Когда Джейк вез Софию назад, в Квинс Гейт, она обдумывала предложение Давида.

— Я бы очень хотел, чтобы мои конюшни снова были под присмотром, — сказал он ей тогда. — У тебя, как я вижу, просто чутье на животных. Моя бывшая жена Ариэлла выращивала скаковых лошадей. На наших конюшнях можно было найти первоклассных годовалых жеребцов. Когда Ариэлла покинула дом, все пришло в упадок. Я продал всех лошадей, кроме Сафари и Инки. Я мог бы нанять тебя и взять тебе нескольких помощников, потому что я понимаю, какой это тяжелый труд. Но тогда пришлось бы отказаться от жизни в городе. Если за домом некому присматривать, он мстит тем, что умирает. Мне не хотелось бы продавать лошадей.

София вспомнила, как спокойно он говорил об этом. Как будто сообщал очевидные факты, но в его голосе слышалась теплота. Она улыбнулась. София с радостью откликнулась бы на такое заманчивое предложение, но Джейк и слышать не захотел о нем. Он нуждался в Софии здесь, и она вынуждена была ему подчиниться, потому что он был единственным родным ей человеком в Лондоне.

Пьеса шла в театре уже два месяца. Однажды днем София открыла дверь в гримерку Джейка и с удивлением обнаружила там актрису Мэнди Борн, его партнершу. На этот раз она выступала в роли партнерши по сексу. Джейк приспустил брюки, и Софию поразило, как агрессивно он двигает своими белыми ягодицами, трудясь над вспотевшей Мэнди, которая все еще была в костюме восемнадцатого века. София наблюдала за ними пару минут, прежде чем они заметили ее. Мэнди неприятно хрюкала, как голодная свинья, на лице ее читалась боль, но, очевидно, ей нравилось то, чем она занимается, ибо в перерывах между хрюканьями она издавала какие-то мяукающие звуки. Джейк все время повторял в такт своим прерывистым движениям: «Я люблю тебя». Когда решающий момент должен был вот-вот наступить, Мэнди открыла глаза и закричала. Джейк уткнулся в пышную грудь своей любовницы и воскликнул: «Черт побери!», только сейчас заметив напряженно застывшую в дверях Софию. Мэнди убежала в слезах.

Джейк не стал ни извиняться, ни раскаиваться. Он обвинил во всем Софию, заявив, что переспал с Мэнди только потому, что не смог достучаться до сердца Софии.

— Ты не любишь меня! — кричал он.

София холодно заметила:

— Для начала мне хорошо было бы иметь возможность доверять тебе.

Она ушла из театра и больше туда не возвращалась. Ей не хотелось встречаться с Джейком Фелтоном. Подняв трубку, София набрала номер Давида, надеясь, что его предложение все еще остается в силе.

— Ты нас покидаешь? — в отчаянии воскликнул Антон. — Я этого не вынесу!

— Я собираюсь заниматься конюшнями Давида Гаррисона, — объяснила она.

— Дьявол, а не мужчина, — затягиваясь сигаретой, произнесла Мэгги.

— О Мэгги, это не то, о чем ты подумала. Хотя ты оказалась права насчет Джейка Фелтона. Мужчины... Кому они нужны?

— Нет, это мнение давно устарело! У Мэгги появился любовник! Разве я не прав, Мэгги? Клиент! Наконец-то чары Мэгги подействовали.

Лицо Мэгги осветилось самодовольной улыбкой.

— Неплохо придумано, Мэгги. О, мне так грустно думать, что придется покинуть вас, — произнесла София, — но я же не останусь в Лоусли на все время, мы не потеряем друг друга из виду.

— Очень на это надеемся. Так или иначе, но мы узнаем обо всем от Дейзи. Только не забудь пригласить нас на свадьбу.

— Мэгги, — рассмеялась София. — Он слишком стар.

— Осторожно, душа моя. Мне тоже чуть больше сорока, смею тебе напомнить. — Она помолчала и добавила своим неподражаемым, с хрипотцой голосом: — Поживем — увидим.

Дейзи была убита новостью. Не только потому, что теряла подругу, но еще оттого, что, если София пускала корни на новом месте, значит, Дейзи должна поискать новую девушку, которая согласилась бы делить с ней жилье. А она не хотела жить под одной крышей ни с кем, кроме Софии. Они стали почти сестрами.

— Итак, в случае если тебе там понравится, ты поселишься в Лоусли навсегда? — спросила она, приходя в ужас от мысли, что София застрянет за городом.

Ей казалось настоящим наказанием жить в деревне, даже в таком большом роскошном особняке.

— Я люблю деревню и поняла, насколько соскучилась по деревенской жизни, когда побывала там после долгого перерыва, — сказала София.

Лоусли пробудил в ней тягу к естественной жизни, и теперь даже запах города вызывал у нее отвращение.

— Я пропаду тут без тебя. И кто будет делать тебе маникюр? — оттопыривая верхнюю губу, пожаловалась Дейзи.

— Никто, и я опять начну грызть ногти.

— Даже не смей! Особенно теперь, когда я привела их в порядок, и они так чудесно выглядят.

— Я буду трудиться на конезаводе, поэтому мне безразлично, будет у меня маникюр или нет, — рассмеялась София, предвкушая, как она будет проводить дни на конюшнях среди бескрайних зеленых холмов. Девушки обнялись.

— Не забудь чаще звонить и хотя бы изредка наведываться. Я бы не хотела, чтобы мы потеряли друг друга из виду, — погрозила Дейзи подруге пальцем, стараясь скрыть свою печаль.

София уже привыкла к тому, что она покидает насиженные места, родных людей, знакомых и друзей. Она к этому даже приспособилась: научилась отключать эмоции, чтобы не ощущать боли. Пообещав Дейзи звонить каждую неделю, София переехала в Лоусли. Словно кочевник, она ждала, что приготовило ей будущее. Теперь она не полагалась на человеческие связи, понимая, что разрыв их грозит ненужной душевной болью.

Как только София поселилась в маленьком коттедже в Лоусли, она почувствовала, что не будет скучать по Лондону, и даже мысль о том, что она может никогда не увидеть столицу, не испугала ее. Она соскучилась по деревне больше, чем могла себе представить. София разговаривала с Дейзи по телефону, смеясь последним сплетням о Мэгги. У нее не было много свободного времени, чтобы предаваться воспоминаниям о старых друзьях, она была слишком занята устройством конезавода для Давида. Правда, он сказал, что ей не обязательно все делать самой, в ее задачу входит просто контроль за делами, но она не хотела «просто контролировать». Она стремилась как можно больше все делать самостоятельно.

От миссис Бернистон София узнала, что, когда Ариэлла покинула мужа, конюшни пришлось закрыть, и Фрэдди Ратрей остался без работы. Все называли его Рэтти. Он управлял делами и присматривал за молодым потомством. Миссис Бернистон отозвалась о нем как о хорошем специалисте.

— Вы не найдете умельца лучше, чем Фрэдди, — сказала она.

София решила не терять времени и связалась с Рэтти через миссис Бернистон, пригласив его вернуться на работу, что он и сделал, прибыв в Лоусли вместе с восемнадцатилетней дочерью Джейни. Рэтти недавно овдовел и был только рад вернуться в Глостершир к привычной для него рабочей жизни.

Когда Давид приезжал в поместье на выходные, София встречала его широкой улыбкой. Теперь она постоянно носила джинсы и футболку, часто повязывая на талии старый бежевый свитер Давида, который попросила на время, но так и не вернула. Деревенский воздух явно пошел ей на пользу: лицо ее налилось здоровым румянцем, она начала распускать свои черные блестящие волосы, а не завязывала их сзади, как раньше. Глаза Софии сияли, и ее молодой оптимизм и неуемная энергия придавали Давиду силы. Он никогда не чувствовал себя таким молодым, как в ее присутствии, и начинал томиться в городе, думая лишь о том, чтобы побыстрее наступили выходные. Когда в воскресенье вечером ему приходилось возвращаться в Лондон, у него портилось настроение. Давид был очень доволен тем, как продвигаются дела. София нашла общий язык с Рэтти и откровенно восхищалась им.

— Он настоящий англичанин. Садовый гном из волшебной сказки, — говорила она.

— Не думаю, что такое определение обрадовало бы Рэтти, — хмыкал Давид.

— О, он не обижается. Я называю его гномом, а он только улыбается. Я вижу, как он рад тому, что вернулся, поэтому ему абсолютно все равно, как его назовут.

Рэтти был прирожденным садоводом. Давиду оставалось только удивляться, как в довольно короткий срок все вокруг преобразилось. София была неутомима. Она просыпалась с первыми лучами солнца и делала себе завтрак, пока миссис Бернистон, которая приходила трижды в неделю, занималась уборкой и колдовала в кухне. Она предложила Софии смело пользоваться запасами мистера Гаррисона — в его холодильнике было полно еды. Затем София выводила из конюшни лошадь и отправлялась на прогулку, после чего приступала к своим обязанностям.

Рэтти знал о лошадях все, и Софии было чему у него поучиться. Когда она жила в Санта-Каталине, то даже седло на лошадь ей надевали гаучо. Рэтти дразнил ее, называя избалованной девчонкой, на что София резонно отвечала, что он находится здесь только благодаря ей, поэтому должен оказывать ей больше уважения. Своей улыбкой, открытым лицом и мудростью он чем-то напоминал ей Жозе. Она хотела бы знать, вспоминает ли ее Жозе хоть изредка, изменил ли он мнение о ней, когда узнал от Соледад ее историю.

Под руководством Рэтти они купили шесть первоклассных кобыл и наняли двух конюхов, которые работали под началом дочери Рэтти, Джейни.

— Поместье не сразу приобретет прежний вид, — предупредил Софию Рэтти. — Для нового выводка надо минимум одиннадцать месяцев, — проговорил он своим флегматичным голосом, обхватив руками чашку с дымящимся кофе. — Осень — самое время прикупить жеребцов для наших кобыл, с хорошей родословной и рекомендациями, понимаешь?

София кивнула.

— Если вы рассчитываете получить первоклассных скакунов, вложите средства в первоклассных жеребцов. Август-сентябрь считается лучшим временем для подачи заявок, и для того чтобы выйти на хозяина хорошего жеребца, нам понадобятся услуги агента. Я давно отошел от дел, но раньше мне помогал Вилли Ранкин. Думаю, что нам стоит с ним связаться.

Рэтти снова сделал глоток кофе.

— Четырнадцатого января начинается сезон.

— А когда мы можем ожидать жеребят? — София хотела, чтобы ее вопросы звучали профессионально.

Она поняла, что разведение лошадей — это целая наука, поэтому в душе очень радовалась тому, что Рэтти оказался таким знатоком.

— С февраля до середины апреля. Это время волшебства. Природа творит чудеса прямо у нас на глазах.

Он вздохнул.

— Да, прямо на глазах. Спустя десять дней после рождения здорового жеребенка их с мамой возвращают к жеребцу.

— И сколько же они там остаются?

— До трех месяцев.

— А когда мы их сможем продавать? — поинтересовалась она, наполняя чайник и ставя его на печь.

— Тебе приходится многому учиться, не так ли? — усмехнулся Рэтти, заметив, что Софию начали утомлять подробности. — Эта наука напоминает тебе ту жизнь в этой — как ты ее называешь? Пампа?

— Пампа, Рэтти. Ты прав, хотя, честно говоря, мне не приходилось делать там ничего подобного, — добавила она, открывая банку с кофе.

— Если ты по-настоящему любишь лошадей, а я вижу, что это так, то вскоре научишься всему, — благожелательно вымолвил он. — В июле наступает горячая пора для тех, кто занимается продажей годовалых жеребцов. Каждый день мы будем выгуливать наших красавцев, седлать, обучать их. Затем нужно будет встретиться с потенциальными покупателями, которые приедут взглянуть на жеребцов, чтобы решить, заслуживают ли они хорошей цены. Торги проходят в октябре в Ньюмаркете. Ты получишь от них настоящее удовольствие. Я научу тебя всему, но, конечно, не за чашкой кофе. Мой отец любил повторять, что все знания приходят к нам с опытом. Меньше слов, больше дела. Поэтому я прекращаю болтать. Вас это устроит, юная леди? — закончил он свою речь, принимая от Софии еще одну чашку своего любимого черного кофе.

— Очень вкусно, — похвалил он ее.

— Я полностью доверяю тебе, Рэтти, — ответила София, которой меньше всего хотелось вдаваться в детали.

Пока она была с лошадьми, она ощущала себя, как дома.

Лето прошло очень быстро. София всего раз выбралась в Лондон. Мэгги и Антон не скрывали своего возмущения, и ей пришлось рассыпаться лестью, чтобы вернуть себе их расположение. Она задержалась у них ровно на час, так как ей не терпелось вернуться к лошадям. Мэгги и Антон были очень рады встрече с Софией, однако не могли не заметить, что ее сердце теперь всецело отдано новой работе, и это их весьма опечалило.

В сентябре Давид начал проводить гораздо больше времени за городом. Он переделал свой кабинет в офис и нанял секретаря. Его дом вновь наполнился оживленными голосами. Но если бы Давид был честен с собой, то признался бы, что безнадежно влюбился в Софию. Он уже не мыслил себе жизни вдали от нее. Именно она была причиной того, что Давид вдруг решил снова взяться за работу конезаводчика. Ему было все равно, во что это обойдется, он заплатил бы любую цену. Нанять Софию на работу, было единственным способом удержать ее возле себя. Если бы он попросил эту девушку встречаться с ним, то наверняка привел бы ее в замешательство. Сейчас он платил ей двенадцать фунтов плюс полное содержание в доме, хотя самым горячим желанием Давида было дать ей свое имя и поделиться всем, чем владел сам.

София была в восторге, оттого что Давид проводил теперь больше времени в Лоусли. Он привозил с собой собак, Сэма и Квида, которые бегали за Софией целый день, а их смешные глаза искали ее взгляда. Они с Давидом проводили долгие вечера, гуляя по саду, беседуя и наблюдая за тем, как длинные тени пляшут по земле на легком ветру. Лето проходило, уступая место осени. Давид заметил, что София никогда не упоминала о доме, поэтому и не заводил разговора на эту тему. Однако он не мог притворяться, что это его вовсе не интересует — ему хотелось знать о ней все. Он мог бы покрыть ее поцелуями, чтобы она побыстрее забыла обо всех своих несчастьях. Честно говоря, его тянуло поцеловать Софию каждый раз, когда он видел ее, но он боялся спугнуть ее. Он не мог позволить себе потерять ее. Таким счастливым Давид давно себя не чувствовал. Поэтому он никогда и не пытался поцеловать ее. И вот как только София начала забывать свое прошлое, в Лоусли приехал кое-кто, напомнивший ей о родине.

Давид не устраивал вечеринок с самого лета. Ему было радостно проводить все время наедине с Софией, но Заза предложила пригласить в поместье гостей, более подходящих Софии по возрасту.

— София очень привлекательная молодая женщина. Она обязательно должна с кем-нибудь познакомиться. Нельзя же прятать ее от мира, — сказала она, не осознавая, как ее слова ранят Давида.

Давид наблюдал за Софией, которая летала по дому со счастливым видом. Ему казалось, что ей меньше всего хотелось познакомиться с молодым человеком. Но Заза настаивала, все время повторяя:

— Только женщина может понять женщину.

Давид был почти на двадцать лет старше Софии, поэтому вряд ли мог претендовать на то, чтобы считаться ей подходящей компанией.

Когда Заза и Тони представили ему Гонсало Сегундо, высокого красавца, игрока в поло, друга их сына Эдди, Давид понял намек и пригласил Гонсало на уик-энд к себе в Лоусли. Реакция Софии оказалась неожиданной.

— София Соланас! — воскликнул Гонсало, когда их представили друг другу. — Ты не доводишься родственницей Рафе Соланасу? — спросил он по-испански.

София была потрясена. Она не слышала родной речи уже много лет.

— Он мой брат, — хрипло отозвалась она.

Она невольно отступила назад: этого крошечного напоминания о прошлом оказалось достаточно, чтобы пошатнуть весь ее новый мир, словно карточный домик. Она побледнела и выбежала из комнаты в слезах.

— Я сказал что-то не так? — воскликнул Гонсало.

Давид постучал в дверь ее комнаты.

— София, с тобой все в порядке? — тихо позвал он, снова постучав.

Она открыла. Давид медленно вошел, сопровождаемый своими неизменными спутниками, Сэмом и Квидом. Собаки сели у его ног, принюхиваясь и вертя головами со встревоженным видом. На лице Софии еще не высохли слезы, а глаза были красными.

— Как ты мог! — закричала она. — Как ты мог пригласить его, не спросив сначала меня?

— Я не знаю, о чем ты говоришь, София. Прошу тебя, успокойся, — твердо сказал он, взяв ее за руку.

Она быстро отстранилась.

— Я не успокоюсь, — резко выговорила она.

Давид притворил за собой дверь, так как не хотел, чтобы их разговор услышала Заза.

— Он знает мою семью. Он вернется и все им расскажет, — рыдала она.

— Это имеет такое большое значение?

— Да, это имеет огромное значение, — выкрикнула она и рухнула без сил на кровать. — Это имеет чрезвычайное значение.

— София, я не понимаю, о чем ты говоришь. Как я должен догадываться о твоей истории, если ты мне ничего не рассказываешь? Я решил, что тебе будет приятно встретить кого-нибудь из своих соотечественников.

— О, Давид! — Она бросилась к нему на грудь и зарыдала с новой силой.

Он обнял ее, и она его не оттолкнула.

— Я уехала из Аргентины три года назад, потому что у меня был роман с молодым человеком, а родители не одобряли его. С тех пор я туда не возвращалась.

— Не возвращалась? — Он не знал, что сказать.

— Я поругалась с ними, я их ненавидела. Я по-прежнему ненавижу их всех, поэтому не общаюсь ни с кем из семьи.

— Бедняжка, — проговорил он и не заметил, как начал гладить ее волосы.

Давид боялся пошевельнуться, чтобы не нарушить очарования этого момента.

— Я люблю их. И я их презираю. Я скучаю без них, но не знаю, смогу ли я их когда-нибудь увидеть. Я не могу даже подумать об этом. В Лоусли я наконец-то снова обрела мир в душе, здесь я была счастлива! И теперь вот это!!!

Давид был заинтригован и растерян, не зная, как отреагировать, а она начала плакать снова. На этот раз ее рыдания было просто невыносимо слушать, они сотрясали ее хрупкое тело, словно рыдало само сердце. Он еще не видел более несчастного человека. Она плакала так, что едва могла дышать. Давид испугался — он не понимал, как вести себя в подобной ситуации, и решил позвать Зазу. Возможно, женщине будет легче понять другую женщину, но София ухватилась за него и попросила не оставлять ее одну.

— Давид, я должна признаться еще кое в чем, прошу тебя, останься, — умоляюще произнесла она.

И София рассказала ему о том, как ее предал Санти, не открывая того, что Санти — ее двоюродный брат. Потом она сделала паузу и призналась:

— Я отдала своего ребенка.

Она говорила без малейшей надежды на понимание. Когда Давид заметил ее взгляд, он понял ее боль. Ему хотелось сказать ей, что ее история будет иметь счастливый конец, он готов подарить ей детей, любовь к которым растопит лед в ее душе. Но он не знал, как выразить свои чувства. Он привлек ее к себе, и они так и сидели в тишине. В этот момент Давид ощутил, как нежность затопила его душу. Он сам не ожидал, что способен на такое сильное чувство. С Софией он был счастлив. Без нее его снедало одиночество. Он знал, что сможет сделать и ее счастливой.

София почувствовала огромное облегчение, поделившись своей тайной с Давидом. Рассказав ему часть своей драматичной истории, она словно сбросила с плеч тяжелый груз. Взглянув на него, она вдруг поняла, что встретила родную душу. Их губы слились в страстном поцелуе. София не доверялась до такой степени никому, кроме Санти. Когда Давид был с ней, прижимал ее к себе, она забывала о том, что за пределами Лоусли, этого милого ее сердцу места, существует другой мир.