Следующие три недели обитатели Грингейбла провели в бесконечных хлопотах: Энн скоро уезжала в колледж, и надо было пошить ей новые платья и белье, а также о многом договориться. Энн ехала в колледж с отличным гардеробом — Мэтью накупил ей массу всего, и Марилла на сей раз не спорила с ним. Больше того — как-то вечером она поднялась в комнату Энн с отрезом прелестного нежно-зеленого шелка.

— Посмотри, Энн, из этого получится очень милое платье. Правда, у тебя и так достаточно красивых платьев, но я подумала, что тебе, наверное, хотелось бы иметь выходное, в котором можно пойти вечером в театр или в гости. Я слышала, что у Джейн, Руби и Джози есть так называемые вечерние платья, и мне не хочется, чтобы ты была одета хуже них. Мы с миссис Аллан купили на прошлой неделе в городе эту материю, и я отдам ее Эмили Джиллис. У нее отличный вкус, и ее платья сидят как влитые.

— Ой, Марилла, спасибо, это замечательная материя, — сказала Энн. — Только ты меня слишком уж балуешь — от этого мне еще тяжелее будет расстаться с тобой и Мэтью.

Зеленое платье сшили по самой последней моде, и однажды вечером Энн надела его, чтобы показать Марил-ле и Мэтью, и продекламировала им в кухне «Клятву девы». Глядя на ее оживленное счастливое лицо, Марилла вспомнила тот вечер, когда Энн впервые появилась в Грингейбле — странная испуганная девочка в жутком желтом платье из саржи и с тоской в залитых слезами глазах. При этом воспоминании и у самой Мариллы на глаза навернулись слезы.

— Неужели ты так расчувствовалась от моего чтения, Марилла? — спросила Энн, наклонившись к креслу, где та сидела, и легонько целуя ее в щеку. — Вот это действительно триумф!

— Я прослезилась вовсе не от твоего стихотворения, — возразила Марилла, которая считала позором расчувствоваться от каких-то стишков. — Я просто вспомнила, как ты сюда приехала. И мне стало жалко, что ты уже не та девочка, хотя и была ужас какая чудная. А теперь вот выросла и уезжаешь от нас. В этом платье тебя прямо не узнать — вроде ты вовсе не простая девушка из Эвонли. И мне стало так грустно при мысли, что той девочки уже нет.

— Марилла! — Энн опустилась перед ней на колени, взяла ее лицо в руки и посмотрела в глаза с серьезной нежностью. — Я совсем не изменилась — внутри я все та же. Просто меня, как молодое деревце, немного подстригли, и я закудрявилась новыми ветками. Но суть моя осталась неизменной. Куда бы я ни поехала и как бы внешне ни изменилась, в душе я всегда останусь твоей маленькой Энн, которая будет любить тебя и Мэтью и мой милый Грингейбл все больше и больше.

Энн прижалась своей свежей щечкой к морщинистой щеке Мариллы и, протянув руку, погладила Мэтью по плечу. Марилла, которая так и не научилась выражать свои чувства словами, молча обняла Энн и любовно прижала ее к своей груди: если бы можно было никогда не расставаться с этой девушкой, которая стала ей дорога как родная дочь!

Мэтью, в глазах которого тоже сверкнула подозрительная влага, поднялся и вышел из дому. Там, под звездами темно-синей летней ночи, он стал взволнованно ходить по двору.

— Нет уж, вовсе мы ее не избаловали, — бормотал он про себя. — И вроде никакого вреда не приключилось от того, что и я порой вмешивался в ее воспитание. Такая умница и красавица, и такое доброе сердце! Нам ее просто Бог послал. Спасибо миссис Спенсер, что она тогда ошиблась. А может, это была вовсе не ошибка, а Божье Провидение. Господу Богу, наверно, было видно, как нам ее не хватает.

Наконец наступил сентябрь, и пришел день, когда Энн надо было уезжать. Она со слезами простилась с Дианой и без слез с Мариллой — по крайней мере, Ма-рилла сумела сдержать слезы. Но после того как Энн уехала с Мэтью, Диана вытерла слезы и отправилась со своими кузенами и кузинами из Кармоди на пикник в Белые Пески, где превесело провела день. Марилла же набросилась на домашнюю работу и переделала массу ненужных дел, и сердце ее весь день болело от горя — того горя, которое гложет душу, но не находит облегчения в слезах. Но вечером, когда она легла в постель, ощущая в душе страшную пустоту при мысли об опустевшей комнатке в мансарде, где больше не шелестело дыхание молодой жизни, она уткнулась лицом в подушку и разразилась такими рыданиями, что сама была потрясена глубиной своего горя. Немного успокоившись, она напомнила себе, что так переживать из-за какой-то девчонки — просто грех перед Господом Богом…

Энн и остальные студенты из Эвонли приехали в Шарлоттаун в самый день начала занятий. Этот первый день прошел в приятных заботах и беготне. Они познакомились с однокурсниками и профессорами и были разбиты по группам. Энн решила за год пройти двухлетний курс — так ей посоветовала мисс Стэси; Джильберт Блайт собирался сделать то же самое. Если они успешно сдадут все экзамены, то к концу учебного года получат диплом учителя первой степени. Но, конечно, это означало, что им придется вдвое больше работать. Джейн, Руби, Джози, Чарли и Зануда Сперджен таких амбиций не имели и готовы были удовлетвориться дипломом второй степени, который выдавался студентам, прошедшим однолетний курс. Правда, Энн почувствовала себя одинокой, оказавшись в аудитории с пятьюдесятью юношами и девушками, из которых она никого не знала, исключая высокого молодого человека с русыми волосами, знакомство с каковым было весьма противоречивого свойства и отнюдь не скрашивало ее одиночества. Но все же в душе она радовалась, что оказалась в одной группе с Джиль-бертом: по крайней мере, их старое соперничество подвигнет ее на особое усердие в учебе — если бы его не было рядом, учеба наполовину потеряла бы для Энн смысл.

«Мне стало бы ужасно скучно, — думала Энн. — А у Джильберта такой решительный вид — наверное, он дал себе слово завоевать золотую медаль. Какой у него мужественный подбородок — как это я раньше не замечала. Жалко все-таки, что Джейн и Руби не захотели пойти в нашу группу. Впрочем, когда я познакомлюсь с однокурсниками, я, наверное, перестану чувствовать себя кошкой, забредшей на чужой чердак. Интересно, с кем из этих девочек мне предстоит подружиться? Правда, я обещала Диане, что с кем бы я ни подружилась в колледже, она навсегда останется моей самой дорогой подругой. Но почему бы мне не завести несколько менее дорогих подруг? Мне нравится та девочка с карими глазами в малиновом платье: у нее такое веселое румяное лицо; а вон еще симпатичная девушка — бледненькая блондинка, которая все время смотрит в окно. Какие красивые волосы, и, похоже, она тоже любит помечтать. Я бы с удовольствием подружилась с обеими. Но пока я с ними незнакома, а они — со мной и, возможно, вовсе не жаждут познакомиться. Как мне все-таки одиноко!»

Энн почувствовала себя еще более одинокой, оказавшись вечером одна в своей комнате. У всех остальных девочек из Эвонли в Шарлоттауне были родственники, которые взяли их жить к себе. Мисс Жозефина Барри с Удовольствием приняла бы Энн, но ее дом расположен слишком далеко от колледжа, и Энн пришлось бы каждый день совершать далекие путешествия. Поэтому мисс Ьарри нашла для Энн комнату в «приличном» пансионе.

— Пансион содержит обедневшая вдова английского офицера, — успокоила она Мариллу и Мэтью, — и у нее не бывает случайных жильцов. Так что там Энн не встретит сомнительных личностей. Стол у нее очень хороший, и дом расположен на спокойной улочке недалеко от колледжа.

Все это оказалось сущей правдой, но вовсе не утешило Энн, которую в тот вечер охватила невыносимая тоска по дому. С унынием озирая свою маленькую узкую комнатку со скучными однотонными обоями, пустыми стенами без единой картинки, узкую железную кровать и пустой книжный шкаф, она вспомнила свою беленькую комнату в Грингейбле, где ее никогда не покидало сознание, что за стеной простираются зеленые поля и леса, что в саду растет сладкий горошек, лунный свет заливает сад и ручей у подножия склона, а елки за ручьем помахивают пушистыми ветками от ночного ветерка; и что сверху ее накрывает купол звездного неба, а между ветвями деревьев виднеется освещенное окошко Дианы. Здесь ничего этого не было. За окном шумела мощеная улица, над которой тянулись телефонные провода. Энн слышала топот чужих ног и представляла себе чужие лица, освещенные электрическими фонарями. Ей ужасно хотелось плакать, но она сдерживалась изо всех сил.

— Не буду плакать — ни за что не буду: нельзя быть такой глупой и слабой. На уик-энд я поеду домой, но до пятницы, кажется, еще сто лет. А Мэтью, наверное, уже подъезжает к дому, и Марилла ждет его у ворот… Ой, одна слеза капнула… вторая… третья… да нечего и считать, того и гляди польются ручьем. Я не могу утешиться… и не хочу. Мне больше нравится грустить.

Через минуту слезы, несомненно, хлынули бы ручьем из глаз Энн, если бы к ней не пришла Джози Пайн. Энн была так рада видеть знакомое лицо, что даже забыла о своей неприязни к Джози. Достаточно того, что она тоже из Эвонли.

— Я очень рада, что ты пришла, — искренне сказала Энн.

— Я вижу, ты плакала, — заметила Джози, и Энн совсем не понравилась нотка жалости в ее голосе. — Небось, скучаешь по дому — некоторые совсем не умеют держать себя в руках. А я так совсем не собираюсь скучать по дому. Здесь так весело — не то что в нашей паршивой деревушке. Не надо плакать, Энн, тебе не идет красный нос и красные глаза — кажется, что ты вся красного цвета. В колледже мы сегодня чудесно провели время. Наш преподаватель французского — просто душка. Посмотришь на его усы — и сердце замирает. У тебя нет чего-нибудь поесть, Энн? Я умираю с голоду. А, я так и знала, что Марилла напечет тебе в дорогу пирожков и булочек, поэтому и пришла. А то бы пошла в парк послушать, как играет оркестр Фрэнка Стокли. Фрэнк живет в одном доме со мной, и он отличный парень. Он тебя заметил сегодня в классе и спросил у меня: кто эта рыжая девушка? Я ему сказала, что ты сирота, которую удочерили Кутберты, и никто не знает, кто были твои родители.

Энн стала подумывать, что, пожалуй, одиночество и слезы все же предпочтительнее ехидных замечаний Джози Пайн, но тут появились Джейн и Руби с гордо приколотыми к груди лилово-красными розетками колледжа. Поскольку Джози была в ссоре с Джейн, ей пришлось умолкнуть. Молча она уже не могла каждую минуту кого-нибудь обижать.

— У меня такое ощущение, будто с утра прошло несколько месяцев, — вздохнула Джейн. — Надо было бы провести вечер дома и зубрить Вергилия — этот противный старикашка-профессор задал нам на завтра двадцать строчек. Но я просто не в состоянии сегодня сесть за учебу. А ты, я гляжу, всплакнула, Энн! Признавайся, что плакала! Мне тогда будет не так стыдно. Когда пришла Руби, я ревела на весь дом. Все-таки легче, когда узнаешь, что кто-то другой тоже плакса. Ой, что это? Кекс? Можно мне ма-а-аленький кусочек? Как пахнет! Сразу чувствуется, что его испекли в Эвонли.

Увидев у Энн на столе календарь занятий в колледже, Руби спросила, не хочет ли Энн попробовать завоевать золотую медаль?

Та покраснела и смущенно кивнула.

— Да, кстати, — вмешалась в разговор Джози, — Куинс-колледж все-таки получит одну из стипендий Эве-ри. Сегодня это стало точно известно. Мне сказал Фрэнк Стокли, а его дядя — член Распорядительного совета колледжа. Завтра будет сделано официальное объявление.

Стипендия Эвери! У Энн учащенно забилось сердце, и перед ней забрезжила новая, еще более честолюбивая цель. До того как Джози сообщила эту новость, устремления Энн не шли дальше получения диплома первой степени и в самом лучшем случае — золотой медали. А теперь она уже увидела в мечтах, как завоевывает стипендию Эвери, едет учиться в Редмондский университет и получает там степень бакалавра. Ведь стипендию Эвери дают за выдающиеся успехи в английской литературе, а это — любимый предмет Энн.

Эвери был богатый промышленник, который недавно умер и в своем завещании назначил несколько стипендий особо отличившимся студентам различных колледжей Приморских провинций. До сегодняшнего дня не было уверенности, что хоть одна такая стипендия достанется Куинс-колледжу, но вопрос наконец-то решен, и в конце года студент, у которого будут самые высокие оценки по английской литературе, получит эту стипендию — двести пятьдесят долларов в год на все четыре года обучения в Редмондском университете. Так что нет ничего удивительного, что Энн легла спать, окрыленная новой надеждой.

«Из кожи вылезу, а завоюю эту стипендию, — дала она себе слово. — Как будет гордиться Мэтью, если я получу степень бакалавра гуманитарных наук! Все-таки это замечательно, когда у тебя есть честолюбие! Едва добьешься одной цели, как тут же начинает манить другая. Когда есть честолюбие, интересно жить!»