, на мой взгляд, наилучший путь. Для меня это было самое трудное решение, которое мне когда-либо приходилось принимать. Когда же ты объявила, что собираешься узнать правду, у меня появился шанс, и я им, не раздумывая, воспользовалась. Я всячески поощряла тебя в твоем расследовании, ведь сама-то я не могла открыться тебе. Я подумала, что, возможно, правда вернет его.

— Ничто не способно вернуть отца, и меньше всего правда.

— А я надеялась, — хрипло произнесла она.

— В любом случае я не желаю его возвращения.

— Селестрия, несмотря на то что он сделал, он по-прежнему остается твоим отцом. Его жизни угрожает опасность, и он должен спасаться бегством. У него большие неприятности.

Селестрию передернуло.

— Он не заслуживает никакого оправдания. Так вы никому больше не говорили?

— Никому.

— Даже Гайтано?

— Даже ему.

Селестрия с трудом сглотнула.

— А Хэмишу? Он знает?

— Нет.

У Селестрии отлегло от сердца.

— Ну, это уже что-то. И где же он теперь?

— Не знаю. С тех пор я ничего о нем не слышала, да, честно говоря, уже и не ожидаю услышать.

— Он был вашим любовником, а потом бросил вас?

Фредерика даже засмеялась от нелепости заданного вопроса.

— Конечно же, нет! Я ему почти в матери гожусь. Нет, я любила его как сына, Селестрия. Однако, будь я помоложе, наверняка влюбилась бы в него. Но я старая замужняя женщина и не питаю никаких иллюзий. У нас было полное взаимопонимание, мы понимали друг друга без лишних слов.

— Вот так говорят и все остальные. Знаете, множество женщин свято верило, что именно с ней он был по-настоящему искренним, и вы одна из них.

— Возможно. — Она пожала плечами. — Но это не имеет большого значения. Он принес счастье в Конвенто. После смерти дочери я потерялась, а он помог мне снова найти себя. Я научилась любить память о ней и отпустила ее с миром.

«Жаль, что Хэмиш не может сделать то же самое», — подумала Селестрия, снова чувствуя себя несчастной.

— Он как доктор Джекил и мистер Хайд. Два человека в одном лице. Один приносит счастье, где бы он ни появился, другой обманывает и причиняет боль.

— Твой отец очаровательный, харизматичный человек. Однако, несмотря на это, в нем глубоко сидит порок. Дело в том, что он все время пытается доставить людям удовольствие, в нем живет патологическая потребность быть мистером Замечательным для всех и каждого, кто бы ни встретился на его пути. А это невозможно — даже такому обаятельному, как Монти, не под силу. Желая достичь всеобщего обожания, он всю жизнь создавал новые и новые миры, в которых всегда был в центре внимания. — Она посмотрела на Селестрию с нежностью. — Какое-то время он был также в центре моего мира, и можно лишь догадываться, сколько еще существует таких, как я. Наверняка их много. Слишком много, чтобы знать обо всех. Твой отец, Селестрия, нехороший человек, но я люблю его, несмотря на все недостатки.

— Но откуда в нем эти порочные комплексы? Ведь дядя Арчи и тетя Пенелопа нормальные! Где их родители допустили ошибку?

— Иногда люди уже рождаются с пороком. Думаю, не стоит обвинять твоих бабушку и дедушку. Хотя, насколько я поняла из его рассказов, он испытывал огромное давление со стороны своей матери, которая всячески поощряла в нем это чувство превосходства. Он был ее золотым мальчиком, однако эта любовь обошлась мальчику слишком дорого. Именно эта любовь и погубила его. Ему внушали, что он необыкновенный, уникальный, великолепный Монти, а он в душе чувствовал себя посредственностью, не заслуживающей никакого восхищения, не отвечающей должным требованиям, и это поселило в нем со временем чувство вины и злость на тех, кто от него слишком многого ждал.

— Злость? На кого конкретно?

— Да на всю свою семью.

— Он злился на свою семью?

— Пойми, ему очень не нравилось, что на него возложили столько надежд. Это было слишком, чтобы выдержать.

— Значит, он завел очередную семью, так как ему опротивела старая?

— Я не знаю.

— Кажется, вы знаете о нем невероятно много, — неохотно резюмировала она.

— Я была ему как мать. Тот человек, с которым он мог поговорить по душам и который принял его таким, какой он есть, без прикрас, ничего не требуя взамен.

— Я презираю его, — ответила она.

— Не надо ненавидеть его, просто пожалей.

— Мне жалко себя. Чем больше я стараюсь помнить его таким, каким он был до своего исчезновения, тем меньше я доверяю своим воспоминаниям. Все, что я узнала о нем, разрушает тот образ отца, который мне был дорог. Он считался моим родителем двадцать один год, но кем же он был на самом деле? Он любил маму и подарил ей брошь с двумя звездами, вещь, которую она так лелеяла, однако в конечном итоге отдал ее вам. У него совершенно нет сердца.

— Или, напротив, оно слишком большое. Верни брошь своей матери, — печально произнесла Фредерика, вручая ей коробочку. — Скажи, что нашла ее под кроватью. Не рассказывай правду. Как ты сама понимаешь, в данной ситуации правда намного хуже, чем ложь.

Закрыв коробочку, Селестрия встала.

— Нас всех предали, — произнесла она.

— Но мы нашли друг друга.

— Да, это так, — ответила она, подумав о Хэмише. — И я открыла для себя Марелатт.

Уединившись в своей комнате, она долго писала письмо дедушке, рассказывая ему обо всем, что ей удалось узнать. Он понадеялся на интуицию внучки и поддержал ее стремление узнать истину, и сейчас она очень нуждалась в его совете. Не было ли глупостью с ее стороны полюбить Хэмиша?

 

Глава 31

Днем Селестрия встретила миссис Уэйнбридж в саду. Она сидела на солнышке, разговаривая с Дафни. Обе смеялись, блестя глазами из-под широких полей шляп. Завидев девушку, Уэйни замахала рукой, а Дафни с чопорным видом встала.

— Я оставляю вас наедине, — произнесла она, поднимая свою сумку, украшенную лиственным орнаментом, в которой носила книгу и очки для чтения. — Мне нужно успеть порисовать, перед тем как стемнеет.

Селестрия опустилась в кресло Дафни.

— Я тебя так редко стала видеть, Уэйни, — сказала она с сожалением. Девушка собралась было рассказать ей о бриллиантовой брошке, как вдруг поняла, что Уэйни ужасно далека от всех земных забот. Женщина смотрела куда-то мечтательным, рассеянным взглядом.

— Нуззо сделал мне предложение, — наконец произнесла она.

— И как это ему удалось, он изъяснялся жестами? — Селестрия вовсе не хотела показаться грубой. — Или он все же научил тебя итальянскому языку? — прибавила она, уже смягчив интонацию и надеясь, что женщина не обиделась.

— Мы отлично понимаем друг друга, — ответила миссис Уэйнбридж, гордо вскинув подбородок.

— И ты сказала «да»?

— Конечно.

— Уэйни, я так взволнована этим известием! — Селестрия крепко обняла ее, наклонившись через стол.

— Правда? — Вообще-то миссис Уэйнбридж не знала, как преподнести ей эту новость. Ее беспокоило, что молодой девушке придется отправиться обратно в Англию одной.

Селестрия старалась выглядеть веселой.

— Ну конечно, — с улыбкой сказала она, но в тот же миг слезы так и хлынули из ее глаз, и она больше не могла сдерживать своих чувств. — Прости меня. Я такая эгоистка. Ты обрела счастье с Нуззо в этом прекрасном уголке, а я думаю лишь о себе.

— Не извиняйся. Я все понимаю. Не забывай, я ведь знаю тебя с малолетства.

— Эта неделя была ужасной. Я приехала, чтобы найти отца, а вместо этого обрела любовь.

— Ты обрела любовь? — Она была так сосредоточена на своем переполненном радостью сердце, что не заметила, что на душе у Селестрии творится то же самое. — Но с кем?

Селестрия выглядела застенчивой.

— С Хэмишем.

— Но я полагала, что он тебе не нравится.

— Все изменилось. Он мне нравится, и очень.

— А что послужило причиной столь разительной перемены?

— Просто я его немного лучше узнала. — Ее лицо вспыхнуло, и глаза девушки загорелись. — Сначала мы неправильно друг друга поняли, Уэйни. Но сейчас все позади. Миссис Халифакс оказалась права: он очаровательный, умный, и с ним весело. Когда мы наконец поговорили по душам, то почувствовали, что подходим друг другу, как паровоз и вагончик, которые неразрывно связаны между собой. Когда я нахожусь рядом с ним, то мне кажется, что мы просто созданы друг для друга, с ним я чувствую себя в полной безопасности. — Она вздохнула. — Я очень люблю его, Уэйни, и вовсе не горю желанием возвращаться домой, в Лондон. Мне хочется жить здесь, тихо и скромно, прогуливаться вдоль берега, держа его за руку, танцевать при свете луны, смотреть, как он рисует. Я хочу играть на фортепиано и петь, прочитать все книги в библиотеке Гайтано, родить Хэмишу детей, которые бы так же, как и мы, находили смысл в простых вещах. Я хочу сделать его счастливым.

— Тогда почему ты плачешь?

Селестрия смахнула слезу.

— Потому что я не знаю, что делать, — остаться здесь или ехать домой? Он мне еще не сделал предложение.

— Дай ему время, вы ведь только встретились.

— А что, если он все еще любит свою умершую жену?

— Мертвая жена уже никак не сможет повлиять на развитие ваших отношений.

— Гайтано говорит, что Хэмиш поглощен чувством вины, потому что в момент ее смерти находился рядом с ней. Он никак не может простить себя и постоянно занимается самобичеванием.

— Время залечит все раны, милочка.

— Но прошло уже целых три года! Сколько же еще нужно времени?

— Он только-только встретил тебя.

— Но я рядом, живая, любящая женщина! Наталия не может любить его там, где она сейчас находится.

— И что ты собираешься делать?

— Я не знаю. Какой смысл оставаться здесь и мучаться дальше? Что мне делать: остаться или уехать?

— Оставайся, Селестрия, и борись за то, что ты хочешь получить, — бодро ответила женщина.

— Возможно, мое место совсем не здесь. Мне следует вернуться в Лондон, выйти замуж за Эйдана и позабыть о том, что я когда-то встретила этого человека.

— Ну, тогда твоя жизнь будет неполной.

— Как раз наоборот, если я останусь здесь с Хэмишем, моя жизнь будет неполной. Наталия всегда будет стоять между нами.

Однако вопрос об отъезде из Конвенто решился сам собой — из Лондона пришла телеграмма, присланная Памелой как раз в тот момент, когда Селестрия отправила свою. Девушка прочитала ее, перечитала еще раз, попыталась сделать это снова, но не смогла — глаза затуманились слезами. Телеграмма сообщала: «ТВОЙ ДЕДУШКА УМЕР СЕГОДНЯ УТРОМ ТОЧКА ВОЗВРАЩАЙСЯ ДОМОЙ ТОЧКА».

Селестрия медленно опустилась на подушки, лежащие под монастырскими стенами, притянув к коленям Примо и Майялино для поддержки. Хэмиш сел рядом, взяв телеграмму из ее дрожащих рук.

— О Боже, — прошептал он, поцеловав ее в макушку. — Ты любила его как отца, не так ли? — Она кивнула, но не смогла произнести ни слова в ответ. Они еще долго сидели вдвоем в тени двора. Притихшие Примо и Майялино, казалось, чувствовали обрушившееся горе. Наконец Селестрия взяла себя в руки и сложила телеграмму.

— Я должна ехать домой, — произнесла она, вытирая слезы тыльной стороной руки.

— Я понимаю.

— Что же нам делать?

— Я буду здесь, когда ты вернешься.

— А ты этого хочешь? — Она посмотрела на него, нахмурившись, страстно желая уверенности в его чувствах, чтобы его любовь принадлежала лишь ей одной.

— Да. — Он взял ее лицо в свои руки и поцеловал ее в губы, прежде чем ответить. — Я очень хочу, чтобы ты вернулась.

Миссис Уэйнбридж переживала за Селестрию.

— Бедное дитя потеряло не только своего отца, но и дедушку, которого любило больше всех на свете, даже сильнее, чем мать. Впрочем, вы бы не удивились этому, если бы узнали ее маму, — рассказывала она Фредерике и Дафни.

— А что же теперь будет с Хэмишем? — спросила Дафни, вспоминая утреннюю беседу с девушкой.

— Надеюсь, она все-таки вернется, — произнесла Фредди. — Она ему нужна, и они могут быть счастливы вместе.

— Она вернется, — сказала Уэйни, улыбнувшись с видом знатока. — Женщина, познавшая Италию, не может остаться прежней.

В ночь перед отъездом Хэмиш с Селестрией предавались безумию любви возле старой крепости. На небе не было видно ни звездочки, луна спряталась за непроницаемыми тучами и туманом, низко висевшим над морем. Воздух был удивительно теплым и влажным. Надвигалась гроза. Они лежали на коврике, радостно отдаваясь друг другу, но их сердца переполняла грусть. Они не знали, что еще уготовило им будущее.

Утром Селестрия упаковала чемоданы и во дворе Конвенто ожидала прихода Гайтано, собиравшегося отвезти ее в Спонгано. Шел дождь. Огромные капли падали на мощеную дорожку и стекали с монастырских арок, под которыми лежали собаки. Миссис Уэйнбридж и Дафни попрощались с ней еще в столовой, чтобы не разрыдаться при расставании. Хэмиша нигде не было видно.

Внезапно появилась Фредерика в крайне возбужденном состоянии, ломая себе руки.

— Хэмиш просил передать, что он на кладбище. Он хочет, чтобы ты пришла к нему перед отъездом. — Она выглядела взволнованной. — Он сказал, что это важно.

Селестрия побежала через дорогу. Дождь намочил ее с головы до пят, приклеив волосы к лицу. Пара черных котов спасалась от непогоды под аркой ворот, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не промокнуть. Она миновала ворота и углубилась в город мертвых. Дождь падал на теплую землю в маленьком парке, наполняя воздух сладким ароматом влажных сосен. В небольших аллеях то тут, то там раздавалось пение птиц, порхавших с ветки на ветку в поисках убежища, а от усыпальниц исходил такой знакомый пьянящий запах лилий, смешанный с восковыми испарениями свечей. Наконец, приблизившись к склепу Наталии, она по ступенькам спустилась вниз. Внутри стоял Хэмиш, положив руки на надгробие и уставившись в пол. Он поднял глаза на Селестрию. Лицо мужчины было мертвенно-бледным, веки покраснели. В какой-то миг ей показалось, что он снова набросится на нее с криками.

— Я отпускаю ее с миром, — произнес он. — И хочу поклясться в верности тебе. Но сначала ты должна обо всем узнать. Мне следовало бы рассказать тебе об этом раньше.

Не говоря больше ни слова, он вывел ее наружу. Дождь теперь лишь слегка моросил. Увлекая девушку за собой по дорожке, ведущей к старой крепости, Хэмиш не выпускал из руки палку, но его хромота сейчас была еле заметной. Вместо того чтобы свернуть направо, к крепости, он повернул влево, направляясь к вершине утеса. Промокшее платье Селестрии прилипло к ногам, как морские водоросли, а полотняные туфли хлюпали при каждом шаге. Пройдя несколько сотен метров, он остановился.

— Вот то место, где погибла моя жена, — произнес он, откинув палку и взяв девушку за плечи. Селестрия посмотрела вниз. Высоко. У Наталии не было ни единого шанса. Она, наверное, разбилась о скалы еще до того, как ударилась о землю. Хэмиш напряженно смотрел вниз, глаза его были полны боли.

— У нее был роман, Селестрия. Она полюбила другого мужчину. — Его голос стал ломким, как хруст разбившегося на осколки стекла. — Я узнал об этом и стал выяснять отношения. Она обвинила меня в том, что я был угрюмым непредсказуемым типом, занятым лишь собой, и заявила, что это я довел ее до измены. Мы поссорились. Природа наградила ее таким же вспыльчивым и горячим характером, как и мой собственный, мы были похожи на две искры пламени, обезумевшие от гнева и страдания. Я сказал тогда, что она должна выбрать между мной и ним. Но она не могла решиться. Наталия была влюблена, хотя прекрасно понимала, что он разобьет ей сердце. Возможно, уже тогда оно было разбито. — Он сделал глоток воздуха, как будто ему нужно было найти в себе смелость, чтобы продолжить. А потом схватил ее за плечи и произнес: — Тем мужчиной, Селестрия, был твой отец.

Селестрию охватил ужас. Она отшатнулась, переводя дух, как будто ее схватили за горло.

— Мой отец?!

— Мне следовало рассказать тебе об этом.

— Мой отец? Завел роман с твоей женой? — Она отступила на шаг. — Этого не может быть.

— Но это так.

Ей понадобилось время, чтобы переварить эту ужасную правду.

— Так вот почему ты ненавидел меня! Потому что я его дочь. Это все объясняет.

— Но я влюбился в тебя. — Он с отчаянием в глазах посмотрел на нее.

— И все время лгал.

— Нет. Я никогда не лгал. Я просто не говорил тебе всей правды.

— Так почему ты мне сейчас все рассказываешь? Когда я вот-вот уеду?

— Потому что, когда ты вернешься, я хочу начать жизнь с чистого листа и оставить все позади: Наталию, твоего отца. Я хочу, чтобы мы начали жизнь вместе, не запятнанные прошлым. Ты единственный человек, который теперь знает правду. Но есть еще кое-что.

— Еще? — Ее черты исказились от боли.

— Наталия заявила, что не в силах выбрать между мной и Робертом, потому что носит под сердцем ребенка. Но она не знала, кто был его отцом. — Глаза Хэмиша наполнились слезами. Селестрия почувствовала, что сама вот-вот расплачется и поток ее слез смешается с каплями дождя, текущими по лицу. — В ней было живое существо, Селестрия. И оно могло быть моим. Как же она смела не знать, кто отец? Я просто потерял рассудок. Кричал на нее, а она лишь презрительно смотрела на меня, как будто наслаждаясь властью, которую имела надо мной, в ее глазах тогда не было ни малейшего раскаяния. Правильно люди говорят, что от любви до ненависти всего один шаг. В тот момент я ненавидел ее так же сильно, как и любил. А в следующее мгновение я увидел, что она поскользнулась и упала. Я не толкал ее. Клянусь Богом, я этого не делал. Хотя точно ничего не помню, все происходило как в тумане. Но разве я смог бы толкнуть ее, когда она была беременной?

— Так ты оплакивал не Наталию, а ребенка, который, возможно, был твоим?

Хэмиш кивнул головой. У Селестрии отлегло от сердца.

— О Хэмиш! Мне так жаль. — Она обвила его шею руками и крепко прижалась к нему. — Я верю тебе, — прошептала она.

Перед самым отъездом Селестрия успела переодеться в сухую одежду, и сейчас поезд нес ее прочь из гостеприимной Италии. Она смотрела на сельские пейзажи, мелькающие за окном, в ее сумке лежала бриллиантовая брошь с двумя звездами, которую она вернет матери. Она утаит правду и будет до конца дней хранить эту тайну, хотя отец вряд ли заслуживает такого благородства. Памела так никогда и не узнает, что случилось с ним на самом деле. Пусть она и дальше свято верит, что Монти всегда любил только ее. И пусть Гарри растет со счастливыми воспоминаниями о своем отце, который сооружал ему ловушки в лесу в окрестностях Пендрифта, строил песчаные замки на берегу и брал в открытое море поиграть в пиратов. Не открывая им истины, она тем самым не омрачит их прошлое и защитит будущее. Это было самое разумное решение.

Откинув голову назад, она закрыла глаза. В этот момент она так явственно увидела лицо дедушки, его сияющие глаза, что, казалось, протяни она руку — и можно будет провести пальцами по глубоким морщинам на его коже и бугорчатом носу. Как же сильно она любила его! Селестрия всегда ощущала его присутствие в своей жизни. Уже от одной мысли о том, что он у нее был, появлялось бесконечное чувство безопасности. И теперь, когда он ушел, осталось лишь одиночество.

Она вдруг поняла, что дедушка был единственным человеком в ее жизни, который по-настоящему любил ее. Отец врывался, как ветерок, осыпал ее подарками и комплиментами, а потом так же легко исчезал; дедушка же глубоко вникал во все ее дела. Она никогда не интересовалась, что у отца на душе, да и он, в свою очередь, не стремился выяснить, чем она живет. И только дедушка считал своим долгом узнать ее глубже и понять. Он баловал ее, как маленькую девочку, демонстрируя в самых незначительных мелочах, как он любит свою внучку. В то время как ухажеры Селестрии восхищались ее внешностью, дедушка гордился ее душой, умом и сообразительностью. После исчезновения отца она не желала делиться своим горем ни с кем, кроме дедушки. Как бы ей хотелось поговорить с ним сейчас об Италии! Он бы восхищался ее храбростью и решительностью в стремлении установить истину в деле мнимого самоубийства отца и утешил бы ее, когда тайна раскрылась и нити событий размотались, как спутанный клубок, обнажив неприглядную правду, скрытую внутри. Теперь он ничего не узнает, и она уже никогда не почувствует рядом его надежное плечо.

 

Глава 32

Памела отправилась в церковь. И совсем не имело значения, что церковь Святого Петра была не католической. Как она представляла, Господь был ужасно рад, что она вообще пошла туда. Она сидела на одном из стульев в переднем ряду и обдумывала самое невероятное событие, случившееся в ее жизни. Это началось позапрошлой ночью. Она легла спать, выпив чашку горячего какао и чувствуя себя несчастной. Гарри был в школе, Селестрия — в Италии и непонятно чем там занималась, а бедная, брошенная всеми Памела лежала наедине с Пучи и безумно жалела себя. Ее отец пребывал в Шотландии, в своем огромном шикарном готическом замке, окруженный слугами и друзьями, которых он приобрел за много лет. Она разговаривала с ним по телефону накануне. Он выслеживал дичь с графом Роузбери, находясь в хорошей форме, чувствуя себя прекрасно, и показался ей очень довольным собой. И теперь после стольких лет отчуждения Памела снова потянулась к нему.

Она проснулась среди ночи. В комнате стояла кромешная тьма, разве что из окна от уличного фонаря лился золотой свет. Памела всматривалась в темноту, пока перед глазами не появилась некая фигура. К своему удивлению, в незнакомце она узнала отца. Очертания его тела были едва различимыми, призрачными, но, тем не менее, реальными, и он казался моложе своих лет. Отец ничего не говорил, но она ощущала, как он с ней общается, и все понимала без слов. Ричард говорил ей последнее «прощай» и с любовью и нежностью обнимал.

Памела почувствовала, как слезы навернулись ей на глаза, она так не хотела, чтобы он уходил. Потом он улыбнулся своей широкой доброй улыбкой.

— Я готов, — тихо произнес он. — Моя миссия на земле закончена. Но я всегда буду рядом. — Она привстала на кровати, желая дотронуться до призрака, и в этот момент он исчез. А в восемь часов утра зазвонил телефон. С ее отцом ночью случился сердечный приступ, и он скончался.

И сейчас, находясь в церкви, она понимала, что ее видение было не чем иным, как душой отца, пришедшей попрощаться с ней перед тем, как отправиться на небеса. У нее больше не оставалось сомнений в том, что после смерти есть жизнь и что Господь существует. Он услышал ее и преподнес этот подарок, и теперь ей не терпелось рассказать об этом отцу Далглиешу. Памела собиралась позвонить ему домой, как только закончится служба.

И вот что казалось очень странным. Она ведь потеряла мужа и отца менее чем за два месяца, однако она больше не чувствовала себя одинокой. Женщина знала, что они остались в ее душе, и это уверенность давала ей огромное утешение. После стольких лет неверия она вдруг поняла, почему люди ходят в церковь. Жизнь не ограничивается лишь блестящей мишурой материального мира, она намного глубже и богаче. Незримо существовал еще и духовный мир, жизнь после смерти, и это наполняло все ее существо совершенно новым смыслом. Кроме того, думала Памела, если она предстанет перед судом Господа, то неплохо бы уже сейчас начать искупать все свои грехи.

Селестрия вернулась в Лондон. Возвращение в родные пенаты и связанное с этим волнение были омрачены печальной вестью о смерти дедушки. Она смотрела сквозь окно такси и не ощущала ничего, кроме ужасной пустоты. Ей было очень жаль себя, ведь она потеряла двух близких людей в течение каких-то нескольких недель. Однако Селестрии стало намного легче, когда она наконец очутилась дома, на маминой кровати, слушая рассказ о побеге Лотти с учителем музыки и о том, что Пенелопа впала в такую ярость, что теперь не желает даже слышать о беглянке.

— Бедняжка Лотти совершила непростительную ошибку, — резюмировала Памела. — Что за жизнь ее ждет с каким-то обыкновенным учителем музыки? Где они будут жить? Не могу себе представить, чтобы они были счастливы в Майда Уэйл.

Селестрия ликовала: в отличие от матери она восхищалась храбрым поступком двоюродной сестры. Бросить вызов тетушке Пенелопе было равносильно подвигу.

— А почему это вы все считаете, что счастье напрямую зависит только от количества денег?

— Потому что лишь с помощью денег можно обрести свободу.

— Но только не от ее матери! — усмехнувшись, сказала Селестрия.

— Я постараюсь быть доброй и сделаю вид, что ничего не слышала.

— А почему ты пытаешься быть доброй? Ведь это стоит ужасных усилий.

Фыркнув, Памела положила свою собачку на колени.

— Я обрела Господа, — сказала она. Селестрия поморщилась, явно не веря ее словам. — Не кривляйся, дорогая. У меня было видение в ночь, когда умер твой дедушка. Он явился ко мне.

Девушка вдруг стала серьезной.

— Правда?

— Да. Он улыбнулся своей широкой улыбкой и сказал, что всегда будет рядом. Все казалось таким правдоподобным, что не подлежало никакому сомнению. А утром меня разбудил телефонный звонок, и я узнала, что он умер во сне. Значит, где-то на небесах существует Господь, и твой дедушка сейчас находится там. Я так же удивлена, как и ты. Однако я дала обещание быть лучше, потому что когда я умру, то хочу быть рядом с ним. Какой смысл мне быть в аду с твоим отцом, если можно жить в раю со своим папой?

— Мама, но мой отец не в аду!

— Наверняка в аду. Надеюсь, ненадолго, конечно, так как мы будем молиться о спасении его души.

Селестрии захотелось рассказать ей правду, но она знала, что мать ей просто не поверит.

— А когда похороны?

— В субботу. Моя мать приедет из Нью-Йорка. Она очень расстроена, что ее не оказалось рядом, когда это случилось. В любом случае у тебя несколько дней, чтобы прийти в себя после поездки, а затем мы отправимся в Шотландию. Мы остановимся в замке. Конечно же, мне придется его продать, ведь маме он не нравится.

— Ты уверена, что не хочешь там жить?

Памела метнула на нее взгляд, выражающий неподдельное презрение.

— Это отвратительная груда камней. Ума не приложу, зачем нужно было его покупать, ведь отец практически там не жил.

— Я должна была очень многое рассказать ему, — печально произнесла Селестрия. И, похолодев от ужаса, вдруг вспомнила о письме, которое послала деду. Оно, вероятно, пришло, когда его уже не было в живых. А что, если мать обнаружит его? Ком застрял у нее в горле. Она найдет письмо и уничтожит, как только они приедут в Шотландию.

— Не сомневаюсь, что это так. Но если ты хочешь пообщаться с ним, это не так уж и невозможно, помни, что он по-прежнему где-то рядом.

Селестрия с удивлением посмотрела на нее.

— Мама, такое ощущение, что вместо тебя говорит кто-то другой!

— Так оно и есть, — серьезно произнесла Памела. — Я открыла душу Богу и стала другим человеком. Как прошла твоя поездка, милая? Уэйни удалось наладить контакт с итальянцами, которых она так боялась?

— Мама, — осторожно сказала Селестрия, — она все еще в Италии.

— Ты добиралась домой самостоятельно?

— Но я ведь не ребенок, мам!

— И что же она, скажи на милость, там делает?

— Она выходит замуж за одного из этих итальянцев.

Памела прекратила гладить Пучи и поднесла руку к губам.

— Ты шутишь надо мной! Уэйни?!

— Это сущая правда. Уэйни не вернется.

— Куда катится этот мир? Я всех теряю.

Селестрия понимала, что нельзя сейчас рассказывать маме о Хэмише.

— Она очень счастлива. Ты вот обрела Господа, а Уэйни нашла свою любовь. Вместе они, как парочка голубков. Кажется, Уэйни сбросила несколько десятков лет.

— Ты тоже как-то изменилась, — произнесла Памела, подозрительно сощурив глаза. — Надеюсь, ты-то хоть ни в кого не влюбилась? — Селестрия опустила глаза и стала теребить декоративные кисточки на мамином покрывале с лиственным орнаментом.

— Я прекрасно отдохнула.

— Кстати, Гарри вернулся в Итон. Это лучшее место для него. Заведующий пансионом при школе позвонил мне и сказал, что у него все идет прекрасно, он окружен друзьями и ему некогда думать о плохом. Кстати, звонил Эйдан Куни, он хотел узнать, когда ты приезжаешь. Почему ты ему не позвонила? Помни, что он прекрасная партия и точно находится на самой вершине животной иерархии. Мне нужно идти, дорогая. Я должна сделать прическу, не хочу опаздывать.

Селестрия знала, что рано или поздно ей придется встретиться с Эйданом. Но теперь, даже если бы Хэмиш навсегда исчез из ее жизни, она уже не смогла бы выйти за Эйдана. Дафни была права. Зачем соглашаться на брак с человеком, с которым не чувствуешь, как под ногами дрожит земля?

Селестрия набрала номер своего поклонника, и он предложил ей пообедать в Найтбридже.

— Милая, мне ужасно жаль, что скончался твой дедушка, хотя, надо признать, он прожил очень счастливую, насыщенную жизнь.

— Спасибо, Эйдан.

— Ты теперь богатая наследница. И мне не нужно спасать тебя от бедности.

Селестрия почувствовала себя крайне неловко. И вовсе не от откровенности молодого человека, а потому что поняла, насколько сильно ее изменила Италия. Пару недель назад она, вероятно, лишь посмеялась бы над его словами.

— Мне его так не хватает…

— Теперь я позабочусь о тебе, моя милая.

Положив трубку, Селестрия вдруг поняла, что не нуждается больше ни в чьей заботе, она и сама в состоянии о себе позаботиться. Набрав ванну, она погрузилась в воду, и первое, что она увидела перед собой, закрыв глаза, был Хэмиш. Он появился словно из тумана, его лицо было торжественно-серьезным, в зеленых глазах угадывались сосредоточенность и беспокойство, а растрепанные волосы стояли торчком. И сейчас Селестрия ощущала вовсе не запах розового масла, а аромат сосен. В ее ушах звенел щебет птиц, доносящийся с веток миндаля, лай собак со стороны дороги, а в памяти всплыла мирная тишина, царящая в городе мертвых. Апулия перевернула ей душу, да так, что теперь душа не находила себе места здесь, в Англии. Разница между жизнью в Лондоне и жизнью в Италии была очень ощутимой. Однако в ее сердце закрался страх, что одной любви Хэмиша будет недостаточно. Возможно, даже для нее эта авантюра окажется слишком рискованной. И не проще ли попытаться собрать осколки ее прежней жизни?

Она ожидала Эйдана в холле. Дом больше не напоминал семейный очаг. Без Монти он казался пустым, как будто отец был в нем главной нотой, без которой аккорд распался. Услышав звонок в дверь, Селестрия схватила сумочку, уверенная в том, что это Эйдан, но, к своему удивлению, обнаружила посыльного с огромнейшим букетом лилий. Уткнувшись в них носом, она вдохнула аромат цветов, который напомнил ей об Италии.

— Так похоже на Эйдана, — сказала она, вручая их Годфри. — Ты поставишь цветы в воду? И отнеси их, пожалуйста, в мою комнату. Они прекрасны.

— Непременно, мисс Селестрия, — ответил Годфри, все никак не решаясь спросить о миссис Уэйнбридж. Верно ли то, что она никогда не вернется назад? На какое-то мгновение он замешкался, и Селестрия поняла, в чем дело.

— Миссис Уэйнбридж выходит замуж за итальянца, с которым познакомилась в Апулии, — сказала она. Глаза старика расширились. — Италия изменила ее, Годфри. — Она задумчиво вздохнула, и ее взгляд упал на лилии. — Она и меня сильно изменила.

Годфри удалился с букетом, а девушка продолжала ждать. Наконец приехал Эйдан и, перескакивая через ступеньку, подбежал к парадной двери. Его лицо расплылось в широкой улыбке. Селестрия уже и подзабыла, насколько он хорош собой.

— Милая! — воскликнул он, обнимая ее. — Ты прекрасно выглядишь! Боже, как же здорово, что ты вернулась, моя хорошая! — Он поцеловал ее в губы, и Селестрия была так ошарашена, что даже забыла поблагодарить его за лилии. — Я отвезу тебя в отель «Ритц», — сказал он. — Все самое лучшее для моей невесты.

Очутившись в его объятиях, она почувствовала странное спокойствие. Это ощущение возникает, когда надеваешь до боли знакомые старые тапочки.

— А я думала, что мы пообедаем в Найтбридже.

— Планы изменились. — Селестрии не хотелось ехать в «Ритц». Ведь это лишь всколыхнет воспоминания о дедушке. — У меня для тебя сюрприз. — Он ухмыльнулся, явно довольный собой.

— Ну, к чему эти хлопоты, — произнесла она, думая, как лучше выбрать момент и сообщить ему, что она не выйдет за него замуж. Открыв дверь машины, он помог ей сесть. Когда-то она получала удовольствие от прогулок в его блестящем зеленом «остине хили», а сейчас ее сердце тосковало по Нуззо, его лошади и повозке.

Когда они прибыли в отель, их поприветствовал портье, обхватив руку Селестрии обеими ладонями.

— Я испытывал к мистеру Бэнкрофту самое глубокое уважение, мисс, — произнес он, и на его лице появилось чувство сострадания и сожаления. — Нам всем здесь будет его очень не хватать.

— Большое вам спасибо, — ответила Селестрия. Лучше бы они отправились в любое другое место в Лондоне, но только не в дедушкин любимый зал! Мистер Уиндторн тотчас примчался поприветствовать их, ступая по устланному коврами полу.

— Нам всем так жаль вашего дедушку, мисс Монтегю. Без него сияние Лондона не будет таким ярким, как раньше.

Эйдан взял Селестрию за руку, и они в сопровождении служащих пошли по коридору мимо чайной комнаты, где она часто ела лепешки с джемом вместе с дедушкой, и очутились в огромной столовой.

— Я выбрал для вас столик за углом, чтобы вам никто не мешал, — сказал мистер Уиндторн, подмигнув Эйдану. В голове Селестрии вдруг промелькнула очень неприятная догадка. Казалось, оба сговорились. Она вспомнила, что Эйдан упоминал о сюрпризе, который приготовил для нее. Неужели он уже объявил об их помолвке, не сказав ей об этом ни слова?

Когда они свернули за угол, Селестрия увидела родственников и друзей, сидящих за длинным столом. Внутри у нее все оборвалось. Время для знакомства с его родителями было не самым подходящим. Все встали и захлопали, лица людей светились от восторга.

— Дорогая, ну почему ты мне ничего не рассказала? — вскрикнула Памела, бросаясь к ней, чтобы обнять. — Я так счастлива! Свадьба весной, и я уже договорилась о дне венчания в церкви. — Селестрия чуть не упала в обморок. Все зашло слишком далеко. Руки матери, как щупальца, обхватили ее тело, и ей показалось, что ее поглотило облако туберозы. — У тебя будет самое ослепительное свадебное торжество, дорогая. Мой папа так хотел этого!

Селестрия знала, что дедушка хотел только того, чего хотела Селестрия. Медленным шагом она двигалась вдоль стола, приветствуя каждого улыбкой и поцелуем, но на самом деле готова была провалиться сквозь землю.

— Я рада с вами познакомиться, — ласково произнесла мать Эйдана, целуя ее. — Это счастливейший день в моей жизни. — Селестрия собиралась сделать этот день самым несчастливым для них. Отец Эйдана тоже поцеловал ее, и Селестрии стало тошно. Случись все иначе, она бы полюбила семью Эйдана.

— Право, Эйдан, — наконец сказала она, садясь, — вполне можно было обойтись цветами.

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Цветами? Какими цветами?

— Лилиями, которые мне принесли сегодня утром.

Эйдан выглядел смущенным.

— Я не посылал тебе цветов. — Он обратился к Памеле. — Вы случайно не знаете, кто прислал цветы моей невесте?

— О! — произнесла Селестрия, пожав плечами. — Возможно, они предназначались не мне. Я просто не прочитала записку.

— Они наверняка для меня. Я получаю теперь так много писем с соболезнованиями. Люди очень к нам добры, — сказала Памела, слишком взволнованная предстоящим событием, чтобы заострять внимание на такой незначительной детали. Селестрия же пристально смотрела в бокал с шампанским. Она знала, что цветы прислали не ее матери. Она вспомнила аромат лилий, витающий в городе мертвых, и улыбка скользнула по ее лицу.

— Думаю, что свадьбу лучше сыграть в Лондоне, не так ли, дорогая? — весело продолжала ее мать.

— В Лондоне?

— Ну, до меня дошел слух, что Арчи продает Пендрифт, — прошептала чуть слышно она.

Это вывело Селестрию из состояния мечтательности.

— Продает Пендрифт?

— Мне не следовало бы говорить, — добавила быстро Памела, пожалев, что проболталась. Ее дочь внезапно побледнела, а ведь это лучший день ее жизни. — Думаю, что цветущий Лондон весной просто великолепен…

Селестрия встала.

— Пожалуйста, извините меня, — сказала она, явно взволнованная. Эйдан напрягся, Памела встревожилась, остальные гости смотрели с недоумением, наблюдая, как она покидает зал.

— Я пойду за ней, — произнесла, вставая, Памела. — Видимо, она не смогла справиться с чувствами. Не беспокойся, — сказала она Эйдану. — Мы вернемся через минуту.

Памела увидела Селестрию в холле, где она ожидала в гардеробе, когда ей выдадут пальто.

— Ты не можешь просто так взять и уйти.

— Я не выйду за Эйдана! — сказала Селестрия. — Произошла ужасная ошибка. Я люблю Хэмиша.

— Хэмиша?

— Хэмиша Макклауда.

— Кто он, черт побери, такой?

— Он шотландец.

— Да я даже не знаю его! — Памела схватилась за горло, как будто ей нечем было дышать.

Селестрия тщетно пыталась скрыть улыбку.

— Ну, ему далеко за тридцать, он вдовец, ходит с палкой, не расчесывается, талантливый художник без гроша за душой, но когда я рядом с ним, земля дрожит, трясется и вертится у меня под ногами. У него ужасный нрав, но ранимое и страстное сердце. В считанные минуты я потеряла голову, несмотря на все мои старания не влюбляться в него.

И пока Памела пыталась что-то сказать в ответ на эту тираду, размашистым шагом к ним подошел Эйдан.

— Что происходит? — спросил он, наблюдая, как Селестрия надевает пальто. — Куда ты собралась?

— Тебе не следовало устраивать это представление! — гневно воскликнула она.

— Я приготовил сюрприз, думая, что тебе понравится.

— Я не могу стать твоей женой, — сказала она, и ей наконец-то удалось найти нужный тон и момент.

— Почему же? — Эйдан словно обезумел.

— Потому что я не люблю тебя, Эйдан. Ты мне нравишься, но этого недостаточно.

— Но я могу сделать тебя счастливой, — сказал он в отчаянии, прижимая ее к себе. Мистер Уиндторн наблюдал за этой драмой из-за конторки.

— Я знаю, что можешь, — произнесла она, отстраняясь от него. — Но я хочу большего и тебе советую то же.

— Но я люблю тебя.

— Мне жаль.

— Дорогая, тебе нужно хорошенько подумать над этим, — вмешалась в разговор Памела, к которой наконец вернулся голос. — Еще не слишком поздно передумать. Ты потеряла отца и дедушку. Неудивительно, что ты немного не в себе. Давай пойдем домой и спокойно обговорим это, там уж за нами точно не будут подсматривать никакие служащие. — Мистер Уиндторн отвернулся, слегка кашлянув и сделав вид, что не замечает их.

— Здесь больше нечего обсуждать. Мое решение — бесповоротное, и, уж поверьте мне, никогда я не рассуждала более здраво, чем сейчас. Если смерть чему-то и способна научить, так это тому, что в жизни ничего важнее, чем любовь, просто нет. А нажитое богатство невозможно унести с собой в могилу. — И как раз при этих словах ее осенила неожиданная мысль. — Мама, ты ведь никогда не говорила, что дядя Арчи находится в затруднительном положении.

— Его проблемы нас не касаются.

— Если бы папа был жив, он никогда бы не позволил продать Пендрифт.

Эйдан сжимал кулаки, он был в гневе, оттого что они, казалось, забыли о нем.

— Но его больше нет с нами. Да у него и не было денег, ты ведь знаешь об этом не хуже меня, — раздраженно проговорила она.

— Но у нас есть средства.

Памела сощурила глаза.

— Ты теперь очень богатая женщина. Держу пари, твой Гарри Макклауд очень обрадуется, узнав об этом! — Она схватила Эйдана за руку. — Этот молодой человек достаточно обеспечен, чтобы как следует позаботиться о тебе, Селестрия, и его чувства никак не зависят от наследства твоего дедушки. Думаю, что твой Гарри Макклауд сочтет за оскорбление, если его будет содержать женщина!

— Ну, это как раз не проблема.

— Что ты имеешь в виду?

— Если и у меня не будет денег, то мы окажемся с ним на равных. И, кстати, мам, его зовут Хэмиш Макклауд. — Она обратилась к Эйдану: — Мне жаль, действительно жаль. И сейчас я должна идти. — Она поспешила прочь, даже не обернувшись. Эйдан и Памела безмолвно наблюдали за ней.

Селестрия вернулась домой на Верхнюю Белграв-стрит в крайне возбужденном состоянии. Радость переполняла все ее существо, как горячий воздух наполняет шар, и она с трудом могла стоять на одном месте. Селестрия позвала Годфри. Старик вошел, слегка пошатываясь, явно перебрав вина за обедом.

— Годфри, скажи-ка мне, пожалуйста, а где записка, которая пришла вместе с цветами?

— Я ее выбросил, мисс Селестрия.

— Ну что ж, теперь пойди и найди ее. Мне бы хотелось на нее взглянуть.

Годфри ушел, а Селестрия принялась шагать по холлу, не в силах усидеть на месте. Спустя несколько минут он вернулся.

Девушка заглянула в маленький белый конвертик. Там лежала простая открытка, на которой было написало всего лишь несколько слов: «Ты — свет, льющийся из двери». Она приложила листок бумаги к губам.

— Дафни! — сказала Селестрия, улыбнувшись. Девушка поняла, что без участия старой женщины тут не обошлось. Годфри, недоумевая, посмотрел на нее.

— Что-нибудь еще, мисс Селестрия?

— Да, Годфри. В субботу после похорон я возвращаюсь в Италию. А сегодня я поеду в Пендрифт.

— Пендрифт, мисс Селестрия? — Теперь он окончательно был сбит с толку.

— Пожалуйста, скажи маме, что я сяду на поезд и успею вернуться к тому времени, когда нужно будет ехать в Шотландию.

— Вы очень устанете, мисс Селестрия! — воскликнул слуга, потрясенный ее грандиозными планами.

— Невозможно устать, когда ты счастлив, Годфри. А я по-настоящему счастлива.

 

Глава 33

Когда Селестрия приехала в Пендрифт, Джулия и Арчи сидели за чашкой кофе в гостиной в компании Элизабет, решившей поужинать вместе с ними. Девушка появилась в дверях со своей маленькой сумочкой, сияя от радости, как будто и не было бессонной ночи.

— Всем привет! — Она радостно улыбалась, явно наслаждаясь удивлением на их лицах.

— О Боже! Селестрия! — воскликнул Арчи, вставая ей навстречу. — Откуда ты взялась?

— Со станции, — ответила она. — Я взяла такси.

— Уже так поздно. Тебе следовало позвонить нам, — сказала Джулия, поднимаясь, чтобы поприветствовать ее. — Какая приятная неожиданность! Ты прекрасно выглядишь.

— Здравствуй, бабушка, — произнесла Селестрия, наклоняясь для поцелуя. Старушка улыбнулась, и Селестрия тотчас заметила, как она изменилась.

— Когда ты вернулась из Италии? — спросила Джулия.

— Сегодня утром.

— Должно быть, ты очень устала, — сказала она, заметив, что глаза племянницы блестят необычайно ярко.

— Совсем нет. Я поспала в поезде.

— И чем мы обязаны столь приятной неожиданности? — спросил Арчи. Селестрия никогда раньше не появлялась без предупреждения.

— Я бы хотела сначала выпить. Стаканчик вина был бы как нельзя кстати, — ответила девушка, оглядывая комнату, в которой она жила каждое лето, но которую никогда на самом деле не замечала. Арчи прошел к столику с напитками и наполнил для нее бокал. — Пендрифт — волшебный дом, — произнесла она.

— Он особенный, не правда ли? Другого такого нет, — заметил Арчи, его глаза при этом стали печальными.

— Он особенный из-за людей, которые живут в нем, — твердо сказала Элизабет, глядя на своего сына и невестку с гордостью. — Мы все оставили след в нем за многие годы. След своей любви.

Арчи протянул Селестрии бокал. Она сделала маленький глоток и почувствовала, как вино тонкой струйкой потекло в пустой желудок.

— Мама говорит, что вы хотите продать поместье.

— А откуда ей известно? — спросил Арчи, явно оскорбленный.

— Она, вероятно, знает этих отвратительных Уивелов, — сказала Джулия, закуривая сигарету. — Это неудивительно — она водит дружбу с такими, как они.

— Это правда, — стоически произнесла Элизабет. — Пендрифт в беде, больше к этому нечего добавить. — Сейчас она снова стала похожа на ворчливую рассерженную старуху.

— Я бы хотела выполнить обещание своего отца, — произнесла Селестрия. Все трое внимательно посмотрели на нее.

— Какое обещание? — удивилась Элизабет, взглянув на Арчи.

— Я слышала, как вы разговаривали с отцом в маленькой гостиной, — призналась она Джулии, нисколько не смутившись. — Папа сказал, что вытащит вас из беды.

— А! — произнесла Джулия. — Монти всегда был готов подставить плечо. — Она подняла глаза на мужа. — А сейчас его нет, и все рушится.

— Я теперь очень богата. Вместе с мамой и Гарри я унаследовала состояние своего деда. Я не хочу оставлять все огромное наследство себе, это больше, чем я могу потратить за всю жизнь, и к тому же мне оно вряд ли понадобится там, куда я еду! — От вина она чувствовала легкое и приятное головокружение. — Отец никогда бы не позволил вам продать Пендрифт.

— Это точно — никогда! — согласилась Элизабет, прищелкнув языком.

— И я тоже не позволю.

Джулия моргала, ее глаза блестели от слез.

— Ты действительно хочешь спасти наш дом? — спросила она, ошеломленная. — Я не знала, что тебе здесь нравится.

— Это не только ваш дом, это наш дом. Все мои самые счастливые воспоминания связаны с этим местом. Я просто никогда не понимала этого.

— Моя милая девочка, — произнесла Элизабет. — Господь и вправду явил чудо. Отец Далглиеш оказался прав — помощь приходит оттуда, откуда мы ее меньше всего ждем. А я-то думала, что ты самая эгоистичная из всех моих внуков.

— И папа был того же мнения, — сказала Селестрия. — Но, возможно, так оно и есть, потому что мой поступок доставляет мне удовольствие. Видите ли, я влюблена, и мой любимый мне совершенно не подходит по всем меркам высшего общества. Мама просто в ярости. Но будь дедушка жив, он бы одобрил мой выбор и посоветовал бы следовать зову сердца. Я не так уж сильно изменилась. Если бы я не была эгоисткой, то вышла бы за Эйдана Куни, только чтобы порадовать свою мать. Но не тут-то было, сразу же после дедушкиных похорон я возвращаюсь в Италию, а это уж точно сильно расстроит маму. — Она пожала плечами, как бы извиняясь.

— Бог мой, девочка! — неожиданно воскликнул Арчи, покрываясь румянцем. — Твой отец очень бы тобой гордился, Селестрия.

— Спасибо тебе, — кротко сказала Элизабет. — И благодарю тебя, Господь, за то, что ты дал Селестрии такое большое сердце. А теперь расскажи-ка нам, милая, о своем избраннике. Чем он занимается?

Возможно, все дело было в вине или в том, что Селестрия уже больше не нуждалась ни в чьем одобрении, но она так открыто, без прикрас начала рассказывать им о Хэмише, что даже когда Арчи уронил чашку с кофе и запачкал ковер, никто не стал его ругать.

На следующее утро Селестрия поздно проснулась от шума, доносившегося из сада. Малыш Баунси играл в мяч, гоняя его по газону, а неугомонный Пурди носился вокруг него. Она постояла минутку возле окна, выглядывая вниз. Ребенок от души развеселил ее: он бегал по траве на своих коротеньких ножках и беззаботно смеялся. Ей доставляло огромное удовольствие осознавать, что именно благодаря ей он вырастет в этих стенах, возможно, так никогда и не узнав, насколько реальной была опасность потерять родной кров. Она перевела взгляд на океан, невинно переливающийся в бледных лучах утреннего солнца. Из всей семьи только ей было доподлинно известно, что отец не утонул. И лишь она одна знала, насколько чудовищной была его ложь. Однако, спасая Пендрифт, она как бы стирала из памяти часть его злого умысла, сохраняя его в воспоминаниях родственников таким, каким она любила его и хотела помнить. Никто не мог бы поступить мудрее. Они все будут благодарить ее, предполагая, что она просто переняла эстафету там, где Монти сошел с дистанции, и осуществила лишь то, что отец сам очень хотел сделать, но не смог из-за того, что его жизнь так трагически и скоропостижно оборвалась.

Но она знала, что изо дня в день будет задаваться одним и тем же вопросом, а именно: где он, чем занимается и принесла ли ему эта ложь счастье. Селестрия сомневалась, что возможно построить счастливую жизнь на фундаменте боли. Он, как последний эгоист, искал наслаждений, не обращая внимания на сердца, которые разбивал на своем пути. Но теперь-то она больше не позволит ему причинить боль ее семье. И мысль о том, что домочадцы навсегда сохранят о нем светлую память, давало ей чувство глубочайшего удовлетворения.

Направляясь через газон к извилистой тропинке, спускающейся к морю, она вдруг почувствовала, как мяч ударил ее по голени. Баунси завизжал от смеха.

— Исфините, — прошепелявил он так же мило, как и всегда. Пурди в два прыжка очутился рядом и схватил мячик.

— У тебя хороший удар. Думаю, ты станешь отличным футболистом. — Малыш, подпрыгивая, подошел к ней. — Вижу, мама от тебя теперь не отходит ни на шаг, — сказала Селестрия, вспоминая тот случай на пляже, когда из-за оплошности Нэнни он запросто мог утонуть.

— Мама — мой лучший друг, — ответил он, и тут Пурди пронесся мимо и чуть не сбил его с ног. Баунси помчался за собакой, пытаясь ухватить ее за хвост.

— А бабушка? — спросила Селестрия с озорной интонацией.

— Бабушка игляет со мной, а папа подблясывает меня в воздух.

— Держу пари, что бабушка не играет в футбол.

— Бабушка очень сталенькая, — с невинным видом сказал он. — Со мной игляют Уилфлид и Сэм, а еще Пулди, — добавил он, побежав на своих ножках-пружинках к мячу. Он ударил по нему, и тот взлетел над травой. Пурди бросился за ним, а Баунси пустился вдогонку за Пурди.

Подняв глаза, девушка увидела, как Джулия наблюдает за ней из окна гостиной. Для женщины подарок Селестрии был, пожалуй, наиболее ценным. Ведь Пендрифт прежде всего являлся семейным очагом для ее детей.

Селестрия сидела на песчаном пляже, наслаждаясь одиночеством и мягким ритмом волн. Она мысленно унеслась в далекие дни своего детства, когда проводила в этом месте каждое лето. Теперь она понимала, что уже вряд ли приедет сюда снова. Одна страница жизни перевернута, и время начаться другой. Она не знала, что уготовила ей судьба, но в одном была уверена: имея достаточно мужества и терпения, она обретет с Хэмишем счастье.

Внезапно она услышала за спиной знакомый голос. Резко обернувшись, Селестрия увидела отца Далглиеша, направляющегося к ней размашистым шагом.

— Мне сказали, что я могу найти вас здесь, — крикнул он, стараясь заглушить шум океана. — Не возражаете, если я присяду?

— Пожалуйста, — ответила она, наблюдая, как священник опускается рядом.

— Какая приятная неожиданность! — произнес он, немного переведя дух. — Джулия рассказала мне, что вы спасли Пендрифт. Ваш подарок — это поступок великодушного человека!

— Да нет же, — возразила Селестрия. — Просто дедушка сделал меня богатой наследницей, и мне приятно, что я могу помочь. Да и папа одобрил бы мое решение.

— Конечно-конечно, — поспешно произнес он. — Уверен, что он бы гордился своей дочерью. — Повисла долгая пауза. Сняв очки, он вынул платок и потер им стекла. — Как Италия?

— Она прекрасна, — ответила девушка.

— Я ничего не знаю об Апулии. На что она похожа?

— Там сухой климат, каменистая равнинная местность, много скал. Есть места, очень напоминающие Корнуолл, только с той разницей, что солнце светит ярче да небо невероятно синего цвета. — И пока она рассказывала о кладбище, о маленькой церкви, примыкающей к Конвенто, в ней крепла уверенность в том, что ее сердце принадлежит Апулии, несмотря на все горести, выпавшие там на долю Хэмиша. Если бы не Наталия, он бы не стал таким, каким был сейчас, но именно благодаря Наталии она и полюбила его за его страдания. Возможно, Селестрия никогда бы не смогла столь сильно измениться, не встреть она Фредди, Гайтано и Дафни. Какой смысл бежать от всего этого?

— Вы выглядите очень посвежевшей, — произнес он, надевая очки. Так оно и было. Она стала еще красивее с того момента, как он видел ее последний раз. После поездки исчезла ненужная нервозность, как будто в Италии ее душа наконец обрела покой. — Я хотел поговорить с вами после того, как вы тогда убежали, — начал он, но Селестрия остановила его, коснувшись его руки.

— Пожалуйста, святой отец. Мне так стыдно. Я не отдавала отчета в своих поступках и вела себя, как последняя дура.

— Вы были сбиты с толку, и это легко понять. Я собирался поговорить с вами, так как не хотел, чтобы вы чувствовали себя смущенной. Но вы уехали…

— Я потом еще долго вспоминала ваши глаза.

— Мои глаза?

— Да, вы смотрели на меня с таким участием, и все же в ваших глазах я видела отражение своего собственного уродства.

Он помотал головой.

— Вы прекрасны!

— Может, вы правы относительно моей внешности, но в душе я далека от совершенства. Даже мой собственный отец считал меня избалованной и отличающейся высокими запросами. Мама вот уверена, что она резко изменилась, потому что ей было видение моего дедушки как раз в ночь, когда он умер.

— Правда?

— Да, она считает, что нашла Бога и стала другой, но я думаю, что она осталась прежней. Наверное, некоторые люди не могут измениться, как бы ни старались это сделать. Я все же стала другой благодаря Италии, которая изменила меня. Но как бы я ни любила Пендрифт, я чувствую, что меня вырвали из этого места, как будто я ему больше не принадлежу.

— Это потому что многое из того, что было вам дорого, изменилось.

— Я знаю. Мой отец одним своим присутствием заполнял все, а без него это место стало пустым.

— Просто нужно время.

Она затрясла головой, и ее волосы упали на плечи золотыми кудрями.

— Нет, я собираюсь обратно в Апулию.

Он вскинул брови.

— Вы собираетесь вернуться?

— Да. Я встретила мужчину, святой отец.

— Вот как… — Он постарался скрыть свое разочарование.

— Я ему нужна.

— А он? Он вам нужен?

— Больше, чем я думала.

— Ну, тогда вы должны ехать. Но по вам здесь будут скучать.

Она улыбнулась с видом человека, который знает, что имеет в виду собеседник.

— Вы будете по мне скучать, не так ли?

Он застенчиво улыбнулся.

— Да. Но я буду счастлив знать, что вы счастливы. Наверное, напрасно ожидать, что вы останетесь в месте, которое причинило вам столько боли и страданий.

— Нет, неправда. Это место взрастило меня. Я его люблю сейчас больше, чем когда-либо. Однако и Апулию я люблю. Я думала, что захочу покинуть ее и начать все сначала в каком-нибудь другом месте, но я не желаю бежать оттуда, где мне представился шанс начать новую жизнь. — Она была как никогда откровенна, хотя чувствовала, что отец Далглиеш не в состоянии понять ее до конца. — Если бы не Апулия, я бы, наверное, стала похожа на мать, и только представьте себе, каким бы я была чудовищем! Мама и раньше не была идеальной, но сейчас, когда ей кажется, что она нашла Господа, ее характер станет еще невыносимей. Будьте готовы к сюрпризам: скоро она приедет сюда с охапкой цветов и с сумками для пожертвований.

— А когда вы уезжаете?

— Завтра утром.

— Тогда не прогуляться ли нам, как прежде? Время ведь у нас есть? — спросил он.

— С удовольствием, — ответила она, вставая.

— И мне было бы приятно. Сегодня, по крайней мере, не идет дождь, — сказал он, направляясь вдоль пляжа к тропинке, ведущей к вершине утеса.

— Вижу, вы надели одинаковые носки, — рассмеялась она, беря его под руку.

— Вы заметили?

— Я всегда все замечаю, святой отец.

Хэмиш сидел в баре Саверио, играя в скопу с Леопольдо, Манфредо и Виталино. Шел дождь. Воздух внутри был спертым от дыма и влаги. Мужчины Марелатта собрались вокруг маленьких столиков, чтобы выпить кофе и пожаловаться друг другу на своих женщин. Хэмиш вспомнил вечер, когда он внезапно увидел здесь Селестрию, разговаривающую с Салазаром. И чувство гнева, охватившее его оттого, что дочь Роберта Монтегю посмела прийти сюда и посягнуть на его внутренний мир, почти что святая святых. Однако тогда же им овладело и непреодолимое желание защитить ее от всех бед, которые навалились на нее и были ей явно не по зубам. Он смотрел в свои карты и предавался воспоминаниям о том, как неожиданно Селестрия завладела его сердцем — с того самого мгновения, когда он увидел, как она проводит пальцами по виноградной лозе на надгробии Наталии. Она светилась очарованием так же ярко, как и те две свечи. Это очарование обезоруживало, и сейчас ему было стыдно за свою несдержанность. Впервые за три года он с болью осознал, в кого превратился. Тогда, узнав, что она дочь человека, который соблазнил его жену, он решил, что самое разумное — избегать ее. Хотя, зная себя достаточно хорошо, он понимал, что будет трудно сопротивляться новому чувству. Он хотел ее ненавидеть и не смог не влюбиться в нее. Она распахнула его сердце, полила медом его раны, ее острый ум и великодушное сострадание вернули ему веру и надежду на счастье. Вдруг опять появилось ощущение влюбленности, красота расцвела сквозь горе, подобно тому, как прекрасный цветок пробивается сквозь расщелины в камне. Он не поверил тогда ее беспечной улыбке и чистым серым глазам, как ему казалось, не способным на какую-либо самоотверженность. У него сложилось о ней неправильное мнение, и он долго обманывал себя. Сейчас он чувствовал себя совершенно иным человеком. Но вернется ли она к нему?

— О чем ты думаешь, Хэмиш? — резко спросил Леопольдо, потирая свой щетинистый подбородок. — Ты сегодня совсем не хочешь играть.

— Всему виной любовь, — ухмыльнувшись, сказал Виталино. — Может, еще глоток, чтобы утопить печаль в вине, мой друг?

— Я вовсе не печалюсь, — сказал Хэмиш, расплывшись в улыбке. — Я вас всех обыграю, вот увидите!

— Думаешь, тебе везет? — подшутил Манфредо. — Ты ведь до сих пор не выиграл ни одной партии! — Она заметил взгляд отца и пожал плечами.

— Вы разве не видите, он даже побрился? Только женщина способна сделать такое с мужчиной. Это настоящая трагедия, — засмеялся Виталино, качая головой. — Его не интересует игра, потому что он весь в мыслях о прекрасном ангеле женского пола.

— Если уж она заставила тебя побриться, то что же будет дальше?! — заревел Леопольдо.

Хэмиш рассмеялся, откинув голову, как лохматый лев. Но его одолевали сомнения.

— Она обладает надо мной такой властью, что способна сделать все что угодно, — сказал он, сдавшись.

— Даже разлучить тебя с нами? — решился произнести Виталино. Его улыбка застыла на лице. — Она бы не отважилась на такое, правда?

— А ты будешь по мне скучать? — пошутил Хэмиш, похлопывая его по спине.

Все разом рассмеялись, а Хэмиш вдруг вспомнил с печальным предчувствием свое категоричное заявление о том, что он принадлежит Марелатту и никогда и никуда отсюда не уедет.

Он вышел из бара с Виталино. Дождь прекратился, заставив блестеть влажную землю с запахом сахара. Тучи теперь отнесло ветром к морю, обнажив в небе, усыпанном звездами, огромную черную дыру, посреди которой во всем своем великолепии сияла одинокая луна. Хэмиш знал, что этот яркий шар всегда будет заставлять его думать о Селестрии.

— Я схожу с ума, — признался он своему другу. — Марелатт кажется без нее пустыней…

Виталино усмехнулся.

— Ты сам без нее кажешься пустыней.

— Я боюсь.

— Боишься?

— Что не нашел нужных слов для того, чтобы у нее был веский стимул вернуться ко мне.

— А сам ты не есть ли тот веский стимул?

— Мне следовало бы сказать ей, что я чувствую.

— А ты не сказал? Женщины хотят это знать.

Виталино, по всей видимости, считал себя в таких вопросах непревзойденным экспертом.

— Сказал недостаточно.

— Женщинам нужно немного поэзии. Ты здесь живешь сколько? И ты все еще не научился итальянскому способу добиваться женщин? Главное — слова, и еще важнее, как они произнесены. Вот почему итальянцы считаются самыми лучшими любовниками на земле. Мы знамениты этим. А ты слишком сдержан, ты экономишь на словах, в этом-то и проблема! Может быть, это из-за того, что ты шотландец, но запомни: женщины любят ушами и, чтобы заставить их полюбить, надо научиться находить нужные слова.

— Ты несешь какую-то ересь, Виталино.

— Но это ересь, которая еще никого не подводила. — Он выпятил вперед грудь, в то время как Хэмиш шел, сгорбившись. — Так ты считаешь, что она вернется в свой мир и забудет о тебе?

— Да. — Голос Хэмиша надломился. — Только когда человек покидает тебя, ты понимаешь, что он на самом деле значит для тебя.

— Не будь так строг с собой. Если она тебя любит, то вернется.

— Она очень молода, а молодость непостоянна.

— Но в то же время только молодые способны отдаться любви со всей страстью.

Хэмиш улыбнулся, вспомнив счастливые часы, когда они занимались любовью на склоне близ старой крепости.

— Это правда. — Он посмотрел на своего друга и покачал головой, как бы извиняясь. — Меня гложут сомнения. Ведь я нашел не похожую ни на кого девушку, и мне так страшно ее потерять.

— Понимаю. Я тебе даже завидую. Не успею я запасть на какую-нибудь красотку, как кто-то прямо из-под носа крадет ее у меня. Я провожу свою жизнь, гоняясь за призрачным счастьем и наступая на одни и те же грабли.

Они оба засмеялись. Виталино вдруг с удивлением заметил, что Хэмиш идет без палки.

— А почему это старичок больше ни на что не опирается? — спросил он.

— Она мне больше не нужна, — ответил Хэмиш.

— Я бы на твоем месте вернул палку назад. Ведь женщины очень любят уязвимых мужчин.

— Не смогу. Жена Виталино на ней улетела!

Виталино от всей души рассмеялся.

— Возможно, ты потерял свое сердце, но чувство юмора ты явно не потерял!

 

Глава 34

В день, когда хоронили Ричарда У Бэнкрофта, шел дождь. Небо было плотно затянуто серыми тучами, моросило. Сельский пейзаж выглядел безрадостным: деревья обнажились, и влажная земля была покрыта гниющей листвой. Но, несмотря на непогоду, на лацкане пиджака Памелы ярко сияли две бриллиантовые звезды, от света которых, казалось, рождалась радуга.

Церемония проходила в холодной каменной церкви в близлежащей деревне. Памела организовала доставку цветов и выглядела очень строго. Собралась почти вся деревня, многие приехали из города, прибыли даже те, кто был почти не знаком с эксцентричным американцем, купившим когда-то этот роскошный замок и так редко посещавшим его. Представители мелкопоместной знати, жившей по соседству, с которыми он охотился на куропаток и выслеживал оленей на протяжении многих лет, выходили из блестящих автомобилей в черных шляпах и костюмах, чтобы сказать последнее «прощай» человеку, общение с которым, пусть и недолгое, но приятное, оставило неизгладимый след в их памяти. Гарри утешал бабушку, которая прилетела из Америки, а Памела в своих молитвах заверяла отца, что в Нью-Йорке закажет грандиозную поминальную службу, где его будут поминать с большими почестями, чем в этом захолустном месте. Однако, с другой стороны, она понимала, что отец был теперь всего лишь бестелесным духом и его больше не могли интересовать такие земные мелочи.

К восхищению и удивлению Селестрии, прибыли Лотти и Фрэнсис. Памела радушно их встретила, решив быть хорошим человеком, особенно в Божьем доме. Кузины обнялись, обнаружив, что сейчас у них больше общего, чем когда-либо. Лотти похвасталась скромным кольцом, подаренным ей в честь помолвки, которое она носила вместе со своим обручальным.

— Мы поженились два дня назад в Кенте, — сообщила она. — Все было скромно, но очень красиво. Мои родители не приехали, и это их выбор, но Дэвид и Мелисса присутствовали. О Селестрия, я так счастлива!

— А как Мелисса?

— Если ты спрашиваешь, собираются ли они с Рафферти пойти по нашим стопам, то боюсь, что Мелисса дала задний ход.

— Их роман окончен?

— Она сдалась под давлением.

— Тети Антилопы?

Лотти кивнула.

— Она всегда хотела поступать правильно.

— Ну, это бабушка надвое сказала. — Селестрия ухмыльнулась. — Впереди еще столько времени, чтобы сделать что-то неправильное.

— Я скучала по твоему колкому чувству юмора, сестра. Мне кажется, что мы с тобой не виделись уже очень долго, — произнесла Лотти, сидя на скамье в церкви и держа ее за руку. Вернувшись в замок, они пили чай и рассказывали друг другу о себе. Лотти была счастлива, что Селестрии тоже удалось переступить через условности высшего общества. — Теперь я чувствую себя гораздо лучше, ведь получается, что я не единственная бунтарка в семье, — заключила она.

— От тебя действительно никто этого не ожидал, — сказала Селестрия. — Тебя считали мисс Паинькой, а вот я всегда была готова что-нибудь выкинуть.

— Например, выйти замуж за принца или герцога. Разве кому-нибудь могло прийти в голову, что ты влюбишься, как я, в музыканта, который гол как сокол?

— Мама все еще никак не свыкнется с этой мыслью. Она потрясена. Как ты думаешь, что случилось с нашей семьей?

— Наша семья тут ни при чем. Дело в смерти твоего отца: если бы он не умер, у меня бы никогда не хватило мужества решиться на побег с Фрэнсисом. Смерть дяди Монти научила меня, что жизнь коротка и драгоценна и что нельзя упускать свой шанс. Я так счастлива, что последовала зову своего сердца, а не твоему совету. Эдди Ричмонд никогда бы не смог сделать меня счастливой.

— С Эйданом Куни я тоже никогда бы не была счастлива, — согласилась Селестрия. — Правда, мне жаль, что я замутила всю эту воду и дала молодому человеку надежду, но, думаю, он когда-нибудь меня простит.

Лотти наклонилась вперед.

— Расскажи мне, Селестрия, что представляет собой Хэмиш.

— Он не похож ни на кого другого, — ответила она. — Дедушка бы одобрил мой выбор.

Памела сидела в библиотеке отца, в потертом кожаном кресле, в котором он, должно быть, коротал время после ужина, покуривая сигару возле камина, и размышляла о жизни. Решение дочери вернуться в Италию и выйти замуж за вдовца стало для нее неприятной неожиданностью. Селестрии следовало послушаться мать и выйти за Эйдана, в противном случае она будет потом раскаиваться всю жизнь. Памела всегда считала, что знает все лучше всех. По крайней мере, хоть Гарри не упорхнул из гнезда. Он был рассудительным мальчиком, находящимся на самой вершине иерархии, как и его отец.

Размышляя, она заметила небольшую стопку писем на столе, после чего встала и взяла их с намерением бросить в огонь. Однако один конверт, надписанный почерком Селестрии, привлек ее внимание. Взяв его в руки, Памела долго смотрела на него. Дочка не потрудилась ей написать ни строчки из Италии, и она почувствовала себя слегка обиженной. Перевернув конверт, она вскрыла его ногтем. Но в тот же миг поняла, что совершает грех: читать чужие письма нельзя, а она должна теперь быть праведницей! Письмо-то адресовано не ей. Это не ее дело. И Памела тяжело вздохнула, чувствуя, как мучительно в ней борются чувства любопытства и элементарной порядочности. «Держу пари, что она все рассказала ему в письме об этом Гарри Макклауде», — сердито подумала она. Памела барабанила по письму наманикюренными ноготками, раздумывая, что делать, выбирая между плохим человеком, которым она была, и хорошим человеком, которым она очень хотела быть.

Она перевела взгляд на огонь, пылающий за решеткой.

— Господи! — произнесла она с чувством разочарования. — Как же все-таки трудно быть хорошей. — Она решительно подошла к камину, сгорая от желания хоть краем глаза взглянуть на первые несколько строк. Селестрия никогда бы не узнала, да и ведь она же ее мать. Но Господь знает все! Она снова вздохнула и покачала головой. — Нет, я все-таки хочу попасть в рай! — сказала она, закатив глаза под потолок, затем собралась с духом, бросила письмо в огонь и долго наблюдала, как языки пламени пожирают его. Почувствовав себя вполне добродетельной, Памела вернулась в гостиную. «А теперь еще как-то нужно сделать вид, что я очень рада решению своей дочери выйти замуж за этого Макклауда», — подумала она и прошептала: «Господи, ну согласись, что моя дочь ведет себя крайне неблагоразумно, решившись на это!»

Вернувшись в холл, она увидела похожего на медведя мужчину, стоящего на коврике. Вода стекала с него ручьем. Волосы незнакомца были длинными, кожа смуглой, а одежда больше напоминала лохмотья. На ногах у него были легкие летние туфли, совершенно непригодные для шотландского климата и к тому же забрызганные краской. Она не на шутку испугалась и остановилась на почтительном расстоянии, подозревая, что он бродяга, который явился сюда без приглашения.

— Кто вы? — воскликнула женщина, оглядывая его с головы до ног с отвращением.

— Не имеет значения! — проревел он, глядя в сторону гостиной, из которой доносился шум голосов и вился дым дорогих сигарет.

— Вам туда нельзя! — воскликнула она. — Боже мой! — При этих словах он повернулся и внимательно посмотрел на нее, прищурив глаза. Догадавшись, что перед ним мать Селестрии, он приветливо улыбнулся. Памела изумилась столь внезапному перевоплощению и почувствовала, как румянец залил ее щеки. У него была чертовски обворожительная улыбка! Она перекрестилась.

— Не беспокойтесь, — произнес он. — Я пришел за Селестрией.

— Моей дочерью? — ахнула она. — Вы пришли… за Селестрией? — Памела почувствовала легкое головокружение. Сам дьявол во плоти пришел унести ее дитя.

— Меня зовут Хэмиш Макклауд.

Селестрия все еще сидела на диване, разговаривая с Лотти, когда в дверном проеме вдруг возник огромный силуэт Хэмиша. Она осеклась на полуслове, ощутив перемену в атмосфере гостиной. Лотти смотрела то на нее, то на дверь с отвисшей челюстью.

— Кто это?

Селестрия почувствовала, как у нее внутри все оборвалось еще до того, как она решилась взглянуть в его сторону. Наконец, набравшись решимости, она подняла взор и увидела его. Хэмиш стоял в дверях, ища ее глазами, глубокая морщина пролегла через его лоб. Сердце девушки переполнили одновременно радость и сострадание. Среди всех этих элегантных людей, пришедших на траурную церемонию, он в своей странной перепачканной одежде выглядел нелепо. Она поднялась навстречу, и он наконец увидел ее. С потеплевшим взглядом, с широкой обаятельной улыбкой, сразу же осветившей его лицо, Хэмиш раскрыл объятия и решительно зашагал через толпу людей, расступающихся перед ним в полном замешательстве.

— Ты приехал за мной! — выдохнула она, позволяя ему обнять себя и закружить над полом, так что ее ножки в черных туфельках на каблуках замелькали в воздухе. Подняв вуаль, приколотую к шляпе, она прижалась к нему губами. Запах любимого мужчины снова напомнил ей о Марелатте и обо всем том, что было хорошего в нем. Закрыв глаза, Селестрия ощутила головокружительный прилив чувств, окунувших ее в воспоминания о старой крепости, маленькой бухточке и тому особенному месту под сучковатым вечнозеленым деревом, где они впервые подарили друг другу свою любовь…

— Ты пришел, чтобы отвезти меня назад, — прошептала она, счастливая.

— Нет, я пришел, чтобы быть с тобой.

Она отстранилась и внимательно посмотрела на него.

— Ты смог бы остаться здесь ради меня?

— Я люблю тебя, Селестрия, и просто хочу быть с тобой. И мне уже все равно, где это будет. Я просто хочу сделать тебя счастливой. Без тебя я счастлив уже никогда не буду!

Она увидела в его глазах что-то новое, незнакомое, что-то похожее на голубое небо, сверкающее утром после шторма.

— А по-моему, ты сказал, что никогда не покинешь Марелатт.

— Только ты можешь заставить меня сделать это.

Памела стояла в дверях, уставившись на них с таким же недоумением, как и все остальные гости. В гостиной повисла тишина, и вдруг солнце вышло из-за туч и осветило комнату через окна ярким светом. Стало удивительно светло, несмотря на то что дождь все еще шел. Так, значит, это тот мужчина, который похитил сердце ее дочери! Она вздохнула, глядя на удивительный золотой свет, льющийся из окон. Памела никогда не одобрила бы выбора своей дочери, но она ясно ощущала незримое присутствие души покойного отца и чувствовала, что он бы сейчас был на стороне своей внучки.

— Давай поедем домой, — сказала Селестрия, и ее ноги вновь коснулись пола.

— И где же наш дом? — спросил Хэмиш, беря ее за руку.

— В Марелатте, — невозмутимо произнесла она.

Он выглядел удивленным.

— В Марелатте?

— Да. Мы принадлежим ему со всеми нашими воспоминаниями, как плохими, так и хорошими.

— Ты действительно так думаешь? — Счастливое выражение его лица наполнило ее сердце радостью.

— Я не приношу себя в жертву, Хэмиш. Я хочу жить там, хочу растить наших детей на том пляже, покрытом галькой. Я хочу показывать им ту луну, похожую на огромную головку сыра моцарелла. Ты сказал, что наши судьбы переплетены. Тогда Марелатт — это то место, неотъемлемой частью которого мы являемся.

— Так мы будем венчаться в церкви, прилегающей к Конвенто?

— Уэйни могла бы стать моей свидетельницей, — ответила она с озорной улыбкой. Они подошли к Памеле, которая все еще выглядела так, как будто встретилась с дьяволом.

— Меня зовут Хэмиш Макклауд, — повторил он, протягивая ей руку. — Нас как следует не представили друг другу.

Памеле понравилась Апулия. Поездка была долгой, и автомобиль «лансия фламиния», принадлежащий Гайтано, не мешало бы хорошенько помыть. Однако погода благоприятствовала, а Конвенто показался очаровательным, хотя по-деревенски грубоватым, но зато свадьба была такой, какую ни она, ни Гарри больше не видели за всю свою жизнь. Селестрия выглядела столь же прекрасной, как и когда-то Памела на своей собственной свадьбе, несмотря на то что ее платье было довольно-таки простым, сшитым в местной мастерской. Памела заметила, что Хэмиш ужасно нервничает, и это очень развеселило ее и даже заставило рассмеяться, что уже давно не случалось с ней, но главное — она понимала, что этот человек сделал Селестрию счастливой, и это было самым важным. Ее дочь спасла Пендрифт, но она не истратила все свое наследство. Это ведь так романтично — выйти замуж за художника, у которого в Венеции намечается выставка. Памела беспокоилась, что, возможно, это ни к чему не приведет, а им двоим нужно на что-то жить. Хотя, с другой стороны, судя по их скромному образу жизни в Марелатте, им вряд ли понадобится много.

Памела сходила в город мертвых по настоятельному совету этой эксцентричной особы, миссис Халифакс. Там пахло соснами, тающим воском и было очень спокойно. Она тут же ощутила присутствие Господа в узеньких аллейках среди каменных усыпальниц и была просто покорена теплым очарованием этого места. Памела случайно набрела на мавзолей, который стоял в стороне от остальных, и спустилась вниз по ступенькам, чтобы взглянуть, что внутри. Там стоял маленький алтарь и две свечи, чье пламя, по всей видимости, уже давно погасло. Хотя место было весьма симпатичным, от него почему-то веяло пустотой и пахло сыростью. Она повернулась к каменному надгробию, украшенному рельефной виноградной лозой, обильно усыпанной ягодами, и оно заставило ее задуматься о смысле жизни, рождении и бессмертии.

Селестрия и Хэмиш сидели у обрыва возле старой крепости, вглядываясь в даль моря, раскинувшегося перед ними, и им казалось, что так можно просидеть еще многие и многие годы. Голова девушки покоилась на его плече, а он держал руку жены в своей ладони, крутя скромное золотое колечко на ее безымянном пальце, символизирующее узы брака, которые никогда уже не смогут распасться. Они молчали, да и к чему были слова, когда сердца до краев переполняла любовь.

Яркий месяц появился на вечернем небосклоне. То, что им светил сейчас тонкий молодой рожок, а не круглая полная луна, не имело никакого значения. Впереди еще будет много полных лун, сияющих над Марелаттом. Закрыв глаза, Селестрия прижалась к возлюбленному, на душе у нее был покой. Наконец-то она дома, а дом ее всегда будет там, где Хэмиш.