Именно в тот момент, когда Элен подумала, что никогда не сможет принять решение о том, следует ли выходить замуж за Артура, раздался телефонный звонок, окончательно определивший ее будущее.

— Элен, это Рамон. Я в Лондоне.

Услышав его голос, в котором звучало эхо слишком многих воспоминаний, Элен ощутила слабость в животе. Она замерла, не зная, что сказать и желая разозлиться, но у нее не оставалось для этого времени.

— Элен? — В наступившей тишине снова прозвучал его голос.

— Что тебе нужно? — наконец холодно спросила она, пытаясь выиграть время, чтобы прийти в себя.

— Я хочу увидеть своих детей, — ответил Он.

— Этого не будет, — отрезала она, хватаясь за сигарету и вспоминая совет Артура делать глубокие вдохи, когда нервничает. Она не могла допустить, чтобы он снова вызвал депрессию у Федерики, которая только начала от нее избавляться.

— Элен, ты не можешь запретить мне увидеть моих детей, — повторил он. — Я получил письмо от Феде. Я ей нужен.

— Как дырка в голове, Рамон, — произнесла она с сарказмом, вставляя в рот сигарету и зажигая ее дрожащей рукой.

— Ты злишься.

— Разумеется, я злюсь, Рамон. Мы с тобой не виделись уже семь лет, — выпалила она, выпуская дым в микрофон трубки. — Черт возьми, Рамон! Что ты вообще о себе возомнил?

— Остынь, — сказал он и глубоко вздохнул. В его голосе появилось раздражение.

— Ради бога. Ты никуда не годный отец. Я удивлена, что Феде еще не забыла о твоем существовании. А ей чертовски необходимо было это сделать. Мой брат стал для нее лучшим отцом, чем ты когда-либо был. Ты не можешь заявиться сюда через семь лет и ожидать, что мы все бросимся в твои объятия. Ты снова оставил нас и решил не возвращаться. Если теперь ты сожалеешь о случившемся, то это твои проблемы.

— Ладно, кто такой Артур?

Она сделала глубокую затяжку.

— Мой жених.

— Именно этого Феде и боялась.

— Значит, ты прибыл из-за этого? Рыцарь Феде в сверкающих доспехах, вот так шутка.

— Я приезжаю, хочешь ты этого или нет, — сообщил он.

— Отлично, но я не позволю тебе увидеться с детьми.

— Если ты желаешь лишить своих детей отца, то это твое дело, но я приеду в любом случае, — сказал он и повесил трубку.

Рамон положил чемодан в багажник черного «Мерседеса» и дал указание водителю ехать в Польперро. Затем он уселся на заднем сиденье и погрузился в размышления. Как легко было позволить им уйти из его жизни. И как случилось, что прошедшие годы пролетели так быстро, что он совсем не заметил неумолимого течения времени? Он был слишком счастлив с Эстеллой и Рамонсито, чтобы вспоминать о тех, кого оставил за океаном. Элен и дети стали чем-то вроде камешков, попавших в обувь и причинявших неудобство. Он постоянно знал, что они есть, но ничего не делал, чтобы поддерживать с ними связь.

Эстелла любила его безоглядно, как ребенок, нежно, как мать, и, не предъявляя на него никаких собственнических прав, как друг. С ней у него не возникала постоянная потребность уезжать из дома. Наоборот, во время своих путешествий он считал дни, чтобы снова оказаться в ее теплых объятиях. Порой, когда он был далеко, наедине со своими мыслями, он ощущал запах роз и верил, что это пришла она, чтобы облегчить монотонное течение его одиноких странствий. В другие моменты, услышав шепот моря или веселое журчание ручья, он останавливался, чтобы вспомнить медовый голос Эстеллы и ее радостный смех. По мере того как изящные черты Эстеллы вытесняли в его памяти лица Элен, Федерики и Хэла, ему начинало казаться, что они вообще никогда не существовали. Как легко оказалось забыть…

Мариана писала Федерике и Хэлу часто, поскольку она их не забывала. Элен прислала ей их фотографии, которые Мариана увеличила, вставила в рамки и постоянно смотрела на них. Она боялась, что если не станет этого делать хотя бы раз в день, то, проснувшись однажды утром, может обнаружить, что не думает о них уже годами. В ее сознании внуки оставались теми же маленькими детьми, какими были в то последнее лето в Качагуа, несмотря на фотографии, где они были запечатлены уже ставшими взрослее. Другие ее внучата постоянно навещали их дом. Сейчас их было уже двадцать четыре, что делало все более трудной задачу помнить о тех двоих, которых она любила больше, чем остальных.

Мариана тогда ничего не сказала Игнасио о своем визите в дом Эстеллы на берегу. Она знала, что подобное известие заставит его уши побагроветь от ярости. Он бы не только разозлился, но и испытал бы глубокое разочарование. Она не была уверена, что его сердце сможет выдержать такое эмоциональное потрясение. Но она не смогла и забыть о своем новом внуке. Проводя в раздумьях долгие вечера, прогуливаясь вдоль берега и глядя на море, она не знала, что ей делать. Она была уверена, что Эстеллу начинает мучить одиночество, что Рамон проводит все больше и больше времени в путешествиях, оставив сына расти без отца, так же, как когда-то он поступил с Хэлом и Федерикой. Возвратившись в тот день в Качагуа, после визита к Эстелле, она была так зла на Рамона за его безответственное поведение, что отослала Гертруду домой, а сама начала яростно драить полы и натирать до блеска мебель в доме. В конце концов она, обессилев, свалилась на кровать и проснулась только на следующий день к ланчу, чем безмерно удивила не только Игнасио, не сумевшего ее разбудить, но и саму себя. Тревожные вечера, которые она проводила в гнетущих размышлениях, прогуливаясь по берегу океана, привели к тому, что она настолько похудела, что пришлось после возвращения в Сантьяго сменить весь гардероб. Игнасио полагал, что жена страдает из-за Элен и внучат, и делал все, чтобы ее утешить. Но она не могла найти себе покоя.

В итоге в конце января она снова приехала к дому Эстеллы, не зная, что собирается сказать, но убежденная в том, что найдет нужные слова. Эстелла, стоя на веранде, мгновенно заметила подавленное состояние Марианы и бросилась в слезы.

— Что-то с Рамоном? — импульсивно произнесла она, пошатываясь от волнения. В ее глазах застыло отчаяние. — С ним все в порядке?

Мариана была настолько тронута слезами Эстеллы, что обняла ее.

— У Рамона все в порядке, Эстелла. Я беспокоюсь за тебя и своего внука, — сказала она, разжимая объятия.

Эстелла уставилась на нее остекленевшими глазами.

— Простите, — пролепетала она. — Я сама не своя.

— Мне все известно, — ласково ответила ей Мариана.

— Тогда вам лучше зайти в дом.

Мариану уже не интересовал интерьер дома и не удивляли его размеры. Она узнала пишущую машинку Рамона на столе и первые страницы рукописи, аккуратно сложенные стопкой рядом. Рамон никогда не отличался аккуратностью, так же, как и Элен, но Эстелла содержала дом в том же порядке, что и дом Марианы, когда служила у нее. Эстелла пригласила ее в светлую просторную гостиную с полуопущенными венецианскими шторами, висевшими на французских дверях, чтобы сохранить прохладу. Мариана была восхищена вкусом Эстеллы. На полу лежали пестрые шерстяные ковры из Индии, а сама комната была уставлена большими цветочными горшками с геранью и розами. На книжных полках была размещена библиотека европейских писателей, философов и биографов. Мариана обратила внимание, что Рамон отобрал лучшие фотографии Эстеллы и их сына и, вставив их в серебряные рамки, развесил во всех возможных местах. Повсюду здесь она узнавала следы путешествий ее сына по всему миру — бразильская баланганда в серебре, способствующая изобилию, греческая икона святого Франциска, подаренная монахом на горе Атос, и копье, преподнесенное вождем племени, с которым он подружился в дебрях Африки. Мариана отметила, что вместе Рамон и Эстелла создали для себя теплый и уютный дом.

Эстелла села напротив, глядя на Мариану ясными глазами.

— Я здесь не для того, чтобы осуждать тебя, Эстелла, — высказала Мариана то, что было у нее на сердце. — Я беспокоюсь о тебе, и это все.

— Но как вы догадались? — смело спросила Эстелла.

— На Рождество, когда я приходила к тебе, то забыла вручить подарок, который принесла, поэтому мне пришлось вернуться.

— О, — произнесла Эстелла, понимающе кивая.

— Я услышала, как ты называешь своего ребенка Рамонсито, и все вдруг стало ясно.

— Да.

Мариана встала и подошла к Эстелле, неудобно устроившейся на краю дивана. Она села рядом и посмотрела на нее понимающим взглядом.

— Я ведь тоже женщина, и знаю, что значит любить мужчину. Я люблю Игнасио. Он, мягко говоря, человек трудный. Но я люблю мужа, несмотря на его иногда раздражающий характер. Я достаточно хорошо знаю Рамона, чтобы быть уверенной в том, что именно он тебя соблазнил. Тебя я не осуждаю и, наоборот, сочувствую тебе. Я наблюдала, как разрушался его брак. Элен не смогла выдержать его бродяжничества. А ты?

Лицо Эстеллы налилось румянцем, как розовое яблоко, и она улыбнулась улыбкой женщины, довольной своей судьбой.

— Я люблю Рамона, а он любит меня. Это все, что мне нужно. Я не стремлюсь запереть его в стенах дома и хочу от него только любви. Я счастлива, сеньора. Более счастлива, чем когда бы то ни было.

— Я тебе верю, — сказала Мариана, касаясь руки молодой женщины. — Но что думают об этом твои родители? Он ведь пока еще женат на Элен.

Счастливое отражение душевной весны мгновенно сбежало с лица Эстеллы, и оно приобрело оттенок осенней печали.

— Они отреклись от меня, — произнесла она равнодушно, как будто заранее выстроила внутренний барьер безразличия, чтобы защитить себя от дальнейших страданий.

— Мне так жаль, — сказала Мариана. — Если я могу чем-то помочь…

— Нет-нет, — ответила Мариана. — Тут никто и ничем помочь не сможет.

— Они видели твоего ребенка?

— Нет.

— Если бы они его увидели…

— Они не собираются здесь появляться.

— Они знают, кто отец?

— Да, но им все равно. Отец хочет, чтобы Рамон на мне женился…

— Понимаю.

— Я счастлива. Они должны были быть счастливы, если счастлива я, но ведь я опозорила семью, — сказала она, и ее глаза увлажнились помимо воли.

— Почему ты не покажешь им Рамонсито? Их сердца смягчатся, я уверена. Он такой очаровательный. Просто маленький ангелочек. Можно, я снова на него взгляну?

Эстелла проводила Мариану в маленькую комнату, где в прохладном полумраке спокойно спал Рамонсито. Мариана провела пальцем по мягкой щечке и почувствовала, как эмоции сдавливают ее горло и туманят глаза, в которых заблестели слезы.

— Возьми Рамонсито и покажи его им, — повторила она.

— Должна ли я сообщить Рамону, что вы приходили?

— Нет, — твердо ответила Мариана. — Пусть это будет нашей тайной. Когда придет время, он сам даст мне знать. Но все-таки, если я смогу что-то для тебя сделать, не бойся и смело мне звони. Ты знаешь, где меня найти. Я больше не хочу тебе надоедать.

Эстелла прикоснулась к руке Марианы и улыбнулась.

— Я хочу, чтобы вы приходили. Хочу, чтобы Рамонсито познакомился со своей бабушкой, — сказала она, и ее губы задрожали.

Мариана была слишком взволнована, чтобы ответить. Она кивнула, тяжело сглотнула и с молчаливой благодарностью посмотрела на Эстеллу.

На следующий вечер Эстелла собралась с силами для решения самой трудной в ее жизни задачи. Она завернула Рамонсито в шерстяной платок, упаковала еду и одежду в количестве, достаточном для ребенка на неделю, и оставила его на пороге дома родителей с запиской, где можно было прочитать простые слова: «Мне нужна ваша любовь». Затем она повернулась и отправилась в обратный путь. Дойдя до поворота, она почти раскаялась в содеянном и уже было собралась вернуться, чтобы забрать его, но вспомнила слова Марианы, набралась храбрости и продолжала идти, хотя и с камнем на сердце. Проведя изнурительные два часа, во время которых беспокойство терзало ее сознание, она уже не могла больше терпеть и стремительно бросилась бежать по берегу к тому месту, где у склона холма приютился родительский дом.

Рамонсито на пороге уже не было. Охваченная страхом, что его могла забрать бродячая собака или вор, она подкралась к окну дома, задержав дыхание, чтобы не выдать себя. Заглянув в окно, она не увидела ничего, кроме пустой комнаты. Но в тот момент, как к ее горлу стали уже подступать рыдания, в комнату вошла Мария с аккуратно спеленутым ребенком на руках. Она широко улыбалась, и слезы скатывались с ее старых щек ручейками радости и счастья.

Пабло Рега уселся на траве у последнего приюта своего старого приятеля Освальдо Гарсия Сегундо и начал свою речь, как обычно, с поэтическим подъемом и блеском.

— Мое старое сердце растаяло, Освальдо. Си, сеньор, именно так и случилось. Мария пришла домой и обнаружила у дверей внебрачного ребенка Эстеллы. Она оставила его там одного. Правда, с запиской. Можно подумать, у нас возникли бы сомнения, чей это младенец. — Он хмыкнул и покачал головой, поигрывая медальоном с изображением святой Девы, висевшим на его груди. — Он очень маленький, и я боялся прикоснуться к нему, пока Мария не положила его мне в руки. Ради Бога, Мария, сказал я, если я его уроню, то его унесет дьявол. Но она только рассмеялась, а потом заплакала. У него моя улыбка, поэтому Мария сказала мне, что, если малыш похож на меня, значит, его благословил Бог. Ты прав, спрашивая, как же я поступил. Мне следовало бы отослать его обратно к его матери, но Мария об этом и слышать не хотела. Она не расставалась с ребенком ни на миг, лелеяла его, как своего собственного, и по ее лицу текли слезы удовольствия. Если бы я его отослал, то оказался бы чудовищем. Но я вовсе не монстр, а всего лишь усталый старый человек, которому осталось доживать свой век. Рамонсито — это еще одна новая жизнь, назначение которой страдать и умереть на этой земле. Для какого дьявола это все нужно? Ты ведь знаешь, Освальдо, си, сеньор, ты знаешь. Если бы ты мог говорить из своей могилы, то, вероятно, дал бы мне несколько советов. Но, видимо, мои старые уши слишком забиты земными проблемами, чтобы слышать тебя.

Рамон сидел в автомобиле и следил за тем, как городской пейзаж постепенно сменялся зеленым ландшафтом английской деревни. Он думал о Рамонсито, которому сейчас было шесть лет — почти столько же, сколько было Федерике, когда он с ней попрощался в то жаркое январское утро уже так много лет назад. Бросив мысленный взгляд на прошедшие годы, он вспоминал, как Рамонсито восстановил отношения между ним и его матерью, и Эстеллой и ее родителями. Хотя Пабло Рега до сих пор относится к нему с подозрением. Пабло завел привычку нервно теребить медальон на своей шее с таким видом, будто встретился с вампиром, но, по крайней мере, он полюбил внука и снова вернул дочь в свои объятия. Его собственный отец не знал о существовании внука, гулявшего всего в четырех милях от их летнего дома, хотя в жилах ребенка текла та же кровь, и наступит день, когда он станет отцом нового поколения, ведущего свое происхождение от Игнасио, Однако Мариана настаивала на том, что ему говорить об этом нельзя. Это была общая тайна для них троих.

— Еще наступит подходящий момент, — говорила она Рамону, — но позволь, я сама скажу ему, когда он будет готов узнать правду.

Прошло уже шесть лет, но она так и не призналась ему. Рамон думал, что вряд ли это вообще когда-либо случится.

Элен отправила детей в коттедж к Тоби.

— Рамон объявился. Я не хочу, чтобы он их увидел, — объяснила она брату по телефону.

— Что? Рамон в Англии?

— Да.

— Мой Бог, — воскликнул Тоби, присаживаясь. — Зачем это ему понадобилось приезжать через столько лет?

— Как он сказал, чтобы увидеть детей.

— Вот так просто — прямо как с небес?

— Я не желаю, чтобы он видел детей, — озабоченно повторила она.

— Разве это умно? — взволнованно спросил Тоби. — В конце концов, ведь он их отец.

— Только биологически. Я не могу допустить, чтобы он их снова расстроил. Феде сейчас вполне счастлива. И ей совсем не нужно, чтобы опять появился Рамон и в очередной раз пообещал ей все блага мира.

— Пожалуй, в этом ты права.

— Я знаю, что права.

— Как ты намерена от него избавиться? — спросил Тоби, предвидя, что Рамон может задержаться до их возвращения.

— Не беспокойся, я знаю как.

— Не думаю, что Артур сможет потягаться с Рамоном.

— Артур здесь ни при чем. Я смогу избавиться от него сама. Убью его своей доброжелательностью, — уточнила она и нервно рассмеялась.

— Тебе нужно быть очень хладнокровной, Элен, и очень сильной, — произнес он, чтобы поднять ее боевой дух. — Не злись и не давай ему обойти себя. Теперь ты независимая женщина, и он тебе не нужен. Ты превосходно без него обходишься. Покажи ему, что стала другой. Ты уже не та женщина, которую он привык в тебе видеть, понимаешь?

Элен кивнула своим мыслям.

— Ты прав. Если выказать слабость, он сможет использовать ее против меня.

— Именно так. Теперь ты — сила, с которой придется считаться. Постарайся укротить его пыл, в конце концов, он всего лишь человек.

Отправив детей на велосипедах к Тоби, она приняла ванну и оделась, стараясь убедить себя, что макияж и ухоженный внешний вид — это просто желание показать Рамону, насколько она изменилась. Но в глубине души она знала истинную причину своей суеты, и ее бесило, что она все еще испытывает потребность произвести на него впечатление.

Она ожидала его на скамейке в саду под вишневым деревом, где обычно восседала Полли, наблюдая за своими цветочными клумбами. Как быстро оно выросло. Почти так же быстро, как и ее дети. В этот момент, почти как Рамон, Элен тоже удивилась быстротечности времени. Пребывание в Чили уже казалось далеким воспоминанием о другой жизни — жизни, окутанной покровом тени. Она слишком долго отгоняла от себя эти воспоминания, страшась ощутить ностальгию. Она сделала свой выбор и начала новую главу, навсегда закрыв страницы былого. Когда она услышала звук приближающейся машины, ее сердце учащенно забилось. Прошлое в очередной раз вернулось, чтобы снова причинить ей страдания. Она поднялась, борясь с острой потребностью закурить сигарету, и демонстративно медленно направилась к воротам.

Рамон едва узнал Элен. Она коротко подстригла волосы. Они стали светлее и гуще, а ее кожа восстановила свою прежнюю красоту, которая так очаровала его при их первой встрече. Голубые глаза сияли здоровьем, а сама она беззаботно улыбалась. Он ожидал, что она потребует его немедленного отъезда, но вместо этого она приветствовала его с любезностью старинного друга, чем застала врасплох и спутала все планы. Элен сразу заметила, что он с трудом подыскивает слова. Это укрепило ее веру в свои силы, и она пригласила его присоединиться к ней в саду и что-нибудь выпить.

— Ты превосходно выглядишь, — заметил он, когда они уселись под вишневым деревом со стаканами фруктового сока собственноручного приготовления Полли.

Элен поблагодарила его и обратила внимание на его покрытое морщинами лицо и седеющие волосы. Рамон стал напоминать стареющего льва: он все еще вселяет ужас и подчиняет себе и пока еще остается королем джунглей, но вовсе не тех, где обитает она. Его нерешительность выдавала слабость. Она мгновенно это почувствовала и ухватилась за возможность завладеть инициативой. К собственному удивлению, она его уже не боялась.

— Ты тоже неплохо выглядишь. Немного постарел, — произнесла она со злой улыбкой, — но красив, как и прежде.

— Спасибо, — кивнул он и нахмурился. — Извини, что так долго не появлялся.

— Так долго — это явное преуменьшение, — рассмеялась она, соблюдая осторожность, чтобы скрыть в своем голосе оттенок горечи. — Ты просто не предназначен для отцовства, Рамон. Но не стоить корить себя. В сущности, я должна поблагодарить тебя. Ты освободил нас из ямы, в которой мы прозябали в Чили. А здесь мы нашли свое счастье, — сообщила она, внимательно наблюдая за ним.

Мимо его внимания не ускользнуло, что она не курит и руки у нее не дрожат. Ее слова вызвали у него дискомфорт.

— Я оказался плохим отцом, — согласился он. — Но я люблю их.

— Уверена, что это так, хотя и странной любовью. Они тоже тебя любят, точнее, любят память о тебе. Но они сумели выжить и без тебя.

— Понимаю, — произнес он голосом, прозвучавшим скорее как глубокий стон. Он наклонился и положил руки на колени. — Феде не хочет, чтобы ты выходила замуж за Артура.

— Знаю, — ответила она. — Она не желает, чтобы кто бы то ни было заменил тебя.

— Она написала мне и просила, чтобы я этому помешал.

— И как ты намерен это сделать? — спросила она, и на ее губах заиграла уверенная улыбка, будто она принимала его миротворческую миссию как нечто забавное.

— Не знаю. Я приехал поговорить с тобой, и это все, — сказал он, снова откидываясь назад и пристально глядя на нее. Его стакан уже был пуст.

— Послушай. Я очень ценю Артура. Он очень добр ко мне. И он всегда со мной, Рамон, в отличие от тебя. Но я тебя не виню. Я выбрала тебя, а потом сама выбрала уход от тебя. Все очень просто. Сейчас я хочу выйти за Артура, и Феде придется с этим смириться.

— Она не хочет покидать Польперро, — сказал он.

— Знаю, но мы не можем всегда иметь то, что хотим.

— Но разве это не значит вырвать ее с корнем?

— Заметь, ты сейчас сам это сказал, — резко возразила она, сдерживая нараставший гнев. — Если бы не ты, нас не надо было бы вырывать с корнем в первый раз.

— Насколько мне помнится, я не хотел, чтобы ты уезжала.

— Но ты отказался изменить своим привычкам. — Щеки Элен стали пунцовыми, на мгновение выдав бушевавшую внутри нее злость. Она отвернулась и налила еще сока, понимая, что если проявит хоть малейший намек на слабость, то он бросится в атаку, и тогда ей конец.

— Ты любишь Артура? — спросил он.

— Он мне очень дорог, — ответила она.

— Это не то, что я спрашиваю.

— Только не говори, что у тебя нет какой-нибудь несчастной, заброшенной женщины, которую ты оставил где-нибудь в Чили, — парировала она, избегая прямого ответа на его вопрос.

Он ухмыльнулся и утвердительно кивнул.

— Да, есть.

Элен была ошеломлена его честным ответом, несмотря на ее уверенность в том, что за семь лет раздельной жизни у него кто-то появился. Это было очевидно. Она хотела спросить, что это за женщина, но подавила искушение.

— Ну что ж, тогда ты знаешь, как это бывает. Когда ты заботишься о ком-то, — сказала она, подавив свое замешательство, и улыбнулась.

Рамон, конечно, обратил внимание на ее непроницаемую холодность, и ему оставалось лишь гадать, является ли подобная самоуверенность плодом трудов Артура. Такой он видел ее только во время их первых встреч, когда он в нее влюбился. Неужели он действительно попользовался ею, а потом отбросил, как прекрасный, но уже истертый ковер?

— Так, значит, ты желаешь развода? — спросил он, тревожно покусывая свои щеки изнутри.

— Да, — ответила она, игнорируя почти неслышный голос в своей голове, умолявший ее не порывать с ним окончательно.

— В таком случае ты его получишь.

Она сухо кивнула:

— Благодарю тебя.

— Как ты намерена поступить с Феде?

— Почему это тебя волнует? — выпалила она в раздражении, внезапно теряя свое так тщательно культивируемое хладнокровие. — Ты пренебрегал ею в течение семи лет, а теперь внезапно появляешься из-за ее письма, написанного тебе! Ты даже не имеешь права спрашивать, как у нее или у Хэла дела. Теперь они для тебя никто. Они тебе уже не принадлежат. Если бы ты заботился о ней, то должен был приехать, когда Феде упала с велосипеда, когда ее дразнили в школе только потому, что у нее нет отца или… или… когда Хэл просыпался от ночных кошмаров и сомнений, от которых так страдают дети. Но ты этого не сделал. Ты знаешь, что ничего не сделал. Почему бы тебе не вернуться к своей женщине в Чили и не забыть о нас? У тебя ведь не было проблем с тем, чтобы ни разу не вспомнить о нас за эти семь лет. Ради Бога, Рамон! — воскликнула она, повышая голос до тех пор, пока он не задрожал от злости и боли. — Ты заставил всех нас страдать. Очень сильно страдать. Я хочу, чтобы ты ушел.

Рамон не хотел оставлять ее. Она изменилась. Исчезла нервная слабая женщина, цеплявшаяся за него как плющ и не дававшая ему возможности вздохнуть полной грудью. Элен превратилась в женщину, которая знает чего хочет и обладает силой характера, чтобы реализовать свои желания. Он понимал, что за ней стоит Артур, и его охватило любопытство увидеть мужчину, преуспевшего там, где он сам потерпел неудачу. Но Элен пристально смотрела на него окаменевшим взглядом. Ее доводы были неоспоримыми, и он знал, что уже не в силах манипулировать ею, как делал это всегда в прошлом. Она его уже не боялась.

Он нерешительно поднялся.

— Значит, так?

— Значит, так, — подтвердила она, тоже поднимаясь.

— Мы свяжемся через адвокатов.

— Хорошо.

— Я не думаю, что смогу уехать навсегда, не увидев своих детей.

— Дай мне время, — сказала она, внезапно ощущая грусть от бесповоротности их решения о разводе. — Я хочу замуж за Артура. Если Феде узнает, что ты вернулся, у меня возникнет куча проблем. Тебя ждали семь лет, так что лишний год не имеет значения, по крайней мере для Феде.

Рамон опустил глаза.

— Ты действительно хочешь пойти за него? — спросил он и тут же подумал, почему это его так интересует.

— Да, — ответила она, с трудом сохраняя самообладание.

— Хорошо, тогда желаю счастья.

— Спасибо.

Рамон наклонился и поцеловал ее в щеку. Элен быстро отпрянула, боясь, что поцелуй может затянуться, и страшась того, что не найдет в себе сил сопротивляться. Но он повернулся и ушел. Она рухнула на скамью и дождалась, пока не стихнет звук двигателя автомобиля. Затем, закрыв лицо руками, она дала волю сдерживаемым чувствам и зарыдала.

Федерика катила на велосипеде по дороге. Она оставила Хэла под присмотром Тоби и Джулиана, которые согласились с тем, что после такого количества выпитого чая ему будет трудно ехать на велосипеде домой. Договорились, что они привезут его позже. Федерика была довольна таким решением — по крайней мере, в одиночку она могла позволить себе ехать так быстро, как захочет, не беспокоясь, что из-за угла выскочит машина и напугает ее брата. Она убрала ноги с педалей и свободно поехала вниз. Солнце светило сзади, весенний ветер теребил ее волосы, и она чувствовала себя превосходно.

Внезапно из-за поворота вылетел блестящий черный «Мерседес», заставив ее резко нажать на тормоза в панической попытке удержать управление и избежать столкновения с автомобилем. С замершим сердцем она ощутила поток горячего воздуха, пронесшийся в опасной близости, а затем услышала позади визг шин при торможении. Она с трудом остановила велосипед, тормозя туфлями по бетону. Затем, встав на свои дрожащие ноги, она обернулась. Солнце было таким ярким, что пришлось приложить к глазам ладонь, чтобы защитить их от слепящих лучей. Она посмотрела на машину, но из нее никто не вышел. Пришлось напрягать зрение, чтобы разглядеть, кто там находится, но отражение от стекол не давало такой возможности. Оставалось стоять неподвижно, гадая, что мешает водителю выйти и извиниться перед ней за то, что он подверг ее жизнь такому риску. Ей действительно пришлось перенести потрясение, все ее тело дрожало от пережитого, но из машины так никто и не появился. Затем, к изумлению Федерики, двигатель снова заработал и автомобиль исчез так же внезапно, как и появился, оставив дорогу в том же безмятежно спокойном состоянии, что и до его появления, будто ничего не случилось.

От странного незнакомца остались лишь черные следы на бетонке.