Прощаясь с сестрой, я чувствовала себя так, словно прощалась с чужим мне человеком. Теперь я поняла то, чего не понимала прежде: любовь подобна временам года, а зеленый листок рано или поздно пожелтеет и засохнет. Ануджа даже не вышла проводить нас. К рассвету Барва-Сагар остался позади. Я вернусь сюда лишь однажды, в последний раз, чтобы забрать сестру и увезти ее туда, где никто не будет знать историю ее жизни. Я стала дургаваси не только для того, чтобы спасти себя от проституции, но и для того, чтобы избавить Ануджу от подобной судьбы. Однако жизнь толкнула ее в руки британцев, и она стала обычной вешья. Тем не менее я верила, что смогу спасти ее. Ничего важнее, чем это, для меня не было.

По дороге в Гвалиор мы не встретили на своем пути никакого сопротивления. В полдень мы остановились на околице деревни, чтобы пожарить на небольшом костре, сложенном из сухих ветвей кустарника, чапати. Затем, стряхнув с одежды дорожную пыль, мы вновь отправились в путь. Когда наконец на горизонте замаячила крепость, мы натянули поводья лошадей и остановились.

Твердыня Гвалиор, построенная на высоком, в несколько сот метров, плато, была настолько красива, что создавалось впечатление, будто ты смотришь на огромное живописное полотно. Солнце садилось, окрашивая башни и стены форта янтарным светом. Черепица поблескивала в лучах заходящего солнца золотом и глазурью. Ничто не казалось мне настолько величественным, даже крепость Джханси.

Мы поскакали к воротам. Четыре стражника, спотыкаясь, вышли нам навстречу. Видно было, что они пьяны.

– И что мы здесь делаем? – спросил один из стражников.

Арджун назвался, но ему пришлось повторить одно и то же несколько раз, прежде чем стражники поняли, что мы приехали, чтобы присоединиться к войскам рани.

– К мятежной королеве! – наконец воскликнул один из них, а его товарищи рассмеялись, словно в его словах и впрямь было что-то смешное. – Почему вы с самого начала этого не сказали?

– Отвратительно, – едва слышно пробубнил себе под нос Арджун.

Они распахнули перед нами ворота, и самый пьяный, судя по виду, стражник провел нас через сады к входу. Изнутри доносились звуки музыки и смех. Я переглянулась с Арджуном.

– Они что, празднуют?

Заслышав мой голос, изумленный стражник оглянулся.

– Ты мужчина или женщина?

– Я дургаваси рани, – ответила я.

Стражник криво улыбнулся. Одна сторона его лица осталась неподвижной, как будто он был куклой, а кукловод, забывшись, заставил его улыбаться лишь половиной лица.

– Честно?

– Да. Она сражалась вместе с рани в Джханси и теперь приехала, чтобы вновь биться, – ответил за меня Арджун.

На короткое время стражник, кажется, немного протрезвел.

– Здесь никто не воюет. Разве вы не слышите? Тут обнаружили казну. Теперь мы все богаты, шримати! Недавно состоялась церемония, – продолжал он рассказывать. – Сагиба объявили пешвой, а Рао Сагиба – его наместником.

Они что, проводят церемонии, когда вся Индия разваливается на части? Армия генерала Роуза может появиться у ворот в любое время.

Стражник принялся насвистывать себе под нос веселый мотивчик, а мы, храня гробовое молчание, последовали за ним.

Люди пировали и танцевали в залах, поздравляли друг друга, словно были частью свадебного бараата. Наш стражник потратил минут двадцать на поиски рани. Никто не знал, где она. Кое-кто предположил, что она сейчас может находиться в зале дурбара на первом этаже. Когда ее там не оказалось, я поднялась наверх и проверила в женских покоях дворца. Я прошлась по всем комнатам, а затем поднялась на террасы. Кто-то сказал, что рани на балконе четвертого этажа.

– На четвертом этаже находится раджанивесана, – с сомнением в голосе произнес стражник, ибо там располагались личные покои изгнанного раджи.

Но я знала рани лучше.

– Она там, – уверенно заявила я.

И не ошиблась. Вместе с ней находились Мандар, Каши и Ананд.

Мы с трудом преодолели четыре пролета лестниц. Голос рани долетел до нас прежде, чем мы увидели ее воочию. Она что-то кричала о бездарно растраченном… Вот только музыка и пение внизу не дали мне расслышать, о чем конкретно говорила рани.

Стражник остановился у двери, ведущей в покои раджи.

– Я вам еще нужен? – спросил он.

Думаю, ему не терпелось вернуться к попойке.

– Нет, – сухо ответил ему Арджун.

При виде нас рани возликовала. Я обняла Мандар и Каши. Даже Ананд потянулся ко мне, желая, чтобы я крепко обняла его. Затем я увидела набоба Банды. Он сидел, скрестив ноги, на полу. Набоб сжал ладони в намасте. Мы последовали его примеру, а затем с позволения рани уселись. Ей хотелось узнать все собранные нами новости. Что произошло в Барва-Сагаре? Что известно о Джханси? Смогли ли мы незамеченными добраться до Гвалиора? Рани выразила свое глубочайшее сожаление по поводу понесенных мною утрат. О своем отце она ничего не говорила, а я не спрашивала.

В теплом ночном воздухе начали взрываться фейерверки.

– Я их предупредила, что генерал Роуз на подходе, – сказала рани, – но Рао Сагиб потребовал, чтобы празднование продолжалось две недели.

– Эти люди не стали слушать то, что советовала рани в Калпи, – произнес набоб Банды. – Если они не смогли оценить ее слова тогда, боюсь, они вообще на это не способны.

В дверь постучали. Каши отворила. Вошел пышно одетый мужчина. Сагиб. Перо бойко подпрыгивало, свесившись с одного бока усыпанного драгоценными камнями тюрбана. Казалось, что вот-вот и у него вырастут крылья. Вокруг шеи у мужчины висели в несколько рядов крупные жемчужины.

– Взгляни на себя, Сагиб! – воскликнула рани. – Ты как будто собрался на бараат и совсем забыл, что идет война! Взгляни, как ведет себя твой двор!

– По крайней мере у меня есть мой двор.

Сагиб покинул комнату, хлопнув дверью.

– Он ведет себя как ребенок, – удивленно произнес набоб.

Празднование затянулось еще на девять дней.

А затем, двенадцатого июня, незадолго до полуночи, в дверь рани громко постучали. Посланец сообщил, что генерал Роуз находится в Амине, едва ли не на расстоянии дневного перехода на юг от Гвалиора.

Рани протянула Каши кошель из голубого бархата, точно такой же, какой она дала Арджуну.

– Я хочу, чтобы завтра утром ты увезла Ананда подальше отсюда, – твердо произнесла она.

Каши с напряженным видом слушала рани, которая рассказывала ей, куда ехать и что делать, если их обнаружат. Затем госпожа повернулась ко мне и взяла мои руки в свои. Я была потрясена этим жестом, но все же отметила про себя, что руки у нее были очень холодными.

– Я вас не покину, – сразу заявила я.

– Знаю. Ты такая же упрямая и глупая, как и мужчина, желающий взять тебя в жены… Если со мной что-то случится на поле боя, Сита, я не хочу, чтобы ты оставалась в Гвалиоре.

– Пожалуйста, не говорите так, – прошептала я.

– Мы все когда-то умрем. Некоторым посчастливится умереть за правое дело.

– И то верно, – тихо произнесла Мандар. – Они захватывают Индию… княжество за княжеством…

Внизу распространилась весть о британском наступлении. Если не считать нескольких пьяных компаний, все остальные смолкли.

– Сита, обещай, что уедешь отсюда с Арджуном, если он останется в живых, – сказала рани. – Если же нет, спасайся сама. Я не смогу подготовиться к предстоящему сражению, если ты не пообещаешь.

Я пообещала. Она и Мандар переглянулись. Они, кажется, заключили между собой молчаливый договор. Я вспомнила о Джхалкари. Сердце в груди сжалось от боли.

– Надеюсь, ты достигнешь Сварги, – чуть слышно произнесла я.

Семнадцатого июня дозорные увидели вдали приближающуюся армию генерала Роуза. Мы поскакали к расположенному неподалеку Котах-ки-Сегай. Там в распоряжении рани было пятьдесят восемь орудий. Если бы Тантия Топи держал фронт у Кампу, Гуль Мохаммед взял Котах, а набоб Банды – Катигхати, британцы оказались бы в полном окружении.

Я не буду описывать кровопролитие и жестокость битвы. Мне хочется забыть все это. Я не верю, что способна на то, что было совершено мною в этот страшный день. Ибо все, чему я была свидетельницей в Джханси, не подготовило меня к ужасам Гвалиора. Мы сражались долгие часы в изнуряющей жаре. К заходу солнца некоторые участки земли настолько пропитались кровью, что копыта наших лошадей поскальзывались на ней.

В самое жаркое время дня течение битвы начало изменяться не в нашу пользу. Канониры генерала Роуза победили наших канониров, а британские солдаты захватили наши орудия. Когда наши собственные пушки начали бить по нам, наступил полнейший хаос. Наши воины бросились наутек, стараясь перебраться через реку Сонерекху, а оттуда устремились к Морару, но их оказалось настолько много, что они представляли для британских солдат легкую мишень.

– Стойте! – завопил Арджун, но лошади Мандар и рани уже плыли посередине реки.

Даже сейчас я не могу смириться с тем, что произошло после. Прежде чем лошадь Мандар достигла противоположного берега, пуля вонзилась ей в грудь. Я натянула лук, и стрела нашла того, кто в нее стрелял. Но когда я к ней добралась, грязные воды Сонерекхи уже подхватили тело мертвой Мандар. Рани выбралась из воды на противоположном берегу реки, и я увидела, как британский солдат занес зажатую в руке саблю, чтобы нанести госпоже смертельную рану. Мне никогда не забыть этот миг, растянувшийся в вечность. Я думала об оружии, которым я могла бы спасти ее и которого не существует на свете. Я думала о Ханумане, нашем крылатом боге, который мог бы, подлетев, подхватить ее на руки. Я думала о возможности повернуть время вспять, чтобы рани вообще не пыталась переплыть реку. Моя душевная боль так никуда и не делась. Этот фатальный удар лезвием по шее зарубил не только ее – он погубил наш образ жизни. За один миг рани Джханси, живая и здоровая, превратилась в воспоминание. Одно мгновение отделило жизнь от смерти.

Рани схватилась за шею. Прежде чем британский солдат успел ударить ее во второй раз, Арджун пустил стрелу точно ему в сердце.

Несмотря на хаос бегства, мы очень быстро оказались возле нее. На несколько секунд она приоткрыла глаза. Затем рани соскользнула с седла в руки Арджуна. Я показала на дом, стоявший вдалеке. Он закинул ее тело на свою лошадь. Ко времени, когда мы доскакали до дома, ее лицо побледнело.

– У нее сильное кровотечение, – сказала я.

Мы положили рани на растрескавшуюся от жары землю, затем сняли с нее доспехи, желая осмотреть рану.

– Глубокая, – молвил Арджун.

– Рани!

Я рыдала, глядя на ее недвижное тело. В золотом свете заката она казалась спящей.

– Рани! – продолжала повторять я. – Рани!

Я приникла головой к ее коленям, но рани уже присоединилась к отцу и сыну.