Качагуа

Только накануне Рождества Мариана наконец решилась навестить Эстеллу. Это должен был быть рождественский визит доброй воли. Она собиралась подарить девушке серебряное ожерелье, которое купила в Сантьяго. В конце концов, ведь не она была инициатором увольнения Эстеллы. Напротив, Мариана сделала все, что было в ее силах, чтобы убедить Игнасио оставить девушку. Она ей нравилась, да и вообще, оказалась первой служанкой из всех, которые у нее когда-либо работали, которая делала все, что требуется, без указаний и проявляла инициативу без всяких напоминаний. Эстелла была достаточно толковой, чтобы ограничивать свои таланты приготовлением еды и уборкой, но, похоже, и это она делала с удовольствием.

Чтобы выяснить, где сейчас проживает Эстелла, Мариана была вынуждена обратиться к сварливой Гертруде. Самостоятельно сделать это она не могла, особенно теперь, когда прошел слух, что Эстелла уже не живет с родителями. Гертруда выяснила все довольно быстро. Она также радостно добавила, что, как сообщили ее родственники, живущие в той же деревне, что и супруги Рега, даже родители не знают, где находится дом их дочери.

Поэтому Мариана поехала к дому Эстеллы на берегу, следуя указаниям, которыми снабдила ее Гертруда. Старая служанка вызвалась сопровождать ее в поездке, но Мариана вежливо отклонила ее предложение, содрогаясь от одной только мысли, что ей придется провести полдня в обществе этой сварливой женщины. Она едва ли могла находиться больше пяти минут в ее компании в собственном доме, а не то что в замкнутом пространстве автомобиля. Мало того что Гертруда была нахальной, вдобавок к этому от нее постоянно исходил сильный запах аниса. Мариана, будучи в определенных вопросах старомодной, любила, чтобы отношения между хозяином и наемным работником были четко определены. Гертруда же, не задумываясь, всячески игнорировала эти рамки и постоянно совершала различные проступки. Игнасио действовал с ней жестко, прикрикивая на нее, чтобы «знала свое место», на что служанка только сердито огрызалась. Однако такой нагоняй позволял восстановить у нее чувство ответственности и определенное усердие в работе.

Когда Мариана впервые увидела дом Эстеллы, то была поражена его размерами и великолепием. Ее охватило желание узнать, как могла женщина с ее положением стать обладательницей подобной роскоши. Строение находилось на возвышении, с которого открывался прекрасный вид на море, и имело, среди прочих, то преимущество, что вокруг на определенном расстоянии не было никаких других построек. К дому, покрытому тростниковой крышей, была пристроена веранда в американском стиле, окрашенная в белый цвет, а окна закрывали большие зеленые ставни, позволяющие сохранять прохладу в летнее время. Мариана никогда не думала, что странствующий любовник Эстеллы может оказаться таким богатым. Она логично предполагала, что он уроженец того же мира, что и ее бывшая служанка, но, как выяснилось, ошибалась.

Дверь оказалась открытой, и Мариана могла слышать пение Эстеллы и радостное гуканье малыша. Она вспомнила злобные комментарии Гертруды насчет обезьяны и удовлетворенно улыбнулась. Совершенно точно, что такие звуки обезьянка издавать никак не могла. Она немного помедлила, прежде чем позвать Эстеллу, поскольку заметила свидетельство присутствия в доме мужчины. На спинке кресла, стоявшего на веранде, висела мужская рубашка, а у двери стояла пара мокасин. Ладно, подумала она, если он здесь, я смогу с ним познакомиться. Поэтому она крикнула: «Эстелла!» — и стала ждать.

Эстелла мгновенно узнала этот голос и застыла, охваченная паникой. Рамон находился в Англии, но его вещи были разбросаны по всему дому. Прежде чем ответить, она попыталась припомнить, что именно из вещей Рамона здесь было и какие из них могут его выдать. Наконец она положила Рамонсито в кроватку и вышла в коридор к двери, где стояла Мариана, с любопытством ожидающая возможности осмотреть дом.

— Сеньора Мариана, какой сюрприз, — произнесла Эстелла, стараясь скрыть предательскую дрожь в голосе. — Давайте побеседуем на воздухе, здесь очень жарко, — сказала она, провожая свою бывшую работодательницу на веранду. Мариана была разочарована. Она хотела бы осмотреть дом, но ее хорошие манеры не позволяли напрашиваться на экскурсию.

— Извини, что я появилась без предупреждения. Ты одна? — спросила она.

Эстелла заметила, что ее взгляд остановился на паре обуви, стоявшей у двери.

— Да, одна, — ответила она, тщательно контролируя свой голос. — Прошу вас, присаживайтесь и устраивайтесь поудобнее. — Она сделала жест в сторону кресла со свисавшей с него рубашкой. От глаз Марианы не укрылось нервозное поведение девушки, и она стала гадать, чем вызвано ее замешательство. Неожиданно ей в голову пришла мысль о том, что мужчина, с которым она живет, не является отцом ребенка.

— Я вижу, ты совершенно счастлива, — тактично заметила Мариана. — У тебя прекрасный дом.

— Спасибо, сеньора Мариана.

Мариана решила, что ее нервозность вполне естественна, после того как Игнасио так жестоко лишил ее работы.

— Мне очень жаль, что ты осталась без работы, — сказала Мариана, делая отчаянные попытки разрядить возникшую напряженность. — Игнасио порой бывает таким бесчувственным. Но, поверь, он это сделал не специально, просто такой он человек. Никто его не знает так, как я. А о тебе заботятся? — Это был неуклюжий вопрос, но Мариана не могла справиться с искушением. Эстелла замерла и опустила глаза, будто стыдилась встретиться взглядом с Марианой.

— Я очень довольна, — просто ответила она.

— У тебя появился ребенок. Мальчик? — Эстелла утвердительно кивнула и улыбнулась. — Очевидно, что он доставляет тебе массу удовольствия. Я обожаю своих восьмерых детей и всех внучат. Внучата возвращают мне ощущение своей нужности и невероятное наслаждение. — Она тут же вспомнила о Федерике и Хэле, и ее глаза затуманились. — Как его назвали? — спросила Мариана, намеренно сбрасывая охватившую ее меланхолию.

Щеки Эстеллы зарделись от чувства вины. Она могла сказать правду с риском вызвать подозрения или же соврать. Подняв глаза на Мариану, она подумала, что ложь в данном случае является единственным разумным вариантом.

— Я пока не решила, — сказала она, твердо глядя на собеседницу и пытаясь не выглядеть лгуньей.

Мариана выразила удивление:

— Ты еще не определилась?

— Да.

— Но ты же должна его как-то звать!

— Пока я зову его Ангелито. Мой маленький ангелочек, — быстро сказала она.

Мариана улыбнулась.

— Ангел. Это хорошее имя, — согласилась она, но интуиция подсказывала ей, что тут что-то не так.

— Я рада, что у тебя все хорошо. Прошлым летом я очень за тебя беспокоилась.

— Я тоже.

— Но теперь у тебя прелестный дом, чудесный малыш и… — она заколебалась, но потом отбросила все сомнения и закончила без обиняков, — у тебя есть мужчина, который заботится о тебе. — Она заметила, как лицо Эстеллы снова вспыхнуло, а в глазах застыло выражение испытываемой ею неловкости. — Не беспокойся, дорогая, — стала она уверять девушку, думая о Гертруде и о том, как хорошо, что та сюда не добралась. — Я не собираюсь выяснять, кто он. Я просто рада, что и ты наконец обрела свое счастье. Я очень горжусь тобой, Эстелла, и мне тяжело видеть, когда ты страдаешь. Ты хорошая девушка и не заслужила, чтобы с тобой обращались так бессердечно. Многие девицы этого вполне заслуживают, но только не ты, ты гораздо выше их. Я хочу сказать, что, если вдруг тебе что-нибудь понадобится, ты можешь смело обращаться ко мне. Я всегда буду рада помочь всем, чем только смогу. Если нужно будет что-то выяснить, например, или тебе вдруг понадобится совет человека не из твоей семьи, а постороннего. Я буду только счастлива.

Она увидела, что лицо Эстеллы расслабилось, нервозный румянец ушел, состояние замешательства сменилось выражением благодарности.

— Вы очень добры, сеньора Мариана. Такая девушка, как я, должна быть счастлива, имея в вашем лице такого защитника. Я очень польщена и благодарю вас, — сказала она, размышляя, что ощутила бы Мариана, узнав, что в коридоре стоит обувь Рамона, а его рубашка висит на кресле. Эстелла сомневалась, предложила бы ей тогда Мариана свою защиту, если бы выяснила, что именно ее сын совершил адюльтер со скромной служанкой.

Мариана встала, собираясь уходить. Она подавила собственное любопытство и сдержалась, чтобы не попросить разрешения осмотреть дом. Но перед уходом она подумала, что вполне резонно попросить о чем-то другом.

— Эстелла, я бы очень хотела взглянуть на Ангелито, — сказала она.

Эстелла побледнела.

— Ангелито, — механически повторила она.

— Да. Если это не слишком затруднительно. Я так понимаю, что он хороший ребенок и совсем не кричит.

— Он хороший малыш, но, возможно, он спит, — предположила Эстелла, лихорадочно изыскивая повод не допустить Мариану в дом.

— Тогда я могу тихонько зайти и взглянуть на него. Я его не разбужу, — настаивала та.

У Эстеллы не было выбора. Если Мариана войдет в дом, то, без всяких сомнений, узнает вещи своего сына.

— Нет, лучше я пойду и принесу его сюда, — быстро произнесла она, скрываясь в доме.

Мариане ее поведение показалось крайне странным. Если бы ее сын действительно оказался обезьянкой, она реагировала бы точно так же. В какое-то мгновение Мариане подумалось, что, возможно, у ребенка действительно есть проблемы. Если у малыша имеются дефекты, то с ее стороны крайне некрасиво настаивать на том, чтобы его увидеть. Но прежде чем она успела крикнуть Эстелле, чтобы та не беспокоилась, молодая женщина вынырнула из тени, держа в руках маленький сверток. Мариана ощутила, как по коже прошел жаркий зуд, и приготовилась к худшему.

Эстелла надеялась, что Мариана не узнает черты своего сына в карих глазах Рамонсито и его смешном детском выражении лица. Когда Мариана увидела, как младенец радостно ей моргает, ей лицо расцвело в широкой улыбке, выражая крайнюю степень удовольствия.

— Какой прекрасный малыш, Эстелла. Можно, я подержу его? — воскликнула она, в восхищении прижимая руки к щекам. — Прелесть, просто прелесть, — ахнула она, беря ребенка из рук матери и прижимая его к груди. Эстелла тоже улыбнулась, ощущая огромное облегчение оттого, что бабушка не узнала внука и она может вздохнуть спокойно.

Мариана снова уселась в кресло, а ребенок продолжал весело улыбаться бабушке. Эстелла принесла на подносе лимонад со льдом, и обе женщины, сидя под раскидистым деревом, заговорили о малыше.

— Он похож на тебя, Эстелла. Какой красивый ребенок. Только посмотри на его длинные ресницы и темные глаза. Когда он вырастет, то, похоже, разобьет не одно женское сердце. — Да, Ангелито? — кудахтала она, нежно качая его.

— Он хороший ребенок и редко плачет, — с гордостью заявила Эстелла.

— Готова спорить, что он и кушает хорошо.

— Так и есть. Он очень быстро растет.

— Я вижу.

— Мне нравится быть матерью. Сейчас у меня появилась цель в жизни. Я ощущаю свою нужность, — задумчиво сказала Эстелла.

— Материнство — это замечательная вещь. Оно меняет жизнь женщины навсегда. Вдруг появляется это маленькое существо, которое нуждается в тебе больше всех на свете. Оно — твоя плоть от плоти. Только представь себе эту связь — насколько она сильна. Он — частица тебя, и даже когда он вырастет и уйдет, то все равно будет привязан к тебе, потому что ты дала ему жизнь и выкормила его.

— Вы так правы, — согласилась Эстелла и стала рассказывать Мариане о своих ощущениях, когда он рос внутри нее.

Обе женщины заговорили на равных, затронув тему об обязанностях матери, о радостях и печалях, являвшихся непременными атрибутами привилегии материнства.

— Мы ощущаем их боль и их удовольствие. И не можем ничего с этим поделать, это наш удел, — сказала Мариана, вспоминая Рамона и разрыв его брака. — Но они — самостоятельные личности и должны сделать свой собственный выбор. Мы можем только советовать и находиться рядом, когда им плохо. Материнство — это самый прекрасный дар жизни, и я очень счастлива быть женщиной, — закончила она и улыбнулась Эстелле.

— Я тоже, — откликнулась Эстелла, улыбаясь ей в ответ.

Когда наконец Мариана встала, собираясь уходить, полуденное солнце уже взобралось высоко в небо. Она взглянула на часы и поняла, что просидела здесь больше полутора часов.

— О Господи, только посмотри на часы! — воскликнула она, отдавая ребенка матери. — Ангелито, должно быть, голоден.

— Он всегда голоден. Думаю, что он станет крупным мальчиком, — сказала она, нежно целуя его.

— Спасибо, что разрешила мне полюбоваться им, — с благодарностью произнесла Мариана. — Он действительно очень славный.

— Для меня это было удовольствие, — ответила Эстелла. — Спасибо, что навестили.

Мариана отошла не более чем на десять шагов от дома, размышляя о восхитительном младенце по имени Ангелито, когда, сунув руку в карман, нащупала в нем серебряное ожерелье, купленное для Эстеллы. Она вздохнула, расстроенная собственной забывчивостью, и повернула обратно. Эстелла уже зашла в дом, и Мариана, остановившись у дверного проема, не знала, следует ли ей постучать или просто войти. Она нежно улыбнулась, услышав радостно возбужденный голос Эстеллы, играющей со своим ребенком.

— Рамонсито, мой маленький ангел Рамонсито, — смеялась она, а ребенок пищал и гукал ей в ответ.

Улыбка стала медленно сползать с лица Марианы. Она затаила дыхание, чувствуя, что кровь отливает от головы к пяткам, заставляя ее застыть на месте, в то время как единственным ее желанием было бежать со всей скоростью, на которую способны ее старые ноги. Когда Эстелла еще раз назвала ребенка по имени, у Марианы не осталось никаких сомнений, что она все точно расслышала и сделала правильный вывод. С большим усилием она развернулась, как можно быстрее и как можно тише, и поспешила к машине, чувствуя стук в висках, сопровождаемый внезапным спонтанным потоком множества неприятных мысленных образов.

Оказавшись в автомобиле, она вцепилась в руль, ощущая, что сердце бьется в груди обезумевшим мотыльком, будто она только что стала свидетелем преступления. Дрожащей рукой она повернула ключ зажигания. Только выбравшись на открытую дорогу, смогла она перевести дыхание. Отцом ребенка Эстеллы оказался не кто иной, как ее собственный сын, Рамон. В этом не было никаких сомнений. В ее мыслях тут же сложилась цельная картинка происшедшего. Камера в голове снова сфокусировалась, и она смогла ясно увидеть события предыдущего лета. Таинственным любовником Эстеллы оказался Рамон. Он соблазнил ее и покинул беременной. Подобное жестокое, безответственное поведение вовсе не было свойственно представителям лишь низших классов, как утверждал Игнасио, на это оказался способен и их собственный сын, их плоть и кровь. Мариане была отвратительна сама мысль об адюльтере. Очевидно, что они живут вместе, ведь Эстелла никак не могла быть единственной владелицей такого роскошного дома. Теперь-то она понимала, почему девушка не решалась показать ей ребенка и выглядела такой смущенной. Понятно, что вещи Рамона разбросаны по всему дому. Мариана вспомнила Элен, внуков, и ее накрыла волна обиды и сожаления. Когда горькие слезы затуманили ее старые глаза, она вынуждена была остановить машину на обочине и дать волю слезам. Она не могла понять Рамона, но любила сына и отчаянно пыталась как-то оправдать его действия. Она винила Элен за то, что та бросила его в объятия Эстеллы, и Эстеллу, за то, что та оказалась слишком красивой и он не смог устоять. Но ее рассудок противился принять все эти жалкие аргументы, подсознательно крича ей, что Рамон виновен. Он стал жертвой собственного эгоизма. Он преднамеренно жертвовал всеми, кого любил, ради эфемерной свободы, которая неизбежно оставит его одиноким и полным раскаяния. А Эстелла окажется всего лишь очередной жертвой, которую он тоже потом покинет.