Мэтью попал в переплет. В сумерках раннего декабрьского вечера он пришел домой, сел на табурет в углу кухни и начал снимать рабочие башмаки, совсем забыв, что в гостиной Энн со своими подругами репетирует «Королеву фей». И вдруг все девочки, весело стрекоча и смеясь, высыпали из гостиной в прихожую, а потом на кухню. Они не увидели Мэтью, который вжался в свой темный угол с одним башмаком в руке, но он-то их хорошо рассмотрел за те десять минут, что они надевали пальтишки и шапочки и болтали о своих ролях на концерте. Энн была среди них, веселая и оживленная, но Мэтью вдруг почувствовал, что она чем-то отличается от своих подруг. Эта разница не понравилась Мэтью — ее быть не должно. Энн имела более выразительное лицо, более лучистые глаза и более тонкие черты лица, чем у других девочек, — даже застенчивый ненаблюдательный Мэтью давно оценил ее внешность. Но беспокоившая его разница заключалась не в этом. Тогда в чем же?

Вечером, к негодованию Мариллы, он закурил трубку, чтобы как следует обдумать эту проблему. Мэтью курил трубку и думал в течение двух часов и наконец нашел решение загадки: Энн была одета не так, как другие. Он вспомнил стайку девочек, которых видел вечером — все они были в нарядных платьях ярких цветов — красных, голубых, розовых, белых… И Мэтью впервые задумался: почему это Марилла шьет для Энн такие скучные темные платья?

Может быть, так оно и нужно. Марилла в этом лучше разбирается, а они договорились, что воспитывать Энн будет она. Может быть, эта темная одежда имеет какое-то непонятное ему назначение. Но неужели девочке повредит, если у нее будет одно красивое платье — вроде тех, что каждый день носит Диана Барри? И Мэтью решил купить Энн такое платье. До Рождества осталось всего две недели. Новое платье будет отличным рождественским подарком для Энн. Со вздохом удовлетворения Мэтью отложил трубку и пошел спать, а Марилла принялась проветривать дом, открыв все двери.

Обдумав предстоящее предприятие, Мэтью не осмелился не спросить совета и отправился к миссис Линд. Та, видя, в какой растерянности пребывает Мэтью, с готовностью взяла все на себя.

— Купить красивую материю на платьице для Энн? С удовольствием. Завтра я поеду в Кармоди и выберу что-нибудь хорошенькое. Ты не думал, что это должно быть? Нет? Тогда я сама выберу. Мне кажется, что Энн пойдет густой шоколадный цвет, а я как раз видела в магазине Блэра шелк такого цвета — очень красивый. Может быть, мне самой и сшить платье? Если этим займется Марилла, то Энн обязательно узнает, и сюрприза не получится. Согласен? Мне будет не трудно. Для примерок позову свою племянницу Дженни Джиллис, у них с Энн совершенно одинаковые фигурки.

— Ну тогда… я вам очень благодарен, — выговорил Мэтью, — и… вот еще… не знаю уж… но мне бы хотелось… мне кажется, что сейчас рукава шьют не так, как раньше. Если вам нетрудно… мне бы хотелось, чтобы они были нового фасона.

— С буфами? Ну, конечно. Ни о чем не волнуйся, Мэтью. Я сошью платье по самому новейшему фасону, — пообещала миссис Линд. А про себя подумала: «Наконец-то у бедной девочки будет приличное платье. Марилла одевает ее просто безобразно. Мне уже сто раз хотелось ей это сказать. Однако я молчала, зная, что Марилла не хочет слушать советов. Считает, что хотя она и старая дева, но знает о воспитании детей больше, чем я. Я полагаю, что, одевая Энн в темные безобразные платья, она хочет воспитать в ней смирение, но от этого в девочке скорее появятся зависть и недовольство. Разве она не чувствует, что одета не так, как другие дети? Но кто бы подумал, что Мэтью способен это заметить! Этот человек проспал шестьдесят лет и вдруг проснулся».

Марилла, конечно, заметила, что Мэтью что-то затеял, но догадаться, что именно, она так и не смогла, пока в сочельник миссис Линд не принесла новое платье для Энн. Марилла постаралась скрыть свое недовольство, хотя, конечно, не поверила дипломатическому объяснению, будто Мэтью не хотел, чтобы Энн узнала о подарке раньше времени.

— Так вот отчего он все ухмылялся с эдаким заговорщицким видом, — без особой обиды проворчала Марилла. — Я так и знала, что он замыслил какую-нибудь глупость. Я-то считаю, что у Энн достаточно платьев и другие ей ни к чему: осенью я сшила ей три теплых платья, а больше — это уже просто расточительство. Посмотрите на эти рукава — да из них можно сшить целое платье! Ты только раздуешь ее самомнение, Мэтью, а она и так о себе слишком много воображает. Ну ладно, по крайней мере, она хоть успокоится — Энн столько вздыхала об этих глупых рукавах чуть ли не с первого дня. Правда, сказала мне об этом только один раз. А эти буфы делаются все больше и больше и уже похожи на воздушные шары. Если мода на них не пройдет, в следующем году женщинам придется проходить в дверь боком.

В рождественское утро мир за окном сверкал белизной. Весь декабрь стояла теплая погода, и думали уже, что Рождество будет «зеленым». Но в ночь на Рождество выпал снег, и Эвонли преобразился. Проснувшись, Энн выглянула в окно, и ее глаза загорелись восторгом. Ели вокруг фермы покрылись белым инеем, березы и вишни сверкали перламутром, а вспаханные поля превратились в волнистые снежные равнины. Стоял легкий бодрящий морозец, дышалось особенно легко, и Энн побежала вниз с радостными восклицаниями:

— Счастливого Рождества, Марилла! Счастливого Рождества, Мэтью! Как я рада, что у нас «белое» Рождество. Я не люблю, когда Рождество «зеленое». Это ведь только говорится, что оно «зеленое», а на самом деле все противного серо-коричневого цвета. И почему люди называют этот цвет зеленым? Как… Мэтью… это мне?! О Мэтью!!

Мэтью со смущенным видом развернул бумагу, в которую было завернуто новое платье, и протянул его Энн, бросив виноватый взгляд на Мариллу. А та сделала вид, что ее это не касается и она занята исключительно чайником, хотя искоса с интересом наблюдала, как девочка отреагирует на подарок.

Энн взяла платье и долго смотрела на него в благоговейном молчании. До чего же оно красивое! Мягкий, шоколадного цвета шелк, юбка с оборочками, изящно присобранная талия, воротничок из тонкого белого кружева. А рукава — лучше просто не может быть! Длинные до локтя манжеты, а сверху замечательные, перетянутые коричневыми шелковыми ленточками буфы.

— Это тебе мой подарок на Рождество, Энн, — застенчиво сказал Мэтью. — Чего же ты молчишь? Тебе не нравится?

Дело в том, что на глаза Энн вдруг навернулись слезы.

— Не нравится?! О Мэтью! — девочка повесила платье на спинку кресла и стиснула руки на груди. — Мэтью, это не платье, а воплощенная мечта! У меня просто не хватает слов, чтобы выразить, как я тебе благодарна! А рукава! Нет, мне это, наверное, снится.

— Ну ладно, хватит восклицать, садитесь завтракать, — вмешалась Марилла. — По-моему, Энн, это платье тебе совершенно ни к чему, но раз уж Мэтью подарил, береги его. Миссис Линд еще передала ленточку для волос того же цвета, что и платье. Ну хватит же, садись за стол!

— Ой, не знаю, смогу ли я проглотить хоть кусочек, — в упоении проговорила Энн. — В такую счастливую минуту завтрак кажется слишком прозаическим занятием. Я бы лучше любовалась платьем. Как я рада, что рукава с буфами все еще в моде! Я уж боялась, что они выйдут из моды, а я их так и не поношу. В душе навсегда осталась бы заноза. И спасибо миссис Линд за ленточку. Она так пойдет к платью.

Когда закончился прозаический завтрак, на деревянном мостике появилась фигурка Дианы в красном пальто. Энн кинулась вниз по дорожке ей навстречу.

— Счастливого Рождества, Диана! Какое сегодня прекрасное Рождество! Я тебе покажу что-то замечательное! Мэтью подарил мне роскошное платье с просто восхитительным рукавами. Я и представить себе не могла, что у меня когда-нибудь будет такое красивое платье!

— А у меня тоже есть для тебя подарок, — сообщила Диана. — Вот, в этой коробке. Тетя Жозефина прислала нам большую коробку с подарками — чего там только нет! А вот это она прислала специально для тебя. Я бы прибежала еще вчера вечером, но посылку принесли поздно, когда было уже темно.

Энн открыла коробку и заглянула внутрь. Сверху лежала рождественская открытка, на которой было написано: «Для моей милой Энн. Счастливого Рождества». А под открыткой оказалась пара изящных туфелек из лайки с атласными бантиками и сверкающими пряжками.

— Ой! — воскликнула Энн. — Это уже чересчур! Мне, наверное, снится.

— А я считаю, что все ужасно кстати. Теперь тебе есть в чем выступать на концерте и не надо будет брать туфли взаймы у Руби…

Весь день школьники Эвонли украшали зал, и затем устроили генеральную репетицию.

Концерт получился на славу. Зал оказался переполнен. Все артисты выступили отлично, а Энн была просто звездой труппы, чего не осмелилась отрицать даже завистливая Джози Пайн.

— Какой божественный вечер, — прошептала Энн, когда они после концерта шли с Дианой домой под звездным небом Эвонли.

— Да, все получилось очень хорошо, — ответила практичная Диана. — По-моему, за билеты выручили чуть ли не десять долларов. Мистер Аллан собирается напечатать об этом концерте заметку в шарлоттаунской газете.

— Неужели мы действительно увидим свои имена в газете? У меня сердце замирает при одной мысли об этом. Ты так хорошо спела свою песенку, Диана. Я ужасно гордилась тобой, когда тебя вызывали на «бис».

— Но и тебе тоже очень много аплодировали, Энн. Ты замечательно читала свои монологи. А тот, грустный, просто всех за душу взял.

— Я так волновалась, Диана. Когда мистер Аллан назвал мое имя, у меня едва хватило сил выйти на сцену. Мне казалось, что на меня смотрят миллионы глаз, и жутко пересохло в горле. Но потом я вспомнила, какое на мне красивое платье с буфами, и взяла себя в руки. Я просто не имела права подвести Мэтью. Когда я начала читать, мой собственный голос доносился откуда-то издалека. Я чувствовала себя попугаем. Хорошо, что я так вызубрила эти монологи и столько раз репетировала их в мансарде. Иначе они от страха выскочили бы у меня из головы. А как получились стоны?

— Стоны были изумительны, — ответила Диана.

— Когда я садилась на свое место, я увидела, как миссис Слоун вытирает слезы. Как приятно сознавать, что ты сумела кого-то растрогать до глубины души. Какой это был незабываемый вечер!

— Но мальчики ведь тоже отлично сыграли свои сценки, правда? — спросила Диана. — А Джильберт Блайт просто блистал. Ну почему ты так плохо обращаешься с Джильбертом, Энн? Знаешь что? Когда ты убежала со сцены после вашего отрывка из «Королевы фей», у тебя из волос выпала роза. И я видела, как Джильберт подобрал ее и положил в нагрудный карман курточки. Вот! Ты говоришь, что у тебя романтичный характер, неужели тебя это не трогает?

— Меня совершенно не касается, что делает этот человек. — Энн высокомерно вздернула подбородок. — Он для меня просто не существует, Диана.

Вечером, после того как Энн легла спать, Марилла и Мэтью, которые были на концерте впервые за последние двадцать лет, сидели на кухне перед очагом.

— Что хочешь говори, а Энн утерла всем им нос! — с гордостью произнес Мэтью.

— Это верно, — признала Марилла. — Она способная девочка. А какая хорошенькая! Мне как-то не нравилась выдумка с концертом, но, пожалуй, в этом не было ничего плохого. И я просто гордилась нашей Энн, хотя никогда ей в этом не признаюсь.

— Ну, а я так прямо ей и сказал после ужина, что горжусь ею, — улыбнулся Мэтью. — Нам надо подумать о будущем Энн, Марилла. Мне кажется, что когда она закончит школу в Эвонли, ей нужно учиться дальше.

— Ну, до этого еще далеко, — махнула рукой Марилла. — В марте ей исполнится только тринадцать лет. Но сегодня я вдруг заметила, как она выросла. Платье миссис Линд ей немного длинновато, и она кажется в нем такой высокой. Она умная девочка, и самое лучшее, что мы можем для нее сделать — это послать учиться в Куинс-колледж. Но об этом еще рано говорить. Вот пройдет год-другой…

— Ну, думать-то об этом можно и сейчас, — заметил Мэтью. — Такую серьезную вещь надо хорошенько обмозговать.