– В ответ на запрос парламента граф Стэнли назвал происходящее в Индии мятежом. Британская пресса подхватила его слова, – сказал гонец.

– Называть это мятежом можно было бы, если бы мы были подданными Британии! – воскликнул отец рани.

Гонец бросил недовольный взгляд на Моропанта, но рани взмахом руки дала ему понять, чтобы продолжал.

– Прошу.

– Выдан ордер на ваш арест как предводительницы мятежа, – сказал мужчина. – Простите, Ваше Высочество, но вас приказано повесить в Форт-Уильяме.

В глазах гонца блестели слезы, руки его дрожали, когда он протягивал рани письмо.

Моропант вихрем вылетел из зала. В свете услышанного уже не имело особого значения, какую весть принес второй гонец, который сделал шаг вперед и сложил ладони в намасте.

– Слушаю, – тихо произнесла рани.

– Боюсь, я тоже принес недобрые вести, Ваше Высочество.

– Продолжайте.

– Садашив Нарайан захватил соседнюю крепость Кархера и провозгласил себя раджей. Он назначил чиновников и выдал постановление о взимании налогов.

Если бы эта весть не пришла вслед за новостями из Англии, она могла бы показаться забавной, но постановление о взимании налогов было куда больше, чем могла сейчас снести рани. Я видела, что ее решимость начинает давать слабину, но тут двери распахнулись: вернулся ее отец.

– Для рани Джханси! – помахивая документом, заявил он.

Мы уставились на него, не понимая, что могло послужить причиной такой разительной перемены. Моропант вытащил кхариту и протянул ее мне.

– От майора Эрскина, – сказала я, прочитав. – Здесь пишется, что вы вступаете в управление княжеством Джханси по поручению британского правительства.

Все в зале возрадовались. Кое-кто из дургаваси даже всплакнул, но я с подозрением относилась к британцам и мотивам их поступков и поэтому вела себя сдержанно. Им просто нужен кто-то, кто будет сохранять здесь мир, пока они не смогут вернуть себе власть.

– И какой будет твой первый приказ? – спросил Моропант.

– Направляйтесь в Кархеру и арестуйте узурпатора.

Два часа понадобилось на то, чтобы повстанцы выдали Садашива Нарайана. Вскоре после этого мы вернулись в Панч-Махал. Вооруженные стражи сопроводили пленника в зал дурбара, где рани вынесла ему смертный приговор. Услышав это, Кахини впала в истерику.

– Пожалуйста, – молила она, – отправьте его в тюрьму. Не отнимайте у него жизнь!

– Кахини! – зашипела рани. – Что такое? Ты знаешь этого человека?

– Да. Мы вместе росли при дворе в Унао.

Я вспомнила о письме, которое Гопал случайно дал мне. Подписано оно было буквой «С». Значит, Садашив. Вот кто был любовником Кахини. Я смотрела на красивого мужчину в распахнутой безрукавке, который рос вместе с Кахини. Как она смогла обвести Гопала вокруг пальца и заставить его носить Садашиву письма?

Стоявший напротив Арджун нахмурился и посмотрел мне в глаза. Я покачала головой. Я ничего не могла утверждать. Была ли Кахини предательницей? Способствовала ли она тому, чтобы Садашив пошел во главе войска на Джханси? Не означал ли посланный ею перстень то, что благоприятный момент для узурпации власти настал?

Рани и Кахини вышли из зала переговорить наедине. Когда они вернулись, Кахини выглядела куда спокойнее, чем прежде. У меня внутри все сжалось. Кахини добилась своего, потому что я сохранила в тайне от рани содержание письма и подозрительную историю с перстнем.

Я наблюдала за тем, как госпожа садится на свой трон.

– Садашив! – молвила она. – Ты глуп, но тебе повезло.

Взгляд пленника скользнул по Кахини, но не остановился на ней, а метнулся к рани. Интересно, скольких женщин он смог очаровать своими прекрасными глазами?

– Твой приговор: жизнь в заключении. Я не думаю, что ты понимал, что творишь, когда отправился в Джханси, желая узурпировать мой трон. Лучше бы ты оставался в Унао.

Рани кивнула, и двое стражников приготовились уводить осужденного.

Садашив, как ни странно, хранил полнейшее спокойствие. Поклонившись, он поблагодарил рани за проявленное по отношению к нему милосердие. Больше он не смотрел в сторону Кахини, а та не закатывала истерик. Она вела себя так, словно ничего особенного не произошло. Как ей удалось упросить рани сохранить предателю жизнь? Если Садашив – предатель, то и Кахини – предательница. У меня есть этому доказательство – перстень. Но могу ли я быть полностью уверена? Как мне подойти с этим разговором, если я сама сомневаюсь?

Рани вновь взяла к себе на службу тысячи солдат, которых ей пришлось прежде распустить. Первым делом она приказала арестовать всех кутвалей, помогавших британцам с претворением в жизнь Циркулярного меморандума. Храм Махалакшми открыли, а бойню по соседству закрыли. Самым важным, впрочем, было то, что вместо британского флага на южной башне теперь трепетал на ветру флаг рани: литавра и церемониальная метелка на красном фоне. Как только рани закончила принимать людей в зале дурбара, мы направились в дургавас сменить церемониальные ангаркхи на повседневные. Другие женщины бросали вопросительные взгляды на Кахини, но даже Раджаси хранила молчание.

Я подождала, когда другие направятся в зал рани, прежде чем схлестнуться с Кахини.

– Я знаю, что у тебя мой перстень, – сказала она.

Розовая ангаркха, скользнув по ее телу, упала грудой шелка на пол. Без одежды она была даже красивее. Именно таким образом она могла убедить Гопала доставлять для нее письма.

– Верни мне его.

– Я видела, как ты передавала перстень Гопалу.

Плечи ее напряглись. Кахини нагнулась, взяла другую ангаркху, из мягкого хлопка, и, вытянув руки, уставилась на нее так, словно решала, нравится она ей или нет. Наконец Кахини оделась.

– И это все?

– Нет. Я видела, как Садашив вернул тебе перстень обратно. Я читала письмо, в котором он спрашивал, в опасности ли ты и когда он может приехать.

– Ты крала мои письма? – удивилась она. – Раджаси!

Я потянулась к рукоятке кинжала, висевшего у меня на поясе.

– Не бойся. Твоей драгоценной жизни в моем присутствии ничего не грозит.

Из зала рани пришла Раджаси.

– Сита считает, что я в сговоре с Садашивом против рани.

В ее устах это прозвучало как полнейшая, ничем не оправданная чушь, но даже Раджаси теперь не доверяла Кахини.

– Зачем ты просила сохранить ему жизнь?

Лицо Кахини стало мертвенно-бледным.

– Ты тоже считаешь меня предательницей?

Когда Раджаси ничего ей не ответила, Кахини кинулась к столику, на котором стояла статуэтка Дурги, вырезанная моим отцом.

– Хорошо! А теперь посмотрим, какие тайны прячет наша маленькая ганвар, – кивнув в мою сторону, сказала она. – Покажи, что у тебя в тайнике.

Уверена, что на моем лице отразилась не меньшая растерянность, чем на лице Раджаси.

Кахини, схватившись за голову мурти, отломила ее. Внутри, там, где прежде лежали четки отца, находились сушеные зеленые листья и белые цветки. Я приблизилась к Кахини, желая получше рассмотреть.

– Болиголов! – выкрикнула она обвинение. – Я узнаю убийцу с первого взгляда.

Посмотрев в мою сторону, Раджаси произнесла:

– Ты брала чинить мурти, Кахини. Я не знаю, какую игру ты затеяла, но сейчас опасные времена.

Голос Кахини зазвучал неестественно низко:

– Я не знаю, что прячешь ты, Раджаси, но это яд.

Я выхватила у нее мурти и вытряхнула ее содержимое из окна.

– Ушло так же таинственно, как пришло.

Раджаси и я оставили Кахини одну в дургавасе, но я, признаться, была напугана. Кахини подбросила мне болиголов. При мысли о том, что она посмела осквернить лик Дурги, я почувствовала закипающую во мне злость. Мне хотелось изобличить предательство, в котором я теперь не сомневалась, но потом я вспомнила, как поступила рани в тот единственный раз, когда я посмела критиковать Кахини в ее присутствии. Я тогда высказала свои опасения насчет лекаря, которого может выбрать Кахини, и все мои тревоги были отметены в сторону. Возможно, то же самое повторится и на сей раз.

Вечером, улучив удобный момент и оставшись с Джхалкари наедине, я спросила ее, каковы признаки отравления болиголовом.

– Понятия не имею. Может, Моти знает, – сказала Джхалкари. – А что ты думаешь о Кахини?

– Думаю, что ей нельзя доверять.

Я не стала вдаваться в дальнейшие объяснения и сразу же подошла к Моти, чтобы попросить ее рассказать мне о болиголове. Сидевшая рядом с ней музыкантша лениво бренчала на вине и пела. Голос ее заглушал наш разговор, поэтому никто не смог бы нас подслушать.

– Это сильный яд, – сказала Моти. – С помощью болиголова можно постепенно убить человека, и никто даже не догадается. Жертва часто блюет. У нее странное сердцебиение. Потом наступает паралич, а за ним смерть.

Я вспомнила о смерти маленького Дамодара, а потом мне пришло в голову, что смерть раджи мало чем отличалась от смерти его сына. Неужели Кахини не только предательница, но и, возможно, убийца?..

Тем вечером Джхалкари несколько раз пыталась заговорить со мной, но я все время отмахивалась:

– Не сейчас. Слишком много ушей.

– Лезь ко мне под одеяло, – предложила она. – Здесь нас никто не подслушает.

Я забралась к ней в кровать. Джхалкари укрыла нас с головой. Если Кахини не спит, она догадается, о ком мы разговариваем.

– Я думаю, что Кахини убийца, – зашептала я.

А потом я поведала Джхалкари все о Гопале, перстне и болиголове, обнаруженном в моей мурти.

Я ощутила, как напряглось тело подруги.

– Ты кому-нибудь еще об этом рассказывала? Говорила Арджуну?

– Разумеется, нет. А если я ошибаюсь?

– Не ошибаешься, Сита. Сегодня ночью Арджун стоит на часах у дверей покоев рани. Ступай к нему сейчас же.

Я оделась и в свете полной луны увидела, что кровать Кахини пуста. Куда она пошла? Она что, у рани? Пытается отравить нашу госпожу раньше, чем я успею изобличить ее?

Стук подошв моих сандалий по мраморному полу разбудил нескольких стражей, которым, вообще-то, полагалось бодрствовать, но Арджун у дверей спальни госпожи не спал.

– Что случилось? – первым делом спросил он.

– Кахини у рани?

– Сегодня не приходила. А в чем дело?

Я остановилась и перевела дыхание. Затем увлекла мужчину подальше от двери, ведущей в спальню госпожи, и завела его в нишу в стене, в которой стояла статуя бога Шивы в ареоле золотого пламени. Я рассказала ему то, что до этого уже рассказывала Джхалкари, добавив, что Кахини улизнула из спальни.

– Думаешь, я ошибаюсь? Перед свадьбой слуга изобличил ее с письмом к любовнику. После этого вместо замужней женщины она стала дургаваси. Спустя два дня слугу, изобличившего Кахини, нашли мертвым в водах Ганга… Она что, убивала даже в столь юном возрасте?

– Не нужно особо сильного воображения, чтобы представить, как Кахини мостила себе дорожку к трону. Она – рани, а Садашив – раджа, – сказал Арджун, – если, конечно, она со временем не собиралась отравить также Садашива. Вдовствующая рани, не совершившая сати, пользуется большой свободой.

Кахини убила Дамодара. Она убила раджу, своего двоюродного брата. Я вспомнила о родной бабке, которая взяла меня с собой в храм Аннапурны, чтобы продать в девадаси.

– Ты перестал верить в крепость семейных уз? – спросила я.

– Когда доказательства неопровержимы, то сложно переубедить себя в обратном. Если Кахини умна, она понимает, что теперь за ней следят. Она наделала глупостей, показав болиголов, спрятанный в твоей мурти. Она надеялась, что Раджаси поддержит ее, решив, что ядовитое растение положила в статуэтку ты.

Я сплю в одной комнате с женщиной, убившей раджу Джханси и его сына Дамодара, которому исполнилось всего несколько месяцев! Она убила самое невинное существо на свете… Как бы сложилась его жизнь, если бы не Кахини? Прах Дамодара не был бы брошен в воды Ганга. Ребенок остался бы жив и радовал свою мать. А как бы сложилась жизнь маленького мальчика, теперь занявшего его место? Он бы остался жить со своей настоящей матерью, уютно прижимался к ее груди и был в полной безопасности. Я думала обо всех жертвах Кахини, чьи жизни она разрушила. Почему она не попыталась отравить и меня?

Двое мужчин, появившись на лестнице, отвлекли меня от тягостных мыслей. Один был стражем, другой – гонцом. Арджун и я отпрянули друг от друга. Сама мысль о том, какими мы, должно быть, предстали в их глазах, была мне неприятна.

– Вести из Канпура, – сообщил страж.

Уголки рта мужчины обвисли, словно к ним привязали крошечные грузики, и придали его лицу еще больше мрачности.

– Рани спит, – сказал ему Арджун.

– Разбудите ее. То, что сообщит этот человек, имеет огромное значение.

Арджун стучал до тех пор, пока Сундари не ответила из-за двери. Ясно было, что ее разбудили.

– Гонец из Канпура, – сообщил Арджун. – Говорит, что это срочно.

– Я привез письма из Канпура от Сагиба, – сообщил гонец.

Спустя некоторое время к нам вышла рани.

Гонец шагнул вперед, поклонился, коснувшись ее ног правой рукой, выпрямился и протянул рани два письма. В пляшущем свете масляных светильников госпожа развернула одно из писем и нахмурилась.

– Не понимаю, почему он в Канпуре, – произнесла она. – Он же намеревался идти на Дели, возвращать власть низложенному падишаху Бахадуру.

Рани продолжила чтение. Сагиб не дошел до Дели, а решил взять штурмом Канпур. Осада засевших в Канпуре британцев заняла три недели.

Рани, не в силах читать дальше, передала письмо Арджуну, и тот продолжил:

– «Было убито около трех сотен британцев, включая женщин и детей».

Сагиб клялся, что организовал безопасный проход британцев на север до города Аллахабад. То, что случилось потом, – всецело вина Азимуллы-хана.

Сагиб направил британцев к берегам реки Ганг, который как раз разлился. Их ожидали сорок лодок, но течение было настолько быстрым, что переправляться на них было невозможно. Азимулла-хан потерял терпение и начал кричать, что, если британцы тотчас же не уберутся восвояси, всех их убьют. Поднялась паника. В наступившей сумятице послышались выстрелы. Тантия Топи, генерал Сагиба, отдал приказ убить всех мужчин британцев. В плен захватили сто двадцать женщин и детей.

Их отвели в одиноко стоящий Бибигхар, дом женщин, бордель с проститутками. Британок хотели сделать проститутками. А детей? Почему бы и нет. Разве не найдутся солдаты, которые не захотят развлечься с британскими мальчиками? А какому-то генералу вполне может понравиться какая-то британская девочка.

Азимулла-хан был против. Он приказал убить всех пленных. Когда кое-кто из его людей отказался, он начал угрожать им смертной казнью.

– «Единственное, что я слышал в беспрерывной стрельбе, это крики “Мама!”, – писал Сагиб, – но мамы не смогли защитить своих детей. Я тоже не смог. Аллах! Да прости меня. Ману, надеюсь, ты тоже меня простишь. Азимулла-хан и Тантия Топи готовы, не останавливаясь ни перед чем, изгнать британцев с нашей земли. Ты должна знать: я не собираюсь снимать с себя ответственности. Боюсь, мы еще пожалеем, когда британцы начнут мстить».

Я вообразила ужас детей, которые смотрели в глаза своих матерей, ища успокоение, проблеск надежды и не находя их.

В письме рассказывалось о нескончаемой череде зверств. Сагиб писал, что кое-кого из женщин и детей не расстреляли, но и жизнь им не сохранили. Проститутка, снискавшая расположение Азимуллы-хана, собрала нескольких палачей, которые вырезали у живых гениталии и груди.

Когда Арджун закончил чтение, никто из нас не проронил ни слова. Мыслимо ли, что мы живем в мире, в котором возможны подобного рода ужасы?

– Ваше Высочество! – обратился к рани гонец. – Прошу вас прочесть второе письмо.

Дрожащими руками рани распечатала второе письмо.

В нем Сагиб описывал британское возмездие. Когда солдаты, нанятые компанией, добрались до места резни, они обнаружили, что ни одного из убитых не похоронили. Их изувеченные трупы выбросили в колодец, и вонь над ним стояла просто невыносимая. Клочья волос жертв висели на ветвях деревьев и кустов, разносимые поднявшимся ветром. Несколько свидетелей сообщили, что трое выжили в этой бойне и последовавшей за ней резне, спрятавшись среди мертвых тел. На следующее утро их живыми бросили в колодец вместе с трупами.

Когда генерал Нейлл во главе британских войск услышал обо всем этом, что-то в нем, должно быть, надломилось. Он стал арестовывать всех подряд, даже тех, кто вообще близко не подходил к Бибигхару. Их заставляли вымывать кровь с полов собственными языками. Арестованных мусульман зашили в свиные шкуры и повесили. Индуисты приняли смерть от рук далитов. Оставшихся пленников привязали перед жерлами пушек и выстрелили. Британцы, как мы знали, повторили то, что солдаты Азимуллы-хана сотворили с оказавшимися в их руках заложниками. Жители соседней с Канпуром деревни попытались возмущаться чинимым зверствам. Тогда деревню сожгли, а тех, кто пытался спастись из пламени, застрелили и закололи.

– «У них теперь новый боевой клич: “Не забудем Канпур!” – читала рани. – В британских газетах только об этом и пишут. Тебя, Ману, они называют мятежной королевой, так как восставшие сипаи прежде находились под твоей властью. Готовься к любому повороту событий. Азимулла-хан и его генерал предоставили британцам достаточно поводов развязать полномасштабную войну в Индии».

Рани выглядела больной.

– Это все?

Гонец явно испытывал к самому себе огромную жалость.

– Нет. Восстание в Дели потерпело неудачу. Вчера город взяли британцы.