вкушай день этот как черный хлеб как холопскую пайку и щедрость меда глянь: расстелено зелено звонко можжевель пряный плывет в березовом сне зрак косули а у ног млеет затоптанная мольба легкий кивок в область тьмы колечко змеи растворенное в соли «воздай им Господи»

так сдержанно пахнут земляникою руки я пробовала украсть твой ландшафт текущий от груди к бедрам. и согнуть под углом. прежде были так небесно так невинно-белы те перистые те кучевые целующие девичий профиль это память? как ладони мулатки. как ненаписанное письмо брошенного ребенка как неудачный снежок в твое окно. ночь тепла. под моим взглядом асфальт седеет спокоен и тверд как только что принявшийся снег.

1 у семи нянек ржавеют пеленки подоконники татуированы огнем и мечем: обвести себя самое красным кругом неприступным пунктиром Сицилии зафиксировать безопасность вставить любимых в рамки запереть двери залезть в холодильник одиноким женщинам покормить синиц несоленым завести будильник выбросить пижамы бросить курить выключить звук отключиться телеграфистки мертвы мои друзья не звонят не пишут бьют бутылки с шампанским практически без кораблей новый день встает с отлежанными боками мы мечем жемчуг и закалываем свиней развозить согражданам пиццу опять-таки риск в нашем молодом государстве чересчур много отчаявшихся а прочие с деньгами и пищей не вызовут на дом зато скорая помощь бесплатна так что телимся до последнего ожидая свалить дождь ниже нуля это красная ленточка над гололедом трассы а бегущие с пустыми руками – ножницы 2 заново прирастают руки к копью в треснувшей панораме зарниц апокалипсиса колодцы звенят пощечинами звонит в панике натянутая тетива неслышным голосом сулящие всё поезда одолевают в ночи готические порталы ползя в таком нежном теплом уютном свете как необретший имени змей надкусаны все яблоки гниют помаленьку скользко сегодня ведра обходятся без воды осень – трофеи скинуты под ноги растерянному триумфатору роют траншеи боги и я плачу над собственной силой

осенью пахнет осенью повсюду рыжо русла рек на слякотных коромыслах уносят прочь закоченевших рачков мерзнут очень руки мерзнут

снаружи ультрамарин если включить электричество рябь приглушенных сигналов похоже каждый уикенд снег сумерки час за часом проявят мои черты квазимодо живу как играю в прятки ибо смерть это обнаженность в окне нагота зари разбуженные лавины мы их изнанка целуй меня своим рыбьим ртом крой крылами ветряных мельниц

перламутрово-салатовый мерседес, двери распахнуты, трепещут лилиями на ветру, он курит ваниль улица вся желтая, август прохожу мимо, немею и вдыхаю мыльные пузыри, стóит вглядеться, и цыганка, широкая, плотная, укутана по самое не балуй, гордо несет этот город в грубой каленой черепице, спеленатый пепельной кисеей в шагах звенят пики и бубны, и сверху видно небо здесь чересчур низкое, цепляет макушки церквей, сейчас на катрине часы забьют и, должно быть, растреплют облачный пух с чего бы еще тени домов столь сладки и вязки, как взбитый малиновый мусс, сочатся сквозь пальцы и герой остается, связан по рукам и ногам проклятым местом, ах вчера был субботний вечер пиво слаще хлеба пощечина честнее губ оттого ль воскресенье бледно, что улица эта паноптикум, настоянный на теплом и пряном мороке, тот славный дядька с путеводителем в руке никак не отыщет реку, всей курземе гордость и красу где лосося руками ловят и лебеди в водопаде бултыхают белые блюда, бренча золотыми камушками, что целковыми, не осчастливив пока никого репортер, первый парень города, и тот поверяет беды свои детской тетради в линейку сует в бутылку и мечет хвостатой кометой с моста пусть простаки думают – там звездопад и как же хочется убраться отсюда

у меня туфли за 70 латов, тени для век за 7, телефонный счет дважды за 70 у меня «жених» (он так говорит) которого я содержу и который меня унижает я не работаю, не зарабатываю, не спешу, сплю по 12 часов, живу не по средствам у меня нет веры в светлое будущее, нет обязанностей, нет квартиры, нет сил «да выкинь же ты его к чертовой матери!» он курит травку, заводится, мне его ни уговорить ни сломать мы слиплись двумя магнитами, оба, изголодавшиеся друг по другу «зови меня как-нибудь понежнее!» он расточительный ливень, он транжира лавой течет асфальт ему под ноги, паводком, и яблони роняют свой цвет двери, стоит ему их коснуться, заклинивает намертво, их не выжечь огнем «ты мое солнышко!» в тебе +97 по шкале Цельсия и по шкале зимы ты чистейший хирургический спирт, а я вся изранена ты приходишь с пустыми руками, но сердце твое живительно, как бутон «ах ты, засранец!» скоро нас примут в объятья женщины, чьи лица черны скоро мелкие сошки поймут, что мой овердрафт превзошел немыслимые пределы дайте же нам еще кроху весеннего солнца на этой грязной скамейке, к счастью, ничьей среди бродячих псов, оборвавших ошейники, дайте нам быть «вам жалко, что ли?» дайте еще пару секунд надежды на то, что нас кто-то вспомнит тарелка с голубой каймой, наследство, смерть, выигрыш в лотерею, дайте самим отправиться каждому восвояси

мы знаем эти укрепления ни разу не послужили своему предназначению – войне если, конечно, не называть войной эту схватку, обреченную на пораженья стычку бетона с водой, ветром, песками тени смердят мочой и страхом роящиеся под землей, эти норы созданы для лишь того чтобы как можно быстрей спрятать труп врага если ты девушка в короткой юбке и нейлоновая сеточка полощется над желто-голубыми проплешинами то у тебя скованная поступь и дыхание животного в едином ритме с морем да вы попробуйте на шпильках с улыбкой обойти весь этот край света мало-помалу обуреваемый морем если ты мужчина в кожаной куртке и на рукавах твоих белая линия переходит в красную когда они соединяются то указывают направление (в то время, как ветряной двигатель отбрасывает ритмичные тени на маковки сосен) если ты сильный мужчина и вы оба возвращаетесь к твоему вольво ты говоришь «встань на солнце» и она послушно выпрямляется едва заметно утопая в песке понемногу исчезая с обломками обеих империй разом смотрите – девушка, бетон и бурлящий весенний свет! в спазме вспышки ее курточка блещет белизной как летящая чайка и мужчине на краткий краткий миг на то время, пока траектория треугольничка высверком пересекает сосны так вот, ему кажется, что беря ближним планом ее лицо объектив считывает следы недавних прикосновений

когда их нет ты гладишь рукою живот думая о том, что сила ростка способна пробить кору асфальта «я самая красивая продавщица на этой улице, в этом квартале, в этом городе я прекраснейшая из продавщиц, что когда-либо работали в мясном магазине» у тебя сильные белые руки похожие на весла и стрелки часов кажется, ты проста и чиста как вода и твои темные ночные мечты выдает лишь угольная гадючка свернувшаяся на сонной артерии никто до сих пор ни видел ее пульсаций «они обычно снулые вот как этот мужчина широко растворяет дверь побздынкивая словно генерал инкрустированными глазницами пристальнее всего вперяясь в себя как в жалкий кошелек с мелочишкой и просит самое жирное из всего что тут есть видя во мне лишь механизм равноценный весам или сломанный банкомат, подлежащий утилизации пожалуйста, не отвлекайте его, пока он сконцентрирован на моей руке, касающейся мягкой курицы с прохладной кожей когда бы он видел! какими я вынимаю их из картонных ящиков с поникшими крыльями, растянутыми ногами, тогда я – кррякш! движением таким, как если бы я влепила по клавишным, кррякш! и бедра бройлеров складываются послушно и нежно становясь похожи на титьки ждущих женщин с выпотрошенными внутренностями!» когда их нет я самая красивая я афалина, чья морда ткнулась в стекло аквариума и бздынкнув растворяются двери

когда я вышла на улицу подняв руку в весенней ночи звякнув сантимами и перетерев с шофером единственное место осталось возле женщин одетых в красное у одной на руках ребенок у другой кольцо и бутылка пива ну а третья опустила руки мы вместе летим над каналом над дрожащими реями кораблей чьи бока изъедены ржой а якоря на вечном приколе затем мост делает сальто заходится плачем ребенок янтарный колос выплескивается на резиновый коврик молочные реки кисельные берега «не плачь» говорит первая бордовая и той второй алой вытирает щеку «что тушь моя превратилась в маску? разве я не буду больше прекрасна?» плоть под одеждой алела и снова зашелся ребенок «перестань» первая звучит туннельным ветром от близости поезда тоном сильным как ведро бьющее в сруб колодца точно так брюква перекатывается в тележке «вот здесь остановите» странно расплылся свет может быть от прожекторов а может быть от луны или от этих воскресших чреватых трещинами на каждом саженце и побеге замечаю лица обеих темны и красны мы трое неотличимы во тьме