Живот рани рос, и мы все реже покидали пределы Панч-Махала. У меня оставалось больше времени, чтобы общаться с другими дургаваси. Я старалась держаться как можно дальше от Кахини и Раджаси. Хеера и Прийала были лет на десять старше, поэтому у меня с этими женщинами было мало общего. Но Моти стала мне хорошей подругой, а общаться с Каши и Мандар, которые всегда держались друг друга, было весьма приятно. Находясь рядом, Каши и Мандар выглядели почти забавно, ибо первая была девушкой необыкновенно изящной, миниатюрной, а Мандар не могла быть сложена более грузно, даже если бы родилась мужчиной.

Их характеры тоже весьма сильно отличались. Каши только и делала, что болтала о детях, в то время как Мандар интересовалась лишь искусством владения оружием. Понятия не имею, как они могли сдружиться, но, глядя на них со стороны, можно было подумать, что девушки знают друг друга всю свою жизнь.

– Будь со мной откровенна, – сказала мне Каши, когда мы впятером – я, она, Джхалкари, Моти и Мандар – сидели во внутреннем дворике. – Если ты, к примеру, завтра выйдешь замуж и у тебя появится возможность рожать детей, как ты поступишь?

Я подняла глаза. Собравшиеся на небе тучи грозили в любую минуту разразиться дождем.

– Я об этом не думаю, – пожав плечами, ответила я.

– Но если у тебя будет шанс, – настаивала Каши, – откажешься ли ты от свободы дургаваси ради того, чтобы выйти замуж?

– Только не я, – сказала Мандар, и Каши на нее цыкнула.

– Я уже знаю твое мнение. Моти, как бы ты поступила?

Моти опустила руку с кусочком ладду, который уже собиралась отправить себе в рот.

– Я?

– Да перестань хоть на минутку жевать и ответь.

Моти хихикнула.

– Я выйду замуж и до конца своих дней буду сидеть в кухне.

Каши игриво закатила глаза.

– Ну, полагаю, спрашивать у Джхалкари смысла нет.

– Да, она одна среди нас удачливая, – сказала Моти.

Но Каши все же колебалась.

– Но ведь детей у нее нет…

Мы пятеро сидели, окутанные тягостной тишиной.

– А если ты погибнешь, пока будешь в дурга-дале? – поинтересовалась Каши.

– Я такая же, как Сита, – сказала ей Джхалкари. – Я никогда о таком не думаю.

– Сознательно?

– Конечно, сознательно, – подтвердила Джхалкари. – А в чем дело?

Мандар кивнула.

– Нам разрешают ездить домой видеться с нашими семьями. Большинству солдат раджи этого не полагается.

– Лишь десять дней, – грустно произнесла Каши. – Что ты будешь делать, когда приедешь домой?

– Буду объедаться кхеером, – ответила Моти.

– А я хочу повидаться с племянницей, – сказала Каши. – С того времени, как я в последний раз ее видела, минуло уже два года.

Я вообразила миниатюрную копию Каши с мягкими кудряшками и большими глазами.

– А ты что будешь делать? – спросила у меня Мандар.

Я представила себе мой дом в Барва-Сагаре, и мои глаза невольно наполнились слезами.

– Просыпаться рядом с сестрой, – сказала я, – и слушать о том, что случилось за четыре месяца, пока меня не было дома. А еще я хочу увидеть новую резьбу папы.

– Он столяр? – спросила Мандар.

– И художник. Это он вырезал статуэтку Дурги, которую повредила Кахини.

Уже некоторое время никто из нас и словом не обмолвился о Кахини. Причина этому была сходна с той, почему большинство из нас не пытались вообразить себе, как сложится наша жизнь, если мы каким-то чудом разбогатеем и сможем покинуть дурга-дал. Какой смысл в этих фантазиях?

– Стыдно, что она так близка рани, – сказала Мандар. – Готова спорить, что сейчас Кахини сидит у нее в покоях.

Мы не видели ни рани, ни Кахини весь день после того, как Сундари сказала, что до конца дня мы можем отдыхать.

– Через десять дней мы будем среди людей, которые слыхом не слыхивали о какой-то Кахини, – заверила нас Каши.

Вот только вышло все по-другому.

На следующий день, когда мы собирались отправиться в храм Махалакшми, Сундари отозвала меня в сторону и сказала:

– Спасибо, что сама вызвалась. Я знаю, как тяжело быть вдалеке от своей семьи, поэтому я очень ценю твою жертву.

Я понятия не имела, за что она меня благодарит.

– Что?

– Ты вызвалась остаться с рани во время Дурга-пуджи. Кому-то все равно пришлось бы остаться. Очень мило с твоей стороны, что ты добровольно вызвалась. Рани очень тебе признательна.

Я почувствовала, как кровь приливает к моему лицу.

– Нет, но я…

Сундари ожидала, что я скажу дальше.

– Разве ты не согласилась?

Кахини опять меня перехитрила. Больше всего на свете мне хотелось остаться со своей семьей на время Дурга-пуджи. Но если я сейчас честно об этом скажу, я разочарую рани. Я ощущала сильнейшее давление в своей груди, когда принимала решение.

– Я с радостью останусь, – молвила я.

На протяжении следующей недели я наблюдала за сборами дургаваси. Все отлично понимали, что сделала Кахини, но именно я приняла решение и скрыла правду, не желая расстраивать рани. Часть меня жалела, что я смолчала. В ночь накануне отъезда это чувство усилилось до такой степени, что вот-вот грозило вырваться наружу.

Повсюду в дургавасе стояли собранные в дорогу сундуки. Джхалкари, смеясь, просила Моти не есть весь ладду, который приготовит ее мама, иначе подруга очень пожалеет, когда, вернувшись, выйдет на майдан. Кахини и Раджаси вошли в дургавас в сопровождении двух немолодых уже женщин, которые прежде были дургаваси.

– Я четко сказала, что желтое сари надо выстирать и привести в порядок на сегодня, – заявила Кахини. – Скажи, Раджаси, разве я не так объяснила?

– Я собственными ушами слышала, как ты им это говорила.

– Ну и где мое сари? – потребовала Кахини.

– Извините, – сказала старшая из двух женщин. – Ткань очень деликатная…

Кахини размахнулась и ударила старуху по лицу.

– Мне извинения не нужны.

Я поднялась со своей кровати, на которой сидела.

– Это не твое дело, – прошептала Джхалкари. – Сядь.

– Извините, – повторила пожилая женщина и расплакалась. – Я сейчас все сделаю…

Она тотчас же ушла из дургаваса. Другая служанка поспешила вслед за ней. Кахини заметила, что я видела ее безобразное поведение. Ее лицо осветилось улыбкой.

– Решила, что твоя деревня не стоит того, чтобы туда возвращаться?

– Твое поведение в дургавасе просто неслыханно! – заявила я.

Другие женщины, повернувшись, уставились на меня. Я понимала, что веду себя глупо, но меня это сейчас не тревожило. Она уже и так отобрала у меня то, чего я больше всего хотела, – возможность повидать моих родных.

– Серьезно? – медленно, словно была удивлена моим поведением, произнесла Кахини. – Извини, но кто из нас рос при дворе, а кто – в деревне?

– Оставь ее в покое, – сказала Мандар.

– Не вмешивайся! Сита думает, что знает о дворцовой жизни больше, чем я. Ладно, – произнесла Кахини и, шлепая подошвами тапочек, приблизилась ко мне, – полагаю, через три дня мы узнаем, какая из тебя придворная. Ты так и не поблагодарила меня за услугу.

Она так близко стояла к моей кровати, что до моего обоняния долетел аромат ее жасминовых духов. Мне ужасно хотелось ударить ее, причем посильнее, чтобы Кахини пожалела о том, что она уже успела сделать, желая насолить мне. Но если я не сдержусь, меня выгонят. Тогда у Ануджи не будет будущего.

– Мне показалось, что тебе совершенно не хочется возвращаться в ту нору, которую ты называешь деревней. Здесь куда приятнее жить. Здесь есть мягкие постели, туалет и проточная вода.

– Довольно, – сказала Мандар.

– Желаю удачи тебе с раджей. Уверена, когда он будет навещать рани, ты найдешь чем развлечь его. Ты ведь знаешь все, что следует знать о театре. Кто не захочет обсудить великолепие английских пьес, если англичане проявляют такую доброту и заботу о нас?

Мандар угрожающе поднялась со своей постели, но Кахини лишь улыбнулась и ушла.

На следующее утро, стоя во внутреннем дворе, я наблюдала, как уезжали женщины. Мое сердце сжималось от тоски.

– Джхалкари рассказала мне, что случилось, – сказала Сундари.

Она обняла меня за плечи и повела обратно в зал рани. Там было пусто, только слышалось журчание воды в фонтане. Сундари уселась на длинной подушке возле двери, рукой указав, что мне следует сделать то же самое. Я уселась, скрестив ноги, и ждала, что она скажет.

– Кахини понятия не имеет, что хорошо, а что плохо, – спокойно произнесла Сундари. – Она будет жалить тебя до тех пор, пока ее жало не найдет твое самое больное место. Чем меньше ты будешь откровенничать в ее присутствии, тем лучше. Мы всегда должны помнить о том, что Кахини – любимица раджи. Кахини кажется, что она наказала тебя, но на самом деле она дала тебе шанс улучшить свое положение во дворце. Расценивай это именно так.

– Она украла у меня возможность увидеться с семьей!

– Не следует так думать. Следующие три дня тебе надлежит доказать свою полезность рани. Никто не будет отвлекать вас от общения друг с другом. Кахини очень хотелось насолить тебе, однако она упустила из виду кое-что важное. Я видела, как ты ведешь себя, беседуя с рани. Госпоже приятно общаться с тобой. Тебе очень повезло, что отец обучил тебя английскому языку.

В данный момент я бы не сказала, что мне сопутствует удача.

– Итак, в ближайшие дни постарайся воспользоваться своим преимуществом, – настаивала Сундари. – Тем более что Кахини не ждет этого.

В полдень рани прислала за мной служанку, и я последовала за ней. У тяжелых двустворчатых дверей на посту стояли два стража. В ушах одного из них поблескивали золотые серьги. Подойдя ближе, я узнала в нем Арджуна. Капитан улыбнулся мне, и мое сердце почему-то забилось сильнее.

Старуха сложила ладони в намасте. Арджун ответил на ее приветствие, но при этом смотрел на меня, и я заметила читавшееся на его лице беспокойство.

– Я думал, что вы поехали домой праздновать Дурга-пуджу, – сказал он.

Стараясь, чтобы мой голос не выдал обиды и негодования, которые переполняли меня, я спокойно ответила:

– На этот раз не получилось.

Арджун кивнул. Интуиция подсказала мне, что капитан уже наслышан о том, что сделала Кахини. Но если даже и так, внешне он ничем не выдал своей осведомленности.

– Рани ожидает вас за дверью. Она желает, чтобы ей почитали на английском языке. Этот язык становится все более популярным у нас. Некоторые говорят, что если дела и дальше так пойдут, то со временем мы все заговорим по-английски, забыв о своих корнях.

– Неужели такое возможно?

– Ну, я буду с вами откровенен: британцы не хотят, чтобы рани произвела на свет наследника.

Я нахмурилась.

– У них больше солдат, чем у Джханси. Если британцы захотят, они легко смогут завоевать нас.

Арджун улыбнулся.

– Британцы поступают иначе. Они ищут предлог своей агрессии, чтобы оправдать ее в глазах собственного народа. Что может быть более веской причиной, чем княжество, оставшееся без наследника престола?

Служанка рани беспокойно переступала с ноги на ногу.

– Шримати… – начала она, но я проигнорировала ее.

На этот раз мне хотелось узнать правду. Надоело мне быть невежественной деревенской девчонкой.

– Именно поэтому они не пересмотрели свое решение насчет новых фуражек и патронов? – спросила я. – Они надеются на бунт сипаев?

– Да. Если сипаи восстанут, то они смогут захватить Джханси под предлогом подавления бунта.

Страж, стоявший рядом с Арджуном, нахмурился и покачал головой. У меня по спине пробежали мурашки, словно кто-то и впрямь дотронулся до кожи холодными пальцами. Что будет с рани? Что будет со всеми нами? Потом я поняла, что страж имел в виду, качая головой.

– Рани не верит в это?

– Нет, не верит. Британцы бывают весьма… убедительными. Особенно хорошо подвешен язык у майора Эллиса и капитана Скина.

Я взглянула на плотно закрытые двери библиотеки и подумала о том, как мне следует вести себя.

– Вы ей не советчица, – сказал Арджун, словно прочитав мои мысли. – Нас здесь не для этого держат.

– Вы уже готовы, шримати? – нервно спросила служанка. – Ее Высочество ждет вас…

– Да… веди меня.

Арджун и другой страж открыли двери. Пару секунд я была слишком ошеломлена, чтобы сделать хотя бы шаг.

– Когда я впервые увидел библиотеку, то тоже стоял как вкопанный, – улыбнувшись, произнес Арджун.

Это было, пожалуй, самым красивым помещением во всем Джханси. Двери закрылись за моей спиной. В воздухе пахнуло пылью и кожей. От потолка и до самого пола вся комната была заполнена книгами, переплетенными в кожу, парчу и изысканный шелк. В дальнем конце, под высокой аркой окна, рани удобно восседала на широкой, мягкой кожаной подушке.

– Сита! – словно давнюю подругу, приветствовала меня рани. – Ты же раньше никогда не бывала в библиотеке?

Я сложила ладони в намасте и поклонилась, чтобы затем приблизиться к ней.

– Да, Ваше Высочество. И это… это великолепно.

Рани, как и я, обвела глазами высокие стены зала, а потом ее взгляд остановился на резных деревянных изображениях Сарасвати. Мой папа любил вырезать из дерева лики богини искусств. Я подумала, что теперь ему придется праздновать Дурга-пуджу без меня, и с трудом сдержала накатившиеся слезы.

– Когда я здесь, меня всегда охватывают сильные чувства, – сказала рани. – Уверена, что Сундари уже передала тебе, но скажу еще раз: я весьма признательна тебе, Сита. Когда в следующем месяце будут праздновать Дивали, ты сможешь целую неделю провести с семьей.

– Ваше Высочество…

Она подняла руку в предупреждающем жесте, чтобы я не успела высказать ей свою благодарность.

– Садись, – погладив подушку, лежавшую рядом с ней, пригласила рани.

Подле госпожи стояли блюда с фруктами и орехами, а еще деревянная тарелка с жареной кукурузой. Я обошла длинные серебряные подносы и приподняла свою саблю в ножнах, чтобы иметь возможность усесться.

– Я получила очередное послание от майора Эллиса. – Рани протянула мне письмо.

Я прочитала его в молчании.

– Ну? – произнесла рани.

Ей хотелось знать мое мнение. Могла ли она услышать то, о чем говорил мне Арджун за дверью? Я начала сухо перечислять факты.

– Британцы не собираются менять пропитанные жиром патроны.

– Да.

– И они не хотят отказываться от кожаных фуражек.

– И что ты об этом думаешь?

Мое сердце забилось сильнее.

– Извините, Ваше Высочество, возможно, ваши советники…

– Я прекрасно знаю, что думают по этому поводу советники или, по крайней мере, то, что они выдают за свое мнение относительно происходящего. Сейчас мне интересно знать, что думает Сита Бхосале, девушка из деревни. Почему британцы не хотят пойти на столь простые уступки?

Я потупилась и тихо произнесла:

– Они рассчитывают на бунт.

Мое сердце сильно стучало в груди. Почему я не могу просто слушать и помалкивать даже тогда, когда у меня спрашивают мое мнение?

– Зачем это им?

Я начала говорить. Теперь не было смысла таиться.

– Они думают, что, если Ее Высочество родит дочь, а сипаи взбунтуются, Джханси будет восприниматься как неуправляемое княжество, не имеющее будущего.

– И тогда британцы бросятся нас спасать. Я тоже об этом подумала. – Сложив письмо, она сунула его в конверт. – Значит, мне надо родить сына.

Двери библиотеки распахнулись. На пороге возник мужчина гигантского роста. Глаза его дико сверкали. Я тут же вскочила и схватилась за рукоятку пистолета.

– Нет, Сита! – Рани поспешила встать с подушки так быстро, как позволял ей живот. – Это мой отец Моропант Тамби.

Я тотчас же опустила руку с пистолетом и извинилась. Вместо того чтобы рассердиться, Моропант рассмеялся.

– Я не буду переживать за безопасность дочери, пока ты рядом с ней, – произнес он, а затем обратился к рани: – Ману!

– Папа!

Они встретились посередине библиотеки. Я знала, что веду себя неприлично, но не могла отвести от них глаз. Отец рани был одет в свободного покроя чуридары и белую открытую безрукавку. Такую же одежду носили Арджун и другие стражи. В ушах его висели золотые кольца-серьги. Темная борода покрывала подбородок. Сомневаюсь, что кто-то когда-то называл Моропанта Тамби красавцем, но во всей его внешности чувствовалась немалая жизненная сила, а сам он словно сошел со страниц «Робинзона Крузо».

– Кто это? – глядя на меня, спросил он.

Я тут же потупилась.

– Моя младшая дургаваси, Сита Бхосале, – ответила рани и после пары фраз, суть которых я не уловила, добавила: – Ей можно доверять.

Моропант пересек разделяющее нас пространство. Я поклонилась ему.

– Выпрямись, Сита. Я хочу получше разглядеть тебя.

Я подчинилась. Отец рани несколько мгновений внимательно смотрел мне в лицо. Судя по всему, увиденное немного встревожило его.

– Ты почти такая же красивая, как Кахини. Думаю, вы обе стали хорошими подругами.

– Не совсем так, шриман.

Моропант рассмеялся, а рани слегка рассердилась.

– Довольно, – сказала она, но отец не послушался дочери.

– Не принимай это на свой счет, – сказал Моропант. – Кахини, как и мою Ману, растили для того, чтобы в будущем она заняла трон и обзавелась пышным титулом. Если сейчас она и может кого-либо винить, так только саму себя.

Я бросила взгляд на рани и с удивлением увидела, что госпожа утвердительно кивает.

– Ее помолвили с очень богатым человеком, – сказала рани, – но Кахини поддерживала тайные отношения с другим мужчиной. Когда их переписку перехватили…

Рани развела руками, и этого жеста вполне хватило, чтобы понять все без слов. Быть уличенной в переписке с мужчиной, когда помолвлена с другим… После такого девушка навсегда лишается малейшего шанса выйти замуж.

– Конечно, это была ошибка юной девушки, – произнесла рани, – но все мы платим одинаковую цену, в каком бы возрасте ни совершили подобного рода ошибку.

Я попыталась изобразить на лице сочувствие.

– Я не знала.

– Я не знаю, кому она писала. Слуга ее отца обнаружил эти письма. Спустя два дня его труп выловили из Ганга.

Я ойкнула.

– Убила не она, – заверила рани. – Она бы просто не смогла.

– А вот ее отец вполне мог, – сказал Моропант, который теперь очень сильно напоминал свою дочь. – Я знал его, когда мы оба были молодыми.

– Отец Кахини умер, – сообщила мне рани. – Перед смертью он поклялся мне и всей семье, что ничего, кроме переписки, там не было. Если бы не это, ноги Кахини здесь не было бы.

– Садись, – произнес Моропант, указывая рукой на подушки.

Понятно было, что обращается он не только к своей дочери, но и ко мне.

– Очередное письмо от Эллиса? – увидев конверт на ковре, спросил Моропант. – Сипаи вскоре поднимут бунт. Надеюсь, они прогонят британцев за море.

– Мы не можем позволить себе бунт, – предупредила рани. – Это станет концом власти Гангадара.

– Только если мы проиграем… Я могу их обучать.

– А что будет, если британцы узнают, что отец рани путается с бунтовщиками?

– Эти люди не бунтовщики, Ману. Они подданные раджи Джханси.

– Кто подписал контракты с британцами и согласился воевать на их стороне? – напомнила отцу рани.

– Они остаются верны Джханси, какие бы контракты ни подписывали. Британская империя раскинулась от Гонконга до Ирландии. Если сипаи причинят им достаточно ощутимый урон, британцы хорошо подумают, стоит ли опять лезть в крошечное княжество.

Рани молчала. Никто не решался заговорить о том, что она, возможно, носит в своем чреве девочку.

– Я могу начать готовить их к бою в любое время, – сказал ее отец. – Поговори об этом с раджей.

– Гангадар… Ты и сам знаешь, что он скажет.

Бросив на меня взгляд, Моропант произнес, обращаясь к дочери:

– Ману…

– Я знаю. Надо что-то делать. Я посоветуюсь с Шри Рамой.

– Шри Рама – гуру, а не полководец.

– Кришна тоже не был полководцем, но он дал Арджуне правильный совет.

Рани ссылалась, конечно, на один эпизод из «Махабхараты», где Кришна помог принцу Арджуне справиться с затруднительной ситуацией. Его семью раздирали междоусобицы. Арджуна не хотел вмешиваться в эту войну, но Кришна посоветовал ему сражаться. Каким бы миролюбивым ты ни был, все мы несем ответственность за зло на земле.

Моропант кивнул и махнул рукой в мою сторону.

– Возьми ее с собой. Дургаваси, готовая застрелить отца рани, заслуживает полнейшего доверия как телохранительница.

В тот вечер в храме, после того как всю еду раздали беднякам, я встретилась с Шри Рамой.

Обычно лишь Сундари присутствовала при его беседах с рани, но на этот раз госпожа заявила:

– Сита, я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Я последовала за ними по украшенным настенной росписью коридорам, стараясь держаться подальше от масляных светильников, которые свешивались на длинных цепях с потолков. Кахини однажды рассказала мне историю о женщинах, которые не убереглись из-за невнимательности и сильного сквозняка: их дупатты вспыхнули от огня – и они умерли, объятые пламенем. Но светильники, что ни говори, отбрасывали весьма красивые оранжевые блики на золоченые статуи, которые молча глядели на нас из каждой ниши.

Добравшись до самого последнего помещения храма, мы остановились у завешенного тканью дверного проема.

– Ее Высочество рани Лакшми Баи! – возвестил слуга.

Затем слуга раздвинул две части занавеса, и мы вчетвером вошли внутрь. В центре комнаты, устланной джутовыми циновками, сидел, скрестив ноги, старик. Вокруг него были разложены всевозможные предметы, применяемые во время богослужения: свечи, благовония, цветы и кокосовая скорлупа. Но все эти мелочи я заметила позже. Прежде всего я обратила внимание на умиротворенное выражение лица Шри Рамы. Если вы встречали в жизни человека, воплощающего полную безмятежность и душевное спокойствие, то его лицо наверняка выглядело так же, как у Шри Рамы. На вид ему нельзя было дать меньше шестидесяти, но при этом кожа на его лице была гладкой, как долгое время лежавший в ручье камень, все неровности которого давным-давно сгладила проточная вода. Его глаза тоже излучали покой. Казалось, какую бы трудность ни представить на его рассмотрение, старик неспешно изучит ее и найдет решение.

Рани приветствовала старика почтительным поклоном. Сидящий на полу Шри Рама поклонился ей в ответ. Я тоже глубоко поклонилась и сжала ладони в намасте. После этого я уселась слева от рани.

– Вы привели новенькую, – таким же спокойным, как его лицо, голосом произнес гуру.

– Это Сита Бхосале, моя младшая дургаваси.

Он некоторое время разглядывал меня, затем кивнул.

– Добро пожаловать, Сита.

Мне было любопытно увидеть церемонию, которую собирается проводить столь уважаемый гуру, как Шри Рама, но на поверку оказалось, что это обычная пуджа.

Только после того, как гуру нанес на лоб каждой из нас красный тилак, он откинулся на джутовые циновки и с непринужденным видом спросил:

– В чем дело?

– Сипаи все более сердятся и злятся на британцев. Отец считает, что мы должны вооружить их и подготовить к восстанию.

Шри Рама внимательно ее слушал.

– Британцы совершили преступление?

– Они повинны в безрассудстве, а еще я подозреваю, что британцы могут осознанно провоцировать недовольство среди сипаев.

– А убийство британских воинов будет преступлением?

– Да. Я верю в переговоры… переговоры до самого конца, вот только я не знаю, когда наступит этот самый конец.

– Подозреваю, что концом будет разрушение Джханси, – молвил Шри Рама.

Я не верила собственным ушам. Я посмотрела на Сундари, но лицо капитанши оставалось безучастным.

– И это допустимая цена? – спросила рани.

– Все княжества и империи рано или поздно исчезают с лица земли. Вопрос заключается в том, что приходит на их место и кто первый начинает агрессию.

– Значит, надо ждать?

– Это зависит от того, какой правительницей вы хотите стать.

Рани прикоснулась ладонью ко лбу и сидела некоторое время, погруженная в мысли.

– Отцу это не понравится, – произнесла она.

Шри Рама кивнул, но ничего не сказал.

– Спасибо. – Рани чуть склонила голову.

Шри Рама повернулся в мою сторону.

– Кое-кто усложняет твою жизнь? Почему ты это позволяешь?

Я настолько сильно удивилась, что некоторое время сидела, не в силах ничего ответить.

– Я… не знаю…

Но на самом деле я знала: потому что Кахини – любимица рани и двоюродная сестра раджи.

– Ну, если ты не знаешь, я уж точно не смогу тебе ничем помочь.

Я взглянула на Сундари. Капитанша удивленной не казалась. Затем я перевела взгляд на рани, но госпожа думала сейчас о своем.

– Не отдаляй от себя Дургу, – сказал мне гуру.

Перед моим мысленным взором возник образ десятирукой богини войны. Каждый из богов внес свою божественную лепту в ее создание. Шива изваял совершенные черты ее лица, Индра одарил ее грудями, подобными двум полным лунам, Вишну дал ей много рук, Агни, бог огня, создал ее сверкающие очи, а Яма сплел ее черные шелковые волосы. Другие боги вооружили ее невидимым оружием, а божественный ремесленник одарил ее непробиваемыми доспехами. Когда боги увидели, насколько Дурга совершенна, они преподнесли ей множество подарков. Усыпанные драгоценными камнями украшения сверкали на всех частях ее тела. Вокруг шеи Дурга носила гирлянду, сплетенную из цветов, которые, источая аромат, никогда не увядали. Наконец, ей подарили льва, чтобы она могла разъезжать верхом повсюду и карать зло и насилие, процветающие в мире. То, что Шри Рама посоветовал мне не отдаляться от Дурги, было немного странным. Если начистоту, мне всегда казалось, что богиня как нельзя близка мне.

После того, как мы покинули храм, рани сказала:

– Твой отец – резчик по дереву. Ты мне однажды сказала, что он подарил тебе мурти Дурги, вырезанную из дерева.

Вот тогда до меня впервые дошло, что память рани подобна Акшайапатре, неисчерпаемому сосуду мифологии. Она всегда могла полезть туда рукой и достать любую мелочь, какой бы ничтожной та ни показалась на первый взгляд.

– Возможно, Шри Рама хотел сказать, что ты никогда не должна расставаться с этим изображением богини, – предположила рани.

Такое мне даже на ум не приходило.

– Давайте погуляем в саду, – предложила рани.

Но Сундари еще надо было проследить за доставкой дымного пороха, поэтому она направилась к пороховому погребу, размещавшемуся в Звездном форте. Я и рани остались вдвоем.

Когда Сундари ушла, рани мягко произнесла:

– Расскажи о своем любимом произведении литературы, а я расскажу тебе о своем.

Увидев мою нерешительность, госпожа прибавила:

– Это не задача, на которую существует один правильный ответ, Сита. Просто скажи, что ты больше всего любишь читать.

– Шекспира, – призналась я.

Я видела, что рани мой ответ удивил.

– Мы с отцом вместе читали пьесы Шекспира.

– У тебя есть любимая пьеса?

– «Гамлет».

– Но у нее грустный конец.

– Да, грустный, но в пьесе содержится много мудрости. А вы что любите, Ваше Высочество?

Рани улыбнулась.

– Люблю пураны. Люблю древние мифы и героические повести, но больше всего мне нравится звучание слов на древнем языке.

Я понимала, что она имеет в виду. Папа «читал» со мной пураны. Это самые древние тексты, рассказывающие о наших богах. Они не только интересны, им присуща определенная поэтичность.

– Что ты скажешь, если я признаюсь: временами мне снятся сны, повторяющие кое-что из того, что я прочла в пуранах.

Я улыбнулась.

– Мне тоже постоянно снится что-то из литературы.

– Серьезно?

– Да, особенно если история хорошо написана.

Рани улыбнулась.

– Думаю, мы с тобой имеем больше общего, чем может показаться, – молвила она.

Так, гуляя и ведя беседу почти как подруги, мы провели день.

Когда мы дошли до красивой каменной беседки, стоявшей на берегу озера Махалакшми, рани уселась там и сказала:

– Иногда я задумываюсь над тем, кем был мастер, работавший по этому камню.

Ее пальцы пробежали по скамье, на которую она присела. Затем госпожа указала на свободное место подле себя.

– Расскажи о своем отце. Он работает по дереву весь день? Сколько всего он может вырезать за день? Расскажи о его мастерской.

Я ответила на все ее вопросы.

– Ему нравится его работа?

Подумав, я ответила:

– Да, но папа мечтал быть воином.

Я рассказала рани о Бирме, ранении и Шекспире.

– Эти британцы… – начала она, но оборвала себя на полуслове. – Следовательно, ты росла с отцом и сестрой… А братья были?

– Нет, только бабушка, – ответила я.

– Тебе повезло. Моя умерла еще до моего рождения.

Я плотнее сжала губы. Я ничего не скажу такого, что бросит тень на меня или мою семью.

– И как живется в деревне?

– Не знаю… Вне пределов Джханси все женщины строго соблюдают пурду.

Я заметила, что рани покраснела.

– Ну да… Значит, с самого детства…

– Да.

– Сочувствую.

– Весь мой мир заключался в моем доме… а еще чтение…

– Да… даже узницы имеют шанс вырваться из своей темницы, если у них есть книги под рукой.

Она улыбнулась, и я почувствовала благодарность судьбе за то, что мне довелось служить весьма образованной рани. Нам обеим повезло получить хорошее воспитание.

Тем вечером, вернувшись с озера, рани повела меня в свои покои и предложила выбрать одно сари в подарок. Мой выбор остановился на чудесном сари желтого цвета, которое прекрасно подойдет к глазам и цвету лица Ануджи. Затем рани подарила мне корзинку косметики и поблагодарила за приятно проведенный день.

– Мне тоже было очень приятно, Ваше Высочество.

Когда меня отпустили, я разыскала Гопала и попросила переслать подарки сестре.

– Это будет дороже, чем письмо, – предупредил он.

– Насколько дороже?

– На две анны.

Я усмехнулась.

– Ладно.

Подарки меня не заменят, но, по крайней мере, сестра догадается, что то, что я делаю, я делаю ради нее.