Все великие дела тесно переплетаются с маленькими. На первый взгляд не кажется очевидным, что решение очередного Премьер-министра Канады включить остров Принца Эдуарда в свой политический тур может иметь какое-то отношение к судьбе Энн Ширли из Зеленых крыш. Но это было так.

В январе премьер приехал, чтобы обратиться к своим верным сторонникам, а также противникам, которые решили присутствовать на митинге в Шарлоттауне. Большинство людей в Эйвонли поддерживали политику премьера; поэтому, в день встречи почти все мужчины и большая часть женщин уехали в другой город за тридцать миль от Эйвонли. Миссис Рейчел Линд поехала тоже. Миссис Рейчел Линд была активным политическим деятелем и не поверила бы, что политическая акция может быть проведена без нее, хотя она была противником премьера. Поэтому она поехала в город, и взяла своего мужа – Томас присмотрел бы за лошадью – и Мариллу Касберт. Марилла не очень интересовалась самой политикой, но, как она думала, это может быть ее единственный шанс увидеть настоящего живого премьера, так что она решила поехать, оставив Энн и Мэтью дома на хозяйстве на целые сутки.

Итак, в то время как Марилла и миссис Рейчел участвовали в митинге, Энн и Мэтью проводили время на уютной кухне в Зеленых крышах. Яркий огонь пылал в старомодной печи, и сине-белые морозные узоры сияли на оконных стеклах. Мэтью дремал над газетой «Помощник фермеров», сидя на диване, а Энн за столом учила уроки с мрачной решимостью, иногда бросая задумчивые взгляды на часы на каминной полке, где лежала новая книга, которую Джейн Эндрюс одолжила ей на день. Джейн заверила ее, что эта книжка гарантирует ей массу острых ощущений, и у Энн руки чесались взять её почитать. Но это будет означать триумф Гилберта Блайта завтра. Энн отвернулась от каминной полки и попыталась представить себе, что книги там нет.

– Мэтью, а вы учили геометрию в школе?

– Нет, не учил, – сказал Мэтью, очнувшись от дрёмы.

– Жаль, – вздохнула Энн, – потому что тогда вы могли бы посочувствовать мне. Вы не можете сочувствовать должным образом, если вы никогда не изучали её. Она омрачает всю мою жизнь. Я полная тупица в геометрии, Мэтью.

– Ну, я не уверен в этом, – сказал Мэтью успокаивающе. – Я думаю, с умственными способностями у тебя все в порядке. Мистер Филлипс сказал мне на прошлой неделе в магазине Блэра в Кармоди, что ты самая умная ученица в школе и у тебя большой прогресс в учебе. «Большой прогресс» – это его слова. Некоторые люди, правда, не очень высокого мнения о Тедди Филлипс, как об учителе, но я думаю, он «что надо».

Мэтью считал любого, кто оценил Энн, «что надо».

– Я уверена, что я бы поняла геометрию лучше, если бы он не менял буквы, – пожаловалась Энн. – Я учу правило наизусть, а потом он рисует фигуру на доске и ставит не такие буквы, которые я учила в учебнике, и все смешивается у меня в голове. Я не думаю, что учитель должен поступать таким образом, не так ли? Мы изучаем сельское хозяйство, и теперь я уже узнала, наконец, что делает дороги красными. Мне теперь стало легче. Интересно, как Марилла и миссис Линд проводят время. Миссис Линд говорит, Канада станет нищей, если будет следовать политике, которую проводит Оттава и что это должно быть предупреждением для избирателей. Она говорит, что если б женщинам было разрешено голосовать, мы бы скоро увидели изменения к лучшему. А вы за кого голосуете, Мэтью?

– За консерваторов, – ответил сразу же Мэтью. Голосование за консерваторов было, как религия для Мэтью.

– Тогда я тоже консерватор, – сказала Энн решительно. – Я рада, потому что Гил… Потому что некоторые из мальчиков в школе – либералы. Я думаю, мистер Филлипс тоже либерал, потому что отец Присси Эндрюс к ним принадлежит, а Руби Гиллис говорит, что, когда мужчина ухаживает за девушкой, он всегда должен быть одной религии с матерью девушки и принадлежать к одной политической партии с её отцом. Это правда, Мэтью?

– Ну, я не знаю, – сказал Мэтью.

– Вы когда-нибудь ухаживали за девушкой, Мэтью?

– Хм, нет, я не знаю, кажется, никогда, – сказал Мэтью, который никогда даже не думал о таких вещах на протяжении всего своего существования.

Энн положила подбородок на руки и задумалась.

– Это должно быть довольно интересным, как вы думаете, Мэтью? Рубин Гиллис говорит, когда она подрастет, она будет иметь очень много кавалеров и все будут без ума от нее, но я думаю, что это было бы слишком беспокойно. Я предпочла бы иметь только одного и в своем уме. Но Рубин Гиллис знает много о таких вещах, потому что у неё много старших сестёр, и миссис Линд говорит, что девушки Гиллис популярны, как горячие пирожки. Мистер Филлипс заходит к Присси Эндрюс почти каждый вечер. Он говорит, что хочет помочь ей с уроками, но Миранда Слоун тоже собирается поступать в Королевскую Академию и мне кажется, что она нуждается в помощи гораздо больше, чем Присси, потому что она намного глупее, но он никогда не ходит помочь ей по вечерам. Есть очень много вещей в этом мире, которые я совсем не могу понять, Мэтью.

– Ну, я и сам много чего не понимаю, – признал Мэтью.

– Ну, я полагаю, я должна закончить свои уроки. Я не позволю себе открыть новую книгу Джейн, пока я не закончу с домашним заданием. Но это ужасный соблазн, Мэтью. Даже когда я поворачиваюсь спиной, я всё равно вижу эту книгу. Джейн сказала, она очень плакала, когда читала её. Я люблю книги, которые заставляют меня плакать. Но я думаю, что отнесу эту книгу в гостиную и закрою ее в шкафу, а затем отдам вам ключ. И вы НЕ должны давать его мне, Мэтью, пока я не сделаю уроки, даже если я буду умолять вас на коленях. Хорошо говорить, что можешь противостоять искушению, но это все– таки намного легче сделать, если у тебя нет ключа. А может мне сбегать в подвал за яблоками, Мэтью? Хотите ранет?

– Ну, я не знаю, но я не против, – сказал Мэтью, который никогда не ел яблоки сорта ранет, но знал, что Энн питает к ним слабость.

Когда Энн торжествующе появилась из подвала с тарелкой ранета, вдруг послышался звук торопливых шагов по обледеневшей тропинке и в следующий момент дверь кухни распахнулась. На пороге возникла Диана Барри, бледная, со сбившимся дыханием, в шарфе, обернутом спешно вокруг головы. Энн от неожиданности уронила свечу, тарелку и яблоки, и всё вместе покатилось вниз по лестнице в подвал и было найдено только на следующий день Мариллой, которая всё собрала и поблагодарила Бога, что дом не был подожжен.

– Что случилось, Диана? – воскликнула Энн. – Твоя мать, наконец, простила меня?

– О, Энн, пойдём скорее, – умоляла Диана в волнении. – Минни ужасно заболела – у нее круп, как говорит Мэри Джо. А отец и мать уехали в город, и нет никого, чтобы вызвать врача. Минни ужасно плохо, а Мэри не знает, что делать – о, Энн, я так боюсь!

Мэтью, не говоря ни слова, протянул руку за шапкой и пальто, проскользнул мимо Дианы и исчез в темноте двора.

– Он пошёл, чтобы запрячь гнедую кобылу и поехать в Кармоди за врачом, – сказала Энн, которая спешно одевала капор и пальто. – Я уверена в этом, как если бы он так сказал. Мэтью и я – родственные души, и я могу читать его мысли без слов.

– Я не верю, что он найдёт врача в Кармоди, – рыдала Диана. – Я знаю, что доктор Блэр отправился в город, и думаю, доктор Спенсер тоже. Мэри Джо никогда не видела больных с крупом, а миссис Линд уехала. Ох, Энн!

– Не плачь, Ди, – сказала Энн весело. – Я точно знаю, что делать при крупе. Ты забываешь, что у миссис Хэммонд было три пары близнецы. Когда ты присматриваешь за тремя парами близнецов, то приобретаешь много опыта. Все они болели крупом. Просто подожди, пока я возьму бутылку с травяной настойкой (таволги) – неизвестно, есть ли она в вашем доме.

Девочки взялись за руки и побежали по Тропе Влюбленных и через обледеневшее поле, потому что снега в лесу было слишком много, и он засыпал более короткий путь. Энн, хотя и искренне сочувствовала Минни, не могла остаться равнодушной к романтике ситуации и сладостному чувству снова разделить все испытания с родственной душой.

Ночь была ясной и морозной, тени деревьев казались чёрно– серебристыми на снежном склоне; большие звезды сияли над тихими полями; здесь и там стояли темные остроконечные ели с припорошенными снегом ветками, и ветер со свистом пролетал через них. Энн думала, как восхитительно бежать через всю эту таинственную красоту со своей закадычной подругой, с которой они так долго были в разлуке.

Трёхлетняя малышка Минни была очень больна. Она лежала на диванчике в кухне, охваченная лихорадкой, а ее хриплое дыхание было слышно по всему дому. Мэри Джо, полная, с широким лицом французская девушка из Крика, которую миссис Барри наняла, чтобы присмотреть за детьми во время ее отсутствия, была беспомощна и сбита с толку, совершенно не в состоянии придумать или сделать то, что нужно.

Энн приступила к делу мастерски и не теряя времени.

– У Минни очевидно круп; Она очень плоха, но я видела случаи и похуже. Нам нужно много горячей воды, Диана, а в чайнике не больше чашки. Наполни его, а Мэри Джо пусть подкинет дрова в печку. Я не хочу вас обидеть, но мне кажется, вы могли бы подумать об этом и раньше, если у вас есть хоть капля воображения. Теперь нужно раздеть Минни и положить ее в постель, и ты, Диана, постарайся найти ей какую-нибудь мягкую фланелевую одежду. Я собираюсь дать ей дозу травяной настойки в первую очередь.

Минни не хотела принимать лекарство, но Энн недаром смотрела за тремя парами близнецов. Настойка была принята, и не один раз в течение долгой, тревожной ночи, когда две маленькие девочки терпеливо ухаживали за страждущей малышкой Минни, а Мэри Джо, честно пыталась сделать все, что могла, постоянно разжигая камин и накипятив столько воды, что хватило бы на целую больницу крупозных младенцев.

Было уже три часа ночи, когда Мэтью приехал с врачом, потому что он был вынужден поехать в Спенсервиль за ним. Но срочная необходимость в помощи врача уже отпала. Минни было намного лучше, и она крепко спала.

– Я была близка к отчаянию, – объяснила Энн. – Ей становилось все хуже и хуже, хуже, чем близнецам Хэммонд, даже последней паре. Я на самом деле думала, что она умрёт от удушья. Я отдала ей всё до последней капли из этой бутылочки с настойкой, и сказала себе – не Диане или Мэри Джо, потому не хотела беспокоить их ещё больше – они и так были обеспокоены, но я должна была сказать себе, чтобы дать выход чувствам – «это последняя надежда, и я боюсь, она напрасна». Но в течение трех минут она откашляла мокроту, и ей сразу стало лучше. Вы должны просто представить моё облегчение, доктор, потому что я не могу выразить это словами. Вы знаете, что есть некоторые вещи, которые не могут быть выражены словами.

– Да, я знаю, – кивнул врач. Он посмотрел на Энн так, как будто думал кое-что о ней, что не может быть выражено словами. Позже, однако, он выразил это мистеру и миссис Барри.

– Эта маленькая рыжеволосая девчушка, которая живёт у Касбертов, просто умница! Я уверяю вас, что она спасла жизнь вашему ребенку, потому что могло быть слишком поздно, когда я добрался до вас. Она проявила такое мастерство и наличие ума, которые совершенно удивительны у ребенка ее возраста. Я никогда не видел таких глаз, как у неё, когда она объясняла мне всё, что произошло.

Энн возвращалась домой прекрасным, белоснежным зимним утром, с воспалёнными от бессонной ночи глазами, но по-прежнему неутомимо болтая с Мэтью, когда они переходили большое белое поле и шли под сверкающим кленовым сводом по Тропе Влюблённых.

– О, Мэтью, какое замечательное утро! Мир выглядит так, словно Бог создал его для собственного удовольствия, не так ли? А эти деревья выглядят так, как будто я могу их сдуть своим дыханием! Пуф! Я так рада, что живу в мире, где есть снег и морозы, а вы? И я так рада, что у миссис Хэммонд было три пары близнецов. Если бы не они – я, возможно, не знала, что нужно сделать для малышки Минни. Мне очень жаль, что я считала близнецов миссис Хэммонд такой обузой. Но, о, Мэтью, я так хочу спать. Я не могу пойти в школу. Я просто знаю, что я не смогу держать глаза открытыми, и буду выглядеть глупо. Но я не люблю оставаться дома, ведь Гил… некоторые другие ученики получат первенство класса, и так трудно будет занять первое место вновь – хотя, конечно, чем труднее, тем больше удовольствия получаешь от успеха, не так ли?

– Ну, я думаю, ты справишься, – сказал Мэтью, глядя на белое личико Энн с темными тенями под глазами. – Ты просто идти прямо в постель и выспись. Я сделаю все дела.

Энн послушно пошла спать и спала так долго и крепко, что проснулась, когда на улице уже был бело – розовый зимний день. Она спустилась на кухню, где Марилла, которая уже вернулась домой, сидела с вязанием.

– О, вы видели премьера? – сразу воскликнула Энн. – Как он выглядит, Марилла?

– Ну, он стал премьером не за счет своей внешности, – сказала Марилла. – Ну и нос у него! Но он хорошо сказал речь. Я гордилась тем, что я консерватор. Рэйчел Линд, конечно, будучи либералом, не получила никакого удовольствия. Твой ужин в духовке, Энн, и ты можешь взять сливовое варенье из кладовой. Я думаю, что ты голодная. Мэтью рассказывал мне о прошлой ночи. Я должна сказать – повезло, что ты знала, что делать. Я бы понятия не имела, потому что никогда не сталкивалась с крупом. А сейчас, не говори ничего, пока не поешь. Я могу сказать по твоему виду, что у тебя много новостей, но они подождут.

У Мариллы тоже было, что сказать Энн, но она не сказала, потому что знала, что волнение, вызванное этим известием, может отбить у Энн аппетит. Когда же Энн закончила доедать сливовое варенье, Марилла сказала:

– Миссис Барри была здесь во второй половине дня, Энн. Она хотела увидеть тебя, но я не решилась тебя будить. Она сказала, что ты спасла жизнь маленькой Минни, и теперь она жалеет, что так поступила с тобой в этой истории со смородиновым вином. Она также сказала, что теперь она знает, что ты не хотела напоить Диану специально, и она надеется, что ты простишь ее, и вы снова будете с Дианой хорошими друзьями. Можешь пойти к ним сегодня вечером, если захочешь. Диана не может выйти на улицу, потому что простудилась вчера вечером. Энн Ширли, помилуй, не нужно прыгать от счастья!

Предупреждение не было лишним, так как Энн вскочила на ноги, и ее лицо засветилось от радости.

– О, Марилла, я могу пойти прямо сейчас? Можно я не буду мыть посуду? Я помою её, когда вернусь, я не могу заставить себя заниматься таким неромантичным делом в такой захватывающий момент!

– Да, да, можешь идти, – сказала Марилла снисходительно. – Энн Ширли! Ты с ума сошла! Вернись немедленно и надень что-то на себя. Это просто слова на ветер! Она пошла без шапки и шарфа. Посмотрите только, как она бежит по саду с распущенными волосами! Хорошо, если она не закоченеет до смерти.

Энн вернулась домой, когда фиолетовые зимние сумерки спустились на снежные поля. Вдали на юго-западе сияла большая, похожая на жемчужину, – вечерняя звезда. Небо светилось бледно-золотым и эфирно-розовым над белым блеском полей и темными верхушками елей. Звон бубенцов на санях среди заснеженных холмов звучал, как эльфийские песни в морозном воздухе, но их музыка была не слаще, чем песни в сердце Энн.

– Вы видите перед собой совершенно счастливого человека, Марилла, – объявила она. – Я совершенно счастлива! Да, несмотря на мои рыжие волосы. Сейчас у меня душа выше рыжих волос. Миссис Барри поцеловала меня и заплакала, и сказала, что ей очень жаль, и она никогда не сможет отблагодарить меня. Я почувствовала себя очень неловко, Марилла, но я только сказала, вежливо, как могла: «Я не обижаюсь на вас, миссис Барри. Уверяю вас, раз и навсегда, что я не хотела напоить Диану и теперь я предам прошлое забвению». Это было удачное выражение, правда, Марилла? Я чувствовала, что вызвала угрызения совести у миссис Барри. А у нас с Дианой был прекрасный день. Диана показала мне новый модный способ вязания крючком, которому её научила тётя в Кармоди. Ни одна душа в Эйвонли не знает о нём, и мы дали себе торжественное обещание никогда не показывать его никому. Диана дала мне красивую открытку с изображением венка из роз на ней и стихотворением:

И это правда, Марилла. Мы собираемся попросить мистера Филлипса, чтобы он снова разрешил нам сидеть вместе в школе, а Герти Пай может сидеть с Минни-Эндрюс. У нас было элегантное чаепитие. Миссис Барри достала свой лучший фарфоровый сервиз, Марилла, как будто я была настоящей гостьей. Я не могу описать, какие ощущения я испытала. Никто никогда не доставал свой лучший фарфоровый для меня раньше. И у нас был фруктовый торт и пудинг, и пончики, и два вида варенья, Марилла. И миссис Барри спросила меня, налить ли мне ещё чай и сказала: «Папа, почему бы вам не угостить печеньем Энн?» Как должно быть прекрасно, быть взрослым, Марилла, ведь даже когда с тобой обращаются, как со взрослым – это так приятно.

– Я не знаю, – сказала Марилла с кратким вздохом.

– Ну, во всяком случае, когда я выросту, – сказала Энн решительно, – я всегда буду говорить с девочками, как с взрослыми, и никогда не буду смеяться, когда они используют взрослые слова. Я знаю из своего печального опыта, как это ранит чувства. После чая мы с Дианой делали ириски. Ириски получились не очень хорошо, я полагаю, потому, что ни Диана, ни я никогда не делали их раньше. Диана оставила меня переворачивать их, пока она смазывала маслом противни, но я забывала это делать, и они подгорели. А потом, когда мы поставили их остывать, кошка прошла по одному противню, и пришлось их выбросить. Но готовить их было очень весело. Потом, когда я уходила домой, миссис Барри попросила меня приходить так часто, как я смогу, а Диана стояла у окна и посылала мне воздушные поцелуи, пока я шла по Тропе Влюблённых. Уверяю вас, Марилла, я буду рада помолиться сегодня вечером, и я собираюсь придумать особую молитву в честь этого события.