Лондон, 1974 год

София прибыла в Лондон в середине ноября 1974 года. Она была на грани нервного срыва. Взглянув на низкое серое небо, с которого сыпался мелкий дождь, она ощутила тоску по родине. Доминик забронировала для нее номер в роскошном отеле.

— Он рядом с Бонд-стрит, — бодро сказала она. — Это самая шикарная улица в Европе для тех, кто любит делать покупки.

Но София не прельстилась перспективой похода по магазинам. Она сидела в номере и смотрела в окно, за которым по-прежнему моросил дождь. Было холодно и сыро. Ей не хотелось никуда выходить. Она не знала, что делать, поэтому позвонила Доминик, чтобы сообщить ей о том, что добралась до Лондона цела и невредима. Она услышала, как где-то в глубине далекого дома плачет малыш, и сердце ее сжалось от горя. София вспомнила его маленькие пальчики, его ножки — все в нем было воплощением совершенства. Положив трубку, она направилась к своему чемодану, порылась в нем и нашла маленький лоскут муслиновой ткани, хранившей запах ее сына. София свернулась на кровати калачиком и начала плакать, пока не заснула, обессиленная от слез.

Отель был великолепным, с высокими потолками и красиво декорированными стенами. Персонал относился к ней с почтением и спешил выполнить все капризы юной гостьи, как и предсказывала Доминик.

— Спросишь Клода, и он позаботится о тебе, — посоветовала она.

София нашла Клода, маленького человека с сияющей лысиной, голова его напоминала теннисный мяч. Когда София упомянула имя своей кузины Доминик, лицо Клода налилось краской, он закивал, промокнул лоб белым кружевным платком и несколько раз повторил, что будет рад услужить родственнице такой важной особы, как госпожа Доминик, которая считалась одной из самых желанных клиенток отеля.

Она знала, что ей пора искать квартиру и работу, но у нее недоставало для этого сил. София совершала долгие прогулки по Гайд-Парку, чтобы получше узнать новый город. Не будь у нее на сердце такой тяжести, она с радостью восприняла бы Лондон, ведь ее не угнетало здесь присутствие телохранителей или родителей, и она получила, наконец, свободу. Ей можно было отправиться куда угодно и с кем угодно завести разговор, не навлекая на себя никаких подозрений. Она рассматривала витрины, украшенные по случаю наступления Рождества, людей на улицах и даже посетила несколько галерей и выставок. Она купила маленький зонтик в магазине на Пиккадилли. Это была одна из самых полезных ее покупок.

Лондон отличался от Буэнос-Айреса, как небо от земли. В нем мало что напоминало о большом городе: все здания были низкими, а вдоль дороги шли идеально ровные ряды деревьев. Улочки были такими запутанными, что никто не поручился бы, куда приведет та или иная дорожка. Буэнос-Айрес был выстроен по кварталам. Все улицы вели в известном направлении, и потеряться было практически невозможно. Лондон представлялся Софии начищенным до блеска. Он был похож на жемчужину. Ее родной город по сравнению со столицей Англии выглядел рассыпающимся на куски. Но Буэнос- Айрес был домом, и все в нем было мило ее сердцу.

Спустя пару дней она начала искать квартиру. По совету Клода, София поговорила с леди по имени Матильда из агентства по найму и аренде, которая подыскала ей маленькую квартиру с одной спальней. София была очень рада новому жилью и сразу отправилась за покупками. Квартира была меблирована, но София хотела украсить ее своими вещами, которые создали бы дополнительный уют. Квартира должна была стать ее крепостью на иностранной территории. Она купила покрывало, коврики, фарфор, книги, диванные подушки и картины.

После этого у нее заметно поднялось настроение, хотя все вокруг и были напуганы серией терактов, потрясавших в то время Лондон: одна бомба сработала в «Хэрродсе» и еще одна — у Селфриджа. Но София не смотрела телевизора и не покупала газет, так как все новости ей сообщали водители такси. Пожалуй, более веселых людей ей еще не доводилось встречать. Лондонские такси были просторными и красивыми, а автобусы вызывали у нее настоящий восторг, потому что были похожи на игрушечные.

— Иностранка? — спросил ее однажды таксист.

У него был такой акцент, что она с трудом понимала, что он говорил.

— Не очень хорошее время для посещения Лондона, дорогуша. Разве ты не слышала новостей? Похоже, чертовы профсоюзы будут вот-вот управлять страной. Проблема в том, что у страны нет лидера. Мы катимся в пропасть. Я так и заявил своей жене: «Все псу под хвост. Нам нужна хорошая встряска». — София лишь кивала в ответ, так как почти ничего не поняла из того, что он сказал.

Она постепенно привыкла к Лондону: ей нравились полисмены в смешных головных уборах, охранники у дворца Сейнт-Джеймс, которые могли стоять не шелохнувшись. Ей нравились лужайки и башни. Город казался ей кукольным, и она вспомнила книгу об Англии, которую ей показывала Анна. София обошла Букингемский дворец, только потому, что ей хотелось понять, что пытаются разглядеть люди, которые стоят там, прижав нос к воротам. Ее так заворожила церемония смены караула, что она вернулась на следующий день, чтобы посмотреть ее снова. София все время вспоминала о Санти и Аргентине, снова и снова возвращаясь к мысли об оставленном в Женеве малыше, так что едва не сошла с ума. Ее сердце уже отказывалось отзываться на боль, и она решила, что больше не станет мучить себя.

Наконец она заметила, что деньги иссякают, и принялась неохотно искать работу. У нее не было никакого опыта в этом, и она решила походить по магазинам. Однако все хотели видеть продавцами девушек, уже знавших эту работу. Они отрицательно качали головой и указывали ей на дверь.

— Такая страшная безработица, — вздыхали они. — Вам просто повезет, если вы найдете хоть что-то.

Прошло три недели, но София все так же была без работы. Она начала приходить в отчаяние. Деньги закончились, а ей надо было оплатить аренду. София не могла позвонить Доминик, добротой которой она и так злоупотребила. Кроме того, она не вынесла бы нового напоминания о сыне.

Однажды София зашла в книжный магазин на Фулхем-роуд. С упавшим сердцем она спросила, не нужна ли им помощница. Мужчина в очках, сидевший за горой книг, покачал головой. Она думала, что в связи с наступлением Рождества ей удастся найти работу, но везде нужны были опытные продавцы.

— У нас очень маленький магазин, — объяснил хозяин. — Впрочем, я знаю, что у Мэгги по соседству искали персонал. Их не интересуют опыт и стаж работы.

София снова вышла на холод. Уже темнело. Она посмотрела на часы. Как же рано в Англии наступают сумерки, подумала она. Была только половина четвертого. Как оказалось, «У Мэгги» было названием парикмахерской. София возмутилась. Она, конечно, доведена до отчаяния, но не в такой же степени! Взглянув на запотевшее стекло, София отправилась в кафе и купила горячего шоколаду. Она огляделась вокруг. Все спешили за покупками к Рождеству. В ногах у посетителей кафе стояли красочные пакеты и упакованные подарки. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. София обхватила ладонями чашку, чтобы согреть руки, и склонилась над столом. Она ощутила вселенское одиночество. В этой стране у нее не было ни одного друга.

Она скучала по Санти. Ей не хватало Марии. Мария была самым большим ее сокровищем. Золото, а не подруга. Ей так хотелось рассказать кузине обо всем, что ей довелось пережить! Она очень сожалела о том, что не написала ей тогда, из Женевы. Наверное, Мария опечалилась не меньше самой Софии, когда узнала подробности изгнания кузины из родного дома, ведь у нее было такое доброе сердце. Но теперь уже было слишком поздно. Если София не смогла написать, ей год назад, когда еще можно было найти какие-то слова оправдания, то теперь об этом даже подумать было невозможно. Она упустила момент. Она потеряла и возлюбленного, и подругу, лишь сейчас осознав, что, несмотря на мягкий и робкий характер, Мария была для нее главной поддержкой и опорой. Они всю жизнь провели вместе, а теперь все кончилось. Слеза капнула в чашку с шоколадом.

На улице люди спешили по своим делам. Всем было куда торопиться: на вечеринку, на работу, к семье. У нее же не было никого и ничего. Никому нет никакого дела до нее. Если бы она сейчас умерла на холодном тротуаре, то и тогда бы никто ничего не заметил. Она начала размышлять, сколько пройдет времени, прежде чем ее семья узнает о том, что их непокорная дочь ушла от них навсегда. Наверное, много недель или месяцев. А будут ли они вообще волноваться? У Софии был британский паспорт, но она не ощущала принадлежности к этой стране.

Она оплатила счет и вышла. По дороге назад София вновь прошла мимо салона Мэгги. Она решила взглянуть на него еще раз. Прижавшись лицом к стеклу, она внимательно стала разглядывать, что там внутри. Какой-то высокий худощавый мужчина колдовал над волосами клиентки. Он что-то рассказывал ей, то и дело останавливаясь, чтобы подкрепить свою историю жестами. Молодая блондинка-администратор отвечала на чей-то звонок, с трудом сдерживая смех. Вдруг дверь салона распахнулась, и до Софии донесся запах шампуня и духов.

— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — спросила ее рыжеволосая женщина лет пятидесяти, высовывая голову из дверей.

На губах у нее была алая помада, какую любила Доминик, а веки неумело накрашены яркими зелеными тенями.

— Я слышала, что вам требуется помощница? — осторожно поинтересовалась София.

— О, как здорово. Заходи. Я — Мэгги, — сказала она, когда София переступила порог и ощутила тепло салона.

— София Соланас, — представилась она.

Мужчина повернулся к ней и смерил ее своими змеиными глазками с головы до ног, оценивая внешность, одежду и манеру держаться. Он одобрительно хмыкнул.

— Очень хорошо, София. Очень, очень хорошо. Меня зовут Антон. Энтони, в общем. Однако Антон звучит так экзотично! Как ты думаешь? — Он засмеялся и потянулся за баночкой с гелем.

— Антон очень своеобразный человек, София. Просто смейся, когда он думает, что шутит, и ты завоюешь его сердце навсегда. Дейзи так и делает. И он ее любит.

Дейзи тепло улыбнулась и протянула руку из-за стола.

— Сейчас без десяти шесть. Нам нужна помощница. Подметать, мыть волосы, поддерживать здесь чистоту, все такое. Я не смогу платить тебе больше восьми фунтов в неделю, но чаевые твои, так что мне все кажется вполне справедливым. Как ты полагаешь, Антон?

— Очень щедрое предложение, Мэгги, — наполняя руку какой-то зеленой слизью, согласился мастер.

— Но у меня только аренда квартиры стоит восемь фунтов в неделю, — запротестовала София.

— К сожалению, не могу предложить больше. Или это, или ничего, — сложив руки на своей пышной груди, отрезала Мэгги.

— Я тоже снимаю жилье. Что, если мы объединимся? — отозвалась Дейзи.

Она жила в какой-то затрапезной квартирке, добираться до которой с каждым днем становилось все труднее.

— Ты живешь неподалеку?

— На Квинс Гейт.

— Конечно, там высокая плата. А откуда ты, дорогуша? — спросила Мэгги, которая плохо понимала ее говор.

— Из Аргентины, — ответила София, и ее горло сжалось от переполнивших ее чувств. Она давно не произносила этого слова.

— Чудно, — сказал Антон, который и понятия не имел, где это.

— Если хочешь, мы сможем поселиться вместе, и плата за аренду будет в два раза дешевле.

Софии меньше всего хотелось жить с компаньонкой. Она вообще не привыкла ничем делиться. Но ей не приходилось выбирать, да и лицо у этой Дейзи было приятное, так что она согласилась.

— Хорошо, и вот тебе первое задание: пойди и купи бутылку дешевого вина.

Мэгги открыла ящик и зазвенела мелочью.

— Ведь у нас есть повод отпраздновать этот день, Антон?

— Повод отпраздновать день, только послушать! — произнес Антон, взмахивая рукой и демонстрируя безупречный маникюр.

Спустя пару недель салон стал для Софии вторым домом, а Мэгги, Антон и Дейзи — ее новой семьей. Мэгги оставила мужа и начала собственный бизнес, чтобы свести концы с концами.

— Глупая, — прокомментировал Антон, когда Мэгги не слышала его. — Он был очень богатым и с хорошими связями. — Антон жил со своим другом Марчелло, темноволосым итальянцем с волосатой грудью, который иногда заходил к ним в салон, плюхался на софу, обитую тканью леопардовой расцветки, и слушал истории Антона. Мэгги открывала бутылку вина и присоединялась к ним. Но как бы она ни старалась хлопать своими искусственными ресницами, он не отводил взгляда от Антона. Мэгги флиртовала и с клиентами, так как им льстило ее внимание.

— Я рассыпаю перед ними лесть, как бисер, и они уходят домой, к своим женам, но образ волшебницы Мэгги остается у них перед глазами.

София и Дейзи только смеялись, слушая такие речи.

Дейзи была очень остроумной и сообразительной, но самое главное, она была добродушной. У нее были густые светлые волосы, тугими локонами обрамлявшие ее красивое лицо сердечком. Она была и энергичной, и покладистой. Сначала София с большим трудом воспринимала присутствие другого человека в своей маленькой квартире, но со временем научилась доверять новой подруге, которая спасала ее от одиночества. Дейзи сумела заполнить пустоту, которая образовалась вокруг Софии с исчезновением из ее жизни кузины Марии.

Родители Дейзи были родом из Дорсета, который она показала Софии на карте.

— Там все в зелени и холмах — невозможно не влюбиться, но это провинция, а меня всегда манили огни большого города, — рассказала она Софии.

Ее отец и мать находились в разводе. Отец Дейзи, строитель, колесил по северным графствам в поисках работы, а мать, Джин Шраб, жила со своим любовником Бернардом, по случайному совпадению тоже строителем, в Тонтоне и работала маникюршей.

— Я всегда хотела быть похожей на нее. Ходить по домам и делать клиентам маникюр, но, получив специальность, я оплошала во время первого же визита. Пролила горячий воск на собачку миссис Хембвелл. Бедняжку ошпарило до костей. Это была катастрофа. Я отложила в сторону маникюрный набор и приехала сюда. Не надо рассказывать всего этого Мэгги, потому что я подумываю о том, чтобы попробовать снова, ведь ей понадобится маникюрша, как ты полагаешь?

Она все время шутила по поводу своего имени Дейзи Шраб и представлялась «Дейзи, как цветок, Шраб, как куст». Она сказала, что ей повезло, что она не садовник, иначе ее никто не воспринимал бы всерьез. Дейзи сама скручивала себе сигареты и курила у окна, поскольку София не выносила табачного дыма в квартире. Они разговаривали о своих мечтах, однако София, конечно, не открывала ей всей правды. Она бы никому не могла рассказать свою печальную историю.

У Мэгги София подметала полы, удивляясь иногда тому, какие разноцветные пряди попадают под ее щетку. Антон обожал красить волосы. Это было его любимой работой.

— В радуге столько цветов, милая, что нам остается только выбирать, — говорил он.

У него была клиентка Рози Моффат, которая приходила перекрашивать волосы каждые две недели.

— Она уже перепробовала все цвета. Придется мне начинать сначала, — пожаловался он.

Еще София мыла клиентам волосы. Эту работу она не любила, так как она портила ногти. Однако спустя короткое время привыкла. Посетители, особенно мужчины, давали ей щедрые чаевые.

— Она не много о себе рассказывает, не так ли, Антон? — спросила Мэгги, сидя на софе и сортируя талоны.

— София восхитительная.

— Восхитительная.

— И трудолюбивая. Но если бы она еще не была такой грустной, — сказал он, наливая себе бокал вина.

Была половина седьмого, время делать перерыв.

— Но она ведь смеется твоим шуткам, дорогой?

— О да! Однако она все равно грустит, это видно по ее глазам. Она переживает какую-то драму.

— Дорогой, ты такой романтик. Надеюсь, ты не оставишь меня ради поэзии, — засмеялась она и закурила.

— Я сам поэзия, красотка. Я не стал бы отнимать кусок хлеба у всех этих доморощенных поэтов.

Он принес ей пепельницу. Мэгги глубоко вздохнула и расслабилась.

— Ты знаешь, почему София приехала в Лондон?

— Нет, она очень скрытная. Мэгги, а зачем это тебе?

— Я ужасно любопытна, дорогой.

— Я тоже. Давай дадим ей время. Уверен, что у нее припасена для нас потрясающая история.

Когда наступило время Рождества и улицы Лондона украсились гирляндами разноцветных лампочек и елочными игрушками, София невольно задалась вопросом, скучают ли по ней дома, в Аргентине. Она представляла себе, как они готовятся к празднику. Она вспоминала жару, сухие равнины и эвкалиптовые деревья, пока, казалось, до нее не начал доноситься их запах. Интересно, думал ли о ней Санти или он уже забыл ее? Мария перестала писать ей после того письма, полученного Софией весной, — письма, после которого разбились все надежды на возвращение домой. Они были самыми близкими подругами. Неужели все так легко позабылось? Неужели они стерли ее из памяти? Когда она думала о родине, все в ее душе переворачивалось.

Дейзи поехала к матери на Рождество. Она позвонила сказать, что там выпало так много снега, что люди не могли выйти из дому, поэтому ее мама приходила делать всем маникюр и педикюр.

Софии было грустно, как никогда, потому что ей не к кому было поехать, и отсутствие подруги она переживала особенно болезненно. Она провела Рождество с Антоном и Марчелло в розовом, словно припудренном, доме Мэгги.

— Я люблю розовый цвет, — объяснила Мэгги, протягивая Софии розовые тапочки и проводя ее по коридору.

— Я бы ни за что не догадалась, — ответила со смехом София, хотя ей было очень тоскливо на душе. Она заметила, что даже крышка на унитазе была розовой. Они открыли шампанское, и Антон танцевал в комнате, соорудив на голове тюрбан из шарфа. Марчелло раскинулся на софе и курил. Мэгги целый день была занята в кухне, и София ей помогала, чтобы хоть как-то избавиться от охватившей ее ностальгии. Они обменялись подарками. Мэгги вручила Софии лаки для ногтей, которыми та ни за что бы не воспользовалась. Антон подарил ей большую косметичку с зеркалом и пудреницей. София ощутила себя нищей. Раньше она была членом одного из самых богатых и влиятельных в Аргентине кланов. Теперь у нее не было ни гроша за душой.

После ужина и большого количества выпитого вина они сели у камина, наблюдая, как вспыхивают языки пламени, окрашивая стены из розового в оранжевый. Внезапно София опустила голову на руки и разрыдалась. Мэгги посмотрела на Антона, и тот кивнул ей. Она уселась на пол рядом с ней и обняла ее сильно надушенной рукой.

— Что случилось, дорогая? Можешь довериться нам, ведь мы твои друзья.

И София все им рассказала, опустив только историю малыша Сантьяго, оставленного в Женеве. Этот секрет был слишком постыдным, чтобы София могла раскрыть его кому бы то ни было.

— Чертовы мужики! — воскликнул Антон, когда София закончила свой рассказ.

— Но ты ведь тоже мужчина, дорогой.

— Наполовину, дорогуша, — ответил он, осушая свой бокал и наполняя его снова.

Марчелло спал на софе, видя во сне холмы далекой Тосканы.

— Тебе будет лучше без него, — мягко заметила Мэгги. — Если он не выполнил своего обещания написать, то, считай, ты легко отделалась.

— Но, Мэгги, я его так люблю. До боли, — рыдала София.

— Ты переживешь это. Все мы, в конце концов, избавляемся от наваждений, да, Антон?

— Это точно.

— Ты познакомишься с каким-нибудь приличным англичанином, — успокоила ее Мэгги.

— Или с итальянцем.

— Я бы на твоем месте не искушала судьбу. Симпатичный англичанин — это все, что нам требуется.

На следующее утро София проснулась со страшной головной болью и с отчаянным желанием обнять своего ребенка. Она свернулась калачиком и лила слезы в лоскут муслиновой ткани до тех пор, пока не ощутила, что еще немного, и ее голова треснет пополам, как дыня. Она вспоминала маленькое лицо Сантьягито, его невинные голубые глаза, с таким доверием глядевшие на нее. Она предала его. Как она могла быть такой бездушной? О чем она думала? Как могла Доминик позволить ей отдать кому-то ее малютку — ее плоть, ее кровь? Она прикоснулась к животу и плакала, заново переживая утрату сына. София вдруг представила, что больше никогда не увидит сына, и стала плакать так сильно, что боль в горле на мгновение стала невыносимой. Она потянулась к телефону и набрала номер в Швейцарии.

— Да? — по-французски ответили на другом конце провода.

София расстроилась, услышав голос домработницы.

— Мадам Иберт, это София Соланас из Лондона. Могу ли я поговорить с Доминик? — с надеждой в голосе вымолвила она.

— Боюсь, что нет, мадемуазель, потому что ни месье, ни мадам нет дома. Они выехали из страны на десять дней.

— Десять дней? — удивленно переспросила она.

Они не говорили ей, что уезжают.

— Да, на десять дней, — нетерпеливо ответила домработница.

— Куда они уехали? — в отчаянии спросила София.

— Они ничего не сказали.

— Ничего не сказали?

— Ничего, мадемуазель.

— И не оставили номера?

— Нет.

— Они не оставили номера контактного телефона?

— Мадемуазель София, — раздраженно произнесла женщина, — они не сказали, куда едут, они не оставили мне ни номера, ни адреса. Они просто сообщили, что их не будет десять дней. Боюсь, что ничем не смогу вам помочь.

— Мне очень жаль, — прорыдала София, кладя трубку.

Слишком поздно, слишком поздно.

София снова свернулась калачиком. Она вспомнила, что последний раз ей было так плохо, когда дедушка О'Двайер умер рядом с ней. Она больше не увидит Сантьягито. Она больше не увидит своего любимого дедушку. Все вдруг предстало перед ней с такой ясностью и обреченностью, как если бы Сантьягито умер. Она не сможет себя простить. Никогда. Никогда.