История порнографии

Монтгомери Хуан

Часть 1. Что такое порнография?

 

 

Глава 1

Большинству людей слово "порнография" режет слух. С ним – сознательно или бессознательно – связано чувство стыда. Многие люди привыкли оглядываться, прежде чем произнести его, и понижать голос, чтобы дети не услышали. Кажется, что в самом слове есть что-то нехорошее.

Давайте начнем с простого вопроса: так что же такое порнография?

Слово происходит от греческого "pomographos", что буквально означает "писание шлюх". Так что в изначальном смысле оно соотносится с описанием жизни, манер и обычаев проституток и их хозяев.

Позже значение слова изменилось. Оксфордский словарь английского языка определяет его как намек на непристойные или неприличные предметы в литературе и искусстве. Делается акцентна развратное поведение, издатель приводит в качестве примера порнографии знаменитую настенную фреску в Помпее в зале вакхических оргий, где изображены всевозможные позы соитий.

Все согласны, что основной составляющей порнографии является сексуальность. Значит, порнографическими могут считаться книга, картина или скульптура, действующие как возбуждающее средство – то есть вызывающие сексуальное желание.

Если следовать этому определению, любое описа ние или графическое изображение человеческого тела – полное, конечно, – может вызвать сексуальный отклик.

Следующий вопрос: что такое непристойность?

Скорее всего, оно близко по смыслу к слову "неясность". Хэвлок Эллис первым подошел к изучению секса как ученый. Он предположил, что это слово – видоизмененное латинское слово "видимость" и дословно означает "вне поля зрения", т.е. то, что, как правило, не наблюдается. Несмотря на то, что определение словаря вполне четко – "противоположность скромности и приличию, намек на развратные мысли", – оно не позволяет нам продвинуться вперед, ибо мы не знаем, что такое приличия?

Впрочем, если порнография синоним непристойности, то концы с концами не сходятся. Непристойность, производящая отталкивающее впечатление, может быть, а может и не быть порнографией. Скажем, описание акта дефекации несомненно непристойно, но почти никогда не вызывает похотливого желания. Важно принимать во внимание это обстоятельство, особенно учитывая тот факт, что судам приходится выносить приговоры и в отношении порнографии.

Теперь самый сложный вопрос. Как решать в конкретном случае, является ли то или иное произведение порнографическим, непристойным или неприличным? Термины относительны и субъективны. Все зависит от читателя или зрителя, на мнение которого влияют имя и репутация автора.

Вряд ли встретишь двух людей с одинаковым мнением. "Все зависит от личности, – писал Д. Лоуренс в эссе "Порнография и непристойность". – То, что для одного – порнография, для другого – шутка гения".

Между двумя мировыми войнами в Женеве под эгидой Лиги Наций была созвана международная конференция "Подавление распространения и оборота непристойных публикаций". Но ее участники не смогли прийти к единому мнению относительно определения "непристойности". Представитель Англии категорически возражал против любых попыток записать хоть какое-нибудь определение в проект резолюции до конференции, и в результате ни одно из определений не вошло в окончательную редакцию. "Я согласен с утверждением, что это слово имеет разные значения в разных языках, – заявил секретарь конференции, – более того, у него столько же значений, сколько существует стран, менталитетов и темпераментов. Дать общее определение так же трудно, как найти взаимоприемлемое решение по спорному вопросу".

До недавних пор вердикт о непристойности британские и американские суды выносили, основываясь на представлениях гипотетической школьницы. В случае литературного или живописного произведения формулировка была следующей: "является ли предмет непристойным в том смысле, что он развращает и портит тех, чьи мысли открыты для такого воздействия и в чьи руки может попасть публикация такого сорта".

Исходя из этого принципа Верховный Судья Кокбурн рассматривал в 1868 году хиклинское дело.

Не принимались во внимание ни литературные, ни научные достоинства, ни образовательная ценность работы, против которой было возбуждено дело.

Строгая судебная политика в США предполагала, что книга должна быть осуждена при наличии в ней даже одного подозрительного абзаца или эпизода, нескольких непристойных слов, даже если все остальное в ней безупречно.

В 1928 г. английские издатели преследовались за замечательный роман Радклиф Холл о женском гомосексуализме (лесбиянстве) "Благо одиночества". Власти возбудили дело, последовала истерическая атака в воскресной газете. Автор статьи Джеймс Дуглас заявлял, что он скорее даст в руки здоровым мальчикам и девочкам яд, чем эту книгу, и требовал, чтобы она была немедленно изъята.

Реакция на этот глупый выпад была следующей: вокруг книги возник ажиотаж, и многочисленные читатели с похотливым воображением бросились в книжные магазины, стремясь приобрести книгу до изъятия.

В действительности же в "Благе одиночества" не было ни одного непристойного слова. Напротив, как указал в своей речи Норман Беркет (позже лорд Беркет), защищавший издателей в окружном суде Лондона, книга вызвала у всех критиков единодушный интерес, ее следует не преследовать, но рекомендовать к прочтению. Адвокат вызвал в качестве свидетелей около сорока литераторов, во главе с выдающимся литературным критиком Десмондом Мак-Карти. Они были готовы засвидетельствовать, что не считают "Благо одиночества" непристойным романом и обвинение ошибается.

Судья сэр Чарльз Берон высказал сомнение в том, что подобные свидетели могут быть допущены на слушания. "Если мне не разрешат вызвать свидетелей, – сказал Беркет, – это будет означать, что судья берет на себя функцию литературного цензора". Судья был вынужден согласиться.

Тщетно Беркет пытался спорить, утверждая, что непристойность определяется не личным мнением судьи, но мнениями разумных людей. "Защита полагает, – продолжал он, – что обсуждение этой темы в книге не может противоречить закону и не оскорбляет хороший вкус. Эта тема относится к числу тех, что должны обсуждаться, чтобы быть понятыми".

Красноречие выдающегося адвоката не нашло понимания у судьи, и он вынес решение об уничтожении книги. "Что же до утверждения о том, что книга хорошо написана и поэтому не должна преследоваться законом, – заявил судья при оглашении приговора, – то это неприемлемая позиция. Я согласен, у книги есть определенные литературные достоинства, но сам этот факт – не оправдание.

Мы окажемся в нелепом положении, а самые непристойные книги будут в безопасности. Всем должно быть ясно, что чем лучше написана непристойная книга, тем больше будет читателей, которым она понравится. В романе нет ни слова осуждения ужасающих наклонностей героев. Все они изображены очень привлекательными людьми, описываются даже с восхищением. Еще омерзительнее то, что определенные акты описаны более чем выразительно".

Пока в Англии изымали книгу, в Париже сделали все для скорейшего ее переиздания специально для английских читателей. К сожалению, все завозимые в Англию экземпляры конфисковывались таможней.

Была подана апелляция в окружной суд против судебного решения, и расследование по этому делу возглавил Генеральный прокурор сэр Томас Инскип. "На девяносто девять сотых книга вне критики, – сказал он, – но один абзац может привести к тому, что книгу прикажут уничтожить за непристойность". (Он имел в виду фразу "И той ночью они не были разделены"). Приговор суда был поддержан, книгу объявили "очень опасной и растлевающей". Прошло больше двадцати лет, прежде чем издатели почувствовали, что могут напечатать ее в Англии.

Будет весьма поучительно сравнить эту историю с тем, что произошло с книгой в США. В начале 1919 года Джон Самнер, который стал преемником Энтони Комстока на посту секретаря Нью-йоркского общества борьбы с пороком, возбудил дело против книгопродавца по имени Дональд Фрейд.

Отметим, что в Америке книга выдержала шесть изданий, предисловие написал Хэвлок Эллис. Это мало чем помогло, как, впрочем, и одобрение литературных критиков в Англии и США, пытавшихся поддержать книгу по просьбе адвокатов Фрейда Морриса Эрнста и Александра Линдли.

Нью-йоркский суд постановил: "Книга не имеет нравственной ценности, ибо пытается утвердить право извращенца молиться среди нормальных членов общины и превозносит такие отношения как благородные и возвышенные. Она требует терпимости к тем членам общества, которые имеют извращенные наклонности, но не призывает к подавлению или ограничению "злых" порывов… Содержание романа является не только антиобщественным вызовом морали и приличиям, оно опасно эмоциональной насыщенностью, привлекающей внимание к извращенным идеям и неестественным склонностям, автор оправдывает, даже идеализирует их, рассчитывая растлить тех, кто случайно попадает под его влияние". "Благо одиночества" смогло быть напечатано в США десятью годами раньше, чем в Англии, и это стало возможно благодаря более динамичному изменению правосознания в Америке. Кульминацией этого процесса стало историческое решение судьи Джона Вулси в деле об "Улиссе" Джеймса Джойса, заведенном в окружном суде Южного округа Нью-Йорка в 1923 году и затем поддержанное Апелляционным судом.

Судья Вулси попросил двух свидетелей, чьи сексуальные инстинкты он посчитал соответствующими среднему уровню, прочесть книгу. Они это сделали. "Мне было интересно выяснить, – объяснил судья, – что чтение "Улисса" целиком, как, собственно, и полагается читать книгу, не возбуждает ни эротических, ни похотливых мыслей, это мощное трагическое исследование внутреннего мира мужчины и женщины".

Новую интерпретацию закона дал судья Август Хэнд: "Является ли разжигание похоти главным результатом чтения книги в целом? Следует учитывать соотношение между вызывающими возражение эпизодами и произведением в целом, а также оценки признанных критиков".

Этот удар по цензорам стал предвестником гибели сурового закона в США, хотя в некоторых штатах его применяли до конца пятидесятых годов.

Однако потребовалось четверть века, чтобы новая революционная концепция стала частью английского законодательства.

Первый бой был дан в 1954 году, когда суд рассматривал дело о "Бабнике", романе американского писателя Стенли Кауфмана, изданном в США под названием "Туго натянутый канат". Привлеченные к суду английские издатели решили предстать перед судьей и присяжными. Судья Джастис Стейбл для начала отправил присяжных по домам и прочитал книгу от корки до корки. "Не останавливайтесь на аморальных "ударных" местах, но читайте всю книгу", – предложил он потом жюри.

В своем обращении к присяжным судья подчеркнул, что они должны учитывать только современные стандарты, и добавил, что их приговор будет иметь большое значение для определения границы между свободой и разрешительной практикой. Он предупредил: "Я думаю, что в этом суде найдутся порядочные мужчина или женщина, верящие всем сердцем, что порнография – грязная мерзость, которую следует истреблять. Такие книги – не литература. В них нет содержания, вдохновения, мысли, в них вообще ничего нет. Это просто пыль, от которой следует избавиться. Но если мы, борясь за здоровье общества, раздвинем рамки закона слишком широко, не качнется ли маятник в другую сторону слишком сильно?" Присяжные, девять мужчин и три женщины, признали правоту защиты, разрешив тем самым публикацию книги.

Воодушевленное общественное мнение приветствовало решение судьи как важнейшую победу закона о непристойности после решения судьи Кокберна в хиклинском деле, хотя Джастис Стейбл всего лишь указал на необходимость применения современных, а не викторианских стандартов.

Настоящие серьезные перемены произошли пятью годами позже, в 1959-м, после выхода Акта о непристойных публикациях. Он был компромиссом, но не противоречил позиции Стейбла. Усиливая, с одной стороны, позицию властей в борьбе с "жесткой" порнографией, с другой, он вводил в действие совершенно новый тест на непристойность.

Теперь ни одна публикация не могла быть признана непристойной, если ее действие "в целом" не было направлено на "растление тех, кто при соответствующих обстоятельствах мог прочитать, услышать или увидеть то, что в ней содержалось".

Защищая интересы нации, образования, литературы и искусства, впредь следовало учитывать мнение литературных экспертов о достоинствах обсуждаемого произведения.

 

Глава 2

Прежде чем изменилось законодательство, в Англии и в США состоялись процессы против авторов, издателей и полиграфистов. Так, в 1877 году в Лондоне депутат парламента Чарльз Брэдли и Анна Безант были оштрафованы на 100 фунтов каждый и приговорены к шестимесячному заключению за публикацию памфлета о контроле над рождаемостью, который сегодня признали бы совершенно невинным. Одиннадцатью годами позже, снова в Лондоне, Генри Вайзтелли был оштрафован на 100 фунтов и посажен на двенадцать месяцев в тюрьму за издание английского перевода романа Эмиля Золя "Земля". Дело было возбуждено депутатом парламента от либералов, который объявил в палате общин, будто "верит, что ничего хуже не выходило из-под пера человека". (Особенно депутата расстроило то место в книге – и его поддержало жюри присяжных, – где описывалось, как доярка на ферме подводит корову к быку!) Вскорости Вайзтелли переиздал книгу с некоторыми изменениями, но и они не удовлетворили власти.

На сей раз его посадили в тюрьму на три месяца.

В 1898 году предстал перед судом и был обвинен книгопродавец, купивший экземпляр "Сексуальных извращений" Хэвлока Эллиса, первый том знаменитых "Очерков по физиологии секса". Мировой судья отозвался о книге как о "грязной, претенциозной и фальшивой", хотя ее приветствовала медицинская и научная общественность Европы (которой она и была главным образом адресована). Боясь преследования, Эллис был вынужден покинуть на время страну и печатать остальные тома своего труда в Соединенных Штатах.

Как далеко невежественная бюрократия может зайти в "охоте за ведьмами" (читай – за порнографией), видно по знаменитой истории с британской таможней, арестовавшей книгу, озаглавленную "Грабеж вокруг наших берегов". "Я не знаю, о чем думают эти йэху, – заявил автор, сдержанный и хорошо воспитанный человек, узнав о случившемся с его шедевром, – но я надеюсь, что книга им понравилась. Она об эрозии почвы!"

Творения так называемых писателей-классиков обычно не подвергались преследованиям, если авторство признавалось властями. Но есть места в Ветхом и Новом Завете, сравнимые по содержанию с сочинениями, осужденными на уничтожение в сравнительно недавние времена. В 1895 году человек по имени Уайз из Клей-Сентр, штат Канзас, был признан виновным в рассылке непристойных и порнографических материалов по почте США. Это были цитаты из Библии: чиновные лица не узнали первоисточник! (Всякий, кто думает, что Библия свободна от порнографии, может почитать книгу пророка Иезекииля, главы 16 и 23).

Позже власти английского города Суиндон прославились уничтожением экземпляров "Декамерона" Боккаччо, обнаруженных в местной книжной лавке.

До изобретения книгопечатания порнография практически не представляла проблемы для властей, ибо пути распространения таких материалов были крайне ограниченны. Это вовсе не означает, что власти, особенно Церковь, были безразличны к описанию поведения, не запрещенного в античном мире. Учения раннехристианской патристики, особенно учение Святого Павла и его последователей, заложили основы неопуританской доктрины, утверждавшей, что любое действие, доставляющее чувственное удовольствие, является греховным и должно быть подавлено. Пуритане запретили травлю медведей не потому, что она была жестока по отношению к животным, а оттого, что доставляла удовольствие зрителям. Половой акт, как приносящий физическое удовольствие, может быть приемлем лишь как биологическая функция продолжения рода. Изображение акта, словесное или графическое, является откровенным злом, и авторы должны быть наказаны. Именно такая позиция ответственна за большинство табу, которые до сих пор доминируют в цивилизованном мире. Сильный удар нанес по ней гуманистический подход к сексуальному воспитанию.

Существует странное противоречие: прогресс современного общества несомненен, и тем не менее знаменитые настенные фрески в Помпее, изобража" ющие радостные, здоровые формы соитий, до сих пор показывают только туристам-мужчинам (по их просьбе за вознаграждение сторожу). Женщинам до сих пор не разрешают на них смотреть. А древние греки смотрели на обнаженное тело без малейшего чувства стыда, и культ Приапа был искусством.

Мировой художественный изобразительный музей порнографических произведений огромен – от скульптуры "Лела и лебедь" в древних Афинах, которая совершенно не смущала греков, до "Поцелуя" Родена, который еще не так давно объявлялся вульгарной порнографией, а потом украшал стены лондонского метро на плакатных репродукциях; от сценок на греческих блюдах и кубках, изображающих соития, до картин Кранаха, Рембрандта, Буше, Фрагонара, Гойи, Моне и Бердслея. Многие художники изображали непристойности в завуалированной форме. Знаменитое полотно Фрагонара "Качели" хороший тому пример: то, что находится у дамы под юбками, может увидеть лишь человек, лежащий в левом углу картины (кстати, дама-модель была любовницей художника). Иллюстрации Бердслея к "Саломее" Оскара Уайльда тоже требуют внимательного изучения: они полны загадок и сюрпризов. Удивительно, как много тонко завуалированной порнографии художники викторианской эпохи умели "обнародовать" благодаря изобретательности. В разгар скандала в Англии в 1880 году в связи с разводом сэра Дайлка популярный еженедельник опубликовал следующий рисунок: кровать с тремя подушками в изголовье.

Подпись гласила: "Спальня сэра Чарльза Дайлка на Слоун-стрит". Никто не возмутился.

Книги маркиза де Сада и Леопольда фон Захер Мазоха знакомы многим, даже тем, кто их не читал (а таких большинство), потому что они дали названия двум самым распространенным формам сексуальных извращений, другие же знаменитые писатели создавали порнографию, так сказать, между делом. К их числу относятся Вольтер, Мирабо, Альфред де Мюссе и Ги де Мопассан во Франции, Гете и Шопенгауэр в Германии, Суинберн в Англии. (Поэт имел "пунктик" – флагелляцию, о чем совершенно ясно свидетельствуют его письма, недавно впервые опубликованные, и "запрещенный" роман "Лесбия Брэндон"). Охотники до непристойностей могут найти много интересного и у Шекспира. Томас Боудлер, весьма рьяный пуританин, занимался тем, что убирал слова и выражения, "непристойностные по природе своей", из текстов пьес английских драматургов. "Семейный" Шекспир Боудлера впервые увидел свет в 1818 году. В предисловии сообщалось, что в книге "опущены слова и выражения, которые не могут быть прочитаны вслух в семье". Книга часто переиздавалась в правление королевы Виктории.

Мы не уверены, что закон в Англии всегда запрещал порнографические публикации. До появления первого парламентского указа 1824 года было возбуждено несколько дел о так называемых непристойных заявлениях, например, дело Джона Вилкеса в 1770 году, которого обвинили в публикации приписываемых ему "Эссе о женщине", но порнография всегда шла рука об руку с нечестивостью или богохульством. Никому не приходило в голову возбуждать дело против Дефо, Смоллета, Филдинга и Стерна за их откровенно эротичные сочинения. (Последнее слово "Сентиментального путешествия" Стерна даже в сегодняшних изданиях дается с отточием, как грубо-бранное.) Эти писатели творили для высших классов, ибо никто другой в то время читать не умел. Возникновение грамотного среднего класса, ставшее результатом промышленного переворота в Англии, сопровождалось реакцией на литературную свободу двух предыдущих столетий. Пуританам, ненавидевшим блуд и прелюбодеяние, несправедливо приписывают главную роль в борьбе с непристойностью, как писал Хэвяок Эллис в одном из самых интересных своих очерков. По сути своей пуританизм был освободительные движением, боровшимся против реакции. "Ареопагитика", которую Эллис справедливо называет лучшим обвинением цензуре, принадлежит перу величайшего литератора-пуританина Англии Джона Мильтона. Пуритане не несут ответственности за постановления против непристойностей.

Викторианские правила приличия напрямую вытекают из Акта 1857 года о непристойных публикациях, чаще всего его называют актом лорда Кэмпбелла. Этот злосчастный законодательный документ не внес ничего нового, но дал судьям право отдавать приказ об уничтожении "любых непристойных публикаций, предназначенных для продажи или распространения, на основании сведений, представленных суду". Таким образом судьи стали цензорами литературной нравственности. Следует отдать должное лорду Кэмпбеллу: пока документ находился на рассмотрении в парламенте, он подчеркивал, что акт направлен против "грязных книжонок и рисунков, которые во все большем количестве завозятся с континента и могут испортить нравственность английской молодежи. Увы, последовавшие вскоре процессы опровергли утверждения Кэмпбелла, на что неоднократно указывал лорд Линдхерст, возглавивший оппозицию акту в парламенте.

После первого издания в 1928 году в Италии "Любовника леди Чаттерлей" Д. Лоуренса роман был объявлен в Англии порнографическим и нежелательным, и министр внутренних дел отдал распоряжение таможенникам арестовывать и уничтожать все ввозимые экземпляры. Автор книги говорил в то время, что английское "общественное мнение" было особенно шокировано появлением в напечатанном виде некоторых старомодных англо-саксонских словечек. (Представьте себе оцепенение, которое вызвало появление за утренним завтраком 23 января 1882 года газеты "Таймс" с отчетом о речи, произнесенной сэром Уильямом Харкуртом, депутатом парламента, в Бертон-он-Трент. Каким-то образом в газету попал следующий отрывок: "Тогда спикер заявил: "Я почувствовал, что меня приглашают немного потрахаться. Как это на него похоже. (Смех.)". Хотя среди издателей разразился громкий скандал и говорили об "умышленной фальсификации" и "диком безобразии", "Таймс" не смогла найти того, кто отвечал за сей яркий образчик порнографии. Сегодня, в основном благодаря "Леди Чаттерлей", самые грубые английские ругательства перестают быть табуированной лексикой.

Выставка картин и книг, организованная Лоуренсом в Лондоне в 1929 году, вызвала грандиозный скандал: полиция конфисковала большинство экспонатов. Конфисковали все, где было изображение гениталий, хотя, как писал тогда Лоуренс, "стоило прилепить на картину почтовую марку зеленого цвета, которая сошла бы за фиговый листок, и в большинстве случаев "общественное мнение" было бы вполне удовлетворено". Когда дело рассматривалось в суде, старший офицер полицейского отряда заявил, что оставил на выставке один большой том, обнаружив в нем репродукции рисунков Уильяма Блейка!

Закон о порнографии почти не изменился, несмотря на принятый недавно Акт. Приведем пример: обнаженная женщина, представляющая статую в живых картинах, не должна двигаться. Стоит "статуе" ожить, и действо могут счесть порнографическим, а устроителей арестовать за оскорбление нравственности. Несчастные, заразившиеся "дурной болезнью" из-за занятий любовью, могут свободно обратиться за медицинской помощью, их даже призывают к этому в объявлениях, вывешенных в лондонских общественных туалетах. Но любая реклама лекарств от венерических заболеваний считается оскорблением общественных приличий.

Отметим, что обладание порнографией никогда не считалось в Англии нарушением закона. Запрещалось лишь продавать и выставлять порноиздания на всеобщее обозрение. Ричард Аонктон Майлнез, позднее лорд Хафтон, бывший современником лорда Кэмпбелла, владел возможно, самой крупной коллекцией эротики. Он посылал агентов на континент высматривать "любопытные" книги и картины для пополнения своей библиотеки. Очень крупная коллекция была у библиографа Генри Спенсера Эшби, скончавшегося в 1900 году и завещавшего библиотеку Британскому музею. Каталог в трех томах под названием "Заметки о любопытных и редких книгах, с отрывками из описанных эротических вещей", который он составил под псевдонимом "Низании Фракш", был первой работой подобного рода, появившейся в Англии. И через восемьдесят лет его следует обязательно изучить, делая исторический обзор порнографических изданий.

 

Глава З

Эротическая литература, или так называемая "жесткая" порнография, неисчислима. Ее печатают во многих странах Европы, Азии и Америки. Альфред Роуз, известный под именем Рольф Рид, английский библиограф, донесший до наших дней труд Эшби, называет в своем "Регистре эротической библиотеки", изданной в Лондоне в 1936 году, более пяти тысяч английских, французских, немецких и итальянских названий, не считая огромного количества эротических "однодневок" – памфлетов, рисунков, фотографий, фильмов и открыток, которые сформировали коммерческий рынок в поствикторианскую эпоху.

Во всех цивилизованных странах сегодня приняты законы, считающие оборот непристойных публикаций уголовным преступлением, подлежащим наказаниям различной степени суровости, включая штраф, тюремное заключение и уничтожение противозаконных материалов. Хотя Акт 1959 года изменил критерии непристойности, возможные наказания по обвинению в "распространении", с выгодой или без нее, были ужесточены. Максимальное наказание теперь – неограниченный штраф или тюремное заключение до трех лет, или и то, и другое, в то время как по Таможенному акту 1952 года за нелегальный импорт полагается срок до пяти лет. Были усилены полицейские подразделения для слежения и конфискации. В помещении, где обнаруживаются непристойные материалы, возможен арест торговой и другой деловой документации. Аналогичные права принадлежат таможенным и почтовым ведомствам.

В Соединенных Штатах особое внимание было уделено федеральной почте, которую издавна использовали для рассылки порнографии. Как Акт лорда Кэмпбелла в 1857 году сделал в Англии судью цензором, так в 1873 году Акт Комстока, названный по имени его настойчивого проводника, отдал цензурный надзор в руки почтовой инспекционной службы США. Отныне всякий, кто сознательно вкладывал в отправление непристойную публикацию или получал подобную, признавался виновным в тяжком преступлении и мог быть оштрафован на 5000 долларов и отправлен в тюрьму на 5 лет в первый раз, оштрафован на 10 тысяч и отправлен в тюрьму на десять лет – за повторное и последующие преступления. Этот Акт, помещенный в раздел 1461, пункт 18 Кодекса США, до сих пор имеет силу.

Комсток, скончавшийся в 1915 году, был почтовым инспектором. Он применял при рассмотрении вопроса о непристойности следующий критерий: могла ли та или иная публикация причинить вред ребенку (хотя чаще всего ребенок вряд ли вообще мог понять смысл таких сочинений). В конце жизни Комсток похвалялся, что осудил такое количество людей, что они могли бы заполнить шестьдесят пассажирских вагонов по шестьдесят человек в каждом, да и шестьдесят первый был бы почти полон. Кроме того, этот чиновник уничтожил 160 тонн того, что считал непристойной литературой.

За нападки на его пьесу "Профессия миссис Уоррен" Бернард Шоу пустил в обиход словечко "комстокизм".

Некоторые штаты США проявляли в вопросе о преследовании порнографии гораздо большую активность, чем Конгресс. Но в большинстве случаев наказание за преступление в первый раз не превышало 1000 долларов в Дэлавэре, Массачусетсе и Мичигане. Тюрьмой закон грозил только при рецидиве. Самое суровое наказание – семь лет – полагалось в штате Огайо.

Поучительно сравнить максимальные сроки заключения за коммерческую порнографию в разных странах мира. Наибольший – десять лет – грозит по Федеральному кодексу США. За ними идут Великобритания, Россия и Южная Африка – до 5 лет. В Швейцарии присуждают самое большое к трем годам заключения.

В Австралии, Канаде, Японии, Новой Зеландии, Норвегии и Швеции за нарушение законов о непристойностях осуждают на два года. Не больше года обвиняемый может получить в Бельгии, Дании, Франции и Западной Германии, но в Бельгии и Франции срок удваивается, если в дело вовлечены несовершеннолетние. Легчайшее наказание – три месяца – в основном из религиозных соображений применяется на Цейлоне, в Индии и Пакистане.

Главный почтмейстер США Артур Саммерфилд недавно оценил оборот рынка, связанного с распространением непристойностей по почте, в 500 миллионов долларов в год. Свидетели, выступившие перед Комитетом Грэнахана палаты представителей Конгресса в 1959 году, заявили, что годовой оборот достигает миллиарда долларов. Мэри Тейджер, выступая свидетельницей в сенатской подкомиссии по юношеской преступности, показала, что размах ее дела, которое она вела вместе с мужем и еще одним компаньоном, достигал трех тысяч долларов в день, у нее было 300 адресов.

Годовой выпуск фотографий обнаженной натуры и непристойных предметов колебался от 20 до 200 тысяч экземпляров. "Лично я не считаю картину с голой женщиной порнографией, – заявила миссис Тейджер. – Думаю, все дело в том, каким образом она изображена…" Каждый год по решению судов в Англии уничтожается от четверти до миллиона непристойных книг, журналов, фотографий, открыток и других материалов. В отличие от Штатов, большинство продукции изготавливается вне страны, в основном во Франции.

Около половины всего произведенного во Франции – порядка 100 000 томов, – ежегодно отправляется в Америку. В настоящее время ряд издателей в Париже заняты тем, что снабжают англоговорящий рынок эротикой – от книг маркиза де Сада до романов Генри Миллера. "Олимпия Пресс", управляемая предприимчивым Морисом Жироду, издает ежемесячный журнал "Олимпия" на английском языке. Он содержит списки новинок и обзоры высококачественной порнографии. По французским законам этим изданиям ничего не грозит, поскольку они выходят не на родном языке. Изучая огромное количество порнографической литературы, появляющейся на рынке, следует отметить один очень важный момент: среди авторов почти нет женщин. Конечно, некоторые писательницы отдают дань эротике, опираясь на личный опыт, но в большинстве случаев авторы все-таки мужчины. Как пишет доктор Альфред Кинси, содержанием громадного количества порнографической литературы является детальное описание половых членов и роли мужчины в половом акте. "По нашим данным, женщины обычно не интересуются такими вещами, – писал Кинси в "Сексуальном поведении женщин". – В подобной литературе авторы-женщины превозносят достоинства мужского сложения и выносливость в сношениях, делая упор на интенсивности женского отклика и пылкости ее сексуальных желаний".

Среди нескольких тысяч порнографических сочинений, составленных любителями жанра, которые изучались Кинси на протяжении пятнадцати лет, он смог обнаружить только три рукописи, написанные женщинами, в которых были эротические составляющие, свойственные мужским произведениям. В живописи известно не больше дюжины эротических рисунков женщин-художниц. Вывод, к которому пришли Кинси и его помощники, был следующим: большинство женщин невосприимчивы к той порнографии, которая адресована мужчинам. Женщины скорее откликаются на изображение в литературе и искусстве романтических чувств и любви. Женщины не интересуются чистой порнографией, считая, что такой подход к сексу слишком груб. Когда женщина заглядывает в окно спальни и видит раздевающегося мужчину, она реагирует не так, как мужчина в подобной же ситуации.

Из этого можно заключить, что рынок порнографии, высококлассной или "жесткой", ориентирован исключительно на покупателей-мужчин. То, что это в основном подпольный рынок, продукция которого труднодоступна новичкам, вызывает дополнительное возбуждение, действуя по принципу "запрещенного плода". Редкий подросток хоть раз не держал в руках "грязную" книгу или картинку.

Мужчины отрицают, что подобная "литература" может причинить вред женщинам и детям, да и им самим. Забавно, но самые "заклятые" враги порнографии являются одновременно самыми заядлыми читателями "проклятых" книг.

Три века назад в Англии Сэмюель Пепис, бывший в частной жизни распутником, описал в дневнике, как он познакомился с французской эротической книгой "Школа для девочек", осужденной на сожжение у подножия виселицы вместе с изображением автора, некоего Миллило. Пепис был откровенно разочарован и записал 15 января 1668 года: "Ехал домой в карете и остановился у Мартина, моего книгопродавца, где увидел французскую книгу под названием "Школа для девочек", которую думал дать жене перевести, но, когда заглянул в нее, понял, что более грязной книжонки в жизни не видал, это было даже хуже "Шатающейся проститутки". Я устыдился и уехал домой".

Меньше чем через месяц любопытство вынудило Пеписа вернуться в книжный магазин: "Снова поехал на Стренд к моему книгопродавцу и оставался там около часа. Купил эту пустую озорную книгу в простом переплете, потому что решил, что, как только прочту, сожгу ее, ибо она не может находиться в моей библиотеке".

Следующее воскресное утро Пепис провел у себя в конторе, то занимаясь делами, то читая "скверную" книгу. "Весьма развратная книга, – отзывается он, – но не дурная для трезвого человека, поскольку следует знать все гнусности мира".

Он закончил читать в тот же вечер и признается, что она возбудила его и он онанировал, хотя это место в дневнике всегда опускается при публикации. "Мы сидели почти до ночи и выпили добрый запас вина, а когда все разошлись, я направился в свои покои, где читал эту похотливую книгу, которая, впрочем, не приносит вреда, если читать с познавательной целью… После я сжег ее, поужинал и лег спать".

Политики-члены наблюдательных и попечительских комитетов и обществ сходятся во мнении, что настоящая порнография социально опасна и должна уничтожаться. Пепис согласился бы с таким мнением. Даже Лоуренс был сторонником строгой цензуры. Он писал: "Это не трудно осуществить.

Во-первых, настоящая порнография всегда подпольна и не выходит на поверхность, а во-вторых, ее можно отличить по дурному воздействию на чувства и души людей".

С мнением большинства не согласны Хэвлок Эллис и Бертран Рассел, полагавшие, что сами законы против непристойности причиняют больший общественный вред, чем болезни, которые они призваны лечить. Эллис заходит в своих рассуждениях так далеко, что выдвигает тезис об облегчении, приносимом непристойной литературой подросткам обоего пола, подобно тому, как детям требуются волшебные сказки. Рассел считал, что закон вовсе не нужен, ибо ни один закон не может искоренить плохое, не уничтожив одновременно хорошее, откровенно порнографические публикации приносят мало вреда, если сексуальное образование было правильным. "Даже явная порнография наделает меньше вреда, будучи открытой, чем если ее изучают тайком… Девять десятых всей порнографии существованием обязаны комплексам, созданным моралистами, оставшаяся одна десятая имеет физиологическое происхождение и будет существовать независимо от состояния закона".

 

Глава 4

Хотя законы и отношение общества к порнографии изменились, критерии остаются теми же, что в прошлом веке в США, Англии и некоторых стра нах Содружества. Слова "растление" и "порча" являются синонимами, и в толковых словарях объясняются как "уничтожение моральной чистоты и добродетели, извращение, унижение достоинства, осквернение".

Существуют ли доказательства, что порнография действительно оказывает растлевающее влияние на читателей? У главного стража правопорядка США нет сомнений на этот счет. "Мы знаем, что ошеломляюще большое число сексуальных преступлений связано с порнографией, – заявил однажды Эдгар Гувер, директор ЦРУ. – Мы знаем, что маньяки читают "это" и находятся под ее влиянием.

Я убежден – порнография основная причина сексуального насилия. Я верю, что, если бы мы могли ограничить распространение подобных книжонок среди впечатлительных детей и подростков, мы значительно снизили бы пугающие темпы роста преступности".

Эта точка зрения была поддержана рядом свидетелей, выступавших перед комитетом Конгресса по обороту непристойных и порнографических материалов, возглавляемым Кэтрин Гранхан. Доктор Николас Фричнито, медэксперт городского суда Филадельфии, поведал Комитету, что его суд рассматривал ряд дел, в которых "сексуальное возбуждение из-за бесстыдных книг", прочитанных детьми, вело к преступлениям – от "развратного нападения" до убийства. Причем в некоторых случаях дети были очень малы – от девяти до четырнадцати лет. "Грязные идеи, запечатлевшиеся у них в головах, подтолкнули их к преступлению, – заявил врач, хотя он и не привел никаких данных, подтверждающих эти слова, и добавил: – Порнография является инструментом преступности, это реальная угроза нравственному, духовному и физическому здоровью нации. Она искажает правильное понимание назначения секса, ведет к излишнему эротизму, опасной озабоченности сексом и приводит к аморальной и антиобщественной активности".

Среди прочих позицию Гувера поддержал инспектор Гарри Фоке из филадельфийской полиции. "Мои люди наблюдают за молодежью, взятой под опеку, – свидетельствовал он перед комитетом в 1959 году. – Хотел бы я иметь возможность выложить перед вами груду непристойных картинок, вырванных из журналов и ценимых этими мальчишками. Мы их уничтожаем и читаем подросткам лекции, но это все равно что запирать двери амбара после того, как лошадь украдена".

Чиновники исполнительной власти основывают свое мнение на уголовных делах, проходящих через их руки, но им не удается установить причинноследственную связь между чтением порнографии и совершением преступлений несовершеннолетними.

Учтем также, что юные преступники, предстающие перед судом, являют собой ничтожную часть юношества. Чтобы получить объективные данные, необходимо проводить серьезные опросы среди детей и подростков. Социальные исследования, предпринятые в США Кинси, Шелдоном и Глюком, доказывают, что непристойные и порнографические книги широко детьми не читаются, а знания о сексе они получают вообще не из книг.

Опрос, проведенный среди мальчиков средних и старших классов небольшого городка на Среднем Западе с населением в 100 000 человек, показал, что только 2,1% и 1,3% соответственно получали знания о соитиях и проституции из печатной продукции, а 90,8% и 93% – из разговоров с приятелями.

Аналогичные показатели у взрослых не менее красноречивы. Из 1200 девушек – выпускниц колледжей и школ, – опрошенных нью-йоркским городским бюро социальной гигиены относительно источников сексуальных знаний, только 72 упомянули книги, причем ни одна из этих книг не была чисто порнографической. В ответ на вопрос, что их больше всего возбуждает в сексуальном плане, 100 из 409 женщин ответили: "Книги". (208 сказали: "Мужчины!"). Неожиданным было то, что некоторые упомянутые книги были в высшей степени респектабельны, например, "Расцвет Дании" Мотли.

Исследуя вопрос о сексуальном возбуждении, вызванном чтением, Кинси и его помощники обнаружили, что 60% женщин и 59% мужчин ощущают на себе эротическое воздействие разных книг, и романтических, и специфически сексуальных, но только. 16% женщин и 21% мужчин полагают, что такой отклик бывает "явным" и "постоянным".

Большинство взрослых не возбуждаются, читая садо-мазохистские истории.

Команда Кинси исследовала такой объект, как граффити, или настенные надписи, особенно в туалетах. Они обнаружили, что большая часть (86%) текстов в мужских туалетах была сексуальной по содержанию. Слова и изображения касались в основном половых органов и совокуплений. Большинство граффити в женских туалетах тоже сделаны на любовную тему, но больше индивидуализированы ("Джон и Мэри"), иногда это просто сердечки, нарисованные помадой. Практически отсутствуют названия или изображения гениталий.

Интересны данные Кинси, касающиеся рассматривания изображений обнаженной натуры. Больше половины (54%) мужчин возбуждались, разглядывая фотографии, картины и рисунки голых женщин, как от вида реальной наготы. (Большинство гомосексуалистов вдохновляются изображениями обнаженного мужского тела.) Но только 12% женщин возбуждаются, глядя на изображения обнаженных мужчин или женщин. Следует отметить, что аналогичный опрос в Германии дал почти те же цифры, что у Кинси: 11% женщин и 47% мужчин.

Изготовление изображений "обнаженной натуры" является процветающим бизнесом во многих странах, особенно в Соединенных Штатах. Фотографии обнаженных женщин и журналы с полуобнаженными и обнаженными красотками, способные вызвать эротическое возбуждение, например "Плейбой" (более изысканный, чем другие издания), производятся в основном для мужской части населения. Журналы же с фотографиями обнаженных мужчин предназначены исключительно для читателей-мужчин. Подобных изданий для женщин не существует, потому что это просто невыгодно.

Некоторые сексологи, например доктор Альберт Эллис, все объясняют наличием или отсутствием табу. "Мы не очень смущаемся при виде мужчины с голой грудью, следовательно, поднять тираж иллюстрированного журнала таким изображением трудно. А вот женщину без одежды изображать не очень принято, этим и объясняется жгучее желание делать это. Если бы картинки спортивно одетых мужчин объявили табу, девушки бросились бы покупать их из-под прилавка. Если бы женщины разгуливали повсюду голыми, интерес мужчин к их телу был бы ничтожным". Те же принципы действуют в отношении кино.

Кинси обнаружил, что если большинство мужчин (77%) возбуждаются при просмотре соответствующих материалов, то среди женщин только у трети (32%) наблюдается сексуальная реакция.

Мужчинам всегда трудно было понять, почему большинству женщин не удается вдохновиться подобными изображениями. Аббат Брантом в знаменитой книге "Жизнь порядочных и галантных дам", которую он составил в конце шестнадцатого века, рассказывает историю о принце, который имел привычку подавать вино женщинам-гостьям в чаше, украшенной изображениями совокупляющихся тел. "Ну, – задавал он им вопрос, – наносят ли эти сцены, милые дамы, вам укол в самое сердце?" "Нет, – отвечали они. – Ни одна из этих забавных картинок не имеет такой силы, чтобы тронуть меня!" Женщины же часто теряются в догадках, почему мужья, которые могут получать удовлетворение с ними, принимаются искать удовольствия, разглядывая порнографические книжки или картинки.

Кинси приводит примеры, когда женщины возбуждали дело о разводе, обнаружив у мужей порнографические рисунки или фотографии.

 

Глава 5

"Не существует моральных и аморальных книг.

Книги написаны или хорошо, или плохо. Вот и все".

Так написал Оскар Уайльд в предисловии к своему роману "Портрет Дориана Грея", изданному впервые в 1890 году. Пять лет спустя, в ходе первого суда над Уайльдом в Центральном уголовном суде Лондона, прокурор выступил более чем красноречиво.

– Это ваша принципиальная позиция? – спросил Эдвард Карсон.

– Да, это мой взгляд на искусство, – ответил Уайльд.

– Значит, для вас не важно, насколько аморальна книга? Если она хорошо написана, следовательно, хороша?

– Да, если только она написана настолько хорошо, что вызывает у человека высокие чувства.

Если же вещь написана плохо, она отвращает читателя.

Прокурор попытался, основываясь на отрывках из книги, поддержать клеветнические обвинения маркиза Куинсбери, заявлявшего, что его выставили гомосексуалистом. Но присяжные не были готовы решать дело на основе литературных обвинений, так что Уайльд избежал тюрьмы. Но уже в следующий раз, когда Уайльда обвинили в нескольких преступных гомосексуальных связях с юношами, судья Джастис Чарльз предупредил присяжных, что они не должны принимать во внимание тот факт, что Уайльд является автором "Портрета Дориана Грея", где некоторые герои ведут себя неподобающе. "Было бы несправедливо, – заявил викторианский судья с завидной беспристрастностью, которую вряд ли разделили бы многие его коллеги, – судить человека по вымышленным обстоятельствам.

Некоторые выдающиеся и благородномыслящие писатели прожили долгую жизнь, создавая шедевры, например сэр Вальтер Скотт и Чарльз Диккенс, и не написали ни одной неприличной строчки. К несчастью, приходится отметить, что другие великие писатели, вполне благородные джентльмены, представили на суд публики сочинения, читать которые людям скромным и приличным просто не следует".

Оскар Уайльд и викторианский судья стояли на двух принципиально отличных точках зрения на отношения между искусством и нравственностью.

Уайльд утверждал, что искусство не зависит от сексуальных привычек и морали эпохи. "Я совершенно не понимаю, как можно критиковать произведение искусства с точки зрения морали, – писал Уайльд в ответ на враждебную критику "Дориана Грея". – Искусство и этика – никак друг с другом не связаны". Уальд полагал, что в его книге есть мораль, которую не поняли критики. "Бедная публика, услышав от такого авторитетного человека, как вы, – говорил он издателю журнала, – что это развратная книга, которую властям следует уничтожить, наверняка кинется читать ее. Увы! Они обнаружат, что это морализаторское чтение, причем мораль такова: все, выбивающееся из "общего ряда", будет уничтожено…

Да, такова ужасная мораль "Дориана Грея", ее не поймет похотливый человек, но легко обнаружит здравомыслящий. Неужели это моя ошибка? Боюсь, что да. Но это единственная ошибка книги".

Джастис Чарльз верил, что искусство должно соответствовать принятым в обществе нормам морали, и считал, что разница между произведениями Дефо и Стерна с одной стороны, и Скотта и Диккенса, с другой, демонстрирует улучшение нравов общества.

В одном из отрывков, которые цитировались на суде, описывалась книга, полученная в подарок Греем. Названия ее в романе нет, но Уайльд всегда говорил, что имел в виду "Обратный отсчет", роман французского писателя Хьюсмана так называемой декадентской школы. "Странная то была книга, никогда прежде он не читал такой! Казалось, под нежные звуки флейты грехи всего мира в дивных одеждах проходят перед ним безгласной чередой. Многое, о чем он только смутно грезил, вдруг на его глазах облекалось плотью. Многое, что и во сне не снилось, сейчас открывалось перед ним.

Это был роман без сюжета, вернее – психологический этюд.

Единственный герой его, молодой парижанин, всю жизнь был занят только тем, что пытался в своем XIX веке воскресить страсти и умонастроения всех прошедших веков, чтобы самому пережить все то, что прочувствовала мировая душа. Его интересовали те формы самоотречения, которые люди почему-то именуют добродетелью, и естественные порывы возмущения против них, которые мудрецы чаще всего называют пороками… Чувственная жизнь человека описывалась в терминах мистической философии. Порой трудно было решить, что он читал – описание религиозного экстаза какого-нибудь средневекового святого или бесстыдные признания современного грешника".

– Была ли книга, на которую вы ссылаетесь, нравственной? – спросил Карсон Уайльда.

– Не вполне хорошо написанная, – ответил Уайльд, – она, тем не менее, подала мне идею.

Когда прокурор предположил, что книга была "определенного" направления (т.е. гомосексуального), Уайльд с негодованием запротестовал: "Я не желаю, чтобы меня допрашивали о творении другого художника, – ответил он. – Это глупо и вульгарно".

Рассматривая порнографию, т.е. произведения литературы и искусства эротического и извращенного содержания, с позиций литературных и художественных достоинств, подобно Уайльду, мы формулируем критерий: "Доставляет ли изучаемое творение эстетическое удовлетворение, или же только чувственное?" Там, где доминирует физиологический аспект и сексуальные детали привлекают основное внимание, трудно ждать эстетического удовольствия, поскольку единственной целью является разжигание похоти. Чисто порнографические работы интересны, помимо озабоченных "любителей клубнички", антропологам, врачам и психиатрам.

Как справедливо писал доктор Эрик Дингуолл, английский антрополог и ведущий авторитет по эротике, "благодаря религиозному, правовому и медицинскому влиянию сейчас начинают наконец потихоньку признавать научное значение эротической и порнографической литературы… Человечество всегда интересовало, как можно запечатлеть в литературе и изобразительном искусстве сексуальные импульсы… Педерастия в Древней Греции была связана с бытовавшими тогда представлениями о любви, что нашло выражение в литературе, подобно тому, как романтическое и галантное отношение к женщине стало основным содержанием эротической поэзии". Но различие между "чистой" любовью и "просто" похотью и их переплетение нашло отражение не только в эротической литературе, но и в трудах по теологии, которые наравне с осуждаемыми в них книгами никогда не должны были попадать в руки слабых.

Исторический обзор, который мы дадим в нашей книге, описывает оба вида порнографии, хотя преимущество мы отдали произведениям, обладающим эстетическими достоинствами. Мы расскажем, какие меры принимало общество в разные эпохи, желая пресечь появление порнографии, коротко расскажем о современной ситуации, в основном в англоговорящих странах, где на словах провозглашают борьбу с порнографией, а на деле стимулируют спрос на нее через средства массовой информации и создают благоприятную общественную атмосферу для ее расцвета. Наш обзор базируется на социологических опросах и исследованиях, поскольку порнография, какой бы грубой и нехитрой по содержанию она ни была, является очень точным показателем общественных привычек и традиций времени, ее породившего.