Подготовка к марш-броску ускорилась. Солдат набирали на всей территории Двух Земель, даже в самых отдаленных уголках, куда спешно были направлены вербовщики. Воины были необходимы, как вода Нила. Вербовщики возвращались с небольшим количеством солдат, нанятых за солидное вознаграждение – в обмен на золото, драгоценные металлы и камни.

Все нервничали, напряжение нарастало. Я попросил отца принять меня. Мы редко спокойно беседовали с ним, а на еще один разговор было трудно рассчитывать, так как все время отнимала подготовка к сражению. И Хоремхеб, и я понимали это, и как-то вечером он позвал меня поужинать и выпить с ним. Я слышал, что он имел обыкновение приглашать на ужин своих доверенных подчиненных.

Увидев меня, он улыбнулся. Я и не рассчитывал на такую приветливость.

– Так значит, мой сын боится, верно? – спросил он.

Я не поддался на провокацию.

– Ты знаешь, что нет. Во всяком случае, не за себя.

– Проходи. Поешь и выпей со мной. Я уже пил со всеми своими военачальниками, а ты ничуть не хуже их.

Мы принялись за еду. Он заказал изысканный ужин, обильный и вкусный, ничего общего с обычной армейской жратвой. Я спросил его, по какому поводу пир.

– У меня не так много возможностей продемонстрировать доверие своим военачальникам, а предстоящее сражение настолько важно, что если мы его проиграем, то другого уже не будет… Так что надо наесться и напиться вдоволь.

И, к моему удивлению, он запел. Улыбка хоть и не красила его, была искренней, но песня не вселяла надежд:

Я удивился. Это была песня, сочиненная Эхнатоном, суть философии Атона, отрицание суда Осириса, скептическое отношение к вечной жизни. Еще одно противоречие, присущее этому ни на кого не похожему человеку. Но следовало воспользоваться тем, что отец был настроен дружелюбно.

– Мне казалось, ты не признаешь ни Атона, ни Эхнатона.

Хоремхеб досадливо посмотрел на меня. Он уже был довольно пьян, хотя это его не отупляло, в отличие от меня. Нужно было следить за собственными словами. Похоже, отец стал более разговорчив, так что мне не стоило медлить.

– Атона действительно не признаю, как и любого другого бога, который не служит моим интересам… Но, хотя тебе это покажется странным, Эхнатона признаю. Я ценю его, несмотря на то что он был полон противоречий. Безусловно, он был безумец, но у него были моменты чудесного прозрения.

Я согласился, не переставая удивляться.

– Отец, я помню, ты как-то обещал, что когда-нибудь расскажешь мне правдивую историю наших фараонов. Если сейчас неподходящий момент, то не знаю, когда он наступит.

Хоремхеб, явно довольный, рассмеялся.

– Ты, несомненно, прав. Ладно, расскажу, но помни: ты сам этого захотел. Тебе не понравится рассказ, но он будет правдивым. – Отец снова рассмеялся. – Знаешь, ведь правда вроде этого пива. Иногда ее откроешь, и тебя она не устроит, как безвкусный напиток. Захочется заполучить всю правду целиком, но, как это пиво, правда вещь дорогая, однако у кого есть она, у того есть власть.

– Я никогда толком не понимал, какая часть истории фараонов, которую мы изучали в капе – царской детской школе – правда, а какая лишь служила интересам Эхнатона.

– Не путай. История – это не история фараонов, а история богов и их превосходства. Цари – всего лишь пешки, они люди, а не боги (впрочем, это ты уже и сам знаешь), и Эхнатон был не самым худшим, поверь мне. Почти все они менее безумны, чем он, это правда, но в то же время они гораздо хуже.

Ты должен знать, что великие фараоны-воители рождались в довольно скромных, вроде нашей, семьях, и чувствовали себя обязанными внести вклад в процветание своей страны и своих богов. Именно поэтому имеет смысл смена династий через несколько поколений, потому что, как мы знаем из истории, когда династия правит в течение многих лет, мощь страны ослабевает.

Ну ладно. Существовал величайший фараон Тутмос I, который тебе хорошо известен из уроков в капе, он расширил границы нашей страны, так что их с трудом можно было достичь. На севере ее территория простиралась до самого Евфрата, а на юге – гораздо дальше четвертого водопада Священной реки.

– В этом для меня нет ничего нового.

– Не дерзи и пей! Если мы погибнем в сражении, то хоть напьемся вместе, тем более что это пиво великолепно.

Он откашлялся и продолжил немного манерно:

– Ну так вот. Тутмос и его сын сделали нашу страну сильной, увеличили ее территорию и принесли в дар храмам огромные богатства, а также совершили пожертвования богам, возбудив алчность у Амона, весьма воинственного бога, которому воздавали особые почести. Его разбогатевшие жрецы стали строить далекоидущие планы и ставили своей задачей возвысить Амона над остальными богами. Они не могли на это пойти ни при справедливом Тутмосе, ни при его сыне, носившем то же имя, который сумел сберечь завоеванное отцом, а его разумное обращение с покоренными народами привело к еще большему обогащению страны, хотя продажность чиновников и правителей усиливала власть Темных.

Фараоны-воители сталкивались с одной и той же проблемой: во время их продолжительного отсутствия во дворце им приходилось полагаться на жрецов, а жажда власти последних приводила к тому, что они не выполняли царских распоряжений.

Я внимательно слушал. Рассказ оказался очень интересным и нисколько не походил на приукрашенные и необъективные объяснения исторических событий учителями в капе. Несомненно, Эхнатон, будучи вероотступником, хотел, чтобы его запомнили таким же героическим правителем, какими были его предшественники, несмотря на то, что он их ненавидел. Но отец продолжал свой рассказ:

– Когда умер Тутмос II, начались проблемы. К власти должен был прийти его сын и стать Тутмосом III, но он был сыном не великой царицы и супруги фараона Хатшепсут, а другой жены, ниже рангом, некоей Исиды, поэтому честолюбивая Хатшепсут провозгласила себя временной правительницей.

– Но царицу любил народ!

Высокомерный военачальник поднял брови, забавляясь моим невежеством.

– Знаешь, кто был ее любовником? Управляющий храма Амона по имени Сененмут, находившийся в подчинении у верховного жреца Хапусенеба. Он в постели выторговал верховенство Амона в обмен на возможность править страной.

Видя мое удивление, Хоремхеб покатывался со смеху.

– Я так и думал, что ты ничего этого не знаешь! Это был момент пика славы Амона и его жрецов, которые ловко умели ублажить эту недалекую женщину и добиться, чтобы власти всех уровней порочили остальных богов.

Возникло понятие триады: Амона как бога-творца, его жены Мут и его сына Хонсу. Подобное происходило в Мемфисе – там поклонялись Птаху, Сехмет и Нефертему, пытаясь, но безуспешно, противостоять мощи Амона. И та и другая триады напоминали традиционную троицу древних богов Осириса, Исиды и Гора.

Темные ввели в обиход праздники, которые были по сердцу простым людям, наподобие осеннего праздника Опет, хорошо известного шествия от триады Амона в Карнаке до места рождения бога, – отец сплюнул, – в Фивах, в храме Луксора.

Бесчестную Хатшепсут Темные вознаградили грандиозным погребальным храмом с бесчисленными террасами, которые тебе известны, но эта коварная женщина из жадности стала добиваться места вечного упокоения, приготовленного для ее свекра, великого Тутмоса. – Его голос дрогнул от гнева. – Они также учредили праздник Долины, когда Амон на ладье пересекал Нил в противоположном направлении, чтобы посетить Хатхор и погребальный храм царицы.

Вот примеры того, что для них значила власть фараона. Эта глупейшая женщина позволила, чтобы государство Митанни – наши враги – перевооружилось. Но благодаря Ра ничто не вечно. Прекрасный юноша, третий Тутмос, обладал воинственной кровью своих предков. Он покинул дворец, ограничив власть Темных, насколько это было возможно, и направился на север, подобно своему отцу и деду, и, как и они, вновь расширил границы страны, одержав победу над Митанни в сражении у Мегиддо, где захватил 924 колесницы.

Когда он вернулся домой, то, прежде чем исправлять ошибки своей мачехи, – обрати внимание, как он был умен, – дождался рождения сына, пребывая в согласии с Темными. Он назвал сына Аменхотепом, а когда тот подрос, провозгласил его соправителем, так что продолжение рода было обеспечено. И только после этого он отважился открыто выступить против Темных, указав им их место. Он стер память о мачехе и даже ее имя на погребальном храме.

Я присвистнул от удивления. Глаза у отца блестели, но не от выпивки.

– Аменхотеп был хорошим фараоном, как и его сын, которого звали так же, но большой ошибкой сына было то, что он не сумел продлить свой род, обеспечить преемственность, как это сделал отец. Род уподобился засохшей виноградной лозе, и потому разыгралась тайная борьба придворных за власть, как случается почти всегда, если нет явного наследника. – Он подмигнул мне. – И в конце концов стал править Тутмос, сын Аменхотепа II и не особенно знатной дамы с севера по имени Тийа. Да, чужеземки.

Аменхотеп внес свой вклад, заключив выгодные нам договоры со странами-вассалами, и они платили нам такую дань, какую мы хотели. Единственной нашей обязанностью было сохранять мир, заключая браки с дочерьми правителей в обмен на золото, лес, драгоценные камни, колесницы и так далее. Очень разумно.

Но беспутный Тутмос IV был истинным сыном своей матери-варварки, он заключил ненадежный мирный договор с хеттами и посвятил жизнь восхвалению своей персоны, маскируя собственную бездарность и подавая тем самым плохой пример. Таков был его плачевный вклад. Он подписал мирный договор с Артатамой I, царем Митанни, но в грамотах, которыми обменялись страны, уже не читалось боязливое подчинение нам, они напоминали простые договоры торговцев, щедро раздающих подарки и постыдные знаки внимания.

Отец снова с отвращением плюнул.

– И, пользуясь его слабостью, Темные снова обрели власть. Они приумножили богатства Карнакского храма и вернулись на поприща, которые были для них под запретом, такие как управление копями, судоходством и разными производствами. Понимаешь?

– Основа процветания страны.

– Именно. – Он посмотрел на меня с улыбкой.

Я был удивлен таким фамильярным обращением. Мы были похожи на благополучную семью. Если бы мы не находились на пороге смерти, я бы решил, что либо он сошел с ума, либо я.

– Но Тутмос IV тоже не был так плох, как может показаться, он, как и другие, изо всех сил стремился вернуть древним богам их мощь. Ты ведь слышал о чудесном сне, приснившемся ему, когда, еще будучи принцем, он после охоты отдыхал в тени Великого Сфинкса.

Я кивнул. Эта легенда была известна всем. Даже детям. Но нужно было что-то сказать, если я не хотел показаться невежей.

– Да, ему во сне явился бог Хармакис и сказал, что если тот вернет сфинксу прежнее величие, то станет править Двумя Землями.

– Ну да. Хармакис. Бог Гелиополя, недруг Амона. Как тебе известно, борьба была скрытой, но напряженной, однако у Темных были неплохие позиции. Тутмос хотел возродить мощь Ра, первого великого бога – творца пирамид. Какая дивная утопия! Он даже решил воздвигнуть грандиозный обелиск из красного гранита в честь Ра, выше всех существовавших до тех пор, но самому ему уже не пришлось его увидеть, поскольку этот Тутмос умер молодым, оставив трон Аменхотепу III. Да-да, – засмеялся он, глотнув пива, – этому мнимому охотнику, отцу Эхнатона, чьей матерью была одна из младших принцесс, Мутемуйа, которая не успела стать великой царицей и супругой фараона.

Отец Эхнатона, как тебе хорошо известно, был человеком слабым, приспособленцем, и при всей своей любви к Ра взывал к Амону и договаривался с Темными, чтобы укрепить свою власть. Да, он пытался представить себя фараоном-воителем, в то время как в действительности был отвратительно любезен и в то же время неподобающе относился ко всем известным тогда странам – Вавилонии, Митанни, Хеттскому царству, городам-государствам Сирии и Средиземноморья, вплоть до Аласии, Феста, Микен, Илиона и Кносса.

Как ты знаешь, в те времена практически не отслеживали, кто прибывает в страну, здесь было полно шпионов, распространялись опасные веяния. На то, чтобы обезопасить себя, и на наш легендарный образ жизни тратились целые состояния, и это ослепляло фараона.

Отец, погрустнев, опустил взгляд. В первый раз за несколько часов его пьяное веселье исчезло. Казалось, он сейчас скажет нечто важное.

– Отец…

– Это тебе не понравится. Одно из этих огромных состояний пришло из Сирии в результате бракосочетания, которое состоялось не в Фивах, но во дворце таком богатом, что это вызвало зависть у Аменхотепа. Это были Йуйя и Тийе.

Я застыл на месте.

– Родители Тейе!

– Да, родители Тейе, Аанена, верховного жреца Ра, и твоего приятеля Эйе. С них начался упадок страны. Эти лицемеры стремились насадить чужеземные порядки. Они выдали за фараона свою честолюбивую и жестокую дочь Тейе и превозносили ее как великую царицу.

Я что-то удивленно пробормотал.

– И это еще не все, потому что именно через Тейе этот сириец Йуйя передал болезнь Эхнатону и его детям.

– Не может быть!

– Именно так. Не понимаю, почему у детей Йуйи она не проявилась, а обнаружилась у сына Тейе и его наследников… Как и все прочее, что они нам принесли, эта неизвестная зараза пришла с севера! – Он схватил меня за плечи. – Понимаешь, почему для чистоты крови так важно держать границы закрытыми?

Я кивнул, разделяя его горячность, а он даже слова не дал мне сказать.

– Но они не осмелились следовать культу варварских божеств, таких как Ваал, Астарта и Решеп!

Тут я не мог не вмешаться:

– Поэтому Эхнатон был так зол на своего отца!

Хоремхеб покивал.

– История расскажет, что Эхнатон был плохим фараоном, хотя то, что он делал, было попыткой коренным образом изменить критическую ситуацию, создавшуюся в результате бездарного правления его слабохарактерного отца.

– Вот как… Он не был безумен!

– Нет… Во всяком случае вначале, но его болезнь была весьма тяжелой и мучительной, чтобы он мог нести груз ответственности. Однако благодаря Ра у него была Нефертити.

– Конечно, но Нефертити вручила Эхнатону его бабушка Тийе.

Отец принялся хохотать и не мог остановиться до полной потери сил.

– Да… Ха-ха-ха! Старая ведьма надеялась, что будет управлять им, как это умел делать Йуйя через нее саму, но ход оказался неверным, поскольку она не учла, что удивительная человечность Эхнатона, его духовность и его магнетизм покорят прекрасную Нефертити, будь она благословенна… Тийе, конечно же, пожалела об этом!

– Думаю, Эйе тоже принимал участие во всем этом.

– Возможно, но я сомневаюсь, потому что он столь же благороден, сколь и невинен, и воспитал свою дочь такой, что сама Тийе не смогла использовать ее в своих целях.

Какое-то время мы молчали – сказывалось чрезмерное возлияние. Я не мог говорить, а только пил и слушал. Мы что-то съели, и еда смягчила действие выпитого.

– Значит, страна очень ослаблена? – спросил я.

– Я хочу тебе еще кое-что сообщить, чтобы ты имел полное представление. За большое количество золота этот «великий охотник» сочетался браком с дочерью и сестрой вавилонского царя Кадашман-Эллиля, которая привела с собой сотни слуг, и с Тархундарадой, дочерью царя Арцавы… А также с Гилухеппой, дочерью царя Митанни, Шуттарны II, которая взяла с собой триста семнадцать служанок, и с дочерью его преемника Тадухеппой, с ее двумястами семидесятью служанками и тридцатью слугами… – Он язвительно засмеялся. – Вот это да! От этой жены он даже ожидал получить две огромные золотые статуи в качестве приданого!

– Какая ирония! Фараон-воитель вовсе не был таковым!

– Не был. Единственным проявлением его силы было подавление небольшого восстания в Нубии, где он даже не присутствовал сам. Он был настолько глуп, что, желая обеспечить преемственность трона, женился на одной из собственных дочерей несмотря на то, что у него уже было два сына, Тутмос и Эхнатон, и четыре дочери, Сатамон, Хенуттанеб, Исида и Небетах.

Он шумно вздохнул, прежде чем продолжить.

– Эхнатон унаследовал от отца единственную отрицательную черту – он был чрезвычайно похотлив… И это непонятно, поскольку одним из проявлений его болезни было то, что он обладал маленьким, как у ребенка, членом.

Он передернул плечами. Для меня это было новостью.

– Но ведь Нефертити казалась удовлетворенной!

– Потому что она не знала другого мужчины. – Он отвесил мне подзатыльник. – А ты выучился любить женщину? Или мне придется платить за тебя какой-нибудь?.. А ты ведь дорого мне обходишься! Я заплатил кучу денег за колесницы, за которые должен был бы платить ты… Надеюсь, ты будешь хорош в сражении!

Я придвинул к нему кружку с пивом, чтобы он замолчал. Он осушил ее одним глотком и продолжил:

– Нефертити действительно была влюблена в своего мужа, – и рассмеялся собственным словам. – В жизни своей не видел ничего подобного!

Мне хотелось сменить тему. Я чувствовал себя неловко и боялся, что все это было лишь тактическим ходом, чтобы вытянуть из меня то, что его интересовало.

– Мы остановились на Эхнатоне, – напомнил я ему.

– Да. Бедняга Эхнатон! Он не должен был стать фараоном, но его старший брат умер очень молодым.

– Говорят, от рук Тийе.

Отец пожал плечами.

– Не знаю, так ли это, но не вижу, какую бы выгоду получила от этого старая ведьма.

Я вздохнул.

– Меня не удивляет то, что ты так подавлен. Твое разочарование вполне оправдано. – Я не сумел сдержать слез.

Хоремхеб отмахнулся с пренебрежением:

– Не будь дураком! Кроме того, у Эхнатона были и свои темные стороны. Не знаю, возможно, из‑за болезни, но он не был в точности тем фараоном, каким хотел предстать перед вами в капе.

– О чем ты говоришь?

– Ты действительно настолько наивен? Может быть, ты думаешь, что толпы, которые радостно приветствовали его появление, собирались стихийно? Позади стояли солдаты с дубинками, а где не удавалось запугать, там подкупали, раздавая дорогие подарки.

Я отмахнулся, повторив его жест.

– А! Это мелочи!

Отец в гневе поднялся.

– Мелочи? А ты знаешь, отчего умерла Макетатон?

– Да. Пенту говорил, что от лихорадки.

– Чепуха! Она умерла, рожая ребенка от собственного отца!

Я сел, удивленный и опечаленный. Я не мог этому поверить, хотя и понимал, что отец говорит правду. Хоремхеб заговорил более мягким тоном:

– После покушения Темных на твою жизнь невозможно остаться прежним. Он не осмелился сообщить о покушении – это не прибавило бы ему любви и уважения народа, а ведь Эхнатон тогда уже запретил культ Амона и стер его имя… Ты знаешь, что в первый год после покушения можно было лишиться жизни за то, что у тебя есть всего лишь изображение этого бога?

Я отрицательно покачал головой. Мне это казалось неслыханным.

– Ты знаешь, что коронацией Эхнатона руководил Аанен, жрец Ра и брат Тейе? Знаешь, что он отметил свой праздник Седа-возрождения через четыре года своего правления, хотя обычно это делается через тридцать? Это поможет тебе понять, с какими трудностями он сталкивался, насаждая свою веру.

Борьбу с Темными он начал вести, возможно, вследствие безграничной любви к Нефертити и глубокой веры в то, что она его вдохновляет, но в результате он поверил в собственные вымыслы, и это, вместе с его болезнью и угрызениями совести, действительно сводило его с ума. В конце концов он превратился в очередного фанатика, практически такого же, как и его враги, Темные.

Он представлял себя сыном и отцом новой триады, возвышая Нефертити до уровня Тефнут, супруги-близнеца Шу и дочери Атона.

Он вообразил себя богом. Поэтому скульпторы изображали его бесполым. Бедняжка Нефертити была смущена его новым божественным статусом, хотя и без этих атрибутов последовала бы за своим мужем даже в преисподнюю. Ах, что за женщина!

Я вздохнул. Слезы снова подступили к глазам.

– Лишь она одна была безгрешна, – заметил я.

Хоремхеб согласно кивнул, сделав жест, в своей манере, который говорил о том, что он, как и все остальные, был влюблен в эту невероятную женщину. Я посмотрел на него с удивлением и любопытством.

– Знаешь, я рад, что узнал, каков ты на самом деле. Мне казалось, ты деревянный. Тебя и вправду так трогает, что Эхнатон взял в жены собственную дочь?

Отец снова заговорил презрительно, возможно, чтобы скрыть свое смущение.

– Не будь дураком! Если бы это было в моих интересах, я поступил бы так же. Отвратительно то, что причина этого – сластолюбие, а ведь у него была такая женщина!

Я улыбнулся. Пиво раскрепостило меня.

– Мне тоже так кажется! Знаешь, сейчас я лучше понимаю Тута, хотя никогда не прощу ему злодейства.

– Тута? – Отец посмотрел на меня, как будто я был последний дурак и невежда.

Я попытался обосновать свою точку зрения:

– Да! Он подглядывал за отцом и знал о его недостатке, и, возможно, видел то, чего не видел я. Для него было тяжело лишиться матери и оказаться в подчинении у женщины несравненной, невероятной, а в довершение всего узнать, что его отец женился на своей дочери… Почему бы ему тогда не жениться на собственной мачехе?

– Глупости! – Хоремхеб стал смеяться, резкий смешок перешел в хохот, от которого он чуть не задохнулся. – Мать! Ха-ха-ха! Ты знаешь, кто была его мать?

– Конечно вторая жена Эхнатона, Тийя. Она не успела стать великой царицей и супругой фараона, потому что вскоре появилась Нефертити и очаровала его…

– Нет! – перебил он меня так резко, что я обиженно замолчал, не пытаясь возражать. По лицу его еще сильнее стало заметно, что он пьян. – Тебе это покажется занятным. Матерью Тута была не кто иная как Тадухеппа, дочь Тушратты, царя Митанни, нашего врага.

Кувшин с пивом выпал из моей руки и разбился об пол. Отец покачал головой, прикидывая, сколько денег растеклось по полу.

– Но Тут…

– Что он был бы за фараон, если бы знал об этом? И как ты думаешь, почему Эхнатон настолько не хотел, чтобы Тут стал фараоном, что совокуплялся с собственной дочерью, чтобы родить сына? Ха-ха-ха! Бедняжка Нефертити… Подумать только, шесть дочерей! – Он все смеялся и смеялся. – Забавно, правда? Если бы Тут был сыном дочери не Тушратты, царя Митанни, а Суппилулиумы, царя хеттов, то вышло бы, что он отсек голову своему дяде, чтобы тот не женился на Нефертити.

Меня затошнило, я отошел подальше, и меня вывернуло наизнанку.

– Слишком много пива! – весело заметил мой отец.

– Слишком много разврата!

– Я же говорил, тебе не понравится. Ты такой же наивный моралист, как и Эйе.

Прошло порядочно времени, прежде чем меня перестало тошнить.

– Отец…

– Да?

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

Он пожал плечами.

– У тебя есть право перед смертью узнать правду.