1348 год до н. э.

Шему. Сезон урожая

День за днем деревенские женщины приходили ко мне за травами, а иногда я и сама разносила их. В городе, раскинувшемся за белыми колоннами дворца, я кружила по узким улочкам и частенько оказывалась в доме, где женщина только что родила и надежды на то, что мать выживет, нет. Я склонялась над ее ложем, осматривала чрево и готовила особый чай с маслом крапивы. А женщина сжимала в руках запрещенный амулет с изображением Хатор и шепотом молилась богине материнства. Увидев этот запрещенный амулет впервые, я удивилась, и тамошняя служанка поспешно объяснила:

— Она защищает Египет уже тысячу лет.

— А Атон? — с любопытством поинтересовалась я.

Служанка напряглась.

— Атон — это солнце. К солнцу не прикоснешься. А Хатор можно подержать в руках и можно ей поклониться.

Итак, они прозвали меня в мои семнадцать лет Секем-Мив, и я стала известна в деревнях вокруг Амарны больше, чем сам фараон.

— Куда ты сегодня, госпожа?

Это был тот колесничий из дворца. Он был не на дежурстве, а я как раз добралась до конца длинной дороги, идущей от моего особняка. Он улыбнулся мне с колесницы, и я попыталась удержаться от воспоминаний от Нахтмине.

— За семенами, — ответила я и зашагала быстрее, не обращая внимания на быстро забившееся сердце.

— У тебя тяжелые корзины. Может, тебя подвезти?

Он придержал коней, а я задумалась. При мне не было стражников. Я отказалась от охраны, когда оставила Нефертити и ее дворец. Но в результате я осталась и без колесничего, а до пристани было далеко. Колесничий заметил мои колебания.

— Садись.

Он протянул руку, и я, приняв ее, взобралась на колесницу. Он поклонился:

— Меня зовут Джедефор.

Он стал появляться каждое утро.

— Ты что, так и будешь поджидать меня тут каждый день? — спросила я.

Джедефор ухмыльнулся.

— Нет, не каждый.

— Не надо так делать! — серьезно попросила я.

— А почему?

Мы двинулись в сторону пристани. Я отправлялась туда раз в несколько дней, поискать новые травы у иноземных торговцев.

— Потому что я — сестра главной жены царя. Фараон меня не любит.

— Зато тебя любит царица.

«Когда ей что-нибудь нужно», — подумала я и крепко сжала губы.

— Если ты ценишь свое место при доме фараона, — строго произнесла я, — тебе не следует появляться на людях вместе со мной. Я не принесу тебе пользы.

— Вот и хорошо, потому что я не стремлюсь получить от тебя пользу. Я просто сопровождаю тебя на рынок и обратно.

Я вспыхнула.

— Знай: человек, которого я люблю, сейчас в Кадеше.

Я впервые заговорила о Нахтмине с кем-то помимо родственников.

Джедефор склонил голову:

— Как я уже сказал, я ничего от тебя не хочу. Только удовольствие сопровождать тебя.

Когда Ипу впервые увидела меня с Джедефором, у нее глаза сделались как блюдца. Она ходила за мной по дому — хуже, чем Бастет, — и пыталась вызвать меня на разговор.

— А где вы с ним познакомились? Он возит тебя каждый день? А жена у него есть?

— Ипу, он — не Нахтмин.

Улыбка Ипу померкла.

— Но он красивый.

— Да, он красивый, добрый солдат. И только.

Ипу понурилась.

— Ты слишком молода, чтобы быть одной, — прошептала она.

— Но моя сестра именно этого и желает, — ответила я.

— Власть хеттов на севере растет. Сегодня утром за помощью прислал правитель Лакиса.

Отец извлек из-за пояса свиток, и Тийя протянула за ним руку.

Мой дом превратился в место встреч. Мне дозволено было слушать, как Тийя с отцом обсуждают, как править Египетским царством. А Эхнатон с Нефертити, в то время как хеттский царь Суппилулиума, подбираясь к Египту, прошел через Палестину, — они в это время заказывали статуи и ездили по улицам, вырядившись, словно боги, и швыряли с колесниц в толпу медные дебены.

Тетя положила свиток на колени.

— Еще одно из египетских владений в опасности.

Я знала, что она думает, что Старший скорее отдал бы свое ка Аммит, чем допустил хеттов во владения Египта.

— Как и Катна. — Она посмотрела на отца. — Но мы не можем послать помощь.

— Нет, — ответил отец и забрал свиток. — Когда-нибудь Эхнатон обнаружит, что золото утекает из сокровищницы и уходит на защиту Кадеша, и…

— Золото из сокровищницы уходит на защиту Кадеша?! — перебила его я.

— И брать оттуда еще и на защиту Лакиса будет опасно, — согласилась тетя, не обращая внимания на мое вмешательство.

Отец кивнул, а я подумала: а что Эхнатон сможет сделать, если когда-либо обнаружит, что самый высокопоставленный из визирей Египта тратит деньги, чтобы защитить самую важную из египетских твердынь, стоящую между нами и хеттами? Отец рисковал, правя Египтом так, как, по его убеждению, того желал бы для самого могущественного в мире царства Старший, — но корона принадлежала Эхнатону, а не моему отцу, и даже не Нефертити. Когда Старший создал свое войско, владения Египта простерлись от Евфрата до Нубии. Теперь же от его царства отрывали по куску, а Эхнатон это позволял. И моя сестра это позволяла. Будь это не Нефертити, а кто-нибудь другой — Кийя или иная женщина из гарема, — Тийя и Эйе нашли бы способ избавиться от нее: убийство, яд, неудачное падение. Но Нефертити приходилась Эйе дочерью. А еще она была племянницей Тийи и моей единственной сестрой, и предполагалось, что мы простим ей все.

Тийя разгладила складки на платье.

— Ну и что же мы будем делать с Кадешем? — спросила она.

— Надеяться, что боги на стороне Хоремхеба и что он одержит победу, — ответил отец. — Если Кадеш падет, за ним падут и другие города, и ничто уже не помешает хеттам двинуться на юг.

Через месяц, когда я отправилась на рынок, Джедефор настоял на том, чтобы пойти по многолюдным торговым рядам у пристани.

— Сестре главной жены царя небезопасно ходить одной, — сказал он.

— В самом деле? — Я лукаво улыбнулась. — А я хожу так каждый день, еще с месори.

Я подумала было, что он пытается подольститься ко мне, но Джедефор серьезно произнес:

— Нет. Сейчас тебе небезопасно ходить одной.

Я посмотрела на шумный рынок с его иноземными товарами, жарящимися на солнце. Все было так же, как и всегда. Если кто и обращал на меня хоть малейшее внимание, так это дети, да и то они таращились на мои сандалии и золотые браслеты. Я засмеялась было, но потом заметила, какое у Джедефора сделалось лицо, и умолкла. Он взял меня за руку и повел через толпу.

— Сегодня фараон сделал глупость, — сообщил он мне.

Я посмотрела на него с подозрением:

— Моя семья в опасности?

Джедефор отвел меня в тень, к шатру двух торговцев керамикой.

— Фараон в ответ на просьбу правителя Лакиса о помощи отправил ему обезьян, наряженных солдатами.

Я уставилась на него. Он что, серьезно?

— Ты шутишь?

— Ничуть, госпожа.

Я покачала головой:

— Нет! Нет. Мой отец никогда бы этого не допустил.

— Боюсь, твой отец даже еще не знает об этом. Но узнает, когда разъяренные лакисанцы двинутся на дворец.

Я огляделась по сторонам и заметила на этот раз, что и вправду, никого из темнокожих лакисанцев не видать у их прилавков. Внезапно жара показалась мне нестерпимой.

— Госпожа!

Джедефор протянул было руку, чтобы поддержать меня, и тут же отдернул.

— Отвези меня домой, — быстро попросила я.

Пока мы ехали через Амарну, я осознала, что улицы кишат строителями, и все они были солдатами. Людьми, которые во времена Старшего защищали наши вассальные государства, не подпуская хеттов к Катне, Лакису и Кадешу. Когда мы подъехали к моему особняку, нам навстречу выбежала Ипу, и у меня чуть сердце не разорвалось от испуга.

— Здесь только что был визирь Эйе! — крикнула она.

Я спрыгнула с колесницы.

— Что он сказал?

— Что сегодня будут беспорядки. Он отправил солдат на рынок искать тебя.

Я посмотрела на Джедефора и почувствовала, как в душе поднимается паника.

— Я их найду, — пообещал Джедефор, потом добавил: — Не волнуйся, госпожа. Они ничего не сделают твоей сестре. Солдаты остановят их в воротах!

Я не бывала во дворце с момента рождения царевны Мекетатон, то есть уже одиннадцать месяцев. И теперь, заслышав стук моих сандалий по дворцовым каменным полам, слуги кидались взглянуть на меня. То-то будет сплетен сегодня на кухнях! Даже дети выглядывали из-за колонн и провожали меня взглядами. Мать крепко держала меня за руку, словно боялась, что я сейчас развернусь и убегу.

— Твоя сестра натворила много глупостей. Но мы все связаны с Нефертити. И в жизни, и в смерти по ее деяниям будут судить о всех нас.

Два стражника-нубийца распахнули дверь в покои моего отца, и я увидела, что Нефертити уже там. Она расхаживала взад-вперед, сжимая в руках скипетр. Когда она заметила меня, стражники поспешно отступили и закрыли за нами дверь. Нефертити обвиняюще посмотрела на отца.

— Спроси у Мутноджмет, что думают люди, — велел он.

Нефертити свирепо посмотрела на меня. Я поразилась тому, как на нее повлияло рождение Мекетатон. Черты ее лица смягчились, но в глазах по-прежнему светилась решимость.

— Ну и что же думают люди? — спросила она.

Я больше не боялась ее неодобрения.

— Они думают, что Атон слишком далек, чтобы его почитать. Им нужны боги, которых можно увидеть, коснуться и ощутить.

— Они не ощущают солнце?

— Они не могут прикоснуться к нему.

— Ни к какому богу нельзя прикоснуться! — возразила Нефертити.

— Так думают не все, — поспешно добавил отец.

— Они боятся хеттов, — продолжила я, велев себе не думать о Нахтмине. — Они слышат новости от торговцев, рассказывающих, что хетты нападают на северные земли, уводят женщин в рабство и убивают мужчин, и думают, скоро ли это начнется и здесь.

— В Египте? — воскликнула Нефертити и повернулась к отцу, посмотреть, согласен ли он с моими словами. — Жители Амарны думают, что хетты вторгнутся в Египет?

Увидев его закаменевшее лицо, Нефертити перевела взгляд на меня.

— Нам нечего бояться хеттов, — самоуверенно заявила она. — Эхнатон подписал с ними договор.

Отец выронил свитки, которые держал в руках, а Нефертити, защищаясь, добавила:

— Я думаю, это мудрое решение.

— Договор с хеттами?! — взревел отец.

— А что такого? Какое нам дело до Лакиса или Кадеша? Почему мы должны платить за их защиту, когда мы можем потратить…

— Да потому, что эти земли оплачены кровью египтян! — Отца трясло от гнева. — Это величайшая из твоих глупостей! Изо всех скверных решений, которые ты позволила принять твоему мужу…

— Это наше общее решение. — Нефертити выпрямилась. В ее черных глазах читались гордость и вызов. — Мы сделали то, что считали правильным для Египта. — Она коснулась руки отца: — Я думала, что уж кто-кто, а ты это поймешь.

Отец посмотрел на меня — как я на это отреагирую.

— Не смотри на Мутноджмет! — взвизгнула Нефертити.

Отец покачал головой:

— Твоя сестра никогда бы не сделала такой глупости и не стала торговаться с хеттами. Отдать им Кадеш! — Отец сверкнул глазами. — Что они захватят после Кадеша? Угарит, Газру, Миттани?

У Нефертити поубавилось самоуверенности.

— Они не посмеют.

— Когда Кадеш падет, отчего бы им не посметь? Царство Миттани будет их — только руку протяни. А когда они разграбят Миттани, изнасилуют тамошних женщин и превратят мужчин в рабов, что помешает им двинуться на юг, на Египет? Когда Миттани падет, — отец повысил голос, и мне подумалось: «Интересно, сколько слуг слышит его сейчас через дверь?», — это же ждет и Египет!

Нефертити подошла к окну и посмотрела на Амарну, город солнца и света. Сколько он простоит? Сколько времени пройдет, прежде чем хетты приблизятся к границам Египта и вознамерятся напасть на могущественнейшее царство мира?

— Укрепляй войско, — предостерег отец.

— Я не могу. Тогда придется остановить строительство Амарны. А это — наш дом. В этих стенах мы достигнем бессмертия.

— Мы окажемся похоронены под этими стенами, если не остановим хеттов!

Нефертити открыла окно и вышла на балкон. Под порывом горячего ветра мягкая ткань платья прижалась к ее телу.

— Мы подписали договор, — решительно произнесла она.

На следующее утро на рынках было спокойно, но я, идя вдоль прилавков, чувствовала напряжение, будто цепкий взгляд крокодила, затаившегося под самой поверхностью воды.

— Повсюду только и разговоров что о договоре с хеттами, — призналась мне Ипу.

«И о животе Нефертити», — с горечью подумала я. После рождения Мекетатон прошло всего одиннадцать месяцев, а Нефертити уже носит третьего ребенка.

Ипу притормозила и оглядела рынок.

— Джедефора нет, — сообщила она.

Я осмотрелась. Обычно Джедефор слонялся у пристани, но сегодня солдаты были сплошь незнакомые. Тут продавец мяса узнал Ипу и закричал с другой стороны площади:

— Доброе утро, госпожа! Не желает ли сестра главной жены царя купить мяса газели?

Мы подошли к забитому товаром прилавку; мальчишки-ученики размахивали пальмовыми листьями, отгоняя мух от мяса.

— Нет, сегодня не хотим. — Ипу улыбнулась и прислонилась к прилавку, приглашая продавца доверительно посплетничать. — Я смотрю, на рынке тихо.

Продавец приподнял густые брови и, вытирая нож, кивнул.

— Ходят слухи, — сказал он. — Слухи о…

Ему помешал поговорить многоголосый детский крик. Вопли детей заполнили улицу. Женщины принялись выбегать из-за прилавков и звать мужей, а продавец мяса от возбуждения уронил нож.

— Что случилось? — воскликнула я.

Но продавец бросил кусок холста, которым вытирал нож, и попытался запереть свой ларек. Потом он заметил ученика и взволнованно распорядился:

— Пригляди за товаром! Я пойду посмотрю!

— На что посмотришь? — воскликнула Ипу.

Но продавец уже исчез. Вокруг нас бушевало людское море. Ипу бросила корзинку и схватила меня за руку, и толпа понесла нас с собой. Я никогда еще не видела такого буйства. Торговцы бросали свои ларьки, оставляя дочерей приглядывать за ними. Женщины обрывали ветки с карликовых пальм и бежали по улице, выкрикивая хвалы, как будто в Амарну явились сами боги.

— Что случилось? — крикнула я, пытаясь перекричать шум.

Очутившаяся рядом со мной женщина энергично взмахнула рукой, указывая куда-то вперед:

— Идет Хоремхеб со своими людьми! Они разбили хеттов в Кадеше!

Ипу взглянула на меня, а я почувствовала, что глаза у меня становятся размером с блюдца. Ипу ухватила меня за руку и поволокла вперед, проталкиваясь сквозь толпу. И вправду, как и сказала та женщина, по улице ехал в позолоченной колеснице Хоремхеб, облаченный в доспехи.

— Он здесь?! — крикнула я.

Ипу протолкалась наконец наперед, так что мы могли бы коснуться лошадей. А потом мы одновременно увидели его.

— Он здесь, госпожа! — закричала Ипу. — Он здесь!

Процессия двигалась мимо, и я выкрикивала его имя, но вокруг было слишком шумно. Люди восторженно кричали. Их сыновья возвращались домой. Солдаты Египта одержали победу. Они были героями. Потом я подумала об Эхнатоне.

— Ипу! Нам нужно идти! Нужно попасть во дворец!

Но толпа двигалась за процессией. Дети бежали за лошадьми, а женщины бросали цветы к ногам Хоремхеба, и все они шли следом за солдатами по Царской дороге.

— Нам нужно идти! Эхнатон убьет их!

Мы протолкались наружу и у края толпы наткнулись на Джедефора. Он лихорадочно кого-то высматривал.

— Госпожа!

— Джедефор! — Я чуть не расплакалась от облегчения. — Как им это удалось? Как они разбили хеттов?

— Военачальник Нахтмин — великий тактик. А Хоремхеб подготовил войско, и хетты были разбиты. Хоремхеб везет с собой голову хеттского полководца.

Я отступила в потрясении:

— Голову?

Джедефор кивнул:

— Чтобы положить ее к ногам фараона.

Я представила себе, как Хоремхеб с триумфом въезжает во дворец, как врывается в Зал приемов, а по пятам за ним — его солдаты, как он швыряет голову вражеского военачальника к сандалиям Эхнатона. Представила ужас на лице Эхнатона и мрачный взгляд Нефертити, не дрогнувшей и не отвернувшейся. Потом я представила, как Эхнатон взрывается гневом и приказывает предать смерти всех солдат, вернувшихся из Кадеша.

— Джедефор, отведи меня во дворец! — в страхе вскричала я.

Джедефор взял меня за руку и провел нас через столпотворение. Потом я подобрала подол платья, и мы помчались, словно преследуемые воры, по переулкам Амарны, и бежали, пока не добрались до ворот дворца. Их охраняли две дюжины нубийских стражников Эхнатона. Процессия была уже в нескольких кварталах отсюда, а сопутствующий ей шум уже было слышно даже во дворе, где ровными рядами росли подстриженные деревья.

— Откройте ворота! — крикнула я, сунув стражникам под нос кольцо с печатью Нефертити.

Стражники переглянулись, а потом самый высокий ворчливо отдал приказ. Стражники с бурчанием отворили нам.

— Идем! — позвала я Джедефора и Ипу, но высокий нубиец преградил им путь.

— Они останутся здесь.

Я посмотрела на Джедефора. Он кивком указал на Ипу.

— Она вернется в твой особняк, а я подожду здесь, во дворе, — сказал он.

— Я вернусь! — пообещала я.

Но я не знала, с какими новостями вернусь.

Я услышала голос отца даже прежде, чем стражники распахнули передо мной тяжелые двери Зала приемов. Нефертити с царевнами Меритатон и Мекетатон была там. Эхнатон стоял у тронов Гора. На нем был позолоченный доспех, а в руках — копье. Фараон отворил дверь балкона, и зал заполнили крики толпы:

— Хо-рем-хеб! Хо-рем-хеб!

У Эхнатона набухли жилы на шее.

— Арестуйте их! — приказал он. Белый плащ обвился вокруг ног фараона. — Арестуйте их, и пускай ни один из них более не увидит света дня!

Он размашистым шагом вышел на балкон, и глаза его были словно угли. Кажется, он даже не заметил меня, хоть и прошел мимо. Кажется, он никого сейчас не замечал.

— Этим людям нужны герои? — Эхнатон презрительно фыркнул, потом распорядился: — Принесите из сокровищницы сундук золота!

— Ваше величество…

— Быстро!

Отец поклонился и отправился выполнять повеление фараона.

Эхнатон повернулся к моей сестре. Глаза его, холодные, как у гадюки, блестели. Он с такой силой схватил Нефертити за плечо, что я ахнула.

— Когда твой отец вернется, мы пойдем к Окну Появлений. Тогда люди вспомнят, кто их любит. Они вспомнят, кто построил в песках город во славу Атона!

Под окном бушевало людское море. Я заметила Хоремхеба, стоящего на гранитной глыбе. Нубийские стражники окружили его и ждали, что он станет делать дальше. Потом люди разразились радостными криками — у Хоремхеба в руках появилась голова убитого им хеттского военачальника. Я ахнула, а Нефертити прижалась к перилам балкона.

— Он привез голову! — в ужасе прошептала она. — Он привез голову их полководца!

Эхнатон ринулся на балкон. Внизу, во дворе, Хоремхеб высоко вскинул отрубленную голову хетта под приветственные крики толпы. Потом военачальник повернулся и увидел Эхнатона. Он швырнул окровавленный трофей на балкон, и голова подкатилась к белым сандалиям Эхнатона. Эхнатон отшатнулся. Он никогда еще не видел так близко ничего связанного с битвами, а я — ничего связанного с такой ужасной смертью. Кровь забрызгала Эхнатону ноги. Я прикрыла рот ладонью. Панахеси ринулся вперед и оттащил фараона. Тут двери Зала приемов распахнулись. Вернулся мой отец в сопровождении семи человек, шесть из которых тащили сундук с золотом.

Эхнатон схватил Нефертити за руку:

— К Окну Появлений!

Он понесся по дворцу, а весь двор — за ним по пятам. Отец посмотрел на кровь на ногах Эхнатона и велел мне:

— Держись рядом и помалкивай!

Мы быстро прошли по коридорам к мосту, соединяющему дворец с храмом Атона. Здесь располагалось Окно Появлений, выходящее в тот же самый двор, где сейчас находился Хоремхеб со своими людьми. Но, в отличие от балкона в Зале приемов, Окно Появлений было официальным. Когда это окно открывалось, весь Египет останавливался послушать. Мы вошли в эти покои, и Панахеси кинулся открывать окно. Крики внизу мгновенно смолкли. Эхнатон посмотрел на Нефертити, ожидая указаний. Нефертити шагнула вперед и воздела руки.

Тысячи египтян рухнули на колени.

— Народ Египта! — воззвала она. — Сегодня день торжества. Сегодня Атон даровал могущественному фараону победу над хеттами!

Толпа разразилась приветственными криками.

Нефертити продолжала:

— Атон смотрит на фараона с гордостью! Благословение Атона с нами со всеми!

Эхнатон запустил руки в деревянный сундук и принялся швырять в толпу пригоршни колец. Женщины визжали, дети смеялись, мужчины подпрыгивали, ловя кольца. И никто не заметил, как стражники полукругом рассыпались вокруг солдат, оттесняя их в сторону тюрьмы.

Я ринулась вперед, но отец схватил меня.

— Ты ничего не сможешь сделать для Нахтмина, — прошептал он.

Я вырвала руку. Внезапно рядом со мной оказалась Тийя и негромко, но резко произнесла:

— Не будь дурой. Сейчас не время.

— Но что с ним будет?!

— Если хоть одного из этих солдат казнят, народ взбунтуется, — с грубой прямотой предсказала она.

Мы отступили и стали смотреть, как Эхнатон пригоршнями швыряет золото с балкона. Люди толкались, пытаясь дотянуться до сверкающих колец, и в этой давке солдаты были позабыты. Стражники велели им бросить оружие, отойти от толпы и следовать за ними во дворец. Солдаты подчинились — все.

Даже Хоремхеб. Даже Нахтмин.

— Почему они не сопротивляются?! — воскликнула я, прижавшись к Окну Появлений.

— Их сто человек, а нубийцев — пятьсот, — объяснила Тийя.

Отец повернулся ко мне.

— А теперь иди, — быстро распорядился он. — Иди в покои Нефертити и жди ее там.

Мерцающий свет двух дюжин масляных ламп освещал росписи на стенах. Художник изобразил Нефертити и Эхнатона воздевшими руки навстречу Атону, а лучи солнца заканчивались крохотными ладонями, гладящими мою сестру по лицу. Нефертити с Эхнатоном выглядели словно боги, а Атон был чем-то непознаваемым и недостижимым, огненным диском, исчезающим каждый вечер и вновь появляющимся на рассвете. Я оглядела комнату — но нет, здесь не было воздано должное ни одному богу из тех, кто сделал Египет великим. Даже богине Сехмет, даровавшей Египту победу при Кадеше.

Я взяла в руки одну из статуэток, принадлежавших Нефертити, и сзади послышался резкий вдох. Мой взгляд заставил стражников промолчать, но они продолжали следить за мной, недоумевая, что мне понадобилось в покоях фараона. Я посмотрела на миниатюрную статуэтку и поднесла ее поближе к лампе. Когда свет выхватил из темноты кошачье лицо, я ахнула. Никакому богу, кроме Атона, не было места в этих покоях — и, однако же, я держала в руках фигурку богини-кошки, госпожи небес, двойника Амона, великую матерь Мут. Я сжала губы и подумала: «Я была жестока к Нефертити. Я обвинила ее, не зная доподлинно, действительно ли ей было известно о планах Эхнатона».

Двери отворились, и в дверном проеме возник высокий силуэт. Эхнатон? У меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди, а стражники согнулись в поклоне:

— Ваше величество!

Но я тут же перевела дух. В вечернем полумраке корона заставляла Нефертити выглядеть выше обычного.

— Мутноджмет?

Сестра увидела меня и нерешительно приблизилась.

Когда она вошла в комнату, я поставила статуэтку на сундук.

— Что с Нахтмином?

Взгляд Нефертити упал на статуэтку из черного дерева. Она указала на богиню Мут:

— Моя замена.

— Замена чего?

Мне не понравилась ее попытка сменить тему.

— Тебя.

Нефертити обернулась к стражникам и рявкнула:

— Прочь!

Они вышли. Когда дверь захлопнулась, сестра повернулась ко мне:

— Я беременна в третий раз, но никто из моих детей не знает свою тетю, и я не уверена, будет ли знать.

На глаза мне навернулись слезы. Она снова была беременна, но я не желала ловиться на это.

— Нефертити, где Нахтмин?

Нефертити взяла статуэтку Мут и поставила обратно на стол.

— Помнишь, когда мы были юными, — сказала она, — мы смеялись и представляли себе, как когда-нибудь будем вместе растить детей, и ты будешь строгой матерью, а я — той, которая все им позволяет? — Ее взгляд обежал комнату, скользнув по росписям и фрескам. — Я скучаю по тем временам.

— Нефертити, где Нахтмин? — повторила я.

Сестра отвела взгляд.

— В тюрьме.

Я взяла ее за руки. Руки были холодные.

— Ты должна вытащить его оттуда. Должна.

Нефертити печально посмотрела на меня.

— Я уже договорилась, что его отпустят. Остальных казнят — пощадят только Нахтмина.

Я потрясенно моргнула.

— Как?!

— Как? — переспросила она. — Я сказала Эхнатону, чтобы его отпустили. Он не отказывает мне ни в чем, Мутноджмет. Ни в чем. Конечно, он продолжает бегать к Кийе. Ну и что? Я ношу его ребенка. Я — царица Египта, а не она.

Нефертити походила сейчас на маленькую девочку, которая громко поет в темноте, чтобы убедить себя, что ей не страшно. Я крепко обняла ее, и так мы и застыли в свете ламп, приникнув друг к другу.

— Я скучаю по тебе, — прошептала Нефертити. — Я хотела быть единственной, кто важен для тебя.

Она отступила и посмотрела на меня.

— Но я никогда не отравила бы твоего ребенка, — прошептала она. — Я никогда…

Я сжала ее руку и посмотрела на маленькую кошачью богиню.

— Я знаю, — сказала я и прижалась к ее плечу.

Нефертити кивнула:

— Иди. Приходи вечером.

— Джедефор, а другой дороги нет?

— На этот холм ведет только одна дорога, госпожа.

На улицах было полно народу. Дорога была забита колесницами, телегами и дюжинами солдат.

— Что они все делают? — спросила я.

— Разговаривают, — отозвался Джедефор. — Они услышали про бегство военачальника Нахтмина.

— Бегство? Но он не бежал. Моя сестра…

Джедефор вскинул затянутую в перчатку руку и понизил голос:

— Люди хотят, чтобы он бежал. И недолго ждать того, чтобы солдаты пришли к нему и попросили повести войско против фараона и занять трон Гора.

— Он никогда этого не сделает, — решительно произнесла я.

Джедефор промолчал. Колесница двинулась к холмам и моему особняку.

— Он никогда этого не сделает, — повторила я.

— Возможно, нет. Но фараон сегодня же ночью пошлет своих людей.

Убийц. Вот почему Нефертити сказала, что ее дети никогда не будут знать свою тетю. Вот почему она выставила меня из своих покоев и велела поторопиться.

— Ты вправду думаешь, что они придут сегодня ночью?

Я придвинулась поближе к Джедефору, чтобы свист ветра не заглушал мои слова.

Джедефор кивнул:

— Я это знаю, госпожа.

Колесница подкатила к особняку, который я превратила в свой дом, и я затаила дыхание. Мы остановились во дворе, который я множество раз видела при солнце, но в угасающем свете дня он вдруг показался темным и угрожающим. Джедефор взял меня за руку, и мы вместе двинулись в передний двор. Но когда он отворил дверь в дом, я отступила. На мою веранду набилось несколько дюжин солдат. И Нахтмин тоже был там. Он повернулся, и все стихли.

— Мутноджмет!

Он обнял меня, а у меня на глаза навернулись слезы. И в комнате, полной чужих людей, мы приникли друг к другу. От Нахтмина пахло жарой, землей и битвой. Я отстранилась и посмотрела ему в лицо. Он загорел, а на щеке появился свежий шрам. Я подумала о мече, нанесшем эту рану, и глаза мои снова наполнились слезами.

— Ребенка нет, — сказала я и расплакалась.

Нахтмин посмотрел на меня и смахнул слезы с ресниц:

— Я знаю.

Эхнатон украл нашего ребенка и посадил Нахтмина в тюрьму. Нахтмин отыскал взглядом Джедефора. Вид у него был угрожающий.

Я запаниковала.

— Что? Что ты собираешься делать?

— Ничего.

— Моя сестра — царица. Ты не станешь бунтовать против нее?

— Конечно нет. И никто не станет, — громко произнес Нахтмин, и солдаты в доспехах принялись неловко переминаться с ноги на ногу. — Боги сочли уместным возвести Эхнатона на трон Гора, и там он и останется.

— До каких пор? — воскликнул один из солдат. — Пока хетты не захватят Египет?

— До тех пор, пока фараон не осознает свои ошибки. — Из дальней части веранды вперед выступил отец. Его белый плащ мел плиты пола. Отец взял меня за руку. — Дочь…

Я огляделась и поняла, что мужчины одеты для битвы.

— Что все эти люди делают здесь, в моем доме?

— Они пришли, чтобы уговорить Нахтмина занять трон Гора, — сказал отец. — Я привел Нахтмина сюда ради его безопасности, а они пришли, разыскивая его. Если они знают, что он здесь, то и фараон это знает. — Отец шагнул ко мне. — Для тебя настало время выбора, Мутноджмет.

Рядом с отцом появилась мать, и у меня вдруг сдавило горло. Я заметила Ипу, стоящую у входа на кухню, и Бастета, созерцающего происходящее с груды подушек. Я повернулась к Нахтмину.

— Мне придется покинуть Амарну, — предупредил он. — И если фараон не пообещает мне безопасность, я никогда сюда не вернусь.

— Но Нефертити добилась, чтобы тебя освободили. Она сможет добиться и этого.

Отец покачал головой:

— Твоя сестра сегодня сделала, что могла. Если ты выберешь брак с Нахтмином, тебе придется уехать из Амарны.

Я посмотрела на Ипу, на Бастета, на мой чудесный ухоженный сад.

— Тийя позаботится обо всем до твоего возвращения, — пообещал отец.

Я представила себе жизнь без родителей, и меня затопил страх.

— Но когда оно наступит?

Глаза отца вспыхнули, словно отполированный лазурит на свету: он представил себе те времена, когда его дочь станет фараоном Египта — во всем, кроме имени. А может, даже и в имени. Окончательное возвышение нашей семьи.

— Когда Нефертити сделается достаточно могущественной, чтобы велеть тебе вернуться, не дожидаясь согласия ее мужа.

— Но, опять же, этого может и не произойти, — предупредил Нахтмин.

Я посмотрела на родителей и Нахтмина. Потом взяла его за руку. Я почувствовала, как расслабились его плечи, и повернулась к матери.

— Ты будешь приезжать к нам? — прошептала я.

Мать быстро кивнула, но все же не совладала со слезами.

— Конечно.

— А Нахтмин будет в безопасности?

— Эхнатон забудет про него, — сказал отец. — Он не станет преследовать его по другим городам, рискуя вызвать гнев Нефертити. Ведь люди следуют именно за ней. И потому Эхнатон никогда не станет делать того, что разгневает ее.

Ипу принялась распихивать одежду и белье по корзинам. Слуги забегали. Солдаты ушли. Мои родители отвели Нахтмина в сторонку и принялись шептаться с ним насчет Фив. Меня переполняли страх и радостное возбуждение. Тийя в саду наблюдала, как мои пожитки грузят на осликов, а потом пришла и протянула мне цветок лотоса.

— Это тебе следовало стать царицей, — сказала она.

— Нет, я бы не смогла сделать то, что сделала Нефертити.

— Подписать договор с хеттами, родить двух девочек подряд и воздвигнуть собственные изваяния на каждом перекрестке?

Тетя повернулась к Нахтмину. На его схенти до сих пор оставались следы битвы, кровь поверженных врагов.

— Тебе выпала счастливая судьба, — сказала Тийя. А мне, кивнув, добавила: — Возможно, из двух сестер счастливее ты. Ты обретешь покой.

Над лежащим внизу городом тучей нависало напряжение. На деревни опустилась вечерняя прохлада. Женщины принялись открывать ставни, а мужчины вышли на Царскую дорогу.

Я выглянула с балкона и перепугалась:

— На улицах полно народу!

— Они услышали, что мой сын собирается казнить Хоремхеба и его людей. Конечно, они вышли на улицы.

— Тогда почему Хоремхеб вернулся? Он должен был понимать, что фараон посадит его в тюрьму.

Тийя посмотрела на Нахтмина и высказала предположение:

— Возможно, он надеялся на мятеж.

— Я не знаю, — признался Нахтмин. Голос его смягчился. — Возможно, его вела гордость. Хоремхеб полон честолюбивых устремлений. Я знаю лишь, что заставило вернуться меня.

У меня запылали щеки. С балкона видны были кишащие народом улицы. Тетя проследила за моим взглядом и приподняла брови:

— Вот оно и началось.

Я посмотрела на нее.

— Ты не боишься?

Тийя вскинула голову движением, которое я сотни раз видела у Нефертити, и мне вдруг стало до боли жаль, что я вынуждена бежать в такую ночь и навсегда оставляю сестру.

— Такова цена власти, Мутноджмет. Возможно, когда-нибудь ты это поймешь.

— Нет. Я никогда не захочу быть царицей.

Когда зашло солнце, мы с Нахтмином сели на лошадей. Джедефор должен был отплыть за нами следом, на барке со слугами.

— Мы приедем, как только сможем, — пообещала мать, стоя на пороге особняка.

Ипу вышла вперед. Глаза у нее покраснели. Она обняла на прощанье домашних: повариху, садовника, мальчика, чистившего пруд с лотосами. А потом подошла к Джедефору — они должны были плыть вместе.

— Тебе не обязательно ехать с нами, — снова повторила я Ипу. — Ты можешь остаться здесь, присматривать за Бастетом.

— Нет, госпожа. Моя жизнь — с тобой.

Нахтмин повесил лук за спину.

— Нам нужно двигаться, — напряженно произнес он. — Сегодня ночью здесь будет опасно.

Отец крепко сжал мою руку.

— А вдруг они нападут на дворец? — спросила я.

— Тогда солдаты их отбросят.

— Но солдаты не на стороне Эхнатона.

— Они на стороне серебра и золота, — сказал отец, и я вдруг поняла, почему он не стал препятствовать моему браку с Нахтмином.

Если Нахтмин будет на нашей стороне, у солдат не станет вождя, вокруг которого они могли бы объединиться. И до тех пор, пока Хоремхеб будет в тюрьме, ничто не будет грозить власти нашей семьи над Египтом.

Мы поехали прочь под покровом темноты и, мчась по улицам, видели начало бунта. Повсюду расхаживали люди с палками и камнями и требовали освободить солдат, преградивших путь царю Суппилулиуме и разбивших хеттов. Чем дольше мы ехали через город, тем громче становились эти крики, а потом послышался и звон оружия. На том склоне, где стоял мой особняк с садом, вспыхнул огонь. Я обернулась в седле и попыталась что-то разглядеть сквозь ночную тьму.

— До дома огонь не доберется, — пообещал Нахтмин и придержал коня.

Мы подъехали к городским воротам.

— Ничего не говори, — велел он.

Он протянул стражникам свиток, который ему дал мой отец. В свете факелов я разглядела печать визиря Эйе, темную, словно засохшая кровь, с выдавленными на ней сфинксом и Оком Гора. Стражники посмотрели на нас и отворили ворота.

И внезапно мы оказались на свободе.