Я разглядывала Джхалкари в теплом свете жаровни. За минувший месяц она исхудала и теперь выглядела не настолько похожей на рани. Во внутреннем убранстве дворца были видны перемены. Пока мы отсутствовали, по стенам зала рани развесили ковры, чтобы защитить дворец от холода. Пол был устлан еще более толстыми коврами из грубого войлока. Служанки поставили в комнату госпожи с дюжину жаровен. Дургаваси, разбившись на маленькие группки, сгрудились вокруг жаровен. Джхалкари и я уселись в дальнем углу зала, отделенные от остальных фонтаном, в котором теперь, в связи с приходом зимнего времени, не было воды.

– Где Кахини? – спросила я.

Глупышка, я все еще надеялась, что рани узнала правду и выгнала Кахини из дурга-дала.

Джхалкари, вернувшаяся за день до моего приезда, бросила на меня многозначительный взгляд.

– В покоях рани вместе с Сундари-джи.

– Значит, Сундари-джи так ничего и не сказала рани…

– А как она могла? Для подобного рода обвинений нужны доказательства. Без доказательств Сундари-джи рисковала потерять свою должность. Кахини это только бы порадовало. Случившееся уже стоило места лекарю рани. Когда госпожа спросила британского доктора Мак-Эгана о чуме, тот заявил, что ничего об этом не слышал. Рани тут же вызвала своего лекаря и потребовала сказать, где похоронены двое скончавшихся от чумы вестовых. Конечно, никаких вестовых на поверку не оказалось. Когда лекарь ничего вразумительного не смог объяснить, рани выгнала его за ложь.

Меня удивляло, что есть на свете люди, которые движутся по жизни, устраняя на своем пути все за исключением того, что представляет для них пользу. Утомляет ли Кахини постоянное разрушение? Не наводит ли все это на нее тоску? Даже Шива, Разрушитель Миров, сожалел о том, что пришлось испепелить Трипуру.

– В любом случае рани теперь не покинет своих покоев до самого рождения ребенка. Нас впускают к ней только тогда, когда госпожа сама пожелает лицезреть своих дургаваси.

– Она хоть знает, что мы вернулись?

Джхалкари несколько секунд молча смотрела на меня.

– Ты хочешь спросить, знает ли она о твоем возвращении? Лично меня госпоже лишний раз видеть незачем.

Уверена, что мои щеки стали цвета ткани моей ангаркхи, поэтому я спешно сменила тему разговора.

– А если родится девочка? – спросила я.

– Тсс, – строго шикнула на меня Джхалкари. – Даже вслух такого говорить нельзя. Родиться должен сын.

Тем же вечером рани вызвала меня к себе. Я надеялась встретиться с Арджуном, но двое мужчин на страже у двери, ведущей в покой рани, не были мне знакомы.

Солнце опустилось к горизонту. Стены покоев рани горели оранжевыми отблесками. Я ожидала увидеть госпожу лежащей в кровати под несколькими одеялами и прячущейся от декабрьского холода, но застала ее расхаживающей туда-сюда у открытых окон. Длинный голубой халат был распахнут и струился позади, как вода в ручье. Заметно увеличившийся живот выдавался вперед. За прошедшее время рани стала даже красивее, ее фигура приобрела еще бóльшую округлость, а движения – мягкость.

– Сита! – воскликнула госпожа, как только увидела меня.

По тону, каким она произнесла мое имя, я сразу же поняла, что рани сожалеет о том, что отослала меня из Джханси.

– Ой, Сита!

Запахнув халат, она подошла ко мне. Сомкнув ладони в намасте, я поклонилась и коснулась ее ног.

– Великая честь вернуться и служить вам, Ваше Высочество.

На глазах рани выступили слезы. Я не ожидала увидеть рани плачущей, особенно из-за меня. Она взяла меня за руку и подвела к ложу. Затем, забравшись в кровать и укутавшись по грудь в одеяла, рани указала рукой на мягкий табурет подле ее ложа.

– Расскажи мне о своем отце, о бабушке и маленькой сестренке, – попросила рани, когда я села рядом с ней. – Как они поживают?

– Папа, бабушка и Ануджа живы и здоровы, все у них хорошо, Ваше Высочество.

Ее лицо просияло.

– Твоя сестра, должно быть, готовится к свадьбе?

– Да. Ваше Высочество были столь добры принять меня в дургаваси, и теперь я смогу собрать денег ей на приданое. Пока я гостила дома, папа нашел Анудже достойного жениха. Церемония обручения состоится в следующем месяце.

– Мне вообще не следовало отсылать тебя и других женщин. Мой лекарь оказался либо глупцом, либо его сбили с толку. Думаю, ты слышала, что никаких вестовых из Дели и в помине не было.

– Да. Джхалкари рассказала мне о том, что вам удалось выяснить.

– Ладно. Я выгнала лекаря, – сказала рани. – Теперь у меня новый врач… Бхагават. Его посоветовала мне Кахини. Она беседовала с новыми лекарями…

– Ваше Высочество считает, что это разумно? – вырвалось у меня.

Выражение лица рани изменилось. Теперь на нем читалось разочарование.

– Сита! Кахини росла при дворе. Наше детство проходило в одинаковых условиях. Никто, – рани сделала ударение на слове «никто», – лучше ее не знает, какой лекарь нужен рани.

Я, пристыженная, опустила голову.

Мы сидели и молчали. Рани взяла с прикроватного столика пачку писем.

– Передай их Гопалу, – приказала она. – Ступай к нему сразу же, как только выйдешь от меня.

– Слушаюсь, Ваше Высочество.

– И еще, Сита… Не бери на себя слишком много…

Меня отпустили. За дверями покоев рани я увидела Арджуна, который сменил одного из стражей. Мужчина приветливо улыбнулся мне.

– Я слышал, что вы вернулись.

Он вглядывался в мое лицо. Я знала, что должна что-то сказать о его книге.

– Много времени прошло, но Руми помог мне его скоротать, – сказала я.

– Вы ее прочли?

– Да.

– Что вам понравилось больше всего?

Я догадывалась, что Арджун задаст мне этот вопрос, поэтому заранее подготовила ответ:

– На последней странице кто-то записал свои любимые выражения? Это вы?

– Нет, я купил эту книгу в таком состоянии.

Одно из записанных в книге выражений неожиданно пришло мне на ум, и я процитировала его:

– Вчера я был умен и хотел изменить мир. Сегодня я мудр, поэтому меняюсь сам.

Не стоило так опрометчиво вести себя с рани. Теперь, пожалуй, она никогда меня не простит.

Арджун снова улыбнулся.

– Это одно из моих любимых выражений.

Пока мы говорили, я настолько приблизилась к мужчине, что могла бы коснуться его гладко выбритого лица. Опомнившись, я отступила на шаг.

– Не могли бы вы сказать, где найти Гопала-джи? Я должна передать ему кое-что. – И я показала ему письма рани. – Она предупредила, что дело срочное.

– Надо подняться по лестнице и дойти до самого конца коридора.

Когда я уже собралась уходить, Арджун спросил у меня:

– Вы сегодня вечером будете гулять во внутреннем дворике? Я хочу…

Я стояла в нерешительности.

– Я не могу принимать подарки. Как это будет выглядеть со стороны?

– О каких подарках вообще идет речь? – рассмеялся Арджун. – Я жду, что мне ответят услугой за услугу.

От удивления я раскрыла рот.

– Я познакомил вас с Руми, теперь ваша очередь познакомить меня со своим любимым поэтом, – сказал он.

Мое лицо залилось румянцем, потому что я вообразила себе совсем другое.

– Но вы не знаете английский…

– Почему вы так решили?

– Ну… А разве нет?

– Я знаю английский в достаточной мере, чтобы самому читать английскую поэзию.

Мне стало неловко.

– Почему вы мне раньше этого не сказали?

– Вы у меня не спрашивали.

Внезапно я почувствовала себя полной дурой. С какой стати Арджун не должен знать английский, ведь на этом языке разговаривают очень многие?

Когда я добралась до помещения, занимаемого Гопалом, слуга открыл передо мной дверь и сопроводил внутрь. Стены комнаты были обшиты панелями дорогого мангового дерева. В свете свешивающихся сверху масляных ламп все вокруг сверкало подобно только что вымытым женским волосам. Через каждые несколько шагов на вычурных пьедесталах стояли тяжелые бронзовые светильники. Масло в них тоже горело. Все стены от пола до потолка занимали уставленные книгами полки. В дальнем конце комнаты за письменным столом, сгорбившись, сидел Гопал. Он поднял голову и посмотрел на меня. Церемонно поклонившись, я сложила ладони в намасте, а затем протянула ему письма.

– Рани сказала, чтобы я срочно передала вам эти письма.

– Обычно этим занимается Кахини, – буркнул Гопал и посмотрел куда-то поверх моего плеча, словно я могла где-то спрятать от него Кахини. – Ты заняла ее место?

– Не думаю… Просто Кахини занята, вот Ее Высочество ко мне и обратилась, – высказала я предположение.

– Чем занята?

Гопал не сводил с меня подозрительного взгляда.

– Не знаю, – после небольшой паузы ответила я. – Меня это не интересует. Я доставила письма, как поручила мне рани. Есть ли что-нибудь для нее?

– Нет, – сердито промолвил Гопал.

Больше меня в покои рани не приглашали.

Спустя неделю пришла весть, что у рани начались схватки. Сундари отвела меня в сторону и спросила, что случилось между мной и госпожой.

– Почему рани больше не посылала за тобой после того, как ты приехала? Что у вас произошло, когда ты к ней ходила?

– Не знаю, – сказала я, хотя, конечно, все прекрасно понимала.

Сундари не сводила с меня пристального взгляда.

Поколебавшись, я произнесла:

– Наверное, я сказала нечто такое, что рани сочла неприличествующим моему положению.

– Рассказывай, – вздохнув, потребовала Сундари.

Я неохотно передала содержание нашего разговора, а потом стала ждать нареканий в свой адрес.

– Возможно, в дурга-дале ты и самая быстрая, но в придворной жизни ты вообще ничего не смыслишь. Находясь при дворе, ты не должна никому доверять. Иногда твой ближайший советник оказывается интриганом, метящим на твое место. Как можно отличить настоящего друга от врага? Сохраняя прочные родственные связи, Сита. Кахини приходится рани родней, а ты приходишь к рани в покои и плохо отзываешься о ее родне. Ты девчонка, которая совсем недавно приехала сюда из деревни. За всю свою жизнь тебя никогда не лечил настоящий лекарь…

Если бы Сундари отвесила мне пощечину, то и тогда было бы не так мучительно больно, чем произнесенные ею слова. Разумность ее доводов била не слабее кулака.

– Я больше ничего не буду говорить ни о Кахини, ни о ком-то другом, – пообещала я.

– Надеюсь, у тебя еще появится шанс. Если родится мальчик, рани, скорее всего, тебя простит.

Так оно и случилось. Боги улыбнулись Джханси. Рани родила сына. Присутствовавшие при родах служанки в один голос утверждали, что роды прошли на удивление легко.

Празднества, устроенные в честь рождения наследника, были грандиознее всего, что мне довелось повидать в жизни.

Стояло самое холодное время декабря, но, несмотря на это, улицы города целую неделю были заполнены веселящимися толпами. Люди поздравляли встречных с таким пылом, словно в каждой семье родилось по мальчику. В храмах раздавали сласти. С утра до ночи звонили в колокола. Хотя погода выдалась пасмурной, горожане от души праздновали рождение княжеского наследника.

Во дворце все – столы, колонны, дверные косяки и оконные проемы – было украшено гирляндами из зимних цветов, растущих в садах раджи. Внутренний дворик был устелен лепестками роз, а в светильниках постоянно горело жасминовое масло. Из кухонь доносился смешанный запах цветов, карри и жареного мяса. Во дворце кормили до отвала дважды в день. Пили густой ласси, а на десерт были сласти. Ежедневно приготовлялось столько разнообразных пуран пури, ширы, анараса и прочих сластей, что отведать все это не представлялось возможным.

Согласно традиции рани должна была месяц провести в постели в своих покоях, словно завернутый в шелковый кокон мотылек. Все окна следовало завесить. Никому, кроме ближайших служанок и лекаря Бхагавата, не позволено было переступать порог ее покоев. Даже Кахини не разрешали видеть рани. Сундари объяснила мне, что госпожа поступает в соответствии с древней традицией. Сейчас стены ее спальни выбелены мелом, а сама рани носит павитрам, сплетенный из тростникового вейника, для скорейшего выздоровления после родов.

Рани была счастлива, и все мы весело проводили время, споря, какое имя дадут ребенку. Спустя одиннадцать дней после рождения пришел брамин, чтобы провести церемонию наречения. Наследника нарекли Дамодаром. К имени следовало прибавлять Рао в ознаменование благородного происхождения ребенка.

Днем раджа устроил процессию, дабы отпраздновать обретение сыном имени.

Дургаваси в процессии не участвовали, но нам позволили посмотреть на то, как Гангадар Рао залез на своего любимого слона, высокое животное по кличке Шидхабакш. Мы шли в стороне от процессии, которая медленно двигалась по извилистым, украшенным гирляндами улочкам Джханси. Было необычно видеть раджу Гангадара сидящим в расшитом серебром бархатном паланкине на спине животного. Он возвышался над толпой подобно богу. Рядом с ним стояли слуги, держа в руках регалии его власти: зонт, чаури и серебряные прутья. Все это сверкало в лучах низко стоящего на горизонте зимнего солнца. За ним на белых лошадях ехал эскорт одетых в парадную форму солдат. Далее тянулась длинная вереница повозок, на которых везли дары наследнику престола Джханси: шелка, гобелены, мраморные вазы, деревянные игрушки и изящные медные статуэтки из Лалитпура.

Люди во все глаза смотрели на проезжающую мимо них процессию. Даже британские офицеры, чьи жены с волосами цвета льна прятались от лучей слабого зимнего солнца под парчовыми зонтиками, останавливались, чтобы понаблюдать за происходящим.

– Сегодня вечером будет представление, – объявила Сундари и добавила: – Что-то из «Рамаяны».

«Рамаяна» – один из наших священных текстов. В течение трех вечеров сюжеты, содержащиеся в «Рамаяне», будут разыгрываться в ознаменование рождения Дамодара.

– Еще одна «Рамаяна» на сцене! Какая неожиданность! – съязвила Кахини.

Но правда заключалась в том, что и она, скорее всего, была рада предстоящему событию. Все что угодно, лишь бы вырваться из Панч-Махала. Со времени рождения Дамодара никто из нас не бывал на майдане, и наш дневной распорядок, включающий физические упражнения, купание и посещение храма, остался в прошлом.

Мы надели на себя лучшие ангаркхи и завернулись в два слоя пашмины, подаренной нам рани в связи с рождением Дамодара. На внутреннем дворике легкая изморозь покрывала землю, поэтому Сундари распорядилась, чтобы мы вернулись и переобулись. Шелк наших тапочек не выдержал бы короткой прогулки в барадари раджи.

– Сита!

Арджун, одетый в двубортный сюртук европейского покроя, подошел ко мне, как только женщины потянулись обратно в дургавас.

– У меня для вас кое-что есть, – сказал он.

В руках он держал белую холщовую сумку. Я догадалась, что в ней лежит книга. Другие дургаваси, приподняв брови, удивленно наблюдали за нами. Мужчина улыбнулся и, протянув сумку, произнес:

– Она вас позабавит.

Он смотрел, как я открываю книгу в мерцающем свете фонаря. Оказалось, что это сборник стихотворений Хафиза.

– Не читала, – немного смутившись, призналась я.

– Персидский поэт XIV века. Люди до сих пор отправляются в паломничество на его могилу.

– Если вы подождете, я принесу для вас кое-что интересное, – сказала я и поспешила в дургавас вслед за другими женщинами.

Я быстро переобулась. Потом я вытащила книгу, которая лежала в моем сундучке, стоявшем под кроватью, и завернула в старую дупатту. Джхалкари за мной наблюдала.

– Он, наверное, поджидал тебя во дворе, – заявила она. – А ночь сегодня выдалась холодная. Не очень-то приятно оставаться снаружи в такую погоду.

– Ну… мы иногда обмениваемся книгами.

– Что, по-твоему, ему от тебя надо?

– Я же тебе сказала: мы обмениваемся книгами.

Не дожидаясь, что скажет в ответ Джхалкари, я выскочила с томиком Уильяма Вордсворта и протянула книгу Арджуну.

– На английском, – произнесла я застенчиво. – Как заказывали.

Он разглядывал незатейливо оформленную синюю обложку и черные буквы названия.

– И какое стихотворение ваше любимое?

– «Все наоборот», – сказала я.

Просто это было первое название, пришедшее на ум, но Арджун с пониманием кивнул мне, словно в моем ответе заключался очень глубокий для него смысл.