Сонным летним днем, когда море было выцветшего бледно-голубого цвета, что характерно для жаркого августа, а чашечки тигровых лилий в саду Энн наполнились расплавленным золотом, в дом Энн вплыла мисс Корнелия. Впрочем, ее меньше всего интересовали голубое море и жадно пьющие солнце лилии. Она села на свое обычное место — в кресло-качалку — и, к удивлению Энн, не достала ни шитья, ни вязанья. И в разговоре не отзывалась пренебрежительно о мужской половине рода человеческого. Ее высказывания были лишены обычной остроты, и Джильберт, который при ее появлении отменил рыбалку и остался дома, почувствовал себя обманутым. Что это случилось с мисс Корнелией? Она не казалась озабоченной или огорченной. Наоборот, в ней ощущался какой-то нервный подъем.

— А где Лесли? — спросила она, но это, казалось, не интересовало ее.

— Они с Оуэном пошли в лес за малиной, — ответила Энн. — Вернутся, наверно, только к ужину, а может, и позже.

— Они вообще, кажется, забыли о времени, — заметил Джильберт. — Я ничего не могу понять в этой истории. У меня такое ощущение, что вы обе тут сманипулировали. Но моя непослушная жена не хочет ни в чем признаваться. Может, вы скажете, мисс Корнелия?

— Нет. Но зато скажу другое, — заявила мисс Корнелия с видом человека, решившегося броситься в холодную воду. — Я за этим к вам сегодня и пришла. Я выхожу замуж.

Энн и Джильберт молчали. Если бы мисс Корнелия сообщила, что собирается пойти и утопиться в бухте, поверить в это было бы легче. Наверно, они не так ее поняли.

— Я гляжу, вы оба ошалели, — усмехнулась мисс Корнелия. Выговорив, наконец, роковые слова, она опять стала сама собой. — Уж не считаете ли вы, что я слишком молода и неопытна для брака?

— Знаете, вы нас действительно огорошили, — проговорил Джильберт, пытаясь собраться с мыслями. — Не вы ли твердили, что не пошли бы замуж и за самого лучшего мужчину на свете?

— Я и не собираюсь выйти за самого лучшего мужчину на свете. Маршаллу Эллиотту до самого лучшего тянуть не дотянуть.

— Так вы выходите за Маршалла Эллиотта? — воскликнула Энн, которой второе известие вернуло дар речи.

— Да. Я могла бы выйти за него давным-давно — стоило только поманить его пальцем. Но чтобы я согласилась встать перед алтарем с этой ходячей копной сена — дудки!

— Мы очень за вас рады и желаем вам счастья. — Энн растерялась, она не была готова к подобному обороту дела. Ей и не снилось, что она когда-нибудь будет поздравлять мисс Корнелию с помолвкой.

— Спасибо. Я знала, что вы за меня порадуетесь, — поблагодарила мисс Корнелия. — Поэтому я и сообщила вам первым.

— Только нам жаль терять добрую соседку, дорогая мисс Корнелия. — До Энн постепенно доходил смысл сказанного, и ее охватило чувство сентиментальной грусти.

— Да вы меня и не потеряете, — безо всякого намека на сентиментальность заявила мисс Корнелия. — Неужели вы думаете, что я соглашусь жить в одной деревне со всеми этими Макалистерами, Эллиоттами и Крофордами? Боже меня упаси! Маршалл поселится у меня в доме. Мне надоело возиться с батраками. А уж Джим Хейстингс, который у меня сейчас, хуже всех прочих. Только чтобы от него избавиться, стоит выйти замуж. Вчера опрокинул маслобойку и разлил сметану по всему двору. И думаете, хоть чуточку смутился? Как же! Глупо заржал и сказал, что сметана — отличное удобрение. Одно слово — мужчина! Мне не хватало двор еще сметаной удобрять!

— Я тоже от всей души желаю вам счастья, — серьезно проговорил Джильберт. — Вот только, — добавил он, не удержавшись от соблазна поддразнить мисс Корнелию, — боюсь, что вашей независимости пришел конец. Маршалл Эллиотт — кремень человек.

— Мне и нравятся люди, которые, если уж что решат, то стоят на своем, — ответила мисс Корнелия. — Не то что Амос Грант, который когда-то за мной ухаживал. Не человек был, а флюгер. Прыгнул однажды в пруд, чтобы утопиться, а потом передумал и выплыл. Одно слово — мужчина! Маршалл бы обязательно утопился.

— И характер у него, говорят, вспыльчивый, — упорствовал Джильберт.

— У всех Эллиоттов вспыльчивый характер. И очень хорошо! Вот будет весело его доводить. И потом, вспыльчивый человек быстро отходит, и тогда из него хоть веревки вей. А человек, который никогда не злится, только выводил бы меня из себя.

— Но он же стоит за либералов, мисс Корнелия!

— Это верно, — с некоторой грустью признала та. — И консерватора из него не сделаешь. Но, во всяком случае, он пресвитерианин. Придется этим удовольствоваться.

— А если бы он был методистом — тогда вы пошли бы за него замуж?

— Нет. Политика — дело земное, а религия — и земное, и небесное.

— Когда же будет свадьба? — спросила Энн.

— Примерно через месяц. Я буду венчаться в темно-синем шелковом платье. И я хотела вас спросить, Энн: как вы думаете, можно к темно-синему платью надеть фату? Мне всегда хотелось венчаться в фате. Маршалл говорит: какая разница — поступай как знаешь. Одно слово — мужчина!

— Ну и почему вам не надеть фату, если хочется? — спросила Энн.

— И на что же это будет похоже? — воскликнула мисс Корнелия. — Фату мне, конечно, хочется. Но, может, ее надевают только с белым платьем? Пожалуйста, Энн, милочка, скажите, что вы на самом деле об этом думаете. Я сделаю так, как вы посоветуете.

— Мне тоже кажется, что фату надевают только с белым платьем, — призналась Энн. — Но это все условности. Я согласна с мистером Эллиоттом: если вам хочется фату, то и наденьте.

Но мисс Корнелия, которая преспокойно ходила в гости в ситцевом платье и фартуке, покачала головой.

— Нет уж, раз не положено, то не надену, — сказала она, сожалея о несбывшейся мечте.

— Раз уж вы решили выйти замуж, мисс Корнелия, — серьезным тоном заметил Джильберт, — хотите замечательный совет, как держать мужа в руках? Этот совет моя бабушка дала моей матери, когда она выходила за отца.

— Я думаю, что и так сумею держать Маршалла Эллиотта в руках, — безмятежно проговорила мисс Корнелия. — Впрочем, могу послушать и твой совет.

— Он состоит из трех правил. Первое: мужа надо поймать.

— Он пойман. Дальше.

— Второе: мужа надо хорошо кормить.

— Буду печь ему пироги. Дальше.

— И третье: с мужа нельзя спускать глаз.

— Вот это верно! — с чувством произнесла мисс Корнелия.