Фивы 11 пайни
Наш новый дом стоял на берегу Нила; он примостился на утесе, словно задумчивая цапля. В глубокой ночи здание казалось холодным и пустым, и его владелец очень удивился, когда мы появились у его дверей и сказали, что хотим купить дом на берегу.
— Я строил его для дочери городского головы, — объяснил он, — но она сказала, что дом слишком мал для ее высочества.
Он оценивающе взглянул на мои украшения и тонкий лен моего платья, прикидывая, не будет ли дом слишком маленьким и для меня. Потом он заметил:
— Ночь — странное время для покупки дома.
— Но мы все-таки его возьмем, — отозвался Нахтмин.
Владелец взглянул на нас, приподняв брови.
— А откуда вы узнали, что этот дом продается?
Нахтмин предъявил свиток. Владелец поднес его к лампе. Потом взглянул на нас уже по-иному.
— Дочь визиря? — Он снова посмотрел на свиток. — Так ты и есть сестра главной жены царя?
Я расправила плечи:
— Да.
Он поднял свечу, чтобы получше разглядеть меня.
— У тебя кошачьи глаза.
Нахтмин нахмурился, а владелец дома рассмеялся:
— А вы не в курсе, что мы с Эйе вместе ходили в школу? — Он свернул свиток и вернул его Нахтмину. — Мы оба выросли при дворце в Фивах.
— Я этого не знала, — отозвалась я.
— Уджаи, — добавил он. — Сын Шалама. Ну?
Я лишь простодушно моргнула.
— Что?! Он никогда не рассказывал тебе о наших мальчишеских похождениях? Не рассказывал, как мы подшучивали над слугами Старшего, как бегали голышом в лотосовом саду, как купались в священном водоеме Исиды? — Заметив мой изумленный вид, он сказал: — Понятно. Эйе изменился.
— Честно говоря, я не представляю визиря Эйе бегающим без схенти по лотосовому саду, — признался Нахтмин, внимательно разглядывая пожилого домовладельца.
— Ага. — Уджаи похлопал себя по животу и рассмеялся. — Но тогда мы были моложе, и у меня на животе было меньше волос, а на голове — больше.
Нахтмин улыбнулся:
— Хорошо, что ты — друг нам, Уджаи.
— Я всегда буду другом для дочери Эйе.
У него был такой вид, словно он хочет добавить что-то еще, но вместо этого он повернулся и махнул рукой. Мы вошли следом за ним в коридор. Сидящий там пес насторожился при нашем появлении, но не стронулся с места.
— Думаю, вам следует быть осторожными, — сказал Уджаи. — Вы явились среди ночи, без корзин, без слуг… Это может означать лишь одно: вы вызвали гнев фараона.
Он посмотрел на схенти Нахтмина с вышитым золотым львом.
— Ты из военачальников. Как твое имя?
— Военачальник Нахтмин.
Уджаи остановился и развернулся к нам.
— Тот самый военачальник Нахтмин, который воевал с хеттами в Кадеше?
Нахтмин насмешливо улыбнулся:
— Новости расходятся быстро.
Уджаи шагнул вперед. В голосе его звучало глубочайшее уважение.
— Люди только о тебе и говорят, — сказал он. — Но ты же был в тюрьме!
Я напряглась.
— А моя сестра освободила его.
Лицо Уджаи озарилось пониманием. Теперь он сообразил, что мы делаем здесь среди ночи и почему при нас нет ни нашего багажа, ни даже дневного запаса еды.
— Так значит, это правда, — прошептал он, — что фараон собрался казнить великого военачальника Хоремхеба?
Нахтмин напрягся.
— Да. Я свободен лишь благодаря госпоже Мутноджмет. Хоремхебу же такого счастья не выпало.
— Если только боги не на его стороне, — отозвался Уджаи, взглянув на стенную роспись с изображением Амона. Заметив мой взгляд, он пояснил: — Люди не забыли бога, который дал им жизнь и сделал Египет великим.
Он тактично кашлянул, словно бы думая, что сказал дочери Эйе слишком много.
— Ты думаешь спрятаться здесь от фараона? — спросил Уджаи.
— Никто не может спрятаться от фараона, — ответил Нахтмин. — Мы приехали сюда, чтобы создать семью и мирно жить вдали от двора. Завтра они уже будут знать, где мы теперь. Но фараон не станет высылать за нами своих людей. Он слишком боится мятежа.
«И Нефертити», — подумала я.
Уджаи достал ключ из золотой шкатулки.
— Плата — раз в месяц, первого числа. Или можете заплатить сразу.
— Мы заплатим сразу, — тут же сказал Нахтмин.
Уджаи поклонился:
— Это честь для меня — иметь дело с военачальником, которым гордился бы и Старший.
Мы поднялись по каменной дорожке. Меня знобило от холода, которым тянуло из пустыни. Но рука Нахтмина была теплой, и я не собиралась отпускать ее. Когда мы вошли в пустой дом, Нахтмин разжег огонь в жаровне, и по потолку заплясали тени.
Мне на глаза навернулись слезы. Мы одновременно переступили порог пустого дома, а во всех египетских семьях это означало одно и то же. Я сдержала слезы.
— Теперь мы женаты, — сказала я. — Всего лишь несколько дней назад я думала, что ты умер, — и вот мы вместе, как муж и жена.
Нахтмин прижал меня к себе и погладил по голове.
— Боги защитили нас, Мутноджмет. Нам предназначено судьбою быть вместе. Амон ответил на мои молитвы.
Он поцеловал меня, а мне подумалось: а был ли он с другой женщиной? Он ведь мог выбрать любую женщину в Кадеше. Но я посмотрела ему в глаза, и его настойчивый взгляд убедил меня в ином. Он снял с меня платье, и мы занялись любовью рядом с нашим маленьким костерком, снова и снова. Ближе к утру Нахтмин перевернулся на бок и посмотрел на меня.
— Почему ты плачешь?
— Потому что я счастлива.
Я рассмеялась, но была в этом смехе и печаль, и горечь.
— Ты думала, что я не вернусь? — серьезно спросил он.
Мое платье лежало у жаровни, поэтому Нахтмин укрыл меня полой плаща.
— Мне велели забыть тебя, — прошептала я. Я подумала о той ночи, когда потеряла нашего ребенка, и у меня сжало горло. — А потом этот яд…
Мой муж стиснул зубы. Он явно хотел сказать что-то резкое, но нежность взяла верх.
— У нас будут и другие дети, — пообещал он, положив руку мне на живот. — И никакие хетты, сколько бы их ни было, не смогут удержать меня вдали от тебя.
— Но как ты их победил?
И Нахтмин рассказал мне о той ночи, когда нубийские стражники Эхнатона отвели его на баржу вместе с еще семью солдатами, приговоренными к отправке в Кадеш.
— Фараон, несомненно, считал, что нам конец, но он переоценил силы хеттов. Они рассеяны по всему северу, и их недостаточно, чтобы прорвать хорошо организованную оборону. Они выбрали Кадеш, потому что решили, что Эхнатон не пришлет своих солдат защищать этот город. Но они ошиблись.
— Да, но он послал их туда исключительно потому, что думал, что посылает их на смерть.
— Но хетты-то этого не знали. И правитель Кадеша тоже этого не знал. Мы спасли Египет от вторжения хеттов, — сказал Нахтмин, — но они попытаются напасть снова.
— И в следующий раз спасти Кадеш будет некому, а когда он падет, они двинутся в Миттани, а оттуда в Египет, и их будет уже не остановить.
— Мы можем сражаться с ними, — с уверенностью произнес Нахтмин, вспоминая тот страх, который внушало врагам египетское войско во времена Старшего. — Сейчас мы можем остановить их.
— Но Эхнатон никогда этого не сделает.
Я представила себе Эхнатона, представила белую кожу его сандалий и безукоризненно чистый плащ, никогда не видавший битвы.
— «Эхнатон Строитель»! — с презрением произнесла я. — Когда хетты двинутся на юг, египетские солдаты будут таскать камни для его вечного города Атона!
Нахтмин помолчал, обдумывая то, что хотел сказать.
— Когда мы вошли в город, солдаты были потрясены, увидев твою сестру на всех храмах, — признался он. — Ее изображения повсюду.
— Она напоминает людям, кто правит Египтом, — сказала я, пытаясь защитить ее.
Нахтмин посмотрел на меня, и взгляд его был настороженным.
— Некоторые говорят, что она поставила себя даже выше Амона.
Я промолчала, и Нахтмин, увидев, что я не собираюсь ничего говорить против нее, вздохнул.
— Так или иначе, я рад, что наши дети будут знать, что это такое: возделывать землю, и ловить рыбу в Ниле, и ходить по улицам без того, чтобы перед ними падали на колени, словно перед богами. Они будут скромными.
— Если у меня будет сын, — осторожно произнесла я, — Нефертити никогда мне этого не простит.
Нахтмин покачал головой:
— С этим теперь покончено.
— С этим никогда не будет покончено. Пока мы с Нефертити живы и пока мы остаемся сестрами, с этим не будет покончено.
Наутро солнце было уже высоко, когда мы свернули наш соломенный тюфяк и огляделись. Снаружи донесся какой-то шум. Я напряглась.
— Солдаты?
У Нахтмина оказался более острый слух.
— Джедефор. И, судя по голосу, Ипу.
Теперь и я расслышала непрекращающуюся болтовню моей служанки. Мы поспешно оделись, и я открыла дверь.
— Ипу!
— Госпожа!
Она поставила корзину.
— Что за место! — воскликнула она. — Оно такое большое! Сад не так хорош, но зато какой тут вид!
Корзина перевернулась, и из нее вышел рассерженный Бастет. Вид у него был обиженный. Завидев меня, он тут же забрался мне на руки.
Я почесала ему шейку:
— Ох, Бастет, неужто путешествие по реке настолько ужасно?
— Уж кому-кому, а ему жаловаться не на что! Джедефор поймал две рыбины и обе отдал ему.
Я повернулась к Джедефору.
Он поклонился:
— Госпожа…
Нахтмин дружески обнял его.
— Я еще не успел поблагодарить тебя, — сказал мой муж. Я посмотрела на Нахтмина. — Я просил Джедефора присмотреть за тобой, пока меня не будет, — пояснил он.
Я прикрыла рот, а Ипу сдавленно хихикнула.
Джедефор пожал плечами:
— Это было нетрудно. Всего-то несколько поездок в деревню.
— Несколько?! Ты приходил каждый день!
Я посмотрела на Нахтмина, и внезапно сердце мое затопила всепобеждающая любовь. Даже после того, как мои же родственники сослали его, он позаботился найти человека, чтобы тот присматривал за мной. Я подошла к Джедефору и взяла его за руки:
— Спасибо.
Джедефор покраснел.
— Да не за что, госпожа.
Он оглядел дом и с восхищением произнес:
— Вы подыскали прекрасное место. — Он провел рукой по гладкой стене и добавил: — Настоящий дом. Не из какого-нибудь кирпича-сырца.
— Да. Настоящий город из известняка и гранита, — отозвалась я.
Мы занесли в дом корзины, доставленные на барже, и остаток дня раскладывали по местам ковры и стирали белье. Соседи глазели на нас, любопытствуя, кто же это въехал в дом, который строили для дочери городского головы.
Ипу возвела глаза к небу:
— Уже третий человек приходит искать потерявшуюся скотину. Неужто сегодня все коровы Фив посбегали из дома?
Я рассмеялась, раскладывая подушки на веранде. Когда Джедефору пришло время уезжать, мы вышли на берег и помахали ему вслед. Я обняла Нахтмина за талию и спросила:
— Как ты думаешь, мы еще когда-нибудь увидимся с ним?
— С Джедефором? — переспросил Нахтмин. — Конечно.
Поколебавшись, я произнесла:
— Нахтмин, ты ведь больше не принадлежишь к войску фараона.
— Но ветра будут дуть, и пески будут перемещаться. Эхнатон не будет царствовать вечно.
Я напряглась в его объятиях.
— Я ничего не говорю против твоей сестры, мив-шер. Просто никто из нас не бессмертен.
— Но моя семья всегда была на троне Египта.
Нахтмин сжал губы.
— Да, и это меня беспокоит.
Мы прошли обратно в дом, и я проследовала за мужем на крытую веранду.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что если наше царское величество умрет, какое звено тогда будет вести к трону? У Эхнатона нет законных братьев и сестер. — Нахтмин посмотрел на меня. — Остаешься только ты, мив-шер.
«Только я». Я осознала, что так оно и есть, и содрогнулась. Если с Нефертити что-то случится, если Эхнатон умрет, новому фараону потребуется связующее звено, чтобы сделать его притязания на трон законными. А кто из женщин царской семьи будет в брачном возрасте, если что-то случится прямо сейчас? Уж никак не малышки Нефертити. Только я.
— Ты никогда не думала об этом? — спросил Нахтмин.
— Конечно, думала. Но не… — Я заколебалась. — Не всерьез.
— Если Эхнатон умрет, не оставив сына, бразды правления, скорее всего, перейдут к одному из его военачальников, — объяснил Нахтмин. — Потому-то даже сейчас люди могут шептаться о том, что я женился на тебе ради притязаний на египетский трон.
Я внимательно посмотрела на него.
— А это правда?
Нахтмин заключил меня в объятия.
— А ты как думаешь?
Его поцелуи принялись спускаться ниже, и я закрыла глаза.
— Я думаю, что ты женился ради любви.
Я удержала его руки от дальнейшего продвижения, и мы вернулись в наши покои.
Ипу хватило благоразумия нас не беспокоить.
В наш первый месяц в Фивах мы ничем не занимались — просто наслаждались тихой жизнью у воды. Мы слушали крики чаек, разыскивающих пищу на прибрежной полосе песка, и медный звон колокольчиков, которые крестьяне привязывали на шею домашней скотине, пасшейся на берегах Нила. Мы ходили на рынок и покупали вещи для нашего нового дома, наслаждаясь тем, что здесь нас никто не знает. Хотя я носила платья из тонкого льна и золотые украшения, я ничем не отличалась от дочерей жрецов и писарей: у них тоже на запястьях звенели золотые и стеклянные браслеты.
Дважды из Амарны к Нахтмину приезжали люди в солдатской одежде и о чем-то шептались с ним. Каждый раз они низко кланялись ему, хотя Нахтмин больше не был военачальником.
— Это Небут, младший военачальник, — представил мне Нахтмин нашего второго гостя.
Небут прикрыл глаза от солнца и улыбнулся:
— А ты знаешь, госпожа, жители Амарны только и говорят, что о твоем муже.
— Тогда лучше бы они говорили потише, — сказала я ему, — или наши с ним жизни окажутся в опасности.
Военачальник кивнул:
— Конечно, госпожа. Никто из них не забыл, что произошло с Хоремхебом. — Он понизил голос. — Но ходят слухи, что фараон все-таки не казнил его.
Я быстро взглянула на Нахтмина.
— А что же тогда он будет делать?
— Держать их в тюрьме, — ответил муж.
— Да. До тех пор, пока их все не позабудут. Но люди уже месяц собираются у ворот тюрьмы и выкрикивают хвалы Хоремхебу и его солдатам. Стражники фараона бьют их и разгоняют, но толпа собирается снова. Против фараона поднялся его же собственный город. — Небут понизил голос до шепота. — В вечер моего отъезда фараон провозгласил, что всякий говорящий против него — предатель. Уже дюжину человек убили за это.
Нахтмин покачал головой:
— И теперь люди стоят у ворот молча.
Я представила себе, как бесится Эхнатон, глядя из Окна Появлений на разгневанные толпы, и как Панахеси вьется рядом и нашептывает ему на ухо всякие банальности.
— Ему придется вскорости как-то разбираться с этим, — сказал Нахтмин.
— О, он разберется, — заверила его я. — Фараон объявит празднество в честь Атона. Он разбросает с колесницы кучу золота, и люди обо всем позабудут.
О празднестве в честь Атона было объявлено на следующий день.
У меня упало сердце. Я понимала, что люди вроде Небута наверняка думают, что я такая же, как мои родственники, хитроумная и честолюбивая. Я понимала также, что в залах вечности мое имя будет звучать вместе с именем Нефертити и что, если боги решат стереть ее имя из свитков жизни, они сотрут и мое.
Все жители Фив высыпали на улицы. Мы пошли в город, посмотреть на празднество. У пристани во множестве выступали танцоры и акробаты, а торговцы продавали печеного сома и фазанов. Я смотрела, как люди кланяются высеченному на каменном столбе изображению солнца.
— Интересно, что сейчас думают боги? — озвучил мои мысли Нахтмин, глядя на кланяющихся солнцу женщин.
Празднество продолжалось до глубокой ночи, и до нашего дома, стоящего над Нилом, долетали песни и звон колокольчиков. Мы отправились спать под крики пьяных, и я подумала: «Вот так и заставляют людей позабыть обо всем. Бесплатное вино, бесплатный хлеб, день, свободный от работы, и внезапно оказывается, что имя Хоремхеба погребено в песках».
На следующий день прибыл посланец из Амарны.
— От визиря Эйе, — выжидательно произнес юноша.
Я прочла свиток, а потом отправилась в сад, чтобы прочитать его вслух Нахтмину.
— Новости из Амарны, — сообщила я, развернула свиток и зачитала:
«Надеюсь, Мутноджмет, что это письмо застанет тебя в добром здравии и что ты достаточно мудра, чтобы защитить своего новообретенного мужа от деревенских сплетен и женщин у колодца. Думаю, можно не говорить, как сильно твоя мать скучает о тебе. Но в городе бунт, безмолвный бунт, что выводит фараона из себя, и только царица Нефернеферуатон-Нефертити способна успокоить его».
— Царица Нефернеферуатон-Нефертити? — переспросил Нахтмин.
— «Совершенна красота Атона», — недоверчиво произнесла я.
«Если хетты вторгнутся в наши земли, вы с Нахтмином окажетесь в опасности. Эхнатон не дурак. При первых же признаках реального мятежа он казнит Хоремхеба, а затем пошлет своих людей в Фивы. Не думай, что тебе ничего не грозит, раз вы живете вдали от двора. Если начнутся беспорядки, Уджаи предупредит вас. Бегите тогда в Ахмим. Не пишите нам и никак не связывайтесь с городом фараона, пока волна беспорядков в Амарне не схлынет. Это всего лишь меры предосторожности, котенок, но, хотя сердце твое может принадлежать мужу, твой долг перед семьей останется, даже если Эхнатон падет».
Нахтмин посмотрел на письмо.
— Твой отец не церемонится.
Я уронила свиток на колени.
— Он всего лишь честен с нами.