Если намеченные тенденции каким-либо образом отражают будущее, в котором все большее признание получат методы терапии, связанные с искусством и творчеством, то в области охраны здоровья в будущем еще теснее будет реализован союз между обычной системой терапии и арт-терапией.
В этой связи мы также можем предвидеть ослабление разделения образования и клинической практики арт-терапевтов. В какой бы области ни проходила специализация терапевта, будь то музыка, изобразительное искусство, танец или драма, взаимодополняющие свойства этих областей очевидны и должны быть использованы в полном объеме.
В самом деле, можно танцевать без музыки или представлять образы в тишине и т. д., но почему мы должны придерживаться этих правил? Означает ли тот факт, что психодрама может быть эффективной и без музыки или что музыкальная терапия может быть реализована без двигательного выражения, или изобразительного искусства, или психодраматических техник, означает ли это, что мы должны сохранять такое необязательное разделение?
Напротив, я уверен, что мы должны работать в направлении все большего междисциплинарного сотрудничества. В этой книге представлены некоторые направления интеграции музыки и психодрамы, а также возможности использования элементов изобразительного искусства и танца, но это лишь только начало. Нет причин, по которым пациенты будущего не смогли бы участвовать в регулярных сессиях групповой терапии, в которых терапевты в области музыки, рисунка, танца и психодрамы вели бы работу совместно, предоставляя участникам возможность использовать как можно большее разнообразие средств выражения и терапии.
Очень важную роль здесь также играет обучение арт-терапевтов. Разумеется, оно требует концентрации на предварительных навыках и соответствующих техниках в каждом из видов арт-терапии для того, чтобы реализовать профессиональную компетентность в этих областях. Однако в той степени, в которой эта концентрация так узко специализирована, что исключает приобретение каких-либо базовых навыков в смежных, взаимодополняющих дисциплинах, она может препятствовать становлению арт-терапевта будущего, который будет иметь компетенцию, более широкую в плане сотрудничества.
Одним из способов достижения более широкой специализации может являться требование включения вводных курсов других методов арт-терапии для студентов, обучающихся какой-либо одной из этих дисциплин. Например, студенты отделения музыкальной терапии могли бы посещать занятия вводного курса изобразительной терапии, или танце-двигательной терапии, или психодрамы, а студенты психодраматического отделения могли бы посещать занятия вводного курса музыкальной терапии, изобразительной терапии, танце-двигательной терапии и т. д. Если изначально это сложно осуществить в силу установившегося порядка на данном факультете, или из-за достаточно насыщенного учебного плана, или из-за включения других образовательных и тренинговых программ, то, вероятно, это можно было бы сделать с помощью приглашенных лекторов смежных дисциплин, которые предоставят некоторое количество учебных часов, посвященных соответствующим темам. Эти учебные часы могут быть отнесены к существующей вводной программе по определенной дисциплине с тем, чтобы дать, по меньшей мере, самое общее представление о других видах арт-терапии. Для студентов, изучающих арт-терапию, это могло бы послужить началом развития междисциплинарного мышления и в дальнейшем могло быть усилено опытом интеграции этих дисциплин в клинических условиях во время студенческой практики с супервизией. Междисциплинарный клинический опыт такого рода может включать совместную работу студентов всех видов арт-терапии. Таким образом, может быть обеспечена возможность непосредственной подготовки, которая, вероятно, воодушевит выпускников этих программ продолжать развитие таких подходов в их последующей профессиональной работе.
Во время Холокоста в таких концентрационных лагерях, как Аушвиц, лишенные всяких следов человеческого достоинства, в самых жестоких условиях страдания и бесчеловечности некоторые заключенные все еще пытались обрести музыку. Они пели вместе и друг для друга, чтобы снова утвердить свою человеческую сущность и свое желание выжить (Moreno J.J., 1999). Другие заключенные, включая детей, оставляли на стенах бараков свои рисунки в качестве последнего для них средства самовыражения.
Брайан Кинан (Keenan, 1992), долгое время бывший заложником в Бейруте в 1980-е годы, содержался в крайне тяжелых условиях одиночного заключения в темной камере. В какой-то момент на грани сумасшествия он вдруг начал «слышать» музыку – музыку, которая отчетливо слышалась, хотя было понятно, что в реальности никакой музыки нет. Тем не менее, эта воображаемая музыка была для него действительностью, и он слушал все музыкальные композиции, которые помнил. Вот как описывает это Кинан (Keenan, 1992): «Казалось, я сижу один в огромном концертном зале, где музыку играют для меня одного. Я слышал этническую музыку Африки. Ритмичную музыку, воспроизводимую костью по коже. Я слышал пронзительные рулады волынки. Я слышал монотонные голоса, поющие песню племени, большие скрипичные оркестры, и флейты, заполненные воздухом, как полет птицы, тогда как тихие голоса напевали древние грузинские мотивы. Вся музыка мира была здесь, она играла без остановки в моей камере». Унесенный прочь этой музыкой, он стал танцевать в безумии экзальтации и каким-то образом через это выражение экстаза и катарсиса он обрел силы для сохранения здравомыслия и выживания вплоть до момента освобождения.
Такие примеры, как этот, являются свидетельством того, что искусство выражения – это не просто удовольствие, а нечто гораздо большее. Фактически это необходимость для человеческого духа. Люди настойчиво ищут возможность для такого рода выражения, для того, чтобы создавать музыку, двигаться, рисовать или играть роли, даже тогда, когда для этого вроде бы нет возможностей в самых тяжелых условиях. Для человеческого самовыражения не существует границ, нет барьеров между видами искусства, и нет пределов для проявления энергии психотерапии посредством искусства и творчества ради помощи и исцеления людей. В каждом из нас скрыт кладезь молчащей музыки, невидимого рисунка, застывшего движения и воображаемого действия, ожидающий своего раскрытия.