Многое из того, что мы знаем об умственных способностях дельфинов, нам стало известно благодаря исследованиям живущих в неволе дельфинов, которые проводят ученые Рейсс и Герман. Ведь в искусственных условиях, таких как бассейны, ученым намного проще работать с этими большими морскими млекопитающими. Именно благодаря результатам этих исследований мы знаем, например, что дельфины обладают отличной кратковременной и долговременной памятью, хорошо видят как в воде, так и вне ее. Эхолокация позволяет им чувствовать свое окружение, и они могут «видеть» свой мир акустически. Обученный дельфин способен с помощью своих ультразвуковых сигналов обнаружить стальной шарик диаметром 2,5 см в пределах территории размером почти с футбольное поле. Дельфины в неволе также продемонстрировали ученым свою игривую, творческую и изобретательную натуру; некоторые даже оказались достаточно умны, чтобы перехитрить своих тренеров. Самку дельфина по имени Келли в океанариуме Marine Life в Галфпорте, штат Миссисипи, учили собирать любой мусор, который оказывался в ее бассейне, и отдавать его тренеру в обмен на рыбу. Вскоре Келли начала приносить все больше и больше мусора. Озадаченный тренер попросил инженера бассейна узнать, что происходит. Инженер обнаружил, что Келли накопила свой личный тайник с мусором. Она хранила его под скалой и доставала куски мусора из этой кучи всякий раз, когда хотела получить рыбную награду.

Ученые уже сталкивались с проявлением разумного поведения дельфинов, когда они наблюдали за ними в неволе. Артур Макбрайд, смотритель океанариума «Морская студия» во Флориде (позже его стали называть «Мэринленд»), был первым, кто предположил еще в 1948 году, что когнитивные способности дельфинов, скорее всего, обусловлены их общительностью. Однажды группа Макбрайда поймала двух самцов дельфинов для «Студии». Дельфины были вместе, когда их поймали, но потом их разделили на несколько недель. Когда младшего дельфина выпустили в бассейн для взрослых самцов, второй взрослый дельфин, по словам Макбрайда, «был невероятно взволнован. Нет никаких сомнений в том, что эти двое узнали друг друга». Другие ранние исследователи дельфинов также отмечали сильные социальные связи среди своих живущих в неволе подопечных, исходя из того, как много времени они проводили, тыкая друг друга носом, поглаживая друг друга плавниками и просто болтаясь вместе. Все это было так похоже… на поведение людей. Но как их общительность может быть связана с их разумом?

Макбрайд так и не смог ответить на этот вопрос, наблюдая за своими живущими в неволе дельфинами. Как невозможно понять, почему у попугаев, живущих в клетке, развивается вокальная мимикрия, так и наблюдение за дельфинами в бассейне не может пролить свет на то, как и почему они стали настолько общительными. Оно не расскажет вам ничего об экологических и социальных факторах, которые повлияли на их эволюцию и произвели на свет умный «подводный разум» – такое поэтическое сравнение писатель и защитник природы Джон Мак-Интайр впервые использовал в 1974 году для описания мозга китообразных.

Чтобы понять социальную природу дельфинов и то, какое отношение эта социализация имеет к разуму, вам нужно провести время с дельфинами в дикой природе, изучая их так же, как Джейн Гудолл изучала диких шимпанзе.

Уже на протяжении двадцати пяти лет Ричард Коннор, профессор-биолог из Массачусетского университета в Дартмуте, изучает поведение диких дельфинов афалин в заливе Шарк, Западная Австралия. Его исследование не самое продолжительное. Во Флориде Рэндалл Уэллс наблюдает за общинами дельфинов в заливе Сарасота с 1970 года. Место, которое выбрал Коннор для своих наблюдений, имеет одно большое преимущество: вода в заливе Шарк кристально чистая, что позволяет наблюдать за поведением дельфинов с лодки. Коннор и его ученики не плавают со своими дельфинами, потому что это нарушает их привычный уклад жизни и потому что здесь слишком много акул. Эксперименты с дельфинами они тоже не проводят. Они изучают разум дельфинов, просто наблюдая за их поведением в естественной среде, однако такой тип исследования длится не один год. Сначала ученые фиксируют различные проявления поведения животного, затем полученные статистические данные анализируют и в конечном итоге делают выводы о том, какие силы влияют на решения и действия дельфинов. Как бы старомодно это ни звучало, до сих пор наблюдение является наилучшим методом, чтобы узнать, зачем животному для выживания и размножения нужен интеллект. Коннор, которому уже около пятидесяти лет и у которого, как выразился один его коллега, «мозг размером с планету», незаменимый эксперт по этому вопросу.

Почти каждое лето Коннор переезжает из своего величественного дома в викторианском стиле в штате Массачусетс в трейлерный парк Манки Миа – кемпинг на берегу моря в заливе Шарк. Он устраивается рядом с другим трейлером, где его помощники студенты живут круглый год. Летом 2009 года у него было три таких помощника: Анна Коппс, Катрин Бахер и Ким Нью. Коппс и Бахер приехали из Швейцарии, чтобы присоединиться к проекту, а Нью была родом с Гавайских островов. Все они писали кандидатские по морской биологии, а проект Коннора позволял получить ценный опыт.

Когда я присоединилась к Коннору, он как раз завтракал вместе со своей командой в трейлере. Мы кое-как втиснулись за маленький стол, уставленный тарелками с кашей, йогуртами и фруктами. На улице звезды растворялись в предрассветном небе цвета лаванды, вокруг не было ни малейшего ветерка – идеальная погода для наблюдения за дельфинами. Как сказал Коннор, когда нет ветра, который рябит поверхность моря, вода остается прозрачной и мы можем наблюдать за дельфинами, как будто глядя через стекло.

– Именно поэтому залив Шарк идеально подходит для изучения дельфинов, – сказал Коннор. – Вы за неделю здесь больше узнаете о поведении дельфинов, чем в любом другом месте за всю свою жизнь.

Коннор был около шести футов ростом, со светлыми волосами и обветренным лицом морского капитана. И одет он был как старый морской волк: темно-синяя куртка, шорты цвета хаки и резиновые сандалии – это была его стандартная форма для наблюдений за дельфинами. Его речь и добродушные манеры выдавали в нем учителя – человека, который привык направлять других и давать им советы, а не отдавать приказы. Мне было легко вписаться в его команду; я могла ходить за ним по пятам, как и любой другой студент, восхищаясь, как и Коннор на протяжении всей своей жизни, дельфинами. Он пропустил два предыдущих сезона, потому что его партнер, коллекционер антиквариата, заболел редкой формой рака и умер.

– Это было тяжелое время для меня, – сказал Коннор, когда я в первый раз разговаривала с ним по телефону и хотела узнать, можно ли мне будет посетить его площадку для наблюдений. – Я не был в Манки Миа уже два года, а мне обязательно нужно вернуться туда.

Он чувствовал, что вот-вот выяснит, почему у дельфинов такой большой мозг и соответствующий когнитивный репертуар. Но для этого ему нужно было находиться рядом с дельфинами и отслеживать, кто с кем был, чтобы доказать свою догадку.

Коннор приехал в залив Шарк три недели назад. Он улыбнулся, когда я спросила, что он почувствовал, когда вернулся сюда.

– У меня было ощущение, что я снова дома, – сказал он. – Это было огромное облегчение.

Он сжал кулаки, как будто пытаясь ухватить этот момент.

– Я очень соскучился за всем этим – дельфинами, воздухом, водой, солнцем… этим трейлером.

Коннор резко встал:

– Идемте смотреть на дельфинов.

Три женщины уже перенесли небольшой ярко-красный катер Sponge Bob из трейлера в джип. Мы сели в машину, Коппс – за руль и поехали к заливу. Хотя они совершали эту поездку каждый день, шесть дней в неделю, если погода была хорошая, тем не менее в джипе царила атмосфера нетерпеливого ожидания. Все беззаботно шутили о предстоящем дне и о дельфинах, как будто китообразные из Манки Миа были их старыми друзьями, которые с нетерпением ждали нас за углом в заливе. Как объяснил Коннор, они собирались наблюдать за несколькими самцами дельфинов и их партнершами, так как именно они были предметом его исследования.

На протяжении многих лет исследователи идентифицировали и дали имена более тысяче дельфинов, обитающих в заливе Шарк. Они различали их по различным порезам, шрамам и царапинам на их спинных плавниках. Как выяснилось, самцы путешествуют вместе группами, в то время как самки чаще всего плавают в одиночку или со своим последним детенышем.

– Здесь у самцов-дельфинов есть друзья, – сказал Коннор, когда мы приехали в бухту. – Но у них не всегда один и тот же приятель. Их дружеские союзы постоянно меняются. У них большой мозг не потому, что они всегда в поисках пищи. У них большой мозг по той же самой причине, что и у нас: они имеют дело с социальной неопределенностью.

Команда Коннора изучает более двадцати союзов самцов дельфинов в заливе; одни союзы состоят из двух или трех приятелей, а в других насчитывают десяток или более особей. Он придумал имена для дельфинов и названия для их союзов. А когда он их перечислял, меня вдруг осенило, что дельфины в дикой природе ведут себя совершенно не так, как я думала. В списке названий союзов дельфинов были: Великий Пух-Бах и Болтуны, Банда Вау (этот союз был назван в честь дельфина, у которого на спине был такой впечатляющий шрам от укуса акулы, что Коннор, впервые увидев его, воскликнул: «Вау!»), и Команда капитана Крюка. Были Примадонны и X-Плавники, Братья Блу и Крокер Спаниели, Акулята и Разбойники.

В этот день Коннор решил отправиться на север в залив Редклиф, чтобы найти самый старый союз, который он назвал Примадонны. Мы собирались следовать за ними по пятам, записывать все, что делает каждый дельфин, и параллельно следить за другими союзами самцов дельфинов и за любой странствующей самкой, у которой может быть течка. Исследования Коннора уже доказали, что дельфины являются проницательными социальными мыслителями, которые заранее планируют, с кем им лучше объединяться. Иногда, как он считает, они более умные карьеристы, чем шимпанзе, и могут даже сравниться с людьми в том, что касается их запутанных политических интриг и тактических драм. В этом сезоне Коннор надеялся собрать больше данных о том, как дельфины плетут интриги.

Пока исследователи готовили катер Sponge Bob для нашей прогулки, я зашла в ледяную воду и начала высматривать дельфинов. Очень скоро я заметила одного, а потом увидела, что там было несколько взрослых особей и два детеныша, которые плавали на мелководье прямо перед рестораном отеля и всего в нескольких метрах от песчаного берега, где уже собралась толпа туристов, чтобы поглазеть на них. Спинные плавники дельфинов, которые блестели как отполированная сталь, скользили над чистой водой моря, а их дыхание казалось слишком громким по сравнению с предрассветной тишиной.

– Это пляжные попрошайки, – сказал Коннор, когда я поднялась на борт катера и села на корме. – Они не входят ни в какой союз; просто несколько самок дельфинов, которые околачиваются здесь, надеются, что их покормят.

Бухта Манки Миа была известна своими пляжными попрошайками, которые периодически выныривали из воды в надежде привлечь внимание людей и получить подачку в виде скумбрии. Некоторые говорят, что они так себя ведут, потому что местные жители подкармливали дельфинов уже давно, другие же виновницей подобного поведения дельфинов считают отзывчивую пожилую женщину, которая жила на яхте в заливе в 1960-х годах и кормила дельфинов. Но какова бы ни была причина такого поведения, несколько дельфинов регулярно приплывали сюда и выпрашивали еду. Позже о дружелюбных дельфинах стало известно за пределами бухты Манки Миа, сюда стали съезжаться толпы людей, и кормление вышло из-под контроля. После того как несколько дельфинов заболели и умерли в конце 1980-х годов, в ситуацию вмешались рейнджеры из Департамента Австралии по охране окружающей среды. Сейчас дельфинов кормят только два раза в день, и только те люди (обычно это дети), которых выбирают сами рейнджеры.

Конечно, от старых привычек избавиться трудно, и, когда Коннор направил наш катер в открытое море, одна из этих пляжных попрошаек подплыла прямо к нашей лодке.

– Ну, привет, Ники, старая попрошайка, – поздоровался с ней Коннор, когда она повернулась на бок, чтобы посмотреть на нас. Она немного высунула клюв из воды, показывая свои жемчужные зубы. Ники было более тридцати лет (дикие дельфины могут жить до пятидесяти), и она всю свою жизнь была пляжной попрошайкой.

– Тебе, наверное, хочется рыбки, а? Но от нас ты ничего не получишь, – сказал Коннор.

Ники какое-то время еще плыла за нами на небольшом расстоянии, но вскоре повернула обратно к берегу, где было больше шансов получить угощение.

– Ники – дочь самки по имени Дырявый Плавник, которая была самой популярной и известной из всех пляжных попрошаек, но она уже умерла, – сказал Коннор. – Я видел их здесь вместе, когда в первый раз приехал сюда, еще в 1982 году.

Когда Коннор впервые приехал в Манки Миа вместе со своей однокурсницей, Рэйчел Смолкер, ему было двадцать четыре года и он учился в Калифорнийском университете в Санта-Крус. Они узнали о диких дружелюбных дельфинах от преподавателя в университете и решили продать все свои вещи, чтобы собрать достаточно денег на эту поездку. На рассвете в день приезда, когда они смотрели на воды залива, всего в двадцати метрах от берега всплыли дельфин с детенышем.

Молодые исследователи долго не думали. Они подкатили брюки и пошли в воду, наблюдая в изумлении, как взрослый дельфин поплыл прямо в их сторону. Дельфин, у которого в спинном плавнике была небольшая дырка, поднял голову и повернулся к ним, заглядывая каждому из них в глаза. Он приоткрыл рот, как бы улыбаясь, и остановился возле их ног. Казалось, он был настроен доброжелательно, и молодые люди уже начали протягивать к нему руки – сначала осторожно, а потом все увереннее, чтобы погладить его по бокам. Через некоторое время дельфин резко развернулся и поплыл к своему детенышу.

– Этим дельфином была самка Дырявый Плавник, – сказал Коннор, – а детенышем – ее двухлетняя дочь, Джой. Но если бы мне кто-нибудь тогда сказал, что в свой первый день здесь я буду трогать диких дельфинов… Это было невероятно круто.

Чтобы отличать дельфинов друг от друга, владельцы лагеря Манки Миа дали имена этим двум дельфинам и нескольким другим, которые были постоянными посетителями пляжа. Для этого они использовали отметины на теле млекопитающих (например, небольшая дырка в спинном плавнике самки – Дырявый Плавник). Они также записывали дни рождения и смертей дельфинов, и этими данными они поделились с Коннором и Смолкер.

– Я тогда не очень много знал о поведении животных, – сказал Коннор, – но видел, что это исследование дельфинов может быть аналогом работы в Гомбе [исследование шимпанзе, которое проводит Джейн Гудолл в Танзании]. Это было идеальное место: легкий доступ к диким дельфинам, чистая вода.

Задумав новое крупное исследование, Коннор и Смолкер сразу придумали ему официальное название: «Проект по исследованию дельфинов Манки Миа». (Сейчас Коннор руководит Проектом по исследованию союзов дельфинов, чтобы финансировать свои работы.) Но велико было только название проекта. У них не было денег даже на то, чтобы взять напрокат лодку, чтобы они могли находиться среди дельфинов. И во время своего первого сезона они наблюдали за дельфинами почти всегда с берега, записывая поведение и отношения млекопитающих на портативные магнитофоны. Магнитофоны, старый гидрофон для прослушивания подводных звуков дельфинов и две камеры (с черно-белой пленкой, потому что они не могли позволить себе цветную) – вот и все их научное оборудование.

– Мы не имели ни малейшего понятия о том, как надо вести научные наблюдения, но на самом деле для этого нужно было просто наблюдать и обращать на все внимание, – рассказал позже Коннор. – И, делая это, мы узнали, как ведут себя дельфины.

Коннор и Смолкер также многое узнали о характерах и личностях дельфинов, когда кормили их и ласкали (однако сейчас Коннор этого уже не делает – рейнджеры строго запрещают).

– Мы, таким образом, учились идентифицировать их как индивидуумов, – сказал он.

Большинство дельфинов были удивительно добродушными и терпеливыми, им нравилось играть в догонялки с двумя исследователями. Одни больше, чем другие, любили, когда их ласкают, при этом никому не нравилось, когда их трогали за спинной плавник, или дыхало, или вокруг глаз.

– У них были правила, которые надо было соблюдать, общаясь с ними, – сказал Коннор.

Именно это открытие позже помогло ему понять отношения между дельфинами.

– Они предупреждают вас о том, что им что-то не нравится. Они щелкают челюстью или мотают головой. Если вы попробуете снова сделать то, что им не нравится, то некоторые дельфины, такие как Ники, могут вас даже укусить.

В конце лета, в течение двух совершенно безветренных дней, владельцы лагеря позволили Коннору и Смолкер позаимствовать то, что им было крайне необходимо, – лодку. И они вдвоем впервые наблюдали за популяцией дельфинов в более глубоких водах залива Шарк, начиная еще лучше понимать, что происходит в Манки Миа.

– Мы увидели так много дельфинов, это было феноменально, – рассказывал Коннор, вспоминая об этом. – Мы понятия не имели, что их может быть так много. И они были такими ручными. Они не возражали против нас вообще. Мы в тот день встретили дельфинов, которые спустя годы сыграли важную роль в нашем исследовании. Мы плавали в лодке от рассвета до заката и фотографировали все спинные плавники, которые только видели.

Коннор и Смолкер также научились определять пол многих из этих морских дельфинов, потому что у них была отличная привычка время от времени переворачиваться вверх брюхом, открывая свои гениталии или, по крайней мере, щели, которые скрывают гениталии. У самцов было две щели: за одной скрывался половой член, за другой – анус. У самок была только одна щель, скрывающая влагалище и анус, а по бокам от нее располагались две щели поменьше, в которых находились молочные железы.

– Это очень важно, потому что тогда мы узнали, где самцы, а где самки, – продолжал Коннор. – На других площадках для наблюдений за дельфинами на то, чтобы это выяснить, обычно уходит несколько месяцев или больше, ведь там они могут быть не такими любезными или вода не такой чистой.

Кто же эти дельфины, плавающие недалеко от берега? Случается, что некоторые взрослые особи путешествуют тесными парами или втроем. Почему? Какие отношения между этими дельфинами и другими, которые посещают бухту Манки Миа? У Коннора и Смолкер не было ни денег, ни ресурсов, чтобы найти ответы на эти вопросы, но оба пообещали вернуться.

Смолкер вернулась первой в 1984 году, получив небольшой грант на исследование связей и социальных взаимоотношений дельфинов. Через два года после нее вернулся Коннор. У него также был грант (он тогда готовил докторскую диссертацию) на исследование отношений между самцами дельфинов.

– Самый простой способ узнать как можно больше о поведении и взаимоотношениях дельфинов – это понаблюдать за союзами самцов дельфинов, – сказал Коннор. – Они являются ключом ко всему, что мы узнали о разуме дельфинов. И именно поэтому мы сегодня здесь обновляем наши записи.

Из бухты Манки Миа мы поехали на катере на северо-восток, вдоль красных песчаных скал полуострова Перон, разделяющего залив Шарк на две П-образные бухты. Область исследования Коннора охватывала северную бухту площадью около трехсот двадцати квадратных километров. Там на воде стояло несколько судов, в основном рыболовецких, и несколько небольших парусных лодок. На западе небо было покрыто облаками, но над нами ярко светило солнце. Мы все укутались, чтобы не замерзнуть от холода и утреннего ветра, и высматривали в воде плавники дельфинов. Коннор заметил их первым.

– Итак, кто там у нас появился? – Коннор позвал Бахер. Он указал вдаль, и, когда я посмотрела по направлению руки, то увидела появившиеся вдалеке полдюжины плавников. Они мерцали от солнечного света, исчезая и появляясь как миражи.

Высокая стройная брюнетка Бахер пристально рассматривала дельфинов в свой бинокль.

– Эта группа хороших размеров, – сказала она. – Но я не могу рассмотреть, какая именно.

Коннор передал штурвал Коппс и направил свой бинокль на дельфинов.

– Ха! Да это же Примы! – сказал он, используя сокращенное название группы Примадонн. Коннор в такие моменты рассказывал женщинам о конкретных особенностях, которые помогли бы им в будущем распознать дельфинов из этой группы. – Это одна из групп, которую я надеялся увидеть сегодня.

Коппс увеличила скорость лодки. Когда мы уже были на расстоянии около четырехсот метров, она замедлила ход, чтобы плыть наравне с дельфинами.

Дельфинов, казалось, нисколько не смутило наше появление и маневры Коппс, когда она пыталась подплыть к ним поближе. Коннор перегнулся через перила, издав высокий вопль, наполовину похожий на крик дельфина и наполовину на крик ковбоя с родео, и один из дельфинов повернул голову, чтобы посмотреть на него.

– Это я их так обычно приветствую, – объяснил Коннор, – чтобы они знали, что это я. «А-а, это снова тот сумасшедший парень в лодке».

Коннор любил представлять, что могли бы сказать дельфины, и каждый раз, когда говорил от их лица, он использовал высокие, носовые звуки.

– Ну вот. В основном мы проводим что-то вроде переклички, выясняя, кто из дельфинов находится здесь и что они делают, а затем обновляем наши фотографии их спинных плавников, так как они могут меняться.

Пока дельфины плавали вокруг нас, Бахер и Нью делали новые фотографии. Некоторые плавали вместе плотными группами, ныряя и снова всплывая или слегка касаясь друг друга грудными плавниками, как будто держась за руки. Другие отплыли подальше друг от друга, но явно были частью общей группы, как в стае мигрирующих птиц, в которой все особи вроде бы летят вместе, но при этом одни порхают с дерева на дерево, а другие прыгают через кустарники.

Дельфины, по очереди плывшие рядом с нами, как будто мы были частью их группы, кажется, узнали крик Коннора и лодку. Глядя на эту мокрую массу брызгающих плавников и хвостов, я подумала, что узнать, кто из них кто, будет довольно трудно. Но для Коннора это не составляло труда. Как только спинной плавник каждого дельфина появлялся в поле его зрения, он выкрикивал его имя. Видеть плавники дельфинов, как он объяснил мне раньше, было то же самое, что видеть лица старых друзей.

– Вон там Кролик и Хребет, – объявил Коннор, указывая на двух дельфинов, которые скользили по воде близко друг к другу. – А прямо перед нами Прима с Природным Наконечником. Ой, посмотрите на это. У Примы новый шрам на хвосте; это след от укуса большой акулы! Обязательно сфотографируйте его. Здесь должно быть семь самцов. Мы знаем этих ребят с тех пор, как они были еще несовершеннолетними [в возрасте около десяти лет]. Они начали собираться вместе в 1995 году и сформировались как группа в 1997-м. И, судя по их поведению, среди них должна быть самка. Точно. Видите того дельфина, который плывет перед Большим Мальком и между Фредом и Хребтом? Это Литтл, самка. Значит, у них будет спаривание.

Мы наблюдали, как Фред и Хребет плыли немного позади и по обе стороны от Литтл, а прямо за ней плыл Большой Малек. Дельфины, ныряя и выныривая вместе, были похожи на игривый квартет, за исключением того, что это была не игра, особенно для Литтл. Коннор засунул гидрофон в воду, чтобы послушать крики дельфинов, и протянул мне наушники.

– Вы услышите громкий треск, – сказал он. – Этот звук издают самцы, чтобы держать самку прямо перед собой.

В наушниках я услышала свист, визг, клики и скрипы дельфинов, а затем внезапный взрыв громких звуков: «Попппп! Попппп! Попппп» – как будто кто-то взрывал несколько петард подряд или, что еще хуже, бил кнутом. Реагируя на хлопки, Литтл замедлила движение и оказалась зажатой между тремя самцами. Любая попытка Литтл вырваться вызывала очередную волну отрывистых звуков. Послушав еще некоторое время, я убрала наушники в сторону и повернулась к Коннору.

Казалось, что Литтл была здесь не по собственной воле.

– И да, и нет, – сказал Коннор. – Самка дельфинов спаривается с несколькими самцами. Это сбивает самцов с толку, потому что они не знают, кто на самом деле отец ее детеныша, поэтому у них меньше шансов навредить ему. Но когда у самки течка, как у Литтл, самцы хотят, чтобы она была с ними. Отрывистый звук означает своего рода приказ. Он означает: «Иди сюда!» или «Оставайся на месте!» Если она попытается уйти, они погонятся за ней, окружат, будут тыкать в нее клювами и, возможно, даже укусят или побьют.

– Самцы дельфинов бьют своих жен? – удивилась я.

– Ну, они могут быть довольно грубыми с самками, – сказал Коннор.

Бахер сочувственно пожала плечами:

– Должна сказать, что жизнь у самки дельфина не простая.

Каждые четыре или пять лет самка вынашивает одного детеныша и в течение последующих двух лет уже не проявляет никакого интереса к самцам. Но как только ее детеныш начинает жить самостоятельно, самка с течкой начинает пользоваться огромным спросом в мире дельфинов, и каждый самец хочет ее.

Даже несмотря на то, что Литтл плыла под усиленной охраной, все равно существовала опасность, что ее захватят другие самцы. Именно поэтому Фред, Хребет и Большой Малек плавали вместе со своими приятелями из группы Примадонна. Это был оборонительный маневр, своеобразная гарантия того, что Литтл останется с ними.

Как только Коннор объяснил тонкости социальной активности дельфинов, они стали больше похожи на банду бесшабашных гуляк, чем на веселую стаю Флипперов. Он описал группу Примадонн как «классический союз второго уровня», который состоит из других, более мелких союзов, ставших чем-то «вроде мафии или рэкета». Фред и два его приятеля представляли собой одно из этих меньших объединений, а Прима, Природный Наконечник и Кролик – второе. Потом был Барни, который когда-то был лучшим другом Фреда, но по какой-то причине потерял свой статус. Он по-прежнему ходил по пятам за другими дельфинами, но «теперь он был просто лишний», как сказал Коннор.

Коннор называл мужские пары и трио «союзами первого порядка». Одни союзы могут длиться десять и более лет; другие разваливаются, когда самцы находят новых приятелей. Пока мы плавали среди дельфинов, я обнаружила, что определить, к какому союзу относится тот или иной самец, довольно просто, потому что самцы в этих мини-бандах ведут себя, как в дельфиньей версии «Трех мушкетеров». Они были «один за всех и все за одного», и иногда это было настолько очевидно, что казалось, будто они связаны невидимой веревкой, когда синхронно плывут или ныряют. Они плавали бок о бок, выдыхая в один и тот же момент, и ныряли вместе под волнами, как будто выполняя указания хореографа. Один раз два самца исполнили такое идеальное совместное погружение, изогнув свои тела, будто серебряные косы, в зеленых водах, что мы затаили дыхание, а Бахер воскликнула: «О! Это прекрасно!» Самые крепкие связи устанавливаются между самцами, которые совершают наиболее синхронные движения. Самцы укрепляют свои прочные союзы, подражая звуковым сигналам друг друга, в частности «звуковым подписям». Подобные звуки, которые издают дельфины, как и звуковые контактные сигналы зеленохвостых воробьиных попугайчиков, выполняют ту же функцию, что и наши имена. (Интересно, что способ дельфинов устанавливать социальные связи похож на наш собственный. Мы также бессознательно имитируем жесты и речевые обороты человека, с которым пытаемся подружиться.)

– Самцы дельфинов еще скрепляют свои партнерские отношения сексом, – сказал Коннор. – Всякий раз, когда мы на этой неделе выходили на лодке в море, один из исследователей следил за поведением дельфинов, отмечая изменения в базе данных. В них были отдельные таблицы, в которые вносили данные о том, как и сколько раз дельфины ласкали друг друга, загоняли самок, общались, охотились, демонстрировали эрекцию и занимались сексом, стать свидетелем которого было удивительно легко (исследователи, правда, ни разу еще не видели спаривания самки и самца). Я уже привыкла слышать крики исследователей «Эрекция!» и видеть, как один самец переворачивается на спину, а другой заплывает на него сверху для быстрого секса.

– Да, дельфины – это бонобо в море, – сказал Коннор, ссылаясь на обезьян, которые хорошо известны (или печально известны, в зависимости от вашей точки зрения) тем, что предпочитают «заниматься любовью, а не воевать». В обществе бонобо все занимаются сексом друг с другом: самки с самками, самки с самцами, самцы с самцами, и даже молодежь получает удовольствие от быстрого секса. В сообществах бонобо во главе иерархии находятся самки, и они используют секс с той же целью, что и самцы дельфинов, – чтобы создать нерушимые союзы и снять социальную напряженность. В конце концов, как еще можно заявить о вашей дружбе, кроме как публично продемонстрировать секс по обоюдному согласию?

Чаще всего мужские пары и трио, когда ищут самок, путешествуют самостоятельно, на большом расстоянии от своего более крупного союза. Если они захватывают самок, как Фред, Хребет и Большой Малек, а другая пара или трио самцов из другого союза бросаются к ней, чтобы отбить, то первая пара зовет своих союзников, чтобы помочь им сражаться.

А что насчет тех порезов и царапин на спинных плавниках у дельфинов? Так они, по словам Коннора, как раз и появляются в результате таких битв между дельфинами. У некоторых дельфинов также были шрамы и от укусов акул. Вообще, легко было отличить шрам, нанесенный во время битвы с дельфинами, и шрам, оставленный акулой. Последний был большой, с ярко выраженными следами. Например, на хвосте Примы отсутствовали куски, а одну из самок со срезанным более чем наполовину спинным плавником Коннор назвал «Плавающей с акулами». Зубы дельфинов не могут нанести таких повреждений, но у самцов и самок после боев между дельфинами часто остаются окровавленные следы от зубов.

– Неужели дельфины дерутся друг с другом? – спросила я, чувствуя, что мне нужно, чтобы Коннор повторил то, что сказал, хотя, конечно, если самцы бьют своих самок, то почему бы им не драться друг с другом тоже?

– Ооооо, да, дельфины дерутся, – сказал Коннор. – Еще как! Если нам повезет, вы увидите драку, пока вы здесь. Первую драку дельфинов я наблюдал 19 августа 1987 года. И причина, по которой я до сих пор помню, когда точно она произошла, заключается в том, что это был самый волнующий день в истории нашего проекта. Именно в этот день мы обнаружили союзы второго уровня. И именно тогда я наконец начал понимать, почему дельфинам приходится быть умными.

По словам Коннора, на него как будто снизошло озарение, которое навсегда изменило его представление о разуме дельфинов.

В то августовское утро, вспоминал Коннор, он, Смолкер и два других ученых наблюдали за тремя самцами, Курносым, Серповидным Плавником и Биби, когда те гнали самку Дырявый Плавник к берегу. Ее дочь уже подросла, и она, по всей видимости, была готова снова забеременеть. Трое самцов держались плотно позади нее, рассказывал Коннор, и ныряли под нее время от времени, чтобы понюхать ее половые органы. Вдруг два других самца, Странник и Укус, незаметно поплыли на мелководье бухты Манки Миа. Странник и Укус были частью трио, в котором был еще Кит, но в этот раз Кита с ними не было. Эти двое ничего не делали, просто держались поблизости, проверяя, что делают четыре других дельфина. А потом они уплыли.

Странник и Укус удрали с такой скоростью, что Коннор не сомневался: они что-то задумали. В том сезоне у него была лодка, на которой он и погнался за дельфинами. В полумиле от берега Странник и Укус нашли Кита, а также еще пару самцов, Зазубрину и Хая, которые пасли другую самку. Шесть дельфинов несколько минут покрутились на месте и, когда к ним присоединилось еще четыре дельфина, понеслись к берегу.

Взволнованный Коннор, следуя за уплывающими дельфинами, немедленно передал по рации Рэйчел: «Будь начеку, мы подплываем!»

Как серебристое цунами, дельфины приближались к берегу. Рыча и крича, они преследовали четырех дельфинов по мелководью. В бурлящей пене началась яростная схватка, плавники и хвосты сбились в одну кучу, и продолжалось все это несколько минут. В конце концов Странник, Укус и Кит вышли из-под пенистых волн вместе с самкой Дырявый Плавник. С помощью Зазубрины и Хая они выиграли этот бой. Самое удивительное, по мнению ученых, было то, что дельфины были друзьями, а не родственниками. Тем не менее эти не имеющие родственных связей самцы сотрудничали, чтобы украсть самку. Ученые никогда прежде не видели ни у дельфинов, ни у других видов животных, за исключением людей, чтобы генетически неродственные особи сотрудничали подобным образом. Животные, которые генетически не связаны друг с другом, редко сотрудничают. И хотя среди отдельных самцов у многих видов приматов, таких как шимпанзе и бабуины, привычным считается вступать в одну банду, чтобы атаковать соперников, никто никогда не видел, чтобы они просили помощи у другой коалиции.

Для Коннора и Смолкер битва за самку Дырявый Плавник стала той лакмусовой бумажкой, которая помогла наконец понять все данные и все таблицы, которые команда собрала и сделала за это время, чтобы выяснить, кто есть кто в дельфиньем царстве в бухте Манки Миа, как дельфины проводят время вместе и что они делают. Ранее Смолкер поняла, что у самцов дельфинов были очень специфические отношения друг с другом. Если она замечала Зазубрину, то вскоре должен был появиться и Хай. Или если она видела Странника, то уже не сомневалась, что вскоре увидит Кита и Укуса. Самки, похоже, не образовывали таких тесных групп, хотя у них все-таки были союзы, правда, не такие прочные, как у самцов. Иногда же они действовали сообща, чтобы прогнать самцов, с которыми не хотели спариваться.

– Этот вопрос волновал нас больше остальных: почему самцы образуют эти союзы? – рассказывал Коннор. – У большинства видов животных самцы являются конкурентами. Они конкурируют друг с другом из-за самок. Самцы не объединяются с другими самцами; они избегают друг друга.

Взрослые самцы лося, например, часто бродят сами по себе, пока они не становятся достаточно большими и сильными, чтобы отогнать других самцов и привлечь стадо самок. Иногда два самца могут устроить битву, в которой победителю достаются все самки. Между самцами не существует никаких признаков сотрудничества. И почему они должны помогать друг другу? По всей вероятности, между ними нет родственной связи. С эволюционной точки зрения биологии, они осознают на генетическом уровне, что ничего не выиграют, помогая парню, который не является родственником.

В битве за самку Дырявый Плавник самцы дельфинов вели себя абсолютно не так, как самец лося, и Коннор сразу заметил разницу.

– У любого другого вида животных все самцы конкурировали бы между собой и вели борьбу, – сказал он. – Но эти самцы не были конкурентами. Они сотрудничали, чтобы победить своих соперников. Чтобы сделать то, что сделали эти самцы, нужны мозги, и это означает, что дельфины являются социально умными. Именно потребность в социальном познании управляет интеллектом дельфинов, – сказал Коннор.

Несмотря на свое внезапное озарение, Коннор не стал заявлять в научных кругах, что он выяснил, почему дельфины такие умные. Он и Смолкер видели только один бой между разнородными самцами дельфинов, и в этой борьбе принимал участие союз из трех дельфинов, которые, по всей видимости, получили помощь от другой пары. Само по себе это событие, от которого у Коннора перехватило дыхание, было просто историей – историей о том, что самцы дельфинов, как и люди, объединяются, чтобы помогать друг другу. Теперь ему и Смолкер предстоит проделать напряженную работу, чтобы доказать, что афалины из бухты Манки Миа способны стратегически мыслить, решая социальные вопросы, и для этого у них есть удивительно большой мозг.

Увидеть, как сотрудничают самцы, – это настолько исключительная возможность, что ученые создали специальную категорию в мышлении, чтобы объяснить это явление: социальное познание. Появление этой области стало возможным благодаря двум статьям, написанным независимо друг от друга и опубликованным с разницей в десять лет (одна в 1966, другая в 1976). Ученые, написавшие эти статьи, Элисон Джолли и Николас Хамфри, пытались объяснить корни и эволюцию человеческого интеллекта и рост человеческого мозга. При этом ни один из них не поддерживал преобладающие в то время теории о том, что интеллект человека был обусловлен преимущественно наличием изобретательности – способности к придумыванию и созданию орудий и артефактов, а также разработке новых способов охоты или ориентации на местности. Как отметил Хамфри в своем докладе, эти навыки улучшили шансы на выживание первобытного человека и других приматов, таких как шимпанзе, которые также создавали и использовали элементарные орудия. Но сама по себе изобретательность не может объяснить то, что Хамфри назвал «интеллектуальными подвигами» шимпанзе в лабораторных условиях. Не существует готовых взаимосвязей между умением шимпанзе создавать орудие для ловли термитов с земли и способностью шимпанзе узнавать свое лицо в зеркале, отметил он. Если на то пошло, осознание того, что это твое лицо в зеркале, вовсе не сделает жизнь шимпанзе лучше, как и жизнь любого другого животного в его естественной среде.

«Зачем тогда, – спрашивал Хамфри, – высшим приматам быть такими умными?» Джолли задала такой же вопрос, и двое ученых пришли к практически одному выводу: приматы (и, как следствие, люди) проживают в таких же социально сложных обществах, где так много неопределенности, что ее члены должны быть «расчетливыми существами», если они хотят добиться успеха. «Они должны уметь просчитать последствия своего поведения, чтобы представить вероятное поведение других членов группы, оценить преимущества и потери, причем сделать все это в условиях, когда доказательства, на которых основаны их расчеты, эфемерны, неоднозначны и могут меняться (и не в последнюю очередь в результате их собственных действий). В такой ситуации «социальные навыки» взаимодействуют с разумом и необходимые интеллектуальные способности должны быть самого высокого порядка». Хамфри и Джолли согласились, что наиболее трудные ситуации, с которыми сталкивались приматы (наши предки) и люди сегодня, это социальные интриги и заговоры.

Вскоре приматологи уже собирали доказательства шекспировских драм, изучая жизнь многочисленных обезьяньих сообществ как в неволе, так и в дикой природе. Записывая наиболее распространенные жесты приматов, такие как обмен взглядами между двумя дружественными бабуинами, ученые начали понимать, как приматы принимают решения и сообщают о своих намерениях друг другу. Бабуин, который хочет, чтобы его друг помог ему атаковать противника, например, посмотрит сначала на своего друга, потом на врага, а затем снова на своего друга, телеграфируя свои мысли с помощью взгляда.

Часто исследователи отмечали, что обезьяны пытались скрыть то, что они делают, и плели интриги вместе с другими особями. Ученым не потребовалось много времени, чтобы перенять язык политологов, и они стали называть своих подопечных животных «лживыми», «хитрыми» и даже «бессовестными». Эти описания не оставляют сомнений, что обезьяны пытались задействовать свой разум.

Социальное познание, однако, не означает быть только «бессовестным». Речь идет об умении дружить и сотрудничать. Как свидетельствуют собранные данные, обезьяны были и достаточно социально умны, чтобы проявлять добродушие. Они также знают, как заводить друзей и как дружить с ними.

Чтобы доказать, что дельфины имеют такие же способности, Коннор и Смолкер в течение семи лет исследовали более трехсот известных дельфинов, как самцов, так и самок. Коннор хорошо разбирался в приматологии, которую он изучал вместе с известным экспертом по шимпанзе Ричардом Рэнгемом во время работы над докторской диссертацией в Мичиганском университете. При этом он был единственным студентом, который исследовал дельфинов. Тем не менее Коннор взял эту тему, потому что в поведении приматов и дельфинов, по мнению ученого, было «больше аналогий, чем мы думаем». Впервые он заметил сходство в поведении этих двух видов летом 1986 года, когда увидел, как самец дельфина пытался решить, поплыть ли ему на пляж за рыбой или остаться рядом со своей самкой. Дельфин взглянул на пляж, затем обратно на нее, потом снова на пляж.

«Рыба или она? Рыба или она?» – думал Коннор, будто озвучивая мысли дельфина. Поскольку он прочитал всю литературу о приматах, то понял, что дельфин действовал как один из самцов Джейн Гудолл, который когда-то пытался решить, сходить ли ему за бананом на станцию или погулять со своей самкой. После этого Коннор будто прозрел во второй раз:

– Дельфины стерегут своих самок так же, как это делают шимпанзе. Но разница заключается в том, что самцы дельфинов обычно вместе загоняют самку, а шимпанзе нет. Дельфинам нужны партнеры для этой работы по очень простой причине: самки в заливе Шарк примерно того же размера, что и самцы, около двух метров в длину. Поэтому одному самцу нелегко справиться с самкой. Ему нужен приятель или два, чтобы захватить ее, и ему они нужны, чтобы держать ее подальше от других самцов, так как во время брачного сезона на каждых трех самцов в среднем приходится только одна самка с течкой. И в этом заключается весь смысл, – сказал Коннор, – потому что это создает основной конфликт для самцов. С одной стороны, они конкурируют друг с другом из-за самок. Но с другой стороны, они нужны друг другу, чтобы заполучить эту самку. Так что они еще и зависят друг от друга.

Существует еще один осложняющий фактор: партнерство самцов дельфинов не всегда надежно. Оно строится по принципу Quid pro quo («Если ты поможешь нам сегодня, мы будем рядом с тобой завтра… может быть»).

– И в этот момент в силу вступает реальная социальная стратегия, – пояснил Коннор. – «Что же Гарри и Джек делали с Томом и Биллом вчера?», «Можем ли мы рассчитывать на них завтра, когда будем преследовать этих ребят?» – вот те вопросы, с которыми сталкиваются самцы дельфинов в повседневной жизни ежечасно. Какова же награда для тех, кто живет в таком социально сложном и неопределенном обществе? Большой мозг.

В 1992 году Коннор и Смолкер в крупном научном журнале Proceedings of the National Academy of Sciences опубликовали свои открытия о том, что дельфины тоже могут плести интриги и заговоры. Это было одно из первых исследований, цель которого – расширить область социального познания за пределы области изучения приматов. В наши дни всех животных – от ворон и соек до слонов и диких собак и даже королевы общественных ос – рассматривают как имеющих социальный интеллект.

– Мы видим одну и ту же схему, куда бы ни посмотрели, – сказал Шон О’Доннелл, поведенческий эколог из Университета Дрекселя, обнаруживший, что у королев ос, которые управляют колониями, центральные области мозга намного крупнее, чем у рабочих ос. – Потребность мыслить социально приводит к тому, что у королев мозг развит лучше.

Статью Коннора и Смолкер высоко оценили. Ее опубликовали в газетах по всему миру, так как в ней ученые предоставили неожиданные факты о дельфинах и об их интеллекте. С тех пор Коннор работал, чтобы собрать более полную информацию о социальном интеллекте этих млекопитающих (Смолкер покинула проект в 1994 году, хотя они продолжали писать статьи вместе). Как молодые самцы дельфинов выбирают себе партнера? Какие звуковые сигналы и вокализацию используют дельфины для формирования своих дружеских союзов или чтобы позвать своих союзников на помощь? И как объяснить суперсоюзы, когда объединяются несколько небольших союзов, которые Коннор впервые заметил в 2001 году? Данные, которые он и его ученики собирали в течение недели, пока я была в Манки Миа, помогут найти ответы на эти вопросы.

Где бы мы ни плавали в заливе Шарк, повсюду были дельфины – самцы и самки, спинные плавники которых могли рассказать массу интересных историй об их жизни. Часто мы наблюдали, как дельфины группами ловили рыбу. Иногда они вместе нападали на косяк рыб, но при этом каждый дельфин ловил добычу для себя, а затем всплывал, чтобы ее проглотить целиком. Иногда казалось, что дельфин придерживает рыбу, чтобы показать ее своим друзьям. Однако, по словам Коннора, подобное поведение вовсе не означало, что он хотел поделиться своей добычей. Скорее это была показуха, которая в переводе на наш язык звучала бы: «Ням, ням. У меня есть рыба, а у вас нет».

Однажды мы увидели двух самок, которые плавали со своими детенышами на мелководье возле берега. Малыши были короткие, с розовыми клювами, как если бы они смочили их в клубничном молочном коктейле. Один обнаружил на дне моря иглобрюха и вытолкнул его на поверхность, чтобы подбросить в воздух. Я подумала, что детеныши решили поиграть рыбой как мячом, бросая ее вперед и назад, но Коннор сказал:

– Нет. Это больше похоже на «Посмотрите, что у меня есть, а у вас этого нет!».

Дельфины могут объединяться и готовы сотрудничать, преследуя определенные цели (например, получить самку), но они не делятся. Кроме того, они не воруют.

– Это похоже на правило, – сказал Коннор. – Вы не отбираете чужую пищу. Дельфины вежливы в этом вопросе. Вежливы, но эгоистичны.

На следующий день мы наткнулись на самца по имени Седьмой из союза Братьев Блу. У него было круглое оранжевое наслоение на клюве, похожее на странный нарост, но это была губка, которую он намеренно подобрал на морском дне. Он натянул ее на свой клюв, как мы надеваем перчатку на свою руку. Вооруженный подобным образом, он мог искать себе пищу в камнях, где обычно пряталась рыба. Смолкер обнаружила, что дельфины используют губки как орудия.

– Как правило, именно самки надевают губки, поскольку это они изобрели эту технику, – сказал Коннор. – Иногда их сыновья учатся делать то же самое, как и Седьмой. Это очень разумно, – согласился Коннор, – однако вовсе не использование орудий привело к тому, что у дельфинов большой мозг. Морские выдры создают такие же замечательные орудия, но мозг у них небольшой. Чтобы по-новому накрыть на стол, не требуется так много ума, как для решения социальных проблем.

Таким же сложным, как и социальная жизнь дельфинов (и таким же непростым, как жизнь ученых, которые пытаются выяснить, что делают дельфины), было и мое последнее утро в Манки Миа. Каждый день Коннор надеялся, что мы увидим, как некоторые из союзов дельфинов вступают в бой. Ему нужно было еще понаблюдать за этими драками, и он хотел подробно прокомментировать мне хотя бы одну из них. Но все объединения дельфинов, на которые мы натолкнулись, были мирными. Однако вскоре после того, как мы отправились в этот день в залив, Коннор заметил несколько членов Крокер Спаниелей – одного из крупных союзов. Даже на расстоянии он мог сказать, что они были несколько взволнованны и раздражены. Когда мы проплыли немного вверх, мы обнаружили еще шесть самцов, которые пасли двух самок. Коннор восторженно вскрикнул: «Ура-аааа!», а затем указал на еще одно трио дельфинов впереди нас.

– Еще несколько Крокеров. Приготовьтесь к столкновению! – крикнул он Нью, которая заполняла таблицу с данными.

Взлетев над зеркальной поверхностью воды, перед нами появились Чибис, Киска и Паста. Они присоединились к другим дельфинам. Теперь среди них было девять самцов и две самки.

– Они собираются заполучить самку для своих приятелей, – предсказал Коннор. – Послушайте, – добавил он, опуская гидрофон в воду и протягивая мне наушники. – Они решают, куда им плыть и что делать.

Болтовня дельфинов наполнила мои уши – подводная симфония свистов, скрипов, щелчков, рычаний и отрывистые звуки приказов для самки. Коннор и другие исследователи считают, что посредством таких шумных заседаний дельфины принимают решения о том, что они собираются делать дальше. Видимо, Крокер Спаниели пришли к соглашению, потому что они поплыли вместе в одном направлении и вскоре начали набирать скорость.

– Ну вот, они ускоряются, – сказал Коннор, когда мы последовали за ними, плывя так быстро, что уже больше не могли использовать гидрофон.

Три дельфина во главе стаи вылетели из воды, летя по воздуху как копья, чтобы двигаться еще быстрее.

– Видите тех других дельфинов впереди, – закричал Коннор, указывая на ряд других плавников на горизонте. – Вот куда они направляются. Бьюсь об заклад, что в той группе есть самка и эти парни хотят ее.

Коннор обогнал Крокеров, чтобы выяснить, к каким дельфинам они направляются. Это оказались Закуска и Ребро, а вместе с ними действительно была самка по имени Новый плавник.

– У них нет никаких шансов против Крокеров, – заявил Коннор.

Но тут вдруг с другой стороны появилась другая группа из трех самцов – союзники! Закуска и Ребро плескались в воде друг с другом и с тремя собратьями, то неглубоко погружаясь, то выпрыгивая из воды и потираясь клювами и плавниками, пока Крокеры продолжали к ним приближаться.

– Приготовьте видеокамеру! – закричал Коннор Коппс. – Они сейчас будут драться.

Шесть дельфинов, взволнованных звуками приближающихся Крокеров, которые, как считал Коннор, общались в это время между собой, чтобы держаться вместе, погрузились в воду. Затем три новых самца-союзника неожиданно умчались от Закуски и Ребра, забрав с собой и самку Новый Плавник. Будут ли Закуска и Ребро драться с Крокерами в одиночку?

Затаив дыхание, мы смотрели на приближающихся Крокеров, однако те неожиданно для нас остановились на некотором расстоянии от Закуски и Ребра, выстроившись в два ряда и растопырив свои грудные плавники (в этой позе дельфины обычно отдыхают).

– Что случилось, ребята? – окликнул их Коннор. Потом он засмеялся: – Ну, я не знаю, что все это означает. Но Закуска и Ребро потеряли свою самку.

Два дельфина поплыли одиноко вместе. Предали ли их приятели или, наоборот, защищали от серьезной битвы, забрав самку с собой?

Коннор покачал головой:

– Мы наблюдали за этими дельфинами в течение почти двадцати пяти лет, и до сих пор случаются вещи, которые мы видим впервые. Теперь появились лучшие технологии, множество новых гидрофонов, которые мы хотим использовать, чтобы исследовать их вокализацию, которая могла бы помочь интерпретировать события, подобные этим.

Это был еще один проект на будущее.

Мы медленно поплыли обратно, чтобы присоединиться к Крокерам, которые теперь счастливо ныряли в поисках рыбы. Похоже, кража самки их вовсе не беспокоила.

– Есть одна вещь, о которой я не писал в моей работе, – сказал мне Коннор позже. – В ней не говорится о том, что у дельфинов есть теория разума – способность понимать то, что думает другой индивидуум.

Наиболее горячие споры в вопросе о разуме животных разгораются вокруг способностей каких-либо видов животных, не считая людей, признавать, что другое существо имеет разум. Некоторые из экспериментов Николы Клейтон с голубой сойкой и исследования других ученых с шимпанзе убедительно свидетельствуют о том, что оба эти вида обладают этой способностью. При этом исследователи дельфинов и других китообразных утверждают то же самое. Этого мнения придерживается и Коннор, несмотря на то, что ему не хватает убедительных доказательств.

– Дельфины не смогли бы делать всё то, что они делают в своих союзах, если бы у них не было теории разума. Если вы способны стратегически мыслить в социальных ситуациях, как это делают дельфины, то должны уметь понимать намерения других. Вы должны знать, что у них есть разум.

Джон Лилли считал, что он сможет понять разум дельфина, если использует межвидовую коммуникацию. В двух своих наиболее популярных книгах, «Человек и дельфин» и «Мышление дельфина», он рассказывает о своих исследованиях. В то время идеи теории разума, согласно которой у других индивидуумов есть разум и они могут мыслить, еще не были открыты. Идеи социального познания тоже на тот момент еще не полностью сформировались. Но Лилли считал, что дельфинам присущи разум и язык и что у них есть что сообщить нам.

В 1965 году Лилли начал свой самый сложный эксперимент по разрушению «языкового» барьера между дельфинами и людьми. (Я написала слово «язык» в кавычках потому, что ученые не нашли никаких доказательств того, что у дельфинов есть язык в том виде, как мы его понимаем. Коннор и другие подозревают, что дельфины могут связывать дружественные или враждебные звуки вместе с контактной «звуковой подписью» другого дельфина, чтобы передавать свои чувства и намерения, но это еще не доказано.) Лилли решил, что лучший способ обучить дельфинов человеческой речи – это метод полного погружения. Это означало, что они должны жить только с людьми, а не с дельфинами, и слышать, как говорят только люди, а не другие дельфины. В своем научно-исследовательском институте Коммуникации на острове Сент-Томас он построил специальный наполненный водой дом, где человек и дельфин могли жить вместе.

Для участия в эксперименте пригласили красивую молодую брюнетку Маргарет Хоу, которая работала на острове в ресторане и оказалась в лаборатории случайно. Однажды хороший друг Лилли, астроном Карл Саган, пытаясь произвести на девушку впечатление, пригласил ее на экскурсию в лабораторию Лилли, чтобы показать дельфинов. Там она встретила антрополога Грегори Бейтсона, который тогда управлял лабораторией и проводил эксперименты. У Сагана ничего не вышло: Хоу отвергла его ухаживания. При этом она заинтересовалась исследованиями дельфинов, и Бейтсон нанял ее для участия в эксперименте Лилли. Последнему был нужен кто-то, кто не занимался наукой, как он написал в книге «Мышление дельфинов», и у кого не было предвзятого отношения к дельфинам. Хоу соответствовала всем требованиям. Она была наблюдательной, красиво писала и, ко всему прочему, была очень привлекательной.

В течение двух с половиной месяцев Хоу жила в доме-бассейне с молодым самцом дельфина Питером, одним из бывших звезд телевизионного шоу «Флиппер». «Дом», как Лилли называл это здание, представлял собой широкий мелкий бассейн, заполненный на полметра морской водой, в котором находился надувной матрас (обычно влажный) для сна, душ с пресной водой, письменный стол, стул и телефон. До переезда в дом Питер жил в глубоком резервуаре лаборатории с двумя другими дельфинами-самками. Хоу познакомилась с ним еще там, пока изучала, как давать ему уроки английского языка.

В доме Хоу должна была придерживаться строгого графика. Она должна была вставать каждое утро в 7:30, между 8:00 и 8:30 кормить Питера десятью килограммами рыбы и давать ему уроки, а также играть с ним по полчаса до 18:30. У нее были перерывы на обед, на отдых и на ужин. Но даже во время перерывов Лилли никогда не забывала, что живет с Питером. Человек и дельфин ложились спать в 22:00 – Хоу на свой мокрый матрас, а Питер лежал в воде рядом с ней.

Хоу учила Питера считать на английском языке и обучала его словам, которые описывают различные формы. Дельфины используют свое дыхало, чтобы имитировать человеческие звуки, поэтому Питер часто лежал рядом с Хоу, высунув голову из воды или слегка погрузившись в нее. Есть фотографии, где Питер пристально смотрит на девушку в черном трико, которая сидит на металлическом стуле и, наклонившись вперед, либо беседует с дельфином, либо разговаривает по телефону. На других фотографиях она находится с Питером в воде, иногда обнимая его двумя руками, а иногда он зафиксирован проплывающим между ее ног (ей, однако, это не нравилось, потому что его жесткие грудные плавники оставляли синяки на ее теле).

После двух недель эксперимента Хоу смогла сообщить, что Питер добился значительных успехов в изучении челевеческого языка. Он мог считать до трех, мог четко произнести слово «ball» (шар) и тренировался произносить первую букву ее имени «М». Он делал вид, что общается, используя эти новые звуки и изобретая свои собственные буквосочетания, когда она говорила со своими друзьями по телефону. Наибольшим неудобством для человека в этом партнерстве (но, вероятно, не для общительного дельфина) было то, что Питер никогда не оставлял ее в покое. «Он не уходит», – помечала Хоу с некоторой тревогой в своих записях. Питер был «больше похож на тень, чем на соседа по комнате». Он всегда находился у ее ног, постоянно прикасаясь к ней, подталкивая, покусывая, говоря ей что-то и брызгая водой. «Он не отвлекается и не устает, он все время рядом».

Питер мог больно укусить, и Хоу носила с собой метлу, чтобы отбиваться от него. Она не хотела бить или толкать его метлой, и он, видимо, не хотел причинять ей боль, потому что сразу становился нежным, когда девушка вскрикивала от боли. Чтобы показать, что у него не было дурных намерений, Питер переворачивался на спину и спокойно лежал.

Все укусы Питера были своего рода ухаживаниями дельфина, но он не мог зайти слишком далеко, потому что Хоу боялась его зубов, и Питер, по словам Хоу, это понимал. Поэтому Питер «разработал аккуратный, нежный метод», чтобы помочь ей преодолеть свои страхи. Он брал маленький мяч и держал его в зубах, пока плыл к ней. Это означало, что он не имел в виду ничего плохого, потому что не мог укусить ее, пока у него в зубах был зажат мяч. Затем он прижимался к ее ногам и ступням, наблюдая за ее лицом. Когда девушка расслаблялась, он очень медленно засовывал мяч дальше в рот, а затем выплевывал его в воду, и у него вновь появлялась возможность засунуть осторожно ее ногу в рот.

Хоу знала, что Питер ухаживал за ней. Большую часть проведенных вместе двух с половиной месяцев дельфин обучал ее «доверять ему». Хоу говорит, что она была «польщена» ухаживаниями Питера и тронута его терпением и заботой, которые он прилагал, чтобы завоевать ее. Так, когда девушка не нервничала и чувствовала себя спокойно, Питер поворачивался на бок, а затем на спину, чтобы Хоу погладила его живот и область половых органов. Хотя пенисы самцов дельфинов обычно спрятаны в половой щели, они появляются во время эрекции, которые у Питера уже были. Однако дельфин хотел большего, и Хоу наконец сделала то, что хотел Питер: она потерла его пенис, доведя Питера до оргазма. Это был единственный способ, как потом она призналась, который помогал ему расслабиться и быть внимательным на уроках.

Конечно, можно бесконечно долго шутить по поводу нового уровня межвидовой коммуникации, которой достигли Хоу и Питер. Но доклад Хоу был скорее пикантный, нежели захватывающий. Молодой дельфин, который, вероятно, половину жизни провел в неволе, был обычным сексуальным существом со своими потребностями, а значит, должен был находиться в группе других молодых самцов. Вместо этого он очутился в одном бассейне с незнакомым существом, которое боялось его, но Питер научил доверять ему. Использовали ли Питер и Хоу идею бихевиористов по поводу позитивного и негативного подкрепления, чтобы достигнуть понимания? Или, может быть, они просто понимали, о чем думает другой?