Было это или не было? В голове подозрительная пустота. И мне никак не удается ее заполнить, к тому же мучают сомнения: эта пустота появилась после травмы от происшедшего или в силу моего нежелания знать, что вот-вот что-то произойдет? Тем не менее, я смотрю правде в глаза, потому что это касается непосредственно меня: если не произошло пятнадцать минут назад, значит, должно произойти пятнадцатью минутами позже. Однако и то и другое вызывает во мне зудящее нетерпение, почти бешенство, не оставляющее никакой возможности дождаться, когда же, наконец, факты предоставят мне точное объяснение, в котором я так нуждаюсь. Не могу ждать ни минуты, и не только потому, что надо подготовиться к выходу из обеих, очень разных, ситуаций — то есть произошло что-то или только произойдет, — но и более того потому, что необходимо немедленно пробиться к выходу из этого затора с автоматическим блокиратором, чтобы в итоге получить главное — понять. Да, потому что все упирается именно в это: всем очевидна громадная разница между осмыслением того, что событие уже произошло, и того, что оно еще только будет. А как можно это осмыслить, если определение события уже, так сказать, вертится на языке, но только никак не решится — принять ли форму уже увиденного, уже сделанного, уже пережитого, или еще не увиденного, не сделанного и не пережитого?

Правой рукой беру из «бардачка» пачку сигарет, прихватываю одну сигарету губами, прикуриваю от автозажигалки. Левой пытаюсь застегнуть молнию на куртке, но она застряла, и из расстегнутой куртки высовывается рукоятка пистолета. Тут мне приходит в голову: для того чтобы узнать, произошло нечто или только должно произойти, а память при этом заблокирована, нужно обратиться к реальности и искать прямые указания. К примеру, заклинило молнию. Вчера еще она была в порядке, следовательно, повреждена сегодня утром. Но если она сломана, то отчего? Разве может простая поломка молнии привести к такому сильному шоку? Отчего он? Оттого ли, что что-то уже произошло, или из-за нервного напряжения в ожидании того, что оно все еще остается в перспективе?

Оставляю эту дилемму, потому что уже распознал в ней загадочную двусмысленность, в основе которой та же амнезия. И говорю себе: у меня есть только одна возможность установить произошло ли событие — проверить пистолет и удостовериться, стреляли ли из него. Облегчение от этой мысли подтверждает: да, я на правильном пути. Так почему же до сих пор мне не приходило в голову такое логичное и простое решение?

Но такое утешение длится совсем недолго. Да, пистолет может стать проверкой того, что я с такой тревогой ищу, но это будет доказательством извне. Вроде того, как если бы я считал, что одежда, которая на мне; или ботинки, что у меня на ногах, суть доказательства моего существования. А между тем, доказательств существования не требуется, самому факту его доказательств не ищут. И все-таки, с одной стороны, проверка пистолетом придаст мне уверенности в моем существовании; правда, с другой стороны, эта проверка меня пугает, потому что она только подтвердит мое невыносимое раздвоение. Ведь после этой проверки я бы точно узнал: произошло что-то или не произошло, ведь очевидность этого доказательства наверняка бы меня убедила — произошло нечто или еще не произошло, но, в тоже время, и шокировало бы меня — то, что могло бы произойти или произойдет, случилось бы по отношению «к другому», а внутри себя я продолжал игнорировать ответ на вопрос: подтверждено событие или нет. Нет, я больше ждать не могу — мне нужно знать срочно. И эту срочность можно сравнить с тем, как если бы я нырнул в море, глубоко погрузился, а маска протекла, и я бы начал захлебываться, зная, что у меня всего несколько секунд, чтобы подняться на поверхность.

Срочность того, чтобы узнать, в конечном счете, оправдывается еще и пробкой, в которой застряла наша машина, и кажется, будто навсегда. Мы на незнакомой мне загородной дороге в четыре полосы. С обеих сторон нас окружают машины. Прямо передо мной огромный автовоз с черно-желтым прямоугольником. Свет светофора уже трижды меняется с красного на зеленый, но машины не двигаются. Наверное, авария, а может, один из тех безнадежных заторов, в которых застреваешь, в лучшем случае, на несколько часов. Но прежде чем рассосется пробка, я должен, доверяя только самому себе, то есть своей памяти, а не доказательствам, предоставленным окружающими предметами, точно узнать — произошло ли что-то или должно еще произойти.

В эту минуту я вспоминаю, как несколько лет тому назад (я лучше помню давние события, чем близкие) пересекая Сахару от Туниса до Агадеса, мы много раз теряли дорогу. Что мы делали, чтобы найти ее вновь? Основываясь на опыте, руководствовались правилом: лучший способ — вернуться назад, к начальному пункту. Отсюда вновь отправлялись в более или менее долгий путь и находили точное место, где надо свернуть. Как-то мы четыре раза попадали на одну и ту же неверную дорогу, прежде чем поняли что делать, — оказалось, что мы «спотыкались» на одном и том же месте. И когда положение казалось уже совсем безнадежным, а солнце уже клонилось на запад, и кончался бензин, мы нужную дорогу наконец нашли: она продолжалась за кустом, высотою не более малого ребенка, а первые четыре метра ее были неразличимы. Потеряться в пустыне очень просто.

Вот и сейчас я сделаю то же самое. Вернусь назад, к той минуте, с которой моя память перестала работать, то есть опустела, я бы сказал, — превратилась в пустыню. Однако эти мнемонические упражнения я должен делать быстро, потому что с минуты на минуту пробка может рассосаться, и вполне возможно, что за эти несколько мгновений я смогу с уверенностью понять — что-то уже произошло или еще произойдет. Однако пойму я это не собственными силами и не благодаря своим заслугам, а, скорее, столкновением с реальностью: с чем-то, чего я себе, может быть, никогда не смогу простить и что, в итоге, может, ничего и не решает, потому что моя проблема теперь уже не столько узнать, сколько вспомнить.

Итак, посмотрим, с какого утреннего часа (сейчас около двенадцати) мне отказала память? И тут я с изумлением открываю, что ничего не помню уже после пробуждения. То есть я вспомнил само пробуждение, а дальше — ничего, потому что до того, как я проснулся, была пустота ночи, я ведь спал. А с момента пробуждения мой мозг опустел. Сегодня я проснулся в темноте, и само пробуждение длилось несколько минут — его я помню хорошо, в деталях. Мало того, теперь я его опишу, а через описание надеюсь найти выход из создавшегося положения; то есть открыть в своей памяти, как в пустыне, «небольшой куст», за которым спрятана нужная дорога.

Значит так, смелее. Я проснулся сам и почти вовремя — до того, как прозвенел будильник. Включил свет, посмотрел на ручные часы и увидел, что у меня есть еще пять минут; первая мысль — выключить свет, свернуться калачиком и снова заснуть. Но нельзя же заснуть всего на пять минут, поэтому я выключил свет и в потемках, не открывая глаз, сел на постели. Ни о чем таком не думал, вернее, думал о цвете тьмы. Какого она цвета? Цвета хорошо обжаренного кофе? Цвета сажи? Цвета эбонита? Цвета чернил? Из чего она состоит? Из черных молекул на неуловимо светящемся фоне или из светящихся частиц на равномерно черном фоне?

Помню, что я отверг одно за другим эти определения — они не устраивали, но зато я почувствовал, насколько темнота притягивает меня: это было похоже на голод, когда, после долгого воздержания от пищи, хочется съесть все равно что. Помню также, что, каждый раз зажигая свет и глядя на часы, я видел — прошло две минуты, потом три, потом четыре, но всякий раз я снова гасил свет, чтобы насладиться минутой, тридцатью секундами этой восхитительной темноты. В конце концов, зная, что пришло время вставать, я включил лампу в последний раз. Именно в эту самую минуту, в этот самый миг, я Перестал фиксировать то, что делал дальше, — с этого момента я не могу вспомнить ничего.

Я смотрю на черно-желтый прямоугольник на заднем борту автовоза и вижу, что автовоз не продвинулся; там, внизу, вижу свет светофора, он красный, — у меня еще есть, по меньшей мере, одна минута, а если по следующему зеленому машины не сдвинутся с места, то даже и две. Итак, я упорно стараюсь реконструировать пробуждение. Значит, память пропала точно в ту минуту, когда я включил лампу в последний раз. Что это может обозначать? Как такое могло произойти? И почему это произошло именно со мной?

Ведь порядок моих действий представить не трудно. Я — человек с более или менее устоявшимися привычками: встаю, принимаю душ, бреюсь и так далее, и тому подобное. Но этого всего, как я тут же соображаю, я не помню; просто реконструирую по памяти свои утренние действия по другим, прошлым дням. Иначе я ведь должен был бы помнить все, что проделывал в это утро, именно в это, ни в какое другое. И только если все сегодняшние утренние действия я вспомню, я восстановлю и то, что случилось позднее; то есть смогу вновь найти «куст», за которым спрятана дорога.

Сильно напрягаясь, я повторяю:

— Значит, так: я включил лампу… значит, я включил лампу… значит, я включил лампу и…

Ну вот, слишком поздно — светофор уже зеленый, и почти сразу вся улица приходит в движение. Вокруг нашего автомобиля засновали машины; они повсюду: позади, впереди, с обеих сторон; двинулся и автовоз с черно-желтым прямоугольником. Выходит, что я довольно скоро узнаю — что-то уже произошло или еще должно произойти. И тут я с тоской понимаю, что не моя память, а посторонние предметы и внешние обстоятельства раскроют мне это.