Шему. Сезон урожая
Дитя Нефертити должно было появиться на свет в пахоне. Нефертити отказалась рожать наследника египетского трона в том же самом павильоне, в котором рожала Кийя, поэтому Аменхотеп приказал рабочим, трудящимся на строительстве храма, возвести у пруда с лотосами родильный павильон.
— В нем должны быть окна, глядящие на все четыре стороны света. — Моя сестра раскинула руки, дабы рабочие поняли, что ей видится — помещение, полное воздуха и света. — Окна от потолка до пола, — распорядилась она.
Солдаты послушно поклонились, и скульпторы принялись трудиться, вырезая листву на столбиках кровати и рисуя рыб на зелено-голубых плитах пола.
Когда Нефертити не руководила возведением своего павильона, она ездила вместе с Аменхотепом посмотреть, как там продвигается строительство храма — а теперь, когда часть рабочих занялась другим, оно замедлилось.
— Мутни, найди свой плащ! — крикнула мне сестра. — Мутни, мы едем в храм!
В храме я увидела военачальника Нахтмина. Он отдавал распоряжения строителям. Что он делает в Мемфисе? Он же был твердо намерен оставаться в Фивах! Когда мы проезжали мимо, Нахтмин улыбнулся, и я отвела взгляд, чтобы Нефертити не подумала, будто между нами что-то есть. Но Ипу, ехавшая в одной колеснице со мной, тихонько прошептала:
— Фараон сделал солдатам предложение, от которого не отказываются. Двадцать дебенов серебра в месяц за работу на стройке в Мемфисе.
Я обернулась к ней, потрясенная:
— Военачальник Нахтмин явился сюда ради серебра?
Ипу посмотрела на военачальника и улыбнулась, заиграв ямочками на щеках.
— Или по иной причине.
Однажды утром сестра слишком плохо себя чувствовала, чтобы ехать в колеснице, и она захотела, чтобы вместо нее поехала я.
— Я не хочу, чтобы Аменхотеп отправился туда с Кийей! — со злобой произнесла она. — Я прямо вижу, как она едет по строительной площадке и сочиняет стихи в честь сверкающих новых зданий! А с него еще станется ради нее написать это на стене храма!
Я бы засмеялась при этих словах, но просьба Нефертити меня напугала.
— Ты хочешь, чтобы я поехала на стройку? Одна?
— Конечно не одна. Ты возьмешь с собой Ипу.
— Но что я буду там делать?
Нефертити положила руку на живот; моя неосведомленность утомила ее.
— То же самое, что всегда делаю я, — огрызнулась она. — Будешь присутствовать в храме, чтобы строители не ленились. Будешь смотреть, чтобы рабочие не воровали золото, алебастр или известняк.
— А если они все-таки будут воровать?
— Не будут, — невозмутимо произнесла Нефертити. — У тебя на глазах — не посмеют.
Пока главный конюший готовил мою колесницу к выезду, Ипу поинтересовалась:
— А где фараон? Он разве не едет?
— Моей сестре нездоровится, и она хочет, чтобы фараон был рядом с ней.
— Так мы едем одни? Без охраны?
— Совершенно одни.
Когда колесница была готова, мы покинули дворец и поехали туда, где строился храм. Солдаты ломали каменные глыбы и обтесывали их. Алебастр, похоже, никто не воровал, но несколько человек весело помахали Ипу, когда мы проезжали мимо. Я приподняла брови. Ипу улыбнулась:
— У меня есть друзья в странных местах, госпожа. А поскольку вы не можете заводить друзей среди солдат, я завожу их для вас.
Я проследила за ее взглядом и увидела, что какой-то человек встал на пути у нашей колесницы, раскинув руки. Лошади остановились, словно подчинившись некоему приказу, и Нахтмин улыбнулся нам.
— Военачальник, — официальным тоном произнесла я и поклонилась.
— Госпожа моя Мутноджмет, — отозвался он.
Ипу ухмыльнулась.
— И как продвигается работа в храме? — спросила я.
Мне же нужно было делать вид, будто я надзираю за его людьми. Рабочие с ворчанием устанавливали на место тяжелую каменную колонну.
На губах военачальника заиграла едва заметная улыбка.
— Как видишь, люди трудятся изо всех сил ради великих устремлений его величества. Но разве ты не хочешь спросить, почему я здесь?
От работы на солнце кожа военачальника приобрела оттенок темной бронзы, сделавшись темнее, чем его длинные волосы и светлые глаза.
— Я уже знала, что ты здесь, — ответила я. — Фараон сделал солдатам предложение, перед которым невозможно устоять. Двадцать дебенов серебра в месяц.
Военачальник Нахтмин сощурился под безжалостным солнцем.
— Так вот что ты думаешь? Что я продался за горсть серебра?
Я взглянула на него в упор.
— А почему же еще ты мог приехать?
Нахтмин отступил на шаг, и вид у него сделался задумчивым.
— В юности я скопил деньги, полученные в войске, и купил ферму в Фивах. А когда мой отец умер, я унаследовал его владение. Так что нет, я явился сюда не ради пригоршни дебенов.
Я почувствовала, что чем-то обидела его. Военачальник не отводил взгляда, и мне пришлось спросить:
— Тогда почему ты приехал?
Нахтмин посмотрел на Ипу.
— Возможно, ты, госпожа, сможешь это объяснить. А я должен вернуться к моим солдатам, пока они не начали воровать известняк. — Он улыбнулся. — Или алебастр.
Я посмотрела ему вслед и повернулась к Ипу:
— Почему ему нравится играть со мной?
— Потому что он тобой интересуется. И не уверен, что ты интересуешься им.
Я онемела.
— Только смотри, чтобы твоя сестра не застукала тебя в таком виде, — предостерегла меня Ипу. — А то во дворце поднимется буча похуже той, которая была при рождении царевича.
Храм Атона закончили строить своевременно, к тому моменту, как Нефертити пришла пора рожать. Она сильно отяжелела и теперь сидела в особом павильоне, украшенном изображениями Хатор и Беса, подложив под ноги пуховые подушки, а в передней сидели арфисты и играли для нее. Во всех углах стояли слуги с опахалами. Моя сестра правила со своего ложа и рявкала на всех, кто оказывался рядом, даже на нашего отца.
— Почему никто не сказал мне, что Кийя отправилась с ним посмотреть на храм? Она что, теперь заняла мое место? — Нефертити негодующе повысила голос. — Так, что ли?
— Мутноджмет, закрой дверь, — велел отец. Он посмотрел на лежащую Нефертити. — Тебе придется несколько дней просто потерпеть. Ты ничего не можешь поделать.
— Я — царица Египта!
Нефертити попыталась сесть, и служанки тут же кинулись к ней.
— Пошлите за Аменхотепом! — приказала она.
Девушки посмотрели на отца.
— Я сказала — пошлите за фараоном! — пронзительно взвизгнула Нефертити.
Отец повернулся к ближайшей служанке и кивнул. Девушка поспешно умчалась.
— Ты бы лучше побеспокоилась о состоянии дел в твоем царстве, — сказал отец. — Ты хоть потрудилась выяснить, что происходит в Фивах?
Нефертити пожала плечами:
— А зачем?
Лицо отца потемнело.
— Да затем, что Старший болен.
Служанки изо всех сил старались не смотреть друг на друга, но ясно было, что вечером они посплетничают всласть. Нефертити приподнялась на подушках.
— Насколько болен?
— Если верить новостям, Анубис может вскоре забрать его.
Нефертити попыталась сесть.
— Почему я об этом не слышала?
— Потому что ты не слушаешь ни о чем, если это не касается храма Атона, — упрекнул ее отец. — Когда Аменхотеп в последний раз наведывался в Зал приемов? Или писал чужеземным князьям? Каждый день я сижу у подножия трона Гора и распоряжаюсь, словно царь.
— А разве ты не этого хотел? Чтобы египетское царство лежало перед тобой?
— Только не тогда, когда твой муж целыми днями играет в фараона и посылает своим союзникам позолоченные статуэтки вместо настоящего золота. А мне приходится все поправлять за ним. Мне приходится объяснять правителю Квилту, почему войско не готово выступить на его защиту в то время, как хетты нападают на его царство.
— Есть войско в Фивах. Пускай он посылает за ними к Старшему.
Отец в гневе встал.
— Сколько осталось времени до того, как Аменхотеп начнет и этих солдат использовать на стройке? Что будет следующей затеей? Дворец? Город?
Я быстро взглянула на Нефертити.
— В Египте зреют раздоры, — предупредил отец. — Жрецы Амона готовят мятеж.
— Они никогда не взбунтуются!
Нефертити выпятила подбородок — семнадцатилетняя царица.
— А почему бы и нет? — с вызовом бросил отец. — Если Хоремхеб будет на их стороне?
— Тогда Хоремхеб станет предателем, и Аменхотеп его убьет.
— А если войско поддержит его? Что тогда?
Нефертити отшатнулась, схватившись за живот, словно пыталась защитить своего ребенка от подобных вестей. Затем дверь распахнулась, и на пороге появился Аменхотеп.
— О прекраснейшая из цариц Египта! — воскликнул он.
— Единственная царица Египта! — отрезала Нефертити. — Где ты был?
— В храме. — Аменхотеп улыбнулся. — Алтарь уже готов.
— И ты освятил его вместе с Кийей? — прошипела Нефертити.
Аменхотеп застыл.
— Так что, это правда? — выкрикнула Нефертити. — Раз я теперь царская корова, готовая вот-вот родить царевича, я уже никого не интересую?
Аменхотеп, заколебавшись, оглядел покои, потом быстро шагнул к жене и взял ее за руки.
— Нефертити…
— Это мое изображение смотрит на египтян! Это я надзираю над этим царством — не Кийя!
Аменхотеп поспешно опустился на колени.
— Прости.
— Ты больше не пойдешь с ней туда. Скажи, что ты больше не пойдешь с ней.
— Я обещаю…
— Обещания недостаточно. Поклянись. Поклянись Атоном.
Фараон увидел, как серьезно ее лицо, и произнес:
— Клянусь Атоном.
Мы с отцом переглянулись, а сестра подняла супруга с пола.
— Ты знаешь, что твой отец болен? — спросила она, устраиваясь на подушках и превосходно притворяясь: когда она была довольна, то все делалось, как желал Аменхотеп.
Аменхотеп тут же встал.
— Старший болен?
Он взглянул на отца.
— Это правда?
Отец поклонился.
— Да, ваше величество. Так сообщили из Фив.
Аменхотеп быстро оглядел покои и словно лишь сейчас заметил служанок.
— Вон отсюда!
Ипу и Мерит быстро выгнали остальных женщин. Аменхотеп повернулся к отцу:
— Скоро он умрет?
Отец напрягся.
— Фараон Египта может прожить еще год.
— Ты сказал, что он болен. Что пришли такие вести.
— Боги могут сохранить его.
— Боги его покинули! — выкрикнул Аменхотеп. — Они заботятся обо мне, а не о дряхлом старике!
Аменхотеп в два шага перемахнул комнату, распахнул дверь и велел стражникам:
— Отыщите архитектора Майю!
Затем он повернулся к отцу:
— Возвращайся в Зал приемов и напиши правителям всех народов. Предупреди их, что через сезон я стану фараоном Верхнего Египта.
Судя по красным пятнам на скулах, отцу стоило немалого труда удержать себя в руках.
— Он может не умереть к этому времени, ваше величество.
Аменхотеп подступил к отцу настолько близко, что на мгновение мне почудилось, будто он его сейчас поцелует. Но вместо этого он прошептал отцу на ухо:
— Ты ошибаешься. Царствование Старшего окончено.
Он шагнул к двери и приказал стражникам:
— Разыщите Панахеси!
И снова повернулся к отцу.
— Верховный жрец Атона совершит поездку в Фивы, — провозгласил он. — А теперь иди и напиши всем иноземным правителям.
Фараон указал на дверь, и мы с отцом вышли в коридор. Аменхотеп захлопнул за нами дверь. И тут же за дверью зазвучали приглушенные голоса, высокие и возбужденные. Отец, сердито шлепая сандалиями, направился в Пер-Меджат, я за ним.
— Что он делает?
— Готовится.
Отец явно был вне себя от гнева.
— К чему готовится?
— Чтобы ускорить путешествие Старшего в загробный мир.
Я ахнула.
— Тогда почему ты позволил Нефертити рассказать ему об этом?
Отец даже не притормозил.
— Потому что иначе ему рассказал бы кто-нибудь другой.
— Царица рожает!
Служанка отыскала меня в дворцовом саду и, задыхаясь, вывалила на меня эту весть. Я тут же поспешила к родильному павильону Нефертити и протолкалась через собравшуюся толпу. Посланцы и придворные дамы толпились вокруг павильона, укрывшись под тентами, и сплетничали о том, что будет, если Нефертити родит сына. Отошлют ли Небнефера жить в другой дворец? А если родится девочка? Как скоро царица забеременеет снова? Я вошла в павильон, захлопнув дверь и оставив все сплетни позади.
— Где ты была? — крикнула Нефертити.
— В саду. Я не знала, что уже началось.
Мать посмотрела на меня так, словно мне полагалось об этом знать.
— Принеси мне сока, — простонала Нефертити. — Быстро!
Я кинулась к ближайшей служанке и объяснила ей, где найти сок. Потом я снова повернулась к сестре:
— А где повитухи?
Нефертити скрипнула зубами.
— Готовят родильное кресло.
Тут появились две повитухи.
— Готово, ваше величество.
На кресле были нарисованы три богини — покровительницы родов: Хатор, Некбет и Таварет обнимали эбеновый трон. Тело Нефертити стремилось выпустить тяжелую ношу из чрева. Она тяжело дышала.
Повитухи помогли сестре удобно устроиться на мягком сиденье с отверстием посередине; через это отверстие ребенок являлся в мир. Мать подложила подушку ей под спину, а Нефертити вцепилась в мою руку и завопила так громко, что и Анубис проснулся бы. Болтовня под стенами павильона тут же стихла, и теперь слышны были лишь крики Нефертити. Мать обратилась вместо повитух ко мне:
— Мы можем чем-нибудь помочь ей?
— Нет, — честно ответила я, и повитухи закивали.
Та, которая была постарше, встряхнула копной седеющих кудрей:
— Мы уже дали ей кепер-вер.
Она дала сестре смесь из растения кепер-вер, меда и молока, чтобы ускорить роды. Теперь же пожилая повитуха лишь развела руками:
— Больше мы ничего не можем сделать.
Нефертити застонала. Лицо ее исказилось, а по шее стекали ручейки пота, и волосы липли к мокрому лицу. Я приказала одной из повитух убрать их с лица. Ипу и Мерит принесли блюдо с горячей водой и поставили под родильное кресло, между ног сестры, чтобы пар способствовал быстрым родам. Затем Нефертити запрокинула голову и вцепилась в кресло.
— Он движется! — воскликнула мать. — Царевич Египта!
— Тужься сильнее! — подбодрила Нефертити пожилая повитуха.
Мерит приложила к голове Нефертити прохладную ткань, а повитуха тут же встала за креслом и взялась за появившуюся головку ребенка. Сестра выгнулась с криком боли, потом ее маленькое тело содрогнулось, и ребенок вышел вместе с водами.
— Царевна! — воскликнула повитуха, оглядывая ребенка и проверяя, нет ли каких изъянов. — Здоровенькая царевна!
Нефертити оторвала голову от кресла.
— Царевна?! — взвизгнула она.
— Да!
Повитуха показала ей маленький сверток. Мы с матерью переглянулись.
— Кто-нибудь, сообщите визирю Эйе, — радостно произнесла мать. — И пошлите весть царю.
Ипу выскочила из павильона — сообщить дворцу, что царица жива. Вскоре должны были прозвонить колокола — дважды, в честь царевны Египта. Повитухи переложили Нефертити обратно на кровать и вставили в лоно свернутую ткань, чтобы остановить кровотечение.
— Царевна… — повторила Нефертити.
Она была так уверена, что родится царевич! Так уверена!
— Но она здорова, — ответила я. — И она твоя. Твое собственное маленькое связующее звено с вечностью.
— Но, Мутни… — Взгляд Нефертити сделался отчужденным. — Это девочка.
Подошедшая повитуха вручила сестре первую царевну Египта. Нефертити примостила ребенка на руках. У матери увлажнились глаза. Она стала бабушкой.
— Она похожа на тебя, — сказала мать Нефертити. — Те же губы и нос.
— И густые волосы, — добавила я.
Мать погладила мягкую пушистую головку. Малышка пронзительно завопила, и седая повитуха тут же кинулась к ребенку.
— Ее нужно покормить, — объявила она. — Где кормилица?
В родильный павильон впустили высокую полную женщину. Повитуха искоса взглянула на ее круглое лицо. Кормилица была ненамного старше Нефертити — лет семнадцать-восемнадцать, и выглядела она здоровой и сильной.
— Это тебя выбрал визирь Эйе?
— Да, — ответила девушка.
По ее разбухшим грудям ясно было, что она тоже недавно стала матерью.
— Тогда садись рядом с царицей, — велела повитуха.
Кормилице поставили кресло, и она обнажила одну грудь. Мы все принялись смотреть, как маленькая царевна жадно сосет молоко, а Нефертити изучала собственное миниатюрное подобие, устроившееся на руках у кормилицы.
Повитуха улыбнулась:
— Малышка такая же красивая, как вы, ваше величество. Фараон будет доволен.
— Но это не сын.
Нефертити посмотрела на царевну, которую произвела на свет. На царевну, которой полагалось быть царевичем.
— Как ты ее назовешь? — спросила я.
— Меритатон, — тут же отозвалась Нефертити.
Мать вздрогнула.
— Возлюбленная Атоном?
— Да. — Нефертити выпрямилась, и вид у нее сделался решительный. — Это напомнит Аменхотепу о том, что на самом деле важно.
Мать нахмурилась, а Нефертити пылко произнесла:
— О родственных чувствах.
Вдали зазвонили колокола: дважды, чтобы Мемфис узнал о рождении царевны. Нефертити схватилась за край покрывала:
— Что это?
— Колокола… — начала было мать, но Нефертити перебила ее:
— Почему они прозвонили только два раза?
— Потому что три раза звонят, когда рождается царевич, — сказала я, и Нефертити разъярилась:
— Почему? Потому что дочь менее важна, чем царевич? В честь Небнефера звонили трижды, и в честь царевны Меритатон тоже будут звонить три раза!
Мы с матерью переглянулись, а царевна Меритатон завопила.
Молчание нарушила Мерит:
— Может быть, вас проводить в купальню, ваше величество?
— Нет! Прикажите кто-нибудь, чтобы звонить перестали! — распорядилась Нефертити. — И приведите Аменхотепа!
— Сначала прими ванну, а потом уже увидишься с фараоном и все ему скажешь, — попыталась переубедить ее мать.
— Нефертити, в таком состоянии тебе ни с кем нельзя видеться, — взмолилась я.
Ее платье было в пятнах, и, хотя повитухи вытерли ей ноги и причесали волосы, сейчас она не была царицей Египта. Она была женщиной, только что произведшей на свет ребенка, и от нее воняло кровью.
— Вымойся быстренько, а потом мы позовем фараона и все ему скажем.
Нефертити послушалась. Служанки завернули ее в чистое покрывало и увели. В павильоне воцарилась тишина.
— Она родила чудесное дитя, — сказала в конце концов мать.
Кормилица продолжала кормить ребенка, а повитуха убрала родильное кресло. До появления царевича пройдет не меньше года. А может, и больше.
— Как ты думаешь, он ее послушается? — спросила я.
Мать поджала губы.
— Так никогда не делалось.
— Но и царица никогда не жила в покоях фараона.
Когда Нефертити вернулась, вымытая и одетая в белое, мать кивнула.
— Так гораздо лучше, — сказала она.
Но Нефертити не склонна была слушать лесть.
— Приведите Аменхотепа.
Мерит отворила дверь родильного павильона и позвала фараона. Он тут же вошел, и Нефертити немедленно набросилась на него.
— Я хочу, чтобы в колокола прозвонили трижды! — приказала она.
Аменхотеп кинулся к жене и погладил ее по щеке.
— С тобой все в порядке? Ты…
— Пусть сегодня колокола звонят трижды!
— Но ведь… — Фараон посмотрел на спящую Меритатон. — Посмотри, какая она красивая…
— Я говорю о колоколах! — выкрикнула Нефертити, разбудив царевну, и Аменхотеп заколебался.
— Но ведь трижды звонят только…
— Что, наша царевна менее важна, чем царевич?
Аменхотеп посмотрел на личико дочери, и по щекам его потекли слезы. Малышка унаследовала его темные глаза и вьющиеся волосы. Затем он перевел взгляд на Нефертити. На лице царицы застыла упрямая убежденность, и Аменхотеп повернулся к Мерит:
— Передай, чтобы в колокола звонили трижды. В честь рождения царевны…
Он вопросительно взглянул на Нефертити.
— Царевны Меритатон, — ответила Нефертити, и Аменхотеп уселся рядом с ней.
— Меритатон, — повторил он, глядя на дочку. — Возлюбленная Атоном.
Нефертити гордо вскинула голову.
— Да. В честь великого бога Египта.
— Царевна.
Аменхотеп забрал хнычущую малышку у кормилицы и прижал к груди.
Появился отец и бросил проницательный взгляд на мать.
— Девочка, — негромко произнес он.
— И все же — наследница, — шепотом отозвалась мать.
Отец задержался настолько, чтобы подержать внучку, первую царевну Египта, на руках, а потом ушел, дабы написать послание царям иных земель.
Я разглядывала лежащую в кровати Нефертити. Она выглядела осунувшейся и бледной, но радовалась напоказ, для Аменхотепа, — в то время, когда ей следовало поспать.
— Как по-твоему, она хорошо выглядит? — спросила я у матери.
— Конечно нет. Она же только что родила.
Затем рядом с постелью возникла Мерит, вооруженная своей огромной шкатулкой из слоновой кости, заполненной косметикой. Сестра послушно села, хотя я на ее месте велела бы всем убраться прочь из моей комнаты. Я посмотрела на царевну Меритатон, которую сестра прижимала к груди, и ощутила укол чего-то очень похожего на зависть. У Нефертити был муж, семья и царство. Мне же пятнадцать — и что у меня есть?
Пир в честь рождения царевны был устроен в конце пахона. Золотые и серебряные сосуды искусной работы, присланные в дар от чужеземных царств, расставили на столе, что тянулся от одного конца Большого зала до другого. Там же стояли золотые изваяния и сундуки из черного дерева. Царь Миттани прислал свору гончих, а знатные семейства Фив преподнесли браслеты из серебра и слоновой кости.
В покоях Аменхотепа Нефертити собиралась на пир и приставала ко мне с вопросом, какое платье ей надеть, с большим вырезом или под горло.
Я посмотрела на ее подкрашенные хной груди, большие и привлекательные. Живот у нее был таким маленьким, что просто в голове не укладывалось, что она родила всего четырнадцать дней назад.
— С вырезом, — ответила я.
Я зачарованно смотрела, как платье облегает тело Нефертити и как она вдевает в уши золотые серьги. Нет, подумала я, мне никогда не быть такой красивой. Потом мы посмотрели на себя в зеркало: Кошка и Красавица.
Ни один мужчина из присутствовавших в Большом зале не мог оторвать глаз от царицы.
— Она великолепна, — сказала Ипу, когда моя сестра скользнула между колоннами и поднялась на помост.
Роды убрали впадинки с ее щек и придали лицу более яркий цвет. Сотни свечей, мерцая, освещали ей путь, а когда Нефертити уселась на трон, все на миг смолкли.
Похоже было, будто праздновать рождение Меритатон пришли все придворные до единого. Я вышла из зала наружу, туда, где стояли отец с матерью, наслаждаясь моментом покоя, пока не подали еду и не подошло время садиться за стол. Внутренний двор был забит людьми, разодетыми в лучший лен и золото; кто-то входил в Большой зал, кто-то выходил оттуда с чашей вина в руке. Отсутствовал только Панахеси.
— А как получилось, что здесь собралось столько народу? — спросила я.
На празднество прибыла даже знать из Фив; они двинулись в путь месяц назад, получив известие о близящемся рождении Меритатон.
— Они прибыли засвидетельствовать почтение новому фараону, — ответил отец.
Я не поняла, о чем он, и отец пояснил:
— Старший умирает.
Я уставилась на него.
— Но предполагалось же, что он проживет еще сезон! Ты мне говорил… — Я осеклась и поняла, что имеет в виду отец. Я придвинулась к нему и перешла на шепот. — Его что, отравили?
Отец не ответил.
— Его что, отравили? — не унималась я, но лицо отца было непроницаемо. Я отступила. — Так значит, Панахеси там?
Родители переглянулись, и отец встал.
— Что бы ни произошло в Фивах, но Старший не протянет и месяца.
В Большом зале прозвонил колокол, созывая гостей к трапезе. Отец взял мать за руку и исчез в толпе, а я осталась стоять с раскрытым ртом.
— Судя по твоему виду, не то на нас напали, не то ты только что съела что-то ну очень кислое.
Я повернулась, и военачальник Нахтмин протянул мне чашу с вином.
— Спасибо, военачальник. И я тоже рада тебя видеть.
Он рассмеялся и взмахнул рукой в сторону Большого зала:
— Пойдем?
Мы вместе вошли в сводчатые двери Большого зала, украшенного великолепной колоннадой и заполненного сотнями гостей. Нахтмин должен был сидеть за столом с верхушкой войска, я — с царской семьей. Но прежде чем мы дошли до помоста, я остановила его:
— Военачальник, скажи… ты не слышал ничего о Старшем?
Нахтмин задумчиво посмотрел на меня, потом отвел от столов в уголок, где мы могли поговорить более спокойно.
— А почему ты спрашиваешь?
Я заколебалась.
— Я… я просто подумала, что ты можешь что-то знать.
Нахтмин взглянул на меня с подозрением.
— Возможно, он очень скоро перейдет под власть Осириса.
— Но ему же всего сорок лет! Он мог прожить еще лет десять… — прошептала я. — Это не яд?
И я пристально посмотрела на него, стараясь понять, честен ли его ответ.
Нахтмин мрачно кивнул:
— Так поговаривают. И если разговоры идут даже в царской семье…
— Вовсе нет, — быстро произнесла я.
Нахтмин посмотрел на меня изучающе.
— Но если… если фараон умрет…
— То что?
— Вот именно — что тогда?
— Тогда твоя сестра станет царицей всего Египта, а вдовствующая царица склонится перед своей невесткой. И кто знает, — заговорщически добавил Нахтмин, — она может даже сама стать фараоном.
— Фараоном?! — переспросила я, не веря своим ушам.
— Это что, настолько удивительно?
— Нет, это просто глупо. Женщин, которые правили Египтом, можно пересчитать по пальцам.
— А почему бы ей не войти в их число?
Мы дружно посмотрели сквозь лес колонн на мою сестру; ее блестящие волосы удерживал массивный золотой обруч, и глаза ее выглядели даже больше обычного. Со своего трона ей виден был весь зал, но смотрела она на Аменхотепа.
— Он доверяет ей во всем, — добавил Нахтмин. — Они даже живут в одних покоях.
— Кто тебе сказал?
— Я военачальник. Это мое дело — знать. Даже будь я слугой в каком-нибудь малом дворце, я и то знал бы такую мелочь.
— Но она не может стать фараоном, не став прежде вдовой.
Я посмотрела на Нахтмина. Он спорить не стал, как будто не удивился бы, если бы Аменхотеп умер. Меня пробрал озноб, хотя вечер был теплый. Гости расселись по местам, и под сводами Большого зала звенел смех. Празднество в честь рождения царевны должно было длиться всю ночь, но мне могло больше и не представиться случая поговорить с Нахтмином. Я заколебалась.
— Я думала, ты останешься в Фивах и будешь вести там более тихую жизнь.
— О, жизнь в Фивах вовсе не тихая. Рядом с дворцом тихой жизни не бывает. Но я надеюсь когда-нибудь найти кого-нибудь, кто разделил бы со мной тихую жизнь. Вдалеке от Фив, Мемфиса и вообще любого города, через который проходит царская дорога.
Мы вместе посмотрели в зал, и я кивнула. Я понимала его желание.
— Но теперь, когда храм построен, солдаты хотят знать, что будет дальше. Фараон боится войска. Он не пошлет нас на войну, хотя хетты каждый сезон вторгаются в наши земли, а Египет не дает им отпора. С Панахеси, служащим Атону, и Аменхотепом, строящим храмы, на трон Египта взойдет твой отец. Возможно, не в прямом смысле слова, но во всех прочих смыслах фараон — он, мив-шер. Ныне настало время решать, чего ты хочешь от жизни. Имени, высеченного на камне ради вечности, — или счастья.
— А откуда ты знаешь, что я несчастлива здесь?
— Да оттуда, что ты стоишь в углу и разговариваешь со мной, в то время как твоя сестра восседает на троне Гора, а твой отец улаживает все ее трудности. Будь ты довольна жизнью, ты была бы сейчас там.
Он указал на стол для царской семьи, во главе которого восседали мои мать с отцом, а окружали их лысые мужчины в одеждах из тонкого льна.
— Так куда же это привело тебя, котенок?
— В служанки Нефертити, — отрезала я.
— Ты всегда можешь это изменить. — Нахтмин посмотрел на меня с интересом и добавил многозначительно: — Выйдя за кого-нибудь замуж.
— Мутни, ты не найдешь мое платье?
Я оторвала взгляд от доски для игры в сенет, но осталась сидеть.
— А где Мерит? Разве она не может принести тебе платье?
Нефертити посмотрела на меня огромными накрашенными глазами; она сидела рядом с кормилицей, держащей у груди Меритатон, и гладила царевну по пушистой головке.
— Я не могу оставить Меритатон. Что тебе, трудно его принести из соседней комнаты?
— Мутни, сходи, — сказала мать. — Она занята.
— Она всегда занята!
Мать бросила на меня такой взгляд, что я сочла за лучшее подчиниться и сходила за платьем. Я остановилась около Меритатон, вглядываясь в личико малышки. У нее был тот же цвет кожи, что и у ее матери, — оттенка песка, а вот глаза были желтовато-коричневые, как у Аменхотепа. Невозможно было сказать, будет ли у нее материнский подбородок или отцовский рост. Но носик был изящный и длинный, как у Нефертити.
— Она похожа на тебя, — сказала я, и сестра улыбнулась.
Мать напряглась.
— Вы слышите? — спросила она, отрывая взгляд от доски для сенета.
Все застыли, даже кормилица с Меритатон на руках. Я поняла, о чем говорит мать: издалека донеслись причитания женщин и звон храмовых колоколов.
Нефертити встала.
— Что случилось?
Тут дверь распахнулась, и появился Аменхотеп с улыбкой до ушей. Мы все поняли. Мать прикрыла рот ладонью.
— Он ушел к Осирису, — прошептала Нефертити.
Аменхотеп заключил ее в объятия.
— Старший мертв. Я — фараон всего Египта!
В комнату вошел отец, за ним по пятам — Панахеси. Охваченная радостью Нефертити даже не обратила внимания на появление мужчин в своих родильных покоях. Отец поклонился:
— Готовиться ли нам к поездке в Фивы, ваше величество?
— Никакой поездки в Фивы не будет! — провозгласил Аменхотеп. — Мы немедленно начинаем строительство города Амарна!
В комнате воцарилась тишина.
— Вы переносите столицу из Фив? — спросил отец.
— Во славу Атона, — торжественно заявил Аменхотеп.
Отец с гневом взглянул на Нефертити. Та отвела взгляд.