Санта-Каталина, 1973 год

Чикита почти не спала. Ночь была влажной. Чикита ворочалась с боку на бок в душной комнате, прислушиваясь к мерному похрапыванию своего мужа Мигеля, — огромный, с разметавшимися по подушке волосами, он занимал почти всю кровать. Однако в эту ночь Чикита страдала от бессонницы вовсе не потому, что на нее давила ночная духота, и не оттого, что малыша Панчито разбудил плохой сон. Она не могла уснуть потому, что на следующий день после двух лет учебы в Америке возвращался домой ее сын Санти.

Он писал довольно часто. Она с нетерпением ждала его еженедельных писем — их чтение одновременно доставляло ей удовольствие и заставляло грустить, поскольку она очень скучала по сыну. Чикита виделась с ним всего однажды, в марте, во время весенних каникул. Он с гордостью показывал родителям студенческий городок, дом, который он делил с двумя своими друзьями, а потом на несколько дней они отправились в Ньюпорт, где гостили у друга Санти Фрэнка Стэнфорда и его очаровательной семьи. Мигель был в восторге, потому что ему даже удалось поиграть в поло. Санти было девятнадцать, почти двадцать, и он из юноши превратился в красавца-мужчину.

Чикита и Анна проводили долгие вечера, сидя на террасе и глядя вдаль. Темой их разговора были дети. Анна очень страдала от невозможного поведения дочери. Она-то надеялась, что София со временем успокоится, но та становилась только все неуемнее и наглее. Она была непослушна, огрызалась на каждое замечание и в порыве ярости могла даже оскорбить мать.

В семнадцать София была слишком независима, слишком тщеславна. В школе она не могла похвалиться большими успехами, отставая по всем предметам, кроме языка, где выезжала за счет сочинений, которые благодаря ее бурной фантазии получались очень интересными. Учителя жаловались на то, что ей не хватает внимательности, усидчивости, выдержки, наконец, так как она постоянно подбивала одноклассниц на всякие непотребные выходки. Никто не мог на нее повлиять. В выходные дни она исчезала, сев в седло, и возвращалась едва ли не к полуночи, намеренно пропуская ужин. Она не считала нужным поставить в известность мать, когда ей приходило в голову совершить очередную вылазку.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения Анны, стал недавний случай: Анна узнала, что София уговорила водителя отвозить ее не в школу, а в Сан-Тельмо, старую часть города, где она проводила почти целый день, обучаясь танцевать танго у старого моряка по имени Иисус. Анна так и не проведала бы об этом, не позвони ей классная руководительница Софии, чтобы поинтересоваться, скоро ли та оправится от скарлатины.

Когда Анна начала обвинять дочь, та спокойно сказала, что ей надоело ходить в школу и все, чего она хочет, — это стать танцовщицей. Пако расхохотался и похвалил дочь за смелость. Анна пришла в ярость, но София настолько привыкла к тому, что мама на нее гневается, что не обратила на это никакого внимания. Анне пришлось признать, что старые методы воспитания не действуют и дочь отдаляется от нее все дальше. То, что София была красивой и очаровательной, только ухудшало дело. Ей всегда удавалось избегать наказания. Чикита попыталась объяснить невестке, что София очень похожа на саму Анну. Но Анна лишь покачала головой, приходя в отчаяние, — она и слышать не хотела об этом.

— Она слишком хороша, себе же во вред, — сказала Анна. —Она умеет заставить всех плясать под свою дудку. Пако не делает никаких попыток изменить ситуацию. Я ощущаю себя чудовищем. Ведь я единственная, кто одергивает ее. Если я не остановлюсь, она начнет меня ненавидеть, — тяжело вздыхая, заключила Анна.

— Может, тебе стоит дать ей больше свободы? — ответила Чикита, искренне желая быть полезной. — И тогда она поймет, что ты уже не так натягиваешь вожжи, и перестанет упираться.

— О, Чикита, ты рассуждаешь, точно как мой отец.

Про себя она подумала, что они говорят о Софии, словно об необъезженной лошади. В этой семье все напоминает ей о том, какая она, Анна из далекой Ирландии, неопытная наездница!

— Он был очень мудрым.

— Иногда. Большую часть времени он был довольно докучливым.

— Ты скучаешь без него? — задушевно вымолвила Чикита.

Она никогда не разговаривала с невесткой о ее родителях, потому что Анне было неловко вспоминать Ирландию.

— Да, конечно. Но больше всего я скучаю по тому отцу, который остался в Гленгариффе, а не о том человеке, который приехал в Аргентину. Наши отношения с ним со временем испортились. Может, все дело в том, что изменилась я сама. Я не знаю.

Она опустила глаза. Чикита наблюдала за лицом Анны, освещенным мягким вечерним светом, подумав, как необыкновенно красива она, но какой горечью полна ее душа.

— Я тоже скучаю по нему, — сказала она.

— Именно из-за него София так испортилась. Я ее не баловала. Ни Пако, ни мой отец не поддерживали моих строгих принципов.

— София настоящая Соланас! Она умеет очаровывать.

— Этот злосчастный шарм Соланасов! — вымолвила Анна, а потом рассмеялась. — Моя мама тоже обладала талантом очаровывать. Все ее любили. Бедняжка тетя Дороти... Она была толстой и некрасивой, маме же достались все внешние достоинства. Тетя Дороти так и не вышла замуж.

— И как сложилась ее судьба? — спросила Чикита.

— Я не знаю. Мне стыдно, но мы потеряли связь друг с другом.

— О!

— Я знаю, как это неблагородно с моей стороны, но мы оказались разделены океаном...

Ее голос затих. Она чувствовала себя очень виноватой, ведь она не знала даже, жива ли ее тетя. Ей надо было попытаться найти ее после смерти дедушки О'Двайера, но она не могла заставить себя. Она решила, что то, о чем не знаешь, не причиняет боли, поэтому отбросила в сторону волнения.

Чиките очень хотелось спросить Анну о других ее тетях и дядях, оставшихся на родине, так как она знала по рассказам дедушки О'Двайера, что в Ирландии у них большое семейство. Однако она не посмела и снова вернулась к разговору о Софии.

— Уверена, что она перерастет. Это юношеский максимализм.

— Я не разделяю твоего оптимизма.

Анна не могла признаться Чиките, что замечает в дочери многое из того, что было присуще ей самой в этом возрасте.

— Знаешь, Чикита, я боюсь, что если последую твоему совету, то София превратится в дикарку. Я не хочу, чтобы в семье говорили, будто я не умею воспитывать детей.

Чикита сочувственно рассмеялась. Она не могла думать плохо о ком бы то ни было.

— Анна, все очень любят Софию. Она свободолюбивая, смелая. Санти и Мария обожают ее и готовы ей все простить. Только ты видишь ее непослушной и неуправляемой. В глазах других людей она само совершенство. И вообще, какая разница, что думают другие?

— Для меня чужое мнение всегда имело большой вес. Ты знаешь, как другие любят посудачить. А я не хотела бы, чтобы моя семья была предметом сплетен.

— Все люди любят обсуждать чужие проблемы, но почему их мнение для тебя так важно?

Чикита пристально следила за своей невесткой. После стольких лет Анна по-прежнему ощущала свою чужеродность. Она все еще помнила о своем низком происхождении, и именно поэтому беспокоилась о том, что скажут другие о ее детях. Ей так хотелось ими гордиться, потому что их успех был продолжением ее самой, но так же она воспринимала и их неудачи. Ей нужно было доказать свою состоятельность, и это настроение не покидало ее ни на секунду. Она не умела расслабляться.

По мнению Чикиты, Анна не понимала, что есть вещи, которые не имеют никакого значения. Происхождение, например. Все любили Анну. Она уже стала частью семьи. Они любили ее такой, какой она была, со всеми ее недостатками. Анна приехала в Санта-Каталину много лет назад, охваченная честолюбивыми устремлениями. Она вышла замуж за Пако, чтобы получить и его положение, и возможность распоряжаться его богатством. Сначала ее не приняли. Но постепенно она обрела уверенность в себе, превратившись в тигрицу, и завоевала уважение окружающих.

Чиките хотелось сказать Анне, что София так противится матери, оттого что Анна слишком открыто выделяет сыновей. Она жила только интересами Рафаэля и Августина. Если бы они вели себя так, как София, Анна легко нашла бы оправдание их поступкам, посчитав, что мальчики обладают бурным темпераментом. Ей и в голову не пришло бы приструнить их или одернуть при всех. Она поощряла бы их стремление быть самостоятельными. Положение дочери в семье вызывало у нее ревность. София привлекала к себе слишком много внимания. К ней относились или с восхищением, или с ненавистью, но никогда — с равнодушием. Чикита сотни раз пыталась объяснить это Анне, хотела внушить ей, что она должна разобраться с собственными комплексами. Все было тщетно.

— Ладно, — вздохнула Анна, — довольно о Софии. У нее, наверное, уже горят уши. Рафаэль и Августин совсем другие. Мне кажется, что Рафаэль ухаживает за Жасмин Пенья. Это дочь Игнасио Пенья. Замечательная была бы партия, — напустив на себя важность, произнесла Анна. — Он думает, что я ничего не знаю. Я не стала ничего говорить ему: придет время, он сам мне все расскажет. Я часто слышу, как он разговаривает по телефону. Он ничего не скрывает от меня. Не то, что его сестра, которая вечно крадется, как вор в темноте... — Анна осознала, что разговор снова перешел на Софию. — Должно быть, ты вне себя от счастья, что Сантьяго возвращается домой, — сказала она, подавив желание опять начинать жаловаться на дочь. — Просто не могу себе представить, как ты пережила Рождество без него.

Чикита покачала головой.

— Это было ужасно. Конечно, я пыталась держаться ради спокойствия всех остальных членов семьи, но ты, наверное, заметила: без него все было не так, как прежде. Я так люблю, когда вся семья собирается вместе. Санти хотелось отправиться в Таиланд и снова попутешествовать. По-моему, не осталось на земле места, где бы он не побывал за последние полтора года. Для него это колоссальный опыт. Все заметят, как он изменился, заверяю тебя. Он стал мужчиной.

Она вспомнила его таким, каким он был, когда они виделись во время весенних каникул: у Санти стал низкий голос, а подбородок зарос густой щетиной. Он был красивым и сильным, как отец. Казалось, его глаза приобрели еще большую синеву. Еще она заметила, что хромота сына стала совсем незаметной.

— Я не могу поверить, что он возвращается! — со счастливым вздохом произнесла она.

Санти должен был вернуться в середине декабря, как раз к началу летних каникул, которые длились до марта. После этого ему предстояло начать пятилетний курс обучения в университете Буэнос-Айреса. Он не был с семьей одно Рождество. Чикита настаивала на том, чтобы сын провел праздники с ними. Она отсчитывала дни до его приезда и ничего не могла с собой поделать, хотя и понимала, что птенец уже давно вылетел из семейного гнездышка.

Утром в субботу 12 декабря, проведя всю ночь без сна, Чикита поднялась, ощущая, как ее сердце переполняет радость. Она раскрыла шторы: солнце в этот день светило ярче обычного, а цветы были особенно красивы. Она снова зашла в комнату Санти, чтобы поставить на письменный стол сына вазу со свежим букетом. В доме царило оживление. Панчито бегал по всему ранчо в компании кузенов и детей горничных, живших возле поместья. Фернандо с утра умчался, оседлав свою любимую лошадь. Он ждал приезда младшего брата со смешанным чувством. Зависть к всегда успешному Санти проснулась в его душе, как после долгого сна. Мигель уехал в аэропорт на своем джипе, оставив жену мучиться ожиданием. Мария, которая не хотела мешать маме готовиться к торжественному обеду, сразу после завтрака помчалась к Софии.

София сидела на террасе со своей семьей. Они пили чай.

— Привет, Мария! — закричала София, увидев кузину.

— Доброго дня, Пако, Анна. — Мария поцеловала каждого со счастливым выражением лица.

— Твоя мама, наверное, очень взволнованна, — заметила Анна, понимая состояние Чикиты.

Она и сама сгорала бы от нетерпения, будь на месте Санти Рафаэль или Августин.

— Вы не можете себе представить, она не сомкнула глаз. Мне кажется, она сто раз заходила к нему в комнату, чтобы убедиться, что там все в порядке.

— Санти этого даже не заметит, — намазывая маслом хлеб, обронил Августин.

— Конечно, заметит, — с энтузиазмом воскликнула Анна.

Мария подвинула стул, когда Соледад появилась с чашкой и блюдцем.

— Мигель? — спросил Пако, не отрываясь от газеты.

— Он уехал еще утром, чтобы встретить Санти в аэропорту.

— Хорошо, — ответил он, вставая и бормоча что-то о том, что ему надо к Александро и Малене выпить коктейля.

— Не рановато ли, папа?

— В доме Александро и Малены не знают, что такое рановато, если речь идет о коктейлях, София.

Он удалился, и его седые волосы поблескивали на солнце.

— София, готова поспорить: ты ждешь не дождешься, чтобы Санти приехал, — вмешалась Мария, наливая себе чаю. — Интересно, как он сейчас выглядит? Думаешь, он сильно изменился?

— Если он отрастил себе бороду или сделал какую-нибудь глупость с лицом, я его убью, — засмеялась София, и ее глаза светились счастьем.

— Он не узнает Панчито, ведь тот так вырос, что скоро уже будет играть в поло со взрослыми мальчиками.

— И девочками, — добавила София, глядя в сторону матери.

Она знала, как злят Анну подобные разговоры, как ее раздражает то, что дочь появляется на поле с мужчинами, поэтому и не упускала возможности помучить мать. Ну, почему Мария, такая воспитанная, исполненная достоинства, а София оставалась сорвиголовой? Анна не могла понять этого.

— Эй, Рафа, ты знаешь, что первым делом захочет сделать Санти? Конечно, сыграть! Покажем ему класс? — нарочито громко произнесла она.

— София, ты раздражаешь маму, оставь ее в покое, — проговорил Рафаэль рассеянно.

Его гораздо больше волновало чтение субботней газеты, а не эти глупые разговоры девчонок о кузене. Анна вздохнула с видом мученицы, обреченно покачав головой.

— София, Санти не захочется играть, уверяю тебя, ведь он не был дома два года, — жестко ответила Анна.

Однако она вспомнила слова Чикиты о том, что Софии надо предоставить большую свободу, и подумав, тихо добавила:

— Хотя, может, Санти и захочет сыграть? В конце концов, он ведь не станет сидеть с нами целый день? Я разрешаю тебе поиграть.

— Правда? — медленно вымолвила София.

Она вопросительно посмотрела на мать, та лишь улыбнулась в ответ и продолжила свой завтрак. Вскоре девушки вышли из-за стола, оставив Соледад убирать за ними.

В своей комнате, украшенной розовыми обоями в цветочках, София упала на большую кровать, смяв свежее постельное белье и сбросив с ног сандалии.

— Ты можешь в это поверить? — недоуменно произнесла она.

— Что?

— Мама... Она же сказала, что я могу поиграть в поло.

Она пожала плечами.

— Это впервые.

— Да. Мне интересно, с чего бы это?

— Не задавай лишних вопросов, наслаждайся жизнью.

— Так и сделаю. Конечно, она вскоре примется за свое.

София вздохнула.

— Надо будет рассказать об этом Санти.

— Сколько у нас времени? — посмотрев на часы, произнесла Мария.

— Я так возбуждена, что не могу ни о чем думать, — чуть ли не запела София, вспыхнув густым румянцем, который был заметен даже на ее смуглом лице. — Что же мне надеть?

— А что у тебя есть?

— Не очень много. Все мои красивые вещи остались в Буэнос- Айресе. Ты же знаешь, я всегда ношу джинсы или широкие брюки.

Она распахнула дверцы шкафа.

— Смотри!

В гардеробе Софии преобладали футболки, которые лежали аккуратной стопкой, несколько свитеров и джинсы.

— Так, давай проведем ревизию, — сказала Мария, ныряя в шкаф. — Какой образ ты хотела бы создать?

— Я хотела бы выглядеть, как ты, — призналась София, немного подумав.

На Марии было красивое платье до щиколоток, украшенное кружевом и лентами, и такая же лента была в ее темных волосах.

— Как я? — искренне удивилась Мария, сморщив нос. — Но я никогда прежде не видела тебя в платье.

— Ну, всегда что-то происходит в первый раз, разве не так? Санти не было с нами два года, и я хочу поразить его.

— Прибереги сюрпризы для Роберто, — с улыбкой ответила Мария.

Роберто Лобито был высоким загорелым блондином, который мог покорить любую девушку. Он был близким другом Фернандо, жил по соседству, в Ла Пазе, и прекрасно играл в поло, всегда привлекая массу зрительниц. Если предстояло играть Роберто, все девушки из окрестных мест бросали чтение своих романов и устремлялись к полю.

София не испытывала к нему никаких чувств. Даже когда он уделял ей внимание, как тогда, после памятной игры в Санта-Каталине, вызывая на разговор или, как будто случайно, задевая клюшкой пониже спины, она не изменила своего отношения к нему, оставаясь все такой же равнодушной. И этим только возвысилась в глазах Роберто, так как выгодно отличалась от других девушек, готовых броситься к нему по первому же зову. В их смущении, в их стеснительности для него, любящего вызов, не было ни шарма, ни интереса. София смеялась его шуткам, болтала с ним, но он видел, что она не сходит по нему с ума, и это делало ее особенно желанной.

После той ссоры с Марией София решила, что ей надо начать встречаться с каким-нибудь парнем, чтобы развеять подозрения кузины. Никто не знал, какие страсти бушуют в душе Софии, — никто, кроме Марии. София могла убедить сестру в том, что забыла о своих детских привязанностях, только если бы завязала роман с кем-то другим. Ей никто не нравился, поэтому кандидатура на эту роль не имела никакого значения. Честолюбие диктовало ей, что, кто бы это ни был, он должен быть самым завидным женихом, поэтому она и остановила свой выбор на Роберто Лобито.

София, смеясь, легко отвечала отказом на его приставания, даже позволила поцеловать себя. Ее ждало жестокое разочарование. Конечно, она не ждала, что земля разверзнется под ее ногами и поглотит их обоих, но надеялась хотя бы ощутить дрожь во всем теле. Нет, ничего подобного не случилось. Когда его влажные губы коснулись ее рта, а язык проник между ее зубами, она отстранилась, испытывая отвращение. Она не могла заставить себя выдерживать эту пытку. Но затем ей в голову пришла блестящая мысль. Она закрыла глаза и представила, что ее целует Санти. Это его губы касаются ее трепетных уст, это его руки обвивают ее талию, это его подбородок царапает ее нежную кожу. И ее план удался. Внезапно сердце Софии начало учащенно биться, к лицу прилила краска, а пампа словно подернулась дымкой. Это было лучше, чем всматриваться в горящее нетерпением лицо Роберто так близко от себя.

Не было за эти двадцать месяцев дня, когда бы София не вспоминала Санти. Она мечтала о том, как он вернется. Когда он уехал, ей казалось, что мир вокруг окрасился в черные тона. Санта-Каталина лишилась своего очарования. Хотя для всех она стала подружкой Роберто, в душе София оставалась верна Санти. Она была его тайной любовью. София не спала с Роберто. Когда она поняла, что превратилась из девушки в женщину, ее чувства к Санти стали еще глубже, еще опаснее. Она проводила ночь, ворочаясь с боку на бок на своей просторной кровати. Ее посещали нескромные мысли. Часто она просыпалась рано утром от охватившего ее тело желания. Она не знала, как избавиться от этого наваждения. София не могла не понимать, насколько греховны посещавшие ее воображение картины, но вскоре она так привыкла к ним, что перестала испытывать былой страх. Они стали источником ее наслаждения, и она даже не думала им противиться.

Она чувствовала себя виноватой, представляя, как осудил бы ее падре Джулио. Но прошло время, и София поняла, что падре Джулио занят другими делами. Он исчез без следа, оставив Софию наедине с ее безумными фантазиями. Она никому не рассказывала о своей тайной страсти, храня этот секрет как зеницу ока. Мысли о Санти приближали его к ней, помогая преодолеть расстояние. Она перечитывала его письма, полные тоски по дому, и они становились для нее главным утешением на многие месяцы.

София вытащила белое летнее платье, приложив его к себе.

— Что скажешь на это? — спросила она Марию. — Мама купила его мне, желая отвадить меня от поло и джинсов. Я его так ни разу и не надела.

— Так надень его, и мы посмотрим на тебя. Странное дело, но я не могу представить тебя в платье.

София натянула на себя платье из хлопчатобумажной ткани, разглаживая на груди и бедрах. Оно держалось на двух тонких бретелях, и хотя было до самого пола, обтягивало бедра, подчеркивая тонкую талию Софии и ее широкие плечи спортсменки. В груди лиф был настолько тесен, что казалось, разверни София плечи пошире, и грудь вырвется наружу. Она перекинула на плечо свою длинную косу, чтобы получше рассмотреть себя со всех сторон, а потом вопросительно взглянула на Марию.

— София, ты выглядишь великолепно, — выдохнула та с искренним восхищением.

— Ты так думаешь? — смущенно проговорила София, поворачиваясь к зеркалу спиной.

Она действительно выглядела очень мило в таком наряде, хотя и непривычно. Она ощущала себя какой-то хрупкой, уязвимой. Странно, что новая одежда так повлияла на ее восприятие себя как личности. Эта мысль и позабавила, и удивила Софию. Однако, в общем, она осталась довольна.

— Я не могу оставить ту же прическу, потому что я все время ношу косу. Может, мне поднять волосы вверх?

Ей явно хотелось перемен, и, начав с платья, она решила не останавливаться, а полностью изменить свой образ. Мария, все еще находясь под впечатлением, присела у столика и помогла Софии заколоть волосы наверху. Держа шпильки во рту, она процедила:

— Санти тебя не узнает.

Они рассмеялись.

— Меня никто не узнает, — прокомментировала София, стараясь не дышать, так как боялась, что ткань на лифе и вправду разорвется.

Она нетерпеливо играла шкатулкой, где хранились ленты и шпильки, предвкушая реакцию всех обитателей ранчо. Но, конечно, больше всего ее волновало, как отреагирует на нее Санти, который не видел ее два года, таких долгих и мучительных.

Неужели день его приезда наступил? Теперь, оглядываясь назад, она решила, что время ожидания пролетело незаметно, как один миг. Когда Мария соорудила на ее голове замысловатую прическу, София последний раз взглянула на себя в зеркало и отправилась в дом Чикиты, где планировалась встреча юного героя.

— Что же мы станем делать до полудня? — спросила Мария, когда они миновали усаженную деревьями аллею.

— Даже не знаю, — пожала плечами София. — Поможем твоей маме?

— Маме? Думаю, что она уже справилась сама.

Чикита поливала цветы на клумбах, чтобы хоть как-то унять нетерпение, в котором она пребывала с самого утра. Столы к обеду накрывали Роза, Энкарнасион и Соледад. В ведерках со льдом охлаждались напитки. Девушки приблизились к цветнику, и Чикита широко улыбнулась им. Чикита была очень изящной и элегантной женщиной, с большим вкусом, который проявлялся и в одежде, и в убранстве дома. Заметив, как изменилась София, она отставила лейку.

— София, душа моя, ты выглядишь великолепно. Фантастика. И эта прическа так идет тебе. Анна, должно быть, будет счастлива, когда увидит тебя в этом платье. Мы выбирали его вместе с ней в Париже.

— Вот как? Оно очень красивое, — проговорила София, ощутив себя намного увереннее после одобрения любимой тети.

Они втроем вышли на террасу. Их прикрывали от солнца два больших зонта. Женщины непринужденно болтали, как будто это был обычный день, и только бесконечное поглядывание на часы выдавало их нетерпение. Анна появилась чуть позже. Она была очаровательна в своем легком платье и широкополой шляпе, словно сошла с картины прерафаэлитов. Пако прибыл вслед за ней в сопровождении Александро, Малены и их детей. Потом явились Фернандо, Рафаэль и Августин. Как только братья заметили новый наряд сестры, они не смогли удержаться, чтобы не поддразнить ее.

— София, оказывается, девочка! — расхохотался Августин, оглядывая сестру с ног до головы.

— Да с чего ты взял, идиот? — парировала София.

Анна первый раз в жизни стала на сторону дочери и приказала сыновьям закрыть рты — настолько велико было ее удивление по поводу чудесного преображения Софии. Семейство собиралось по группам, но вскоре все уселись вместе, попивая вино и непринужденно болтая.

Как всегда, рядом с людьми крутилась свора тощих собак. Панчито и его маленькие кузены бегали за ними, стараясь потрепать по лохматой голове, так чтобы не заметили родители, которые немедленно отправили бы их мыть руки.

Наконец София заметила небольшое облако пыли на дороге.

— Вот и они! — объявила она.

Все замолкли и повернулись, ожидая появления машины.

Чикита затаила дыхание, из суеверия боясь загадывать наперед. Никто не заметил, как собака стащила со стола для барбекю сосиску. Панчито, которому уже исполнилось шесть, не понимая всей важности момента, погнался за псом. Он почти не помнил брата. Софии казалось, что сердце ее сейчас выскочит из груди. Ее ладони стали влажными, и она вдруг пожалела, что не надела джинсы и рубашку, чтобы предстать перед Санти такой, какой он ее помнил.

Облако пыли все росло, и вот в поле их зрения показался сияющий джип. Он повернул за угол, проехал по аллее и направился к ним. Когда он остановился в тени эвкалиптов, дверца распахнулась, и из джипа вышел Санти — высокий, широкоплечий, ошеломляющий своей красотой. Он был в коричневых мокасинах, небесно-голубой рубашке поло и льняных брюках цвета слоновой кости. Он вернулся молодым американцем.