Глава 34
Сэм вернулся к своей бессмысленной работе в Сити, Элен — к своему отнюдь не романтическому браку, а для Федерики жизнь стала совсем другой.
Едва возвратившись с бронзовым загаром и счастливой улыбкой после медового месяца, она позвонила Генриетте и заказала столик для ланча. Усевшись в ожидавший ее «Мерседес» в новом брючном костюме от Гуччи, она сообщила водителю, куда ехать, затем откинулась на сиденье и погрузилась в приятные ощущения, связанные с ее новым положением. Сиденья в салоне были кожаными, а панели выполнены из полированного дерева. Федерика не училась водить сама, да и Торквилл не поощрял ее в этом направлении. Он настоял на том, чтобы у нее был личный шофер с машиной.
— Я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее, потому что я люблю и лелею тебя, — заявил он.
Опустив стекло, она смотрела на душный, пыльный город из прохладного комфорта машины, ощущая собственную утонченность и обаятельность и чувствуя, будто парит в сладких волнах дорогих духов. Посмотрев на большое кольцо с изумрудом, подаренное Торквиллом, она улыбнулась себе идеально накрашенными губами. Она стала миссис Торквилл Дженсен. У Федерики звучание этого имени резонировало с блеском и славой, и она часто шепотом повторяла его себе: миссис Торквилл Дженсен, миссис Торквилл Дженсен. Как бесконечно далека она теперь от полной неопределенности жизни в провинциальном Польперро.
Медовый месяц оказался сущей идиллией. Они провели неделю в Африке, участвуя в сафари, неделю на берегу моря и, наконец, две недели в Таиланде. Они останавливались в самых престижных отелях, нанимали лучших гидов и путешествовали только первым классом. Федерика была очарована всем увиденным, а Торквилл наслаждался, словно заботливый отец, наблюдая, как она поглощает жизненный опыт. Но самое большое удовольствие она получала от моментов их супружеского общения, когда он занимался с ней любовью среди влажного зноя африканских джунглей и в пропитанных ароматом жасмина роскошных апартаментах в Таиланде. Там он учил ее прислушиваться к голосу собственной чувственности, отдавать себя потоку сладостных ощущений и терять себя в наслаждении его ласк без психической заторможенности и комплекса вины. Когда она обнаружила, что испытывает затруднения в борьбе со своей застенчивостью, он привязал ее к четырем столбикам кровати, так, что у нее не оставалось выбора, кроме как дать волю своим чувствам и наслаждаться его любовью. Вначале ее ужаснула сама эта идея, поскольку раньше он ничего подобного не предлагал. Но Торквилл только рассмеялся ее неопытности, и после мягких уговоров она согласилась на эксперимент с любовной игрой. Сейчас она краснела от этих воспоминаний, но одновременно втайне гордилась своей обретенной раскованностью.
Автомобиль остановился у дверей магазина «Сент Джон и Смит». Портье поспешно спустился по ступеням, чтобы помочь ей.
— О миссис Дженсен, — удивленно произнес он. — Доброе утро, — добавил он, благоговейно кланяясь.
— Спасибо, Питер, — ответила она, услышав, как захлопнулась дверца машины позади нее.
Он не стал комментировать ее возвращение или внезапное возвышение, поскольку для этого был слишком хорошо вышколен. Сейчас она стала миссис Торквилл Дженсен, и между ними выросла незримая стена. Федерика Кампионе осталась по другую сторону этой стены.
Когда Генриетта увидела Федерику, то едва узнала свою подругу. Ее кожа приобрела цвет молочного шоколада, а светлые волосы еще больше выгорели на солнце. Она выглядела настолько элегантно, что Генриетта была просто раздавлена внезапным острым приступом зависти.
— Дорогая девочка, ты выглядишь потрясающе. Замужество явно идет тебе только на пользу, — воскликнула она, обнимая бывшую сослуживицу.
— Да, мне это очень нравится, — с удовольствием подтвердила Федерика. — Я невероятно счастлива.
— Я не могу себе представить, что ты каждую ночь делишь постель с Торквиллом. Я тебя ненавижу, — рассмеялась она. Генриетта поиграла ниткой жемчуга на шее, а затем покачала головой и добавила уже серьезно: — Если я не могу заполучить его, моя дорогая, я счастлива тем, что он с той, кого я знаю и люблю.
— Прошу, только не изображай из себя монашку! — воскликнула Федерика и взяла ее за руку. — Он ведь тебе действительно очень нравился?
Генриетта опечаленно кивнула, но потом все же улыбнулась, несмотря на свое разочарование.
— Да, я была влюблена в него, — сказала она. — Я всегда выставляла это в шутливом аспекте, но…
— Многие серьезные вещи произносятся в форме шуток, — прервала ее Федерика.
— Что-то в этом роде.
— Ладно, так как насчет ланча по-быстрому? — спросила Федерика.
Генриетта воровато оглянулась.
— Это ты должна выяснить. Для Греты твоя свадьба стала тяжким ударом, — прошипела она, устремив взгляд на закрытую дверь офиса Греты. — Я бы с удовольствием посмотрела на вашу встречу.
— Никто не получит от нее большего удовольствия, чем я, — усмехнулась Федерика, готовясь с любопытством лице зреть недоброжелательность своего бывшего босса. — Пойди и сообщи ей, что я здесь, — скомандовала она и проследила, как Генриетта решительно шагает к офису Греты.
Федерика оглянулась вокруг, посмотрела на свое старое рабочее место, которое в настоящее время стало частью бизнеса ее новой семьи. Она почувствовала глубокое удовлетворение и ощутила собственную власть, которой намеревалась воспользоваться для унижения Греты в полной мере. Однако, когда появилась Грета, у Федерики пропало всякое желание сделать ей больно. Это казалось слишком примитивным актом, и к тому же она уже и так победила. Внезапно она вспомнила одно из самых любимых философских изречений Нуньо: «Не делай другим того, чего не желаешь себе», и желание мести куда-то улетучилось.
Грета судорожно сглотнула и улыбнулась одним ртом, но глаза выдавали ее тревожное состояние. Ее лицо посерело, как побитое яблоко, каждой своей чертой демонстрируя подавленное состояние. Она уже не имела силы, способной устрашать.
— Мои поздравления, Федерика, — натянуто произнесла Грета.
— Благодарю.
— Я слышала от мистера Дженсена, что ваша свадьба была великолепной.
— Так и было, — ответила Федерика, заметив потуги Греты на проявление энтузиазма — качества, столь же не свойственного ей, как и доброжелательность. — Я хотела бы взять с собой Генриетту на ланч, Грета. Не возражаете, если она задержится больше, чем на час?
Грета поджала свои бледные губы и мотнула головой.
— Конечно нет. — Затем она неловко рассмеялась и добавила: — Вы теперь босс.
Федерика отправилась с Генриеттой на ланч у Ориэлс в Слаун-сквер. Они посмеялись по поводу встречи Федерики с Гретой и фантастического изменения ее социального статуса.
— Мне это нравится, — заметила Федерика. — Я себя чувствую современной Золушкой. Представляешь, мой принц щедр до безумия. Я могу получить все, что только пожелаю.
— Интересно, к примеру, чем ты намерена заняться сегодня? — полюбопытствовала Генриетта.
— Пока не знаю. Мне нужно будет обсудить это с Торквиллом. Я понимаю, что не могу больше работать в семейном магазине, это было бы абсурдным, но я хочу заниматься делом. В идеале это должно быть связано с фотографией. Джулиан обучил меня основам этого ремесла, возможно, мне теперь следует пройти более углубленный курс обучения, а затем сделать это своим основным занятием.
— Это было бы отлично. Ты ведь всегда хотела стать фотографом, — одобрила ее идею Генриетта.
— Мама говорила, что мне следует сначала заработать денег, а уж потом заниматься карьерой в этой области. Сейчас у меня больше денег, чем я когда-либо мечтала иметь, и я могу делать все, что только захочу. — Она засмеялась и улыбнулась подруге, которая в ответ завистливо поджала губки.
— Дорогая моя девочка, ты так счастлива, — вздохнула Генриетта. — Но никто не заслуживает этого в большей степени, чем ты.
В тот же вечер, когда Торквилл вернулся с работы, у них произошел первый серьезный спор.
— Вот мы и возвратились после медового месяца, Торквилл. Мне бы хотелось чем-нибудь заняться. Я хочу работать, — сообщила Федерика, бросаясь на диван в его кабинете.
Торквилл подошел к столику с напитками и налил себе порцию виски.
— Не желаешь чего-нибудь выпить, может, бокал вина, — предложил он. — Говорят, что стакан красного вина заставляет леди сиять. Правда, ты и так сияешь.
Она засмеялась.
— Спасибо, бокал красного вина не помешает, — ответила она.
Он обслужил ее, а затем уселся в кресло, положив одну ногу на стул.
— Почему ты решила работать, любимая?
— Ну, мне ведь нужно чем-то заниматься, — аргументировала она свое заявление, делая глоток вина. — Дорогой, оно совершенно бесподобное.
— Это часть свадебного подарка Артура, — сообщил он. — У твоего отчима превосходный вкус.
— Только когда речь идет о вине, — сухо возразила она. — Во всем прочем, поверь мне, он абсолютно лишен вкуса.
— Феде, ты теперь богатая женщина, и тебе нет никакой нужды работать, — серьезно сказал он.
— Пойми, я буду скучать, если чем-либо не займусь, — пояснила она. — Дело тут не в деньгах. Ты более чем щедр, и я это очень ценю. Это нужно для того, чтобы заполнить мой день, чтобы была причина вставать каждый день по утрам.
— Разве потребность любить меня не является достаточным поводом для того, чтобы вставать по утрам? — усмехнулся Торквилл.
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — весело настаивала она.
— Скоро ты будешь занята детьми, — заметил он и нежно ей улыбнулся.
— Возможно, — задумчиво ответила Феде, втайне надеясь, что Бог предохранит ее от этого блага хотя бы на несколько ближайших лет. — Но, пока я точно не беременна, ты ведь не хочешь, чтобы я здесь чахла от безделья?
— Любимая, — сказал он твердо, — у тебя прекрасный дом, прекрасная одежда, муж, который готов целовать землю, по которой ты ходишь, так чего же тебе еще желать? — Он нахмурился, и она немедленно ощутила вину за то, что желает чего-то еще.
— Ну, — пробормотала она, испытывая неприятное ощущение в животе, — когда я была моложе, Джулиан дал мне несколько уроков фотографии. Если ты настаиваешь, чтобы я не работала, возможно, мне можно пройти курс обучения?
— Если ты так уж хочешь что-то делать, — с неохотой произнес он, — учеба — это единственный приемлемый вариант. Моя жена не должна работать.
— Я очень тебе благодарна, — просияла она, чувствуя облегчение от того, что дискуссия дала позитивный результат.
— Но только не фотография, — решительно добавил он.
— Но почему? — в недоумении спросила Федерика.
Он больше не расположен был шутить и смотрел на нее очень серьезно.
— Я найму преподавателя, чтобы учить тебя всему, чему ты только захочешь. — Он оглядел комнату. — Литература. Да, ты можешь заняться изучением литературы.
— Литература? — переспросила она, падая духом. — Но литература меня совершенно не интересует.
— Нет уж, я хочу, чтобы ты занималась именно литературой, — настаивал он, направляясь к книжным полкам и вытаскивая одну из книг. — Я никогда не читал ни одной из этих книг. Я хотел бы, чтобы их прочла ты.
— Торквилл, — слабо запротестовала она.
— Нет, я настаиваю, — отрезал он. — Если ты желаешь учиться, литература является единственно приемлемым предметом.
— Хорошо, я буду изучать литературу, — выдавила она. Лучше уж это, чем ничего.
— Значит, решено, — резюмировал он, опустошая стакан. — А сейчас, любовь моей жизни, иди ко мне и одари меня поцелуем. Мне ненавистна сама мысль, что между нами возможна размолвка.
Погрузившись в ванну, Федерика мысленно вернулась к их разговору. Ее охватило тревожное состояние, но вместо того, чтобы попытаться докопаться до первопричины своей тревоги, она стала находить оправдания нежеланию мужа дать ей возможность самой выбрать себе занятие по душе. «Это потому, что он любит меня и хочет для меня только лучшего», — думала она, лежа в душистой пене, как на облаке. Фотография может подождать, решила она, намереваясь вернуться к этой теме в другое время, когда будет чувствовать себя в замужестве более уверенно.
Позже, когда Торквилл завернул ее в большое пушистое белое полотенце и понес заниматься любовью, все оставшиеся сомнения улетучились, оставив только безоговорочную привязанность и сильное желание сделать все так, чтобы он остался доволен.
В тот вечер она оделась и сделала первый шаг в бесконечной череде последующих обедов и вечеринок с коктейлями. Она познакомилась с новыми людьми, безуспешно пытаясь запомнить их всех по именам, и быстро выучилась искусству восприятия светской болтовни, когда говорят много, не сказав, в сущности, ничего. Торквилл всегда заботился о том, чтобы она оказалась самой элегантно одетой женщиной в том обществе, где они бывали, и горделиво улыбался, когда ее осыпали комплиментами. Но он мгновенно раскалялся от бешенства, если видел, что она с кем-нибудь флиртует, и запрещал ей танцевать с кем бы то ни было, поясняя, что для него оскорбительно наблюдать, как посторонний мужчина обнимает его жену.
Поэтому Федерике приходилось проявлять осторожность, чтобы не выйти за пределы рамок, оговоренных мужем. Она инстинктивно чувствовала, когда он за ней следит, и меняла свое поведение. Едва Федерика замечала, как на его лицо набегает туча ревности, она подходила, брала его под руку и стояла рядом с ним как любящее приложение. Если же ее чувства бунтовали против его команд, она внушала себе, что он — представитель другого поколения, и, соответственно, подстраивала свое поведение так, как он этого хотел.
— Все тобой просто очарованы, Феде, — сказал Торквилл, когда они садились на заднее сиденье автомобиля, чтобы вернуться домой после очередной вечеринки. — Я так горд тобой, — добавил он, проводя рукой по ее щеке. — Ты прекрасна и светла. Сегодня не меньше десятка людей говорили, насколько я должен быть счастлив, что нашел тебя.
— Я тоже счастлива, что нашла тебя, — ответила она, взяв его руку в свою и целуя его пальцы.
Затем он долго смотрел на нее, будто пытаясь разыскать нечто в чертах супруги.
— А ты счастлива, любимая? — спросил он, покачивая головой. — Я ведь не знаю, так ли это.
Федерика вздрогнула и засмеялась в ответ на такое неожиданное высказывание. Значит, Торквилл все же заметил ее озабоченность и попытку скрыть ее. К собственному удивлению, это обстоятельство дало ему странное ощущение удовлетворения. Однако он никак не мог интерпретировать это новое ощущение или понять, почему испытывает его. Он был в действительности слишком толстокож, чтобы заметить, что временами начинает негодовать на жену за все те качества, которые заставили его на ней жениться. Ее чистота начала возмущать, а ее совершенство — раздражать. Она заставляла его чувствовать себя не соответствующим этим требованиям. Более того, ему захотелось столкнуть ее с мраморного пьедестала, будто это могло помочь ему возвыситься самому.
* * *
С целью усиления контроля Торквилл заявил, что не одобряет ее дружбу с Генриеттой.
— Она тебе не пара, дорогая. Ты слишком интеллигентна, чтобы растрачивать свою привязанность на какую-то продавщицу. Ты попала в другое общество, и у тебя должны быть другие друзья. У меня есть кое-кто на примете, она тебе понравится, — радостно сообщил он. — Это Лючия Сарафина.
Лючия тоже была рада стать полезной.
— Я подружусь с твоей женой, если ты сможешь выкроить для меня время, — кокетливо торговалась она, когда он ей позвонил.
Торквилл наслаждался ее вниманием.
— Ей нужна такая женщина, как ты, — сказал он. — Слишком уж она белая и пушистая.
— Понимаю, что ты хочешь сказать, — согласилась Лючия, радуясь мысли, что он, возможно, потихоньку охладевает к жене. — Но она так молода и будет набираться опыта.
— С твоей помощью, маэстро. Надеюсь, что так и будет.
— Предоставь это мне, дорогой. Но я ведь могу захотеть, чтобы ты отблагодарил меня персонально, а, каписки?
— Каписко. — Он засмеялся. — Ты злостная грешница. — Затем он тяжко вздохнул, но этот вздох прозвучал почти как рычание. — Боже, как я соскучился по тебе.
— Ты не должен скучать, милый, — прошептала она. — Ты ведь знаешь, где меня искать.
— Я буду держать эту мысль в памяти, — ответил он, — так что скоро у тебя появится работа.
Федерика делала героические усилия, чтобы подружиться с Лючией. Она должна была сделать это, чтобы доставить удовольствие мужу. Лючия пригласила ее в бар «Гарри», где им предоставили лучший столик в дальнем углу ресторана.
— Каждый из мужчин, находящихся в этом зале, после ланча отправится прямо домой и будет заниматься любовью со своей женой, — размышляла вслух Лючия с легким итальянским акцентом. — Видишь, как все они на меня смотрят. Я заставляю их ощущать себя сладострастниками. — Она томно вздохнула и облизала свои кроваво-красные губы. — Ты, вероятно, не помнишь о встрече со мной на свадьбе, ведь тебе представили слишком много новых людей сразу.
— Конечно, я помню тебя, — дипломатично ответила Федерика. — Ведь ты ближайшая подруга Торквилла.
— Мы очень давно знакомы, — задумчиво сказала она.
— Как вы познакомились?
— Это было в Италии. Я жила в Риме, а Торквилл приехал на свадьбу общего знакомого. Мы мгновенно подружились, — сообщила она, поглаживая свои наманикюренные ногти и вспоминая бурные любовные схватки в одном из темных коридоров палаццо.
— Когда ты переехала в Лондон?
— Вскоре после первой встречи, — ответила она. — А вот и меню. Давай сейчас что-нибудь выберем, а потом приступим к более серьезному разговору. «Кровавую Мэри», а моя гостья будет… — Она посмотрела на Федерику и вопросительно подняла свою черную бровь.
— Мне спритцер, пожалуйста, — ответила Федерика и изящно поблагодарила официанта.
— Ты себе не представляешь, как я рада, что Торквилл нашел свое счастье, — продолжила Лючия.
Федерика улыбнулась.
— Я рада, что сделала его счастливым, — отреагировала она, — а он заставил меня почувствовать себя такой счастливой, как никогда.
— О, это уникальный мужчина, — согласилась Лючия. — Я никогда не встречала такого преданного близким людям человека. Ты такая чистая и непорочная. Это он в тебе и ценит. Никогда не теряй этого качества, — вкрадчиво добавила она. — Тебе необычайно повезло. Он уже много раз влюблялся, но не так, как это случилось у него с тобой.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну… — Она медлила, играя прядью черных волос, упавших на плечо и похожих на хвост разжиревшей крысы. — Он всегда мечтал жениться на невинной девушке, не испорченной светской жизнью, такой, как ты. Он встречался с искушенными женщинами, но хотел, чтобы к его жене не прикасался никто другой. В этом и состоит твоя сила.
— Понимаю, — кивнула Федерика, сражаясь с ощущением неловкости.
Ощутив ее дискомфорт, Лючия положила свою мягкую ладонь на ее руку.
— Я не подразумевала это как критику, — заверила она. — Он поклоняется тебе, дорогая. Он в жизни не встречал такого совершенства, как ты, и обожает тебя. Но только я хочу дать тебе добрый совет, как женщина женщине. В этом мире нужно проявить чудеса ловкости, чтобы удержать своего мужчину. Тебе необходимо знать, что именно ему в тебе нравится, и использовать это в своих интересах.
— Я не могу всю жизнь оставаться молодой и невинной, — возразила Федерика.
— О, ты не права, ты — можешь, — кивнула Лючия и подмигнула ей. Чем более «белоснежной» будет Федерика, тем больше Торквилл будет ценить любовную изощренность своей итальянской любовницы. — Ты можешь быть всем, чем только захочешь.
Федерика пожала плечами и натянуто улыбнулась. Лючия заставила ее снова почувствовать себя неловко. Ее уже тошнило от бесконечных заверений в том, что она — сущий ангел и само совершенство.
— Я хотела бы выйти за такого мужчину, как Торквилл, — вздохнула Лючия, мечтательно гоняя салат по тарелке. — Он сам решает абсолютно все вопросы. Мне это очень нравится. Невероятно романтично и так необычно для англичанина. А вот у итальянцев мужчина все управление берет на себя, и это позволяет его избраннице чувствовать себя очень женственной.
— Да, это верно, хотя иногда очень хорошо быть независимой, — возразила Федерика, припоминая спор по поводу ее работы, что заставило ее внутренне съежиться.
— Не будь маленькой дурочкой, Феде, — ты заполучила драгоценный камень, так наслаждайся им, — серьезным тоном произнесла Лючия. — Миллионы женщин готовы на все, вплоть до убийства, чтобы бросить свою работу и получить любящего мужчину, который внесет смысл и порядок в их бестолковую жизнь. Ты просто не представляешь себе, какая удача тебе выпала.
— О нет, я это знаю, — быстро ответила она. — Но все это свалилось на меня слишком быстро и неожиданно.
— Это его способ демонстрации своей любви к тебе. Ты привыкнешь к этому и в дальнейшем не сможешь уже представить свою жизнь без его постоянной заботы. Помни, что твои интересы для него жизненно важны, всегда. Все, что он выбирает для тебя, делается для твоего блага. Господи, так он на двадцать лет старше тебя? — Федерика кивнула. — На двадцать лет больше опыта, чем у тебя. На твоем месте я, как говорят, просто оседлала бы скакуна и наслаждалась скачкой.
Федерика воспользовалась ее советом. Она перестала встречаться с Генриеттой и избегала визитов в «Сент Джон и Смит», чтобы там с ней не столкнуться. Один раз в неделю она изучала литературу со старым преподавателем из Кембриджа доктором Лайонелом Свенборо, всегда носившим костюм-тройку и мягкую фетровую шляпу, криво нависавшую над его худым лицом. В отличие от литературных познаний Федерики, которые были достаточно мизерны, на него мгновенно произвела впечатление библиотека Торквилла.
— Я почти ничего не читала, — призналась она.
Он дал ей «Анну Каренину» и настоял, чтобы эта книга была прочитана за неделю.
— Не беспокойтесь, моя дорогая девочка, как только вы перевернете первую страницу, остальные восемьсот пятьдесят две перевернутся сами собой.
И он оказался прав. После анализа «Анны Карениной» она перешла к «Ярмарке тщеславия», «Эмме» и «Королю Лиру». Ее старание в учебе питалось скукой дневной жизни в роли жены Торквилла, поскольку погружение в учебу помогало не замечать окружающий мир вне золотой клетки, куда ее посадили, и, следовательно, не испытывать желания вырваться на волю.
В один из серых вечеров Торквилл возвратился домой, снова услышав, как по комнатам разносится голос жены, пытающейся заполнить свободные часы длинными телефонными разговорами с матерью и Тоби. Он почувствовал, как к его горлу подкатывает волна озлобления в виде неприятного колючего прилива тепла, которое уже становилось таким же привычным для него, как и ноющее ощущение собственной неадекватности при виде естественной красоты жены и ее добродетели. Когда он появился в гостиной, оставив свой портфель и пальто брошенными в холле, его лицо исказилось от раздражения. Увидев, что он сердито застыл в дверном проеме, Федерика поспешно положила трубку и судорожно сглотнула, мгновенно ощутив неприятный спазм в животе.
— Что случилось? — спросила она, надеясь, что дело не в ней. Во время короткой паузы, когда Торквилл молча переживал приступ ревности, Федерика лихорадочно пыталась вспомнить события предыдущего вечера, полагая, что, возможно, его злость вызвана словами, кому-то ею сказанными.
— Мне уже надоело приходить домой и заставать тебя у телефона, — наконец буркнул он.
Федерика с облегчением вздохнула.
— Извини, — пробормотала она.
Но Торквилл не был удовлетворен. Он прошел к камину и стал перед ним, уперев руки в бедра и качая головой.
— Я целый день на работе и, когда прихожу домой, не желаю делить твое внимание с кем бы то ни было. У тебя в распоряжении есть масса времени, пока меня нет. Так почему ты демонстративно звонишь своим родственникам именно в тот момент, когда я открываю дверь?
— Но я делаю это вовсе не специально, — слабо запротестовала она.
— Возможно, так и есть, — нехотя согласился он. Федерика оцепенела. Изучив его манеры, она знала, что он часто остывал внешне, перед тем как нанести еще более тяжкий удар. — Любимая, — продолжил он, — я действительно думаю, что ты уже слишком взрослая, чтобы быть настолько зависимой от матери и дяди. Настало время, чтобы ты направила всю свою энергию на меня.
— Что ты хочешь этим сказать? — недоуменно спросила она. Он уселся рядом с ней на диване и стал нежно поглаживать ее волосы. Когда она посмотрела на него, то увидела, что выражение его лица смягчилось и он уже улыбался.
Он тяжело вздохнул.
— Я ревнивый старый мужчина, дорогая, — мягко пояснил он. — И я виноват в том, что слишком сильно тебя люблю.
Федерика была обезоружена внезапной сменой его тона и почувствовала, как кровь возвращается к ее щекам.
— Хорошо, Торквилл, я все понимаю, — ответила она с симпатией.
— Я скучаю без тебя весь день, но когда я возвращаюсь домой и застаю тебя за болтовней с матерью по телефону, то у меня в груди закипает волна раздражения. Я не могу это контролировать. Я хочу, чтобы все твое внимание было отдано только мне. — Затем он смущенно хохотнул. — Неужели это так ужасно?
Федерика прижалась лицом к его ладони, ласкавшей теперь ее щеку.
— Конечно нет, — заверила она, снова сраженная его обаянием. — Я больше не буду этого делать, обещаю.
Он обнял ее и страстно поцеловал, показывая степень своей благодарности.
— Ты слишком хороша для меня, малютка. Ни одна женщина не понимает меня так, как ты.
Она засмеялась и нежно посмотрела на него обожающими глазами матери.
— Равно как ни один мужчина не понимает меня так, как ты.
— Мы созданы друг для друга, — шепнул он. — Ты ведь счастлива, любимая, не так ли? Я хочу, чтобы ты всегда была счастлива.
— Конечно, я счастлива.
— Тебе нравятся твои занятия?
— Я их полюбила, — с готовностью подтвердила она.
— Вот видишь, — рассмеялся он, — я знаю, что хорошо для тебя, лучше, чем ты сама.
Несмотря на то что Федерика выполнила то, о чем просил муж, и пользовалась телефоном только тогда, когда он был на работе, казалось, что он точно знал, когда она звонила, и сколько длился разговор. В свойственной ему «шелковой» манере он продолжал настаивать на ограничении телефонных контактов до одного в неделю. Молли и Эстер разделили участь Генриетты. Вопреки их отчаянному сопротивлению, Федерика в итоге перестала общаться и с ними. Она должна была это сделать.
— Ты теперь не чета этим провинциалам, любимая, — говорил Торквилл. — И когда-нибудь ты скажешь мне за это спасибо.
Вначале они довольно регулярно посещали Польперро, но постепенно их визиты стали все более редкими, пока вовсе не прекратились.
Федерика была не в силах возражать, поскольку каждый раз, когда она собиралась туда ехать, Торквилл улетал с ней в Париж, Мадрид или Рим.
— Дорогая, мы тебя давно уже не видели, — сокрушался Тоби в один из дней, когда Федерика осмелилась позвонить ему из телефонной будки в универмаге «Хэрродс».
— Я знаю и очень хочу приехать в Польперро, и Торквилл тоже, — солгала она, — но он так много сейчас путешествует, открывая новые офисы за границей, что нам приходится там же проводить и уик-энды.
— Я понимаю, что нам не стоит беспокоиться, ведь молодожены всегда на время исчезают. Очевидно, что это свидетельствует о том, что ты счастлива. Ты уже не нуждаешься в родном доме так, как раньше.
Сердцем Федерика стремилась в Польперро. Ей хотелось туда больше, чем когда-либо еще, но она боялась признаться в этом даже себе самой.
— Я счастлива, — настаивала она.
— Если ты счастлива, то счастливы и мы. А если ты будешь постоянно тосковать по дому, это будет означать наличие проблем с твоим замужеством.
— С ним все в порядке, уверяю тебя. Торквилл просто замечательный. Каждое утро, просыпаясь, я едва могу поверить, что мне в жизни так повезло. Я его не заслуживаю, — засмеялась Федерика.
— Нет, дорогая, вполне заслуживаешь.
— Но я так не думаю. Он делает для меня буквально все. Мне совершенно не о чем беспокоиться. Миссис Хьюджес занимается домом. Она сердится даже в том случае, если я сама передвину хотя бы рамку с фотографией. Она, пожалуй, слишком ревностно относится ко всему, что связано с домом, но, полагаю, это вызвано тем, что она очень долго служит у мужа и лучше меня знает, что ему нравится.
— Не думаю, что это так. Ведь не она его жена.
— Она думает иначе, — пошутила Федерика. — Но я, впрочем, не обижаюсь. Я живу в самом прекрасном доме. Большинство мужчин не особенно стремятся покупать женам дорогие наряды и драгоценности. Торквилл поощряет любое мое желание, так что существует опасность моего превращения в испорченную бесконечными подарками принцессу.
— Феде, ничто и никогда не сделает тебя такой. Ты — чудесная девушка, и он чертовски удачлив, что сумел заполучить тебя. Получается, что все идет идеально!
— Так оно и есть. Но я все равно скучаю по тебе, — мягко сказала она, и Тоби уловил в ее голосе напряжение, будто она сдерживает в себе крик о помощи. — Я скучаю по морю и хочу увидеть Расту, прогуляться по штормовым скалам вместе с ним. Как там Раста? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.
— Скучает по тебе. Мы много с ним возимся, чтобы компенсировать твое отсутствие, но он все равно глядит на меня своими большими печальными глазами, допытываясь, куда же ты подевалась.
— Ну, хватит, ты заставляешь меня чувствовать себя предательницей, — взмолилась она. — Торквилл не разрешает мне здесь держать собаку, он не хочет, чтобы повсюду в доме была собачья шерсть. Хотя, учитывая его постоянные разъезды, он вряд ли бы ее заметил. Но он очень гордится своим домом и во всем педантичен.
— Я это заметил. Он одевается как герцог, — весело заметил Тоби, но почувствовал при этих словах мимолетное ощущение дискомфорта.
— Не говори мне о его одежде, — она театрально вздохнула. — Он приходит в ярость, если миссис Хьюджес оставляет складки на его рубашках или неправильно заглаживает его брюки. Слава богу, он не выходит из себя со своей женой. Правда, иногда это все же случается, когда он ревнует, но Лючия сказала мне, что таким образом он демонстрирует мне свою любовь. Если бы он вообще не ревновал, то я могла бы подумать, что безразлична мужу.
— Значит, ты больше не готовишь? — спросил Тоби, вспоминая, сколько удовольствия она получала, присматривая за ним и Джулианом в те годы, когда они жили вместе.
— Нет, я не занимаюсь стряпней с тех пор, как вышла замуж. Готовит миссис Хьюджес, или мы едем в ресторан. Как видишь, я очень испортилась.
Тоби не осмелился спросить, ставит ли она цветы в вазы, пересыпает ли простыни лавандой и наполняет ли дом музыкой. Он и так уже знал ответ, но не хотел, чтобы его озвучили.
— Все это не страшно, пока делает тебя счастливой, — заметил он, заканчивая разговор. Но, когда он положил телефонную трубку, его охватили новые тревоги: тот Торквилл, которого они встречали до свадьбы, не был похож на Торквилла, описанного сейчас Федерикой.
И все же Федерика была счастлива — или, по крайней мере, уверяла себя, что счастлива. Она любила мужа до безумия и изменяла свои вкусы и желания, чтобы угодить ему, даже не осознавая этого. Торквилл не отказывал ей ни в чем, кроме свободы. Однако в тех время от времени возникающих ситуациях, когда его чувство собственника грозило удушить ее, она оправдывала это как выражение его любви и прощала его. Она редко интересовалась мотивами его поведения или действий. Он был ее мужем, она выбрала его, поэтому предпочитала подавлять в себе все тревожные чувства, поскольку не видела другого пути. Она была твердо намерена всеми силами поддерживать их брак и своего супруга, в котором так нуждалась. Он давал ей ощущение защищенности и любви, поэтому она намеренно жертвовала ради этого своей свободой.
Не в состоянии превратить их жилище в свой дом, потому как миссис Хьюджес решала все хозяйственные вопросы сама, Федерика стала компенсировать скуку существования за счет еды. Бисквит здесь, кусок пирога там, пока она не привыкла постоянно что-то жевать. Лючия, полагавшая, что невозможно быть слишком худым или слишком богатым, была рада округлению фигуры конкурентки и поощряла ее обжорство. Торквилл, не любивший полных женщин, с удовлетворением наблюдал за изменениями контуров супруги, полагая, что это символизирует постепенную потерю ею своей независимости. Неспособный понять, что причиной таких изменений является внешнее выражение внутреннего дискомфорта, Торквилл был вполне доволен. Богиня из слоновой кости упала с пьедестала. Когда ее уверенность в себе была коварно подорвана, она стала более зависимой, и Торквилл в полной мере наслаждался контролем. Она полностью принадлежала ему, и он вовсе не для насмешки стал называть ее «моя Венера» и «сладострастная», одновременно поощряя ее аппетит к еде. «Ты вовсе не полная, дорогая, ты чувственная, и такую я тебя и люблю», — говорил он. Она верила его словам, и ей казалось, что его желание возросло. В конце концов, секс позволял ему на деле доказывать, что он действительно любит ее.
За два года Федерика превратилась в покорную тень Торквилла, даже не заметив постепенного урезания ее свободы. Все происходило настолько плавно, что она даже не осознала, что несчастлива. В ее зашоренном понимании Торквилл оставался все тем же тонко чувствующим мужчиной, за которого она выходила замуж, ну, разве что, ему стало немного труднее угодить. Она не покупала себе одежду, поскольку знала, что он любит сам выбирать для нее наряды. Она не покупала ему подарки, потому что усвоила, что если он чего-то захочет, то пойдет и купит все сам. Она встречалась с Лючией за ланчами и вскоре была включена в узкий круг женщин, которым, как и ей, не оставалось целыми днями делать ничего другого, кроме как встречаться за ланчем, сплетничать и развлекаться совместными поездками по модным магазинам. В то же время контролирующие повадки Торквилла научили ее обманывать мужа. Она научилась разбрызгивать мыльную воду в ванной комнате, когда спешила, поскольку знала, что он проверит, мыла ли она руки. Она научилась говорить шоферу, чтобы тот ждал ее возле универмага «Хэрродс», в то время как она выходила с другой стороны и прохаживалась по Велтон-стрит только ради удовольствия сделать хоть что-то, не подвергаясь слежке. Она звонила членам своей семьи с городских телефонов в магазинах и пару раз встречалась с Эстер в помещении, где дамы пудрят носик, в «Харвей Николс». Одновременно она пыталась оправдать поведение Торквилла перед родственниками, используя его аргументацию, даже не понимая ее смысла, просто как хорошо обученный попугай.
А потом, совершенно неожиданно, ей позвонил Сэм.
— Привет, Феде, это Сэм.
— Сэм? — удивленно воскликнула она. — Боже мой, я не слышала о тебе с момента своего замужества.
— Насколько я знаю, ты почти ни с кем из нас и не встречаешься с момента замужества, — ответил он. — Я понял так, что муж тебя ото всех прячет.
— Нет, вовсе нет, — горячо возразила она. — Просто я очень занята, а время идет.
— Два года занята?
— Неужели прошло уже так много времени? — ахнула она.
— Ладно, как у тебя дела? — спросил он.
— Хорошо. Очень хорошо. Знаешь, ты очень удивишься, но я изучала литературу со старым преподавателем из Кембриджа, — гордо заявила она.
— Я поражен. И как его зовут?
— Доктор Лайонел…
— Свенборо, — восхищенно перебил он. — Да ты счастливица, ведь он весьма известный ученый муж. И что ты прочитала?
— О, практически все — от Золя до Гарсия Маркеса.
— На испанском?
— Не будь смешным. Я давным-давно забыла свой испанский. — Она засмеялась.
— Это позорно.
— Вовсе нет.
— Итак, он хорошо учил тебя, а? — спросил он, с отвращением вспоминая лощеную физиономию Торквилла Дженсена.
— Для меня вполне достаточно. А как ты? — спросила она.
— Тихо ненавижу Сити. По правде говоря, я возвращаюсь домой.
— Домой? — удивленно переспросила она.
— Назад в Польперро.
— И чем ты будешь там заниматься?
— Писать.
— Как здорово, — сказала она, переживая молчаливый приступ ностальгии при мысли о пронизанных ветром скалах и покрытом зыбью море. Она не была там с прошлого Рождества.
— Да, Нуньо очень этим доволен и сказал, что я могу использовать его кабинет для работы.
— Это большая честь, — вздохнула она, вспоминая Пиквистл Мэнор и золотые денечки, пролетевшие там.
Сэм почуял нотку грусти в ее голосе и испытал желание узнать, так ли это в действительности.
— О да, конечно. Он ведь никого в кабинет не допускает.
— А как себя чувствует старый Нуньо?
— Старым, и этим все сказано.
— Это звучит печально. Он человек особенный.
— Так оно и есть. После того как Бог отлил Нуньо, он разбил форму.
— Скажи мне, почему ты никогда не называешь его дедом? — с любопытством спросила она.
— Нонно — это дедушка по-итальянски, а Нуньо — это его прозвище от этого слова.
— Меня всегда это интересовало.
— Ну вот, теперь ты знаешь.
— Сейчас я почти не встречаюсь с твоими сестрами.
— Я знаю, они мне говорили.
— Столько дел, что просто ничего не успеваешь. — Она вздохнула, оглядывая свою идеально обставленную гостиную и ощущая себя более одинокой, чем когда бы то ни было.
— Я хотел бы пригласить тебя на ланч, чтобы встретиться, прежде чем я скроюсь в глубинах кабинета Нуньо.
— О, я с удовольствием, — с энтузиазмом отозвалась она. — Правда. Ты сможешь на этой неделе?
— Как насчет завтра?
— Отлично, тогда завтра.
— Я подъеду к твоему дому, — сообщил он. — Ты не напомнишь мне свой адрес?
Когда Сэм увидел Федерику, ожидавшую его у дверей дома, он мгновенно заметил, как она изменилась. На ней был элегантный голубой летний костюм с короткой юбкой, демонстрирующий упитанное тело и увеличившийся бюст, и туфли на высоких каблуках. Волосы были зачесаны назад и собраны в конский хвост, выдавая округлившееся лицо, скрытое под макияжем. Любому другому она показалась бы чувственной и очаровательной, но только не Сэму, увидевшему в ней печального клоуна, пытающегося изо всех сил улыбаться сквозь толстый слой грима. Он ощутил, как неровно забилось сердце, пока она шла к нему. Ему захотелось подхватить ее в свои объятия и забрать в тот дом, о котором она тосковала. Но он стоял молча, а она подошла и тепло поцеловала его, говоря, как прекрасно снова встретиться с ним, а потом спокойно села в ожидавшее такси.
Только когда подали кофе, он осторожно попытался проникнуть за ограду ее внешнего благополучия.
— Ты стала совсем другой, Феде. Я едва узнал тебя, когда увидел возле дома, — начал он, глядя в голубые глаза, которым не удавалось скрыть охватившую ее меланхолию.
— А ты совсем не изменился, — ответила она, снова пытаясь отвести от себя нить разговора. — Все еще носишь старые рубашки и потертые брюки. Торквиллу следовало бы повозить тебя по магазинам! — Она засмеялась и бросила в свою чашку два кусочка сахара.
Но Сэму было не смешно.
— Боюсь, что у меня есть более важные занятия, чем беспокойство о состоянии моей одежды, — возразил он, позволив горечи, которую он ощущал в отношении ее замужества, прозвучать в его словах. Но он строго контролировал себя, понимая, что, разозлив Федерику, потеряет ее доверие. — Я очень рад, что ты решила пройти курс литературы, — сказал он. — Надеюсь, что ты также продолжишь занятия фотографией, у тебя ведь всегда была тяга к этому делу.
Федерика опустила глаза и уставилась в чашку.
— Дело в том, что я как-то потеряла интерес к фотографии, — ответила она.
— Как ты могла потерять к этому интерес? Я тебе не верю, Федерика! — воскликнул он, чувствуя, как ярость подступает к горлу.
— Да у меня просто нет на это времени.
— Господи, да чем ты целый день занимаешься?
— О, у меня множество всяких забот.
— Например?
— Ну, я очень много читаю… — Ее голос оборвался. Сэм импульсивно протянул руку над столом и схватил ее за руку. Она встревоженно взглянула на него, а затем окинула помещение паническим взглядом, опасаясь, что кто-то это увидит.
— Феде, ты меня беспокоишь, — серьезно сказал он с озабоченным видом. Она вздрогнула. Сэм медленно покачал головой, а затем продолжил очень тихим голосом, напряженно вглядываясь в ее глаза: — Пожалуйста, дорогая, скажи мне, что это было твое решение не изучать больше фотографию, что ты сама решила изучать литературу, что это было твое решение не приезжать в Польперро, вычеркнуть всех нас из своей жизни, вот так одеваться и так раскрашивать свое лицо… — Его голос прервался. — Твой муж навязал тебе свою волю и потихоньку душит тебя. Я не могу просто стоять и смотреть, как он надевает на тебя поводок и заставляет плясать под свою дудку.
Федерика в смущении уставилась на него, прикусив нижнюю губу, внезапно столкнувшись со своими страхами лицом к лицу. Сэм смотрел на нее, пытаясь прочитать ее мысли, поскольку на ее лице явно отражалась борьба между желанием довериться ему, как раньше, или же уйти в глухую защиту и отвергнуть его помощь.
Воцарилась многозначительная тишина. Сэм сжал ее руку, чтобы дать ей ощутить его поддержку.
— Я ведь спрашиваю только потому, что беспокоюсь о тебе, — мягко произнес он и ободряюще улыбнулся. К его разочарованию, она словно окаменела, а потом выдернула свою руку.
— Я люблю Торквилла, Сэм, — наконец сказала она и затем добавила: — Тебе все равно этого не понять.
— Я постараюсь, — заявил он, но она уже смотрела куда-то в сторону. Связь между ними прервалась. Он был разочарован, но уже не оставалось ничего другого, кроме как оплатить счет и проводить ее домой. Когда он попытался снова приблизиться к ней на мраморных ступенях ее дома, то осознал, к своему отчаянию, что снова потерял ее. Ему оставалось только гадать, представится ли когда-нибудь в будущем еще один шанс.
Федерика свернулась клубочком на диване с пакетом шоколадных бисквитов и стаканом холодного шоколада. Она промокала слезы салфеткой и вспоминала о своем ланче с Сэмом. Разве он способен понять ситуацию, в которой она оказалась? Он не может осознать того факта, что любить Торквилла было ее выбором так же, как и желание стать для него самой лучшей женой. Он нуждался в ней и сам заботился о ней. Его собственнические устремления и желание контролировать ее объясняются исключительно его заботливостью. И она тоже нуждается в нем. Кроме того, сердито подумала она, нюансы их отношений никоим образом не касаются Сэма. Тем не менее в то самое время, как она осушила свои слезы и углубилась в пакет с бисквитами, семена сомнения, посеянные Сэмом, медленно прорастали, попав в благодатную почву.
Когда в тот вечер Торквилл появился дома, его лицо было красным и раздраженным.
— Дорогой, ты выглядишь утомленным. Позволь, я приготовлю тебе горячую ванну и принесу стаканчик виски, — предложила Федерика, горячо его обнимая.
— Нам необходимо поговорить, — холодно процедил он, освобождаясь из ее рук.
Она вздрогнула и мгновенно ощутила собственную виновность.
— О чем именно?
— Ты прекрасно знаешь, о чем, — бросил он, направляясь в свой кабинет за порцией спиртного. Она нервно последовала за ним. — Ланч с Сэмом.
Она вздохнула, признавая свой проигрыш. Нечего было даже пытаться скрыть что-либо от Торквилла, поскольку непостижимым образом он оказался всеведущ, как дьявол.
— Точно. Ланч с Сэмом, — повторил он, в нетерпении щелкая языком. Он плеснул в бокал виски и выпил его, не разбавляя. — Скажи честно, ты собиралась сообщить мне об этом или намеревалась выжидать, рассчитывая, что удастся оставить все в тайне?
— Что за проблема, Торквилл, ведь он мой старый друг? — запротестовала она.
— Я тебя не об этом спросил, — раздраженно напомнил он.
Федерика с трудом сглотнула, в горле у нее пересохло. Она не узнавала его — сейчас он выглядел совершенно чужим человеком.
— Конечно, я собиралась рассказать тебе, но ты не дал мне и рта раскрыть.
— Ты могла поставить меня в известность еще прошлым вечером. Он звонил тебе вчера, — внезапно закричал он, в ярости бросив свой стакан на стол. Федерика содрогнулась от агрессивности, прозвучавшей в его голосе. — Ты мне не сообщила, — продолжил он зловеще, поворачиваясь к ней, — потому что твои намерения не были честными.
Подбородок Федерики задрожал от усилий, предпринимаемых, чтобы не расплакаться. Впервые за время замужества ее охватил приступ страха.
— Я не говорила тебе, поскольку знала, что ты мне не разрешишь, — хрипло выдавила она. — А мне так хотелось пойти.
— Значит, ты лгала мне? — прорычал он, впившись в ее лицо прищуренным взглядом. — Моя собственная жена солгала мне? — Он покачал головой. — Я не могу довериться даже собственной жене.
— Я знала, что ты скажешь «нет», — пояснила она, не в состоянии избавиться от гнетущего ощущения комка, застрявшего в груди. — Я уже около двух лет не встречаюсь со старыми друзьями. Я соскучилась по ним.
— Феде, я для тебя вовсе не тюремщик, — произнес он более спокойным голосом. — За моими требованиями всегда стоит логика. Только представь себя на моем месте. Как бы ты себя чувствовала, если бы я отправился на ланч со старинной подругой и ничего тебе при этом не сказал?
Она прочистила горло.
— Вероятно, я ощутила бы ревность. — У Торквилла на все случаи были приготовлены совершенно убийственные аргументы.
— Позволь, я объясню тебе такую ситуацию на аналогичном примере, — сказал он, садясь возле нее и беря ее за руку. Торквилл обожал придумывать идеально сформулированные аналогии, чтобы проиллюстрировать ход своих мыслей. — Возьмем порнографическое видео, — начал он. Она нахмурилась. — Нет, ты послушай. Если у тебя есть такой фильм на видеоплеере, то нет ничего проще, чем включить его и заняться просмотром. Но если тебе придется для этого отправиться в магазин по продаже видеокассет с риском, что тебя увидят знакомые, да если представить, насколько неприлично будет спрашивать такой товар, платить за него, а потом тайком нести домой, чтобы просмотреть, то ты вряд ли захочешь со всем этим связываться. Ты понимаешь, о чем я?
— Не хочешь ли ты сказать, что, согласившись на ланч с Сэмом, я рискую попасть в любовную интрижку?
— Точно.
— Но Торквилл, — оборонялась она. — Это какое-то безумие. Он ведь мне как брат.
— Но он вовсе не твой брат, — резко парировал он.
— Для меня роман с ним то же самое, что роман с Хэлом.
— Моя логика проста и понятна. Я не хочу, чтобы у моей жены были близкие друзья-мужчины. Это очень опасно, поверь мне. У меня гораздо больше опыта, чем у тебя, моя маленькая наивная простушка, — сказал он, поглаживая ее щеку. — Я люблю тебя, я обожаю тебя, и я не хочу тебя потерять. В сущности, я готов на все, чтобы не потерять тебя. Абсолютно на все.
Федерика вздрогнула и застыла в нерешительности.
— Если я говорю, что люблю тебя на всю жизнь, то я подразумеваю это. Все мои требования могут показаться тебе странными, но они предназначены для защиты нашего брака. Все это делается ради тебя и меня, — внушал он. Он наклонился и поцеловал ее. Но Федерика не была расположена к поцелуям, она была сконфужена. Он взял ее за руку. — Пошли наверх, я терпеть не могу, когда мы ссоримся. Мы должны помириться.
— Торквилл, прошу тебя, — сопротивлялась она слабым голосом, который был едва слышен.
Он, похоже, не обращал внимания на ее состояние.
— Я хочу показать тебе, почему у тебя в действительности нет нужды в друзьях-мужчинах. Они не в силах дать тебе то, что могу дать я. Пойдем, малютка, ты докажешь, что не сердишься на меня.
Ощущая заторможенность и опустошенность, она позволила ему расстегнуть ее брюки и спустить их. Она лежала на кровати в рубашке и трусиках, стараясь сдержать рвавшиеся наружу рыдания. Он закрыл шторы, снял телефонную трубку, поставил на CD-плеере альбом «Пинк Флойд» и оставил в спальне только слабое освещение.
— Не плачь, дорогая, сейчас мы помиримся, — успокаивал он, целуя ее лицо. — Я собираюсь надеть тебе повязку на глаза, — добавил он медленно.
— О, Торквилл, я…
— Ш-ш-ш-ш, — прошептал он, прижав палец к ее рту. Затем он просунул его ей в рот и провел по деснам. Ее охватил приступ отвращения. Достав шелковый платок из ящика прикроватной тумбочки, он завязал ей глаза. Она погрузилась в беспросветный мрак, не зная, где он и что намерен с ней делать. Потом она почувствовала, как он расстегивает пуговицы на ее рубашке, распахивает ее и расстегивает бюстгальтер. Проводя по ее телу длинным белым пером, исследуя языком промежутки между пальцами на ее ногах, он получал извращенное удовлетворение от осознания того факта, что занимается с ней любовью, не снимая с нее трусиков, в то время как сама она не ощущала ничего и продолжала всхлипывать.
Ей хотелось крикнуть, чтобы он любил ее нормальным способом. Неожиданно ее озарило, что он всегда занимался с ней любовью без любви, и ее тело сковал леденящий ужас. Однако Торквилл ничего не заметил. Более того, ему нравилась ее неподвижная покорность. Именно в эти мгновения семена сомнений, брошенные Сэмом, пустили корни и пошли в рост. Впервые за годы замужества она позволила сомнениям овладеть ее разумом. Но первые сомнения уже не дали ей возможности контролировать неуверенность, дурманившую ее мысли, как струи черного дыма.
Федерика встала и стала рыться в своем шкафу. Там, в самом низу, в уголке лежала шкатулка с бабочкой, недоступная для педантичных пальцев Торквилла, готовых вышвырнуть ее вон вместе с остальным прошлым Федерики. Она уселась на полу, положила шкатулку на колени и открыла. Дрожащей рукой она перелистывала и читала все письма отца, одно за другим, вызывая в памяти картины прошлого, стоявшие за каждым их нежным словом, пока ее слезы не оставили на бумаге еще один след пережитых несчастий. Потом она уставилась в пустое пространство и ощутила покой от воспоминаний, которые она вновь обрела.