Пакор достиг, чего желал. Выпив из рук Мариаммы поднесенное ему, в другой чаше, вино, после того, как девушка своими губами «освятила чашу», хитрый парфянин сказал, что, так как большая часть его войска находится с Варцафарпом, то без его согласия он не может заключить окончательного договора с Иудеей. Поэтому он предлагал Гиркану и Фазаелю отправиться в лагерь Варцафарпа и там решить с претензиями Антигона, который, будто бы, уверял, что Гиркан, по преклонности своих лет и по слабому здоровью, сам обещал сложить с себя сан первосвященника и возложить на Антигона, своего родного племянника. Все это было, конечно, придумано умышленно, но Ирод, сознавая безвыходность своего положения, принужден был согласиться на требования лукавого варвара, надеясь, однако, перехитрить его.

На другой день Гиркан, в сопровождении Фазаеля и небольшой свиты, выехал из города. Его сопровождал и раби Элеазар, воспитатель Мариаммы и Аристовула. Всех удивляло и смешило то, что старик не мог расстаться со своим белым голубем, который вывелся и вырос на карнизе окна его комнаты во дворце. Этого голубя любили и кормили дети, Мариамма и Аристовул, и сам Гиркан очень привязался к этой ручной, кроткой птице. Элеазар поместил голубя в клетку и имел его при себе неотлучно. Когда Пакор и его свита смеялись над причудой старика, он отговаривался тем, что первосвященник никогда не расстается с голубем, его любимой птицей, и теперь желает, чтобы она была с ним. Но старик предвидел нечто...

— Кто принес нашему прародителю Ною в ковчег весть, что мир свободен от потопа? — тайно сообщил он, перед отъездом, Гиркану и Александре. — Голубь невинный принес эту весть в ковчег, где оставалось его гнездо. Если с нами что случится у парфян, и нам, может быть, их пленникам, нельзя будет послать вестника в Иерусалим, то вестником этим будет мой голубь. Я выпущу его тогда из клетки, и он, привыкнув жить и кормиться на карнизе моего окна, непременно прилетит на свое любимое место. Тогда, царевна, — обратился он к Александре, — ты осмотри тщательно его крылья и в них найдешь письмо от нас.

Опасения Элеазара оказались не напрасными. Правда, они безопасно достигли Галилеи, а Варцафарп встретил их с почестями, осыпал подарками; но скоро они увидели, что попали в ловушку.

Некто Сарамалла, один из первых богачей Сирии, знал о предательских планах Антигона и парфян и через своего знакомого Офелия велел предупредить Гиркана и Фазаеля о грозившей им гибели. Офелий тайно явился к ним.

— Бегите от расставленных вам сетей, — сказал он. — Знаете, за какую цену продал вас недостойный Антигон варварам? Он за иерусалимский венец обещал им тысячу талантов, но не своих, а иудейских, да, кроме того, пятьсот женщин и девиц иудейских. Антигон отдает варварам и ваших жен — Александру, жену своего брата, и ее дочь Мариамму...

Эти слова поразили ужасом Гиркана!.. Его сокровище, его радость, последнее утешение его старости — Мариамму — варварам на поругание.

— Жены Ирода и Фазаеля, их сестра Саломея также обещаны парфянам, — продолжал Офелий.

Едва на востоке показались первые признаки рассвета, как от города Экдиппона в Галилею отлетал белый голубь по направлению к Иерусалиму. Крылатый вестник летел стрелою через горы Кармель, пересекая горные хребты Самарии и Иудеи.

— Мама! Элеазаров голубь прилетел! — радостно говорила в то утро Мариамма, входя к матери.

Александра побледнела. Она вспомнила слова Элеазара, который говорил, что если постигнет плен у парфян и им нельзя будет отправить в Иерусалим вестника, то вестником этим явится голубь. Значит, Гиркан в плену.

— Прилетел голубь, ты говоришь, дитя мое? — вся дрожа, спросила она.

— Да, мама, он на своем окне. Я дала ему есть.

Александра поспешила к известному окну во дворце. Голубь сидел на карнизе и клевал зерна.

— Милый! — невольно вырвалось у царевны-вдовы, и она, осторожно взяв пернатого вестника, стала его тихонько гладить, ощупывая перья под крыльями.

Она нашла то, что искала. Вокруг одного пера под правым крылом голубя был намотан тоненький, как слюда, листок из сухого рыбьего пузыря не более квадратного дюйма. Осторожно сняв листик и развернув его, Александра прочла: «Мы в плену у Варцафарпа. Спасите город. Зовите на помощь царя Петры».

— Что это, мама? — спросила Мариамма.

— Дедушка в плену у парфян, — отвечала Александра.

— Так что ж! С ними дядя Антигон, он не позволит обижать дедушку.

— Глупая! Но они возьмут Иерусалим.

— Не они, мама, а дядя Антигон; а он нам роднее Ирода...

— И это говорит невеста Ирода! — пожала плечами Александра.

Она тотчас же послала за Иродом и показала ему то, что принес голубь.

— Я знал это, — сказал Ирод, — Пакор перехватил другое письмо оттуда же и вызывает меня из города для переговоров. Чтобы выиграть время, я отвечал его посланцу, что приду завтра. Между тем я ночью тайно отправлю вас в Идумею, в крепость Масаду, а сам поскачу с моими людьми в Петру просить помощи у Малиха. Готовьтесь же к отправлению. Захватите с собой более ценные сокровища дворца — золото, серебро, драгоценные сосуды. А я велю матери, сестре и братьям также укладываться. К ночи будьте готовы.

Наутро парфяне узнали, что Ирод со всем своим семейством и с семейством Гиркана, захватив все сокровища, ночью покинул город вместе со всеми своими приверженцами, которым удалось так выйти из городских стен, что этого никто не заметил. Это случилось оттого, что парфяне обложили слабейшую часть стен — северную и северо-восточную, где, после погрома Помпея, часть стен еще не была восстановлена.

Бегство Ирода привело Пакора в ярость, и он приказал грабить Иерусалим, а одну часть войска отрядил в погоню за беглецами. Узнали о бегстве Ирода и иудеи из окрестных местностей и также бросились преследовать его. Отражая наседающего врага, Ирод, наконец, дал ему битву на расстоянии 60-ти стадий от Иерусалима и нанес сильное поражение.

Как бы то ни было, он благополучно достиг Масады. Оставив, затем, в крепости 800 надежных воинов и снабдив ее припасами на случай осады, он простился со своим семейством и с невестой и поспешно направился в Петру.

Между тем Варцафарп прибыл в Иерусалим со своими пленниками. Пакор и Антигон встретили их недалеко от города, в узком скалистом проходе, где они охотились на газелей.

Антигон осыпал жестокими упреками дядю-первосвященника.

— Раб идумеев и римлян! — яростно говорил он. — Тебе ли восседать на престоле отцов наших? Что ты сделал со священным городом? Кому ты отдал его?

Гиркан, убитый горем и стыдом, молчал.

— Ты — потомок славного рода Маккавеев, я — твой ближайший родственник, — продолжал он, — но на кого ты променял меня? Кому отдал Иудею?

— Не я, — заговорил, было Гиркан.

— Лжешь, старый трус! — крикнул Антигон. — Разве я не был в Тарсе, где этот римский кабан изображал из себя пьяного идола? Я был там, помни это. Замолвил ли ты за меня слово перед пьяным идолом? Нет, ты все свои слова и самого себя отдал Ироду. Мало того, ты отдаешь ему чистую голубицу, мою племянницу, Мариамму. Ты хочешь, чтобы чистая кровь голубицы смешалась с кровью стервятника идумейской пустыни.

Гиркан упал на колени, умоляюще протягивая вперед руки. Фазаель поднял его.

— Встань! Ты первосвященник, — сказал он, — только Иегова должен видеть тебя коленопреклонным. А ты, — обратился он к Антигону, — ты — недостойный выродок асмонеев! Ты не только невинную Мариамму, твою племянницу, продал парфянам, ты обещал им еще пятьсот иудейских женщин и девиц! Тебе ли укорять беззащитного старца, наемник варваров!

Антигон бросился было на него с мечом, но Пакор удержал его.

— Стой! Он мой пленник, — сказал он, — я сам расправлюсь с ним за ту чашу, которою хотели угостить меня во дворце Гиркана.

— Я не знаю ничего, — жалобно простонал Гиркан, — я не знал, что чаша отравлена... Пощадите!

И он снова упал на колени.

— Первосвященник, встань! — опять сказал Фазаель.

— Замолчи, несчастный! — крикнул на него Антигон.

— Встань! Не унижайся перед наемником-варваром, — настаивал Фазаель. — Ты первосвященник.

— Так вот же! — яростно закричал Антигон и бросился к стоявшему на коленях Гиркану. — Вот же! На! На!

И он, обхватив голову несчастного старика руками, стал грызть ему уши.

— Вот тебе! Вот тебе! — И он окровавленным ртом выплевывал куски откушенных у Гиркана ушей.

— О, Адонай! — воскликнул Фазаель.

Гиркан, обливаясь кровью, упал на землю, закрывая ладонями откушенные раковины ушей.

— Вот вам! — говорил кровавым ртом Антигон, отплевываясь. — Теперь он больше не первосвященник и им уже никогда не будет.

Дело в том, что, по законам Иудеи, сан первосвященника могли носить только люди «беспорочные» — и в нравственном, и в физическом отношении.

Фазаель, разодрав свою мантию, стал перевязывать голову Гиркану.

— О, если бы со мной был меч! — простонал он.

В это время прискакал гонец.

— Какие вести? — крикнул издали Варцафарп.

— Ирод успел достигнуть Масады и, оставив там женщин и свои сокровища под защитой сильного гарнизона, сам с отборной конницей ускакал по направлению к Петре. Наши конники не могли догнать его, — отвечал гонец.

— О, Адонай! — радостно воскликнул Фазаель. — Теперь я умру спокойно... Мститель моих врагов жив! О, Иегова! Бог Авраама, Исаака и Иакова! Прими дух мой!

И, стремительно разбежавшись, Фазаель ударился головой о скалу.

Он был мертв.