Англия

Тоби Требека остался на ночь в Лондоне с тем, чтобы находиться поблизости от аэропорта Хитроу к моменту прилета его сестры на следующее утро. Он добровольно вызвался встречать ее, поскольку ему не нравилась мысль о том, что ей придется ехать поездом или автобусом до Корнуолла, особенно в теперешнем душевном смятении. Родители сообщили ему, что она решила уйти от Рамона. Он был опечален этим известием, ведь Элен казалась такой счастливой вначале. Он искренне жалел ее детей, разрывавшихся между двумя близкими им людьми и ощущавших свою сопричастность к тому, что их родители перестали любить друг друга. Это всегда касается детей в большей степени, чем люди себе представляют. Тем не менее, подумал он, нельзя прожить всю жизнь только ради спокойствия этих крошечных созданий.

Другое дело, что сам он никогда не сталкивался с подобной проблемой.

Тоби всегда отличался от других мальчишек в Польперро. Несмотря на атлетическое сложение, он не любил спорт, исключая рыбалку, которую остальные парни считали невероятно скучным и антиобщественным занятием, особенно потому, что он всегда отпускал пойманную рыбу. Он отказывался есть мясо «всех, у кого есть мать или морда», как он объяснял. Однако, несмотря на насмешки ребят, Тоби любил поплавать в маленькой лодке отца, чтобы понаблюдать за поведением рыб. Он привык часами находиться в открытом море, в компании одних только чаек и звуков собственного голоса, подпевавшего примитивным песенкам о любви, доносившимся из приемника. Он был красивым чувствительным парнем с гладкой белой кожей и впечатлительными глазами, которые легко увлажнялись слезами, обычно по причинам, которые других людей не заставили бы даже вздрогнуть. Это мог быть, к примеру, вид мерцающего косяка рыбы под поверхностью воды или одинокого краба, ищущего себе убежище под скалой. Только его веселый нрав и остроумие не давали ему превратиться в объект для травли, а также и то обстоятельство, что он был намного умнее своих сверстников. Тоби завоевал их уважение своими шутками и готовностью посмеяться над самим собой. Он занимался коллекционированием насекомых, которых держал в больших стеклянных сосудах, оборудованных всеми возможными удобствами, от матрасика из листьев до необходимой пищи, и проводил долгие часы, занимаясь их кормежкой и изучением повадок. Он читал книги о растениях и животных и подписался на «Нэшэнэл Джиогрэфик». Тоби знал, что он не такой, как все. Мать сказала, что он должен использовать это обстоятельство с пользой для себя. Поэтому он не пытался увлечься футболом или регби, не привыкал к курению и посещению пабов с обязательным ритуалом обсуждения знакомых девушек. Он также не увлекался и девушками, по крайней мере в том смысле, который вкладывали в это понятие другие подростки.

Когда ему было около пятнадцати и он оказался единственным в классе, кто еще не целовался с девушкой, он прижал к стене Джоанну Блэк и поцеловал ее при всех, только для того, чтобы доказать, что он в состоянии это сделать. Впоследствии он ненавидел себя за это, и не только потому, что он обидел Джоанну Блэк и вынудил ее убежать в классную комнату с громкими стенаниями, достойными женщины, которую публично лишили невинности, но и потому, что ему это просто не понравилось. Подростки восхищенно похлопывали его по спине: Джоанна Блэк считалась одной из самых красивых девушек в школе. Но приступ гордости в его сознании быстро сменился острым ощущением стыда, мучившим его совесть. Джоанна Блэк с тех пор никогда больше с ним не разговаривала. Даже тогда, когда он случайно встретился с ней в бакалейной лавке несколько лет спустя, она гордо вздернула подбородок и вышла, даже не глянув в его сторону. Он хотел было извиниться, но смешно было приносить извинения за то, что случилось так давно.

В шестидесятых, когда Тоби стал уже тинейджером, у него было больше подружек, чем у любого другого парня в Польперро. Девушки просто обожали его. Он был весельчаком, любил сплетни и интриги, обращался с девушками уважительно, никогда не терялся с ними и не стеснялся выказывать свои чувства. Он умел расположить к себе, а его ясные глаза убеждали прелестниц, что он понимает их гораздо лучше, чем прочие парни. Его широкая улыбка была искренней, а добродушное лицо внушало доверие. Все они были в него влюблены, хотя он никогда не любил их так, как они бы того хотели.

Море было для Тоби тем единственным местом, где он мог уединиться, чтобы избежать посещения паба с надоевшим ему обсуждением проблем взаимоотношений с противоположным полом. Ему нравилось скрываться среди волн под покровом соленого тумана, где он мог быть самим собой и где не нужно было ни к чему приспосабливаться. Он вспомнил совет матери, но не мог заявить о своей гомосекуальности, не нанеся оскорбление всему городу. Он знал о том, что является геем, еще с самого раннего возраста, но гомосексуальность абсолютно не воспринималась этим закрытым обществом, а Польперро был слишком мал, чтобы пытаться здесь скрыть этот факт. Таким образом, в 1967 году, в возрасте восемнадцати лет, он решил покинуть Польперро и поискать работу в Лондоне. Родители не понимали, зачем уезжать и работать в Лондоне, если и здесь было чем заняться такому умному молодому человеку, как Тоби. Отец хотел, чтобы он работал с ним, занимаясь изготовлением окон и дверей, но Тоби не в состоянии был объяснить ему, что сама мысль о порезке прекрасных деревьев на куски вызывает у него содрогание. Тоби не мог этого пояснить, поэтому даже не пытался. Он просто упаковал свои чемоданы и уехал. Мать была в отчаянии, а отец попросту разозлился. «Ты потеешь кровью, чтобы их вырастить, а потом они уходят без слова благодарности», — прорычал он. К этому времени Элен уже путешествовала по всему миру вместе с Рамоном. Джейк и Полли с отчаянием ощутили свое одиночество, поскольку хорошо знали, как радостно жить в доме, наполненном детским смехом. Теперь им осталось только эхо, звучавшее громче тишины, царившей в их доме до рождения детей.

Прошли годы, прежде чем Тоби подыскал себе работу. И вовсе не потому, что для него не находилось занятия — он окончил школу с хорошими оценками, — а в силу того, что не мог найти себе дело по душе. Родителям он объяснял ситуацию следующим образом: «Если уж мне суждено работать до конца моих дней, то лучше делать то, что нравится, иначе вообще не стоит жить». Им оставалось только согласиться с ним, и именно по этой причине их так огорчило его решение уехать из Польперро. Ведь в Лондоне не было ни рыбацких лодок, ни морского простора, где он мог бы затеряться и отдохнуть душой. Тоби пытался поработать в Сити, но это продолжалось всего три недели. Он легко воспринял свое поспешное бегство оттуда, с бодрой улыбкой констатировав тот факт, что его скроили не для Сити. Он попробовал свои силы во многих профессиях, начиная с торговли и маркетинга и заканчивая разработкой дизайна кухонной мебели. Но постепенно он приходил в уныние, и за улыбкой, которую он демонстрировал друзьям при каждой очередной неудаче, скрывалась испуганная душа одинокого человека. Он был чужим и в Лондоне, и в Сити, и в офисах Мэйфэра. Он не принадлежал к миру женатых людей с детьми. Он знал, где находится его мир, но этот мир с таким же успехом мог лежать у подножия радуги, поскольку он слишком боялся его искать. Он скучал по своему дому, по морю и по тому ощущению безопасности, которое давала ему рыбацкая лодка, безмятежно плывущая в непроницаемом океанском тумане. В один из вечеров он встретился в баре с молодым человеком по имени Джулиан Фейбл со странными, соломенного цвета волосами. Эта встреча навсегда изменила его жизнь. Они оба выпили слишком много — Тоби, чтобы утопить свои беды, а Джулиан, чтобы придать себе храбрости. Когда они покинули бар, Джулиан повернулся к Тоби и поцеловал его. Внезапно Тоби ощутил огромное облегчение, будто та тень, которой он ощущал себя долгие годы, наконец обрела телесную оболочку, в которой можно было комфортно жить. В конце концов в 1973 году он вернулся в Польперро вместе с Джулианом, но уже другим человеком, который был уверен в себе и в своем завтрашнем дне. Они приобрели коттедж в предместье, где Джулиан оборудовал лабораторию для своей фотостудии, а Тоби купил лодку, получившую имя «Элен», и начал собственное дело, катая туристов вдоль побережья. Наконец он нашел свой причал и свое место в жизни.

Первые несколько лет никому даже в голову не приходило находить странным то обстоятельство, что Тоби Требека живет с другим мужчиной. Но потом люди стали замечать, что они никогда не назначали свиданий и не ухаживали за девушками. Слухи стали расти, как морской туман, и наступил момент, когда их уже невозможно было игнорировать. Тоби был счастлив, занимаясь своим бизнесом, и никогда не совал нос в чужие дела. Его очень огорчила возникшая ситуация, когда он обязан был объяснять всем и каждому свое поведение. Но у него не оставалось выбора. Однажды вечером он пришел в родительский дом на обед. Им было любопытно, какая причина могла заставить его заявиться на обед среди недели, и за столом воцарилась атмосфера неловкости. Оба они, и Джейк и Полли, подозревали, что он может оказаться геем, но, поскольку эта тема не обсуждалась и не выставлялась перед ними напоказ, они ее как бы не замечали. Так с помощью горшка с растением скрывают пятно на ковре, будто его и вовсе нет. Приходилось делать вид, что проблемы не существует, несмотря на друзей и соседей, которые судачили об этом за их спинами.

— Как дела? — спросил Джейк осторожно, пока Полли твердой рукой помешивала овощной суп.

— Спасибо, хорошо, папа, — сказал Тоби, пропуская глоток вина для храбрости.

— Значит, все в порядке, — произнесла Полли, не отходя от плиты. За ее натянутой улыбкой скрывалась озабоченность.

— Послушайте, мама и папа. Дело в том, что я гей, — просто сказал Тоби. У него была такая же прямая манера выражать свои мысли, как и у сестры, но он все же ухитрился застать родителей врасплох. Он тяжело вздохнул и жестом попросил еще вина. Джейк залпом опрокинул свой бренди. Полли продолжала яростно размешивать суп. Какое-то время все молчали. Тишина разделила их, и каждый остался наедине со своими мыслями. Но только сердце в груди Тоби вдруг стало почти невесомым и забилось так жизнерадостно, как никогда.

— Так, значит, Джулиан — твой…

— Любовник, папа. Джулиан — мой любовник и мой друг. Я не ожидаю от вас понимания, но просто примите это как тот путь, который я выбрал в жизни. Я не хочу, чтобы люди сплетничали обо мне за вашими спинами. Вы имеете право знать правду, — ответил он, глядя на отца в упор.

— Я всегда учила тебя быть независимым, — начала Полли, подходя к столу.

— Чтобы сделать свои отличия своей особенностью, — сказал Тоби с кривой усмешкой.

— Чтобы сделать твои отличия твоей особенностью, — сказала она, улыбнувшись. — И я горжусь тобой. Чтобы пойти против волны, нужно быть очень смелым.

— Думаю, что я всю жизнь плаваю против волны, — задумчиво произнес Тоби, грустно улыбаясь.

— Тоби, дорогой, я буду плыть с тобой, — заверила его Полли, наклоняясь, чтобы поцеловать его.

Он обнял руками ее полную талию.

— Это очень важно для меня, мама, — сдавленным голосом произнес он.

— Я знаю, — ответила она, похлопывая его по спине. — Я знаю.

Джейк принял все к сведению, как и просил его сын, но никогда не заговаривал о Джулиане и не выражал желания увидеть его или принять в своем доме. Тоби был подавлен внезапно выросшей между ними стеной. Раньше Джулиан нравился отцу, но теперь предубеждение восторжествовало, и, вопреки своему первоначальному суждению, тот стал видеть в нем врага. Однако Польперро был почти деревней, и они не могли избежать встреч. Когда они случайно увиделись в одно туманное субботнее утро на пристани, Джулиан швартовал лодку Тоби, а Джейк проплывал мимо на своей лодке, то вежливо кивнули друг другу, но и только. Джейк приветствовал его, но не сделал каких-либо попыток к общению сверх того, что требовали хорошие манеры. Тоби был прагматиком. Как бы то ни было, он сказал им правду, и между ними уже не было тайны, которая отравляла ему жизнь. Дорога вперед была открыта.

Федерика и Хэл прилетели в аэропорт Хитроу утомленными и оцепеневшими. Полет был длительным, с остановками в Буэнос-Айресе, Рио, Дакаре и, наконец, в Хитроу. Их мир сузился до размеров салона самолета на время, которое тянулось, казалось, бесконечно. Они играли, используя карандаши и бумагу, предоставленные стюардессами, и спали столько, сколько смогли, облокотившись на мать в качестве подушки и одеяла одновременно. Но были еще часы томительного ожидания при пересадках, а когда дети узнали, что предстоит очередной полет, то хором расплакались усталыми слезами. Элен пыталась отвлечь их и даже предложила Федерике в который уже раз изложить историю своей шкатулки с бабочкой только для того, чтобы хоть чем-то отвлечь ее.

Наконец они увидели продолговатое улыбающееся лицо Тоби, который отчаянно махал им рукой, увидев, как они медленно выходят из зоны таможенного контроля. Ни Хэл, ни Федерика не узнали его. Но Элен радостно бросилась в его объятия, всхлипывая по мере того, как спадало напряжение, вызванное необходимостью быть сильной, чтобы поддерживать детей в этом тяжелом перелете. Ее бодрило ощущение крепких объятий родного человека и знакомый запах его кожи. Она была дома, и весь этот кошмар остался позади.

— Я ваш дядя Тоби, — представился брат Элен, наклоняясь и пожимая руку Хэлу, ладошка которого утонула в его длинных пальцах. Хэл вцепился в ноги матери и подозрительно смотрел на незнакомого мужчину. Федерика протянула руку и вежливо, но без улыбки произнесла «привет». — Ты еще красивее, чем описывала тебя мама, — сказал он, беря Федерику за руку и нежно сжимая ее. Затем, заметив шкатулку, он добавил: — А что это ты несешь?

Федерика еще сильнее прижала ее к себе.

— Мне дал ее папа. Это волшебная шкатулка с бабочкой, — тихо ответила она.

— Бьюсь об заклад, что все это очень кстати. В Польперро тебе обязательно понадобится волшебная шкатулка. — Он тихо рассмеялся.

— Почему?

— Потому что здесь есть волшебные пещеры, таинственные бухты и берега, где бродят привидения, — ответил он и заметил, как в ее усталых глазах мгновенно загорелся огонек интереса.

— Правда? — воскликнула она, и на ее лице появилась легкая улыбка.

— Конечно. Я очень доволен, что ты привезла свою шкатулку, — сказал он. — Ты, должно быть, совершенно измотана, Элен. Немедленно пошли в машину. Дети смогут еще поспать на заднем сиденье.

Тоби толкал перед собой тележку с их чемоданами, а Элен шла сзади него с детьми, держа их за руки. Когда они дошли до автомобиля, Тоби погрузил вещи в багажник, а затем разместил детей на заднем сиденье, на которое предусмотрительно положил подушки и покрывала. Им предстояло долгое семичасовое путешествие в Польперро.

— Я просто не могу поверить, как ты ухитрился так здорово все подготовить для детей, — сказала Элен с благодарностью. — Они там спят как короли.

— У вас был тяжелый перелет. Бедняжки, они выглядят потрясенными и совершенно разбитыми, — сказал Тоби, захлопывая за ними дверцу автомобиля. Федерика закрыла глаза и положила на подушку разболевшуюся голову. У нее уже не было времени на раздумья над своим теперешним положением, поскольку сон мгновенно одолел ее, как наркотик, отключив все чувства.

— Ох, Тоби, я просто не могу тебе передать, что мне пришлось пережить. Я ушла от Рамона и разбила сердца моих детей, и все потому, что больше не в состоянии была все это выдерживать, — проговорила Элен, и в ее усталых глазах заблестели слезы.

— Не казни себя, Элен, это жизнь. Они справятся, не беспокойся. До них это случалось с очень многими, и все они смогли это пережить, — подбодрил он ее, похлопав по плечу. — А теперь садись в машину, а то простудишься. Я не могу себе представить, что ты не подумала о том, чтобы привезти пальто, — сказал он, глядя, как она дрожит в своем свитере и слаксах.

Она уныло покачала головой.

— Конечно нет, ведь сейчас в Чили разгар лета, — сообщила она, внезапно подумав о Рамоне и гадая, чем он сейчас занимается.

— Пока дети спят, ты сможешь рассказать мне обо всем этом, — предложил он, усаживаясь за руль.

Элен смотрела за тем, как серое облако саваном затянуло небо, и тем не менее этот пейзаж не вызвал у нее депрессию, как это часто бывает при плохой погоде, а, наоборот, придал ей ощущение вновь обретенной уверенности. Все вокруг было таким знакомым и комфортным. Пока они ехали по автостраде, она смотрела на оголенные деревья с окоченевшими от холода ветвями и лоснящихся черных грачей, клевавших что-то на зимних полях. Она узнавала Англию такой, какой ее помнила, и это ощущение вызвало у нее радостный подъем.

— Все-таки здорово, что ты вернулась, Элен, — заявил Тоби, глядя в зеркало, чтобы проверить, спят ли дети. — Бедные малютки, они вконец измотаны. Посмотри.

Элен устало повернула голову назад. Хэл и Федерика спали, свернувшись рядышком, как парочка щенков. Она снова вспомнила Рамона и подумала, скучает ли он без них или просто вычеркнул их из памяти и отправился навстречу новым приключениям. Новые страны, новые книги и… никаких обязательств.

Она вздохнула.

— Прошло немало времени с тех пор, как я в последний раз говорила с тобой. Как там Джулиан? — спросила она, глядя на движущуюся перед ней дорогу, уносящую ее печали.

— У Джулиана все в порядке. Он проводит много времени в Лондоне в командировках. У него масса работы, и дела идут вполне успешно. Придется ему содержать меня в старости, — хохотнул он.

— Ты просто счастливчик!

— Не совсем. С отцом все по-прежнему.

— Это меня не удивляет. Он всегда гордился тем, что он мужчина из мужчин, а сейчас, наверно, осуждает себя, — сказала она.

— Это подрывает его мужественность.

— Он когда-нибудь изменится, хотя не стоит ожидать чудес. Но есть и гораздо более важные вещи, о которых следует беспокоиться. В конце концов, ты ведь никого не убил.

— Нет, пока нет. — Он улыбнулся. — Но прошло уже два года с тех пор, как я сообщил ему это известие, но он все еще отказывается общаться с Джулианом. Когда Джулиан только приехал в Польперро, он был счастлив заключить его в объятия в качестве моего друга. Он был им просто очарован. Каким ограниченным должен быть человек, чтобы подвергать кого-то остракизму только лишь из-за его сексуальной ориентации, которая, в любом случае, является сугубо частным делом? Особенно с учетом того, что Джулиан ему очень понравился как личность.

— Это вызывает боль, да? — сказала Элен, заметив, что он так сильно сжал руль, что его пальцы побелели.

— Да, и только потому, что мы всегда были так близки. Сейчас все иначе. Впрочем, сама все увидишь.

— Он просто делает вид, что Джулиан не существует?

— Точно так.

— А как себя чувствует сам Джулиан? — спросила она, стараясь выказать интерес, хотя все, о чем она могла думать, была ее собственная боль.

— Он так занят, что не обращает на это внимания. Он слишком увлечен своей фотографией, чтобы беспокоиться о том, нравится ли он моему отцу или нет. Как бы то ни было, ему тридцать девять лет, и у него уже было нечто подобное в прошлом, так что он не особо расстроен.

— Отец, наверное, думает, что тебя сбил с пути истинного старый извращенец. — Элен наблюдала, как рот Тоби исказила кривая улыбка.

— Не очень старый, Элен.

— Старше тебя на семь лет. Для отца ты по-прежнему ребенок.

— Ну, этот ребенок знает, чего хочет от жизни.

— Тогда все в порядке. К черту папу. Какое его дело, если ты счастлив. Ты должен думать о себе, а не проживать свою жизнь ради других, — сказала она, размышляя над своим собственным положением и о двух детях с разбитыми сердцами, которые спали сном праведников на заднем сиденье.

— Мы оба должны подумать о себе, Элен. Никто за нас этого не сделает, — мрачно ответил он и замолчал, наблюдая за серым полотном дороги, уныло раскинувшимся перед ними.

* * *

Элен и Тоби всегда делились своими секретами. Хотя он и был старше сестры всего на два года, но всегда считался более зрелым, чем другие парни его возраста. Элен внезапно подумала, что хранение чужих тайн изнуряет человека и делает его скрытным. Она знала о том, что Тоби гей, задолго до того, как он решился рассказать об этом родителям. Она догадывалась, что девушки его не интересуют и что он чувствовал себя гораздо более счастливым наедине со своими книгами о червях и жуках, чем при посещении ночного клуба. Это вовсе не означало, что он боялся женщин, это было не так. Он обожал сестру, восхищался матерью и имел множество хороших друзей среди девушек. Но Тоби интересовали только товарищеские отношения с ними, а мысль о физическом контакте была ему так же чужда, как и футбол. Когда в него влюбилась подруга Элен, Аннабель Хейзел, проливавшая от безнадежности слезы на ее плече, Элен начала догадываться, что Тоби может оказаться геем. Ведь он никогда и никому не назначал свиданий, равнодушно относился к вниманию женщин. Обычно Элен была слишком увлечена собственными переживаниями, чтобы замечать кого-то еще, но сексуальная ориентация Тоби возбуждала ее любопытство и заставила обратить на него пристальное внимание. Однажды, это было летом 1972 года, Тоби прилетел к ним в гости в Чили, чтобы провести несколько недель с сестрой, которая наслаждалась счастливой семейной жизнью с Рамоном.

Тогда Элен была поражена, увидев, что Тоби растолстел от невзгод и был постоянно чем-то озабочен. Он не имел работы и был несчастлив, а его обычно жизнерадостная улыбка почти исчезла с лица. Они прогуливались по берегу и вели откровенный разговор так, как никогда раньше. Тоби говорил о своих трудностях при поиске работы в Лондоне, и о том, как выхлопы автомобилей вызывают у него тошноту, а шум нервирует.

— Я уже сам не свой, — хриплым голосом жаловался он.

— Но согласись, что твои несчастья не помогут тебе найти бойфренда, — невозмутимым тоном произнесла Элен. Тоби уставился на нее, его лицо побелело, а в глазах застыл ужас. — В том, чтобы быть геем, нет ничего плохого, — продолжила она и понимающе улыбнулась ему. — Ты для меня все тот же дорогой брат Тоби. — Тоби уселся на песок, опустил голову, зажав ее в ладонях, и стал всхлипывать, чего не делал с тех пор, когда одним ужасным зимним утром, пятнадцать лет назад, машина переехала его любимую собаку Джесси. Элен присела рядом и обняла его. — Ты стал толстым потому, что несчастлив. А несчастлив ты потому, что стесняешься. Тебя всегда это смущало. Именно поэтому ты отправился в Лондон, поскольку не смог оставаться в Польперро со своей тайной, Я тебя не осуждаю. — Она улыбнулась. — Этот город слишком мал для тебя. Но знай, что это твой город и именно в нем ты обретешь свое счастье.

— Я знаю. — Он фыркнул. — Я хочу домой, я ненавижу Лондон. Но… — он тяжко выдохнул, будто сбрасывая тяжесть давившей его тайны вместе с воздухом, — я, как и все прочие люди, хочу, чтобы меня любили.

— Тебя будут любить. В Лондоне полно геев, так же, как и во всем мире. Тебе просто нужно набраться смелости, чтобы найти их.

Тоби повернулся к сестре и посмотрел на нее сияющими голубыми глазами, напоминавшими чистое небо после проливного дождя.

— Но как ты догадалась? — спросил он.

— Потому что я знаю тебя и беспокоюсь о тебе, — сказала она. — Мне все известно уже давно. С тех пор как ты отказал во взаимности Аннабель Хейзел, я начала думать об этом. Ты никогда ни с кем не встречался, а интересовался лишь своими несчастными насекомыми. Я подумала, что в твоем поведении есть нечто странное. Никого это больше не удивило, уверяю тебя, поскольку ты всегда был эксцентричной личностью. Но ведь никто и не был так близок к тебе, как я.

— Ты и остаешься, — добавил он и улыбнулся с благодарностью, заставившей ее глаза увлажниться.

— Таким образом, — подытожила она, радостно мигая, — если мы найдем тебе бойфренда, то это сразу изменит твое отношение к жизни и ты снова станешь выглядеть лучше. Уж слишком ты растолстел! — Тоби застенчиво засмеялся. — С сегодняшнего дня садишься на диету, ты ведь пробудешь у нас больше месяца. Мы с Рамоном не собираемся снова путешествовать раньше марта, и я не отпущу тебя в Лондон до тех пор, пока ты не будешь к этому готов, понимаешь? — Он кивнул. — Любовь — самая прекрасная вещь в этом мире. Я хочу, чтобы у тебя была любовь, похожая на мою, — уточнила она.

— Впервые в жизни я чувствую, что это возможно, — ответил Тоби, взяв ее руку в свою и пожимая ее. Внезапно он ощутил облегчение и позитивный настрой. Когда они возвращались по дороге в Черро Касильо, где у Рамона и Элен был прекрасный дом с видом на море, Тоби чувствовал себя так, будто впервые за много лет видит мир. Ему хотелось взять лодку и лежать в ней под палящими лучами солнца, мягко покачиваясь на волнах, и смотреть на горизонт, который внезапно стал обещать так много, что хотелось побежать и обнять его.

Тоби посмотрел на Элен, усталые глаза которой сомкнулись от суматохи и переживаний последнего месяца. Она спала, привязанная ремнем безопасности, мечтая во сне, без сомнения, о лучших временах. Ее дыхание было медленным и глубоким, будто во сне она распознала знакомый воздух родной страны. Как жизнь бросает нас вверх и вниз, подумал он, но, по крайней мере, после падения можно приступить к новому восхождению. Он посмотрел в зеркало на детей и заметил легкое шевеление их тел по мере того, как они возвращались из уюта тайных миров их сновидений для того, чтобы открыть глаза и увидеть незнакомый пейзаж. Ему хотелось бы, чтобы это случилось весной, когда Англия не выглядит столь унылой.

Федерика села и посмотрела в окно на поля, застеленные тонким белым покрывалом инея.

— Мы уже близко? — спросила она.

— Не совсем, Феде, — ответил он весело. — А ты расскажешь мне о своей волшебной шкатулке? — спросил он, наблюдая, как она с отсутствующим видом открывает и закрывает ее.

Она вздохнула, и ее лицо вытянулось в унынии.

— Хорошо, — согласилась она, вспоминая крепкие объятия отца и внутренне содрогаясь, поскольку вместе с этим пришло и менее приятное воспоминание о разговоре, который она подслушала в Качагуа. Но как только она начала излагать Тоби легенду о принцессе инка, на ее щеки вернулся румянец, а настроение заметно улучшилось. К тому времени, когда они остановились на ланч в старомодном деревенском пабе, она уже забыла о своих печалях и заинтересовалась новизной всего, что происходило с ней сейчас.