«Направленное образное представление под музыку» (GIM, Guided Imagery and Music) является сейчас широко представленным и признанным подходом музыкальной терапии, который был основан Элен Бонни (Bonny, 1973). Он определяется как «техника, которая включает в себя слушание музыки в расслабленном состоянии для того, чтобы вызвать в воображении образы, символы и/или чувства для творчества, терапевтической интервенции, самопознания и религиозного (духовного) опыта» (Bonny, 1977).

Как будет показано в главе 11, музыка в сочетании с образным представлением имеет очень древние корни в практике музыкальных обрядов и обрядов исцеления во многих культурах мира. Очевидно, что с образным представлением можно работать в тишине без музыкального сопровождения, а можно использовать музыку, однако эти техники совмещаются редко. Образное представление в тишине противоречит принципам традиционных для мировых культур практик введения в транс при помощи музыки. Музыка стимулирует релаксацию и интроспекцию, а это, в свою очередь, поощряет и подкрепляет образное представление.

Образное представление под музыку может эффективно использоваться не только музыкальными терапевтами, но и психодраматистами, а также специалистами других видов групповой терапии. Хотя официальная работа по методу Бонни «Направленное образное представление под музыку» требует длительного специального обучения, это не исключает возможности для терапевтов, имеющих специализацию в другой области и не прошедших такое обучение, заимствовать потенциал, заключенный в совместном использовании музыки и образного представления, и адаптировать отдельные элементы этого процесса применительно к своей работе. Такое применение может быть реализовано без строгого следования формализованному методу Бонни, однако если терапевт проявит особый интерес к дальнейшей работе в этой области, то он может пройти официальный курс обучения в организации Бонни. Как будет показано ниже, работа с образным представлением под музыку может служить отличным разогревом в психодраме.

Работа с образным представлением под музыку требует своего собственного разогрева, она начинается со стадии постепенно углубляющейся релаксации. Участники группы сидят с закрытыми глазами в слабо освещенной комнате, их просят сконцентрироваться на своем дыхании, дышать медленно и постепенно ослаблять мышечное напряжение в теле. В течение этой релаксации терапевт должен объяснить членам группы, что они услышат небольшой фрагмент музыкальной записи. Во время звучания музыки терапевт может зачитать сценарий, который поможет группе сфокусироваться на представлении образов, но, возможно, терапевт не будет ничего говорить, предоставляя музыке самой направлять этот процесс. Участникам группы предлагается не открывать глаза во время звучания музыки (до тех пор, пока им комфортно оставаться в таком состоянии), также их просят позволить себе совершить путешествие, как можно более свободное, туда, куда музыка их поведет. В то же время терапевт должен дать понять участникам, что бояться совершенно нечего, что они постоянно находятся под контролем, и, если по каким-либо причинам они почувствуют слишком сильную тревогу, они могут немедленно открыть глаза и прекратить упражнение. Наконец, терапевт должен объяснить группе, что по окончании музыкального фрагмента каждому участнику предоставляется возможность без спешки поделиться описанием тех образов, которые они представили, с терапевтом и со всей группой. Когда период углубляющейся релаксации завершен, группа находится в расслабленном и восприимчивом состоянии, включается музыкальная запись. Выбор музыки является очень значимым моментом, и мы поговорим об этом позже. Тем не менее в основном мы предлагаем выбирать классическую инструментальную музыку, не слишком навязчивую.

Так же важно содержание вербального сценария, который излагается во время музыкального фрагмента, он помогает определить направление и фокус образного представления. Эффективный сценарий должен начинаться с описания нейтрального и безопасного места в качестве главного психологического направления. Это может быть что-то вроде такого описания: «Представьте себе прекрасную, теплую, зеленую и мирную долину. Светит солнце, поют птицы. В таком месте вы чувствуете себя хорошо просто потому, что вы живете на свете».

Такого рода введение позволит большинству участников комфортно войти и отдаться на волю процесса образного представления. В этом процессе крайне важна речевая манера терапевта. Речь должна быть расслаблена, было бы очень хорошо, если бы она была некоторым образом синхронизирована с музыкой, гармонично сочетала слова, мысли и музыкальные звуки.

На второй стадии вербального управления вводятся более проективные аспекты данной техники, в которых уже проговариваются различия между отдельными членами группы. Большинство людей могут комфортно войти в первую, нейтральную, стадию направленного образного представления, и на этой стадии переживания большинства участников относительно похожи. Однако следует отметить, что бывают случаи, когда некоторые участники не способны к расслаблению. Они не могут закрыть глаза и поверить, что они входят в «безопасное» место, так как в их жизненном опыте нет такого переживания. Другие же, возможно, войдут в эту первую стадию, но не смогут двинуться дальше. Метафора с зеленой долиной для таких участников служит сигналом безопасности того, что уже известно, и покинуть это место, выйти на тропу без определенного пункта конечного назначения означает для них выход из безопасности, в каком-то смысле принятие риска, который для них может оказаться угрожающим.

Вторая, проективная, стадия направленного представления образов должна заканчиваться более открыто, предоставляя каждому человеку его проективный выбор. Можно представить определенную идею, например лодка в озере, плывущая в незнакомое место, или тропинка в лесу, которая расходится в две стороны, или другая подобная конструкция. Структура такой конструкции произвольна, она позволяет каждому члену группы испытать собственные уникальные переживания, которые скорее возникают изнутри, чем задаются внешним направлением. Здесь могут быть добавлены некоторые дополнительные элементы, встроенные в вербальное направление. Так, например, после того как лодка приплыла к незнакомому месту, предлагается выйти на берег и исследовать окрестности или направиться по одной из тропинок в лесу, а в конце нее встретить человека и т. д. Приводится руководство общего плана, которое может иметь дополнительные проективные задачи. Однако очень важно не перегрузить вербальное направление и не изобретать слишком подробные, сложные и директивные сценарии, которые, без сомнения, помешают спонтанности воображения участников. Фактически сценарии образного представления должны быть по возможности просты, понятны и недирективны, обеспечивая лишь место действия, на которое участник сможет спроектировать свой внутренний мир.

Продолжительность упражнения по направленному образному представлению под музыку зависит от потребностей и опыта группы, время звучания музыки относительно, но наиболее подходящий временной диапазон для этого упражнения – от десяти до двадцати минут. Нужно отметить, что в соответствии с методом Бонни по образному представлению под музыку в групповой работе вербальные указания обычно предшествуют музыкальному фрагменту на вводной стадии. Пока играет музыка, терапевт молчит и снова вступает во взаимодействие с группой в заключительной части (Summer, 1998). Напротив, я считаю эффективным одновременное сочетание музыки и вербального руководства. Это означает, что в области образного представления под музыку остается широкое поле для исследований, и эта область предполагает использование многих подходов.

Выбор музыки для образного представления

Выбор музыки – это очень важный вопрос. Хотя большинство терапевтов в своей работе используют относительно спокойную, классическую инструментальную музыку, очевидно, что у такого терапевта остается возможность выбора из практически бесконечного репертуара музыкальных сочинений, многие из которых могут оказаться эффективными. С другой стороны, это разнообразие позволяет творчески настроенному терапевту лично открыть и использовать интересные музыкальные фрагменты, которые, возможно, будут соответствовать потребностям конкретной группы. Однако из-за этого бесконечного разнообразия поиск подходящей музыки может показаться слишком затруднительным, и я уверен, что тогда возникнет желание ограничиться заданным списком рекомендаций. Это может означать, что выбор другой музыки будет считаться неподходящим и сдерживать творческую активность терапевта в поиске новой музыки и новых идей.

Терапевт должен слушать как можно больше разнообразной музыки, отыскивая такую, которая по своему качеству представляется особенно выразительной, расслабляющей или навевающей воспоминания. Это, в свою очередь, может заставить творческого терапевта задуматься о том, как определенный музыкальный фрагмент может наилучшим образом сочетаться с определенным вербальным сценарием.

Известный вербальный сценарий для воображения начинается с представления спокойного зеленого луга, затем участникам предлагается покинуть долину и подняться на высокую гору. В то время как участники взбираются на эту гору, можно предложить идею, что никто не знает, что находится на вершине, однако каждый участник найдет там нечто значительное лично для себя. Побыв некоторое время на вершине, позволив участникам осмыслить и впитать в себя полученный опыт, терапевт медленно направляет группу к спуску с горы опять в долину, откуда начиналось путешествие.

Вообще говоря, множество музыкальных произведений может служить поддержкой такому образному представлению. Однако некоторые отдельные композиции в силу изменчивости характера музыки более других могут непосредственно отображать драматизм этого путешествия. Для сопровождения того сценария, который был только что представлен, я часто использую «Анданте» из «Второго фортепианного концерта си-бемоль мажор» Брамса, фрагмент, который длится около 15 минут.

Рис. 4. «Представьте, что вы находитесь на прекрасном зеленом лугу…»

Он начинается в спокойной манере, виолончель очень мелодично солирует под аккомпанемент оркестра, и это позволяет легко представить образ мирного луга.

Рис. 5. «Вдалеке вы видите высокую гору…»

При первом вступлении фортепиано музыка приобретает более угрожающий оттенок, и в этом месте терапевт может предложить образ далекой горы, на вершине которой может быть найдено нечто важное.

Когда в партии фортепиано постепенно возрастает драматическая напряженность, музыка превосходно сочетается с образом восхождения на гору, все выше и выше.

Рис. 6. «Взбираясь все выше и выше.»

После того как музыка достигла своей эмоциональной кульминации, она смягчается и теперь может отображать образ медленного спуска с горы. И наконец, возвращается та же сольная тема виолончели, с которой начался фрагмент, – этот момент очень хорош для предложения вернуться в долину. Этот пример демонстрирует тот факт, как можно выбрать определенный музыкальный фрагмент для сопровождения и отображения последовательных идей, которые содержатся в сценарии представления образов.

Таким же образом можно использовать «Волшебное озеро» Анатолия Лядова. Это оркестровая пьеса с постоянным воспроизведением образа таинственного мерцания, которая очень хорошо подходит для работы с образным представлением. Предполагаемая программа для работы с этой пьесой – волшебное озеро, она прекрасно сочетается со сценарием, в котором участники приглашаются на борт волшебной лодки для путешествия по волшебному озеру. Лодка обладает собственной волей, участники должны довериться ей и плыть туда, куда она захочет.

Рис. 7. «Представьте, что вы находитесь на волшебной лодке, плывущей по волшебному озеру…»

Я привел лишь два примера, которые представляют эффективное соединение выбранной музыки и образного представления и в которых меняющийся характер музыки подкрепляет изменчивый драматизм сценария. Для терапевта с творческим подходом подобные возможности бесконечны. Слушая музыку, отбирая интересные образцы и сочиняя вербальные сценарии, которые соответствуют выбранной музыке, терапевт может постепенно накопить целую коллекцию полезного материала для групповой терапевтической работы.

В своей работе с образным представлением я использую огромное многообразие музыкальных произведений: фрагменты из «Книги Джунглей» Шарля Кеклена; «Туонельский лебедь» Сибелиуса; отрывки из «Музыки для струнных, ударных и челесты» Бартока; девятую фортепианную сонату Скрябина; джазовые выступления, такие как «Синее в зеленом» Майлза Дэвиса; классическую индийскую музыку, как, например, медленные перекрывающиеся композиции рага из записей Рави Шанкара; медитативные музыкальные отрывки, исполняемые яванским оркестром гамелан.

Каждый музыкальный фрагмент имеет свой характер и может возбуждать различные чувства. Конечно, общепризнан тот факт, что все музыкальные предпочтения и эмоциональные реакции совершенно условны и субъективны, и никоим образом нельзя выделять в категории те эмоции, которые выражает та или иная музыка. В то же время в самом широком смысле вне зависимости от субъективных причин (или же благодаря им) определенный тип музыки воспринимается большинством людей как спокойный и, напротив, другой тип большинство воспринимают как возбуждающий. Это заключение не предполагает, что музыка несет в себе какие-либо заданные чувства, но все же конкретная музыка вызывает предсказуемые, культурно обусловленные реакции людей, связанных с данной культурой, даже среди неподготовленных слушателей.

Даже если признается, что какой-либо музыкальный фрагмент передает определенное настроение или эмоцию для большинства слушателей внутри данного культурного контекста, из этого не следует, что эта музыка диктует определенный характер образного представления. Вообще говоря, личный опыт образного представления в гораздо большей степени соотносится с внутренней проблематикой слушателя, чем со специфическими музыкальными стимулами. Если человек работает со своей тревогой, гневом или депрессией, то с большой вероятностью можно утверждать, что практически любая музыка, подходящая для работы с образным представлением, может стать возбуждающим стимулом, подводящим человека ближе к раскрытию этих проблемных чувств, хотя разные музыкальные фрагменты могут иметь разную эффективность. Кажется, что музыка разрушает обычные психологические защиты, обходя их при помощи правополушарного воздействия, непосредственно влияющего на эмоции. Следовательно, в работе терапевта важно установить, что данный музыкальный фрагмент сам по себе не вызовет у клиента чувство тревоги или грусти и т. п. Вернее сказать, что если клиент находится в состоянии тревоги или печали (сознательно или бессознательно) в начале работы, то музыка просто откроет ему путь к более глубокому осознаванию его уже существующего чувства.

Следует рассмотреть еще один вопрос – предварительное знакомство группы с музыкальными фрагментами. Если музыка им знакома, то она может вызвать у слушателей совершенно особые ассоциации, связанные с прошлым, и терапевту полезно быть в курсе этих ассоциаций и целенаправленно использовать их. Здесь есть единственный ограничивающий фактор: если музыкальный фрагмент известен заранее, то он будет нагружен особыми ассоциациями, связанными с прошлым, и образное представление в этом случае скорее будет развиваться в уже заданном направлении, а не свободным и спонтанным образом, что обычно приветствуется. По этой причине музыкальные фрагменты, которые, как предполагается, незнакомы группе, имеют большое преимущество, так как служат безусловным стимулом и, следовательно, освобождают от уже готовых ассоциаций, сдерживающих свободное образное представление.

Импровизационная музыка, сопровождающая образное представление

Еще одна область, которую стоит исследовать, – это использование живой импровизационной музыки при сопровождении образного представления. Из группы выбираются музыканты, они используют ударные инструменты так же, как рекомендовалось для работы с групповой импровизацией. Особое преимущество использования импровизационной, а не записанной музыки при образном представлении заключается в ее гибкости. Музыкальная запись неизбежно является заданной и неизменной структурой со свойственными ей ограничениями, и в данном случае неважно, насколько точно подобран музыкальный фрагмент. Даже если какие-либо участники группы во время сессии образного представления под музыку испытывают слишком сильный дискомфорт, характер уже звучащего музыкального фрагмента нельзя изменить. В этом случае терапевт может быть вынужден прервать музыку и, соответственно, разрушить процесс образного представления, в котором находится большинство участников группы, или продолжить звучание музыки, несмотря на то, что для некоторых участников это слишком тяжело. Разумеется, терапевт может попросить тех, кто испытывает такие сложности, открыть глаза в то время, как остальная часть группы продолжает упражнение, но такое резкое прерывание упражнения может повлечь за собой дополнительные сложности. Гораздо лучше было бы, если бы участники, испытывающие подобный кризис, продолжили слушать музыку, но при этом музыка изменилась бы так, чтобы они ощущали в ней поддержку и при необходимости выход из конфликтной зоны. Также существует и противоположный случай, когда терапевт желает подкрепить при помощи музыки очевидно позитивный результат.

При использовании живой импровизационной музыки, особенно в соединении с вербальным руководством, терапевт может изменять характер музыки от одного момента к другому, подкрепляя этим изменение эмоционального тона гибкого словесного сценария.

Группа музыкантов может создавать композиции, подходящие для таких сцен, как мирная долина, переживание шторма в лодке, затерянность в джунглях, что угодно, что вербально предлагает терапевт, при этом терапевт рукой сигнализирует музыкантам повысить или снизить музыкальную динамику.

Иногда для подкрепления образного воображения я работаю с гонгами серии Sound Creation компании Paiste. Это – набор из 11 гонгов различных размеров и тембров, уникальная группа инструментов, дающая отличную возможность для сопровождения образного представления. Хотя гонги также являются ударными инструментами, но, в отличие от остальных ударных, таких как барабаны, у которых звук затихает сразу же после того, как по ним ударили,

гонги способны производить долгий и непрерывный звук. Если терапевт импровизирует, используя набор гонгов, то этот долгий звук создает практически эффект легато – звонкий, продолжительный звук, который в течение некоторого времени помогает поддерживать поток образов.

Поскольку звуки гонга для большинства людей непривычны, музыка гонга не загружена уже готовыми ассоциациями и люди не имеют сложившегося представления, каким должен быть звук. Это устраняет возможность предварительного суждения участников о том, какого качества музыка будет представлена, и не служит помехой для образного представления. И еще одно положительное свойство гонгов заключается в том, что терапевт в одиночку может одновременно придумывать гибкий вербальный сценарий и аккомпанировать себе на гонгах. Когда и слова, и музыка находятся под контролем одного терапевта, устанавливается самая тесная связь между этими двумя модальностями выражения, устанавливается направление в образном представлении, которое данный терапевт может при необходимости изменить. Если терапевт чувствителен к невербальным сигналам, подаваемым членами группы, то он может время от времени импровизировать как с музыкой, так и со словами с тем, чтобы соответствовать текущим эмоциональным потребностям участников.

При использовании музыки в работе с образным представлением есть один потенциальный недостаток: такая музыка неизбежно будет менее совершенной, чем любая музыкальная запись. Иногда это может привести к тому, что участники группы будут негативно оценивать качество музыки, и этот фактор может препятствовать их вовлеченности в процесс образного представления. Хотя в набор инструментов, используемых для музыкального импровизирования, часто входят ударные с относительно долгим звуком, такие как металлофоны и гонги, все же их звучание не достигает того уровня длительности, как у струнных инструментов, которые так выделяются при прослушивании записи оркестровой музыки, обычно используемой при образном представлении. Долгие и плавные музыкальные звуки, без разрывов, эффективны при сопровождении плавно меняющихся состояний сознания.

В этом отношении интересно отметить, что навык игры на музыкальном инструменте в большей степени сдерживает свободу музыкальной импровизации для обученных музыке людей, чем для музыкально несведущих, и вместе с этим участники, получившие музыкальное образование, в отличие от тех слушателей, которые такого образования не имеют, часто затрудняются полностью расслабиться и свободно путешествовать в потоке образного представления, сопровождаемого музыкой. Это случается потому, что эрудированные музыканты относятся к музыке аналитически, обращая внимание на стиль, композицию, исполнение и т. д., в то время как простые слушатели, не обремененные музыкальными познаниями, способны непосредственно воспринимать эмоциональную составляющую музыки.

По поводу вопроса об уже готовых музыкальных ассоциациях и сковывании образного воображения после прослушивания музыки я вспоминаю групповую работу, при которой я использовал «Второй фортепианный концерт» Брамса. Я делал разогрев в психодраматической сессии при помощи образного представления под музыку. Поскольку мне не был известен музыкальный опыт участников, для меня был неожиданным сильный эмоциональный отклик на звучащую музыку одной из участниц. Выяснилось, что она, в прошлом – профессиональная виолончелистка, часто вела сольную партию, когда их оркестр играл этот концерт Брамса. Когда она услышала эту запись, ей стало так больно, что она расплакалась. Для нее начальная тема фрагмента вовсе не создавала образа мирной долины. Она страдала мышечной дистрофией и больше не могла играть на виолончели. Исполнение музыки было главным делом ее жизни, и утратить способность играть было для нее невыносимо. Такая ее реакция повлекла за собой мощную и продуктивную психодраматическую сессию. Следует иметь в виду, что знакомая музыка может иногда привести к неожиданным личным воспоминаниям для некоторых участников, готовые ассоциации могут быть как полезны, так и вредны для группового процесса в целом. По этой причине для групповой работы с образным представлением под музыку лучше выбирать такие музыкальные фрагменты, которые скорее всего окажутся незнакомыми для группы.

Использование вокального пения также лучше избегать, поскольку слова обычно слишком явны и директивны и могут заставить слушателя сознательно следить за их смыслом. Опять же, если известно, что песня знакома клиенту или членам группы, то особые ассоциации, связанные с ней, могут быть полезны при терапии, и тогда такого рода музыка может использоваться целенаправленно. Однако в этом случае мы будем иметь дело с подходом ассоциативной музыкальной терапии, а не с процессом образного представления. Поэтому в большинстве случаев данного подхода следует отдавать предпочтение инструментальной музыке.

Для образного представления можно также использовать фоновую музыку без вербального сопровождения. При этом музыка может стимулировать воображение в той же степени, а для некоторых людей даже более эффективно, чем при одновременном вербальном сопровождении.

Терапевт всегда должен чувствовать, что вербальное сопровождение при образном представлении под музыку часто запускает психоаналитический перенос, и здесь может оказаться значимым пол терапевта. Например, если терапевт – мужчина, а в группе есть женщина, у которой в прошлом или в настоящем имеются проблемы с мужской авторитарностью, то она может негативно реагировать на то, что, по ее ощущениям, еще один мужчина директивно указывает ей, что она должна делать. Такой негативный перенос может препятствовать свободе ее образного представления.

Однако негативный перенос хоть и сдерживает ее воображение, но может иметь значение в более широком терапевтическом смысле. Как и во всех проективных тестах (например, в тесте Роршаха), здесь фактически любой ответ может иметь потенциальную значимость и принести пользу в терапевтическом процессе. Если выяснится, что по какой-то причине один из членов группы негативно относится к звучанию голоса терапевта и это мешает ему в свободном образном представлении, то терапевт должен использовать этот факт как повод для дальнейшего исследования. Терапевт может спросить, почему его голос мешает, относится ли это к гендерным признакам или же его голос напоминает участнику другого конкретного человека, какие чувства могут ассоциироваться у участника с этим человеком и т. д. Раскрытие этой темы отдельно от процесса образного представления может привести к обнаружению важных личностных проблем и может быть использовано как основа для психодраматического действия.

Проработка процесс а образного представления под музыку

Возможно, для терапевта наиболее сложной частью процесса образного представления под музыку является момент, когда музыка закончилась и настало время для проработки этого опыта вместе с группой. Довольно легко инициировать процесс образного представления под музыку, поскольку музыка является первичным стимулом для возбуждения воображения, а вербальное руководство терапевта – вторично. Образное представление под музыку – это очень энергетически насыщенный метод, часто вызывающий у участников сильные эмоциональные реакции, и терапевт должен быть готов эффективно работать с этим материалом.

Некоторые члены группы могут быть не в состоянии сразу же раскрыться и поделиться своим образным рядом с терапевтом и с группой, и к такой реакции нужно отнестись с пониманием. Однако обычно большинство членов группы в той или иной степени могут поделиться своим опытом и способны его обсуждать. Терапевт при этом должен быть деликатен. При обсуждении терапевт обязан задавать только косвенные вопросы, которые могут помочь участникам лучше понять и интерпретировать образное представление, без какого-либо принуждения следовать в том направлении, которое терапевт считает правильным.

Наиболее полезными здесь будут такие вопросы, как «Что вы при этом чувствовали?», или «На что это было похоже?», или «Как вы думаете, кто мог быть тот человек, которого вы не смогли ясно увидеть?» Эти и подобные вопросы являются косвенными в смысловом отношении и могут помочь участникам достичь более глубокого понимания себя.

Для презентации метода образного представления под музыку предлагаются следующие рекомендации, которые могут быть полезны терапевтам:

1. Прежде чем начать сеанс образного представления под музыку, используйте предварительное включение в процесс при помощи постепенной релаксации.

2. Для проведения сеанса выберите место, где посторонние шумы не будут мешать. Это место должно быть хотя бы частично затемненным.

3. Используйте инструментальную музыку без пения, поскольку слова имеют определенное смысловое содержание и, соответственно, являются директивными.

4. В целом успокаивающая музыка с большей вероятностью пробуждает и поддерживает интроспекцию и образное представление, чем возбуждающая музыка, особенно музыка с явным ритмическим характером.

5. Музыка по своему характеру должна дополнять ваш вербальный сценарий.

6. Примите во внимание преимущества и недостатки использования музыкальных записей по отношению к живой импровизационной музыке в качестве подкрепления процесса образного представления.

7. Имейте в виду возможности соединения нескольких музыкальных фрагментов в единое целое для обеспечения контрастных музыкальных переходов.

8. Вспомните те музыкальные произведения, которые вам уже знакомы, и подумайте, есть ли среди них такие, которые могут вызывать воображаемые образы. Имейте это в виду и при прослушивании новой музыки. Оцените их потенциал для работы с образным представлением и включите их в свою коллекцию музыкальных произведений для использования в такой работе.

9. Если вы занимаетесь образным представлением с вербальным сопровождением, не говорите слишком быстро.

10. Соответствующим образом меняйте тональности звучания вашего голоса.

11. Не будьте чрезмерно директивны.

12. Не сочиняйте сценариев, которые могут оказаться слишком сложными или болезненными для образного представления каких-либо участников. Например, для участников, переживших трудное детство, таким сценарием может стать «Вернитесь к самому счастливому моменту вашего детства».

13. В процессе образного представления под музыку оставляйте время и пространство для того, чтобы члены группы могли глубоко чувствовать и переживать звучание музыки и выявить свой поток образов.

14. Не спешите интерпретировать рассказанный образный ряд, даже если вам, как терапевту, его символика кажется очевидной. Лучше дать клиентам достаточно времени и попытаться направить их так, чтобы каждый участник мог развить свое собственное осознание своим собственным путем.

15. Всегда помните, что самая сложная часть работы в сеансе образного представления под музыку начинается после того, как музыка прозвучала, в процессе групповой проработки полученного опыта.

16. Убедитесь, что каждый член группы высказал свою реакцию на проделанный опыт, а не только те, кто явно хотел это сделать.

17. Постарайтесь развить реакции и идеи участников по поводу представленных ими образов с тем, чтобы обнаружить символические связи и помочь участникам идентифицировать и лучше понять свои чувства.

18. Уважайте этические нормы конфиденциальности внутри группы и в отношениях между терапевтом и членами группы.

19. Постарайтесь найти обобщающие стратегии для действий участников, чтобы помочь им в работе с выявленными проблемами.

20. Постарайтесь создать поддерживающие связи внутри терапевтической группы, помогая отдельным участникам избавиться от чувства одиночества и разделить свои проблемы с группой.

21. Постарайтесь найти общие темы или общую проблематику, проявившиеся в групповом опыте.

22. Будьте открыты или непредвзяты к тем чувствам, которые могут быть проявлены и высказаны, оказывайте максимальную поддержку и помощь.

23. Заверьте группу в том, что их положение безопасно и вы обеспечиваете эту безопасность. Напомните участникам, что, даже если их состояние покажется им слишком угрожающим, они всегда под защитой, в любое время они могут открыть глаза и остановить процесс.

24. Напомните участникам, что у них всегда есть возможность последовать за своим потоком образов, и они не останутся наедине с переживанием своих неразрешимых проблем.

25. Если некоторые члены группы говорят, что они частично улавливают смысл образного ряда, созданного ими под музыку, но пока чувствуют неопределенность и хотели бы уделить больше времени исследованию полученного опыта, напомните им, что они всегда могут вернуться к этому моменту. В зависимости от характера их сомнений они либо могут продолжить работу с терапевтом позже, используя ту же самую музыку, которая вернет их в это же состояние в результате ассоциаций, вызванных музыкой, либо, если чувствуют свою готовность, они могут поработать с этой музыкой самостоятельно, как если бы они были своими собственными музыкальными терапевтами.

Следовательно, различные проблемы, высказанные разными членами группы, могут привести к продуктивной сессии вербальной групповой терапии, в которой проявится центральная тема, такая как одиночество, страх или проблемы отношений. Обсуждение в группе раскроет эту тему и может привести к некоему заключению, в котором будут обобщены способы действий для решения обсуждаемых проблем.

Согласно такой методике, образное представление под музыку является самостоятельным полноценным терапевтическим методом. Однако, поскольку я связан и с музыкальной терапией, и с психодрамой, то в своей собственной перспективе я всегда чувствовал необходимость продвинуть образное представление под музыку на следующую ступень, т. е. раскрыть в группе опыт образного представления не только в вербальном диалоге, поднять образное представление с уровня внутреннего переживания к живому и динамичному действию психодрамы.

Образное представление под музыку в психодраматическом разогреве

Опыт образного представления, описанный участниками группы, обычно бывает живым и драматичным. Кажется, что такой опыт настоятельно требует вовлечения в действие и, соответственно, является отличным способом психодраматического разогрева.

Мой способ перехода от образного представления к психодраме заключается в определении, чей образный ряд в группе кажется наиболее важным для психодраматического исследования. В этот способ входит также решение о том, насколько человек способен и готов выступить в роли протагониста, являются ли те вопросы, которые поднимает тема выбранного образного ряда, значимыми для всей группы и насколько человек нуждается в проработке своих проблем в настоящий момент.

Определившись с этими вопросами и выбрав вероятного протагониста, я прошу его закрыть глаза и попытаться вернуться в воображении к критическому моменту в его образном ряде. Он делает это, а я в это время еще раз проигрываю тот музыкальный фрагмент, который только что задействовал в общем процессе образного представления. Поскольку музыка возбудила эти образы в первый раз, то она непосредственно ассоциируется с ними и является, по сути, условным стимулом для повторного переживания этих образов.

Я прошу человека, который все еще сидит с закрытыми глазами, описать как можно более подробно ключевой образ всего переживания, который встает перед его внутренним взором. Во время этого описания я молча указываю кому-то из членов группы взять на себя роль вспомогательного «я» в качестве того человека, который появляется в образном представлении, и занять соответствующее место около будущего протагониста. Важно расположить вспомогательные «я» вокруг данного человека таким образом, чтобы это как можно лучше соответствовало описываемому им образу. Например, в этом действии протагонист может описывать свой образ приблизительно следующими словами: «Я нахожусь со своим мужем. Он сидит на траве рядом со мной. У нас пикник. Моя дочь немного вдали от нас, она плачет. Сестра мужа приехала навестить нас».

Во время этого описания играет музыка, и я жестом показываю мужчине в роли вспомогательного «я» сесть на пол рядом с протагонистом, затем женщине принять роль дочери и сесть на другом конце сцены, еще одной женщине – сыграть сестру мужа. Затем, когда все вспомогательные «я» заняли свое место, я останавливаю музыку, прошу протагониста открыть глаза и говорю ей, что сейчас она находится в том самом образе, который она только что описала. Ее муж сидит рядом с ней, ее дочь плачет вдали, сестра мужа входит на сцену примерно с такими словами:

– Привет, <…>! Я так хотела попасть на этот пикник! Как вы поживаете? А почему <…> плачет? Что случилось?

И таким образом начинается психодрама.

Начиная с образного представления человека, а затем разыгрывая эти образы, мы можем быть уверены, что работаем именно с внутренним материалом личности, который имеет подлинное и глубокое психологическое значение. Не ограничиваясь вербальной проработкой, психодраматическое действие позволяет нам активно использовать образное представление человека и воплощать его в жизнь как в настоящий момент, так и в будущем.

В описанной сцене образного представления протагонист чувствовала, что она не может успокоить плачущую дочь на пикнике из-за того, что ее муж и его сестра относились к ней слишком критически, что некоторым образом действовало парализующе. Это может послужить стимулом для развития психодрамы. Отойдя от вербального описания в психодраматической сессии, она может реализовать то, что была не способна сделать в своем воображении. Она может противостоять несправедливым суждениям своего мужа и его сестры. Она может предпринять действия для того, чтобы успокоить дочь, несмотря на негативное отношение к ней мужа и его сестры, а в дальнейшем исследовать и другие конфликты, которые были скрыты в этом образном представлении. Вдобавок и после начала непосредственно психодраматической сессии импровизированная музыка может использоваться самыми разными способами для содействия психодраме. Эти способы будут подробно описаны в данной книге. В этом смысле психодраматическое действие может быть стимулировано посредством образного представления под музыку и затем усилено при помощи разнообразных техник с применением импровизационной музыки.

Иллюстрацией процесса перехода от образного представления к психодраматическому действию может послужить случай с Виктором. Образное представление под музыку может создавать прямую и сильную связь с психодраматическими переживаниями и в качестве разогрева может иметь очень высокую значимость и эффективность.

Виктор принимал участие в процессе образного представления под музыку. В последующем групповом обсуждении он рассказал, что пришел к такой точке в своей жизни, когда ему нужно выбрать одно из двух возможных направлений. В этом месте своего рассказа он остановился и не смог продолжать, и в тот момент сессия образного представления подошла к концу. Казалось, что Виктор очень расстроен, поскольку не получил ответа на вопросы, скрытые в его образном ряде, так что я решил использовать его переживания и предложить ему роль протагониста.

Я попросил его снова лечь, расслабиться, закрыть глаза и попытаться полностью восстановить тот образ с символической точкой. Я использовал ту же самую запись музыкального сопровождения, которая звучала, когда он пережил это чувство. Он рассказал, что представляет себе, как идет по дороге в мире и гармонии, с одной стороны от него – Джина, а с другой – Роберто. Я сказал ему, что, когда он откроет глаза, и Джина, и Роберто будут рядом. Таким образом он смог воплотить в реальность свое воображение и принять решение, которое предполагалось сделать на этом перекрестке – точке, где его путь раздваивался.

Виктор открыл глаза и обнаружил рядом с собой Джину и Роберто – вспомогательные «я», назначенные директором, теперь ему предстояло прожить свой образ в психодраме. Виктор обнял их и пережил желанный момент, когда они трое составляли союз, которого не могло быть в реальности. В реальной жизни он попал в романтический треугольник с двумя своими любовниками, и проблема выбора между ними была не просто проблемой выбора между этими конкретными личностями. Его проблема представляла собой необходимость выбора между двумя возможными направлениями его жизни, разрешением амбивалентности его сексуальной ориентации.

В последовавшей сессии Джина конфликтовала с Виктором и говорила, что не способна принять его отношения с Роберто. Она настаивала на том, чтобы он перестал общаться с Роберто. Если он этого не сделает, она уйдет. Виктор отпустил ее. В дальнейшей проработке выяснилось, что, в сущности, в его реальной жизни это уже произошло.

Обмен музыкальными ролями

Техника ролевого обмена является основной для психодрамы, в ней протагонист принимает на себя роль значимого другого в отношениях, а другой человек исполняет роль протагониста. При помощи такой перестановки обе стороны могут увидеть себя глазами другого и в результате этого процесса достигнуть нового понимания и разработать новые способы коммуникации.

Ролевой обмен – это мощный и полезный процесс, его часто применяют в психодраматической работе. Если протагонист ведет диалог со своим вспомогательным «я» и очевидно, что последний не воспринимает присвоенный ему характер и не дает правильной обратной связи, то директор может попросить протагониста и вспомогательное «я» поменяться ролями. При этом ролевом обмене участник, играющий роль вспомогательного «я», может подобрать те реплики, которые нужны, чтобы помочь протагонисту. Ролевой обмен также важен для того, чтобы помочь протагонисту выйти за пределы его обычной роли и углубить свое понимание позиции и нужд человека, которого играет вспомогательное «я». Часто между протагонистом и вспомогательным «я» возникает непонимание, и обмен ролями может обеспечить важный межличностный мост для достижения взаимопонимания.

В качестве представления концепции ролевого обмена на групповых семинарах, а также для того, чтобы в красках показать, что разные типы восприятия ролей могут быть несопоставимы, я часто привожу в пример историю захвата террористами лайнера «Акилле Лауро». Группа палестинских террористов в Средиземном море несколько лет назад захватила итальянское судно, совершавшее туристический круиз. Среди пассажиров судна были представители разных национальностей, в том числе много американцев.

На борту находилась супружеская пара пенсионеров из Нью-Йорка, господин и госпожа Клингхоффер. Господин Клингхоффер был нездоров и передвигался в инвалидной коляске. Террористы требовали освобождения палестинских заключенных в Израиле, и для упрочения своих позиций они решили убить пассажиров лайнера. Их жертвой стал господин Клингхоффер – он был застрелен и выброшен за борт.

Разумеется, господин Клингхоффер был невинной жертвой в этом инциденте. Террорист, совершивший убийство, безусловно, не имел к нему личных претензий. Возможно, террорист считал, что смерть господина Клингхоффера является актом восстановления политической справедливости и служит великому делу.

Для упражнения в ролевом обмене я обычно прошу добровольцев сыграть роль только что овдовевшей госпожи Клингхоффер и арестованного террориста. Как они будут общаться, встретившись лицом к лицу на судебном разбирательстве прямо на судне?

Боль и потеря госпожи Клингхоффер огромна, естественно, она не найдет никаких оправданий жестокому убийству своего мужа. И наоборот, у палестинского террориста нет причин для раскаяния, он считает свое действие актом веры и преданности своему народу, и господин Клингхоффер здесь является лишь необходимой жертвой в политической борьбе.

Трудно найти более далекие точки зрения, и я поощряю участников-добровольцев, которые гневно противостоят друг другу в конфликте, затем они поменяются ролями. Такие крайние различия в ролевых позициях являются хорошей тренировкой для того, чтобы научиться быстро менять идентичность и развивать спонтанность, это также служит разогреву группы. Интересно, что значительно позже того, как я начал использовать этот пример в качестве разогрева, оказалось, что драматичность этого конфликта настолько притягательна, что на основе этого инцидента была написана и поставлена опера. Это опера Джона Адамса «Смерть Клингхоффера».

Такие сильные расхождения ролей можно обнаружить в психодраматическом конфликте и обмене ролями между охранником нацистского лагеря и заключенным-евреем, сербским солдатом и албанским крестьянином в Косово и т. д. В 1983 г. в Южной Африке, когда апартеид все еще был в полном разгаре, я проводил сессию, в которой один человек играл Боту, в то время президента ЮАР, а другой – его домашнего слугу, черного африканца. Обмен ролями был очень насыщен энергией.

При использовании техники ролевого обмена в психодраматическом действии часто случается, что протагонист испытывает сложности полного принятия роли другого персонажа. Возможно, система понятий другого находится за рамками его понимания, или, может быть, протагонист сдерживается от полного проявления жестокого или бесчувственного поведения. Чтобы помочь ему, директор обычно выбирает его вербального дублера. Однако музыка в этом случае может предоставить другой, очень эффективный способ для облегчения и успешного проведения ролевого обмена.

Музыкальный обмен ролями также может быть полезен, если взаимодействие между протагонистом и вспомогательным «я» осуществилось в основном в словесной форме и основные чувства участников оказались исключенными из него. Такой процесс может быть начат, когда обоих участников просят прекратить вербализацию и выбрать себе музыкальный инструмент для самовыражения. Затем директор просит протагониста и вспомогательное «я» продолжить диалог, но теперь только при помощи музыкальной экспрессии, без слов. Когда схватка разгорается, директор призывает снова поменяться ролями и даже обменяться инструментами, которые ассоциируются с каждой из этих ролей. Преимущество ролевого обмена при помощи музыки заключается в том, что музыкальная импровизация в большинстве случаев требует более ясного и простого проецирования чувств, чем вербальное выражение, и это способствует возврату обоих участников к реальной ситуации. Задача состоит в том, чтобы при помощи музыки установить более сфокусированный и менее интеллектуализированный способ ролевого обмена, а также подготовить протагониста к более непосредственному самовыражению в последующем вербальном процессе обмена ролями.

Протагонист может быть менее сдержан в выражении чувств, используя символический язык музыки, а не словесное выражение. Посредством музыки протагонист может приобрести уверенность в проецировании поведения другого в ролевом обмене, если это поведение, возможно, слишком агрессивно или же представляет другие сложности для изображения на более предметном уровне вербального выражения.

Это может помочь протагонисту в достижении нового осознавания взаимоотношений. Наконец, при музыкальном обмене ролями символическая экспрессия музыки может служить переходной стадией по отношению к более свободному выражению при обмене ролями.

В музыкальном ролевом обмене и других техниках музыкальной психодрамы используются те же виды ударных инструментов, что и в общей работе по импровизации. Если протагонист и вспомогательное «я» имеют в распоряжении один инструмент, например сидят по разным сторонам одного барабана, то конфронтация может выразиться непосредственно. По сигналу директора поменяться ролями они встают и переходят на противоположную сторону барабана. Когда на двоих задействуется один барабан, то ситуация интимна. Противник может физически захватить пространство барабана у протагониста, что может служить сильной провокацией и привести к драматизации ролевого поведения и стимулированию мощных реакций.

Музыкальный диалог

Возможности музыкального диалога подобны возможностям музыкального обмена ролями. Если диалог между протагонистом и вспомогательным «я» кажется слишком безжизненным и представляет собой преимущественно словесную форму, без эмоционального переживания ситуации или же просто по какой-либо причине становится непродуктивным, то директор может попросить протагониста выбрать музыкальный инструмент и выразить себя при помощи этого средства. Это может быть одностороннее музыкальное выражение, когда протагонист общается с помощью музыки, а вспомогательное «я» отвечает вербально, или это может быть полностью музыкальный диалог.

Протагониста могут попросить обратиться к вспомогательному «я» при помощи единственной музыкальной фразы, а после этого уже вербально(см. рисунок 8).

Рис. 8. Музыкальный диалог: «Протагониста просят обратиться к вспомогательному «я» при помощи единственной музыкальной фразы»

В каждом из этих упражнений одинаковый смысл: музыкальное выражение на простых инструментах направлено на устранение чересчур интеллектуального взаимодействия и помощь протагонисту выражать свои чувства более непосредственным образом. В то же время музыкальная экспрессия может стать хорошим средством для дальнейшей подготовки протагониста к другому уровню вербального выражения, позволяя ему, в сущности, создать свой музыкальный дубль.

Я замечал во многих сессиях, что когда посреди непродуктивного диалога протагониста просят перестать высказываться, выбрать музыкальный инструмент и при помощи музыки обратиться к молчащему вспомогательному «я», а затем вернуться к вербальному диалогу, то в таком случае качество последующего диалога трансформируется в положительном направлении. Переключение на музыкальное выражение часто запускает более глубокий уровень коммуникации и помогает реализовать более глубокие связи. Музыкальный диалог также очень полезен, если протагонист не может говорить или в результате какой-либо эмоциональной травмы, или при временной неспособности вербализовать чувства в конкретной ситуации.

Музыкальное завершение

В психодраме, как и в жизни, для протагониста может стать неизбежным завершение каких-либо отношений. Это может включать такие ситуации, как прощание с вспомогательным «я», играющим роль значимого другого во взаимоотношениях, которые нужно закончить; принятие утраты, если умер кто-то из близких; отказ от какой-то части себя и совершение психодраматического шага расплаты с прошлым, который часто сделать сложно. Такое окончание может потребовать большой смелости от протагониста, ему предстоит искренне отпустить что-то в символической схватке. В такие высокочувствительные моменты директор психодрамы часто предлагает протагонисту возможность завершения отношений без помощи слов. Это может быть реализовано при помощи выражения лица, прикосновения, объятья или даже путем сопровождения вспомогательного «я» к выходу со сцены и из жизни протагониста. Нет необходимости выражать такое завершение вербально, и в эти моменты часто бывает полезно позволить протагонисту сохранить тайну своих мыслей и чувств.

Музыкальное завершение также имеет преимущество невербального выражения, которое защищает эмоциональную уединенность протагониста. Протагонист может осуществить свое финальное обращение к вспомогательному «я» при помощи музыкального инструмента. Музыкальное выражение прощания часто бывает очень острым, и, когда последние ноты музыкального завершения замерли в тишине, часто возникает чувство окончания глубокой и спокойной музыкальной работы, что точно символизирует окончательное завершение отношений.

Музыка и расщепленное «Я»

Музыка может являться одним из самых эффективных средств для драматизации внутренних полярностей, динамики расщепленного «я». Очень многие жизненные ситуации предполагают необходимость выбора, например продолжать или закончить отношения, перейти на новую работу или остаться на старой, рискнуть или сохранить безопасность, переедать или соблюдать диету, действовать как ребенок или как взрослый и т. д. Без сомнения, необходимость принятия таких решений является жизненной нормой. Однако иногда мы застреваем посредине таких конфликтных ситуаций, затормаживаемся в амбивалентности и в течение долгого периода не можем решить, в какую сторону двигаться.

Когда люди оказываются парализованными такого рода внутренними конфликтами, они часто думают, что их проблемы – это результат внешних обстоятельств. В действительности, когда амбивалентность достигает экстремальной степени, большинство подобных застреваний являются результатом скорее внутренних, чем внешних, полярностей. Возможно, внешние проблемы реальны. Однако они развиваются до экстремального уровня в результате внутренних личностных расщеплений, отражая паттерны амбивалентного жизненного состояния, поддерживаемого длительное время. При столкновении с такого рода проблемами большое преимущество психодрамы по сравнению с более привычными вербальными видами терапии, основанными на осознавании, заключается в том, что психодрама побуждает нас выйти за пределы самоанализа и приступить к непосредственному и активному противостоянию этим проблемам.

Музыкальная психодрама предоставляет прекрасный способ еще больше драматизировать внутреннее расщепление и направить протагониста к принятию окончательного решения. После того как во время сессии удалось явно определить расщепление протагониста и соответствующие этому проблемы, я прошу его выбрать из членов группы двух (или более) вспомогательных «я», которые будут представлять конфликтующие стороны его амбивалентности. Затем я поощряю протагониста вступить в диалог и обменяться ролями со вспомогательными «я» с тем, чтобы стала понятна динамика этих поляризованных отношений. В то же время я прошу протагониста определить чувства, которые он испытывает при общении со своими вспомогательными «я», которые символизируют разные стороны его личности.

Возможно, к примеру, что протагонист чувствует, что одни отношения в его жизни – страстные и возбуждающие, в то время как другие являются безопасными, но не увлекательными. Я прошу протагониста изобразить, как могли бы звучать его чувства в каждом из его отношений, если их выразить при помощи музыки. В этот момент я обычно назначаю несколько дополнительных вспомогательных «я», которые окружают главных и становятся музыкантами, усиливающими роли вспомогательных «я». Протагонист может предположить, что музыка в страстных отношениях должна быть громкой и трепещущей, а музыка в других отношениях – сухой и невдохновляющей. Однако акцент здесь ставится на создании музыки, а не на обсуждении ее.

Протагониста можно попросить приблизиться сначала к группе вспомогательных «я», представляющих страстные взаимоотношения, и выбрать из имеющихся музыкальных инструментов те, которые, как он чувствует, наилучшим образом отражали бы его чувства в этих отношениях. Затем от протагониста требуется действительно «сочинить» музыку, начав играть на одном из инструментов, смоделировать музыкальный рисунок на этом инструменте и передать его вспомогательному «я», который должен повторить этот рисунок как можно точнее. Протагонист слушает и определяет, «правильно» ли звучит музыка, и может внести необходимые изменения в музыкальный рисунок. Музыка может быть создана и при помощи только одного инструмента, но часто протагонист желает соединить вместе разные звучания. В то время как первое вспомогательное «я» продолжает повторять смоделированный музыкальный рисунок (который, возможно, будет громким и возбуждающим в соответствии со страстными отношениями), протагонист может добавить другие музыкальные темы, которые сыграют дополнительные вспомогательные «я». Звуковые пласты накладываются один на другой. Наконец, когда все эти музыкальные элементы представлены одновременно, протагонист может внести последние корректировки с тем, чтобы музыка верно отражала характер взаимоотношений.

На следующем этапе протагонист может подойти к группе вспомогательных «я», представляющих инертные взаимоотношения. Эта группа располагается на сцене напротив первой. И снова протагонист должен повторить тот же самый процесс, создавая пласт за пластом музыку вялых отношений, которые, возможно, будут звучать слабо, тихо, без энергии и вдохновения. Пока создается музыка для этой второй группы, первая группа продолжает непрерывно воспроизводить свой музыкальный рисунок. Наконец, когда обе музыкальные модели, отражающие обе стороны взаимоотношений, завершены и протагонист удовлетворен их звучанием, обе они проигрываются одновременно, атмосфера сессии заряжается и пропитывается новой энергией.

Протагониста помещают на середину сцены. Он видит и слышит свои полярности, звучащие с разных концов сцены, его внутреннее расщепление сейчас усилено и подчеркнуто в энергетически насыщенной символической форме. Затем я часто прошу главных вспомогательных «я» в обеих группах начать действовать вербально и попытаться сманить протагониста на свою сторону при помощи слов. При поддержке энергичной музыки, которую играют дополнительные участники, главное вспомогательное «я» из группы страстных взаимоотношений может призывать протагониста, например, такими словами: «Почему ты не идешь сюда? Разве ты не хочешь страсти и волнения в своей жизни? Разве ты можешь скучая провести свою жизнь, тогда как она может быть такой насыщенной, динамичной, удивительной? Иди сюда скорее!»

Это происходит на одной стороне сцены, а в это время представитель других взаимоотношений при сопровождении интровертной музыки на своей стороне также может звать протагониста: «Ты с ума сошел? Что с тобой? Что ты делаешь? Ты должен быть с нами. Возможно, жизнь здесь не так увлекательна, но, по меньшей мере, она удобна, безопасна и предсказуема. Ты хочешь бросить все это ради безумных минут возбуждения? Вернись сюда!»

Затем обычно я помещаю протагониста в центр сцены, посредине этой динамичной музыкальной конфронтации, прошу его закрыть глаза, поворачиваю его кругом несколько раз, чтобы он немного потерял ориентацию, а затем прошу его двинуться в направлении тех отношений, которые ему кажутся лучше. Судя по моему опыту, протагонист часто решительно движется в том или другом направлении, совершая символическое движение по направлению к новой жизни. Хотя иногда протагонист решает остаться на середине сцены. Это может означать неспособность к изменениям, или это может репрезентировать реалистическую оценку и признание того факта, что решение должно быть честным выбором, а не приговором себе и что протагонист может научиться полностью принимать свою амбивалентность, а не сопротивляться ей. Еще одно возможное действие заключается в том, что протагонисту предлагают непосредственно приближаться к вспомогательным «я» с обеих сторон расщепленного «я», сначала обращаясь к одной из сторон при помощи музыкальной импровизации, а затем выражая ей вербально свои чувства.

Рис. 9. Музыка и расщепленное «я»: «Протагонист видит и слышит свои полярности, звучащие с разных концов сцены, его внутреннее расщепление сейчас усилено и подчеркнуто в энергетически насыщенной символической форме»

Возможности использования музыки на этом не заканчиваются. В той точке, когда протагонист сделал четкий выбор по направлению к одной из сторон, этот выбор может быть в дальнейшем закреплен. Для этого протагониста просят попрощаться со вспомогательными «я» с другой стороны и выразить некое завершающее обращение по отношению к ним. Это может быть реализовано при помощи техники музыкального завершения, описанной ранее. Еще один способ завершить эту сцену – предложить протагонисту подумать о том, что, даже если он явно выбрал одно направление в противовес другому, это не означает, что другая сторона его отношений с необходимостью должна исчезнуть. Ему может быть полезно осознать, что некоторые сложные ситуации прошлого могут сохраняться, не мешая новым начинаниям, и такое положение вещей может быть более реалистичным, чем выбор между черным и белым.

Решение принять двойственность, определенную степень внутреннего расщепления и научиться жить с этим, такое решение может быть реализовано в музыке очень интересным способом. Один из подходов заключается в том, что протагониста просят встать на стул, что символизирует его возвышение над настоящим моментом и шаг в будущее, к той личности, которой он сейчас становится. Затем я прошу вспомогательных «я», исполняющих музыку в группе, которую предпочел протагонист, встать вокруг него, окружить его и начать снова играть ту музыку, которая символизирует его будущее. А потом я прошу музыкантов отвергнутой стороны также присоединиться к этому кругу и поработать с протагонистом так, чтобы он смог создать новую музыку, репрезентирующую его будущее. При помощи директора протагонист может внести изменения в музыку, например акцентировать одну часть, модифицировать или смягчить другую, третью убрать совсем, пока постепенно не возникнет заново сочиненная музыка. Возможно, в этом случае динамический эмфазис будет сделан на живой, яркой музыке, отражающей выбор страсти в противовес музыке стагнации, но, может быть, это будет ностальгически сочетаться с некоторыми музыкальными интонациями прошлых отношений на реалистичном среднем музыкальном фоне, который может символизировать соединение с тем лучшим, что есть в этих двух мирах. В этой связи следует просто знать о том, как много энергии может привнести в сессию символическое высказывание протагониста при помощи музыкальной импровизации. Например, чувство грусти или боли, кристаллизованное в кажущейся простой и тихо повторяющейся ноте на ксилофоне или барабане, в контексте сессии может стать бесконечно выразительным как для протагониста, так и для группы. Как-то раз протагонист выразил свое внутреннее расщепление между желанной ясностью в своей жизни и темным пятном, заслоняющим его видение. Чувство боли по поводу этого темного пятна в своей импровизационной экспрессии он энергично спроецировал навязчивым скрежещущим звуком, когда он скреб ногтем по коже тамбурина. Когда это уместно, терапевт может использовать такую ситуацию и вернуть протагонисту его музыкальную экспрессию, сыграть ее на том же инструменте и задать примерно такой вопрос: «Вот так ты выразил свои чувства по поводу твоей настоящей жизни. Они на самом деле звучат очень грустно. Хочешь ли ты продолжать жить так же?»

Музыкальное зеркало

Зеркало в психодраме – это очень полезная техника, при которой вспомогательные «я» приглашаются отзеркалить общее поведение протагониста и его стиль взаимодействия во время сессии. Такое отражение может быть важно для протагониста, так как он может со стороны видеть свое поведение, изображенное другими. При помощи отзеркаливания у протагониста может возникнуть стимул испробовать новый, более эффективный подход к своим жизненны ситуациям.

Альтернативой стандартному методу отзеркаливания в психодраме служит музыкальное зеркало. При использовании этой техники вспомогательные «я» приглашаются отзеркалить поведение и стиль взаимодействия протагониста музыкально. Если протагонист слаб и неэффективен в противостоянии угрожающему другому во время сессии, то вспомогательное «я» может выбрать подходящий музыкальный инструмент и выразить это поведение без слов, при помощи музыкальной импровизации, которая отражает слабость протагониста и робость в этом противостоянии. И наоборот, музыка может быть громкой и резкой, если таково поведение протагониста, она может отражать другие состояния в диапазоне между этими двумя крайностями. Потенциальное преимущество музыкального зеркала по отношению к вербальному заключается в том, что оно изображает самые основные черты поведения протагониста, не увязая в словесной трясине. Наблюдая, как вспомогательное «я» музыкально отражает его поведение, протагонист избегает соблазна заявить «Я этого не говорил» или «Я бы не употреблял таких слов», и, возможно, не возникнет расхождения с абсолютной эмоциональной точностью изображения. Музыкальное выражение может более фундаментальным способом отобразить базовое эмоциональное состояние взаимодействий протагониста, и это выражение не так легко отвергнуть.

Музыкальное изображение поведения протагониста имеет и еще одно преимущество, так как позволяет избежать слова и ситуации, содержание которых обладает высокой эмоциональной чувствительностью и в вербальном диалоге может быть слишком болезненным для протагониста. В психодраме в такого рода моменты директор всегда может предложить невербальный способ отзеркаливания посредством жестов и пантомимы. Техника музыкального зеркала находится посредине между жестами и речью, являясь более динамичной, чем пантомима, и менее откровенной, чем речь. При работе со взрослыми такая техника имеет параллели с некоторыми принципами подхода музыкальной терапии Нордоффа-Роббинса (Nordoff, & Robbins, 1977) в работе с детьми. Нордофф и Роббинс попытались музыкальными средствами соответствовать поведению ребенка: создать и продемонстрировать ребенку его музыкальный портрет. Такие невербальные средства коммуникации могут привлечь и поддерживать внимание ребенка, открыть новые возможности для установления межличностного понимания и общения. Подобным образом, применяя технику музыкального зеркала при работе со взрослыми в психодраме, музыкальные импровизации непосредственно отражают основной характер поведения протагониста и могут открыть новые способы осознавания и новые направления поведения.

Наконец, музыкальное зеркало может стимулировать спонтанность протагониста, может подвигнуть его принять новые и более творческие способы интерактивного поведения на сессии. Когда протагонист воспримет свое поведение, изображенное музыкально при помощи зеркала, которым является вспомогательное «я», новым для него способом, это может воодушевить его принять новые модели поведения. Протагониста поощряют откликаться на музыкальное зеркало, экспериментируя с новым музыкальным подходом в процессе исследования его взаимоотношений. Такое новое интерактивное поведение при помощи музыки может быть переходным этапом и, возможно, поощрит протагониста окончательно перейти к новым способам вербального взаимодействия.

Музыкальное моделирование

Моделирование как психодраматическая техника является естественным продолжением отзеркаливания. В моделировании вспомогательные «я» не просто отражают действия протагониста, но идут дальше, предлагая посредством активной демонстрации новые способы поведения и взаимодействия. Если группа чувствует, что для протагониста во взаимодействии с вспомогательным «я» могло бы быть полезно научиться проявлять уверенность или чувствительность, или вежливость, или нежность, серьезность или игривость, то директор может попросить какие-либо вспомогательные «я» попытаться смоделировать это новое поведение для протагониста. Предполагается, что такое позитивное ролевое моделирование может воодушевить протагониста к изменению своего поведения.

Музыкальное моделирование позволяет вспомогательным «я» продемонстрировать эти новые способы поведения и взаимодействия посредством импровизационных заявлений. Как и при музыкальном отзеркаливании, здесь основные преимущества заключаются в том, что музыкальное моделирование может выражать существенные черты поведения, избегая неопределенности вербальной экспрессии. Также здесь исключается давление на протагониста, которое может возникнуть, если он высокочувствителен к проблемам, которые вербализуют вспомогательные «я». Опять же, как и при музыкальном отзеркаливании, протагонист с меньшей вероятностью сможет отрицать музыкальное моделирование, чем содержание явного вербального выражения.

Эти импровизированные музыкальные выражения, созданные в различных музыкальных моделях, могут побудить протагониста разработать новую музыкальную экспрессию по отношению к значимому для него вспомогательному «я». В ходе сессии, когда кажется, что такое новое поведение хорошо закрепилось на музыкальном уровне, директор может поощрить протагониста совершить переход к более спонтанному вербальному взаимодействию.

Музыкальное дублирование

Я уже описывал, как импровизированная музыка, созданная членами психодраматической группы для того, чтобы по указанию директора поддержать вербальный дубль, может помочь протагонисту проявлять экспрессию более свободно. Директор может предложить музыкальной группе действовать как независимый коллективный музыкальный дубль без слов или же действовать в качестве средства для большей драматизации воздействия вербального дубля, таким образом обеспечивая протагонисту музыкальную и вербальную поддержку одновременно.

Однако роль индивидуального дубля также может быть преобразована в музыкальную, без музыкальной поддержки большой группы. При таком подходе, когда для работы с протагонистом выбирают дубль, он может взять себе какой-либо музыкальный инструмент и передвигаться по сцене вслед за протагонистом. Дубль отображает и комментирует поведение протагониста как можно более точно, в прямом или же в пародийном ключе. Если необходимо направить протагониста к выражению сильных чувств, то при этом музыкальный дубль может служить проводником или даже привнести юмор в ситуацию, если в ней нет особой болезненности или жалости к себе. Индивидуальный музыкальный дубль, как и вербальный, может преувеличивать выражаемое чувство, помогая протагонисту более свободно вербализовать его или соединить музыку и слова как совмещенный стимул. Когда индивидуальный дубль одновременно управляет и словами, и музыкой, возникает полностью унифицированное выражение, в котором избегаются конфликты между вербальным дублем и характером группового музицирования, направляемым директором психодрамы. Единственный возможный недостаток при использовании независимого музыкального дубля заключается в том, что один человек с единственным музыкальным инструментом, вероятно, не сможет реализовать мощное музыкальное воздействие, которое легко реализуется группой импровизационных музыкантов.

Техники музыкального включения и исключения

В психодраме техники включения и исключения – это очень сильные и энергетически насыщенные методы, которые при правильном применении в нужные моменты сессии могут быть очень эффективны. Это могут быть такие моменты, когда протагонисту нужно сделать первый шаг, сломать барьеры, которые удерживают его в его жизненной ситуации. В технике включения обычная динамика направлена на ситуации, в которых протагонист чувствует себя исключенным из какой-либо группы, в которую он стремится попасть, или из желанной для него ситуации, относительно которой он все время чувствует себя лишь сторонним наблюдателем. В технике исключения все происходит наоборот. Здесь протагонист может чувствовать, что попал в ловушку собственных эмоций, таких как депрессия или гнев, и ему нужно найти выход из этой парализующей ситуации. В других случаях протагонисту нужно обрести силы, чтобы преодолеть внутренние барьеры, которые удерживают его от поиска путей входа в новые жизненные ситуации или выхода из прежних.

Обычная процедура использования этих техник состоит в том, что группа вспомогательных «я» окружает протагониста тесным кольцом, сцепляет руки, символизируя внутренние барьеры, которые сдерживают человека от реализации его целей. Затем протагонист должен физически проложить себе путь наружу из этого кольца. Важно, чтобы группа вспомогательных «я» оказывала при этом сопротивление, чтобы вырваться было не так уж легко и протагонисту потребовалось бы приложить существенные усилия, чтобы достичь успеха, но при этом в конечном счете успех почти всегда должен наступить. Если эго протагониста достаточно сильное, то группа может вербально насмехаться над ним, говоря, например, такие вещи: «Ты никогда не будешь достоин того, чтобы тебя приняли в институт!» – или: «Ты всегда будешь чувствовать себя младшим в своей семье!» – в надежде создать динамический импульс, который стимулирует возмущение и сопротивление протагониста и подвигнет его на совершение действия.

По команде директора протагонист начинает прорываться сквозь круг, и при лучшем исходе это символическое движение придаст ему энергии и вдохновения для совершения окончательного поступка в сессии. Конечно, как и при использовании всех психодраматических техник, здесь есть надежда, что протагонист использует этот опыт и воплотит свои новые решения в своей реальной жизни.

Рис. 10. Техника музыкального исключения

Техники включения и исключения могут быть усилены музыкально и драматически, если некоторые участники в роли вспомогательных «я» будут использовать музыкальные инструменты. Когда вспомогательные «я» окружают протагониста кольцом, некоторые участники могут громко играть на барабанах или других ударных инструментах. Другие могут выкрикивать вербальные призывы к действию, а третьи – следить за тем, чтобы круг не был разорван. Возбуждающая музыкальная динамика может привнести драматичность в атмосферу сессии и в сочетании с голосами вспомогательных «я» создать такой энергетически заряженный момент, который вдохновит протагониста на действие, что и происходит часто.

Музыкальные техники пустого стула и монодрамы

В числе техник музыкального диалога могут быть применены часто используемые в психодраме техники пустого стула и монодрамы. При использовании техники пустого стула протагонист взаимодействует с воображаемым вспомогательным «я». Это возможно в ситуациях, когда никто из вспомогательных «я» не готов играть предложенную роль, из-за нехватки необходимой информации, или по какой-либо другой причине, или в случае, когда протагонист не может выбрать подходящего участника на эту роль. В таком случае протагонист может общаться с воображаемым вспомогательным «я» на пустом стуле, а также может обменяться ролями с этим символическим персонажем, тем самым создавая монодраму. Монодрама может быть особенно полезной в ситуации, когда протагонисту приходится вступать в отношения очень высокой чувствительности, например с умершим близким человеком, и на эту роль он не может подобрать ни одного из вспомогательных «я».

В музыкальной технике пустого стула протагонист может выбрать инструмент и вместо вербальных обращений к воображаемому человеку на пустом стуле совершать музыкальные обращения. Подобным образом в музыкальной монодраме протагонист может обменяться ролями с вспомогательным «я» на пустом стуле. Посредством постоянного обмена музыкальными ролями между протагонистом в его собственной роли и протагонистом в роли вспомогательного «я», отвечающим с «пустого» стула, он может быть вовлечен в монодраматический музыкальный диалог.

Рис. 11. Музыкальная техника пустого стула

Такой способ музыкального обмена также позволяет протагонисту определить и символически выразить самые личные, интимные чувства своих взаимоотношений перед лицом группы без необходимости обнажения их специфического содержания. В этом может состоять психологическое раскрытие для протагониста, директора и всей группы. Подобного рода музыкальные диалоги также могут послужить подготовкой протагониста к большей активности в последующем вербальном проведении таких взаимодействий.

Музыка в социодраме

Социодрама, в отличие от психодрамы, центрированной на протагонисте, нацелена на более широкие социальные проблемы, такие как межрасовые отношения, политические разногласия, групповые проблемы (отношения преподавателей и студентов, полицейских и бандитов и т. д.). При этом музыкальные техники могут эффективно использоваться для психодраматического усиления чувства групповой идентификации для членов группы с каждой из сторон проблемных отношений.

Например, может быть выбрана или создана групповая песня для каждой стороны при исследовании проблемы политических разногласий. «Либеральная» группа может выбрать песню в стиле рок, придумав к ней свои собственные слова, или создать оригинальную рэп-композицию для выражения своей точки зрения и пропеть ее в качестве вызова «консерваторам», которые могут избрать патриотическую мелодию, добавив к ней свой текст, чтобы выразить свои взгляды. Директор может изолировать одну группу от другой на несколько минут с тем, чтобы они смогли подготовить соответствующее музыкальное выступление. Затем, снова сойдясь на сцене, конфликтующие группы могут устроить представление друг для друга в виде музыкальной конфронтации, музыкального соперничества своих предпочтений, драматизирующих выражение их мотивов.

Такой музыкальный проект может максимизировать ролевую идентификацию для каждой группы, стимулируя групповую энергию и вовлеченность, и подготовить всех участников к дальнейшему развитию социодрамы.

Музыкальный шеринг

Групповой шеринг при завершении психодраматического действия часто бывает одним из самых важных компонентов любой сессии. Он дает возможность всем членам психодраматической группы, включая тех, кто, возможно, не принимал активного участия в сессии, играя вспомогательные или музыкальные роли, поделиться тем, что они вынесли для себя из опыта протагониста. Очень важно, чтобы в период шеринга члены группы не высказывали свои советы или критику. Шеринг – это особая возможность для каждого из членов группы персонально высказать свои впечатления от работы с протагонистом и отметить то, как это пересекается с проблемами их собственной жизни. Как и в любой другой форме групповой терапии, всегда полезно, чтобы протагонист мог чувствовать, что он неодинок в поиске решений своих проблем и что другие люди имеют подобные, а может даже и большие, трудности.

В качестве альтернативы обычной вербальной технике шеринга при завершении может быть использована возможность проведения музыкального шеринга. В этом случае какие-то участники группы, которые чувствуют свою общность с протагонистом, но им не очень удобно высказывать словами свои переживания, могут вместо этого сыграть импровизированное финальное музыкальное обращение. Это может быть особый вид очень личностного музыкального подарка, посредством которого отдельные участники группы могут без слов, только при помощи музыки выразить самые глубокие чувства своей эмпатии и поддержки непосредственно протагонисту, в то время как другие высказывают это вербально.

Анна и Мэри: совершение выбора

Анна, протагонист, испытывала острый конфликт между отношениями со своим бывшим мужем, которые не слишком устраивали ее, и своим страхом оторваться от привычных взаимоотношений и исследовать новые возможности. При музыкальном разогреве ее импровизация раскрывала ощущение настоятельности выбора, выраженное в моторике. Ее потребность перемены, высказанная вербально, подкрепляла то, что было неявно выражено при помощи музыки.

Ее характерная амбивалентность и уход от принятия решения проявились в том, что она начала сессию, разыграв, как она то выходит из поезда, то садится в поезд, и это действие спровоцировало импровизационную музыку группы в ритмичной моторике. Один из участников группы описал Анну как «леди с чемоданом», как женщину, всегда готовую уйти.

Анна выбрала двух участников в качестве вспомогательных «я»: один из них играл роль ее бывшего мужа (привычные, но не устраивающие ее отношения), а другой представлял собирательный образ тех мужчин, которых ей еще предстояло встретить (исследование новых возможностей). Ее диалог с этими двумя вспомогательными «я» отобразил полярности ее внутренней амбивалентности и через некоторое время погряз в словах как в повторении ее жизненной реальности, от которой она сама, похоже, устала. Соответственно, динамика сессии менялась таким образом, что, вероятно, должна была привести ее к взаимодействию со своими внутренними полярностями на более глубоком уровне, чем она могла выразить вербально, привести к достижению уровня интуиции и незамаскированных чувств.

Мы сформировали группы дополнительных вспомогательных «я», которые окружили двух участников, выбранных Анной, у всех членов этих дополнительных групп были музыкальные инструменты. Одна из групп (ее руководитель и сочинитель музыки – Анна) стала создавать музыкальную композицию для вспомогательного «я», представляющего бывшего мужа. Музыка, созданная Анной, выражала ее чувства по поводу этих отношений. Это была спокойная, интроспективная музыка без особого вдохновения и энергии.

Затем Анна помогла участникам создать музыку для вспомогательных «я», окружающих человека, представляющего неизвестность будущих взаимоотношений. Эта музыка была драматически изменчивой по характеру, она обладала очень высокой напряженностью и силой чувств. После этого директор попросил Анну прекратить вербализацию, закрыть глаза и послушать две одновременно проигрываемые музыкальные композиции, которые отображали ее внутренние полярности. Эти композиции исполнялись в разных концах комнаты, Анна стояла посередине. Ее попросили сконцентрироваться на чувствах, которые вызывает у нее эта музыка. Затем Анну попросили двигаться, не открывая глаз, по направлению к той музыке, которая в большей степени привлекает ее, или же оставаться на месте. Конечно, Анна сама создала музыку для обеих групп, и обе музыкальные композиции наглядно показывали ее чувства по отношению к двум возможным направлениям ее жизни. В такого рода ситуации при передаче протагонисту ответственности за характер созданной им музыки вспомогательные «я» – музыканты становятся продолжением протагониста. В конце концов, Анна двинулась в направлении старых и привычных взаимоотношений, но, как и в реальной жизни, она не была здесь счастлива. Она последовала за своими чувствами в ответ на этот особый вид эмоционально поляризованного слухового восприятия.

В финальной попытке помочь ей преодолеть ее амбивалентность участники, игравшие две полярные музыкальные композиции, окружили Анну кольцом звука. Музыка ее прошлого и музыка ее неизвестного будущего соединилась в какофонию звуковых и вербальных призывов. Анне предложили проложить путь за пределы этого круга. Была использована техника музыкального исключения с тем, чтобы Анна символически вырвалась из кольца амбивалентности своей жизни. Анна вырвалась из круга, и на какой-то момент показалось, что она стала более расслаблена и менее загружена. Нельзя было надеяться, что глубоко лежащие проблемы амбивалентности будут разрешены за одну сессию, но, по меньшей мере, Анна получила опыт борьбы с драматически преувеличенным выражением ее полярностей – возможность почувствовать эмоциональное воздействие вариантов ее выбора.

Еще одна в чем-то похожая сессия проводилась с Мэри, учительницей, у которой был конфликт в любовных отношениях, что, казалось, запускает амбивалентность ее чувств. Хотя она имела сознательное желание любить и быть любимой и одобряла чувства к ней своего любовника, но принять свое ответное чувство любви ей не удавалось. Такая амбивалентность – желание любить и быть любимой и в то же время неспособность принять любовь, которая ей предлагается, – проявилась в сессии как состояние одновременного символического присутствия и на небесах, и в аду.

В этой сессии директор настоял на том, чтобы Мэри встретилась с обеими сторонами своей амбивалентности и попыталась принять решение, выбрав одно из двух направлений. Мэри выбрала двух участников – вспомогательных «я»: «ангела» и «дьявола», которые представляли ад и рай в ее амбивалентности, и разделила участников группы по принадлежности к этим сферам. Она выделила диалоги отдельно с ангелом и с дьяволом, и каждый из них пытался убедить ее в преимуществах своей области влияния. Каждое вспомогательное «я» получило поддержку подходящей импровизационной музыки, которую Мэри помогла создать: мирная музыка для ангелов и беспорядочная, наполненная конфликтами музыка для ада. Наконец, и «ангел», и «дьявол» начали одновременно соблазнять ее под аккомпанемент их совершенно различной музыки. Динамику амбивалентности Мэри трудно было передать более драматично и сильно, чем этим хаосом звука. В итоге Мэри сделала выбор и попыталась принять мирную любовь, а позднее сказала, что музыкальная презентация ее чувств усилила осознание глубины ее конфликтов в этой области жизни.

Психодраматические сессии Анны и Мэри стали показательным примером того, какие ловушки амбивалентности могут быть у протагонистов и как эффективно могут совмещаться музыка и психодрама для драматизации внутренних расщеплений и таким образом стимулировать протагониста разрушать выстроенные им внутренние барьеры. Вне зависимости от того, сможет ли Анна впоследствии установить более счастливые отношения, научится ли Мэри принимать дар любви, посредством психодрамы они испытали новые возможности, которые, будем надеяться, приведут их к лучшему жизненному пути.

Регина и Бриджит: жизненный шанс

При разогреве для роли протагониста Регина исполнила полную решимости импровизационную композицию на ксилофоне, которая, казалось, отражает ясное чувство направления и потребность в проработке некоторых давящих на нее проблем. Регина испытывала двойственность в конфликтах взаимоотношений, в данном случае в конфликте между настоящими супружескими отношениями, которые характеризовались стабильностью (хотя им явно недоставало ощущения игры и спонтанности), и другими отношениями (которые остались в прошлом, но все еще преследовали ее в воспоминаниях), которые были полны игривости и детской радости, чего ей сейчас очень не хватало. Полярности отношений в жизни Регины отражали ее собственное внутреннее разделение: ее ответственную и стабильную сторону, конфликтующую с долго сдерживаемой потребностью выразить игривость и детскую непосредственность.

Поскольку Регина выглядела совершенно «взрослой», я попросил ее в психодраме регрессировать и заново пережить свое рождение. В этом новом рождении она была вольна выбрать любую пару родителей и условия детства на свое усмотрение. Она выбрала двух очень любящих родителей, которые постоянно занимались с ней и поддерживали ее чувство игры. Это в корне отличалось от поведения ее настоящих родителей, которые привили ей очень сильное чувство «правильного поведения». Эта сцена нового рождения сопровождалась импровизационной музыкой, исполняемой группой, исключительно нежной, что усиливало магию и живость этого особенного момента.

В последующей сцене, уже в роли ребенка постарше, родители Регины устроили для нее вечеринку. Пригласили группу детей, и в этой счастливой ситуации Регина была в центре всеобщей любви в атмосфере смеха, развлечений и игры. Все это воспринималась как должное.

Регина наслаждалась каждой секундой этой сцены. В игре она раскрывала такие качества, которые мы еще не замечали у ее взрослой персоны. Однако я не хотел, чтобы она слишком увлекалась фантастической ситуацией, которой не могло быть в условиях ее реальной жизни. Соответственно, мы вмешались в мир ее детства и предложили ей снова повзрослеть, оказавшись в реальном мире, и принять взрослое решение: продолжать жить стабильной жизнью без радости или, рискнув, совершить шаг в неизвестное и получить шанс обрести новые отношения, которые, может быть, дадут ей возможность выразить своего потерянного внутреннего ребенка и насладиться этим состоянием. И хотя Регина, играя счастливое дитя, позитивно трансформировала свою личность, однако в настоящий момент она выбрала в реальной жизни остаться в прежней ситуации, которая удовлетворяла ее лишь частично. Но на самом деле настоящая психодрама для протагониста только начинается после того, как формальная сессия закончена, когда он начинает действовать под воздействием приобретенного осознания своих ролей в реальной жизни, которые были выявлены в психодраматическом опыте. Многое из того, что случилось с Региной на сессии, созреет и найдет активное проявление в ее дальнейших действиях.

Бриджит – молодая женщина, участница той же психодраматической группы, что и Регина. Бриджит жаловалась, что мужчина, с которым у нее были романтические отношения, как ей казалось, не способен по-настоящему общаться с ней. Она выбрала вспомогательное «я» на роль этого мужчины и, получив указания сконструировать сцену, посадила его на пол в депрессивной позе. При обмене ролями с протагонистом ее возлюбленный Доменико был пассивен и апатичен – так Бриджит изображала его. Однако, когда она начинала разговаривать с ним в своей роли, она была способна к общению не лучше, чем он. Казалось, оба они поддерживали друг друга в созависимых апатичных ролях. Изменить такой стиль общения, казалось, невозможно, и я попросил Бриджит выразить ее чувства к Доменико при помощи импровизации на ксилофоне как замещение ее повторяющегося словесного выражения. Моя надежда заключалась в том, что музыкальное обращение к Доменико может раскрыть новую грань ее чувств и переведет сессию на другое, возможно более продуктивное, направление. Чтобы помочь Бриджит преодолеть ее сдержанность, участники группы на своих инструментах оказывали ей музыкальную поддержку. Группе было предложено сопровождать Бриджит своей музыкой, не проявляя собственной инициативы, но отображая и поддерживая любой нюанс ее чувств, спроецированных музыкально.

Фактически импровизация Бриджит на ксилофоне, обращенная к Доменико, совершенно иначе отображала их реальные взаимоотношения, ее музыка звучала сдержанно и безрадостно. Я спросил ее, были ли в ее прошлом такие отношения с мужчинами, в которых, по ее мнению, присутствовала та живость и непосредственность общения, которую, по ее словам, она хотела бы иметь с Доменико. Она ответила, что именно таким было общение с ее отцом.

В следующей сцене Бриджит выбрала вспомогательное «я» на роль отца, и в этом действии мы увидели совершенно другую Бриджит, гораздо более живую и непосредственную. Мы применили технику психодраматического зеркала, попросив участников группы поработать с Бриджит и продемонстрировать ей ее первую сцену с Доменико, намереваясь показать ей, каким образом она взаимодействует с ним, и помочь ей обрести более объективный взгляд на ее сухой и бездушный стиль поведения. Мы вернулись к вспомогательному «я», игравшему роль ее отца, и показали Бриджит зеркало совершенно другой, динамично действующей персоны, которой она выступала в этих отношениях.

После этого мы снова вызвали Доменико и попросили группу смоделировать новые, альтернативные варианты поведения для Бриджит. Все желающие продемонстрировали свои модели очень разнообразного поведения по отношению к Доменико, но стиль поведения во всех моделях был динамичный. Так участники пытались стимулировать Бриджит для спонтанного поиска новых возможностей. В наши намерения не входило добиться того, чтобы она непременно последовала одной из представленных моделей, скорее, мы хотели, чтобы она попыталась найти свой способ общения с Доменико, полностью отличающийся от ее обычной манеры. Однако, когда она снова стала разговаривать с Доменико, она повторяла свое прежнее поведение и, очевидно, была не готова к изменениям.

Похоже, что наступило время полностью сменить направление сессии, и я пригласил двух очень позитивных и живых мужчин на роли вспомогательных «я», чтобы сопровождать Бриджит и вывести ее из тесного мира, в котором она общалась с Доменико. Эти очаровательные помощники представили ей новое ощущение жизни и пригласили ее проследовать куда бы она только ни пожелала. Она предпочла отправиться на скачки. Это была сцена огромного удовольствия и непосредственности – для оживления представления один из вспомогательных «я» сыграл коня, на спине которого она скакала по комнате!

В разгаре этой счастливой сцены снова был вызван Доменико. Он не был доволен, увидев Бриджит, смеющуюся и счастливую, кокетливо скачущую в окружении двух незнакомых мужчин, и он захотел вернуть ее к прежнему образу жизни без всяких изменений. Бриджит снова попыталась поговорить с Доменико. Я надеялся, что она теперь сможет перенести часть той энергии и спонтанности, которую она приобрела в опыте на скачках, чтобы изменить способ общения с ним. Чтобы поощрить это изменение, я попросил ее снова сыграть свои чувства к Доменико на ксилофоне, и снова группа оказала ей музыкальную поддержку. Я применил также технику музыкального зеркала, при которой участники группы музыкально имитировали ее прежнее апатичное отношение к Доменико, а затем перешел к технике музыкального моделирования, чтобы предложить Бриджит другие динамичные музыкальные модели в качестве альтернативы ее стиля общения.

В то время как Доменико провоцировал ее своими непрерывными жалобами, ее музыкальная экспрессия по отношению к нему постепенно набирала интенсивность энергичного крещендо, в котором стало отчетливо проявляться ее возмущение и недовольство по поводу их отношений. Впоследствии Бриджит сказала, что, несмотря на то удовольствие, которое она получила, проведя «день на скачках», и весь тот позитив, который она испытала в этот момент, она все еще не готова прекратить отношения с Доменико, и при этом она не знала, что сделать, чтобы эти отношения стали удовлетворительными. Однако, как и в случае с любым другим протагонистом, изменения в жизни Бриджит только начали созревать и полностью проявились позднее, как и у Регины из той же психодраматической группы.

Святой Петр у небесных врат

Поскольку оба протагониста, Бриджит и Регина, имели похожие проблемы, я решил дать им обеим еще одну возможность для развития в группе, притом, что их формальные сессии закончились. Я хотел использовать преимущество внутреннего роста и изменения, которые часто происходят с протагонистом после завершения сессии и после того, как они начинают переносить во внешний мир новое осознание своих проблем и достигать новых уровней спонтанности. Прошло некоторое время после окончания их сессий. И вот как-то раз они вместе с группой увидели, что директор встал на стул в роли Святого Петра у небесных врат, поддерживаемый динамичной и энергичной барабанной дробью небесных ангелов-хранителей, в роли которых выступали вспомогательные «я». Стоя перед вратами, окруженный драматической музыкой, которая замечательным образом усиливала энергию этой сцены, я повелительно призвал двух бывших протагонистов, Регину и Бриджит, встать передо мной на суд их жизни: их время пришло! Этот Святой Петр судил их не по вопросам добра и зла, правильных и неправильных поступков, но относительно того, насколько они верны себе в жизни, верны в следовании своему счастью.

Каждой из них был предоставлен выбор: либо сделать немедленный шаг к изменению жизни, либо быть приговоренной к особому виду смерти. То была не физическая смерть, но гораздо хуже: ад вечной двойственности при жизни. Святой Петр дал каждой из них всего лишь пять минут на то, чтобы осуществить какие-то изменения с возможностью свободного использования старых или привлечения новых вспомогательных «я».

Бриджит была вызвана первой, и, ощущая над своей головой угрозу вечной двойственности, она сразу же начала решительно действовать. Она позвала Доменико, но на этот раз не стала вязнуть в выслушивании его жалоб. Она схватила его за руку, вытолкнула из дома и повела на скачки. Она активно приняла ответственность за свои отношения и пообещала Святому Петру, что будет продолжать действовать таким же образом, если он помилует ее, на что получила согласие.

Регина была следующей. Она выбрала вспомогательное «я» на роль своего мужа и сообщила ему, что хотя она пока не готова оставить его, но она решила, что ей нужно начать новую жизнь. В конце концов она пришла к согласию со своими потребностями, которые следовало удовлетворить любой ценой, но не могла предугадать окончательных последствий взаимоотношений. В этом был новый уровень честности и шаг вперед в отношениях с мужем, так что она тоже получила помилование Святого Петра.

Бриджит и Регина столкнулись со сходными проблемами, которые в основном были связаны с неспособностью принять свою жизнь в полном ее ощущении. Для Бриджит это касалось выбора продолжать застопорившиеся отношения или воспользоваться новыми возможностями для полной жизни, тогда как для Регины это было решение позволить спонтанной части ее личности расцвести или же позволить ей увянуть в отношениях, которые не дают подпитки ее самым существенным нуждам. В психодраматических сессиях у обоих протагонистов их полярности были полностью разделены.

В отношении психодраматического процесса особый интерес представляет то, как психодрамы обеих женщин продолжали разыгрываться внутри них после окончания начальных сессий. Идея здесь в том, что полное воздействие психодрамы начинается после того, как драматическое действие завершено, и в этом, вероятно, заключается самая глубинная функция психодрамы – служить разогревом для жизни. Что касается Бриджит и Регины, то хотя их изначальные психодраматические сессии были, очевидно, динамичны и продуктивны, однако проблемы протагонистов остались нерешенными. И только в последующем столкновении со Святым Петром основные ценности их психодрамы начали реализоваться. Прогресс от начального разогрева к психодраматическому действию, а затем к завершению – это отражение континуума, который в конечном счете приводит протагонистов к изменению своих действий в реальной жизни. Бриджит и Регина с помощью Святого Петра совершили символический выбор, который, будем надеяться, стал первым шагом на пути использования психодраматического опыта для того, чтобы их жизнь в будущем была более насыщенной.

Стефан и его женщины

После разогрева при помощи музыкальной импровизации протагонистом стал Стефан. Его сессия развилась из информации, которой он поделился с группой в связи с приездом в Нью-Йорк на важную профессиональную конференцию. Он был глубоко поглощен своей работой, но испытывал напряжение и разочарование из-за трех женщин, его коллег, вместе с которыми он приехал. Он высказал свое огорчение в связи с тем, что для этих женщин поездка в Нью-Йорк была лишь приятной возможностью шоппинга, а не чем-то еще, и казалось, что их нисколько не волновала возможность профессионального роста, которую предоставляло участие в конференции.

В первой сцене его сессии он выбрал вспомогательные «я» на роли этих трех женщин. Он столкнулся с ними в Центральном парке. Когда они болтали о магазинах и достопримечательностях, он явно ощутил боль и напряжение. Однако в диалоге с ними даже при помощи сильного и уверенного дубля он был чрезвычайно пассивен и не смог вербализовать свои настоящие чувства. Мы попытались дать ему возможность создать музыкальную импровизацию в качестве обращения к этим трем женщинам, но музыка отражала все ту же пассивность, что и его предыдущее вербальное выражение. В то же время он открыто признался группе, что выражение его дубля было совершенно правильным: он действительно испытывал напряжение и злость по отношению к женщинам, но каким-то образом сдерживал себя от прямого высказывания этих чувств.

За этой сценой последовал диалог с директором, в котором Стефан начал проявлять свое чувство глубокой печали по поводу своего слишком скудного общения со значимыми для него женщинами в жизни вообще, как в прошлом, так и в настоящем. Он сказал, что переживал постоянные конфликты с матерью, будучи ребенком, сейчас переживает конфликты с женой, которая собирается его покинуть, а также текущую ситуацию со своими сотрудницами. Когда он начал рассказывать об этих болезненных вещах, группа импровизировала чувственную и поддерживающую музыку. Так как музыка поддерживала его откровенный рассказ, общая атмосфера действия трансформировалась, и он постепенно стал раскрывать все более глубокие чувства.

Затем я предложил Стефану исследовать некоторые проблемы, которые были у него во взаимоотношениях с матерью. Сначала я предложил ему регрессировать к состоянию ребенка, и он представил сцену с матерью, в которой он очень просил у нее эмоциональной поддержки. Несмотря на ее равнодушный отказ и его еле сдерживаемую горечь, он не был способен настоять на своих требованиях. В следующей сцене отразилось его недавнее столкновение с матерью. Он просил у нее денег, которые ему были очень нужны для того, чтобы продолжать учебу. Он снова столкнулся с ее ледяным безразличием и не смог отстоять свои потребности. Его пассивность сохранилась в психодраматическом действии, где вспомогательное «я» исполняло роль его жены, покидающей его. Начиная со сцены в Центральном парке и заканчивая сценами с матерью и женой, разрыв между его сильными чувствами и чрезвычайно скованными действиями стал слишком очевиден.

Пытаясь найти способ придать энергии взаимодействиям Стефана с этими женскими фигурами, я посадил его перед барабаном. Я попросил его изобразить чувства напряжения и гнева, которые он испытывал в предыдущих четырех сценах – с женщинами в парке, в столкновениях с матерью, будучи ребенком и взрослым, и в сцене с женой. Я хотел, чтобы барабан послужил ему посредником для разогрева своей вербальной экспрессии, и я предложил ему музыкальные модели нескольких утверждающих выражений.

Конечная цель сессии заключалась в том, чтобы помочь Стефану найти способ хотя бы в рамках психодрамы стать более уверенным и непосредственным в своем взаимодействии со вспомогательными «я», играющими роли самых значимых женщин в его жизни. Конечно, более глубокой целью, как и во всей психодраматической работе, являлось обнаружить в себе способность перенести вновь найденную уверенность в себе из психодраматической сессии на реальные взаимоотношения.

Затем мы вернули каждую женщину – вспомогательные «я», с которыми он уже встречался, – с тем, чтобы он противостоял им снова в повторном музыкальном столкновении. Сначала мы вернули трех женщин из парка. В то время как они подшучивали над его излишней серьезностью и приглашали его отправиться вместе с ними по магазинам, вербальный дубль изображал свой гнев по поводу их поверхностности. При этом группа музыкантов, руководимая директором, исполняла импровизационную музыку для сопровождения нарастающего напряжения.

В конце концов, мощная комбинация музыки и вербальной поддержки запустила драматическое изменение, и Стефан начал колотить в барабан с неожиданной и потрясающей силой и энергией. Казалось, что это помогло ему прорваться сквозь внутренний барьер, и, стуча по барабану, он закричал женщинам: «Мне нужно, чтобы меня слышали! Мне нужно, чтобы меня признавали! Мне нужно, чтобы меня понимали!»

Музыкальная группа продолжала выполнять свою роль поддержки, а Стефан снова встретился по очереди со вспомогательными «я» своей матери и жены и повторил этот процесс. Сначала он разогревал свои чувства при помощи барабана, а затем, казалось, распахивал свое сердце и выкрикивал утверждающие обращения о своих потребностях непосредственно вспомогательным «я». В этом напористом и энергичном человеке трудно было узнать прежнего пассивного протагониста, каким он был до этого времени. Музыка стала замечательным средством для реализации его спонтанности и позволила ему найти новую энергию самовыражения. Позднее, на групповом шеринге, он рассказал, что чувствует теперь, что совершил нечто новое, и надеется, что сможет перенести влияние этого момента в реальные отношения.

Мария: красная роза Эквадора

Я проводил сессию в Аргентине, в Буэнос-Айресе, и протагонистом в ней была Мария, молодая женщина из Эквадора, которая прожила в Аргентине всего лишь три месяца. Она рассказала, что в ее жизни произошел очень резкий поворот: она оставила семью и быт Эквадора, где она наслаждалась спокойным течением жизни, и теперь пытается привыкнуть к гораздо более высокому ритму жизни в Буэнос-Айресе. На разогреве ее импровизация на трещотке выразила дискомфорт от лихорадочного образа жизни в большом городе, а также твердую решимость выстоять и совершить переход к лучшему в своей судьбе.

Мария была студенткой психологического факультета и старалась закончить свою подготовку в университете Буэнос-Айреса. При поддержке спокойной и теплой импровизационной музыки, создаваемой группой, она говорила о своем чувстве одиночества, о необходимости принятия собственных решений без настоящих друзей, без семьи, без любви в ее жизни: «Совсем без ничего», как она выразилась. Мария говорила о том, как она скучает по тихой жизни в Эквадоре, где всегда находилось время для людей и для развития настоящих отношений. Говорила о том, как много работы и путаницы вошло в ее жизнь, о бешеном ритме Буэнос-Айреса, где люди носятся весь день как сумасшедшие.

Затем я попросил Марию выбрать участников из группы, которые представляли бы ее семью и друзей из Эквадора, поддержку, которую она оставила позади. Эти вспомогательные «я» сформировали небольшую группу. Затем я попросил ее создать группу людей, представляющих для нее Буэнос-Айрес, людей, с которыми она живет и работает сейчас.

После этого каждый из вспомогательной группы, представляющей жителей Буэнос-Айреса (пять или шесть человек), взял музыкальный инструмент, они вместе образовали небольшой кружок. Марию попросили встать в центре этого круга, и группа сымпровизировала очень громкую и хаотичную музыку, символизирующую для нее суматоху ее чувств по отношению к городу. Затем она должна была физически пробиться наружу из этого круга, согласно технике музыкального исключения, чтобы драматизировать ее конфликт и позволить ей сконцентрироваться на осознании чувства гнева по отношению к большому городу. Эта маленькая группа была четкой и определенной мишенью, по отношению к которой она могла выразить себя.

После того как она вырвалась из круга, я попросил Марию обратиться к группе, представляющей Буэнос-Айрес, и высказать свои чувства этому городу. Буэнос-Айрес ответил ей напоминанием о том, что на самом деле он – деловой город и у него просто нет времени на маленьких крестьянок из Эквадора. Мария ответила Буэнос-Айресу, что в нем слишком много злости и беспокойства. Мы предложили ей поменяться ролями, стать Буэнос-Айресом и попытаться понять город, у которого тоже есть свои проблемы. Став Буэнос-Айресом, она воскликнула: «Мы – лучшие!» – и стала критиковать иммигрантов, таких, как Мария, которые слишком медлительны для жизни в большом городе. В этот момент стало ясно, что Мария начала интегрировать ощущение эмпатии к городу.

Затем я попросил ее выбрать другой музыкальный инструмент, который подходит ей, и на этот раз она выбрала ксилофон. С одной стороны от нее я разместил группу вспомогательных «я», представляющих ее семью и друзей из Эквадора, а с другой стороны – вспомогательную группу, представляющую Буэнос-Айрес. Мария села с ксилофоном между этими группами, в комнате приглушили свет. Я попросил ее сначала обратиться к группе Буэнос-Айреса и сыграть на ксилофоне то, что она чувствует по отношению к ним. Ее музыка была резкой, бессвязной, гневной и прерывистой. Она сказала, что ей не нравится эта «мелодия» и это – печальная музыка. Тогда я попросил ее развернуться и обратиться к группе, представляющей Эквадор, и сыграть на ксилофоне свои чувства к ним. На этот раз ее музыка была теплой, нежной и плавной, в полном контрасте с той, что звучала несколькими минутами ранее, и она сказала, что ощутила настоящее удовольствие от этой музыки.

Затем я попросил всех участников из групп Эквадора и Буэнос-Айреса перемешаться между собой, взять инструменты и подготовить композицию музыкальной поддержки Марии в ее новой импровизации на ксилофоне. Я попросил Марию подумать о той женщине, которой она собирается стать через пару лет. Она никогда не потеряет частичку Эквадора в себе, эта частичка всегда будет с ней, но она сможет сделать много хорошего в Аргентине. Я попросил ее создать музыку ее будущего, той будущей Марии, которая вместит в себе все лучшее из Эквадора и Аргентины.

Она играла на ксилофоне, члены обеих групп поддерживали ее своей музыкой, и на этот раз ее музыка стала интеграцией двух предыдущих композиций. Она обладала определенной энергией Буэнос-Айреса, но при этом сохраняла некоторую плавность и текучесть импровизации, посвященной Эквадору.

После этого я попросил Марию встать на стул, посмотреть на обе группы, представляющие части ее личности, и сказать им что-нибудь в заключение. Она увидела, что теперь все они являются частью ее, и она просто сказала «спасибо» Аргентине, которая помогает ей стать более развитой личностью, несмотря на все трудности. Эта музыкальная импровизация стала для нее символическим началом новой личностной интеграции и роста.

Затем последовал завершающий этап шеринга и идентификации, во время которого некоторые участники группы, также иммигрировавшие в Аргентину из других стран Южной Америки, рассказали, что некоторые проблемы становления, с которыми столкнулась Мария, близки им по прошлому или настоящему опыту. Поддержка группы оказалась очень полезной, Мария осознала, что она неодинока в своих проблемах и что ей следует продолжать свой путь развития. Наконец, мы завершили день образным представлением под музыку. Звучала спокойная музыка, я попросил членов группы закрыть глаза и представить, как они выходят из мирной долины и забираются на огромную гору с тем, чтобы получить важный для них опыт.

В очень короткий период релаксации и разогрева перед этим сеансом, в то время, когда музыка еще не зазвучала, я попросил каждого участника представить себе красную розу в качестве небольшого упражнения по визуализации. После того как сеанс образного представления под музыку завершился, начался групповой шеринг и проработка опыта, участники группы поделились своими разнообразными переживаниями. Образ Марии был особенно трогательным. Она описала трудности, с которыми столкнулась, свою борьбу в покорении вершины и рассказала, как пыталась сохранить этот образ красной розы, как роза сопровождала ее на трудном пути к вершине горы. Это была удачная и прекрасная символика. Для нее гора представляла Буэнос-Айрес со всеми его проблемами, а розу, сопровождавшую ее, она назвала «Красной розой Эквадора» – особую и драгоценную часть ее личности, которую она никогда не потеряет. Музыка посредством импровизации и образного представления в психодраме помогла ей интегрировать ее прошлое и настоящее, а также поддержала ее в создании новых дорог в ее будущее.

Что касается отношений между музыкой и другими видами арт-терапии применительно к психодраме, было бы интересно рассмотреть некоторые источники психодраматического действия в мировых традициях ритуального целительства.

В традиционных практиках целительства, таких как шаманизм или одержимость духами, целительные обряды часто объединяют все виды искусства (Moreno J.J., 1995a). Очень редко в этом контексте какой-либо вид искусства применяется изолированно, как это происходит в современных однофокусных приложениях музыкальной терапии, терапии рисунка, танце-двигательной терапии или психодраматических сессиях. Скорее такие практики интегрированы, как в церемониях, когда целитель может и петь, и танцевать, надев специальный костюм или маску, и все это вместе составляет высокодраматичный ритуал. Я.Л. Морено создал психодраму, в которой заключен потенциал интеграции всех видов искусства. Тем самым он одновременно призывал нас вернуться к целительной энергии и корням психотерапии, а также он направлял нас вперед, к привнесению новой жизни в целостный терапевтический метод, вдохновленный шаманством. Пересмотр некоторых основных психодраматических концепций в сравнении с аналогичными практиками в работе традиционных целителей поможет нам представить эти техники в контексте более широкого культурного и исторического континуума.

Разогрев

Разогрев очень важен для психодрамы. Разогрев – это этап, когда директор подготавливает психодраматическое действие каким-либо видом групповой активности. Например, «Волшебный магазин» – упражнение, в котором можно выторговать у владельца магазина определенный способ личностной реализации, такой как мир, счастье, свободу от стресса и т. п. (Blatner, 1988). Эта и другие техники разогрева служат средством инициации групповой динамики и сплочения, выявления потенциальных протагонистов и проблем внутри группы, а также стимулирования внутригрупповой энергии и спонтанности. Без такого существенного процесса разогрева трудно преодолеть возможное сопротивление группы и начать психодраматическое действие, центрированное на протагонисте. В разогреве нуждаются не только потенциальные протагонисты, другие члены группы также должны быть вовлечены в действие, чтобы подготовиться к исполнению ролей вспомогательных «я» и другими способами поддерживать протагониста.

Вероятно, определенный вид разогрева присутствует практически в любой форме групповой психотерапии, даже если формально об этом не говорится. Даже в наиболее традиционной терапии сессия начинается с того, что членов группы спрашивают, как они себя чувствуют, как прошли выходные или задают другие подобные вопросы. Эти ритуализированные и в основном риторические вопросы, обычно вызывающие ожидаемые банальные ответы, на самом деле служат кратким разогревом. Фактически такие символические разогревы часто недостаточны для того, чтобы привести группу в состояние реальной готовности для глубинных процессов, и продолжающееся сопротивление группы может вызвать барьеры, которые терапевт вынужден преодолевать в борьбе. Я.Л. Морено (Moreno J.L., 1953) полностью осознавал важную роль формализованного этапа разогрева, и здесь он интуитивно сближался с традицией гуманистических практик древних целителей.

В бассейне Амазонки Перу традиционные целители вызывают у своих пациентов видения путем употребления настойки из отвара айяхуаска – галлюциногена джунглей. Айяхуаскерос (целители, которые используют айяхуаска) всегда заранее тщательно готовят пациентов к этому обряду (Dobkin de Rios, 1984). За несколько недель до целительного обряда пациенту могут прописать специальную диету, а также другие поведенческие запреты, например сексуальное воздержание. Эти предписания могут служить в качестве начального разогрева пациента, предвосхищая ту особую перемену, которую несет грядущий целительный акт. Когда, наконец, начинается целительный обряд, то в начале его опять проводится разогрев. Прежде чем пациент выпьет айяхуаска, айяхуаскеро поет специальные лечебные песни, известные как икарос, для того чтобы вызвать духов целительства. Он также может дунуть в лицо каждому пациенту в группе очищающий табачный дым и во время песнопения в ритме песен легко коснуться тел пациентов негромкой трещоткой из пальмовых листьев. Этот ритуал продолжает разогрев, который начался задолго до самого обряда, он максимизирует веру пациента в последующий обряд, а также максимизирует индивидуальную и групповую спонтанность.

В греческой традиции есть обряд, называемый Анастенария, в котором приверженцы Святого Константина и Святой Елены в греческой православной церкви демонстрируют свою веру и особые отношения с этими святыми, участвуя в ритуале хождения по углям. За несколько дней до совершения ритуала анастенариды начинают готовиться к этому событию. Они танцуют по нескольку часов каждый день в течение всего периода подготовки в специальных домах «конаки» или у себя дома перед иконами святых. Особый музыкальный репертуар сопровождает их все это время. Музыкальный ансамбль состоит из барабанов, гуиды (греческой волынки), лиры (закругленного струнного музыкального инструмента) и певчих. Посредством этого длительного разогрева, сопровождаемого музыкой, участники укрепляют свою веру, так что потом они будут способны пройти по горячим углям без боли и ожогов.

Традиционные целители перуанской Амазонии и участники ритуалов Анастенарии в греческой Македонии осознавали необходимость разогрева, предшествующего практически любому действию, и впоследствии Я.Л. Морено (Moreno J.L., 1964) формализовал этот процесс. Это особенно важно для групповой терапии, так как этот процесс максимизирует групповой потенциал в отношении спонтанности, творчества и восприимчивости к терапевтическому опыту. Разогревы помогают участникам группы освободиться от ограничений «здесь и сейчас» и перенестись в волшебный мир бесконечных возможностей.

Одержимость

Психодраматическую ролевую игру можно сравнить с практиками одержимости духами в традиционных культурах. В ритуалах одержимости духами предполагается, что обычный человек может быть периодически одержим каким-либо определенным духом, с которым у него имеются особые взаимоотношения. Введенный целителем в состояние транса, обычно при музыкальном сопровождении, медиум временно утрачивает свою идентичность. В этот период медиум становится живым воплощением завладевшего им духа. Остальные участники ритуала могут через медиума непосредственно консультироваться с вызванным духом. Описание двух случаев целительства в религиозном культе умбанда в Бразилии демонстрирует мощь такой одержимости. Молодая женщина, одержимая духом мудрости, давала рекомендации своим родителям, как им обращаться с ней. Еще один человек, одержимый духом, говорил другим членам группы, чтобы те посоветовали своему собственному медиуму не пить так много, чтобы не разрушать себя (Figge, 1989).

Подобным образом в психодраме полностью вовлеченные протагонисты, а также вспомогательные «я», которые могут исполнять роль дублей или другие ролевые функции, могут быть так же одержимы своими ролями, как и медиумы в ритуалах одержимости. Как медиумы в период транса одержимости полностью теряют свою обычную идентичность, в психодраме протагонисты и вспомогательные «я» выходят за рамки своей нормальной персоны. Транс – это основное свойство ритуалов одержимости, оно обычно определяется как измененное состояние сознания, которое подчиняется правилам культурной модели (Rouger, 1985). В соответствии с этим определением протагонисты и вспомогательные «я», полностью погруженные в свои роли, вероятно, также находятся в состоянии транса, поскольку они свободно удаляются от своей обычной реальности на дальние расстояния.

Западная опера как форма музыкального театра оказывает полное воздействие, если исполнители способны, как и в любой другой театральной форме, идентифицировать себя с персонажами, которых они играют. Исполнителям нужно стать настолько одержимыми своей ролью, чтобы слушатели могли на какое-то время отвлечься и поверить, что актеры-певцы, которых они видят и слышат, в действительности являются живыми персонификациями оперных персонажей, которых они играют. В этой связи интересно рассмотреть опыт африканца из Бенина, который впервые посетил оперу в Париже (Rouget, 1985). Оценивая происходящее действие, африканец первоначально почувствовал, что он как бы оказался посредине обряда одержимости, в котором он участвовал в рамках своей культуры. Певцы казались ему одержимыми своими ролями, как медиумы в обрядах вуду. В этот момент Бриджит Нильсон перестала быть самой собой, а превратилась в Электру, выйдя за пределы своей нормальной идентичности.

Как он рассказывал, возможно, любой театр можно рассматривать как форму обряда одержимости, но в опере, по его наблюдению, можно увидеть наиболее тесную параллель с этим обрядом, потому что музыка, как он заметил, поддерживает состояние одержимого транса певцов. В психодраматическом действии, как форме терапевтического театра, мы можем наблюдать похожие процессы (а именно транс и одержимость). Однако такие формы искусства, как опера или драматический театр, направлены на зрителя, в то время как и обряды одержимости, и психодрама направлены на участников этих процессов. Я.Л. Морено, похоже, почувствовал эту необходимость объединяющей терапии. Как опера объединяет музыку, иногда танец, изобразительное искусство (костюмы и декорации) и драматический сценарий, так и психодрама обладает подобным потенциалом к интегрированию. В психодраме, так же как и в традиционных ритуалах, одержимость является неотъемлемой частью целительного процесса, которая помогает освободить и медиумов, и протагонистов от их психологических границ.

Фактически для того, чтобы психодраматический опыт приобрел полную эффективность, протагонисту нужно достаточно далеко отойти от своей нормальной идентичности, а также от связи с непосредственным окружением терапевтической группы. Терапевтические возможности могут быть ограничены в той степени, в какой протагонист осознает себя и удерживается от принятия новой роли. Эта дуальность расщепления между обычной реальностью и психодраматической реальностью может быть непродуктивной. Однако большинство протагонистов способны достичь полной идентификации с ролью. Такое отделение от обычного себя, от привычной реальности, пусть даже временное, может иметь реальную терапевтическую ценность само по себе. Это дистанцирование посредством ролевой игры может снизить давление на протагониста, который ощущает себя слишком одержимым своими проблемами. Психодраматическая ролевая игра может стать первым шагом на пути освобождения от проблем, и, как и в традиционных ритуалах, одержимость психодраматической ролью может быть чрезвычайно полезна.

Сам факт того, что протагонисты и вспомогательные «я» часто нуждаются в процессе выхода из своей роли после сессии, свидетельствует о значительной степени одержимости, которой они достигают при исполнении своих ролей. В этом процессе участникам психодрамы может потребоваться некоторое время для того, чтобы сознательно выйти из присвоенных в сессии ролей и восстановить свою нормальную идентичность. Процесс выхода из роли является важным, так как протагонист и другие участники, вовлеченные в действие, не должны переносить какие-либо элементы своей идентичности в состоянии одержимости, возвращаясь к обычной реальности вне психодрамы. Директор должен с осторожностью управлять этим потенциальным смешением ролей, которое еще больше подчеркивает глубину одержимости ролью в психодраме. В мощном процессе целительства посредством ролевой игры, который присутствует в психодраме, проверенные временем практики одержимости объединяются с миром западной психотерапии.

Власть богов

В ранней эпической работе Я.Л. Морено «Слова отца» (1941) его основное предположение заключалось в том, что каждый из нас подобен богу в той степени, в какой мы являемся творцами в нашей жизни. Психодраматический опыт позволяет испытать творческую возможность, поиграть в бога. Это может стать полезной трансформацией для некоторых протагонистов, которые ощущают беспомощность и безысходность в своей жизни и могут обрести новый уровень самостоятельности посредством этой роли. В таких ситуациях директор может поощрить протагониста сыграть роль бога и таким образом обрести контроль над своей жизнью.

Будучи богом, протагонист неожиданно становится всемогущим и имеет возможность немедленно реализовать все свои желания.

Соответственно, даже после окончания психодраматической сессии, достигнув такой власти в психодраме, протагонист может обрести смелость более творчески управлять своей жизнью и выйти из саморазрушающих ситуаций.

В обрядах одержимости, индуцируемых и поддерживаемых при помощи музыки, как, например, в афро-бразильских религиозных культах кандомбль или умбанда, медиумы не только изображают богов, но они верят, что становятся богами в буквальном смысле (Т^е, 1989). Находясь в таком состоянии, медиумы признаются и наделяются такой властью, которая значительно превосходит их возможности в нормальной жизни. Как и в психодраматическом опыте, они также могут перенести это более мощное ощущение себя в повседневную жизнь. Как в психодраме, так и в афро-бразильских обрядах одержимости, игра в бога дает возможность участникам стать подобными богам и настоящими творцами своей жизни.

Отыгрывание

Приверженцы афро-бразильского культа кандомбль верят, что они имеют особую пожизненную связь с одним из духовных божеств их пантеона. Эта связь с персональным ориша, или духом, всегда отражает и тем самым подтверждает личность индивидуума (Moreno J.J., 1995b). Экстравертный человек может быть связан с динамичным духом, таким, как Шанго, а интровертный – с Омолу, духом целительства. Таким образом для чрезвычайно доминирующей личности нет нужды ощущать вину или ответственность за свой характер или стиль поведения, поскольку их доминирование считается неизбежным. Например, для тех, кто признан духовными сыновьями или дочерьми Шанго, их доминирующий стиль поведения рассматривается как судьба, как неизбежность, следовательно, они не могут вести себя каким-либо другим образом. В обрядах одержимости, когда медиумами завладевают их личные духи, медиумы могут дать волю целому спектру качеств своей личности. Они могут реализовать свои самые экстремальные наклонности, которые выходят далеко за границы дозволенного в обычных жизненных ситуациях, в условиях безопасности они свободны от порицания и негативных суждений.

В психодраматической ролевой игре, как и в обрядах одержимости, протагонисты свободны отыгрывать любое возможное поведение без ощущения вины, так как ответственность в этом случае ложится на характер другого персонажа, чью роль взял на себя протагонист. В рамках психодраматического метода протагонист может принять роль такого человека в своей жизни, к которому он питает сильный страх или ненависть, человека, который в нормальной жизни ему недоступен. При обмене ролями, исполняя роль этого страшного или ненавистного персонажа, протагонист может преувеличить его самые негативные характеристики. Благодаря своей способности стать тем, кого он больше всего боится или на кого больше всего обижен, протагонист может испытать катарсис освобождения, проявляя худшее поведение другого. В то же время в роли садистического другого жестокость, направленная против протагониста или другого участника, может также выражать агрессию, которую протагонист испытывает по отношению к своему мучителю. Психодраматическое действие позволяет протагонисту выразить свою агрессию без каких-либо ограничений и при этом не испытывать чувства вины или страха осуждения группы, потому что всем понятно, что он играет роль другого. Присвоенная агрессия не является его собственным чувством (хотя это не всегда так), и действия протагониста рассматриваются только как зеркало поведения другого.

Дублирование

Можно проследить интересную семантическую связь с тем, что эффективные психодраматические дубли, которые должны успешно подавить свою собственную идентичность, по-настоящему почувствовать и стать единым целым с протагонистом, могут считаться эффективными в той степени, в которой они способны быть «в духе» внутреннего мира протагониста. Психодраматический дубль может подтолкнуть протагониста выразить сдерживаемые чувства, и точно таким же образом целители работают с пациентами, одержимыми демонами. На Мадагаскаре целители требуют от пациента, находящегося в трансе, назвать имя злого духа, чтобы затем профессиональный медиум, целитель тромба, смог мобилизовать свои связи с добрыми духами для борьбы против демонов пациента (Sharp, 1993).

Руже (Rouget, 1985) ссылался на описание случая, когда в ритуале народности тонга в Мозамбике музыка на ударных инструментах исполнялась с нарастающей жесткостью и интенсивностью с особой целью – заставить больного сообщить имя духа, завладевшего им. Этот случай напоминает сессию музыкальной психодрамы, которую проводил автор этой книги (Moreno J.J., 1980). На этой сессии протагонистом была женщина, которая пыталась идентифицировать глубокое чувство тревоги, охватывающее ее всякий раз, когда участники терапевтической группы играли импровизированную музыку. Тогда директор попросил музыкальную группу, которая изначально поддерживала действие на ударных инструментах, драматически усилить громкость, темп и интенсивность музыки так, чтобы она стала очень громкой, быстрой и ритмичной. И только когда музыка достигла своей драматической кульминации, протагонист перестала сопротивляться и выкрикнула имя своего мужа. Эмоциональная интенсивность импровизированной музыки стала исходным стимулом для критической внутренней борьбы, и протагонист, наконец, обрела способность исследовать изначально скрытые проблемы своих супружеских отношений.

Сравнение этих двух инцидентов показательно. В культуре народности тонга одержимость духами рассматривается как причина болезни, в то время как в современной западной психотерапии проблемы часто являются следствием бессознательно подавляемых чувств. Однако в обоих случаях нарастающая интенсивность музыки ударных инструментов служит катализатором, который ломает защиту пациента и обеспечивает его осознавание, борьбу и личностный рост. В обоих случаях музыка выступает в качестве дубля, поддерживающего вербальную роль шамана и директора.

Еще один интересный случай, аналогичный психодраматическому дублированию, произошел в Эфиопии. Для пациентов традиционных целителей были заготовлены специальные индивидуальные послания, в которых были нарисованы целительные образы, соответствующие симптомам. Эти послания обычно делались на высушенной шкуре овцы, козы или антилопы в зависимости от гороскопа пациента. Затем шкура обрезалась по длине так, чтобы точно соответствовать росту пациента, и становилась своеобразным зеркалом (заметим, что «зеркало» является также общепризнанной психодраматической техникой). Пациент теперь был защищен с головы до ног. Таким образом шкура становилась дублем. Дух животного, которое было принесено в жертву, теперь может непосредственно вступиться за него в борьбе против завладевших им злых демонов в мире духов (Mercier, 1997).

Обмен ролями

В своей ранней работе Я.Л. Морено определил фундаментальные возможности техники обмена ролями. Идея заключалась в следующем. Чем полнее мы можем прочувствовать, испытывать реальность другого человека и сопереживать ей, пытаясь полностью вжиться в нее, тем лучше мы понимаем и уважаем мировоззрение другого. Это позволяет нам модифицировать свое поведение через признание подлинности существования точки зрения, отличной от нашей. Этот очень важный инструмент в психодраме, посредством которого даже полярно различающиеся стороны могут научиться взаимодействовать друг с другом, также имеет свои аналоги в традиционном целительстве. На Мадагаскаре считается, что в человека вселились злые духи, если он долгое время проявляет разрушительное поведение, которое не дает ему вести нормальную жизнь (Sharp, 1993). В случае затянувшихся проблем такого рода больной или тот, кто несет за него ответственность может обратиться за помощью к профессиональному малагасийскому медиуму, называемому тромба или омбиаси. В трансе, индуцированном музыкой, медиум тромба связывается с умершими малагасийскими предками из верхнего сословия и борется с их помощью с вредоносными духами, чтобы спасти пациента. В некотором смысле одержимый больной поменялся ролями с демоническим духом, овладевшим им. Если целитель тромба преуспеет в изгнании злых духов, то больной может вернуться к своей обычной роли. Пациент, уже имеющий символический опыт страдания в демонической реальности, может впоследствии быть особенно осторожным, чтобы избежать очередного нарушения какого-либо из многочисленных и строго запрещенных фади – малагасийской разновидности табу. Обычно считается, что нарушение законов фади может стать той причиной, из-за которой злые духи овладевают человеком. Обмен ролями со злым духом может служить благой цели, если больной впоследствии возвращается к идентификации со своей нормальной ролью.

Еще один пример обмена ролями можно увидеть в замечательном танце рождения в племени капанга в западной Кении (Mulindi-King, 1990). В Кении этот танец могут исполнять только уже рожавшие женщины – он предназначен для соплеменницы, у которой начались родовые схватки. Когда схватки начинаются, женщина кричит, и все другие женщины деревни, которые уже прошли путь рождения новой жизни, окружают ее жилище. Мужчины не могут танцевать этот танец. Женщины образуют круг и исполняют чрезвычайно ритмичный танец, сопровождаемый песней и ритмичными хлопками в ладоши. В отличие от других полиритмичных музыкальных композиций Африки это сочетание песни, танца, движения и хлопков образует простой, четкий рисунок с быстрым ритмом – рисунок, созданный для того, чтобы соединиться и погрузиться в ритм рождения жизни, так как танец длится до тех пор, пока ребенок не появится на свет. Слова песни, сопровождающей это действие, говорят о боли роженицы: «Мне больно, мне ужасно больно», – так как танцовщицы идентифицируют себя и меняются ролями с матерью. Этот обмен ролями также включает и дублирование, и отзеркаливание, поскольку танцовщицы психологически соединяются с болью протагониста.

Все это делается для поддержки рожающей женщины. Все действия в этом обряде – слова эмпатии, танец и хлопки – все выражает простой ритмический узор. Обряд длится до тех пор, пока мать не начнет дышать в этом ритме и при помощи местных повитух не родит ребенка. И наконец, в этой практике, как и во многих других целительных ритуалах, мы ощущаем огромные возможности групповой терапии, которая является неотъемлемым свойством психодраматического процесса.

Смерть и возрождение

Название галлюциногенного напитка, применяемого при целительстве видениями среди народов бассейна Амазонки, – айяхуаска. Это название пришло из языка индейского племени кечуа и обычно переводится как «лиана душ» (Schultes and Raffouf, 1992). Утверждается, что мощь этого ритуала такова, что душа покидает тело для того, чтобы непосредственно встретиться с миром духов (Trupp, 1981). Таким образом, символически приблизившись к грани смерти, пациент затем может вернуться к жизни с новым ее осознанием и пониманием.

Подобно этому исполняют свои целительные танцы представители племени кунг, одной из групп народности бушменов в Намибии и Ботсване. Кунг танцуют лечебные танцы всю ночь, находясь в глубоком трансе, при этом мужчины-целители исполняют танец, а женщины поддерживают их ритмическими хлопками и песней. На пике своего транса мужчины приходят в бессознательное состояние, в состояние «полусмерти» (Marshall, 1969). В их системе верования это понимается так, будто бы дух покидает их тело для того, чтобы вступить в схватку с духами болезни, и это может принести выздоровление другим членам сообщества. Посредством этого переживания на грани смерти целители могут получить знание и силу для помощи тем, кого они лечат.

Подобным образом в психодраме также возможно пережить и получить новое знание из опыта символической смерти (Blatner, 1988). В частности, умереть – значит отпустить, бросить то, к чему мы в жизни больше всего привязаны. Такая возможность испытать и прочувствовать полное воздействие этой потери в психодраматическом действии, а затем вернуться к жизни позволяет протагонисту по-новому оценить то, что раньше принималось как должное. Это может стать для протагониста бесценным опытом, который может вдохновить его жить более полной жизнью в настоящий момент.

В психодраме, как в традиционных целительных практиках, протагонист также может осуществить своего рода диалог со значимыми другими, уже покойными, при помощи вспомогательных «я», исполняющих их роли. Такой диалог может помочь протагонисту разрешить свои проблемы в связи с незаконченными делами с теми, кто уже умер. Через посредничество вспомогательных «я» умерший может символически дать совет и утешение живущему и может помочь протагонисту перейти к более благоприятным условиям решения этих проблем. Этот психодраматический опыт очень напоминает шаманскую практику контакта с душами умерших, в которой целители и пациенты могут «получить свой урок: так как мертвые знают все» (Eliade, 1974). Экспериментируя и извлекая уроки из своей символической смерти или из диалога со вспомогательными «я» для того, чтобы вступить в контакт и получить поддержку с теми людьми в жизни протагониста, которые уже скончались, протагонист получает еще одну уникальную возможность, которая доступна ему посредством психодраматического опыта. Психодрама открывает доступ к этим насыщенным приключениями шаманским практикам в контексте современной западной психотерапии.

Предсказание будущего

Предсказание – это распространенный элемент многих традиционных целительных практик. Обычно предсказатель может случайным образом бросить такие предметы, как кости или раковины, и по конфигурации того, как они легли, прочесть будущее клиента. В этом отношении в психодраме, в технике предвидения будущего вместо того, чтобы полагаться на неизбежный и предопределенный рок, раскрытый через пророчество, протагонист может непосредственно испытать и взвесить сравнительную ценность каждого из альтернативных вариантов будущего и сделать это здесь и сейчас на психодраматической сессии 1988). В процессе действия протагонист может извлечь для себя урок из этого опыта и в результате стать более эффективным в настоящем, чтобы реализовать оптимальный вариант своей судьбы в будущем.

Таким образом, проект будущего основан на предсказании, но протагонист способен стать своим собственным предсказателем и обрести возможность выбирать свое будущее, а не сдаваться на волю судьбы без всякого управления ею.

Психодрама: холистический метод

Импровизированная музыка может усилить драматический и терапевтический эффект психодрамы. Это направление было разработано Я.Л. Морено в 1930-е годы (Moreno J.L., 1964) и впоследствии развивалось автором этой книги (Moreno J.J., 1980, 1985, 1991). В музыкальной психодраме такие техники музыкального разогрева, как образное представление под музыку и проективная музыкальная импровизация, есть не что иное, как музыкальные формы психодраматического введения в транс.

Я.Л. Морено (1964) сотрудничал с одним из создателей танце-двигательной терапии Мэрион Чэйс, которая ввела двигательную экспрессию как вариант психодрамы (Chace, 1945). После этого другие психодраматисты исследовали использование архетипических масок, привнося в психодраму еще одну размерность искусства (Bingham, 1970). Эти примеры показывают, что психодрама может быть полностью интегративной психотерапией, которая включает одновременно все виды искусств: музыку, изобразительное искусство, танец и драму.

У каждого человека есть свой предпочитаемый и наиболее естественный для него способ выражения, будь то слово, музыка, рисунок или физическое движение, и чаще всего этот способ состоит в комбинации этих элементов. Психодрама позволяет задействовать любую комбинацию этих форм выражения. Более того, психодрама – гибкий метод, постоянно эволюционирующий за счет творческих терапевтов. Это отражает заявление Я.Л. Морено (Moreno J.L., 1964) о том, что психодраматический процесс, как и любой творческий продукт, не должен быть заморожен в образе своей изначальной концепции. Напротив, он должен служить моделью для стимулирования дальнейшего творчества и развития.

В связи с этим возникает еще один вопрос о постановке процесса целительства. Для того чтобы быть убедительным и полезным для пациента, будь то традиционная практика целительства или современная психотерапия, целитель должен быть эффективным постановщиком. Это не относится только лишь к знаниям и компетенции в данной области, но скорее связано со способностью перенести это знание в реальную жизнь, драматизировать ее таким образом, чтобы полностью вовлечь пациента. Никакие знания или подготовка не заменяют этой способности. Кендэлл (Kendall, 1996) ссылается на интересный пример, в котором корейская женщина обучалась, чтобы стать традиционным шаманом – мудангом. Она тщательно заучила все традиционные корейские песни, танцы, речитативы и другой материал, который необходимо знать профессиональному медиуму в корейском ритуале кут по изгнанию злых духов. Однако когда пришло время впервые столкнуться с клиентской практикой, она не смогла проявить свою энергию и власть, чтобы выразить драму своей одержимости. Она делала все «правильно», но без вдохновения и поэтому оказалась не способна утвердиться в роли независимого целителя. Я.Л. Морено (Moreno J.L., 1964) продемонстрировал важность вживания в роль и огромное значение постановки процесса целительства.

В заключение отметим очевидность того, что все рассмотренные нами психодраматические концепции, включая разогрев, отыгрывание, дублирование, обмен ролями, смерть и возрождение, групповую терапию и исследование будущего – все они имеют четкие взаимосвязи с культурными и историческими источниками. Психодраматический метод, созданный Я.Л. Морено, может полностью реализовать драматическую выразительность и широту ритуалов традиционного целительства, обеспечивая новую стадию этих практик в контексте современной западной психотерапии.