Шейла Райкен рассеянно опустила куриную грудку на сковороду, и кипящее масло брызнуло ей на руку. Она даже не почувствовала жжения и лишь заметила, что капли застывающего жира оставляют следы на коже. Вместо того чтобы кинуться к раковине и подставить руку под струю холодной воды, она неподвижно стояла, терпя саднящую боль.

Выпускные торжества завершились, и всюду на территории университета студенты укладывали пожитки, чтобы отправиться на долгожданные каникулы. Казалось, воздух пропитан каким-то особым, характерным для разгара лета умиротворением. Теперь, когда экзамены были позади, даже походки у студентов стали ленивыми. К дверям жилых корпусов подкатывали родительские фургоны и, загрузившись огромными чемоданами и полными книг картонными коробками, увозили их владельцев домой, в глухие провинциальные уголки.

Кому-то еще предстоит вернуться сюда осенью, чтобы провести в Чэпл-Хиле следующий учебный год, а кто-то смело шагнет навстречу жизненным испытаниям. Шейле не грозило ни то, ни другое. Она никуда не уезжала, а следовательно, и возвращаться ей было некуда. Из окна кухни своей двухкомнатной студенческой квартирки она поглядывала на здание Райкен Холла, где размещалось общежитие юридического факультета. Это монументальное строение еще в начале двадцатых передал в дар университету ее дед. Где-то там, внутри, на втором этаже, собирает вещи Джордан Бреннер, чтобы на этот раз навсегда уехать из этого прелестного, овеянного романтикой городка. Всего через неделю он потащится в Богом забьггую индейскую резервацию, да ко всему прочему не один. С ним поедет и Натали, Шейлина соседка.

Ужасная досада, – Шейла вздохнула и сердито стукнула рукой по столу, – и это с его способностями, вместо того чтобы заняться делом в юридической фирме моего отца, иметь жалованье в десять раз выше того, на которое он согласился, и мою постель на ночь, – подытожила она с горечью.

Наконец она пустила на руку ледяную струю и дождалась, пока боль не утихла.

Было время, когда Джордан Бреннер принадлежал ей. Интересно, если бы у нее была возможность начать сначала, смогла бы она поступить иначе? И что именно сделала бы по-другому? В самом деле, не прятать же ей было Натали на три года в чулан, хотя порой ей в голову приходила даже такая нелепая мысль. Бессчетное число раз Шейла возвращалась в мыслях к событиям недавнего прошлого, и постепенно они стали представляться ей частичками незамысловатой и скучной картинки-головоломки. И головоломка решалась легко. Как ни крути – каждому отведено свое место. Эти двое так и так встретились бы в оживленном студенческом городке, и Джордан все равно втрескался бы в Натали. Лицо Шейлы напряглось. Но кто ожидал, что этому суждено было случиться прямо в отцовском офисе? Эта пилюля оказалась самой горькой.

Она положила на сковороду очередной кусок цыпленка и, все больше хмурясь, смотрела на зашипевший жир.

– Так что же нам теперь делать, а, папочка, – протянула она, – ты же всегда приходишь на выручку, когда мне плохо.

Шейла с размаху плюхнулась на одну из стоявших вдоль стен картонных коробок, не думая о том, что в них могло оказаться что-нибудь бьющееся. Возле одной из коробок аккуратной стопкой лежали поваренные книги Натали, и она, как рассерженный ребенок, поддала их ногой. Верхняя книга шлепнулась на пол, и из-под ее обложки выпорхнуло множество исписанных листков. Шейла подобрала мятую линованную тетрадную страницу и сразу узнала один из своих любимых семейных рецептов – цукаты из батата с персиками и зефиром. Грустная улыбка пробежала по ее лицу. Да, она и в самом деле потратила немало времени, пытаясь обучить Натали готовить этот десерт. Но Натали, коренная северянка, так и не сумела освоить его.

Что и говорить, готовка не относилась к любимым занятиям Натали, куда больше ее прельщало катание на лодке. А уж до чего Джордан любил брать ее с собой на озеро! В их южный городок весна обычно приходила рано, и эта парочка не упускала ни одного уик-энда, чтобы, наспех покидав в корзину завтраки и дюжину учебников права и взяв напрокат небольшую лодку, дотемна не болтаться по воде. Трудно было изобрести более восхитительный и умиротворяющий способ постигать науки. Порой Шейла, изобретая какой-нибудь повод, шла на пристань и оттуда высматривала их вдалеке, у самого горизонта. Легкое суденышко покачивалось на воде под яркими лучами ласкового солнца, а двое влюбленных голубков, тесно прижавшись друг к другу, заталкивали в свои головы юридическую премудрость, а в желудки – отвратительную стряпню Натали... Время от времени два профиля сближались настолько, что она торопилась закрыть глаза, пока между ними виднелся крохотный промежуток неба... Иногда Шейла недоумевала, как они ухитрились закончить юридический факультет, так ни разу и не свалившись в воду.

Неужели всего три лета минуло с той поры, когда Джордану Бреннеру нравилось катать по озеру Шейлу Райкен? Да, это было забавно. Она всегда ненавидела эти дурацкие лодки, в которых надо скрючившись сидеть под лучами нещадного солнца, к тому же у нее в памяти не удерживались слова, обозначавшие ту или иную часть лодки, слова, которые так лихо употреблял Джордан. И все же она терпела, терпела, потому что хотела заслужить расположение Джордана Бреннера. А Джордан Бреннер любил лодки.

Временами Шейле приходило в голову, что Джордана интересует не столько она, сколько отцовская яхта «Дориец». Пожалуй, не многое на этом свете было столь же дорого ее отцу, как эта посудина, и он ревниво охранял свою собственность. Стоило кому-нибудь подняться на борт 6ез его особого разрешения, как он мгновенно об этом догадывался. Неважно – был это один неверно завязанный узел на канате, случайно оказавшийся не на месте спасательный жилет или грязный след на безукоризненно отдраенной палубе – ничто не могло укрыться от его всевидящего ока. Лодку он не доверял никому и никогда – пока не появился Джордан.

– На этого парня я готов положиться во всем, – как-то раз заявил он Шейле во время обеда. Дело было как раз три года назад, они сидели вдвоем в столовой, и Шейла едва успела поднять глаза, чтобы заметить, что в комнату входит Джордан. Уже тогда, несмотря на легкомысленные джинсы, спортивные тапочки и куртку, в нем безошибочно угадывалось спокойное достоинство. У него были густые каштановые волосы, карие с золотистым оттенком глаза, строгие и правильные черты лица, которые едва заметная горбинка на носу делала еще более выразительными. В общем, он ничем не отличался от любого успешно преодолевающего университетский курс студента, и разве что твердый взгляд да легкая стремительная походка сразу выдавали очень уверенного в себе человека.

Таков уж был Джордан. Всегда вежлив, всегда почтителен, но и всегда целеустремлен и сосредоточен на собственных заботах. Все вокруг были убеждены, что из него получится блестящий юрист. Удобно расположившись на одном из обитых парчой стульев, Джордан с достоинством ожидал, пока появится экономка. К тонкому обхождению в доме Райкенов он приспособился с поразительной легкостью. Взгляд его вскоре перестал задерживаться на хрустальной люстре и на богатых зеркалах, украшавших стены столовой. Спокойно развернув салфетку, он приготовился, чтобы ему подали обед. Если Джордан и услышал относившиеся к нему замечания, то он этого не показал.

Мистер Райкен оторвал взгляд от отбивной на ребрышке и улыбнулся.

– А, Джордан, я как раз говорил о тебе.

Джордан заулыбался в ответ.

– Надеюсь, только хорошее? Если речь идет о деле Франклина, то я снял копию перед уходом и оставил у вас на столе.

Шейла кокетливо наклонила голову, подставляя ему щеку для поцелуя.

– Опаздываешь, – пожурила она его.

– Но мы вас прощаем, – добродушно перебил ее мистер Райкен. – Сверхурочная работа – достойное оправдание.

– И причем единственно возможное с точки зрения моего отца, – пошутила Шейла.

– Откровенно говоря, я пришел не из конторы. Я снова был в «Ассоциации Старших братьев», – признался Джордан, хотя и знал, что Шейла не одобряет его работы в этой благотворительной организации, полагая, что практика под руководством Джуда Райкена, к тому же оплачиваемая, куда полезнее для него. – У меня сложности с Марти.

В крутящихся дверях появилась с подносом в руках Луиза. Джордан положил себе на тарелку ломтик ростбифа, батат, немного засахаренных абрикосов и зеленой фасоли с миндалем, затем, взяв со стола хрустальный графин, наполнил стакан вином и принялся за еду. Он ухаживал за Шейлой уже два месяца и чувствовал себя у них как дома. У нее вызывало восхищение то, как ему без усилий удалось прорвать незримую оболочку, которая окутывала высокопоставленный клан Райкенов. Оставаясь всегда любезным, Джордан никогда не бывал скован. Он не считал необходимым соблюдать ненужные с его точки зрения формальности, что позволяло собеседнику чувствовать себя с ним легко, давая ощущение, что они знакомы дольше и ближе, чем на самом деле.

– Кто этот – Марти? – поинтересовалась Шейла, несмотря на то, что ей это было совсем неинтересно. Она не понимала, зачем Джордан печется о неудачниках, от которых все равно не добиться толку. У него слишком неравнодушное сердце, и его следует закалить, сделать более черствым. Впрочем, именно этим она и занимается.

– Марти – мать-одиночка, и у нее бездна всяких проблем, – пояснил Джордан, сделав глоток вина.

Шейла насторожилась, и ее аккуратно подведенные бровки медленно поползли вверх.

– Так Марти женщина? Я полагала, что «Старшие братья» берут на себя заботы только о младших братишках.

– Как правило. Но иногда они делают больше, а эта девушка попала в настоящую беду. Она в тюрьме, и специальная комиссия почти приперла ее к стенке, а она взяла да и послала их всех подальше. И я ее не осуждаю.

Шейла и Джуд обменялись взглядами.

– Ты жалуешься неделями на эту комиссию. Неужели они всегда бывают не правы? – Спросила Шейла, зная, что наступает ему на больную мозоль.

– По-моему, ты занялся весьма не6лагодарным делом, – поддержал ее отец.

Свирепый взгляд Джордана заставил его осечься. Из всех, кого знала Шейла, Джордан был единственным человеком, который держался с Джудом на равных.

– Думаю, у этой девчонки все будет нормально, – решительно заявил он, – она не робкого десятка, и мне это нравится. Я в нее верю.

– Hy, конечно, – согласилась Шейла, и голос ее стал сладким, как патока.

Она-то плевать хотела на несчастную девчонку, но инстинкт, который прививали ей с рождения, сработал молниеносно. Шейла твердо усвоила, что бессмысленно требовать от мужчины того, чего тебе нужно, действуя напрямик. Тончайшее искусство убеждать, осторожно подталкивать к цели, пуская в ход лесть, она усвоила в совершенстве, и мужчины, делая то, чего она добивалась, полагали, что руководствуются исключительно собственными побуждениями. Шейлин взгляд стал ласковым.

– Я понимаю, как это все для тебя важно, и восхищаюсь, что ты не жалеешь времени, чтобы помочь тем, кому трудно. – Она немного помолчала, давая Джордану возможность расслабиться, и на ее лице появилось выражение собачьей преданности. – Но я так беспокоюсь за тебя, милый. У тебя накопилась уйма дел. В первую очередь – учеба! Диплом юриста даст тебе возможность оказывать помощь большому числу тех, кто в ней нуждается.

– Я понимаю, – ответил Джордан, вонзая нож в ростбиф. Он снова обратился к Джуду, словно пропустил мимо ушей слова Шейлы. – К сожалению, в деле имеются отягчающие обстоятельства.

– Ну хорошо, что же натворила эта негодница? – решил поинтересоваться Джуд и потянулся к стакану с вином. – Обчистила пару-тройку карманов?

Джордан мрачно ухмыльнулся.

– Это были бы цветочки.

– Так что же тогда?

– Отцеубийство.

Шейла остолбенела, а Джуд поморщился.

– Газеты уже наделали шуму?

– Не упоминая имени, она несовершеннолетняя.

– Это немного облегчает положение, – сказал Джуд, – и хорошо, что пока в нее не вцепились газеты, больше шансов выиграть дело.

Джордан смело посмотрел на него и заявил: – Ей понадобится адвокат.

В глазах Джуда промелькнуло мимолетное любопытство, но через секунду лицо его стало каменным.

– Есть полно защитников-добровольцев.

Он поднес ко рту стакан и сделал глоток.

– Нужен хороший адвокат.

Наступила тишина. Даже Луиза предпочла выйти из столовой, а уж Шейла и подавно сочла неуместным вмешиваться в решающую схватку. Схватку между двумя мужчинами.

После затянувшейся паузы обед продолжился, но Шейла знала, что за внешней бесстрастностью отцовского лица скрывается лихорадочная работа мысли. Он взвешивал все «за» и «против», и совсем не последнюю роль играла здесь она. Шейла была далеко не уверена, что и Джордан думает о ней, его она пока не так хорошо знала. Но спорить и, тем более, просить, он был явно не намерен. «Ну что ж, победа за Джорданом, – отметила она про себя недовольно. – Он становится самонадеянным».

Но она ошиблась. Целеустремленность Джордана заставила его уже забыть о Джуде Райкене. Нет, это вовсе не было тактическим ходом или почти не было. Ему от природы свойственно умение сосредоточиться на одной задаче до такой степени, что все прочее мгновенно утрачивало смысл. А сейчас он задумал помочь обиженной жизнью девчонке, которой не на кого положиться, кроме него. И неважно, разозлится Джуд, останется равнодушным или будет спорить. Какое это имеет значение для Джордана? Он сам найдет способ, во что бы то ни стало помочь Марти. Потому что он так решил. А еще потому, что он знает, что значит быть обездоленным.

Первые семнадцать лет жизни Джордана Бреннера прошли в Бакстоне, в Северной Каролине, жалком городишке в горах на границе с Теннеси. Младший из семерых детей, в четыре года он стал дядей, и, когда кончал среднюю школу, число его племянников и племянниц перевалило за пятнадцать. Он был круглым отличником в классе, где было двадцать семь учеников, и получил право произнести прощальную речь на выпускном вечере.

Положение младшего ребенка в семье давало ему по крайней мере одно преимущество. У его родителей и без него хватало помощников к тому времени, как он подрос, и они могли позволить младшенькому вкусить неслыханной роскоши. Когда стало ясно, что он хорошо успевает в школе, они решили, что у него есть будущее, и постановили отправить его в Чэпл-Хил. Джордану не первому в семье предстояло получить образование – трое из его братьев окончили сельскохозяйственный факультет в Гринсборо, а одна из сестер стала врачом-физиотерапевтом и работала теперь в больнице графства. Но Чэпл-Хил без сомненья относился к самым престижным университетам в масштабах всей страны. Джордан даже не помышлял о том, чтобы когда-нибудь стать его студентом, и опасался, что его могут и не принять, но и оставаться в Бакстоне навсегда ему не светило. Его семейство приняло его незаурядность как подарок судьбы. Они все на него рассчитывали. Они создали вокруг него особую атмосферу. А если бы он не уехал, его возможности были бы крайне ограничены.

И вот, когда пришло время, получив стипендию университета штата Северная Каролина, он покинул отдаленные предгорья и, сияя от счастья, отправился в обитель знаний. Когда отцовский пикап въехал в город, Джордан застыл от восторга. Чэпл-Хил с его солидными краснокирпичными зданиями, подстриженными газонами, цветочными клумбами и мощенными камнем дорожками, напоминал декорацию для фильма, и его возвышенно интеллектуальная атмосфера показалась ему необыкновенно привлекательной. Город протянулся вдоль одной единственной главной улицы, но на ней оказалось больше книжных магазинов, чем во всем его родном графстве. Некоторые из них, как он с восхищением отметил, были еще и маленькими кафе. Пройдясь туда-сюда по Франклин-стрит, он уловил слова, произнесенные на трех разных языках, и только поздно вечером встретил студента, который, как и он, был уроженцем Северной Каролины.

Джордан как можно скорее постарался избавиться от деревенского говора. У него, конечно, сохранилось мягкое южное произношение, но это уже была культурная речь образованного южанина, начисто лишенная теннессийской гнусавости. На следующий день после приезда он решил, что займется юриспруденцией, и получил в канцелярии экземпляр программы юридического факультета. И количество лет, которые он рассчитывал провести в Чэпл-Хиле, выросло с четырех до семи. То, что его выбор пал на изучение права, объяснялось желанием помогать людям, неспособным себе помочь. Тем, кто нуждался в защите. И этому он хотел научиться здесь, в этом идиллическом царстве, которое словно окружала невидимая крепостная стена. Редкие счастливцы процветали за ней, а прочим оставалось лишь наблюдать за ними, прижавшись носами к стеклу. Уж он-то сумеет воспользоваться выпавшей ему удачей, чтобы приоткрыть двери другим. Он о них не забудет. Потому что он сам один них.

Луиза появилась вновь и подала следующее блюдо, к которому все сидящие за столом приступили, так и не произнеся ни слова. Шейла почувствовала, что молчаливый уговор пересидеть не нарушая тишины, становится опасным. Кажется, эти двое слишком упрямы, чтобы растопить пробежавший между ними холодок отчуждения, требуется немного женского лукавства.

– О, Господи, – проговорила она, тряхнув головой и откидывая упавшую на глаза прядь светлых волос. – Все что, так и будут играть в молчанку? Мне скучно сидеть, уткнувшись в тарелку.

Джуд Райкен взглянул на свою дочь и нахмурился. Она опустила глаза, а он перевел взгляд на Джордана.

– Отцеубийство? – переспросил он, будто и не прошло двадцати минут. – Как же обидел ее отец, что ей захотелось убить его?

– Изнасиловал. – Лицо Джордана было по-прежнему бесстрастным, однако тон, каким он произнес это слово, не оставлял сомнений относительно его намерений. Он будет помогать этой девушке независимо от того, нравится это Джуду Райкену или нет.

Джуду Райкену это не нравилось, и он не скрывал недовольства.

– Неинтересно, – отрезал он и окликнул Луизу, – подавайте десерт и кофе.

Джордан продолжал внимательно за ним наблюдать.

– Почему?

Вновь стало тихо, но на этот раз как-то по-другому. На этот раз молчание должно было дать понять двадцатилетнему идеалисту, что юношеское стремление творить добро не имеет перспективы и никаких объяснений тут не требуется. Джуд допил вино и попросту перестал обращать внимание на Джордана.

Шейла осторожно наклонилась к нему и коснулась его руки.

– Дело такого рода может навредить репутации фирмы Райкена, Дэвиса и Хилза, объяснила она, ухитряясь одновременно проливать свое умело дозированное обаяние на Джордана и пронзая взглядом отца. – Пойми, моя радость, изнасилование да еще с кровосмешением в придачу, может попортить папочкину физиономию.

Свирепый взгляд Джуда должен был заставить дочь замолчать. Но ей было безразлично. Она успела все сказать.

Большой ореховый торт был подан и разложен по тарелкам сервиза от Тиффани, и постепенно Шейла поняла, что Джордану не до смеха. Пока они с отцом сосредоточенно ели торт, изо всех сил стараясь не глядеть друг на друга, Джордан сидел, сложив перед собой руки и не притрагивался к десерту. Шейла впервые в жизни заметила, что Джуд чувствует себя неуютно и попыталась вмешаться вновь.

– Эй, Джордан, на тебя смотрит торт, испеченный по любимому маминому рецепту. Ты что, не хочешь даже попробовать?

Джордан взглянул на нее, но так ничего и не ответил.

Джуд поддержал дочку:

– Слушай, Джордан, ну что ты надулся, это на тебя не похоже. Лучше ешь торт. Уверен, ты такого не пробовал.

Джордан немного удивился:

– Я вовсе не дуюсь, просто думаю.

– Тем лучше. Но почему ты все-таки не ешь?

Джордан помотал головой.

– Я сыт, спасибо. Надеюсь, вы меня извините, мне надо еще поработать. – Не произнеся больше ни слова, он поднялся из-за стола и вышел из комнаты. Отец и дочь, замерев от удивления, прислушивались к звуку удаляющихся шагов. Входная дверь открылась, закрылась, и шаги затихли в темноте.