Стоит только в кружок друзей затесаться женщине, и сразу можно сказать, что компания скоро расстроится и все разбредутся кто куда. В тот год я дружил с компанией молодых людей. Редко сыщешь таких закадычных друзей. Мы всегда и во всем были согласны, всегда держались вместе — прямо водой не разольешь. Зарабатывали все мы неплохо — у Торе был гараж, два брата Модести были посредниками по продаже мяса, у Пиппо Морганти была колбасная, у Ринальдо — бар. Я торговал самыми разными вещами, в то время смолой и смолопродуктами. Хотя среди нас не было ни одного старше тридцати лет, но каждый весил не меньше восьмидесяти кило; мы, как говорится, не прочь были приналечь на еду. Днем мы работали; но в семь часов вечера собирались — сначала в баре Ринальдо, на проспекте Виктора Эммануила, потом в траттории с садом, неподалеку от Новой церкви. Конечно, мы проводили вместе и воскресенья — смотрели футбольный матч или совершали прогулку в Кастелли, летом ездили в Остию или Ладисполи. Нас было шестеро, но жили мы душа в душу. Скажем, если у одного из нас появлялась какая-нибудь прихоть, она сразу же овладевала и остальными пятью. Увлечение драгоценностями началось с Торе: как-то вечером он пришел в тратторию с массивными золотыми часами на руке. Браслет был тоже золотой, плетеный, шириной чуть не в три пальца. Мы спрашиваем, кто, мол, тебе подарил эти часы, а он заявляет:

— Директор Итальянского банка.

То есть он хотел сказать, что купил их на свои деньги. Потом снял часы и показал нам — часы были хорошей марки, с двумя крышками, с секундной стрелкой; они были тяжелые, да и браслет тоже. Мы были поражены. Один из нас сказал:

— Да, это капиталовложение.

А Торе ему ответил;

— Какое там капиталовложение… Просто мне нравится носить часы на руке, вот и все.

На другой день, когда мы собрались, как обычно, в ресторане, у Морганти на руке тоже появились часы и тоже с золотым браслетом, хоть и не таким тяжелым. Потом наступил черед братьев Модести, они купили себе часы побольше, чем у Торе, но браслет был сплетен не так плотно. А нам с Ринальдо понравились часы Торе; мы спросили, где он их достал, отправились туда вместе и приобрели себе такие же, в хорошем магазине на Корсо.

Дело было в мае, мы часто по вечерам ездили на Монте-Марио, в остерию. Там мы пили вино, ели свежие бобы и овечий сыр. Как-то вечером Торе протягивает руку за стручком, а у него на пальце — массивное кольцо с бриллиантом, небольшим, но красивым.

— Черт возьми! — вскричали мы.

А он без всякого стеснения объявил:

— Только на этот раз не подражайте мне, обезьяны вы этакие. Это я купил себе, чтобы не быть на вас похожим.

Все-таки он снял кольцо и пустил его по рукам. Да, бриллиант был красивый, чистой воды — не придерешься. Но Торе рыхловат, у него плоское лицо, щеки как желе, свиные глазки, нос словно вылеплен из сливочного масла, а рот похож на расстегнутый кошелек. Это кольцо на коротком жирном пальце и часы на пухлом запястье делали его похожим на женщину. Мы вняли его просьбе и не стали покупать кольца с бриллиантом. Но по хорошему перстню мы себе все же купили. Братья Модести заказали себе одинаковые кольца из червонного золота с драгоценными камнями — у одного зеленый камень, у другого синий; Ринальдо купил кольцо с резной оправой в античном духе: на коричневой камее была изображена белая фигура обнаженной женщины; Морганти, как всегда, желая отличиться, приобрел ни больше ни меньше, как платиновый перстень с черным камнем; я — человек попроще и удовольствовался кольцом с квадратной оправой, с желтым плоским камнем, на котором были вырезаны мои инициалы, чтобы им можно было припечатывать сургуч на конвертах. После колец наступила очередь портсигаров. Начал, как всегда, Торе — как-то раз он сунул нам под нос длинный и плоский портсигар, конечно же золотой, с нарезкой крест-накрест; мы все последовали его примеру и накупили себе портсигаров. Потом мы совсем разохотились — один купил себе браслет с брелоком на правую руку, другой — авторучку новейшей системы, третий — цепочку на шею с крестиком и медальоном, на котором была изображена Мадонна, четвертый — зажигалку. Торе, самый тщеславный из всех, заказал себе еще три кольца; теперь он и вовсе походил на женщину, особенно когда снимал с себя пиджак и оставался в рубашке с короткими рукавами, так что были видны его пухлые руки и пальцы в кольцах.

Итак, у каждого из нас было множество драгоценностей; и почему-то именно с этого времени наша дружба начала расстраиваться. Правда, поначалу все это были пустяки — шуточки, колкие фразы, иногда сухой ответ. Но вот однажды вечером Ринальдо, владелец бара, появился в нашей траттории с девушкой — своей новой кассиршей. Звали ее Лукрецией, ей, должно быть, не было и двадцати лет, но у нее уже была фигура вполне сформировавшейся тридцатилетней женщины. Кожа у нее была белая, как молоко, глаза черные, большие, но невыразительные, губы красные, волосы черные. Она напоминала статую — может, еще и потому, что всегда была сдержанна и спокойна и почти не разговаривала. Ринальдо рассказал, что он нашел ее по объявлению о найме рабочей силы. Он ничего не знал о ней — не знал даже, есть ли у нее семья и с кем она живет. Именно такая девушка ему нужна была в кассе — чтобы она привлекала клиентов своей красотой, но и удерживала их на расстоянии своей серьезностью; уродина не привлечет посетителей, а легкомысленная красавица не станет работать и вызовет беспорядок. В тот вечер присутствие Лукреции нас стесняло: мы держались как-то чопорно, сидели в пиджаках, обдумывали каждую фразу, не смея отпустить шуточку или крепкое словечко, ели по правилам хорошего тона; Торе даже попробовал, хоть и без особого успеха, резать фрукты при помощи ножа и вилки. На следующий день мы все бросились в бар — посмотреть, какова она за работой. Она сидела на малюсенькой табуреточке, и бедра, слишком пышные для ее возраста, не помещались на сидении; своей могучей грудью она чуть ли не нажимала клавиши кассы. Мы глядели, разинув рты, а она была спокойна, точна, не торопилась, выдавая чеки, и все время, не глядя, нажимала клавиши. Смотрела она через головы посетителей на стойку бара и спокойным, невыразительным голосом предупреждала буфетчика:

— Два кофе-экспресс… аперитив… апельсинную воду… пиво…

Она никогда не улыбалась, никогда не смотрела на клиента; а между тем многие прямо влезали в окошечко, чтобы только она на них взглянула. Одета она была с изяществом, но, как и подобает бедной девушке, просто — белое платье с засученными рукавами. Но платье чистое, свежее, тщательно выглаженное. Никаких украшений, даже сережек, хотя мочки ушей проколоты. Видя, как она сидит за кассой такая красивая, мы, разумеется, стали с ней шутить; Ринальдо, который ею гордился, нас поощрял. Но она после первых же шуток сказала:

— Ведь мы увидимся сегодня вечером в траттории, не правда ли?.. А сейчас прошу оставить меня в покое… Я не люблю, когда мне мешают работать.

Торе, к которому были обращены эти слова — самый неотесанный и самый навязчивый, — сказал с деланным удивлением:

— Извините… Видите ли, мы люди простые… Не знали, что тут принцесса… Не обессудьте… Мы не хотели вас обидеть.

А она сухо отрезала:

— Я не принцесса, а бедная девушка, своим трудом зарабатывающая себе на хлеб… А на вас я вовсе не обиделась… Кофе и аперитив…

Словом, мы ушли сконфуженные.

Вечером мы, как обычно, встретились в траттории. Ринальдо с Лукрецией пришли после всех; мы сразу же заказали обед. Сидя в ожидании, мы снова чувствовали себя стесненно; потом официант принес большое блюдо с курицей по-римски, рагу с томатным соусом и стручками перца. Мы все переглянулись, и Торе, выражая наше общее настроение, воскликнул:

— Знаете что, я люблю за столом свободу… Берите с меня пример — и будете чувствовать себя прекрасно.

С этими словами он ухватил куриную ножку, поднес ее ко рту обеими руками — все пальцы у него были в кольцах — и стал есть. Это послужило сигналом — после минутного колебания мы все стали есть руками, все, кроме Ринальдо и, конечно, Лукреции, едва отщипнувшей кусочек курицы. Теперь, осмелев, мы полностью вернулись к своим старым повадкам — разговаривали за едой, запивали куски мяса полными стаканами вина, сидели развалившись в креслах, рассказывали, как всегда, рискованные анекдоты. Мы даже вели себя хуже обычного, словно бросая кому-то вызов; не помню, чтобы я когда-нибудь ел столько и с таким удовольствием, как в тот вечер. Когда обед кончился, Торе распустил пояс на брюках и отрыгнул так громко, что потолок задрожал бы, если бы мы не сидели на открытом воздухе, в беседке, увитой виноградом.

— Уф! Теперь я чувствую себя лучше, — заявил он.

Он взял зубочистку и, как он это всегда делал, стал ковырять по очереди во всех зубах; потом он повторил эту процедуру еще раз; наконец, засунув зубочистку в уголок рта, он рассказал нам какой-то совершенно непристойный анекдот. Тогда Лукреция встала и сказала:

— Ринальдо, я что-то устала… Если тебе не трудно, проводи меня до дому.

Мы обменялись многозначительными взглядами — она всего два дня работала кассиршей, а уже была с ним на «ты» и называла его по имени. Что-то не похоже на газетное объявление о найме рабочей силы. Они ушли, а Торе, рыгнув еще раз им вслед, заявил:

— Давно пора… Мочи не стало… Видели, как нос дерет?.. А он-то пошел за ней смирненько, как ягненок… Ну а что касается объявления о найме рабочей силы — это скорее было брачное объявление.

Два или три дня повторялись такие же сцены: Лукреция ела чинно, не говоря ни слова; мы делали вид, что не замечаем ее. Ринальдо не знал, как ему вести себя, чтобы угодить и Лукреции и нам. Но что-то готовилось — мы все это чувствовали. Девушка-тихоня, хотя и не показывала этого открыто, хотела, чтобы Ринальдо сделал выбор — или она, или мы. Наконец, однажды вечером, без всякой особой причины — может быть, потому, что было жарко, а жара, как известно, действует на нервы — Ринальдо во время обеда вдруг набросился на нас:

— В последний раз с вами обедаю.

Мы были ошеломлены. Торе спросил:

— Правда? А можно узнать почему?

— Потому что вы мне не нравитесь.

— Не нравимся? Как жаль!

— Вы — стадо свиней, вот вы кто.

— Думай о том, что говоришь. Ты что, с ума сошел?

— Да, стадо свиней, я повторяю… Когда я с вами обедаю, меня чуть не рвет.

Мы все покраснели от возмущения; некоторые даже встали.

— А ведь свинья-то, милый, ты сам, — сказал Торе. — По какому праву ты судишь нас? Разве мы всегда не были вместе? Разве не делали всегда одно и то же?

— Ты бы уж помолчал, — заявил Ринальдо, — нацепил на себя все эти побрякушки и теперь похож на одну из тех девиц… Тебе только не хватает надушиться… Ты никогда не душился?

Удар был направлен против нас всех; понимая, откуда ветер дует, мы посмотрели на Лукрецию, но она, делая вид, что это ее не касается, тянула Ринальдо за рукав, уговаривая его прекратить спор и уйти. Торе крикнул:

— И у тебя тоже хватает побрякушек… Часы, кольцо, браслет. И ты как другие.

Ринальдо, вне себя, заявил:

— А я, знаете, что сделаю? Я их сниму и отдам ей… Бери, Лукреция, дарю.

Он снял с себя кольцо, браслет, часы, вынул из кармана портсигар и бросил все девушке.

— Вот вам, — крикнул он, издеваясь, — вам этого не сделать. Где уж вам!

— Иди ты к черту! — сказал Торе; но все видели, что он уже стыдится этих колец на пальцах.

— Ринальдо, забери вещи и пошли, — спокойно сказала Лукреция.

Она собрала в кучку все золото, которое дал ей Ринальдо, и положила ему в карман. Однако Ринальдо, разозлившись, продолжал нас ругать, хотя Лукреция и тащила его прочь.

— Вы — стадо свиней, это я вам говорю… Научились бы есть, жить научились бы, свиньи.

— Болван, — бросил ему разъяренный Торе, — невежа… Даешь водить себя за нос этой идиотке.

Посмотрели бы вы на Ринальдо! Он перегнулся через стол и схватил Торе за ворот рубашки. Нам пришлось их разнимать.

После ухода Ринальдо и Лукреции мы не стали больше разговаривать между собой и через несколько минут разошлись. На следующий вечер мы встретились, но прежнее веселье кончилось. Мы заметили, что у многих исчезли кольца и часы. Через два вечера ни у кого уже не было драгоценностей, но все равно нам было скучно. Через неделю мы и совсем перестали встречаться — кто под одним предлогом, кто под другим. Все было кончено, а известно, что однажды кончилось, вновь уже не начнется — кому нравится подогретый суп? Потом я узнал, что Ринальдо женился на Лукреции; рассказывали, что в церкви она была вся увешана драгоценностями, не хуже статуи Мадонны. А Торе я недавно видел в его гараже. На пальце у него было кольцо, но не золотое и без бриллианта — простое серебряное кольцо, какие носят механики.