Камрин оглядела небольшой спа-салон и подавила в себе ещё один подступающий чих. Здесь были расставлены корзины с ароматизированной смесью на основе корицы и несколько зажжённых ароматизированных свечей. Якобы для атмосферы. Стены имели безобразный мятно-зелёный цвет: вероятно, для успокаивающего эффекта, который лишь напомнил Камрин о «Шемрок шейк».

Это была идея Хизер: устроить для них расслабляющий девичник. Камрин, сидя между мамой и Бернис, ёрзала в своём белом халате, который персонал заставил её надеть, в то время как Анна и Хизер листали журнал. Не такие у неё были представления о расслаблении. В настоящее время они ожидали своей очереди на массаж.

— Вот эта, — сказала Хизер.

— О, согласна, — произнесла Анна.

Камрин вздохнула.

— Я уже говорила вам, что не собираюсь стричь волосы.

Хизер развернула журнал, чтобы она могла взглянуть, словно это заставит её передумать.

— Вот так, только на пару сантиметров короче и с небольшим каскадом. Несколько осветлённых прядей…

— Нет.

Они старались быть милыми и действительно пытались сделать её симпатичнее. Более привлекательной. Но стрижка и осветление прядей здесь не помогут.

— Камрин Кович, — произнесла её мама в своём печально известном предупреждающем тоне, — в переменах нет ничего плохого.

Камрин закатила глаза. Какого чёрта? Хуже ведь уже не будет, верно?

В комнату вошла группа людей: двое молодых мужчин, две женщины и существо, которое Камрин могла бы описать только как третья женщина и которая выглядела так, словно лично брала уроки по средневековым пыткам.

Один из мужчин посмотрел на свой планшет с бумагами.

— Хизер, вы со мной.

Ну конечно. Они в Колорадо что, занимаются разведением только горячих экземпляров? Другой мужчина забрал Анну, две женщины — маму и Бернис, оставив Камрин с Брунгильдой-мучительницей.

Расслабься, задница моя.

Брунгильда повела её по длинному коридору в небольшую затемнённую комнатку, где из CD-плеера негромко раздавались звуки океанских волн. Для ещё большей атмосферности.

— Можете повесить халат с обратной стороны двери, и ложитесь на стол, лицом вниз.

— Голой? — спросила она в ужасе. Камрин огляделась в поисках приспособлений для пыток.

— Вы будете под простыней.

Брунгильда вышла из комнаты, так что Камрин быстренько разделась и плюхнулась на стол прежде, чем та успела вернуться. Кэм как раз натянула простыню, когда женщина снова появилась. Брунгильда — она так и не спросила её настоящего имени — вытянула руки над головой. Сцепила их и потянула свои «древесные стволы». Эта женщина состояла из сплошной груды мышц.

— Как вас зовут? — спросила Камрин, когда с CD-диска со звуками океанских волн прокричала чайка. Что дальше, баржа?

— Кларисса, — ответила она, похрустывая костяшками пальцев. — А теперь расслабьтесь.

Здорово, ей досталась массажистка из «Молчания ягнят». Которая всего лишь на одну ступень лучше Брунгильды-мучительницы. Интересно, когда объявится Энтони Хопкинс?

Час спустя Камрин прошла обратно в зал ожидания, чувствуя себя так, словно по ней прошлись катком, соскребли с тротуара, а затем снова им проехались, на всякий пожарный. Зато пока она одевалась, все остальные наперебой рассказывали, какой замечательный был у них массаж.

А несколько мгновений спустя вошёл Джеффри-парикмахер и назвал её имя. Горя желанием указать на Хизер, она всё же подняла руку. Джеффри постучал пальцем по губам, обходя её по кругу.

Он глянул на Хизер, завершив свой третий круг.

— Понимаю, что вы имеете в виду. — И снова посмотрел на Камрин. — Пойдёмте со мной.

А мне это точно необходимо?

Он усадил её в кресло перед зеркалом и набросил на неё пеньюар. Сделал ещё три круга.

— Думаю, карамельные прядки. Они будут хорошо сочетаться с этим естественным имбирным цветом. — Звучало как еда. Ещё два круга. Парень, должно быть, готовился к Олимпиаде парикмахеров. — На сантиметр укоротить снизу, и на пять сантиметров каскад. Как вам?

Она пожала плечами, не имея ни малейшего представления о том, что он только что сказал или что это означало.

— Потрясающе, — заявил он и ушёл.

Камрин уставилась на Хизер, сидевшую в кресле рядом с ней, буравящим взглядом, рассчитанным заставить её бежать, крича от страха. В ответ Хизер сверкнула нервной улыбкой и быстро отвела глаза. Трусиха.

В то время как Джеффри смазывал и заворачивал её волосы в фольгу, остальные ждали в соседних креслах. И пока она сидела в ожидании окончания процесса окрашивания (хотя она применила бы здесь слово «выпекания»), Камрин задавалась вопросом, как далеко мог бы дойти радиосигнал от её головы. Быть может, если она наклонит голову в нужную сторону, то прилетят инопланетные существа и похитят её?

Вскоре ей велели пересесть на стул, чтобы помыть голову. Вымыв и ополоснув волосы, её посадили обратно в кресло. Руки Джеффри летали вокруг её головы — состригая и обрезая. К этому моменту она просто надеялась, что у неё останется хоть немного волос. Затем он достал обдувающий сушильный аппарат, за возможность обладания которым армия бы убила, и принялся сушить волосы.

В конце концов он сложил свой арсенал и хлопнул в ладоши.

— Та-дам. — Парикмахер развернул её кресло, чтобы она могла взглянуть на нанесённый ущерб.

Её волосы, сейчас едва касавшиеся плеч, выглядели даже гуще, чем раньше. Осветлённые пряди гармонировали с её натуральным цветом, но, казалось, заставляя выглядеть всю шевелюру светлее. Да-а. Смотрелось совсем неплохо. И на публике ей не понадобится бумажный мешок.

— Ох, вы только взгляните на это, — сказала её мама. — Ты выглядишь просто очаровательно, Камрин.

Камрин так резко повернула голову, что заработала травму шеи. Никогда мама не называла её очаровательной. Если комплименты и произносились в её адрес, что случалось крайне редко и количество их было ничтожно малым, они говорили что-то вроде «милая» или, в редких случаях, «симпатичная». Но «очаровательная» — никогда.

— Спасибо, мам, — неловко проговорила она, ожидая неизбежного продолжения. «Теперь остаётся только похудеть». Или: «Ты не Хизер, но и так сойдёт».

Хизер улыбнулась.

— Послушай, мы заберём Эмили и отправимся по магазинам. Купим тебе новую одежду к твоей новой причёске.

— О нет. — Она завязала с походами с Хизер по магазинам. К тому времени, когда они закончат, она будет выглядеть так, будто её заблевала Радужная Королева.

— О да, — сказала её мать. — Представь, что подумает Трой.

Трой. Понравится ли ему? — подумала она. И почему это должно иметь значение? До свадьбы осталось всего три дня, а затем он наконец будет от неё свободен. Он сможет вернуться к своим настоящим женщинам и не беспокоиться о том, что другие считают его сумасшедшим из-за того, что он встречается с ней.

Камрин встала и схватила свою сумочку. Спорить с семьёй не было никакого смысла. Она будет им потакать. Никто ведь не говорил, что ей на самом деле придётся носить эту одежду.

Но час спустя после того, как Хизер выбрала пять платьев и восемь рубашек, Камрин взглянула на себя в зеркало раздевалки.

— Я похожа на арбуз.

Хизер покачала головой.

— Нет. Он мило на тебе смотрится.

Мило. Они снова вернулись к определению «мило».

Чудовищный лаймово-зелёный сарафан слишком сильно обтягивал её талию и грудь и имел разрез на два сантиметра выше колена, переходящий в спадающую хлопчатобумажную юбку свободного кроя. Да ещё на тонких лямочках.

— Что происходит между тобой и Троем?

Камрин взглянула на неё.

— Не понимаю, о чём ты говоришь.

Хизер скрестила на груди руки, вскинув брови.

— Ну-ну. Что-то происходит. Вы двое и в самом деле ведёте себя как настоящая пара.

— Разве не в этом был смысл?

Хизер пристально посмотрела на неё, заглянув прямо в глаза. Камрин тут же захотелось сжаться.

— Он тебе нравится. Очень нравится, не так ли?

— Я позвоню в кабельную компанию, чтобы они заблокировали тебе трансляцию «Целой жизни».

— Ты влюбляешься в Троя, — ответила она, будто совсем её не слыша.

— И в «Холмарк» на всякий случай.

Хизер покачала головой, смягчая взгляд.

— Кэм, будь осторожна. Ты же не хочешь…

— Разбить себе сердце? — закончила она. Камрин достаточно хорошо понимала, куда вёл этот разговор. — Потому что Трой не ответит взаимностью. Я не та женщина, которой удастся его заинтересовать. Не беспокойся, Хизер. Я в курсе.

— Я не это собиралась сказать, — прошептала она, но взгляд её доказывал, что это ложь.

— Мне не нужна лекция или твои предупреждения. Между мной и Троем ничего не происходит.

Хизер вглядывалась в неё ещё секунду, затем сгребла всю одежду в охапку и вышла.

Камрин зажмурила глаза, глубоко вдохнула и пробормотала себе под нос:

— Новая причёска и одежда не смогут преобразить уродину.

Хизер была права, сказала она это вслух или нет. Камрин нуждалась в психологической пощёчине реальности. Независимо от того, что она думает о происходящем, Трой никогда не ответит на её чувства. Она потянулась, чтобы схватить со скамейки свою старую одежду, но там ничего не было.

Хизер забрала её одежду.

Камрин открыла дверь раздевалки, чтобы потребовать её обратно, но обнаружила лишь одну Эмили. Камрин взяла племянницу за руку и оглядела магазин в поисках Хизер, найдя её у кассы. И прежде чем Кэм успела что-нибудь сказать, Хизер наклонилась и срезала ярлык с платья, которое было на Кэм, а затем передала ножницы обратно кассиру.

— Всё оплачено. Можешь ехать домой в нём.

— Я не хочу ехать домой в нём. Я хочу обратно свою одежду.

Хизер подняла Эмили на руки и пожала плечами.

— Слишком поздно. Она в машине. — Хизер посмотрела на Эмили. — Готова ехать?

Камрин выглянула в окно, где ждали остальные. Ни у кого в руках пакетов не наблюдалось, что означало лишь одно — они уже находились в багажнике. Это была засада. Прекрасно. Она поедет домой в этом сарафане, незаметно проберётся внутрь и переоденется прежде, чем кто-нибудь её увидит.

— Ну наконец-то, — произнёс Фишер. — Они дома. Я умираю с голоду.

Сидя на стуле во внутреннем дворике, Трой взглянул на подъездную дорожку и на приближающийся автомобиль. Они отсутствовали весь день, занимаясь своими женскими делами. Кэм будет раздражена. Он как раз разглядывал дворик, когда хлопнули дверцы машины.

— О боже, — сказал Джастин. — Посмотрите на все эти пакеты. Кто подпустил Хизер к магазину?

— Что они сделали с Камрин? — произнёс папа, ставя стакан лимонада на стол перед собой.

Трой оглянулся. Моргнул. Она была одета в зелёное. Не белое, не бежевое, не чёрное. Зелёное. И её волосы стали другими. Светлее. Короче. Дамы подошли к ним и поставили сумки.

Джастин уставился на обновки.

— Вы скупили весь торговый центр?

Хизер усмехнулась.

— Это всё для Кэм. Мы купили ей новую одежду.

Трой посмотрел на неё: руки на боках, глаза опущены вниз. О, Кэм отнюдь не была похожа на счастливую отдыхающую. Но, чёрт побери, она действительно хорошо выглядела. Что бы они ни сделали с её волосами, это заставило её глаза выделяться. Они и раньше были прекрасны, но теперь это всё, что он мог видеть. Его желудок сделал медленный кульбит, руки подогнулись.

Должен был быть способ остановить эту реакцию на неё. Остановить этот поезд, сходящий с рельсов прямо перед ним. Она постепенно пробиралась ему под кожу.

— Какой красивый оттенок арбузного цвета, — сказал йяка Митч, ухмыляясь как кот над своим замечанием, которое он посчитал остроумным поддразниванием.

Кэм бросила взгляд на Хизер — что-то близкое к обвинительному.

Эмили запрыгнула к нему на колени и дёрнула его за рукав.

— Тётя Кэм больше не уродина, верно, дядя Трой?

Челюсть его отвисла. Он глянул на Кэм. Глаза её были закрыты, голова опущена.

— Она никогда и не была уродиной. Кто это сказал?

Камрин вмешалась прежде, чем кто-либо смог ответить.

— Бернис, я помогу вам приготовить ужин.

Не только язык её тела заставил Троя волноваться: сгорбленные плечи и скрещенные руки, но и голос, ставший безжизненным.

Мама Джастина кивнула, и они зашли в дом.

К ним подошёл Фишер.

— Кто тебе сказал, что тётя Кэм была уродиной? Мы не произносим гадких слов, подобных этому. Ты должна сказать ей, что сожалеешь, когда она вернётся.

— Но я не говорила этого! — настаивала Эмили с дрожащими губами. — Это тётя Кэм сказала, что она исправляет своё уродство. Я и не думала, что она была уродиной, честно.

Грудь Троя сдавило. Если она сделала всё это с собой — волосы, одежда — потому что считала себя некрасивой, то почему тогда она выглядела такой разозлённой на Хизер? Кэм не принадлежит к тем женщинам, которые часами проводят в ванной, прихорашиваясь. И это одно из её качеств, которое он находит в ней настолько чертовски очаровательным. Она освежающая перемена после зацикленных на своей внешности женщин, которыми он себя окружал.

Во двор вышла Нана, чтобы присоединиться к ним, сев в кресло рядом с Троем. Она осмотрела лица присутствующих.

— В чём дело со всеми вами?

Эмили разразилась слезами.

— Я задела чувства тёти Кэм. — Анна подбежала и подхватила девочку на руки.

Нана фыркнула.

— У Кэм нет чувств. Так что всё это значит?

Кума Виола поправила свои волосы.

— Видимо, кто-то назвал Кэм уродиной, и Эмили услышала.

Это привело Нану в ярость.

— Кто назвал мою внучку уродиной? — Её трость взметнулась вверх, словно световой меч, готовый пронзить тёмные силы.

— Думаю, Эмили неправильно поняла, — заявил Фишер, садясь.

— Она, должно быть, ослышалась, — сказала тетака Миртл, отрыгивая. — Я имею в виду, что убила бы за её скулы.

— А я убила бы за её грудь, — добавила Хизер.

Трой ущипнул переносицу.

— Наверное, вам всем следует сказать это всё ей? Может, она не знает.

— Чушь, — ответила Нана. — Эта женщина уверенно чувствует себя в своей собственной шкуре.

Трой так не думал. И начал задаваться вопросом: а что если он неправильно понял её характер? А что если они все тоже её не понимают?

— Эмили извинится, когда они вернутся, — сказал Фишер. — Не так ли, солнышко? Даже если ты не хотела, чтобы это так прозвучало. — Эмили со слезами на глазах кивнула в знак согласия.

— Что ж, — проговорила Хизер, — Если ты считаешь, что мне следует, я скажу Кэм, что хочу такую же грудь, как у неё.

Джастин рассмеялся.

— Присоединяюсь.

— Нет, — воскликнула Анна, протягивая Эмили Фишеру. — Вы поставите её в неловкое положение. Просто оставьте всё как есть.

Повисло неловкое молчание, пока Бернис с Камрин не вышли во двор. Трой наблюдал за ней, пока она ставила миску с куриным салатом и тарелку круассанов. Она выглядела спокойной, нисколько не задетой тем, что кто-то назвал её уродиной.

Камрин далеко не была уродиной, и он размышлял, знает ли она об этом.

Бернис подала тарелку фруктов и пакетик чипсов. Все тут же накинулись на еду.

Трой не мог смотреть на пищу, так что он откинулся на спинку стула и стал наблюдать за Кэм. Она, казалось, не замечала, пока спустя несколько минут не взглянула в его сторону. Её брови вопросительно сдвинулись. Он слегка покачал головой — достаточно, чтобы она заметила, и проговорил одними губами: «Замечательно выглядишь». Её губы приоткрылись, а затем поджались.

Ну, блин. Вот и ответ. Она ему не поверила. Не то чтобы она не могла принять комплимент, скорее, не могла в него поверить.

Между ними промелькнул взгляд: его был сплетен с чувством вины, её же — с грустью. Но в течение нескольких секунд он преобразовался в жар. Желание. Были только она и он, наконец признавшие то, что не должно быть произнесено. Всё произошедшее между ними вело к этой точке. Хоть он и пытался бороться с этим.

— Я это не хочу! — прокричала Эмили. — Я хочу куриные наггетсы!

Бернис приложила руку к груди.

— Мне так жаль, дорогая. Но у меня их нет.

Фишер отложил свой бутерброд.

— Мы не поставляем еду. Она ест то, что дали.

— Она просто устала, — сказала Анна. — Эмили, ты ведёшь себя невоспитанно.

— Мне всё равно! Я хочу куриные наггетсы.

— Миссис Хортон, — произнесла Кэм спокойно, как летний ветерок. Она положила свой бутерброд на стол и соединила руки. — У вас есть детское питание?

Трой не мог удержаться от улыбки. У его крестницы всегда был здоровый аппетит. Даже когда она была младенцем. По крайней мере, теперь она перешла на еду с общего стола. Он вспомнил, как был впечатлён, когда она впервые ела горох. У любого ребёнка, который смог бы удержаться от рвоты из-за того, что выплюнул бы даже малыш-экзорцист, был талант.

Бернис, казалось, поняла тактику Камрин.

— Что ж, а это у меня может и есть.

Эмили перестала плакать и уставилась на них.

— Я не младенец. Я не ем детское питание.

Кэм пожала плечами.

— Но ты так же не ешь пищу больших девочек. Думаю, нам следует принести детскую еду.

Бернис встала.

— Без проблем. Я скоро вернусь…

— Нет! — закричала Эмили и взяла сэндвич. Откусив огромный кусок, она произнесла с набитым ртом: — Видите?

Бернис снова села. Трой ухмыльнулся, подобно ослу. Он не считал, что из него вышел бы хороший отец, как Кэм однажды заметила. Камрин же свела психологию до уровня искусства. Ни у одного ребёнка не было бы и шанса. Теперь из неё вышел бы замечательный родитель. Возможно, её малыши даже станут маленькими гениями, исполняющими произведения Моцарта в возрасте двух лет.

— Я сожалею, что ты уродина.

И тут атмосфера в корне изменилась.

Все уставились на Эмили: все, кроме Кэм, которая изучала еду на своей тарелке.

Анна вытерла рот салфеткой.

— Ты хотела сказать: «Я сожалею, что назвала тебя уродиной».

— Верно, — сказала Эмили, отправляя в рот виноградину.

— Ох, Кэм, мне так жаль. Она что-то неправильно поняла и просто повторяет всё, что слышит…

Кэм подняла руку, прерывая Анну.

— Всё прекрасно. Ей всего лишь три года.

— Ты не уродина, — проговорила её мама, заставляя Кэм уронить голову на руки в явной досаде.

— Да, я знаю, что не тварь болотная. Теперь мы можем сменить тему?

Трой наблюдал за ней, испытывая желание забрать её наверх и продемонстрировать ей, насколько она не уродина.

— Ты на несколько планок выше твари болотной.

— Кроме как по утрам, — сказал Фишер, пытаясь поднять настроение.

Грандиозный провал.

Никто не произнёс ни слова до тех пор, пока Эмили снова не заполнила тишину:

— А что такое «тварь болотная»?