1344 год до н. э.
Ахет. Сезон разлива
Муж больше не напоминал мне о моем обещании, сделанном на берегу реки, и я и сама не заметила, как прошли перет и шему и прибыла весть о том, что в порт вошел корабль Джеди. Я надела свой лучший парик и самый красивый пояс.
Нахтмин приподнял брови:
— Ты, похоже, решила, что это приехала царица.
Мы поехали в порт и отыскали там корабль Джеди — такой же большой и внушительный, каким он мне запомнился. В воздухе сильно пахло жареным кумином. Нам пришлось проталкиваться через толпу: люди сбились на пристани в кучу, словно рыбы в стае. Многие из них пришли, чтобы увидеть своих близких. В тот день тота с Джеди уплыло больше пятидесяти матросов, и теперь их жены толпились здесь, с цветами в волосах. Когда я разглядела на палубе Ипу, то ахнула. Она ждала ребенка!
— Госпожа! — Ипу пробилась ко мне через толчею. — Госпожа!
Она повисла у меня на шее, а мне еле-еле хватило рук, чтобы обнять ее.
— Гляди! — Ипу, улыбнувшись, показала на свой круглый живот. — Он подождал тебя.
— Сколько месяцев? — спросила я.
— Почти девять.
— Девять, — повторила я.
Мне просто не верилось. Ипу, моя Ипу, ждет ребенка.
Ипу повернулась к Нахтмину.
— Я думала о тебе по дороге, — призналась она. — На берегах Пунта солдаты носят оружие, совершенно не похожее на египетское. Мой муж привез тебе образцы. Самые разные. Из черного дерева и кедра. И даже одну штуку из металла, который они называют железом.
Ипу положила руку на круглый живот. Я никогда еще не видела ее более цветущей.
— Может, вы бы пошли вдвоем домой? — мягко предложил Нахтмин. — Я могу остаться тут, помочь Джеди, а вы пока поговорите. Здесь не место для женщины на девятом месяце беременности.
Я отвела Ипу в дом, где она не была почти целый год. По пути она рассказывала мне о земле, где живут люди с кожей более темной, чем у египтян, но более светлой, чем у нубийцев.
— И они носят в волосах странные украшения. Из бронзы и слоновой кости. Чем богаче женщина, тем больше амулетов она носит.
— А травы? — нетерпеливо спросила я.
— Ох, госпожа, ты никогда не видела таких трав! Джеди привез для тебя целый сундук с травами.
Я захлопала в ладоши.
— А ты расспросила местных женщин, для чего они?
— И большую часть записала, — отозвалась Ипу. Тут мы подошли к ее дому, и Ипу замедлила шаги. Она в немом изумлении уставилась на двухэтажный дом с коричневой отделкой вокруг окон и дверей.
— Я успела позабыть, как это здорово — быть дома, — сказала она, держась за живот, и меня затопило непривычное мне ощущение зависти.
В доме было очень тихо — такую тишину мне доводилось встречать только в гробницах Фив. Ипу посмотрела на статуи Амона; все было на тех же местах, где она их оставила. Все осталось точно таким же, если не считать тонкого слоя пыли. И самой Ипу. Первой заговорила я:
— Надо убрать все эти занавески, пусть будет посветлее.
Я стала подвязывать плетенные из тростника занавески, а Ипу смотрела на меня. Я обернулась.
— Что случилось?
Ипу опустилась на скамью, положив руки на живот:
— Мне так нехорошо, что это я буду рожать! Я так хотела, чтобы у тебя был ребенок!
— Ох, Ипу, — с нежностью произнесла я и обняла ее. — Это в воле богов. На все есть какая-то причина.
— Но какая? — с горечью спросила Ипу. — Что это может быть за причина? Я молилась за тебя, когда была там, — созналась она. — Местной богине.
Я ахнула:
— Ипу!
— Хуже от этого не будет, — твердо заявила она, и в голосе ее звучала такая серьезность, какую мне редко доводилось слышать от нее.
Мы посмотрели друг на друга в солнечном свете, пробивающемся через занавески, и я сказала:
— Ты хороший друг, Ипу.
— И ты, госпожа.
Мы принялись беседовать и попутно убирать: вытряхивать пыль с настенных драпировок и отмывать полы. Ипу рассказала обо всех ее приключениях на Ниле. Они сперва поднялись вверх по реке до Котпоса, потом, оставив корабль на попечение одного из матросов, отправились с караваном на восток, по Вади-Хаммамат. Когда они добрались до побережья, Джеди купил три лодки для всех тех товаров, которые он намеревался привезти обратно, они наняли еще матросов и отправились на юг. Ипу вспомнила, как одного из их людей, когда он пошел искупаться, чуть не убил крокодил и как ей всю ночь не давало спать хриплое урчание гиппопотамов.
— И ты не боялась?
— Там был Джеди и пятьдесят вооруженных матросов. На воде там бояться нечего, кроме животных, а когда мы заплыли дальше на юг, там стали встречаться такие животные, каких ты никогда не видела.
Я опустила запыленный подол.
— Например?
— Например, змеи длиной с эту комнату и кошки величиной… — Ипу оглядела веранду. — Величиной с этот стол.
У меня глаза полезли на лоб.
— Больше, чем их изваяния в храме Амона?
— Намного больше.
Потом она принялась описывать великолепные травы, которые ей удалось отыскать, и корицу — они привезли полные сундуки корицы.
— Мы ходили повсюду, госпожа. Там женщины не ездят в носилках. Только на ослах. А когда я округлилась, мне было легче ходить, чем ездить.
Джеди позволял ей посещать чужеземные рынки, где женщины продавали темные стручки, пахнущие имбирем и лимоном, — ими приправляли медовые лепешки и хлеб. Ипу видела взрослых мужчин ростом с ребенка и высоких пятнистых животных, объедающих листья с верхушек деревьев. Женщины продавали пряности и ароматные чаи, и на рынке царили шафраново-желтый, землисто-фиолетовый и огненно-красный цвета.
— Как их одежда.
— А что, там все носят красное?
— Только богатые. Там не так, как в Египте, — объяснила Ипу.
В Египте все, и бедные, и богатые, носили белое.
Когда с пристани пришли Джеди с Нахтмином, следом за ними тянулись матросы, тащившие сундуки с товарами. Дом заполонил запах кедра. Мы уселись на веранде и стали разглядывать необычные находки и слушать связанные с ними истории. Там была шкатулка из слоновой кости, с травами, которые Ипу собрала сама, и деревянный ящик с оружием для Нахтмина. Еще Ипу привезла для меня ярко-синее платье. Остальное были вещи для дома и украшения для будущего ребенка. Это должно было стать его наследством: слоновая кость и золото из страны Пунт.
Тем вечером мы хорошо поели и просидели до утра, слушая, как хохочет Джеди, рассказывая про одного матроса: он съел какое-то местное блюдо, а потом целый день не мог отойти от ямы — в отличие от Египта, туалетов в Пунте не знали. Джеди с Ипу хохотали, вторя друг другу, и, когда мы отправились домой, унося мою шкатулку с травами и новое оружие Нахтмина, нам казалось, будто они никогда и не уезжали.
В Египте говорят, что, когда удача решит взглянуть на тебя, она делает это трижды, по разу на каждую часть глаза Гора: верхнее веко, нижнее веко и сам глаз. На следующее утро после того, как к нам вернулась Ипу на девятом месяце беременности, закончилась засуха. С неба обрушились ливни; тяжелые капли барабанили по водам Нила и собирались в лужи на полях. А вечером, когда Нахтмин ужинал у жаровни, а я болтала с Ипу, прибыл гонец из Амарны и привез свиток с печатью моей семьи. Джеди, отворивший дверь гонцу, передал свиток мне, и глаза у него были круглые от любопытства. Он, наверное, никогда не видел печати визиря: тяжелый золотой воск и лучший папирус, растущий только в дельте Нила. Я тут же вскрыла послание и прочла его вслух.
«Твоя сестра тяжело переносит новую беременность, и жрицы Атона надеются, что это двойня — либо признак царевича. Но она часто плохо себя чувствует и зовет тебя сюда. Нахтмин тоже приглашен».
Ипу ахнула:
— Пятый ребенок?!
Я понимала, что она имеет в виду. Только царицу боги могли благословить такой плодовитостью. Каждый год Нефертити рожала по ребенку, хоть в дождь, хоть в засуху. И у меня внезапно на глаза навернулись слезы.
Нахтмин поставил чашу.
— Мив-шер… — с нежностью произнес он.
Я в смущении смахнула слезы.
— Ты можешь ехать, — сказала я. — Отец не позволил бы матери отправить такое письмо, если бы думал, что тебе грозит опасность. Ты поедешь? — спросила я его.
Нахтмин заколебался, но когда увидел, с какой надеждой я смотрю на него, то ответил:
— Конечно поеду. Мы отплывем сразу же после того, как Ипу отправится в павильон для родов.
Я тут же написала ответ, сообщив матери, что мы отправимся в путь, как только Ипу родит. «Это будет не позднее чем через пятнадцать дней», — сообщила я. Письмо было доставлено быстро, потому что через пять дней пришло другое, написанное рукой Нефертити.
«Ты хочешь дожидаться рождения твоего крестника, в то время как на свет должна появиться твоя племянница, царевна Египта? Я плохо себя чувствую каждое утро и не сплю по ночам, а ты хочешь сидеть в Фивах до атира, когда я, быть может, уже умру?»
Я так и услышала ее обвиняющий голос. Если она умрет, а меня там не будет, чтобы благословить ее, ее ка никогда не обретет покоя. Я дочитала письмо.
«Я знаю, что ты не бросишь меня, когда Анубис стоит у моего порога, поэтому я посылаю корабль. Он отвезет тебя в Амарну как можно быстрее. И поскольку я знаю, что ты не поедешь без Нахтмина, он тоже приглашен. Вы можете занять покои для гостей, те, что возле Зала приемов».
Я скомкала свиток.
— Опять началось! Она послала корабль. Но я не уеду, пока не увижу, как благословят моего крестника, — решительно заявила я.
Ипу покачала головой:
— На этот раз твоя сестра права, госпожа. Ты должна отправиться в путь, как только придет корабль. Если царица носит двойню…
Она сочувственно развела руками.
Нахтмин кивнул.
— Думаю, тебе не надо напоминать, как умерла моя мать, — мягко произнес он. — И ни один из моих братьев не выжил.
Делать было нечего — мне приходилось возвращаться в Амарну, в город, из которого меня изгнали.
— А вдруг роды Ипу закончатся плохо? — прошептала я.
Нахтмин повернулся в темноте. Изображения Таварет, вырезанные на столбиках кровати, благожелательно взирали на нас в лунном свете.
— Мутноджмет, ты же знаешь, что говорят лекари.
Он коснулся моего лба большим пальцем, чтобы прогнать тревогу.
— Они думают, что Ипу родит в ближайшие семь дней. Но они могут ошибаться. — Я прикусила губу и с беспокойством подумала о корабле Нефертити, приближающемся к Фивам. — А вдруг корабль придет, а Ипу еще не родит?
Я все не спала, думая, как бы задержать корабль. Нефертити еще несколько месяцев до родов. Она может подождать. Если Ипу не родит в ближайшие несколько дней…
Но мое беспокойство оказалось напрасным. На следующее утро Ипу отправилась в родильный павильон, построенный для нее Джеди и примыкающий к их дому. Все утро у нее продолжались схватки, и она кричала. За резной дверью Нахтмин утешал Джеди, а Ипу, вцепившись в мою руку, заставила меня пообещать, что, если она не останется в живых, я позабочусь о ребенке, кто бы это ни был, мальчик или девочка.
— Не говори глупостей! — сказала я Ипу, убирая густые волосы с ее лица, но она все равно заставила меня поклясться.
Так что я дала клятву, но исполнять ее не потребовалось. К вечеру все завершилось, и Джеди стал отцом крепкого мальчишки.
— Ты только глянь, какой он тяжелый! — похвалила я спеленатого младенца и вручила его Ипу. Младенец вопил на всю комнату. — Как ты его назовешь?
Ипу посмотрела на окровавленные простыни. Снаружи было слышно, как празднуют радостное событие Нахтмин и Джеди.
— Камосес, — сказала она.
Ожидая корабля Нефертити, я целыми днями сидела с Ипу, наблюдала за ней с Камосесом и завидовала, глядя, как она купает его, укачивает и любуется тем, как он дышит во сне. И хотя малыш оказался беспокойный, у меня ныло внутри, когда я смотрела, как он сосет грудь и мордашка у него довольная-предовольная.
По вечерам я возвращалась домой, к Нахтмину, и мы вместе ложились в постель и проводили ночи, пытаясь зачать нашего собственного сына. В нашу последнюю ночь в Фивах Нахтмин убрал волосы с моего лица.
— Если у нас никогда не будет ребенка, я смирюсь с этим. Но ты, мив-шер, не смиришься. Я это вижу.
Я смахнула слезы.
— Разве ты не хочешь сына?
— Хочу. Или дочь. Но это — дар богов.
— Дар, который мы отправили обратно!
— Нет. Который был украден, — поправил он, и голос его был мрачен.
— Иногда я вижу во сне ребенка, — сказала я, повернулась к мужу, и он утер мне слезы. — Как ты думаешь, это что-нибудь значит?
— Боги посылают нам сны не просто так.
На следующий день за нами пришла баржа, но покидать Фивы оказалось труднее, чем раньше. Мы помахали оставшимся на пристани Ипу и Джеди: они с гордостью новоиспеченных родителей время от времени передавали Камосеса друг другу. Они должны были присматривать за домом в наше отсутствие, ухаживать за садом и кормить Бастета. Ипу обещала обслуживать женщин, которые будут приходить за медом и акацией. Она уже девять лет помогала мне возиться с травами, и я пообещала хорошо заплатить ей.
— Ты вовсе не обязана платить мне, госпожа, — возразила Ипу.
Но я не согласилась:
— Это будет лишь справедливо. Мы можем задержаться там на несколько месяцев.
Я стояла на носу корабля, щурясь от яркого солнечного света, и понятия не имела ни как долго мы пробудем в Амарне, ни при каких обстоятельствах вернемся.
Мы прибыли в Амарну, когда теплое осеннее солнце клонилось к горизонту. Мы стояли на палубе, и я поразилась до глубины души, увидев, как разросся город и каким красивым он стал. За нами прислали носилки, и мы, укрывшись от солнца за льняными занавесками, проехали через весь город к Приречному дворцу. Я раздвинула занавески и обнаружила, что на всех новых храмах и святилищах изображена Нефертити: на дверях, на стенах, в облике припавших к земле сфинксов. Нефертити была повсюду; ее лицо было высечено там, где следовало бы находиться Исиде и Хатор. А с массивных колонн, окружающих дворец, вместо Амона смотрело лицо Эхнатона. Когда носильщики опустили носилки у укрепленных ворот дворца, Нахтмин посмотрел на пилоны, потом отвернулся, перевел взгляд на город.
— Они сделали из себя богов.
Тут появился мой отец, и я поднесла палец к губам.
— Мутноджмет. Нахтмин. — Он тепло обнял моего мужа. Подойдя ко мне, он понизил голос и искренне произнес: — Мы слишком долго не виделись.
— Больше двух лет после последней встречи в Фивах.
Отец улыбнулся:
— Мать ждет тебя в родильном павильоне.
— Нефертити уже отправилась в родильный павильон?!
— Ей нездоровится, — тихо произнес отец. — На этот раз беременность дается ей тяжело.
— На четвертом месяце?
— Некоторые лекари думают, что уже шестой.
Нас провели по Приречному дворцу. Дворец выглядел точно так же, как к моменту моего отъезда. Колонны из белого известняка уходили в небо, а во внутренних двориках все цвело. Некоторые из них были засажены миртом и жасмином, и жасмин же господствовал в садах с водоемами, роняя благоуханные лепестки в воду. Мы прошли мимо Большого зала, и отец сказал:
— Вы будете жить здесь.
И указал на гостевые покои, предназначенные для иноземных дипломатов и посланцев. Я ощутила укол боли, но Нахтмин с благодарностью кивнул.
— Идем, — сказал отец. — Я отведу вас обоих в павильон.
Я посмотрела на Нахтмина:
— Но как же…
— Это Амарна, — скривившись, сказал отец. — Нефертити допускает к себе всех. Хоть женщин, хоть мужчин…
Мы вошли в родильный павильон, и там сразу же поднялся гомон. Я взглянула на лежащую в постели Нефертити. Эхнатон сидел рядом с женой и, напрягшись, с подозрением смотрел на Нахтмина. А потом нас окружили скачущие, смеющиеся дети, которым не терпелось встретиться с тетей Мутноджмет и познакомиться с дядей Нахтмином. Я посчитала и сообразила, что Меритатон уже пять лет. Ее не по летам взрослая усмешка напомнила мне Нефертити.
— Мама сказала, что ты привезла подарки, — сказала она и протянула руку.
Я посмотрела на Нахтмина. Тот приподнял брови и открыл сумку. Все подарки были завернуты в папирус, и Ипу все их подписала.
— Ну-ка, кто тут Меритатон? — спросил Нахтмин.
— Это я! — заявила самая старшая царевна. Она аккуратно взяла подарок под мышку и представила Нахтмину своих сестер. — Вот это — Мекетатон. — Она указала на полненькую кудрявую девочку. — Она всего на год младше меня. А это — Анхесенпаатон. — Меритатон указала на красивую малышку, которая стояла за спинами сестер и терпеливо ожидала подарка. — Ей два года. А это наша самая маленькая сестра, Неферуатон.
Неферуатон доковыляла к нам, и девочки получили свои подарки. Пока они лихорадочно их разворачивали, мать подошла обнять меня и расцеловала в обе щеки. Потом послышался громкий голос Меритатон.
— Я никогда не видела ничего подобного! — объявила она, и голос ее звучал так, словно ей было не пять, а все пятнадцать. — Мават! — Она подошла к постели Нефертити. — Ты когда-нибудь видела подобное?
Нефертити посмотрела на дощечку для письма, сделанную из слоновой кости; Нахтмин сделал их с помощью резчика, работающего над нашей гробницей. На дощечках были вырезаны имена царевен и сделаны подставки для кистей и неглубокие чернильницы. Моя сестра потрогала гладкие края и тоненькие кисточки, и когда она подняла голову, чтобы поблагодарить Нахтмина, взгляд ее был уже иным.
— Они прекрасны. У нас во дворце нет ничего подобного, — признала она. — Откуда это?
— Я хочу посмотреть на них, — распорядился Эхнатон.
Девочки отнесли свои таблички отцу. Фараон небрежно осмотрел их.
— Наши ремесленники могут сделать лучше.
Нахтмин почтительно склонил голову:
— Я сделал их вместе с одним резчиком из Фив.
— Очень искусная работа, — похвалила его Нефертити.
Эхнатон, побагровев, встал.
— Меритатон, Мекетатон! Мы едем на Арену!
— А военачальник с нами поедет? — спросила Меритатон.
Эхнатон остановился у двери. Все застыли. Фараон развернулся и посмотрел на Меритатон.
— Кто сказал, что этот человек был военачальником?
— Никто. — Меритатон, должно быть, услышала угрозу в голосе отца и поняла, что не стоит говорить ему правду, а правда, судя по всему, заключалась в том, что визирь Эйе до сих пор называл моего супруга военачальником. — Я просто увидела его мышцы и поняла, что он много времени работает под открытым небом.
Эхнатон сощурился:
— А почему тогда не рыбак или не художник?
Я никогда не забуду ответа Меритатон, показывавшего, сколь сообразительна она была в свои пять лет.
— Потому что наша тетя никогда бы не вышла замуж за рыбака.
На миг воцарилось напряжение, а потом Эхнатон рассмеялся и подхватил Меритатон на руки.
— Поехали на Арену, и я покажу тебе, как ездят воины! Со щитом!
— А как же я? — закричала Анхесенпаатон.
— Тебе всего два года! — отрезала Меритатон.
— Ты тоже поедешь, — объявил Эхнатон.
Когда они ушли вчетвером, отец спросил у Нахтмина:
— Может, показать тебе твои покои?
— Думаю, это было бы хорошо, — ответил мой муж.
— И мы дадим вам нескольких личных слуг на то время, что вы пробудете здесь.
Мать встала, собираясь присоединиться к ним, и Нефертити отчаянно воскликнула:
— Но ты вернешься к ужину?
— Конечно, — ответил отец таким тоном, словно иначе и быть не могло.
Я придвинула табурет к кровати Нефертити.
— У тебя красивый муж, — признала сестра. — Неудивительно, что ты предпочла его мне.
— Нефертити!.. — запротестовала было я, но Нефертити подняла руку:
— Сестры не могут быть близки вечно. Мы с Мерит стали друзьями. В этом году я сделала ее отца визирем. На должности писца он растрачивал свои способности впустую.
Я оглядела комнату.
— Она приносит мне сок. Она отлично выбирает ююбу. И она не хочет замуж, — многозначительно добавила Нефертити.
Я вздохнула.
— Ну так как ты себя чувствуешь?
Сестра пожала плечами:
— Хорошо, насколько это возможно. Говорят, беременность достаточно тяжелая, чтобы это был сын. — Ее темные глаза заблестели. — Но другие говорят, что это может быть двойня. Ты когда-нибудь слышала, чтобы женщина родила двойню и осталась в живых?
Я сжала губы, чтобы не пришлось врать.
— Никогда? — со страхом прошептала Нефертити.
— Двойни бывают редко. Наверняка должны быть женщины, которые при этом оставались живы.
Нефертити посмотрела на свой живот:
— Четыре царевны, Мутноджмет. Четыре! Думаю, Некбет отвернулась от меня.
Голос ее был мрачен. Кто знает, возможно, она впервые со времени моего отъезда из Амарны признавалась кому-то в своих истинных страхах. Да и кому еще она могла довериться? Моей матери, которая стала бы уверять ее, что все будет хорошо? Нашему отцу, который велел бы ей думать о царстве? Мерит, которая ничего не знала о родах и сопутствующей им боли? Нефертити взяла меня за руку, и внезапно жизнь в Фивах показалась мне ужасным лишением, и я почувствовала себя виноватой за то, что бросила ее здесь одну, наедине с ее страхами и честолюбием, — хотя это она меня изгнала.
— Мутноджмет, пообещай мне, что, если я умру родами, ты сделаешь Меритатон царицей. Пообещай, что Кийя никогда не станет главной женой.
— Нефертити, не надо так говорить…
Она сильнее сжала мою руку и задрожала.
— Я должна пережить эти роды. Я должна выжить, чтобы увидеть моего сына на троне.
Она с надеждой посмотрела на меня, но я не стала обещать, что она непременно это увидит. Это ведомо лишь Некбет. Лишь Таварет могла бы сказать об этом.
Вместо этого я спросила сестру:
— Сколько еще осталось?
Нефертити посмотрела на свой живот. Он был таким же маленьким и аккуратным, как и в прошлые разы, но на этот раз выглядел круглее и как-то тяжелее.
— Три. Еще три месяца, пока все это закончится.
С другими детьми она никогда не испытывала подобного нетерпения.
— Но ты мне поможешь, ведь правда же?
— Конечно.
Нефертити медленно кивнула, успокаиваясь.
— А то я подумала… — Ее глаза наполнились слезами. — Я подумала, что ты меня бросила.
Она напрочь позабыла про мое изгнание, надежно упрятала эти воспоминания, чтобы они не преследовали ее и чтобы это она была пострадавшей стороной.
— Я тебя не бросала, Нефертити. Можно любить двух людей одновременно, как ты любишь Меритатон и нашего отца.
Нефертити посмотрела на меня с глубочайшим недоверием.
— Я останусь до тех пор, пока ты не родишь своих сыновей, — пообещала я.