16
Перет. Сезон роста
Царские баржи подготовили для плавания на юг. Панахеси и Кийя должны были плыть на собственном судне, которому дали имя «Ослепительный Атон». Я стояла на пристани и расспрашивала сестру, как Эхнатон узнает, какое именно место подходит для возведения города.
— Очевидно, оно должно быть неподалеку от Нила, — огрызнулась Нефертити. — Между Мемфисом и Фивами, в таком месте, где не строил еще ни один фараон.
Она злилась на меня за то, что я отказалась ехать с ней, а отец не стал меня заставлять.
Когда баржи подняли паруса, на ветру зареяли вымпелы с изображением Атона. Сотни солдат и рабочих отправлялись в путь. Они должны были остаться в пустыне, чтобы начать строить Амарну. Я помахала Нефертити с пристани, но она лишь сердито посмотрела на меня, а махать не стала. Когда баржи скрылись из виду, я отправилась в сад, поискать семян. В новом городе тоже нужно будет посадить сады…
Какой-то дворцовый слуга наблюдал за мной из тени сикомора, потом подошел ко мне.
— Госпожа, может, тебе помочь? — Схенти пожилого слуги было в земле, и под ногти тоже набилась земля. Настоящий садовник. — Ты — сестра главной жены царя, — сказал он. — Та самая, к которой женщины ходят за лекарствами.
Я посмотрела на него с удивлением:
— Откуда ты…
— Я видел травы, которые растут у тебя в горшочках, — признался он. — Все они — лекарственные.
Я кивнула:
— Да. Иногда кто-нибудь из женщин приходит ко мне за помощью.
Садовник улыбнулся, как будто знал, что случается это вовсе не иногда, что временами по шесть-семь женщин в день заглядывают ко мне за травами, которые Ипу добывает для меня на рынках. Мои горшки были не настолько велики, чтобы вместить все растения, которые мне хотелось бы выращивать, но остальное Ипу отыскивала у хлопотливых торговцев на пристани. Я посмотрела на царский сад и вздохнула. В бескрайней пустыне между Мемфисом и Фивами зелени не будет. И кто знает, когда там появится рынок, на котором можно будет купить листья малины или акации? Я посмотрела на золотарник и морингу. В Амарне не будет ничего, кроме травы и кустов тамариска.
— Можно, я возьму с собой несколько черенков?
— Для нового города Амарны, госпожа?
Я отступила на шаг и посмотрела на старого слугу повнимательнее.
— Ты многое слышишь в своем саду.
Старик пожал плечами.
— Военачальник любит иногда заходить сюда, и мы с ним беседуем.
— Военачальник Нахтмин? — быстро переспросила я.
— Да. Он заходит из казарм, госпожа. — Садовник посмотрел на юг. Я проследила за его взглядом и увидела в той стороне ряд приземистых зданий. — Он любит посидеть здесь под акациями.
— Почему? Что он здесь делает?
— Иногда мне кажется, что он чего-то ждет, госпожа. — Старый слуга внимательно взглянул на меня, словно что-то знал, но не хотел говорить. — Но в последнее время он бывает редко. В последнее время военачальник очень занят.
«Занят сокрушением храмов Амона», — подумала я. Действительно ли садовник имел в виду именно это? Я посмотрела на него повнимательнее, но долгая практика сделала его лицо непроницаемым.
— Как тебя зовут? — спросила я старика.
— Амос.
— А ты знаешь, где сейчас военачальник?
Амос широко улыбнулся.
— Думаю, госпожа, военачальник сейчас со своими солдатами. Они стоят у дворца и поддерживают порядок среди явившихся просителей.
— Но ведь фараон уехал.
— Просители пришли к великому визирю Эйе. Не желает ли госпожа, чтобы я отвел ее к военачальнику?
Я задумалась на мгновение, представив, как взбесилась бы Нефертити, узнав, что я собралась увидеться с Нахтмином.
— Да, отведи меня к нему.
— А черенки? — спросил садовник.
— Можешь оставить их Ипу, моей личной служанке.
Садовник собрал свои инструменты и зашагал к воротам Мальгатты. Мы подошли к большой арке в конце сада, а то, что обнаружилось за ней, больше всего напоминало птичий рынок в Ахмиме. Просить милости нового фараона пришли самые разные люди. Тут были женщины с детьми, старики с ослами, мальчишка, играющий с сестрой в салочки среди утомленной жарким солнцем толпы.
Я даже попятилась от удивления.
— Тут всегда так?
Садовник стряхнул грязь со схенти.
— Скорее да. Конечно, — добавил он, — теперь, когда Старший скончался, просителей стало больше.
Мы пересекли забитый людьми внутренний двор и увидели, что люди стоят и дальше, насколько хватает взгляда. Там были и богатые женщины с мелодично позванивающими золотыми браслетами на руках, и бедные женщины в отрепьях, сердито одергивающие детей, которые носились вокруг них. Амос провел нас в тенистый угол под дворцовой крышей, где не умеющие себя вести сыновья знатных женщин боролись в грязи. На нас они не обратили никакого внимания. Один мальчишка даже закатился мне на ноги, испачкав сандалии пылью.
— Ох, госпожа, ваш наряд! — воскликнул Амос.
Я рассмеялась:
— Ничего страшного.
Садовник посмотрел на меня с удивлением. Но поскольку я не тряслась над своей внешностью, как Нефертити, я просто отряхнула платье и оглядела двор.
— А почему у богатых своя очередь, а у бедных — своя?
— Бедные хотят простых вещей, — объяснил Амос. — Новый колодец, дамбу получше. А богатые хотят сохранить свои должности при дворе.
— К несчастью, большинство из них фараон отвергнет, — произнес кто-то мне на ухо.
Я обернулась. Позади стоял военачальник Нахтмин.
— А почему он их отвергнет? — с искренним интересом спросила я.
— Потому что все эти люди прежде работали на его отца.
— А он терпеть не может все, что когда-то принадлежало отцу, — закончила мысль я. — Даже отцовскую столицу.
— Амарна. — Нахтмин внимательно посмотрел на меня. — Визири говорят, он желает, чтобы дворец был построен за год…
— Да. — Я прикусила губу, чтобы не сказать еще что-нибудь о честолюбивых замыслах моих родичей, потом шагнула к военачальнику. — А какие вести из храмов? — тихо спросила я.
— Храмы Амона по всему Египту закрыты.
Я попыталась представить себе это: храмы, стоящие со времен Хатшепсут, закрыты, и двери их заколочены, и священные источники оставлены высыхать… Что станется со всеми статуями Амона и с жрецами, поклонявшимися им? Откуда бог узнает, что мы по-прежнему хотим быть под его рукой? Я закрыла глаза и мысленно вознесла молитву богу, оберегавшему нас вот уже два тысячелетия.
— А храмы Исиды? А Хатор? — спросила я военачальника.
— Разрушены.
Я в ужасе прикрыла рот ладонью.
— Многих ли убили?
— Я — никого, — твердо произнес он.
Тут к нам подошел какой-то солдат.
— Военачальник, — позвал он. Когда он увидел меня, в глазах его вспыхнуло удивление. Он поспешно поклонился: — Госпожа Мутноджмет, твой отец сейчас в Зале приемов. Если ты ищешь его…
— Я его не ищу.
Солдат с любопытством взглянул на Нахтмина.
— Что тебе нужно? — спросил его Нахтмин.
— Там какая-то женщина утверждает, что она — родственница Старшего, но на ней нет ни золота, ни серебра, и она никак не может подтвердить свои слова. Я поставил ее в очередь вместе со всеми остальными, но она говорит, что…
— Поставь ее со знатью. Если она лжет, то поплатится за это, потому что ей откажут в прошении. Только предупреди ее об этом, прежде чем переставлять.
Солдат поклонился:
— Благодарю, военачальник. Госпожа…
Он ушел, и я заметила, что и садовник Амос тоже куда-то исчез.
— Может, мне отвести тебя обратно во дворец? — спросил Нахтмин. — Жаркий, грязный двор, забитый просителями, — не место для сестры главной жены царя.
Я приподняла брови.
— Где же тогда мое место?
Нахтмин взял меня за руку, и мы вместе вошли под тенистую сень сада.
— Рядом со мной. — Он остановился под акацией. — Ты устала быть служанкой твоей сестры. Иначе ты сейчас была бы с ней. Выбирала бы место для Амарны.
— Между нами ничего не может быть, военачальник…
— Нахтмин, — поправил меня он и взял меня за руки, и я не стала возражать.
— Мы скоро отправимся в пустыню, — предупредила я. — Мы будем жить там в шатрах.
Нахтмин привлек меня к себе.
— Я живу в шатрах и казармах с двенадцати лет.
— Но там не будет той свободы, которой мы располагаем здесь.
— Что? — Нахтмин рассмеялся. — Ты что, подумала, что я предлагаю тебе тайные свидания?
— А что же?
— Я хочу жениться на тебе, — просто сказал он.
Я зажмурилась, наслаждаясь ощущением прикосновения его теплой кожи.
— Она никогда меня не отпустит, — предупредила я его.
— Я — один из самых высокопоставленных военачальников в войске фараона. Мои предки были визирями, а до того среди них было много писцов. Я не простой наемник. Каждый фараон выдавал своих сестер и дочерей за военачальников, чтобы защитить царскую семью.
— Только не этот фараон, — сказала я, вспомнив о том, как Эхнатон боится войска. — Эта царская семья не похожа на другие.
— Тогда ты им не принадлежишь.
Его губы коснулись моих, и сотни просителей у нас за спиной исчезли.
Мы оставались в саду, пока солнце почти не спряталось за горизонт, а небо загорелось пурпурным и красным. Когда я наконец-то вернулась в свои покои, Ипу была уже сама не своя от беспокойства.
— Я чуть не отправила стражников искать тебя, госпожа!
Я улыбнулась и бросила льняной плащ на кровать.
— Вовсе незачем было это делать.
Наши взгляды встретились.
— Госпожа! Неужто ты была с военачальником?
Я едва сдержалась, чтобы не хихикнуть.
— Да.
А потом воодушевление покинуло меня: я осознала, что это значит.
— А как же фараон? — прошептала Ипу.
— Нефертити его уговорит, — сказала я.
Ипу отыскала в одной из корзин чистое домашнее платье и накинула на меня. Во взгляде ее читалось беспокойство.
— Мне уже пятнадцать лет!
Ипу продолжала смотреть на меня. Она присела на краешек кресла из черного дерева и золота и сложила руки на груди.
— Думаю, госпожа, это добром не кончится.
Я вспомнила объятие сильных рук Нахтмина и почувствовала, что бледнею.
— Я не могу вечно оставаться ее служанкой! — воскликнула я. — У нее есть муж и семья и сотни обожающих ее слуг! У нее бесчисленное множество знатных дам, которые только и ждут ее появления, чтобы помчаться следом и приняться подражать ее нарядам, ее прическам, ее серьгам. Чего ей нужно от меня?
— Она всегда будет нуждаться в тебе.
— Но я этого не хочу! Мне это не нужно!
Я раскинула руки, указывая на тяжелые тканые гобелены и ярко горящие лампы из слоновой кости.
— Нет. — Я покачала головой. — Ей придется это принять. Придется смириться.
На лице Ипу появилось напряженное выражение.
— Осторожнее. Подумай о положении военачальника.
— Мы подождем, пока переезд не завершится. А потом я ей скажу.
— А если его выгонят из войска?
Если его выгонят, то я буду знать, какое место я занимаю в нашей семье.
Когда Нефертити вернулась в Фивы, она была вне себя от ярости. Она расхаживала по моей комнате, пиная выпавший из жаровни уголек и наслаждаясь темной полосой, которую он оставлял на полу. Сегодня у Эхнатона был очередной день посещения Кийи, и он, против обыкновения, задержался там надолго.
— Он хочет построить ей дворец! — бушевала она.
— Значит, тебе придется позволить ему это, — отозвался отец.
Проницательный взгляд его голубых глаз действовал на сестру успокаивающе.
— Дворец! — Нефертити обернулась. — Целый дворец!
— Пускай строит ей дворец, — сказал отец. — Кто сказал, что дворец непременно должен быть в городе?
Глаза Нефертити расширились.
— Он может находиться на севере. И даже вообще за пределами города.
— Но под защитой стен, — уточнил отец.
— Ладно. Но территория внутри стен будет большой, — предупредила Нефертити. Она рухнула в кресло и стала смотреть на пляшущие в жаровне огоньки пламени. — Войско отправляется в Амарну, — мимоходом бросила она.
У меня перехватило дыхание.
— Что? Когда они отправляются?
Вероятно, я произнесла это слишком поспешно, поскольку Нефертити посмотрела на меня с подозрением.
— Завтра, — ответила она. — Как только слуги упакуют вещи, мы отправимся следом. Я не доверяю Панахеси. Я хочу проследить, чтобы каждая монета из сокровищницы пошла на строительство, а не ему в карман.
— Тогда мы с Тийей останемся в Фивах, — сказал отец. — Мы можем принимать просителей…
— Откажи просителям в приеме! Ты мне нужен там!
— Это невозможно. Тебе нужен народ, достаточно богатый, чтобы построить новый город, или народ, находящийся на грани голодной смерти?
Нефертити встала. Она носила свою корону постоянно — даже при нас, своих родственниках.
— Египет никогда не окажется на грани голодной смерти. Пускай просители подождут. А чужеземные послы могут найти нас и в Амарне, если уж им так надо.
Отец покачал головой, и Нефертити без всякого изящества опустилась обратно в кресло.
— Тогда кто же будет со мной? — заныла она.
— У тебя будут твои слуги. И Мутноджмет.
Нефертити посмотрела на меня.
— Ты видела чертежи особняков? У тебя тоже будет свой, — сказала она. — Конечно, большую часть времени ты будешь во дворце. Мне нужна помощь. Особенно сейчас. — Она с нежностью посмотрела на свой живот. — Теперь это будет сын.
Мы с отцом подхватились с кресел.
— Ты беременна? — воскликнула я.
Нефертити гордо вскинула голову.
— Уже два месяца. Матери я уже сказала. Даже Эхнатон знает. — Она сощурилась. — Пускай он ходит к Кийе хоть каждую ночь, но это я ношу его сына! Два ребенка! А Кийя дала ему всего одного!
Я посмотрела на отца. Тот ничего не стал говорить про Кийю, хотя слуги шептались о том, что это очень странно: с тех пор как наша семья приехала ко двору, Кийя больше не беременеет. Но на лице отца читалась лишь искренняя радость.
Доски для игры в сенет и тяжелые троны, кедровые столы, дюжины кресел и лампы — всё погрузили на суда, и баржи поплыли на север, к городу, который даже еще не был городом. Я стояла и смотрела, как из Мальгатты уносят самые прославленные сокровища, и пыталась представить, что сейчас чувствует моя тетя, глядя, как комнаты, которые обставляли они с мужем, опустошают по прихоти молодого фараона. Тетя с отцом сейчас стояли на балконе в Пер-Меджате, и оба они смотрели на весь этот хаос молча. От пристального взгляда Тийи мне делалось не по себе.
— Так вы не поедете на север, ваше величество?
— Нет. Я не собираюсь спать в шатре, ожидая, пока там построят дворец из песка. Твой отец может ехать.
Ее слова удивили меня.
— Так, значит, ты едешь с нами? — спросила я у отца.
— Только чтобы посмотреть, что там уже сделано, — ответил он.
— Но ведь прошел всего месяц!
— И там уже трудятся тысячи рабочих. Они должны были к этому моменту построить дороги и дома.
— Когда в твоем распоряжении целое войско, — резко произнесла тетя, — просто удивительно, сколько всего можно сделать.
— А как же хетты? — со страхом спросила я.
Тийя сердито взглянула на отца:
— Нам остается лишь надеяться, что наша новая царица научит моего сына мудрости в том, что касается защиты наших земель.
По ее тону было ясно, что сама она нисколько на это не надеется.
«Нефертити не делает того, чего от нее ожидали, — подумала я. — Вместо того чтобы рисковать своим положением главной жены и пытаться повлиять на фараона, она защищает свои позиции, потакая ему во всем». Мы посмотрели вниз, на Эхнатона, отдающего указания своим стражникам-нубийцам, и тетя тяжело вздохнула. Интересно, сильно ли она жалеет, что во время визита к нам, в Ахмим, выбрала на роль главной жены Нефертити? Она ведь могла выбрать любую из девушек во дворце. Даже ту же Кийю. Отец повернулся ко мне.
— Иди, Мутноджмет, — велел он. — Иди собирайся.
Я вернулась к себе в комнату и, усевшись на кровать, посмотрела на подоконник, где прежде стояли мои горшочки с травами. Они уже столько поездили со мной… Сперва — в Фивы, потом в Мемфис, потом обратно в Фивы, а вскоре поедут в Амарну, город в пустыне.
Место, которое Эхнатон выбрал для своей столицы, было окружено холмами. На севере высились крутые скалы, а на юге — дюны цвета меди. Западный край нового города выходил к Нилу: сюда можно было доставлять товары из Мемфиса и Фив. Посреди бескрайних песков предстояло проложить дорогу, такую, чтобы по ней могли проехать в ряд три колесницы. Нефертити сказала, что это будет царская дорога и что она будет проходить через середину города. Такой дороги еще не бывало, как не бывало и города, подобного этому. Амарна будет драгоценностью восточного берега Нила, и благодаря ей имена нашей семьи будут записаны на скрижалях вечности.
— Когда грядущие поколения будут говорить об Амарне, — торжественно провозгласила она, — они будут говорить о Нефертити и Эхнатоне Строителе.
Поселок рабочих находился на востоке. Как и предсказывал отец, уже были возведены сотни домиков для рабочих, а на краю города появились казармы для солдат. На юге вокруг заложенного фундамента дворца строились особняки знати, а посреди всего этого находился наполовину построенный храм Атона, окруженный пальмами и дубами-великанами. К воротам храма вела дорога, вдоль которой с обеих сторон выстроились сфинксы. Сестра каждое утро проезжала по этой дороге, направляясь в храм, поклониться Атону. У меня в голове не умещалось, как можно было столько успеть — даже с помощью войска.
— Как им удалось сделать так много за столь малый срок?
— Посмотри на постройки внимательнее, — коротко бросил отец.
Я тайком присмотрелась.
— Дешевка?
— Кирпич-сырец и блоки из песчаника. А вместо того чтобы тратить время на барельефы, изображения просто высекаются в камне.
Я повернулась к отцу, прижав край одежды, чтобы ее не трепало ветром.
— И ты это позволил?!
— Кто может что-то позволять или не позволять Эхнатону? Это его город.
Мы снова посмотрели на постройки, и я задумчиво произнесла:
— Нет, теперь это наш город, нас всех. В людской памяти наши имена будут связаны с ним.
Отец не ответил. Сегодня он должен был отплыть обратно в Фивы и вернуться только тогда, когда дворец будет готов. Кто знает, сколько на это уйдет времени. Пять месяцев? Год?
Процессия визирей, за которыми следовала знать и тысяча придворных слуг, свернула к обнесенному стенами Городу Шатров. Шатры солдат стояли снаружи, окружая стены в три ряда. Когда мы въехали в ворота, я подумала о Нахтмине. Где он сейчас? Наша колесница остановилась перед Большим шатром, в котором двору Амарны предстояло обедать.
— Ну, так что ты думаешь? — спросила наконец Нефертити.
— Стремления твоего мужа велики, — ответил отец.
И только я знала, что он имеет в виду на самом деле: что это — построенный на скорую руку город-дешевка, жалкое подобие Фив.
Двое солдат раздвинули занавес, закрывающий вход в Большой шатер. На мощеном полу, поверх ковров стояли недавно отполированные столы. На стенах висели гобелены. У самого длинного стола стоял Эхнатон и сам наливал себе вино. Он поднял чашу, и вид у него был самоуверенный и самодовольный.
— И как великому визирю понравился новый город?
Отец был безупречным придворным.
— Здесь очень широкие дороги, — ответил он.
— Да, по ним могут проехать три колесницы в ряд, — похвастался фараон, усаживаясь. — Майя говорит, что, если поднажать, дворец будет готов к началу месори.
Отец заколебался.
— Но вы получите недостроенные здания плохого качества.
— Какая разница, — прошипел Эхнатон, — если храм и дворец наконец-то будут построены? Рабочие могут перестроить свои жилища попозже. Я хочу видеть этот город построенным при моей жизни.
— Ваше величество, вам же всего девятнадцать… — заметил отец.
Эхнатон грохнул кулаком по столу.
— И за мной ежечасно охотятся! Ты что, вправду думаешь, что я в безопасности среди солдат? Ты думаешь, военачальник Нахтмин не попытается восстановить мое войско против меня, дай ему хоть малейшую возможность? А еще жрецы Амона! — продолжал Эхнатон. — Скольким из них удалось ускользнуть из каменоломен, чтобы попытаться убить меня во сне? В моем собственном шатре! В коридорах моего же собственного дворца!
Нефертити нервно рассмеялась:
— Эхнатон, ну что за глупость? У тебя же лучшие в Египте стражи.
— Потому что они — нубийцы! Единственные, кто верен мне, — чужеземцы!
Глаза Эхнатона метали молнии. Я посмотрела на отца. Маска безукоризненного придворного спала, и я поняла, о чем он думает. Фараон Египта сходит с ума.
— Кому я могу доверять? — гневно вопросил Эхнатон. — Моей жене. Моей дочери. Верховному жрецу Атона и тебе. Кому еще?
Отец бестрепетно встретил его взгляд.
— Множество людей в войске ждут, что вы поведете их. Они доверяют вам и верят, что вы усмирите хеттов. Они сделают все, что вы попросите.
— А я прошу их построить величайший город Египта! Нефертити сказала мне, что ты возвращаешься в Фивы. Когда?
— Сегодня вечером. Пока дворец не достроен, ваше величество, так будет разумнее.
Эхнатон поставил чашу с вином на стол.
— Разве моя мать не в Фивах?
Нефертити выразительно посмотрела на отца.
— Мне не нравится, что вы двое будете там, — признал Эхнатон. — В бывшей столице Египта. Без меня.
Нефертити поспешно обошла стол.
— Эхнатон, так будет лучше. Неужто ты хочешь принимать иноземных послов в этих шатрах? Что они подумают? Если они приедут в Амарну, пока она не будет достроена, представляешь, что они напишут своим царям?
Эхнатон посмотрел на жену, потом перевел взгляд на своего доверенного визиря.
— Вы правы, — медленно произнес он. — Ни один иноземный гость не должен видеть Амарну, пока она не достроена. — Он снова взглянул отцу в глаза. — Но Мутни ты с собой не увезешь.
Отец непринужденно улыбнулся.
— Нет, — ответил он. — Мутни остается здесь.
Эхнатон боялся, что отец заберет меня в Фивы в качестве своей наследницы, а потом коронуется и будет править вместе с Тийей. «Значит, я буду заложницей», — подумалось мне. Нефертити покраснела от мысли о том, что отец мог бы когда-нибудь предпочесть меня ей. Она проскользнула мимо Эхнатона, ухватила отца за руку и сказала:
— Пойдем. Я тебя провожу.
Эхнатон встал, намереваясь присоединиться к нам, и снова сел, повинуясь взгляду Нефертити.
Мы остановились на пристани, и глаза мои были полны слез. Отец уезжал — возможно, на долгие месяцы, — и вдруг я поймала себя на том, что не меньше Эхнатона желаю, чтобы дворец достроили поскорее.
— Не грусти, котенок. — Отец поцеловал меня в лоб. — Ты будешь с матерью и сестрой.
— А ты вернешься сразу же, как дворец будет готов? — сдавленно спросила мать.
Отец погладил ее по щеке и убрал прядь волос с ее лица.
— Обещаю. Я еду только ради дела. Если бы не…
Нефертити выступила вперед, вклинившись в их беседу:
— Счастливой дороги, отец.
Отец бросил прощальный взгляд на мать, повернулся к Нефертити и обнял ее.
— Когда я вернусь, твой срок почти подойдет, — сказал он.
Нефертити положила руку на живот.
— Наследник египетского трона! — с гордостью произнесла она.
Мы стояли и смотрели, как корабль поднимает паруса. Когда баржа скрылась из виду, ко мне подошел Эхнатон.
— Он — верный визирь.
Фараон обнял меня за плечи. Я напряглась.
— Ведь правда, Мутноджмет?
Я кивнула.
— Я на это надеюсь, — прошептал Эхнатон. — Потому что если он сделает хоть шаг к короне, заплатит за это не моя жена.
— Госпожа! — воскликнула Ипу. — Госпожа, сядь! Ты вся дрожишь!
Я уселась на кровать и зажала ладони между коленями.
— Пожалуйста, сделай мне чай.
Ипу развела огонь в жаровне. Она вскипятила воду и перелила ее в чашу с подготовленными листьями.
— У тебя такой вид, словно ты больна, — негромко произнесла она, протягивая мне чай и предлагая поделиться наболевшим.
Я осушила чашу.
— Ничего страшного, — сказала я.
Это просто пустая угроза. Отец — не предатель.
— К нам сегодня никто не заходил?
— Например, военачальник?
Я быстро взглянула в сторону двери. Ипу понизила голос:
— Нет. Извини. Скорее всего, он не может пробраться в царский лагерь — здесь слишком много стражи.
Перед входом в шатер появилась чья-то тень. Чья-то рука откинула полог, и в проеме появилась Мерит.
— Госпожа, царица желает видеть тебя, — сказала она. — У маленькой царевны болит ухо, а царице нездоровится. Фараон послал за лекарем, но царица заявила, что не желает видеть никого, кроме тебя.
— Скажи ей, что я сейчас приду, — тут же отозвалась я.
Мерит исчезла, а я принялась рыться в своих шкатулках. Для Меритатон я взяла мяту. Но что же прихватить для Нефертити?
— Не знаю я, отчего ей вдруг нездоровится, — пробурчала я.
Она же всего на втором месяце. Меритатон она проносила пять месяцев, прежде чем ей стало нездоровиться.
— Возможно, это сын, — сказала Ипу.
Я кивнула. Да. Возможно, это знак. Я взяла пажитник и сложила травы в отдельные мешочки.
Нубийские стражники расступились и впустили меня в царский шатер, где спала царственная чета. Нефертити лежала в постели, а Эхнатон стоял рядом и поддерживал ее, пока ее рвало в таз. Это была странно трогательная сцена: человек, которому ничего не стоило послать других людей на смерть, заботливо придерживал страдающую дурнотой жену.
— Мутни, травы! — простонала Нефертити.
Эхнатон посмотрел, как я достаю травы.
— Что это?
— Пажитник, ваше величество.
Он дважды щелкнул пальцами, не отрывая взгляда от моего лица, и в шатер вошли два стражника.
— Проверьте это.
Ахнув, я посмотрела на Нефертити. Та отрезала:
— Она — моя сестра! Она не будет меня травить!
— Она — претендент на корону.
— Она — моя сестра, и я ей доверяю! — не терпящим возражений тоном произнесла Нефертити. — А когда она уйдет отсюда, она пойдет в шатер кормилицы, к Меритатон!
Стражники отступили. Эхнатон молча следил, как я вскипятила воду и заварила травы. Я поднесла отвар сестре, и она все выпила. Эхнатон смотрел на нас с другого конца шатра.
— И нечего за нами следить! — огрызнулась Нефертити. — Пойди найди Майю и посмотри чертежи особняка.
Эхнатон посмотрел на меня с глубокой ненавистью и, откинув полог шатра, вышел.
— Не стоило тебе кричать на него при мне, — сказала я. — Он будет думать, что это из-за меня ты сердишься на него.
— Меня бесит его одержимость подосланными убийцами! Он подозревает всех!
— Даже твою родную сестру?
Нефертити услышала порицание в моем голосе и, защищаясь, произнесла:
— Он — фараон Египта. Никто не сталкивается с такими опасностями, как он, и никому не даны такие величественные мечты.
Я приподняла брови:
— И такие дорогостоящие?
— Что такое дороговизна? Мы строим город, который простоит вечность. Дольше, чем мы с тобой можем подумать.
— Вы строите город из дешевых материалов, — возразила я. — Быстрый и дешевый.
— Это отец так говорит? — возмутилась Нефертити. — Он что, считает этот город дешевкой?
— Да. А вдруг на нас нападут? Где мы возьмем золото, чтобы защищаться?
Нефертити села.
— Я не желаю об этом слышать! Я ношу в своем чреве будущее Египта, а ты ведешь себя так, словно оно обречено! Ты просто завидуешь! Тебе завидно, что у меня есть чудесная дочка, а скоро будет еще и сын, а тебе почти шестнадцать, а отец даже еще не решил, за кого ты выйдешь замуж!
Я отступила на шаг, жестоко уязвленная.
— Он не решил, за кого я выйду, из-за тебя! Он хочет, чтобы я была при тебе, выполняла все твои капризы, давала тебе советы. Будь у меня муж, это было бы невозможно! Разве не так?
Мы сердито уставились друг на друга.
— Я могу идти? — спросила я.
— Иди к Меритатон. Потом пообедаешь с нами, — ответила Нефертити.
Это не был вопрос. Это был приказ.
— Госпожа, что ты ищешь?
— Мой плащ. Я выйду.
— Но ведь уже почти ночь! Нельзя сейчас никуда идти! Это же опасно! — воскликнула Ипу.
— У моей сестры множество стражников. Я возьму одного.
Я взяла свою корзинку для сбора трав. Ипу двинулась за мной.
— Может, лучше я пойду?
— Только если тебе хочется пройтись.
Я не стала оглядываться, но слышала позади ее шаги. Ипу нагнала меня у ворот.
— Тебе нельзя идти в лагерь к солдатам…
— Я — сестра главной жены царя! — парировала я. — Я могу делать все, что захочу.
— Госпожа, — с отчаянием произнесла Ипу. — Госпожа! — Она протянула руку, силясь остановить меня. — Пожалуйста, давай лучше я схожу. Давай я передам ему послание.
За стенами, в солдатском лагере горели костры. У одного из них сидел Нахтмин. Я остановилась и задумалась, что же я хочу ему передать.
— Скажи ему… — Я прикусила губу. — Скажи, что я согласна.
— Что ты согласна? — осторожно переспросила Ипу.
— Скажи, что я согласна. Пусть он приходит сегодня ночью.
Глаза у Ипу сделались словно блюдца.
— К тебе в шатер?!
— Да. Он может сказать, что идет к фараону.
Ипу посмотрела на ближайшего солдата.
— Но разве они не узнают?
— Может, и узнают. Но стражники на воротах — его люди, и они презирают Эхнатона. Когда он будет проходить, они будут смотреть в другую сторону. Это я обещаю.
Должно быть, той ночью Амон оберегал меня, потому что музыка, сопровождающая наши трапезы, на этот раз долго не тянулась. Нефертити смеялась, рассказывала о жизни в Мемфисе, о том, какой будет достроенная Амарна, и не обращала на меня внимания. Тем не менее я вернулась с ней в царский шатер. Когда мы вышли, она задрожала от ночного холода. У дверей царского шатра четверо стражников отступили, а двое подняли полог.
— Пойдем, потрешь мне спину, — попросила Нефертити.
Я сняла с нее плащ и принялась растирать ей плечи. Они были слишком напряженными, даже для беременной.
— Жалко, что здесь нет отца, — пожаловалась Нефертити. — Он понимает, насколько все это трудно. Как трудно планировать и строить. Он меня понимает.
— А я — нет?
— Ты не знаешь, что это такое — быть царицей.
— А отец знает?
— Отец правит этим царством. Он — фараон Египта, пускай и без цепа и посоха.
— А я — всего лишь служанка своей сестры, — резко бросила я.
Нефертити напряглась.
— Чего ты так злишься?
— Да потому что мне почти шестнадцать, а никто не планирует мое будущее! — Я перестала втирать масло ей в спину. — Твое будущее распланировано. Ты — царица. Когда-нибудь ты станешь матерью царя. А кем буду я?
— Сестрой главной жены царя!
— Но кого мне любить?
Опешившая Нефертити села.
— Меня.
Я разозлилась:
— А как же семья?
— Я — твоя семья!
Она улеглась обратно, ожидая, что я буду растирать спину.
— Подогрей масло. Оно холодное.
Я прикрыла глаза и сделала, как мне было велено. Я не собиралась жаловаться — во всяком случае, тогда, когда это лишь еще больше задержало бы меня в царском шатре. Я подождала, пока Нефертити уснет, а потом вымыла руки и прокралась наружу, в холодную ночь фаменота. В нашем шатре меня ждала Ипу. Завидев меня, она тут же встала.
— Ты уверена? — шепотом спросила она. — Ты все еще хочешь, чтобы он пришел?
Никогда еще я не была настолько уверена.
— Да.
Ипу возбужденно взмахнула руками.
— Тогда я заплету тебе волосы, госпожа.
Я уселась на пуховую подушку, но у меня не было сил сидеть спокойно. Я уже рассказала Ипу, что сказал военачальник. Теперь я стала рассказывать ей, что желаю вести тихую, спокойную жизнь.
— Вдали от всех дворцов, в таком месте, где я смогу ухаживать за своим садиком и…
Тут послышался хруст гравия, и мы дружно обернулись. Ипу выпустила мои волосы из рук.
— Он здесь!
Я схватилась за зеркало.
— Как я выгляжу?
Ипу посмотрела на меня.
— Как молодая женщина, готовая встретить возлюбленного, — ответила она с легким испугом. — Если бы твой отец…
— Тсс! — шикнула я на нее. — Не сейчас!
Я бросила зеркало.
— Открой!
Ипу прошла к двери, и из-за полога донесся приглушенный голос военачальника:
— Ты уверена, что она посылала за мной?
— Конечно. Она ждет тебя внутри.
В дверном проеме появился Нахтмин. Затем Ипу исчезла, как я ей и велела, и я затаила дыхание. Военачальник подошел ко мне и поклонился.
— Госпожа…
Я вдруг сильно занервничала.
— Нахтмин.
— Ты посылала за мной?
— Я подумала над твоим предложением, — ответила я.
Нахтмин приподнял бровь.
— И что же решила моя госпожа? — спросил он.
— Я решила, что с меня довольно роли служанки при Нефертити.
Нахтмин посмотрел на меня. В отсветах пламени его волосы походили на медь.
— Ты сказала об этом отцу?
У меня вспыхнули щеки.
— Нет еще.
Нахтмин подумал о Нефертити.
— Я подозреваю, что царица разгневается.
— Не говоря уже об Эхнатоне, — добавила я.
Я посмотрела в лицо Нахтмину, а он обнял меня и улыбнулся.
— А вдруг нас изгонят? — спросила я.
— Значит, мы вернемся в Фивы. Я продам землю, которую получил от отца в наследство, и мы купим небольшую ферму. Она будет наша, только наша, мив-шер, и мы будем спокойно жить вдали от двора и всех его хитросплетений.
— Но ты больше не будешь военачальником, — предупредила я.
— А ты больше не будешь сестрой главной жены царя.
Мы умолкли, держась за руки.
— Я не против.
Я поняла, что не могу оторвать взгляда от Нахтмина. Он остался у меня до зари. И так повторялось весь фаменот и фармути. Стражники смотрели в другую сторону и улыбались, когда Нахтмин шел ко мне в шатер. Иногда, когда он приходил, мы с ним сидели у жаровни и беседовали, и как-то раз я спросила его, что его люди думают об Эхнатоне.
— Они остаются здесь, потому что им очень хорошо платят, — сказал Нахтмин. — Это единственное, что удерживает их от мятежа. Они хотят сражаться. Но пока золото будет течь к ним в руки, они будут заниматься строительством.
— А Хоремхеб?
Нахтмин тяжело вздохнул.
— Думаю, Хоремхеб далеко на севере.
— Убит?
— Или воюет. Так или иначе, — Нахтмин уставился на огонь в маленькой жаровне, — его здесь нет, и фараон добился того, чего хотел.
Я немного помолчала.
— А что они говорят о моей сестре?
Нахтмин взглянул на меня искоса, оценивая, действительно ли я хочу это знать.
— Они подпали под ее чары, как и фараон.
— Потому что она красивая?
Нахтмин внимательно посмотрел на меня.
— И интересная. Она приходит в поселки строителей и разбрасывает на улицах золотые и серебряные дебены. Но лучше бы она бросала им хлеб — здесь трудно что-то купить, даже за все золото Египта.
— Здесь не хватает еды? — спросила я и, не получив ответа, растерянно пробормотала: — Я и не знала.
В царском лагере всего было много: мяса, фруктов, хлеба, вина.
— Пока население Фив не двинется на север, здесь постоянно будет не хватать всего. Тут мало пекарей, а даже если бы их было больше, селить их некуда.
У входа в шатер возникла чья-то тень, и Нахтмин встал и потянулся за мечом.
— Госпожа!
Это оказалась всего лишь Ипу. Она откинула полог и, посмотрев на Нахтмина, покраснела, хотя он был полностью одет.
— Госпожа, царица зовет вас. Она хочет свой чай.
Я посмотрела на Нахтмина.
— Она не хочет чаю. Она хочет просто похвастаться, что они уже почти достроили дворец.
— Она может стать нам союзником, — рассудительно произнес Нахтмин. — Иди. Увидимся завтра.
Он встал, и у меня на глаза навернулись слезы. Нахтмин мягко произнес:
— Это не навсегда, мив-шер. Ты сама сказала, что дворец почти достроен. Значит, через несколько дней твой отец будет здесь и мы пойдем к нему.
Нефертити должна была родить не раньше тота, но она расхаживала по лагерю с таким видом, словно дитя должно было появиться на свет со дня на день. Никто не должен был подходить к ней ближе чем на три шага, и там, где она проходила, все работы прекращались, чтобы стук молотков не потревожил нерожденного ребенка. Нефертити была уверена, что это будет царевич, и Эхнатон старался угодить ей во всем, заказывая шерсть из Шумера и самый мягкий лен от фиванских ткачих. Затем Нефертити испробовала свои силы, потребовав, чтобы Эхнатон перестал навещать стоящий по другую сторону дороги шатер Кийи — на том основании, что ее волнение может повредить ребенку.
— Такое возможно?
Эхнатон подошел ко мне у источника. Хотя у нас было достаточно слуг, чтобы ходить за водой, мне нравился запах сырой земли. Я поставила ведро на землю и прикрыла глаза от солнца.
— Что возможно, ваше величество?
Фараон посмотрел на устраиваемый посреди лагеря пруд для лотосов.
— Может ли она потерять ребенка, если я буду причинять ей беспокойство?
— Если она разволнуется достаточно сильно, ваше величество, может произойти все, что угодно.
Эхнатон заколебался.
— Достаточно сильно — это насколько?
«Он скучает по Кийе, — подумала я. — Она слушает его стихи и влечет его в свой тихий мир, в то время как Нефертити никогда не умолкает».
— Думаю, это зависит от того, насколько она хрупка.
Мы посмотрели на Нефертити — она шла через лагерь в сопровождении семи стражников, — на ее маленькое сильное тело.
Она подошла к нам, и Эхнатон улыбнулся, как будто не вел сейчас речь о визитах к Кийе.
— Моя царица… — Он нежно поцеловал ей руку. — У меня новости.
Глаза Нефертити заблестели.
— И какие же?
— Сегодня утром Майя прислал весть.
Нефертити тихо ахнула.
— Город завершен? — предположила она.
Эхнатон кивнул.
— Майя поклялся, что в течение ближайших дней стены будут раскрашены и мы оставим шатры.
У Нефертити вырвалось негромкое восклицание, но я тут же подумала о Нахтмине. Как нам встречаться после переезда? Он будет жить в казарме со своими людьми, а я окажусь заперта во дворце.
— Может, пойдем посмотрим? — нетерпеливо спросил Эхнатон. — Может, уже пора показать наш город людям?
— Мы возьмем всех, — решила Нефертити. — Всех визирей, всех знатных дам, всех детей — всех, кто только есть в Амарне.
Она повернулась ко мне.
— Нет ли вестей от отца?
— Нет, никаких, — отозвалась я.
Нефертити прищурилась:
— Он не писал тебе втайне?
Я изумленно уставилась на нее.
— Конечно нет.
— Хорошо. Я желаю сама сообщить ему, что Амарна готова. Когда он увидит этот дворец, — на лице ее отразилось ликование, — он поймет, что Эхнатон был прав. Мы построили величайший город Египта.
В полдень всем объявили, что ворота откроются и Амарна наконец-то предстанет перед людьми. Лагерь охватило явственно ощущаемое возбуждение. Согласно приказу фараона, до этого внутрь пускали только строителей и знать. Теперь же дворец будет открыт всем взорам, наряду с сотнями особняков, рассыпавшихся по холмам за дворцом. Когда ворота Амарны распахнулись, ехавшая в одной колеснице со мной Ипу ахнула.
Великолепный храм, с его роскошной пристанью и теснящимися к нему селениями, был достроен. Для знати возвели сотни белых особняков, и они прятались в складках холмов, словно жемчужины. Повсюду шла стройка, повсюду трудились рабочие, но сам город блистал, белый и сияющий.
Сперва процессия направилась к храму Атона. Во внутреннем дворе с колоннадой жрецы приносили жертвы солнцу. Все склонились перед фараоном и моей сестрой, а жрецы разогнали дым, чтобы мы посмотрели, как прекрасно сделан двор. Вдоль стен росли деревья моринги и граната, но лучше всего были сафлоры, радостно желтевшие в меркнущем свете. Освещение явно играло важную роль в проектировании этого двора. Эхнатон с гордостью объявил, что это именно он приказал Майе сделать внутри верхний ряд окон.
— А как это? — шепотом поинтересовалась я.
Нефертити лукаво улыбнулась:
— Пойдем посмотрим.
Мы прошли через двор во внутреннее святилище. С потолка, проходя сквозь высокие окна, струился вечерний свет. Я никогда не видела ничего подобного.
— Он — гений, — изумленно произнесла Ипу.
Я поджала губы, но возразить на это было нечего. Так не строил никто и никогда.
Визири и знать бродили по храму, разглядывали гобелены и мозаику, а прочая часть процессии тем временем ждала во дворе.
Нефертити торжествовала.
— Как ты думаешь, что скажет отец? — спросила она.
«Что еще ни один храм не обходился так дорого».
Но вслух я произнесла иное:
— Что он великолепен.
Нефертити улыбнулась. Я сказала то, что она хотела услышать. Но я никогда не скажу ей, что этот храм стоил золота Амона или безопасности Египта и зависящих от него государств. К нам подошел Эхнатон.
— Майя получит богатое вознаграждение, — объявил он. Эхнатон оглядел колонны с каннелюрами и широкие лестницы, ведущие на балконы, где купались в свете святилища поменьше. С реки плыл теплый воздух и растекался по двору. — Когда послы вернутся в Ассирию и на Родос, они будут знать, что за фараон ныне правит Египтом.
— А когда они увидят этот мост, — Нефертити отворила тяжелую деревянную дверь, — они будут знать, что за провидец замыслил все это.
Дверь распахнулась, и за ней стал виден мост, изгибающийся над Царской дорогой: он соединял храм с дворцом. Он был выше любого моста, который мне доводилось видеть, шире и замысловатее. Когда мы вышли на этот мост, у меня возникло ощущение, будто я иду в будущее, будто вижу жизнь своих внуков и их мир — такой, каким он будет уже после моего ухода.
При постройке дворца с расходами не считались. Окна поднимались от потолка до пола, а в солнечных уголках мелодично журчали благоухающие фонтаны. Здесь были кресла из черного дерева и слоновой кости, кровати, инкрустированные драгоценными камнями. Мне показали предназначенную для меня комнату и покои, которые предстояло занять моим родителям, с полом из голубых глазурованных плит и с мозаикой, изображающей сцены охоты.
— Мы назвали его Приречным дворцом, — сказала Нефертити, водя меня по дворцу и показывая каждый уголок и каждую нишу. — А дворец Кийи будет на севере.
— За стенами? — осторожно поинтересовалась я.
Нефертити улыбнулась.
— Нет, но далеко отсюда.
Мы прошли через водяной сад с его алебастровым фонтаном, и я поразилась сделанному. Я и представить не могла ни как им удалось построить все это так быстро, ни сколько золота на это пошло. Нефертити все шагала вперед, указывая на статуи, на которые мне следовало обратить внимание, и на ярко раскрашенные стены, откуда на нас смотрели ее изображения. Придворные с ликованием следовали за нами, перешептываясь и обмениваясь восклицаниями.
— А вот здесь будет царская мастерская, — сказала сестра. — Тутмос изваяет нашу жизнь во всех подробностях.
— Через тысячу лет люди будут знать, что мы ели и где мы пили, — торжественно заявил Эхнатон. — Они увидят даже царскую одевальню.
Он толчком распахнул дверь в комнату с красными подушками и коробками для париков. Горшочки с сурьмой, медные зеркала, серебряные гребни и флаконы для благовоний стояли на кедровых столиках и ждали, пока ими воспользуются.
— Мы предложим им заглянуть в наш дворец, и им будет казаться, будто они знают властителей Египта всю жизнь.
Я оглядела роскошное помещение и подумала: а знаю ли их я? Нефертити разорила Египет ради города в пустыне. Да, город был новым, и от его вида перехватывало дыхание, — но солдаты проливали пот, чтобы возвести эти стены, создать росписи и воздвигнуть громадные изваяния Эхнатона и Нефертити, чтобы люди знали, что за ними всегда наблюдают.
— Когда Тутмос закончит свою работу, — поклялась Нефертити, — Египет будет знать меня лучше, чем любую другую царицу. Даже через пятьсот лет я буду живой для египтян, Мутноджмет. Я буду жить на этих стенах, в этом дворце, в храмах. Я стану бессмертной не только в загробном мире, но и здесь, в Египте. Я могу построить гробницу, куда мои дети и дети моих детей будут приходить, чтобы вспомнить меня. Но когда они скончаются, что будет тогда? А вот это, — Нефертити подняла голову и коснулась ярко раскрашенной стены, — будет жить вечно.
Мы прошли в Зал приемов, и я заметила, что в мозаике нет изображений связанных нубийцев. Вместо этого было изображено солнце, посылающее свои лучи Нефертити и Эхнатону, целующее и благословляющее их. Эхнатон поднялся на помост и раскинул руки.
— Когда фиванцы придут сюда, — возвестил он, — каждая семья получит дом. Люди запомнят нас как государей, сделавших их богатыми, и благословят Амарну!
— Госпожа, ты не заболела?
Я схватилась за живот, а Ипу помчалась за широкой чашей. Меня вырвало. Я застонала и прислонилась щекой к хорошо выделанной коже мягкого табурета. Ипу подбоченилась:
— Что ты ела?
— Со момента осмотра дворца — ничего. Козий сыр и орехи.
Ипу нахмурилась.
— А как твои груди?
Она оттянула ворот моего платья.
— Они не стали темнее, — она надавила на грудь пальцем, — и чувствительнее?
У меня расширились глаза, и внезапно меня затопил страх. Это были те же самые признаки, что и у Нефертити. Этого не могло быть! Ведь я же помогала стольким женщинам в этом самом лагере! Ипу покачала головой и прошептала:
— Когда у тебя последний раз шла кровь?
— Не знаю. Не помню.
— А как насчет акации?
— Я ее принимала.
— Постоянно?
— Не знаю. Кажется, да. Но это все-таки произошло.
Ипу ахнула:
— Твой отец будет в ярости.
У меня задрожали губы, и я обхватила голову руками. В глубине души я знала, что это правда. Мои месячные не пришли.
— А ведь я — единственная дочь у своей матери, — объяснила я. — Ей будет так плохо, так одиноко, если я…
Я заплакала, и Ипу обняла меня и принялась гладить по голове.
— Может, все еще не так плохо, — утешала она меня. — Уж ты-то знаешь, что есть способы избавиться от этого.
Я вскинула голову:
— Нет! — и схватилась за живот. Убить ребенка Нахтмина? — Ни за что!
— Но как же быть? Если ты оставишь этого ребенка, твой отец никогда не сможет устроить твой брак!
— Вот и хорошо! — яростно бросила я. — Значит, единственный мужчина, который захочет меня взять, — это Нахтмин!
Но в голосе Ипу зазвучало отчаяние:
— А как же фараон?
— Я достаточно сделала для Нефертити. Теперь ее очередь. Пускай она уговорит его.
Взгляд у Ипу сделался скептический: похоже, она в это не верила.
— Ей придется, — сказала я.
Весь оставшийся день я расхаживала по шатру. Две женщины пришли ко мне за акацией и медом, и у меня все внутри переворачивалось, когда я вручала им смесь, думая о том, как беспечна я оказалась. Затем появилась Мерит: царица спрашивала обо мне.
— Она хочет знать, придешь ли ты на ужин.
— Нет, — ответила я. Я терзалась сожалениями, и мне совершенно не хотелось видеть сестру. — Скажи ей, что мне нездоровится.
Мерит исчезла, а несколько минут спустя в шатер, откинув полог и даже не предупредив о своем приближении, вошла Нефертити.
— Тебе в последнее время постоянно нездоровится.
Она уселась в кресло и изучающе уставилась на меня. Я разбирала свои травы, а когда дошла до акации, у меня задрожали руки.
— Особенно по вечерам, — с подозрением добавила Нефертити.
— Последние несколько дней я плохо себя чувствую, — ответила я, не солгав.
Нефертити присмотрелась ко мне повнимательнее.
— Надеюсь, ты не связалась с тем военачальником.
Должно быть, я побледнела, потому что она отрезала:
— Наша семья не может доверять никому в войске.
— Это ты так считаешь.
Нефертити снова посмотрела на меня.
— Он не приходил к тебе? — решительно спросила она.
Я опустила взгляд.
— Так он что, приходил к тебе? — взвизгнула она. — Здесь, в лагере?!
— Тебе какое дело? — Я с грохотом захлопнула ящик. — У тебя есть муж, семья, ребенок…
— Два ребенка!
— А что есть у меня?
Нефертити отдернулась, как будто я отвесила ей пощечину.
— У тебя есть я!
Я оглядела мой одинокий шатер, как будто она могла что-то понять.
— И все?
— Я — царица Египта. — Нефертити стремительно поднялась. — А ты — сестра главной жены царя! Это твое предназначение — служить!
— Кто так сказал?
— Это Маат! — выкрикнула Нефертити.
— А разрушать храмы Амона — это тоже Маат?
— Не смей так говорить! — прошипела Нефертити.
— Почему? Потому что ты боишься, что боги разгневаются?
— Атон величественнее всех богов! И тебе лучше бы понять это! Через месяц храм Атона будет достроен, и люди начнут почитать Атона, как прежде почитали Амона…
— А кто будет собирать деньги, которые они будут приносить как подношения?
— Отец, — ответила Нефертити.
— А кому он будет их отдавать?
Лицо Нефертити потемнело.
— Мы построили этот город, чтобы прославить наше царствование. Это наше право.
— Но люди не хотят переезжать в Амарну. У них дома в Фивах.
— В Фивах у них лачуги! А здесь мы сделали то, чего не делал еще ни один фараон! Каждая семья, переехавшая в Амарну, получит дом…
Я расхохоталась.
— А ты видела эти дома?
Нефертити замолчала.
— Ты их видела? Ты посещала свой дворец, но ты не видела дома рабочих! Они из кирпича-сырца! Придет половодье — и они рухнут!
— Откуда ты знаешь?
Я не ответила. Я не могла сказать ей, что так сказал отец и что то же самое повторил Нахтмин, когда мы лежали с ним в одной постели.
— Ничего ты не знаешь! — торжествующе заявила Нефертити. — Вставай, идем есть.
Это было не просьбой, а приказом.
Прежде чем выйти, Нефертити бросила через плечо:
— И чтобы об этом военачальнике больше и речи не было. Ты будешь оставаться одна и прислуживать мне, пока отец или я не подберем тебе мужа.
Я прикусила язык, чтобы не наговорить гадостей.
— А когда ты последний раз навещала царевну? — сердито спросила Нефертити.
— Вчера.
— Ты — ее тетя! — заявила Нефертити. — Неужели не ясно, что она хочет видеть тебя чаще?
«Ты хочешь сказать, что это ты желаешь видеть меня чаще?»
Нефертити удалилась, а я села и посмотрела на свой плоский живот.
— Ох, малыш, что же скажет твой отец, когда узнает о тебе? И как Нефертити убедит фараона, что ты ничем не угрожаешь его царствованию?
Ужин в царском шатре тянулся нескончаемо, а я была не в том настроении, чтобы слушать болтовню Тутмоса о хне, прическах и немодных бородах послов Угарита. Я думала лишь об одном: всего несколько дней — и Нахтмин больше не сможет приходить ко мне в шатер. Ему придется прокрадываться во дворец, и если это вообще будет возможно, то кто знает, как быстро его поймают?
Я посмотрела через стол на Нефертити. Ее ребенок будет царевичем. А мой, если отец или царь не дадут согласия, останется и без отца, и без наследства. Он будет незаконнорожденным. Я посмотрела, как слуги наперебой стараются угодить Нефертити, а когда Эхнатон обнял ее за плечи и, глядя на ее живот, прошептал: «Мой маленький фараон», меня охватила тоска.
Я встала и, извинившись, собралась уйти.
— Что, уже? — рявкнула на меня Нефертити. — Так рано? А вдруг у меня будут боли? Вдруг…
Она увидела мое лицо и сменила тактику:
— Ну останься! Поиграем в сенет.
— Нет.
— Ну хоть одну партию! — заныла сестра.
Все придворные обернулись ко мне.
Я задержалась в шатре Нефертити ровно настолько, чтобы сыграть одну партию. Выиграла Нефертити, и не потому, что я ей уступила.
— Ну ты бы постаралась! — пожаловалась она. — Неинтересно же выигрывать все время.
— Я стараюсь, — ровным тоном произнесла я.
Нефертити рассмеялась, встала и потянулась.
— Только отец может играть со мной на равных, — сказала она и подошла к жаровне. На стене шатра появилась ее тень. — Он скоро приедет, — беспечно добавила она.
— Ты получила известия?
Нефертити уловила нетерпение в моем голосе и пожала плечами:
— Он будет через шесть дней. Конечно, он увидит, как мы переедем во дворец…
Но я не слушала ее. Через шесть дней я смогу сказать отцу про его внука.
— Ребенок! Котеночек, наш ребенок!
Нахтмин был сам не свой от радости. Он обнял меня и крепко прижал к груди, но не настолько сильно, чтобы придавить ребенка.
— Ты сказала царице? — спросил он, а когда увидел, как я побледнела, нахмурился. — Разве она не обрадовалась за тебя?
— Чему — что я беременна одновременно с ней и буду отвлекать от нее внимание нашего отца? — Я покачала головой. — Ты не знаешь Нефертити.
— Но ей придется это принять. Мы поженимся, а если фараон не перестанет сердиться, мы уедем из города и купим ферму в холмах.
Я с сомнением посмотрела на него.
— Не волнуйся, мив-шер. — Он прижал меня к себе. — Это же ребенок. Кто может обижаться на ребенка?
На следующее утро я пошла к Нефертити. Она, конечно, рассердится, но если я скажу отцу прежде, чем ей, она и вовсе взбесится. Нефертити находилась в царском шатре. Утренний свет проникал сквозь стены и освещал творящийся в шатре хаос: слуги перетаскивали корзины, мужчины упаковывали тяжелые сундуки, а женщины собирали охапками косметику и льняное белье.
— Мне нужно поговорить с тобой, — сказала я.
— Не туда! — крикнула Нефертити. Все в шатре застыли. Она сердито указала на служанку с бельем в руках. — Сюда вот!
— Где Эхнатон? — спросила я.
— Уже во дворце. Мы вечером переезжаем. Смотри, чтобы у тебя все было готово, — сказала она.
Я поняла, что откладывать дальше нельзя. Как только мы переедем, Нахтмин не сможет приходить ко мне в шатер. Дворец будут охранять. Там будут ворота, а в них — нубийцы Эхнатона, а они терпеть не могут солдат.
— Нефертити.
— Что? — Сестра не отрывала взгляда от суматохи. Ну чего еще?
Я огляделась, проверяя, кто нас слышит, но слуги так шумели, что все равно ничего не расслышали бы, так что я сообщила:
— Я беременна.
Мгновение Нефертити стояла неподвижно, так что я подумала, что она меня не расслышала. Потом она схватила меня за руку, так что ногти впились в тело, и больно дернула к себе.
— Что ты сказала?!
Кобра на ее короне сверкнула на меня красными глазами.
— Не от военачальника? — Голос ее сделался угрожающим. — Скажи, что это ребенок не от военачальника!
Я ничего не сказала, и она потащила меня к себе в покои, отделенные от прихожей пологом.
— Отец об этом знает? — с яростью прошептала она.
Я покачала головой:
— Нет. Я пришла сначала к тебе.
Взгляд ее был полон злобы.
— Фараон будет в гневе.
—. Мы не представляем для него угрозы. Мы просто хотим пожениться и жить вместе…
— Ты легла в постель с простым солдатом! — выкрикнула Нефертити. — Ты пустила мужчину к себе на ложе без моего дозволения! Ты решила меня оскорбить?
Она приблизилась с угрожающим видом:
— Ты должна все делать для нашей семьи, а теперь ты подвергла семью угрозе!
— Это всего лишь ребенок. Мой ребенок.
— Который будет угрозой для трона. Ребенок царской крови. Сын военачальника!
Я потрясенно посмотрела на нее:
— Наш дед был военачальником, и он содержал войско в боевой готовности и в повиновении фараону. Только твой муж может видеть в войске угрозу. Военачальники всегда женились на женщинах из окружения царя.
— В Амарне такого не будет! — разбушевалась Нефертити. — Эхнатон никогда этого не допустит!
— Нефертити, пожалуйста, переубеди его. Этот ребенок ничем ему не грозит…
Нефертити резко взмахнула рукой.
— Нет. Ты забеременела — ты и избавишься от плода. Уж кто-кто, а ты знаешь, как это сделать.
Я в ужасе схватилась за живот.
— Ты собираешься так поступить со мной? — прошептала я.
— Ты сама навлекла на себя эти неприятности, хоть и знала, что делаешь. Надо мне было держать тебя поближе к себе!
Я выпрямилась во весь рост.
— У тебя есть муж и дочь, и скоро будет второй ребенок, а ты отказываешь мне в одном? В одном-единственном ребенке?
— Я ни в чем тебе не отказываю! — Нефертити окончательно взбеленилась, и теперь из-за полога, где слуги паковали вещи, доносился лишь еле слышный шум. — Я вышла за Эхнатона, чтобы дать тебе все, а ты втоптала все в грязь ради какого-то простолюдина! Второй такой себялюбивой сестры не найти во всем Египте!
— Это почему же? Потому что я посмела полюбить кого-то, кроме тебя?
В этих словах было слишком много правды. Нефертити кинулась к пологу, но прежде, чем выйти, бросила через плечо:
— Чтобы сегодня вечером ты была на пиру во дворце!
Я подавила гордость.
— Ты скажешь мужу, что мы хотим пожениться?
Она остановилась. Я повторила снова:
— Ты скажешь ему?
— Возможно, сегодня вечером ты получишь ответ, — бросила Нефертити.
Полог упал за ней, и я осталась одна во внутренних царских покоях.
Я вернулась к себе в шатер. У меня ныло под ложечкой. Я размышляла: может, мне стоит отыскать на стройке Нахтмина и предупредить его?
— О чем, госпожа? — рассудительно поинтересовалась Ипу. — И как ты это сделаешь?
Она взяла меня за руки.
— Подожди решения царицы. Она попросит за тебя. Ты — ее сестра, и ты хорошо служила ей.
Ипу вручила мне наряд для вечернего празднества.
— Давай собираться, — подбодрила меня она. — А потом я прослежу, чтобы твои вещи перенесли во дворец.
— Я хочу сперва повидаться с матерью. Сходи за ней.
Ипу на миг застыла, размышляя над моим намерением, потом тихо кивнула и вышла.
Я надела длинное платье и золотой пояс, потом застегнула на шее ожерелье из бус, повторяя про себя, что я скажу матери. Ее единственная дочь. Единственный ребенок, которого Таварет сочла уместным ниспослать ей. Я посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на меня взглянула молодая девушка с темными волосами и большими зелеными глазами. Кто она, эта девушка, позволившая себе понести ребенка от военачальника? Я медленно выдохнула и увидела, что у меня дрожат руки.
— Мутноджмет! — Мать неодобрительно оглядела мой шатер. — Мутноджмет, почему ты не собираешься? Мы переезжаем сегодня вечером.
— Ипу сказала, что она все сделает, пока меня не будет.
Я подошла к обитой кожей скамье, чтобы мать могла сесть рядом со мной.
— Но сперва присядь, пожалуйста, сюда. — Я заколебалась. — Потому что… потому что я должна тебе кое-что сказать прямо сейчас.
Мать все поняла, прежде чем я сказала хоть слово. Взгляд ее метнулся к моему животу, и она прикрыла рот ладонью:
— Ты беременна!
Я кивнула, и глаза мои наполнились слезами.
— Да, мават.
Мать застыла недвижно — как перед этим Нефертити, — и я было подумала, что она собирается меня ударить, впервые в жизни.
— Ты спала с этим военачальником, — ровным тоном произнесла она.
Я поняла, что сейчас заплачу.
— Мы хотим пожениться, — сказала я, но мать меня не слушала.
— Каждый вечер я видела, как он входит в лагерь, и думала, что это Эхнатон вызывает его. Мне следовало бы догадаться. Когда это фараона интересовало войско? — Мать внимательно взглянула мне в лицо. — Так значит, стражники отворачивались ради тебя?
Я покраснела от стыда.
— Это случилось бы и без них. Мы любим друг друга…
— Любите? Это простолюдины женятся по любви! И так же быстро разводятся! Ты — сестра главной жены царя! Мы выдали бы тебя замуж за царевича! За царевича, Мутноджмет! Ты могла бы быть царевной Египта!
— Но я не хочу быть царевной! — Слезы хлынули у меня из глаз. — Это мечта Нефертити, а вовсе не моя. Я беременна, мават. Я ношу твоего внука, а человек, которого я люблю, хочет жениться на мне и на руках внести в свой дом.
Я посмотрела на мать.
— Разве ты ни капли не рада этому?
Она сжала губы, но потом ее решимость рухнула, и мать обняла меня.
— Ах, Мутноджмет, маленькая моя Мутноджмет! Моя малышка — мать… — Она заплакала. — Но что же это будет за ребенок?
— Любимый ребенок.
— Он будет внушать страх фараону и вызывать гнев у твоей сестры. Нефертити никогда не примет его.
— Ей придется, — твердо сказала я, отстраняясь. — Я — женщина. Я имею право выбрать себе мужа. Если это все еще Египет…
— Но это — Египет Эхнатона. Возможно, если бы ты жила в Ахмиме… — Мать развела руками. — Но это — город царя. Здесь выбирает он.
— И Нефертити, — подчеркнула я. — К тому времени, как отец приедет, особняки уже будут достроены. Нефертити может убедить Эхнатона позволить нам жить там.
— Она будет гневаться.
— Значит, ей придется с этим смириться.
Мать взяла меня за руку.
— Твой отец будет потрясен, когда вернется. Две дочери, и обе беременны.
— Он будет счастлив. Обе его дочери способны давать жизнь.
Мать улыбнулась, но в улыбке ее сквозила горечь.
— Он был бы более счастлив, если бы ты вышла замуж за царевича.
Тем вечером празднество шло по всему новому городу Амарне. Отовсюду слышался смех, и я, помогая матери забраться в колесницу, подумала: «Нефертити сделала это нарочно. Она сказала, что даст мне ответ сегодня вечером, в надежде, что я до нее не доберусь через эти толпы».
Дворики у дворца кишели слугами, носившими блюда с орехами в меду, инжиром и гранатами. Тысячи солдат пили на улицах, позабыв обо всем, и распевали песни о войне и занятиях любовью. Когда мы вошли во дворец, я принялась искать Нахтмина, выглядывая в толпе его широкие плечи и светлые волосы.
— Его здесь нет, — сказала мать. — Он должен быть со Своими людьми.
Я покраснела, поняв, что все мои мысли так явственно написаны у меня на лице. Слуга провел нас в Большой зал. Там стояло множество столов, а за ними сидели пирующие визири и флиртующие дочери богачей; все они, подражая моей сестре, дружно вырядились в тончайший лен и накрасили хной ладони, ступни и груди. Но оба трона Гора на помосте были пусты.
— А где царица? — опешив, спросила я.
— На улицах, госпожа! — крикнул в ответ пробегающий мимо слуга. — Они бросают золото! — Он заулыбался. — Всем!
Мать взяла меня за руку:
— Идем.
Я прошла следом за ней к столу для почетных гостей, стоящему прямо у помоста. Там восседали Панахеси с Кийей. Там же были и скульптор Тутмос, и зодчий Майя. Интересно, когда это они успели сделаться членами семьи? Какой-то старик с пальцами, унизанными золотыми кольцами, окликнул мать с другого конца зала, и она изменила направление, чтобы подойти к нему. Слуга отодвинул для меня кресло с подлокотниками. Дамы Кийи уставились на меня из-под париков с безмолвной угрозой. Когда я уселась, Кийя весело заявила:
— Ах, госпожа Мутноджмет, как приятно тебя видеть! Я думала, ты пропустишь празднество!
— С чего бы это вдруг? — спросила я.
— Мы думали, ты плохо себя чувствуешь.
Кровь отхлынула от моего лица, а визири обменялись вопросительными взглядами.
— Ой, ну зачем же скромничать! Ты должна поделиться хорошей новостью со всеми.
И Кийя объявила на весь стол:
— Госпожа Мутноджмет беременна от военачальника!
Время словно бы остановилось. Две дюжины лиц повернулись ко мне, а у скульптора Тутмоса глаза сделались огромными, словно блюдца.
— Это правда? — спросил он.
Я улыбнулась и вскинула голову.
— Да.
Какое-то мгновение визири потрясенно молчали, а потом принялись лихорадочно перешептываться.
Кийя, сидящая напротив меня, самодовольно улыбнулась.
— Сестры беременны одновременно! Интересно, — она подалась вперед, — а что сказал фараон?
Я не ответила.
— Он что, не знает? — ахнула Кийя.
— Я уверен, что фараон будет счастлив, — вмешался Тутмос.
— Счастлив?! — вскричала Кийя, позабыв про внешние приличия. — Она легла в постель с военачальником! С военачальником! — взвизгнула она.
— Я бы сказал, что фараон будет доволен, — сказал Тутмос. — Это прекрасная возможность добиться от военачальника преданности его делу, ведь всем известно, что душою Нахтмин далек от строительства.
— А где же он? — ровным тоном вопросила Кийя.
Тутмос задумался.
— Я полагаю, на севере, где идет борьба с хеттами.
— Что ж, тогда, возможно, он сможет отправиться туда и присоединиться к Хоремхебу.
Дамы Кийи расхохотались, а Тутмос успокаивающе коснулся руки Кийи:
— Ну, будет тебе. Никто не пожелает судьбы Хоремхеба.
Лицо Кийи смягчилось, а скульптор повернулся ко мне.
— Таварет защитит тебя, — тихо произнес он. — Ты помогла стольким женщинам при дворе, что заслужила хоть немного счастья для себя.
Мать вернулась, и тут раздалось пение труб, возвещающих о появлении сестры и Эхнатона. Придворные расступились, и они прошли через зал, улыбаясь всем вокруг. Но когда сестра дошла до меня, то быстро отвела взгляд. В ушах у меня вновь зазвучал голос Кийи: «Сестры беременны одновременно!»
Всю ночь танцовщицы в струящемся льне и нарядах, сплетенных из ярких бус, кружили по Большому залу Амарны. Развлечь Эхнатона пришли метатели огня, но фараон смотрел лишь на мою сестру. Должно быть, Кийя была уязвлена до глубины души, видя, как женщины столпились вокруг Нефертити, когда она сошла с помоста, соблаговолив переброситься парой слов с некоторыми из придворных дам. Когда я подошла к ним, сестра беседовала с супругой Майи.
Я извинилась и взяла Нефертити за руку.
— Что ты делаешь? — вспыхнула Нефертити.
— Я хочу знать, поговорила ли ты с фараоном.
— Я тебя предупреждала! — раздраженно бросила она. — Я тебе говорила не…
— Ты с ним поговорила? — повторила я уже громче.
Мать, сидевшая за столом у помоста, посмотрела на нас. Лицо Нефертити окаменело.
— Да. Нахтмина отправят на север воевать с хеттами вместе с Хоремхебом.
Ударь она меня по лицу, я и то не была бы так потрясена. У меня перехватило дыхание.
— Что?!
Нефертити покраснела.
— Я тебя предупреждала, Мутноджмет. Я говорила не подходить к нему…
Тут появился Эхнатон, и Нефертити умолкла на полуслове. Должно быть, фараон понял, о чем мы разговариваем, потому что подошел ко мне, весело улыбаясь:
— Мутноджмет.
Я повернулась к нему и обвиняюще спросила:
— Ты послал военачальника воевать с хеттами?
Улыбка исчезла с лица Эхнатона.
— Тот, кто играет с огнем, обжигается. Я уверен, что твой отец учил тебя этому, котенок.
Он протянул руку погладить меня по щеке, и я отдернулась. Тогда он наклонился ко мне и прошептал:
— Возможно, в следующий раз ты выберешь более верного любовника. Твой военачальник попросил разрешения уехать.
— Нет!
Я посмотрела на Нефертити:
— И ты ничего не сделала? Ты ничего не сделала, чтобы помешать этому?
— Он сам попросился, — пролепетала сестра.
— Он никогда не стал бы проситься! — в гневе бросила я, обвиняя фараона во лжи, и мне было безразлично, насколько мои слова опасны. — Я беременна! Я ношу его ребенка, а ты допустила, чтобы его отправили на смерть!
Все разговоры в Большом зале стихли.
Я вылетела из зала, хлопнув дверью. Но идти мне было некуда. Я даже не знала, где тут во дворце моя комната. Я заплакала, схватившись за живот. Что мне делать? У меня задрожали коленки, и вдруг мне сделалось так плохо, что я не удержалась на ногах.
— Мутни! — донесся крик матери. Она повернулась к Ипу: они обе пошли следом за мной. — Найди лекаря! Скорее!
Множество голосов, которых я не узнавала, отдавали какие-то распоряжения. Кто-то сказал, что я очень больна и меня надо перенести в храм, чтобы жрицы могли помолиться за меня. Другой голос спросил, какой храм это должен быть, Амона или Атона? Я плыла в темноте и слышала, как кто-то говорит об исцеляющей силе жрецов. Я услышала имя Панахеси и резкий ответ матери. Принесли льняное полотно. Я почувствовала тяжесть между ног. Внутренности свело судорогой. Вода. Лимонная вода и лаванда. Кто-то сказал, что прибыл мой отец. Неужто прошло столько дней? Когда я приходила в себя, постоянно было темно, а рядом со мной неизменно сидела Ипу. Когда я стонала, то чувствовала прохладное прикосновение материнских рук ко лбу. Я часто звала мать. Я явственно это помнила. Но я ни разу не позвала сестру. Позднее я узнала, что провела несколько дней, то приходя в себя, то впадая в забытье. Первое, что я помню ясно, это запах лотоса.
— Мутноджмет!
Я сощурилась — утренний свет бил мне в глаза.
— Нахтмин?
— Нет, Мутноджмет.
Это был мой отец. Я рывком приподнялась на локтях и огляделась. Тростниковые занавески на окнах были подвязаны, давая дорогу утреннему солнцу, а плитки пола блестели красным и синим. Все было великолепным: обтянутые кожей табуреты с перекрещивающимися ножками, отделанные драгоценными камнями ларцы и коробки для париков, ониксовые лампы, украшенные бирюзой. Но я была в замешательстве.
— Где Нахтмин?
Мать заколебалась. Она присела на мою кровать, и они с отцом переглянулись.
— Ты была очень больна, — сказала она наконец. — Ты помнишь праздник, милая?
И тут я все вспомнила. Смертный приговор, вынесенный Нахтмину, эгоизм Нефертити, болезнь, настигшая меня посреди дворца. Дыхание мое участилось.
— Что случилось? Чем я болела?
Отец сел рядом и взял меня за руку.
Мать прошептала:
— Мутноджмет, ты потеряла ребенка.
От ужаса я лишилась дара речи. Я потеряла ребенка Нахтмина. Я потеряла единственное, что связывало меня с ним, частичку его, которую мне следовало хранить вечно.
Мать убрала мне волосы с лица.
— Многие женщины теряют своего первого ребенка, — попыталась утешить меня она. — Ты молода. У тебя будут и другие дети. Надо возблагодарить богов, что они пощадили тебя.
Глаза ее наполнились слезами.
— Мы думали, что ты умираешь. Мы думали…
Я покачала головой:
— Нет, этого не будет.
Я села и откинула покрывало.
— Где Нефертити? — решительно спросила я.
— Молится за тебя, — серьезно произнес отец.
— В храме Атона?! — воскликнула я.
— Мутноджмет, она твоя сестра, — напомнил отец.
— Она — завистливая и себялюбивая царица, а не сестра!
Мать отшатнулась, а отец откинулся на спинку кресла.
— Она отослала военачальника прочь! — крикнула я.
— Так решил Эхнатон.
Но я не собиралась позволять отцу защищать ее. Только не на этот раз.
— А она это допустила! — обвиняюще заявила я. — Стоило Нефертити сказать хоть слово, и Эхнатон посмотрел бы на все сквозь пальцы! Мы могли бы срамить Амона на улицах, и если бы Нефертити этого хотела, он бы это допустил! Она — единственная, кого он слушает! Единственная, кто способен его контролировать! Это поняла и твоя сестра, и ты! И она позволила, чтобы Нахтмина услали! Она это позволила! — крикнула я.
Мать успокаивающе положила руку мне на плечо, но я стряхнула ее.
— Он умер? — спросила я.
Отец встал.
— Он умер? — повторила я.
— Он — сильный солдат, Мутноджмет. Страже велено было отвезти его на север, к границе с хеттами, и там отпустить. Он знает, что нужно делать.
Я закрыла глаза, представив, как Нахтмина бросают хеттам, словно кусок мяса собакам. По щекам моим потекли слезы, горячие и горькие, и отец обнял меня за плечи.
— Ты понесла тяжелую потерю, — сдержанно произнес он.
— Он никогда не вернется. А Нефертити ничего не сделала! — Горе затопило меня, и все внутри снова сжалось. — Ничего! — пронзительно вскрикнула я.
Мать прижала меня к себе и принялась покачиваться.
— Она ничего не могла поделать.
Но это было ложью.
Отец подошел к моему прикроватному столику и взял с него изысканный ларец, инкрустированный лазуритом и жемчугом.
— Она приходила сюда каждый день. Она принесла тебе этот ларец для твоих трав.
Я посмотрела на ларец. Он выглядел в точности как вещь, которую выбрала бы сама Нефертити. Замысловатый и дорогой.
— Она думает, что может купить меня за эту коробку?
За дверью послышались шаги, и слуга распахнул дверь.
— Идет царица!
Но я знала, что никогда не прощу ее.
Нефертити стремительно вошла в спальню, но мне в глаза бросилось одно — ее округлившийся живот. Увидев, что я в сознании, Нефертити остановилась и моргнула.
— Мутни?
Она принесла анк из бирюзы — возможно, благословленный в храме Атона.
— Мутни!
Нефертити подбежала и обняла меня, и я почувствовала на щеке ее слезы. Слезы моей сестры, которая никогда не плакала.
Я не шелохнулась, и Нефертити отодвинулась, чтобы посмотреть мне в лицо.
— Мутни, ну скажи что-нибудь! — взмолилась она.
— Я проклинаю тот день, когда боги решили сделать меня твоей сестрой.
У Нефертити задрожали руки.
— Возьми эти слова обратно!
Я молча посмотрела на нее.
— Возьми их обратно! — крикнула Нефертити, но я лишь отвернулась от нее.
Родители переглянулись. Потом отец сдержанно произнес:
— Иди, Нефертити. Дай ей время.
Сестра от изумления разинула рог. Она повернулась к моей матери, но и там не встретила поддержки. Тогда она развернулась и вылетела из комнаты, хлопнув дверью.
Я посмотрела на родителей.
— Я хочу остаться одна.
Мать заколебалась.
— Но ты же еще не выздоровела! — запротестовала она.
— Здесь Ипу. Она позаботится обо мне. А сейчас я хочу остаться одна.
Мать посмотрела на отца, и они вышли. Я повернулась к Ипу. Та стояла надо мной, не понимая, что делать.
— Принеси мне мой ящик с травами, — попросила я. — Только старый. Мне нужна ромашка.
Ипу отыскала ящик, и я подняла тяжелую крышку. И застыла.
— Ипу, кто-нибудь заглядывал сюда? — быстро спросила я.
Ипу нахмурилась:
— Нет, госпожа.
— Ты уверена?
Я перебрала пакетики, но акация и вправду исчезла. Льняного мешочка с семенами акации не было!
— Ипу. — Я попыталась встать. — Ипу, кто мог сюда залезть?
— Ты о чем?
— Акация!
Ипу заглянула в ящик и прикрыла рот ладонью. Потом ее взгляд метнулся к моему животу — она поняла. Я схватила ящик и ринулась из покоев. Мои спутанные длинные волосы упали на плечи, льняная рубаха была не подпоясана.
— Где Нефертити? — крикнула я.
Некоторые слуги попятились. Кто-то прошептал:
— В Большом зале, госпожа, ужинает с визирями.
Я ухватила ящик покрепче. Я была настолько взбешена, что когда я распахнула двери в зал, напугав стражников, то даже не видела лиц сидящих там людей.
— Нефертити!
Гомон в зале стих. Музыканты у помоста перестали играть, а у Тутмоса от изумления приоткрылся рот. Дамы Нефертити ахнули.
Я подняла ящик так, чтобы видно было всем.
— Кто украл у меня акацию?
Я двинулась к помосту, не отрывая взгляда от сестры. У Панахеси что-то заклокотало в горле. Отец встал.
— Кто-то украл у меня семена акации и отравил меня, чтобы убить моего ребенка! Это ты сделала?
Нефертити побелела. Она взглянула на Эхнатона круглыми от ужаса глазами, и я переключила внимание на фараона.
— Это ты? — взвизгнула я. — Это ты убил мое дитя?!
Эхнатон заерзал.
Отец взял меня за руку:
— Мутноджмет.
— Я хочу знать, кто сделал это со мной!
Мой голос эхом разнесся по залу, и даже Кийя с ее дамами притихли. Если такое могло случиться со мной, то могло и с ними. Кто был их врагами? Кто был моими?
— Пойдем, — попросил отец.
Я позволила вывести себя из зала, но у двери я остановилась и обернулась.
— Я никогда этого не прощу! — поклялась я, и Нефертити поняла, что это означает для нее. — Я не прощу этого, пока солнце будет сиять над Амарной!
Сестра откинулась на спинку кресла, и вид у нее был такой, будто кто-то украл у нее царство.