Фивы

19 фар пути

Наша барка готова была к отплытию в Фивы через четыре дня после визита тети в Ахмим. Солнце, поднявшееся над храмами нашего города, застало меня в моем маленьком садике с травами; я сорвала листик мирриса, понюхала его и закрыла глаза. Я буду очень скучать по Ахмиму.

— Не ходи ты с таким унылым видом, — раздался сзади голос сестры. — Для тебя найдется достаточно садов в Мальгатте.

— Откуда тебе знать?

Я посмотрела на мои любовно ухоженные растения. Васильки, мандрагора, маки, маленькое гранатовое дерево, которое мы с Ранофером посадили вместе.

— Что значит — откуда? Ты будешь сестрой главной жены царя. Если там нет садов, я прикажу их устроить!

Я рассмеялась, и Нефертити присоединилась к моему смеху. Она взяла меня за руку.

— И кто знает? Может, мы построим для тебя целый храм и сделаем тебя богиней сада!

— Нефертити, не говори так!

— Через два дня я выйду замуж за бога, а значит, стану богиней, а ты — сестрой богини. Ты станешь божеством по родству, — непочтительно пошутила она.

Наша семья была слишком близка к фараонам Египта, чтобы верить в их божественную природу так, как в нее верили простолюдины, — так, как им велели верить, чтобы они не оспаривали власть фараонов. Отец объяснил мне это однажды вечером, и я боялась, что следом он скажет, что Амон-Ра тоже ненастоящий, но этого он не сказал. Есть вещи, в которые веришь удобства ради, — а есть слишком священные, чтобы оспорить их хоть словом.

Невзирая на обещания Нефертити, мне было жалко покидать мой маленький сад. Я взяла с собой столько трав, сколько могла, рассадив их по маленьким горшочкам, и велела слугам заботиться об остальных. Они обещали, но мне не верилось, что они и вправду будут уделять внимание ююбе или поливать мандрагору столько, сколько ей требуется.

Путешествие из Ахмима в Фивы было недолгим. Наша барка пробралась через тростники и рогоз и поплыла по мутным водам Нила на юг, к городу фараонов. Отец улыбнулся сестре с носа барки, а она, восседая в кресле под навесом, улыбнулась ему в ответ. Потом он поманил меня пальцем.

— На солнце у тебя глаза, как у кошки, — сказал он. — Зеленые, словно изумруды.

— Как и у мамы, — ответила я.

— Да, — согласился отец. Но он подозвал меня не затем, чтобы побеседовать о моих глазах. — Мутноджмет, в грядущие дни твоя сестра будет нуждаться в тебе. Времена нынче опасные. Когда на трон восходит новый фараон, это всегда сопряжено с неизвестностью, и сейчас — более, чем когда-либо. Ты станешь главной дамой при твоей сестре, но ты должна быть очень осторожна во всем, что говоришь и делаешь. Я знаю, что ты честна. — Он улыбнулся. — Но иногда честность — это недостаток. Двор — не место для честности. Будь осторожна с Аменхотепом.

Отец посмотрел на реку. На берегу висели рыбачьи сети. В это время дня всякие работы прекращались.

— Кроме того, ты должна управлять Нефертити.

Я удивленно уставилась на него:

— Как?

— Давая ей советы. Ты терпелива, и ты умеешь обращаться с людьми.

Я покраснела. Отец никогда прежде не отзывался обо мне так.

— Нефертити вспыльчива. И я боюсь…

Отец покачал головой, но так и не договорил, чего же он боится.

— Ты сказал тете Тийе, что Нефертити сможет сдерживать царевича. Но зачем его сдерживать?

— Потому что он тоже вспыльчив. И честолюбив.

— Но разве честолюбие — это плохо?

— Такое — да. — Отец накрыл мою ладонь своей. — Ты сама увидишь. Просто смотри внимательно вокруг, котеночек, и будь начеку. Если что-то случится, первым делом иди ко мне.

Отец понял, по какому руслу устремились мои мысли, и улыбнулся.

— Не надо так беспокоиться. Все не так уж плохо. В конце концов, это не слишком большая цена за корону Египта. — Он взглядом указал на берег. — Мы уже почти приплыли.

Я посмотрела вперед. Теперь, когда мы приблизились ко дворцу, вокруг стало больше судов, длинных кораблей с треугольными парусами, как и у нас. Женщины подбегали к бортам кораблей, чтобы бросить взгляд на нашу барку и рассмотреть, кто там есть. Золотой вымпел, реющий над мачтой, указывал, что на этом корабле плывет первый вельможа Старшего, и все, должно быть, знали, что эта барка несет будущую царицу Египта. Нефертити исчезла в каюте и появилась вновь, облаченная в новое платье. На груди у нее, сверкая на солнце, висели редкостные драгоценности, оставленные тетей. Нефертити подошла и встала рядом со мной на носу, подставив лицо прохладным брызгам.

— Великий Осирис! — Я указала вперед. — Смотри!

На берегу стояло пять десятков солдат и не менее двух сотен слуг, и все они ожидали нашего прибытия.

Первым с корабля спустился отец, за ним — мать, а потом уже Нефертити и я. Таково было соподчинение в нашей семье. Интересно, а как изменится иерархия после коронации моей сестры?

— Гляньте на носилки! — воскликнула я.

Носилки были украшены золотом и лазуритом, а шесты у них были из черного дерева.

— Должно быть, это носилки Старшего, — произнесла пораженная Нефертити.

Нам помогли забраться в носилки, каждому — в свою занавешенную кабинку, и я отодвинула занавеску, чтобы во второй раз взглянуть на Фивы, сияющие под послеполуденным солнцем. Я не понимала, как Нефертити может спокойно сидеть в носилках, если она никогда прежде не видала Фивы. Но я видела ее тень, горделивую и прямую, в середине носилок; она сдерживалась, невзирая на то, что нас сейчас несли по городу, куда отец никогда нас не брал. Дюжина флейтистов сопровождала нас, пока мы проплывали мимо домов из песчаника и сотен зевак. Я пожалела, что мы с матерью в разных носилках; мне хотелось бы разделить ее радость при виде акробатов и музыкантов, развлекающих собравшиеся толпы. Мы миновали храм Аменхотепа Великолепного и две огромные статуи, изображающие его в виде бога. Потом на горизонте блеснуло озеро, окруженное пустыней. Я чуть не выпала из носилок, так мне хотелось его разглядеть. Это было рукотворное озеро, вырытое в форме полумесяца; оно окружало дворец. Там, где полагалось бы находиться песку и пальмам, по водной глади скользили лодки с маленькими парусами, и я вспомнила рассказ отца о том, что Аменхотеп Великолепный создал это озеро в знак своей любви к царице Тийе, и о том, что подобного ему нет во всем Египте. Оно сияло под солнцем, словно жидкий лазурит и серебро, и, когда мы приблизились к воротам дворца, толпа отступила.

Я быстро откинулась на подушки и опустила занавески. Мне не хотелось выглядеть деревенской девчонкой, никогда не бывавшей за пределами Ахмима. Впрочем, даже с опущенными занавесками я поняла, когда мы вошли в пределы дворца. На дорогу легла тень деревьев, и мне видны были очертания маленьких храмов, домов чиновников, царской мастерской и маленьких, приземистых жилищ слуг. Носильщики поднялись по лестнице и наверху опустили носилки. Когда мы раздвинули занавески, перед нами раскинулись все Фивы: озеро в форме полумесяца, глинобитные дома, рынки, поля, а за всем этим — Нил.

Отец стряхнул пылинки со своего схенти и объявил слугам:

— Сейчас нас препроводят в наши покои, и там мы разберем вещи. Когда мы вымоемся и переоденемся, мы отправимся на встречу со Старшим.

Слуги низко поклонились в знак почтения, и я поняла, что на мать произвела впечатление власть, которой ее супруг обладал в Фивах. В Ахмиме он был просто нашим отцом, человеком, который любил читать у пруда с лотосами и посещать храм Амона, чтобы полюбоваться, как солнце садится за полями. Но во дворце он был визирем Эйе, одним из самых уважаемых людей во всем царстве.

Появился молодой слуга, щеголяющий юношеским локоном. Он был изящен, а его схенти было отделано золотом. Лишь слуги самого фараона носили такую одежду.

— Я отведу вас в ваши комнаты. — Он двинулся вперед. — Почтенный визирь Эйе и его супруга будут жить в покоях слева от покоев фараона. Справа оттуда — покои царевича, а рядом с ними комнаты госпожи Нефертити и госпожи Мутноджмет.

Позади слуги проворно подхватили нашу дюжину сундуков. Дворец был построен в форме анка, центром которого был фараон. Вокруг во внутренних двориках располагались покои его визирей, и, когда мы проходили через них, женщины и дети останавливались, чтобы посмотреть на нашу процессию. «Вот какой теперь будет наша жизнь», — подумала я. Мир тех, кто смотрит.

Наш проводник провел нас через несколько двориков, вымощенных яркой плиткой, с росписями, изображающими заросли папируса, и дошел до покоев, в которых остановился.

— Это покои визиря Эйе, — церемонно провозгласил слуга.

Он распахнул дверь, и из каждой ниши в комнате на нас уставились гранитные статуи. Комната была светлой и роскошно обставленной, с тростниковыми корзинами и деревянными столами с резными ножками из слоновой кости.

— Отведи моих дочерей в их комнаты, — распорядился отец, — а потом сопроводи их в Большой зал к ужину.

— Мутни, оденься сегодня как следует, — предупредила мать, ставя меня в неловкое положение перед слугами. — Нефертити, там будет царевич.

— С Кийей? — уточнила Нефертити.

— Да, — ответил отец. — Мы договорились, что украшения и наряды принесут к тебе в комнату. Чтобы к закату ты была готова. Мутни тебе поможет, если что-то потребуется.

Отец посмотрел на меня. Я кивнула.

— Да, еще я договорился, чтобы вам прислали личных служанок. Это самые искусные женщины во дворце.

— А в чем они искусны? — по невежественности переспросила я.

В Ахмиме у нас не было личных служанок. Нефертити покраснела.

— В наведении красоты, — ответил отец.

В наших покоях стояла настоящая кровать. Не тростниковая циновка или тюфяк, как дома, в нашем поместье, а большая, украшенная резьбой кровать из черного дерева, с льняным пологом, которую нам с Нефертити предстояло делить. В мозаичный пол была вделана бронзовая жаровня для прохладных вечеров, когда мы будем потягивать подогретое пиво и сидеть у огня, завернувшись в плотные одеяла. А в отдельной комнате, предназначенной исключительно для переодевания, был устроен туалет из известняка. Я приподняла его крышку, и Нефертити в ужасе оглянулась через плечо. Наш проводник, забавляясь, наблюдал за нами. Туалет представлял из себя керамическую чашу с розмариновой водой на дне. Теперь нам не придется больше пользоваться стульчаком. Эти покои были достойны царевны. Тут наш проводник вмешался, объяснив, что я буду делить кровать с Нефертити, пока она не выйдет замуж, а после этого она, возможно, предпочтет обзавестись собственной кроватью.

Повсюду красовались изображения растущей, бесконечной жизни. Деревянные колонны были украшены резьбой с изображением цветов, а потом раскрашены синим и зеленым, темно-желтым и красным. По стенам летели цапли и ибисы, нарисованные искусным художником. Даже мозаичный пол искрился жизнью: изображение пруда с лотосами было настолько реалистичным, что казалось, будто мы, подобно богам, ходим по воде. Наш проводник исчез, и Нефертити тут же воскликнула:

— Ты только взгляни на это!

Она коснулась поверхности зеркала — огромного, больше нас двоих, вместе взятых, — и мы уставились на наши отражения. Маленькая, светлая Нефертити — и я. Нефертити улыбнулась своему отражению в отполированной бронзе.

— Так мы будем выглядеть в вечности, — прошептала она. — Молодыми и красивыми.

«Ну, во всяком случае, молодыми», — подумала я.

— Сегодня ночью я должна быть великолепной, — сказала Нефертити, быстро обернувшись. — Я должна затмить Кийю во всех отношениях. Главная жена — это всего лишь титул, Мутноджмет. Аменхотеп может отправить меня на задворки гарема, если я не сумею очаровать его.

— Наш отец никогда этого не допустит! — запротестовала я. — У тебя всегда будут покои во дворце!

— Дворец, гарем — какая разница? — отмахнулась Нефертити, снова поворачиваясь к зеркалу. — Если я не произведу на него достаточно сильного впечатления, я буду лишь куклой, и ничем более. Я буду коротать дни в своих покоях и так и не узнаю, каково это: править царством.

Слова Нефертити напугали меня. Уж лучше пусть ее безумная самоуверенность, чем то, что произойдет, если она не сумеет стать избранницей царевича. Тут я заметила в зеркале кое-что и застыла. В наши покои вошли две женщины. Нефертити резко обернулась, и одна из женщин шагнула вперед. Она была одета по последней придворной моде; ее сандалии были украшены бусинами, а в ушах красовались золотые серьги. Когда она улыбнулась, на щеках ее появились ямочки.

— Нам велено провести вас в ванную, — объявила женщина, протягивая нам льняные полотенца и мягкие купальные одеяния. Она была старше Нефертити, но ненамного. — Меня зовут Ипу.

Она оценивающе взглянула на нас, отметив и мои взъерошенные волосы, и изящество Нефертити. Ипу указала на стоящую рядом с ней женщину:

— А это Мерит.

Уголки губ Мерит слегка приподнялись, и мне подумалось, что она выглядит заносчивее Ипу. Однако же она низко поклонилась нам, а когда выпрямилась, то взмахнула увешанной браслетами рукой в сторону внутреннего дворика:

— Купальни там.

Я подумала о холодных медных ваннах в Ахмиме, и всякое стремление мыться меня покинуло.

— Мы — ваши личные служанки, — сообщила нам Мерит. — Прежде чем вы оденетесь или выйдете из покоев, мы должны убедиться, что с вами все в порядке. У царевны Кийи свое окружение. И служанки, и доверенные помощницы. Как она накрасит глаза, так и все красятся. Какую прическу она выберет, то за ней и повторяют фиванки. Пока что, — с улыбкой добавила она.

Двое стражников церемонно распахнули перед нами двустворчатые двери в купальню, и когда я огляделась сквозь пар, то ахнула. Воду наливали из сосудов в длинные мозаичные бассейны, окруженные каменными скамьями и большими камнями, согретыми солнцем. Между колоннами были подвешены вазы, и растущая в них буйная зелень тянулась к солнцу.

Нефертити одобрительно осмотрела зал с колоннами.

— Нет, ну ты представляешь: отец знал обо всем этом и предпочел вырастить нас в Ахмиме!

Она отбросила полотенце.

Мы уселись на каменные скамьи; наши новые служанки велели нам лечь.

— У тебя очень напряженные плечи, госпожа. — Ипу принялась разминать мне спину. — У старух и то плечи мягче!

Она рассмеялась. Меня удивила подобная фамильярность. Но по мере того как Ипу массировала мне спину, мои плечи и вправду расслаблялись.

Бусины, вплетенные в парик Ипу, тихонько позвякивали, и я чувствовала запах, исходящий от ее длинного облегающего платья, — аромат лотоса. Я закрыла глаза, а когда открыла — в бассейне оказалась другая женщина. Почти в тот же самый миг Мерит набросила на мою сестру ее одеяние.

Я уселась.

— Где…

— Тсс!

Ипу надавила мне на спину.

Я ошеломленно уставилась вслед уходящим Нефертити и Мерит.

— Куда они?

— Обратно в ваши покои.

— Но почему?

— Потому что здесь Кийя, — сказала Ипу.

Я посмотрела через бассейн на женщину, окунувшую голову в воду. Лицо ее было маленьким и узким, нос — с небольшой горбинкой, но все же в ее лице было нечто, притягивающее внимание.

Ипу прищелкнула языком.

— Мне нужно сбегать за лавандой. Побудь здесь и ничего не говори! Я скоро вернусь.

Едва лишь Ипу ушла, как Кийя двинулась в мою сторону. Она обернула полотенце вокруг пояса. Я тут же села и тоже завернулась в полотенце.

— Так значит, это тебя прозвали Кошачьи Глаза? — сказала Кийя. Она уселась напротив и уставилась на меня. — Ты, похоже, впервые в этой купальне?

Она посмотрела под мою скамью. Я проследила за ее взглядом и увидела, что я натворила. Я положила мое купальное одеяние на пол, и теперь его подол намок.

— Во дворце мы используем для этого шкафы.

Кийя улыбнулась; я взглянула туда, где висела ее одежда, и покраснела.

— Я не знала.

Кийя приподняла брови.

— Я думала, твоя служанка скажет тебе о таких вещах. Ипу известна в Фивах. Все женщины при дворе хотели бы заполучить ее — она очень искусна в обращении с косметикой, — но царица отдала ее тебе.

Она умолкла, ожидая моего ответа. Поняв, что я ничего не собираюсь говорить, она подалась вперед.

— Скажи, это была твоя сестра?

Я кивнула.

— Она очень красивая. Она наверняка была украшением садов Ахмима. — Кийя взглянула на меня из-под длинных ресниц. — Готова поспорить: у нее было множество поклонников. Должно быть, ей было нелегко бросить их там, — задушевным тоном произнесла Кийя, — особенно если она была влюблена.

— Нефертити ни в кого не влюблена, — отозвалась я. — Это мужчины влюблялись в нее.

— Мужчины? Так поклонник был не один?

— Нет, только наш наставник, — быстро ответила я.

Кийя выпрямилась.

— Наставник?

— Ну, не ее наставник. Мой.

В дворике раздались шаги Ипу. Кийя тут же встала и ослепительно улыбнулась:

— Думаю, мы еще побеседуем, малышка.

Ипу увидела нас, и по лицу ее промелькнула тревога. Кийя выплыла за дверь, облаченная лишь в мокрое льняное полотенце.

— Что случилось? — нетерпеливо спросила Ипу, пересекая купальню. — Что тебе сказала царевна Кийя?

Я заколебалась.

— Только что Нефертити красивая.

Ипу прищурилась:

— И больше ничего?

Я энергично тряхнула головой.

— Ничего.

Когда я вернулась в наши покои, Нефертити уже была там. На ней было отрезное под грудью платье. Мое было таким же, но, когда я его надела, на свете не нашлось бы еще двух таких же несхожих сестер. Мне платье было длинновато и болталось свободно, а у Нефертити оно подчеркивало тонкую талию и поднимало грудь выше.

— Погоди! — воскликнула Нефертити, когда Мерит занесла над ней щетку для волос. — А где масло сафлора?

Мерит недоуменно нахмурилась.

— Что, госпожа?

— Масло сафлора, — пояснила Нефертити, взглянув на меня. — Сестра велит пользоваться им. Чтобы волосы не выпадали.

— Мы здесь не пользуемся маслом сафлора, госпожа. Мне пойти поискать его?

— Да. — Нефертити уселась и посмотрела вслед Мерит. Потом взглянула на мое платье и одобрительно кивнула: — Вот видишь? Ты можешь выглядеть хорошо, если постараешься.

— Спасибо, — вяло ответила я.

На подготовку у нас ушло все время до заката. Ипу с Мерит и вправду оказались настолько умелыми, как их отрекомендовал отец. Они уверенно и тщательно накрасили нам губы и подвели глаза сурьмой, подкрасили грудь хной и в завершение надели на нас нубийские парики.

— Что, прямо на волосы? — огорчилась я. Нефертити гневно сверкнула глазами, но парик казался на вид жарким и тяжелым, с обилием косичек и крохотных бусин. — Неужто их носят все?

Ипу с трудом сдержала смешок.

— Да, госпожа Мутноджмет. Даже царица.

— Но как он держится?

— При помощи воска и смолы.

Она собрала мои длинные волосы в тугой узел и ловко надела на меня парик. Эффект оказался поразительным. Косички красиво обрамляли мое лицо, а зеленые бусины подчеркнули цвет глаз. Должно быть, Ипу специально их подобрала, потому что у Нефертити бусины были серебристыми. Я сидела не шевелясь, пока служанка умастила мне грудь кремом, а потом осторожно сняла крышку с кувшинчика. Она высыпала себе на ладонь что-то блестящее, потом осторожно подула — и меня осыпала золотая пыль. Я краем глаза заметила свое отражение в зеркале и изумленно ахнула. Я была красива.

Потом Нефертити встала.

По ней невозможно было сказать, что она только что проделала утомительное путешествие по Нилу, из Ахмима в Фивы. От важности нынешнего вечера Нефертити была вся на нервах, и сна у нее не было ни в одном глазу. Она сверкала, словно солнце. Ее парик ниспадал ниже плеч, а заправленные за уши волосы подчеркивали скулы и изящную шею. Каждая прядь волос издавала мелодичный перезвон, когда бусины постукивали друг об друга, и я подумала, что на целом свете не найти мужчины, который смог бы отказаться от Нефертити. Тело ее с головы до ног усыпала золотая пыль.

Служанки отступили на шаг.

— Она великолепна.

Они поменялись местами, чтобы оценить работу другой, и Мерит, осмотрев мое лицо, одобрительно хмыкнула.

— Зеленые глаза, — сказала она. — Никогда еще не видела таких зеленых глаз.

— Я подвела их малахитом, — отозвалась Ипу, гордая проделанной работой.

— Получилось чудесно.

Я выпрямилась, а сестра кашлянула, отнимая у меня момент триумфа.

— Мои сандалии! — потребовала она.

Мерит принесла сандалии, отделанные золотом. Нефертити повернулась ко мне и сказала:

— Сегодня вечером я встречусь с царевичем Египта. — Она протянула руки, и браслеты у нее на руках зазвенели. — Как я выгляжу?

— Как Исида, — честно ответила я.

На закате нас провели в Большой зал; праздничный шум был слышен еще за несколько внутренних двориков оттуда. О прибытии каждого гостя сообщал специальный слуга, и, пока мы ожидали своей очереди, Нефертити схватила меня за руку.

— Отец уже там? — спросила она, полагая, что раз я высокая, то могу разглядеть, что творится в зале, через головы дюжины человек.

— Не знаю.

— А ты встань на носочки, — велела Нефертити.

Но мне все равно было не видно.

— Не волнуйся. Когда ты войдешь, это заметят все, — пообещала я.

Несколько человек перед нами прошли, и я смогла разглядеть, что Старший и царица Тийя уже в зале. Царевич тоже был там. Стоящие в очереди мужчины то и дело оборачивались, чтобы взглянуть на мою сестру, и я поняла, что отец был прав, когда велел нам прибыть последними.

Очередь продвигалась, и вскоре нам открылся весь зал. Изо всех помещений, какие я успела повидать в Мальгатте, это определенно было самым большим и самым красивым. Герольд кашлянул и протянул руку.

— Госпожа Нефертити, — величественно провозгласил он, — дочь Эйе, визиря Египта и надзирателя над царскими работами.

Нефертити шагнула вперед, и разговоры в Большом зале стихли.

— Госпожа Мутноджмет, сестра Нефертити, дочь Эйе, визиря Египта и надзирателя над царскими работами.

Теперь пришла моя очередь выступить вперед, и я увидела, как гости поворачиваются, чтобы взглянуть на дочерей Эйе, только что приехавших из маленького городка Ахмим.

Пока мы шли к помосту, женщины изучающе разглядывали нас. Отец встал из-за длинного стола, чтобы поприветствовать нас, и мы очутились перед тремя тронами Гора, кланяясь и разводя руки.

Впереди восседал на своем троне Старший, и я заметила, что его сандалии вырезаны из дерева и что на подошвах у них нарисованы его враги. Фараон посмотрел на круглые, подкрашенные хной груди Нефертити, хотя в Большом зале было достаточно грудей, чтобы ему хватило разглядывать на всю ночь.

— Встаньте, — велела царица.

Когда мы встали, взгляды царевича Аменхотепа и моей сестры встретились. Нефертити улыбнулась ему, а я заметила, что сидящая рядом с царевичем Кийя внимательно смотрит на нас. Затем, поскольку Нефертити пока еще не была царицей, нас отвели за стол, стоящий сразу у помоста, за которым ели визири и где сидел и мой отец.

Нефертити, продолжая ослепительно улыбаться, прошипела:

— Это оскорбление — посадить нас ниже ее!

Отец погладил сестру по золотистой руке.

— Через несколько дней она будет сидеть здесь, а ты будешь царицей Египта.

Сидящие за нашим столом мужчины наперебой расспрашивали Нефертити о нашем путешествии в Фивы, о том, хороша ли была погода и в каких городах мы останавливались по пути. Я смотрела на Аменхотепа, а он не отрывал взгляда от лица моей сестры. Нефертити, должно быть, осознавала это, потому что смеялась, и флиртовала, и запрокидывала голову, когда красивый сын очередного визиря подходил к ней расспросить про путешествие из Ахмима. Я видела, что Кийя пытается разговаривать с царевичем, отвлечь его от созерцания моей сестры, но Аменхотеп не поддавался. Мне стало интересно, что он думает о своей будущей жене. А еще я изучала, как Нефертити удерживает мужчин в своей власти. Она говорила негромко, так что им приходилось наклоняться к ней, чтобы расслышать, и расточала улыбки экономно, так что, когда она смеялась, мужчине казалось, будто он купается в ее свете.

Когда подали угощение и мы начали есть, я не знала, на кого сперва смотреть. На помост, где Старший с вожделением пялился на нагих женщин, изгибавшихся в танце, или на царевича, выглядевшего умным и сдержанным — совершенно не похожим на того человека, который запомнился мне по похоронам. Я посмотрела на Панахеси, сидевшего напротив нас. Визирь носил кольцо с царской печатью, и он был высоким, как мой отец. Но во всем остальном он был полной противоположностью отцу. У моего отца глаза были голубые, а у Панахеси — черные. У отца были высокие скулы, которые от него унаследовала Нефертити, а лицо Панахеси было более вытянутым и полным. Пальцы Панахеси были унизаны кольцами, а отец редко надевал свои украшения. Я изучала соперника отца, пока музыканты не заиграли какую-то мелодию и все вышли из-за стола, чтобы потанцевать: женщины в одном кругу, мужчины в другом. Отец взял мать за руку и повел ее через зал, а Кийя придирчиво взирала на Нефертити, вставшую, чтобы присоединиться к женщинам.

— Ты идешь? — спросила меня Нефертити.

— Конечно нет! — Я взглянула на толпу красивых дочерей придворных. Все они выросли в Фивах, все знали придворные танцы. — Я же не знаю этих танцев. Как ты собираешься танцевать?

Нефертити пожала плечами:

— Посмотрю и научусь.

Возможно, Мерит чему-то научила ее, пока они оставались наедине, ибо я с удивлением увидела, как моя сестра подпрыгивает и поворачивается одновременно со всеми — прекрасное видение, вся из золота и лазурита. Лишь несколько женщин осталось сидеть, и я с некоторым беспокойством заметила, что я не одна за столом. Панахеси тоже никуда не пошел. Я посмотрела на него, на его длинные пальцы, сплетенные под черной клиновидной бородой; Панахеси был единственным визирем при дворе, позволяющим себе отращивать длинные волосы. Затем он заметил мой взгляд и произнес:

— Должно быть, это волнующее событие для тебя. Юная девушка из Ахмима вдруг оказывается во дворце с его празднествами и роскошью. Так отчего же ты не танцуешь?

Я поерзала на стуле и созналась:

— Я не знаю этих танцев.

Панахеси приподнял брови.

— Однако же твоя сестра танцует и выглядит совершенно естественно, — заметил он, и мы посмотрели на Нефертити, танцевавшую так, словно мы с ней всю жизнь провели при дворе. Панахеси перевел взгляд на меня и улыбнулся. — Вы, должно быть, не полнородные сестры.

Я понадеялась, что нанесенная Ипу косметика скроет охватившее меня чувство унижения, и прикусила язык, чтобы не сказать какую-нибудь резкость.

— Ну так скажи мне, — продолжал Панахеси, — за кого ты выйдешь замуж, имея сестру в царском гареме?

Во мне поднялся гнев.

— Мне всего тринадцать лет.

— Да, конечно, ты еще девочка.

Он скользнул взглядом по моей груди. Внезапно рядом со мной появилась Нефертити. Музыка стихла.

— Да, но лучше быть расцветающей женщиной, чем увядающим стариком.

Она многозначительно взглянула на схенти Панахеси. Затем вновь появился отец и занял свое место за столом.

Панахеси резко отодвинулся от стола вместе со стулом.

— Твои дети очаровательны, — раздраженно бросил он. — Я уверен, что царевич полюбит их всей душой.

И он стремительно удалился — лишь белый плащ вился следом.

— Что случилось? — потребовал ответа отец.

— Визирь… — начала было я, но Нефертити перебила меня:

— Ничего.

Отец бросил на нее долгий взгляд.

— Ничего, — повторила Нефертити.

— Я предупреждал тебя, чтобы ты была осторожна. Аменхотеп прислушивается к визирю Панахеси.

Нефертити выпятила челюсть, и я поняла, что она хочет сказать. «Когда я стану царицей — перестанет». Но она промолчала. Потом она оглядела зал и заволновалась:

— А где царевич?

— Пока ты любезничала с визирем, он ушел.

Нефертити дрогнула.

— Так я не встречусь с ним сегодня?

— Нет, если он не вернется, — ответил отец.

Я никогда еще не слышала, чтобы он говорил так строго. Здесь был не Ахмим. Здесь — двор царя Египта, и ошибок здесь не терпят.

— Может, он вернется? — с надеждой произнесла я, но ни Нефертити, ни отец не обратили на меня ни малейшего внимания.

Зал наполнил мускусный запах вина. Кийю по-прежнему окружали ее женщины, придворные дамы, одетые, как нам и говорила Ипу, по моде, которую диктовала царевна: длинные волосы, длинные облегающие платья без рукавов и ступни, подкрашенные хной. Они вились вокруг Кийи, словно мотыльки, а ее округлившийся живот свидетельствовал, что она, а не моя сестра, была будущим Египта.

— Здесь слишком жарко, — сказала Нефертити, беря меня за руку. — Пойдем со мной.

— Не уходите далеко! — резким тоном предостерег нас отец.

Нефертити разгневанно пронеслась через зал, я — следом.

— Куда мы?

— Куда-нибудь, лишь бы уйти отсюда! — отозвалась Нефертити, стремительно шагая через дворец. — Он ушел, Мутноджмет! Он ушел, даже не подойдя ко мне! К его будущей царице! К будущему Египта!

Мы вышли под открытое небо и оказались у фонтана. Мы подставили руки под падающую воду, позволяя каплям стекать с рук на грудь. Струящаяся вода пахла жимолостью и жасмином. Нефертити сняла парик, и тут сквозь тьму послышался знакомый голос:

— Так значит, ты и есть та жена, которую выбрала для меня мать.

Нефертити подняла голову. Перед ней стоял царевич в своем золотом ожерелье. Сестра тут же изгнала со своего лица малейший след удивления и снова превратилась в ту же Нефертити, что и всегда, кокетливую и очаровательную.

— А что? Ты потрясен? — спросила она у царевича.

— Да.

Но в голосе Аменхотепа не было ни веселья, ни легкомысленности. Он сел и принялся разглядывать Нефертити в лунном свете.

— Неужели царевич Египта устал танцевать?

Она безукоризненно скрыла владеющую ею нервозность под внешней игривостью.

— Я устал смотреть, как моя мать склоняется перед верховным жрецом Амона.

Нефертити улыбнулась, и Аменхотеп внимательно взглянул на нее.

— Это что, смешно?

— Да. Я подумала было, что ты пришел сюда, чтобы поухаживать за твоей новой женой. Но если ты хочешь поговорить о политике, я готова слушать.

Аменхотеп сощурился:

— Слушать, как слушает мой отец? Или как ты слушала своего наставника, когда он преподавал тебе любовь в Ахмиме?

Даже в темноте я увидела, как побледнела моя сестра, и мгновенно поняла, что сделала Кийя. Мне почудилось, что сейчас мне станет дурно, но Нефертити быстро взяла себя в руки.

— Говорят, что ты ревностный почитатель Атона, — произнесла она. — И что ты собираешься строить храмы, когда станешь фараоном.

Аменхотеп снова уселся.

— Твой отец хорошо информирует тебя, — заметил он.

— Я сама себя хорошо информирую, — парировала Нефертити.

Она была умна и очаровательна, и даже Аменхотеп не мог противиться ее искреннему взгляду, устремленному на него при свете масляных ламп. Он придвинулся поближе.

— Я хочу, чтобы меня знали как народного фараона, — признался он. — Я хочу построить величайшие в Египте памятники, чтобы показать людям, что может сделать властитель, наделенный воображением. Жрецам Амона вообще не следовало позволять достигать такого могущества. Это могущество предназначено исключительно для фараонов Египта.

Тут послышалось поскрипывание гравия, и мы обернулись.

— Аменхотеп… — В освещенный круг вступила Кийя. — Все думают: куда это подевался царевич?

Кийя нежно улыбнулась ему, как будто его исчезновение было одновременно и оригинальным, и чудесным. Она протянула руку:

— Вернемся?

Нефертити кивнула.

— Тогда до завтра, — обещающе произнесла она, и голос ее был низким и страстным, словно между ними существовала некая великая тайна.

Кийя сжала ладонь Аменхотепа.

— Сегодня ночью я почувствовала, как наше дитя пошевелилось. Это сын, — уверенно произнесла она, уводя мужа прочь, — достаточно громко, чтобы было слышно и Нефертити. — Я уже чувствую его.

Мы смотрели, как они удаляются во тьму, и я заметила, как крепко Кийя держится за Аменхотепа — словно он мог исчезнуть в любое мгновение.

Нефертити была вне себя; ее сандалии звонко шлепали по мозаичному полу наших покоев.

— Что он станет делать через два дня, когда мы соединимся перед Амоном? Что, он и тогда станет водить Кийю с собой и игнорировать меня?

Отец встал и прикрыл дверь.

— Говори тише. Во дворце полно соглядатаев.

Нефертити тяжело опустилась на кожаную подушку и положила голову на плечо моей матери.

— Я унижена, мават. Он смотрит на меня как просто на еще одну жену.

Мать погладила сестру по голове.

— Он изменится.

— Когда? — Нефертити села. — Когда?!

— Завтра, — уверенно произнес отец. — А если не завтра, то мы заставим его понять, что ты — не просто жена, которую выбрала ему мать.