Фивы

Когда миновало семьдесят дней, тело фараона Сети уложили в золотую ладью, и двадцать жрецов понесли его на плечах в Западную долину. Ладья понадобится Сети, чтобы совершать ежедневный путь вместе с солнцем; ему дозволено будет подняться в поля иару, потому что сердце у него легче перышка Маат.

Тысячи жителей Фив пересекли Нил и присоединились к длиннейшей погребальной процессии. Солнце уже опускалось за холмы, прохладный ветер принес запах нагретой солнцем полыни. Аджо поднял мордочку и нюхал воздух. В числе прочих родных Сети я прошла мимо Аджо, но песик сохранял какое-то странное спокойствие. Быть может, ивив почувствовал, что жизнь его хозяйки отныне изменилась — теперь она не царица, а царская вдова. Туйя останется жить в Пер-Рамсесе: наверное, поселится в каких-нибудь дальних покоях и предоставит Рамсесу заниматься и делами, и устройством праздников. Никогда я не видела, чтобы Туйя улыбалась, глядя на детей, или смеялась над их шалостями. Многие вдовы утешаются воспитанием внуков, но она, скорее всего, будет довольствоваться обществом Аджо и пронянчится с песиком все оставшиеся ей годы.

Царица шла, тяжело опираясь на руку Рамсеса, следом за деловито шагавшим верховным жрецом Амона, которому Пенра и несколько визирей указывали дорогу к месту упокоения Сети.

Я оглянулась на жриц Исиды и издалека заметила красное одеяние Хенуттауи. Она предпочла идти не с членами семьи, а со своими жрицами и отнюдь не старалась хранить скорбное молчание.

— И тут красуется, — сердито буркнула я.

— Амон ее покарает, — пообещала Мерит. — Ее сердце скажет само за себя.

— Только будет уже поздно. Она разделается со всеми, кто нам дорог.

Я подумала про Аменхе и Немефа, спавших во дворце. Я велела кормилицам не спускать с них глаз.

Мерит словно прочла мои мысли.

— Я им доверяю. Они шагу из покоев не сделают, а то бы я сама оттуда не ушла. — Няня посмотрела вперед, туда, где виднелись в меркнущем свете зубцы холмов. — Как ты думаешь, госпожа, до гробницы еще далеко?

— Да, она высоко в скалах. Впрочем, бояться нечего.

— Только шакалов, — шепнула Мерит.

— И верховного жреца Амона.

Я посмотрела на Рахотепа, который двигался рядом с ладьей фараона, точно зверь, преследующий жертву. Сгорбленные плечи, кривой оскал — ни дать ни взять гиена, ждущая, когда ей перепадет кусок добычи льва. Эта ночь принадлежала Рахотепу: именно он вел царскую семью в Долину царей, и он же запечатает комнату, в которой упокоится фараон — вместе со всем, что потребуется в загробной жизни.

В последний раз я приходила в гробницу с погребальной процессией царевны Пили. Мне было шесть лет, но я до сих пор помню рисунки на стенах, помогающие умершему найти путь в царство мертвых. Боги задают умершему вопросы, и, когда ка Сети пройдет последний в этой жизни коридор, он запомнит ответы и сможет перейти в мир иной. Если Сети пройдет испытания, ему понадобится все, чем он пользовался в нашем мире. Сети нужна маска — чтобы в полях иару у его души было лицо. Вокруг саркофага поставят сотни маленьких ушебти — фигурки слуг, которые в ином мире оживут и будут служить своему хозяину. А чтобы ничего из драгоценных вещей Сети не испачкалось, слуги насыплют в светильники по щепотке соли, и светильники не будут чадить.

Исет и верховный жрец напоминали двух гиен, вынюхивающих, чем поживиться. В закатном полумраке страшный оскал Рахотепа не бросался в глаза, и меня вдруг поразило их сходство. Рахотеп и Исет шли рядом, и я удивилась, что до сих пор не замечала, до чего они похожи — и не только звериной повадкой: прямые носы, узкие лица с высокими скулами, одинаковый прищур в последних лучах заходящего солнца. Мать Исет могла бы выбрать себе любого мужа… и все же никто не знал, от кого родилась Исет. А вдруг желание Рахотепа сделать ее царицей происходит не только из ненависти к моим акху? Если Исет станет главной женой, то жрец, быть может, станет дедом будущего фараона? Рахотеп посмотрел в мою сторону, а Исет, заметив мой взгляд, быстро от него отошла.

Я никому не сказала о своей догадке — мы как раз вошли в Долину. Дорога сузилась, и тысячи плакальщиков остались позади: только самым знатным придворным дозволено знать, где находится гробница Сети. Остальные дождутся нашего возвращения и зажгут светильники, чтобы осветить нам обратный путь.

Солнце уже опустилось за горизонт, и на фоне розовеющего неба выступали темные очертания скал. Каждую ночь бог солнца спускается с небес и проходит через Подземный мир, чтобы поразить бога тьмы — змея Апопи. Сокрушив змея, Ра, создатель всего живого, поднимается в своей солнечной ладье на востоке, дабы вновь осветить землю. Фараон Сети больше никогда этого не увидит.

Мне вдруг подумалось: «А если в Египте попран закон, то, быть может, он нарушен и в загробном мире? Неужели сегодня ночью Ра потерпит поражение и завтра солнце не поднимется?» Я прогнала тяжелые мысли и напомнила себе, что солнце всегда всходило, Ра всегда побеждал. И я тоже одержу победу.

Мы стали подниматься по известняковым утесам. Сквозь кряхтение тащивших ладью жрецов слышалось тяжелое дыхание Исет. Она боялась темноты, а один раз, когда вдалеке завыл шакал, она испуганно вскрикнула.

— Это воет Анубис, — сказала я. — Бог смерти. Наверное, ищет виновного.

— Не слушай ее, — велел Рахотеп.

Я решила бросить ему вызов.

— Откуда тебе знать, что это не он? Где же еще быть Анубису, если не в этой долине?

— Молчи! — оборвала меня Хенуттауи.

Голос ее отразили утесы, и шедший впереди Рамсес обернулся посмотреть, что происходит. Жрица понизила голос и угрожающе повторила:

— Молчи.

— Неужели тебя пугает мысль, что по холмам бродит Анубис? А я смерти не боюсь. Когда он придет за мной, мне нечего будет скрывать.

Мерит затаила дыхание.

— Имей уважение к покойному! — прошипела Хенуттауи.

— Мне болтать и приплясывать, как ты?

Мы подошли к входу в гробницу. Рамсес приотстал и оказался рядом со мной.

— О чем вы шептались?

— Хенуттауи пожелала сама провести нас в гробницу, — нашлась я. — Хочет первой увидеть саркофаг своего брата в его усыпальнице.

Рамсес посмотрел на тетку. Даже при слабом дрожащем свете факелов было заметно, как она побледнела.

— Я уважаю твою преданность, — сказал Рамсес. — Следуй за Пенра. Он покажет дорогу.

Хенуттауи обратила на меня свои темные глаза, но спорить не стала — с гордо поднятой головой она шагнула вслед за Пенра в кромешную тьму. Уосерит вцепилась мне в руку ногтями, напоминая об осторожности. Но чего мне здесь бояться? Следом идут придворные, и вооруженные стражи стоят у входа. Мы спускались по ступеням в самое чрево земли, стараясь не прикасаться к стенам, разрисованным сценами из жизни Сети. Пенра говорил, что это самая глубокая гробница в Египте. Воздух стал влажным, и я поплотнее закуталась в плащ. При свете факела мы миновали первый коридор, затем второй и остановились в зале с четырьмя колоннами. Я залюбовалась ковчегом Осириса и сценами из Книги Врат.

— Как красиво, — прошептала я, и Рамсес опустил руку мне на плечо. — Твой отец бы гордился.

— А тебе не страшно? — спросила его Исет.

Рамсес взял ее за руку.

— Я еще ребенком видел, как строят эту гробницу.

Мы вошли в другой проход, более глубокий. Верховный жрец снял с шеи тесло, чтобы, согласно обычаю, открыть им рот фараона, и Исет задрожала. Обряд отверзания уст даст возможность Сети дышать в загробной жизни. Рахотеп вставил тесло в рот фараона, и Хенуттауи замерла, словно каменная статуя. И вправду, что сказал бы сейчас Сети, обрети он вновь земное дыхание?

— Восстань!

Голос верховного жреца повторило эхо. Царица Туйя подавила рыдание. Рамсес поддерживал мать, а я стояла рядом с Мерит.

— Да оживет твое дыхание, и пусть будешь ты моложе и здоровее день ото дня. Пусть же боги хранят тебя в твоем новом обиталище, дают тебе пищу и воду для питья. И если ты желаешь что-то сказать, говори теперь, дабы слышал весь Египет.

Державшие факелы придворные застыли; все слушали, затаив дыхание. Наступила тишина. Хенуттауи, глядя на Исет, слегка улыбнулась — или мне померещилось? Из узкого коридора в зал внесли саркофаг. Все повернулись к Хенуттауи; ей предстояло первой поцеловать канопы и увидеть, как саркофаг опускается в зияющую темноту. Она слегка отступила назад. Потом опустилась на колени и быстро поцеловала канопы, в которых отравленные внутренности Сети отправятся в загробный мир.

Рахотеп, подняв тесло, произнес слова из Книги Мертвых:

— «Боги вернули мне дыхание. Узы, что держали закрытым мой рот, развязаны, и я отныне свободен. Я прощаю тех, кто причинил мне зло, ибо карать их — дело богов, а не мое».

Хенуттауи встала и отряхнула подол.

У себя в покоях, сидя у жаровни, я рассказала Уосерит и Пасеру о своих подозрениях относительно Исет и верховного жреца. Уосерит глядела в огонь, а Пасер покачивал в руках чашу с пивом. Против моего ожидания, никто из них не удивился.

— Должна же она быть чьей-то дочерью, — отозвался наконец Пасер. — Все так и думали, что ее отец — какая-то важная персона.

— Ее отец — человек, который погубил моих близких! — вскричала я. — Он убил Нефертити. И если это он поджег… — От волнения у меня свело скулы. — Значит, он погубил целых два поколения моей семьи. Думаете, он не решится погубить еще одно?

Пасер и Уосерит, казалось, не видели грозящей мне опасности. Их куда больше волновало, стану ли я царицей. Уосерит прямо спросила:

— Есть вероятность, что Рамсес объявит тебя главной супругой?

Я покачала головой.

— Фараон не нарушит данного отцу обещания. Зато что касается Исет, то няня вчера ночью видела у ее покоев какого-то мужчину.

Мои собеседники подались вперед. Такая новость поразила их не меньше, чем меня.

— Кто же это был? — спросил Пасер.

— Она не разглядела.

— Быть может, Ашаи, — предположила Уосерит.

— Нет. Вряд ли он так глуп, — возразила я.

— Не удивлюсь, если она посылала за ним слугу, — заметила жрица.

— Исет сейчас в отчаянии, — согласился Пасер. — К кому ей пойти? Не к фараону же. И не к Хенуттауи. Она и так вовек с ней не расплатится.

Уосерит положила руку мне на колено.

— Рахотеп ничего для нее не может сделать. Он не может поднять голос против тебя, потому что его прошлое означает для него тюрьму. Исет этого, вероятно, и не знает, но мыто знаем.