В этой самой кладовке, внимая любезным советам Уинстона и на сей раз заглушив почти все угрызения совести, я вкусил самую незабываемую трапезу в своей жизни. Чтобы получить настоящее наслаждение от еды, надо достаточно долго поголодать. Никогда потом не испытывал я такого удовольствия. Но не стану описывать подробности этого пиршества а-ля фуршет, из сострадания к детям, которые и сегодня живут впроголодь.

Перепархивая от одного лакомства к другому, я успел рассказать Уинни, какое стечение непредвиденных обстоятельств вынудило меня сфотографировать самого себя. И Уинни признал, что на моем месте поступил бы точно так же.

А что фотография оказалась без головы (я сделал вид, что впервые об этом слышу) — это даже к лучшему, к такому выводу мы пришли.

Уинстон мало-помалу расслабился, а я еще поднял его настроение, когда осведомился насчет латинского сочинения.

— Неслыханная удача, милый Джон! И ею я обязан тебе, так что и за это спасибо тебе большое. В 8 часов утра мэтр Дашснок, держа мое сочинение на колене, проверил его за три минуты и поставил мне ноль — такой хорошей отметки по латыни у меня еще не было.

— Вы шутите, Уинни?

— Ничуть! Слабым ученикам надо ставить отметки меньше ноля — иначе у них создастся превратное представление об уровне их знаний, а это может им повредить. Так во всяком случае утверждает мэтр Дашснок, который обратил в свою веру моего отца… Я из кожи лез вон, чтобы подняться от минус сорока четырех до минус двенадцати. Но не думал, что так скоро достигну ноля.

Я поздравил Уинстона с досрочными достижениями и выразил живейшую радость по поводу того, что мэтр Дашснок отныне настроен столь благожелательно.

— Мэтр Дашснок в упоении, Джон. Он грезит о славе. И он был польщен, что его пригласили отобедать с нами.

— А разве он не всегда ест с вами за одним столом?

— Мэтр Дашснок — больше чем слуга, но все же не вполне гость. Поэтому обыкновенно он ест у себя в комнате в обществе своей таксы. Но нынче утром нам подали холодный завтрак без всяких церемоний. А мой отец был не прочь порасспросить специалиста по призракам. Он даже обратился к мэтру Дашсноку с просьбой дать ему почитать кое-какие фундаментальные труды об эктоплазмах.

Поворот во взглядах лорда Сесила был весьма знаменателен и перекликался с настроениями Уинстона.

Я спросил, как себя чувствует леди Памела.

— Она полна энтузиазма, мой милый. Кучер распускал порочащие ее слухи, будто она сама надкусила яблоко и палкой отодвинула кресло, не соображая, что делает. Но твоя фотография, которую утром все рвали друг у друга из рук, рассеяла сомнения. К тому же свой первый визит Артур нанес ей. Само собой, она ждет повторного визита и ничуть его не боится. Словом, ты осчастливил трех человек, Джон, в том числе и меня! Лишь бы так шло и дальше!..

У нас еще оставалось время, чтобы спуститься в винный погреб, где Уинстон выпил пива «Гиннесс», но я удовольствовался минеральной водой.

После стольких волнений очень хотелось отвлечься и пошутить.

— А знаете, Уинстон, что понравилось бы в этом погребе воскресным туристам? Большая бочка с бордоским! В бочке шесть литров вина урожая 1300 года, а поверх плавает шляпа гвардейского капитана Мэллори!

Уинстон рассмеялся от души…

— Дивное было бы зрелище, Джон! Но лучшее — враг хорошего, Мы и так ходим по краю…

Я любезно осведомился о сестрах Уинстона. Уинстон помрачнел…

— Они нервничают. Их заботит не столько Артур, сколько то, что скоро приедет их жених — он будет здесь через несколько дней.

— Их жених?

— Ну да, он не отличает их друг от друга.

— На которой же из них он женится?

— Какая разница, ведь увезет он обеих!

— То есть как это?

Уинстон, допивавший свое пиво, как будто колебался, стоит ли посвящать меня в подробности. Наконец он решился и продолжал, сильно понизив голос.

— Чтобы показать, насколько я тебе доверяю, Джон, я открою тебе важный семейный секрет. Упомянутый жених, некий Бейбилес Трубоди, даже не шотландец, он нажил состояние на брючных пуговицах в предместьях Бирмингема и женится на бесприданницах Алисе и Агате из чистого снобизма. Сестры-близнецы будут жить у него по очереди, по девять месяцев каждая. Поскольку они похожи как две капли воды, никто из посторонних не заметит подмены и приличия будут соблюдены. Уразумел, в чем смысл всей этой комбинации? Мой разорившийся отец удачно пристроит разом обеих дочерей, а Трубоди, хитрая лиса, платит один раз, а получает двойной барыш. Да и моим сестрам все же приятней быть замужем через день, чем оставаться старыми девами…

Я был просто потрясен. Какая ужасная участь ожидала двух юных цветущих девушек, которые в нарядных розовых платьях играли недавно в бадминтон на зеленой лужайке!

С опаской, которую легко понять, я спросил, сколько лет будущему мужу.

— О! Всего пятьдесят с небольшим… Но поскольку он носит корсет и парик, при выигрышном освещении ему не дашь и сорока девяти.

Я ужасался все больше… У меня было мало опыта, — не говоря уже об опыте великосветском! — и я не догадывался, что насмешник Уинстон надо мной потешается. И одну-то из сестер-близнецов чудовищно было выдавать за такого жениха! А уж тем более немыслимо было выдать за него обеих!

Будь я немного проницательней, я понял бы и другое: своими шуточками Уинстон старался защититься от горя, какое ему причиняла мысль, что одна из его сестер должна выйти замуж за того, кого она не любит. Он мрачно шутил, чтобы не расплакаться.

Но, видя отчаяние на моем лице, Уинстон добавил:

— Успокойся — мои сестры на дух его не выносят, от него, кстати, разит козлиным духом, нафталином и сигарами. Они устроят ему такую жизнь, что меня удивит, если он дотянет до старости.

— Но надо помешать этому браку, Уинни! — вскричал я.

— Как быть, если в кармане у тебя ни гроша? Сначала приходится продавать серебряную посуду, а потом дочерей… Это дело обычное. Аристократы редко заключают браки по любви, Джон. Любовь, беззаботная жизнь — это привилегия простого народа, который не сознает своего счастья. Саму леди Памелу выдали замуж пятнадцати лет от роду за полковника индийской армии, который, хотя и был насквозь проспиртован, сохранился довольно плохо, но, к счастью, умер от желтухи в первую брачную ночь. Правда, с тех пор тетя Памела трижды выходила замуж по любви, и каждый следующий муж был моложе предыдущего…

Уинстон помрачнел еще больше…

— Поскольку у леди Памелы припрятаны кое-какие денежки в кубышке, в семье всерьез поговаривают о том, чтобы через несколько лет я на ней женился с разрешения Вестминстерского архиепископа. А пока я смазываю маслом колесики ее кресла…

Тут на моем лице изобразилось полнейшее недоверие, и Уинстон почувствовал, что слишком далеко зашел в своем розыгрыше.

— Ладно, об этом браке не будем. Но что может быть ужаснее замужества, грозящего моим сестрам? Впрочем, переменим тему. Все это слишком грустно.

И в самом деле, в этот день мы больше брачной темы не касались… Но я не мог о ней не думать.

Я сбежал от мистера Гринвуда в ночь с 4 на 5 августа, в Малвенор я пришел после полудня 12 августа, а поесть мне удалось только днем 14 августа!

С этих пор в моей жизни в замке установился определенный распорядок, который я старался соблюдать, чтобы легче было дожидаться 19 августа, когда толпа воскресных экскурсантов должна была дать мне возможность вырваться на свободу без труда и ничем не рискуя. Просыпался я поздно, а днем коротал время, озирая окрестности или глядя в небо из слухового окошка на моем чердаке, или же читал книги, которые по ночам брал в громадной библиотеке на первом этаже, где пыль тревожили только во время воскресных экскурсий.

Первым делом я с жадностью проглотил «Робинзона Крузо». Он привел меня в восторг. Чем я не Робинзон? Только не на острове, а в Малвенорском замке? А Уинстон был моим Пятницей. Его было очень легко представить в роли людоеда! Наверняка его сдерживают только остатки христианской веры… Но как бы он поступил со мной, если бы у него под рукой не оказалось другой пищи?

Потом я прочел «Путешествие Гулливера», над которым тоже призадумался. Разве я, мальчишка, не чувствовал себя в Малвеноре, как в стране великанов, чьи нравы, обычаи, мысли и цели мне порой было очень трудно понять?

Потом я с замиранием сердца прочел «Остров сокровищ», «Дэвида Копперфилда», «Последнего из могикан», «Пуритан» Вальтера Скотта и много других книг…

В замке Малвенор я и приобрел вкус к чтению и начал заниматься самообразованием, а если ты не ленив, это самая лучшая школа. Не будь книг, что сталось бы со мной при моей профессии, когда работать приходится тайно, редко и понемногу?

Чтобы умыться и привести себя в порядок, к полуночи я спускался в кухню, в той одежде, в которой ходил в этот день и которую выбирал смотря по настроению и по погоде. Потом я переходил в смежную с кухней кладовую, чтобы поесть — обстоятельства позволяли мне делать это всего раз в день, но зато пиршество мое иногда продолжалось часами: я отведывал понемногу от всех яств, а это способствует пищеварению и хорошему сну.

Эти ежедневные мелкие кражи должны были вызвать у меня угрызения совести, но я их вовсе не испытывал, несмотря на безукоризненное моральное воспитание, которое я получил. Между тем уворованные лакомства были олицетворением самого черного и самого опасного зла, ведь когда зло предстает в виде маленьких искушений, ему особенно трудно противостоять и легче всего приобрести неискоренимую привычку уступать соблазну.

Поверьте мне, дорогие мои внуки, это говорит вам старый пуританин !

Мое поведение было тем более безобразным, что я обкрадывал британского лорда и пэра, который, несмотря на все свои несчастья, был гораздо богаче меня. Провидение поручило богачей честности и заботам бедняков, чтобы богатые могли без помех создавать себе рай на земле. В Писании говорится, что богатые будут всегда, а Писание знает, что говорит. Значит, мы должны мириться с этой категорией людей и содержать их по мере сил и возможностей.

Но вынужден смиренно признаться, что уразумел эту истину, только когда сам разбогател благодаря своему труду и, в особенности, своей удаче.

Уинстон часто приходил составить мне компанию, сообщая последние новости о том, что происходит в доме, учил меня, в какой последовательности истинный гурман отведывает разные блюда, и подкреплял мое усердие своим дурным примером.

Мало-помалу я лучше узнавал Уинстона — у него был компанейский и совершенно беззлобный нрав.

Поужинав при свечах, Уинстон отправлялся спать в комнату по соседству со своим учителем, сон которого был таким крепким, а я, чтобы улучшить пищеварение, совершал прогулку по первому этажу, стараясь ступать особенно неслышным шагом возле двери леди Памелы, которая, по слухам, спала очень чутко.

В детстве все предметы кажутся гораздо большими, чем на самом деле, а ночные тени еще увеличивают то, чего ты не видишь. Неудивительно, что Малвенорский замок казался мне огромным. Тем более что до сей поры я жил в маленьких домишках! Дом моих бедных родителей и дом мистера Гринвуда оба уместились бы в одной только кордегардии.

В действительности же, как я уже говорил, Малвенор был замком средней величины, который очень плохо содержали преданные, но слишком малочисленные слуги. Впоследствии я оказал честь своим посещением и своим талантом жилищам куда более роскошным, где и прислуги было вдоволь. Но не будем забегать вперед.

Мало-помалу я перестал бояться темноты, не боялся и тогда, когда горел огарок свечи, хотя он придавал потемкам еще более зловещий вид. Поскольку по ночам я передвигался ощупью, как крот или светлячок, я запомнил, где что стоит, и чувствовал себя почти как дома.

Глубокая мысль Уинстона, которую он высказал до того, как я напугал его голосом негодника Артура и загадками буфетной, укрепляла мое спокойствие и уверенность: пока никто не докажет обратного, сказал Уинстон, единственный призрак, бродящий по Малвенору, — это я! Если я перепугаюсь, не значит ли это, что я испугался собственной тени?

Днем в среду 15 августа мой дневной сон был прерван грохотом автомобиля, который становился все громче, — казалось, машина вот-вот врежется в Малвенорский замок. Я бросился к своему наблюдательному посту и увидел машину с откидным верхом — как лошадь на полном скаку, она неслась к парадному входу в замок. Остановился этот роскошный экипаж с медной отделкой, надраенной, как кастрюли миссис Биггот, у каменного мостика. Из машины вышли шофер и лакей, они открыли задние дверцы, и из них появились два господина, навстречу которым почти тотчас вышли Джеймс, лорд Сесил, близнецы и Уинстон.

Когда автомобилисты сняли громадные очки, я в свой театральный бинокль разглядел, что одному из приезжих было лет пятьдесят. Другой казался помоложе и поживее. Пятидесятилетний был, без сомнения, женихом несчастных близняшек-сестер, о котором Уинстон рассказал мне накануне. Но кто был его спутник?

Словно в знак траура по злосчастной судьбе Алисы и Агаты, небо затянули черные тучи. Поэтому чай пили не у озера, а в доме. И я до полуночи не смог удовлетворить свое жгучее любопытство.