Чикита попросила Софию остаться на ужин. Хотя Мария не смогла бы присоединиться к ним, она желала, чтобы София была поближе к ней. Чикита сказала:

— Ты скоро уедешь, и хотя бы сейчас побудем вместе. Кто знает, когда нам доведется увидеться вновь?

Поскольку накануне София ужинала со своими родителями, она решила, что они не будут возражать, если она останется в доме тети.

Ужинали на террасе, под стрекотание сверчков и лай собак. Эдуард выглядел очень уставшим в мерцающих бликах свечей. Он говорил очень мало, а его глаза были скрыты толстыми стеклами круглых очков. Он осунулся, и его печаль была видна всем. Санти и София предавались воспоминаниям, а Чикита и Мигель охотно слушали их. Клаудия пыталась изобразить на лице вежливую улыбку, но было очевидно, что тема обсуждения далека от нее. Она изредка промокала рот белой салфеткой, лениво накалывая на вилку макароны.

София почти не пользовалась салфеткой, хотя Анна всячески побуждала ее «быть, как леди». Дедушка О'Двайер всегда становился на сторону внучки.

— Анна Мелоди, скажи, какой прок от салфетки, которая всегда падает на пол. Рукав — другое дело. Надежно и чисто.

София взглянула вниз. Дедушка был прав. Ее салфетка упала на пол. Она нагнулась за ней, но Панчито с озорным выражением лица подхватил ее ногой. Чикита и Мигель очень гордились своим сыном. Он был высоким и обаятельным, в точности как Санти. Панчито походил на него даже улыбкой. Жизнь старших братьев очень повлияла на него. Он вырос покладистым и спокойным ребенком. Когда его мама буквально превратилась в тень после скандального романа Санти с кузиной, Панчито всеми силами пытался утешить ее.

Отъезд старшего брата в Уругвай стал для родителей еще одним ударом, но и здесь Панчито не подвел. Он был очень близок с матерью. Чикита волновалась о нем, баловала его, зная, что может доверять сыну. В детях был смысл ее жизни.

Панчито прекрасно играл в поло, и, хотя никто не одобрял того, чтобы он стал профессиональным игроком, родители не стали препятствовать сыну, так как его талант был очевиден. Мать Панчито полностью посвятила свою жизнь сыну, и сразу становилось ясно, что ей меньше всего хочется, чтобы ее «малыш» вырос. Все уже называли его Панчо, и только для Чикиты он по-прежнему оставался Панчито. Он был для нее мальчиком, который прятался за ее юбкой. Она очень боялась посмотреть правде в глаза, так как это сулило ей лишь ощущение пустоты. Панчито давным-давно улетел из гнезда.

Соледад сказала Софии, что у Панчито роман с дочерью Энкарнасион. У Марии (названной в честь Марии Соланас) росла дочь. Кто был ее отцом, установить было трудно.

— Он такой приличный молодой человек: Не пойдет же он в бордель. Вот и учится, как обращаться с женщинами, — сказала в его защиту Соледад.

Посмотрев на «юного» Панчито, София подумала, что он учится, как обращаться с женщинами, с того самого момента, как он осознал назначение своего пениса.

В течение всего ужина Санти и София разговаривали. Никто и не догадался бы, что они делают над собой усилие. Они как будто не ощущали ничего, кроме теплоты связывающей их дружбы. Смеялись, когда им хотелось плакать. Говорили спокойно, когда им хотелось кричать.

София поцеловала всех на прощание. Клаудия стояла напряженно, всем своим видом показывая, что мечтает о том, чтобы поскорее зайти в дом и остаться наедине со своим мужем.

— Увидимся завтра, — с натянутой улыбкой сказала она, хотя во взгляде сквозил холод.

В этот момент Санти вложил в руку Софии клочок бумаги. Он посмотрел на нее с тоской и запечатлел на ее щеке долгий поцелуй. Клаудия ничего не заметила, поскольку он стоял к ней спиной, а она все еще ждала его.

София шагнула в ночь, прижимая к груди заветную записку. Ей хотелось прочесть ее в ту самую минуту, как только она попала ей в руки. Она вдруг вспомнила, как двадцать три года назад они точно так же встретились в последний раз потому, что Соледад согласилась передать Санти записку. София вздохнула и развернула смятый листок: «Приходи к дереву омбу. Я буду ждать тебя в полночь». Она почувствовала жалость к себе, к Санти, но поняла, что сделать ничего уже нельзя. Она продолжила путь. Слишком взволнованная, София не могла сидеть на месте. Она все шла и шла.

Чувства Санти к ней остались прежними. Он сохранил ее записку, берег ее столько лет. Теперь пришло время отдать ее, и он с радостью воспользовался этой возможностью. Она вспомнила ту ужасную ночь. Санти хотел ее. София не могла противиться своему чувству. Она знала, что поступает неправильно, но была не в состоянии противостоять судьбе. Особенно той судьбе, которая была бы ей уготована, окажись они вместе.

* * *

София почувствовала себя ребенком, который снова идет против правил. Она расчесала волосы и заплела их в косы, как сделала бы восемнадцатилетняя София. От того мира, где были ее муж и девочки, Софию отделяли тысячи миль, и у нее создалось ощущение, что она живет в мире фантазии, где нет места никому, кроме нее и Санти. Ничего не имело большего значения, чем его любовь. Он был частью ее души. Он принадлежал ей. Она ждала этого момента двадцать три года.

София уже хотела выйти из комнаты, как вдруг услышала робкий стук в дверь. Она посмотрела на часы. Было без четверти двенадцать.

— Входите, — раздраженно вымолвила она.

Дверь медленно открылась.

— Папа.

Пако в нерешительности стоял на пороге. Она не хотела приглашать его войти: ей не терпелось уйти. Она и допустить не могла, что опоздает. Они с Санти и так ждали слишком долго.

— Я хотел лишь убедиться, что с тобой все в порядке, — сказал он.

Пако нервно обвел глазами комнату, словно боялся, что увидит что-то пугающее.

— Со мной все в порядке, папа. Спасибо.

— Ты знаешь, что мы с мамой очень рады твоему приезду. Ты часть всего, что здесь было прекрасного.

Он говорил, преодолевая неловкость. София подумала, что отец выглядит каким-то хрупким.

— Папа, мое сердце всегда будет принадлежать Санта-Каталине. Она пожалела, что между ними лежит такая пропасть. Как легко изменить судьбу! Она подошла и обняла его. София удержала отца в объятиях, а глаза ее не отрывались от циферблата часов. А ведь было время, когда ничто не могло отвлечь ее от разговора с отцом.

— А теперь отправляйся спать. У нас еще много времени впереди. Мы успеем обо всем поговорить. Я так устала. Давай обсудим все завтра, — сказала она заботливо, но жестко направляя его к двери.

— Хорошо, София, желаю тебе спокойной ночи, — прошептал он разочарованно.

Он пришел к дочери, чтобы поговорить о самом сокровенном. То, что он хотел ей рассказать, вот уже много лет тенью лежало у него на сердце. Ну что ж, он подождет. Пако неохотно направился к выходу. Целуя его в щеку, София ощутила вкус соленых слез.

Софии не нужен был фонарик в эту ночь. Луна словно специально светила над полями, серебря траву. Все казалось каким-то нереальным. Она вспоминала, как шла на свое последнее свидание с Санти. Тогда ночь выдалась темной и зловещей. Она услышала, как вдалеке лаяли собаки и заплакал ребенок. Только когда она начала различать силуэт дерева на фоне серого неба, ее охватил страх.

Приближаясь, она замедлила шаг. София вглядывалась в темноту, но не замечала Санти. Она думала, что увидит его фонарик, как в тот раз. Та ночь запечатлелась в ее памяти навсегда. Но сегодня ей не требовался фонарик, потому что луна ярко освещала землю. София посмотрела на часы. Она опаздывала. Неужели он не подождал ее? Ей стало холодно. Ее охватывало нетерпение. И вдруг из-за дерева показалась черная тень. Они с Санти посмотрели друг на друга, но она тщетно пыталась заметить выражение его лица. Он делал то же самое. Затем они в одном порыве бросились друг к другу в объятия. Они не могли надышаться от счастья. Они плакали и смеялись, не говоря друг другу ни слова. Годы тоски и сожалений переполнили их сердца. Теперь София почувствовала, что она дома.

Они лежали в высокой траве, потеряв ощущение времени. Софии было все равно. Она осознавала только то, что его рука играет прядью ее волос, выбившейся из косы. Она вдыхала пряный запах его одеколона, прильнув к его груди. Он с любовью смотрел на нее. Его щетинистый подбородок слегка царапал ей кожу. Ради этого момента можно было поступиться чем угодно. Чувственность была разлита в самом воздухе. В мире не существовало ничего, кроме них и их любви.

— Поговори со мной, Софи. Что произошло, когда ты уехала? — спросил он, первым нарушив молчание.

— Бог ты мой, да я не знаю, с чего и начать.

— Я так часто спрашивал себя: что мы сделали не так?

— Не мучай себя, Санти, не надо. Я чуть не довела себя до безумия, задавая этот вопрос снова и снова. Я до сих пор не знаю ответа.

Она приподнялась на локте, протянула руку к своему возлюбленному и приложила палец к его губам. Он взял ее руку и поцеловал пальцы.

— Почему им пришло в голову отослать тебя прочь? — воскликнул он. — Они могли бы отправить тебя в закрытую школу, но отсылать в Швейцарию... Это слишком. Я не знал, где искать тебя...

София всматривалась в его взволнованное лицо, и его зеленые глаза умоляли ее сказать правду. Санти выглядел беспомощным, как ребенок. Ее сердце отзывалось на его боль.

— Они услали меня, Санти, потому что я ждала от тебя ребенка.

Она говорила тихо, голос ее дрожал. Он смотрел на нее с изумлением.

— Помнишь, я была больна? Доктор Хиггинс осмотрел меня и сказал, что я беременна. Мама пришла в ужас. Папа проявил больше понимания, но тоже был в бешенстве. Я не могла сохранить ребенка. Наш роман был против всех правил. Никто не принял бы наш брак. Мама, конечно, беспокоилась, прежде всего, о том, что я навлекла позор на семью, а уж потом ее волновали мои чувства. Как мне кажется, в тот момент она считала меня исчадием ада. Я никогда не забуду ее слов, пока живу.

— Тихо, София, тихо. Вернемся к главному. Что ты сказала?

— Дорогой Санти, я была беременна.

— Ты была беременна от меня? — пробормотал он, запинаясь.

Он был не в состоянии этого понять. Санти резко встал и потер лоб.

— О да, — грустно ответила она, привлекая его к себе.

— Но, Софи, почему ты не сказала мне?

— Мама и папа заставили меня молчать. Они отправили меня в Женеву, чтобы я прервала беременность. Они не хотели, чтобы об этом стало известно. Если бы ты узнал, то начал бы протестовать, претендовал бы на ребенка как отец, а они не стали бы с нами церемониться. В тот день я увидела, что мои родители могут быть жестокими. Я боялась идти против их воли. Я была напугана и решила, что напишу тебе, как только приеду на место. Там они были не властны над нами...

София не рискнула рассказать ему о том, что родила ребенка, которого оставила. Ей было слишком стыдно. Как она могла сказать, что пожалела о том, что случилось? Что она не спала и не ела, пока не приехала в Лондон, а там провела самую темную в своей жизни зиму? Разве он поверил бы ей? Она постоянно думала о малыше Сантьягито, терзая сердце мыслями о том, что он сейчас делает, где он и с кем? Санти сочтет ее легкомысленной и безответственной. Но она не была такой. Она решила, что правда ничего не изменит, поэтому оставила его думать, что сделала аборт. Она подавила боль и продолжила путь одна.

— Мария, — ровным голосом проговорил он.

— Это было давным-давно, — тихо вымолвила София, чувствуя, что было бы неправильно критиковать кузину, с которой судьба и так обошлась жестоко.

Санти обнял ее и крепко прижал к себе. Она поняла, что известие о том, что она носила под сердцем его дитя, еще сильнее сблизило их. Его сожаления были отражением того, что чувствовала она сама.

— Именно поэтому ты не вернулась? Потому что не могла перенести потерю ребенка? — спросил он, зарываясь в ее волосы.

— Нет, я не вернулась, так как решила, что больше не нужна тебе. А без тебя мне не нужна была Аргентина. Я подумала, что ты полюбил другую. Моя гордость была уязвлена. Я поступила опрометчиво.

— Но как ты могла сомневаться во мне?

— Мне хотелось верить, но я потеряла надежду. Ты был так далеко, и я не знала, что думать. Я ждала. Долгие годы я верила, что мы увидимся вновь!

— О Софи, почему ты не вернулась? Если бы только ты нашла в себе мужество приехать домой, все повернулось бы иначе. Ты бы увидела, что я схожу с ума от тоски по тебе. Я не знал, где искать тебя. Я бы написал, обязательно написал!

— Теперь я это знаю, но тогда... Я бы ни за что не подумала, что Марии придет в голову уничтожить мои письма.

— Я знаю. Я их не получал, поэтому и ответить не смог. Я понятия не имел, ни где ты, ни с кем. Мария призналась мне в том, что совершила этот безумный поступок, много лет назад. В тот момент она была уверена в правильности своего решения. Она долго мучила себя и потому не стала писать тебе, не могла заставить себя преодолеть стыд. — Он горько улыбнулся. — Я сдался. Мне пришлось это сделать, иначе я довел бы себя до безумия. Я думал, что ты нашла другого. Иначе, почему ты не возвращалась? Затем я увидел Клаудию. У меня был выбор: ждать тебя или начать жизнь заново. С ней.

— Ты счастлив? — медленно вымолвила София.

— Счастье относительно. Я был счастлив до вчерашнего дня, пока не увиделся с тобой в больнице.

— Санти, мне очень жаль.

— Зато я счастлив теперь, как никогда.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

Он взял в руки ее лицо и поцеловал в лоб.

— Мне больно думать, что ты была в Швейцарии совсем одна. Я хочу знать, что ты делала все эти дни. Я хочу наверстать упущенное. Расскажи мне так, чтобы я прочувствовал, как если бы находился рядом с тобой.

— Я все расскажу, Санти. Ты узнаешь о Швейцарии все.

— Тебе надо отдохнуть.

— Я хотела бы провести с тобой всю ночь.

— Знаю. Но ты вернулась. Я мечтал о том, что ты вернешься, каждый день.

— Ты все именно так себе и представлял?

— Нет, я думал, что приду в бешенство, но, когда увидел тебя, мне показалось, будто мы расстались с тобой только накануне. Ты совсем не изменилась. Ничуть, моя королева.

Он посмотрел на нее с такой нежностью, что у нее на глазах выступили слезы.

— Я люблю это старое дерево, — проговорила она, отворачиваясь, чтобы скрыть свои чувства. — Оно видело, как мы росли, как страдали, как любили. Никто не знает нас так хорошо, как дерево омбу.

Санти глубоко вздохнул и сжал ей руку.

— Я никогда не позволяю детям приходить сюда.

— Я знаю. Твой сын рассказал мне.

— Как глупо, на самом деле. Я не хотел, чтобы мои дети жили в мире фантазий. Загадывали желания, как мы.

Она в ответ тоже сжала его руку.

— Я знаю, но для меня это дерево всегда значило очень много. Это наше маленькое королевство. Для меня омбу всегда будет ассоциироваться с детством, безоблачным и светлым. Оно во всех моих воспоминаниях. И потом, мое главное желание оно все же исполнило.

Он рассмеялся. Его печаль развеялась сама собой.

— Наверное, я вел себя глупо.

— Думаю, не будет никакого вреда разрешать детям приходить сюда. Помнишь, как мы карабкались на его ветки?

— Ну, тогда ты была еще довольно спортивной девушкой!

— Тогда?! Да я за несколько песо залезу на самую верхушку.

Они начали подниматься наверх вместе. Когда они нащупали, наконец, под ногами толстую ветку и встали на нее, перед ними открылся божественный пейзаж: солнце, в очередной раз побеждая ночь, собиралось взойти, окрасив кромку горизонта в золотисто-розовый цвет.