В римский период численность населения Британии была максимальной за Средние века. На протяжении четырех веков Британия входила в качестве составной части в единую политическую систему, охватывавшую территорию от современной Турции до Португалии и от Красного моря до реки Тайн. Ее связи с Римом установились еще до завоевания, начатого императором Клавдием в 43 г. н.э., и продолжали сохраняться некоторое время после окончательного крушения римской власти. Таким образом, рассматриваемый нами период британской истории занимает около половины тысячелетия.

Начало того, что позднее стало Британией, было положено гораздо раньше периода римского владычества. Характерные черты общества, с которым римляне столкнулись в Британии, начали складываться в эпоху неолита и ранней бронзы. Ко времени римского завоевания культура населения Британии насчитывала от полутора до двух тысяч лет предшествующего развития – хотя исследователи доисторического периода продолжают горячо спорить относительно различных аспектов его периодизации. К концу железного века в здешнем обществе сложилась форма организации, во многом напоминающая ту, что римляне встречали повсюду на северо-западе Европы; были усвоены те разновидности культуры и языка, которые мы неточно называем «кельтскими». Вне имперских границ в Британии они оставались в основном неизменными; внутри их кельтский субстрат существовал, ассимилируемый и усваиваемый Римом теми способами, которые в целом не слишком соответствуют применяемым в современных колониальных империях.

Тогда почему мы не начинаем нашу «Историю Британии» с доримского периода или не относим Римскую Британию к «доисторической эпохе», как это делают некоторые современные исследователи? Ответ заключается в качественном различии между римским периодом и эпохой, предшествующей ему. В утверждении о том, что изучение Римской Британии относится к «доисторической эпохе», есть много верного в том смысле, что в данном случае мы в основном опираемся на данные археологии – и это же можно сказать о раннем англосаксонском периоде. В то же время наши источники по Британии никоим образом не являются исключительно археологическими, и сам анализ материальных остатков не может быть изолирован от изучения письменных источников. Несмотря на то что количество письменных свидетельств, современных тому периоду или близких к нему, не так велико по сравнению с более поздними веками, оно достаточно, чтобы считаться значительным. Кроме того, в нашем распоряжении имеется очень много сохранившихся письменных памятников, созданных повседневной жизнедеятельностью общества с распространенной грамотностью, которые не претерпели неизбежных искажений, свойственных дошедшим до нас греческим и латинским литературным текстам, переписываемым от руки на протяжении веков. Конкретные примеры письменности, найденные в Британии главным образом в виде надписей на камнях, но также и в других формах, служат одним из основных первоисточников по истории римско-британского периода. Они включают в себя клейма изготовителей на произведенных товарах, небольшое, но постоянно увеличивающееся число личных писем и других документов, написанных на различных подходящих материалах, которые находят в ходе раскопок, и даже граффити – образцы письменности простых людей. Мы также не можем игнорировать такую специализированную и сложную, однако дающую множество ценной информации область, как исследование римской монетной системы, которая играла весьма важную роль в политике и экономике римского мира. Денежные знаки использовались правительством не только в качестве средства обмена; надписи и изображения на монетах служили мощным средством массовой пропаганды, своей навязчивостью напоминающим телевизионную рекламу. Общепризнанно, что умение читать было более распространено в городах, чем в сельских районах Римской Британии; в армии оно было обязательным, а в ряде других видов деятельности – необходимым. Оно не было ограничено рамками небольшой или специализированной группы, как это было характерно для других эпох.

Главное различие между Римской Британией и тем обществом, которое существовало до нее, состояло в том, что население в римскую эпоху было грамотным, возможно, более грамотным, чем в любое другое время до конца Средневековья. Наряду и в связи с этим следует отметить тот факт, что над миром Римской Британии властвовало право, которое до мелочей регулировало отношения между человеком и государством, человеком и человеком, каким бы корыстным или неэффективным зачастую ни было его реальное применение. Поразителен контраст между Римской Британией, обществом, в котором все большую роль играли предписания и процедуры, зафиксированные в официальных документах, и той страной, которая была здесь к концу железного века. Тогда даже на вершине социальной иерархии, где импорт римских предметов роскоши играл заметную роль, письменность полностью отсутствовала, за исключением надписей на великолепных, но редких монетах – и даже они почти всегда были латинскими, а сами чеканщики часто были римлянами.

После того как экспедиции Юлия Цезаря 55 и 54 гг. до н.э. указали направление экспансии, стремление Рима завоевать страну стало в большей или меньшей степени неотвратимым. Римляне не признавали никаких ограничений на право распространять свою власть: они рассматривали его в качестве своей божественной миссии. Начиная с Цезаря, Британия занимала особое и значительное место в сознании римлян. Римский период является поворотным не в том смысле, что тогда на британской земле появились первые человеческие поселения, а в смысле перехода страны из доисторической эпохи в историческую.

Физическая география страны оказывает большое воздействие на жизнь населяющих ее людей, и Британия не исключение из этого правила. Самой бросающейся в глаза и неизменной характеристикой ее ландшафта является общее разделение между горной местностью и равнинами – приблизительно между севером и западом острова и его югом и востоком, – однако это различение в ходе исторического анализа может быть преувеличено. Кроме того, в Британии человек продемонстрировал незаурядную способность переделывать окружающий ландшафт, иногда намеренно, иногда ненамеренно, преследуя те или иные цели, например заготовку топлива. Следует сказать еще, что тот период был отмечен значительными колебаниями природных условий, в частности изменениями относительного уровня суши и моря, которые оказали серьезное воздействие на очертания береговой линии, а во внутренних районах – на уровень воды в реках. До какой степени причины, вызывавшие эти колебания, были обусловлены климатом или же геологическими сдвигами, до конца неясно. В общих чертах данные, которыми мы располагаем относительно римского периода, позволяют предположить, что климат в ту эпоху был схож с климатом современной Британии. За периодом, когда уровень моря был относительно высоким, последовало «отступление моря» в I в. до н.э., открывшее новые земли для обработки. В III в. н.э. данные о наводнениях во многих районах Европы, вызвавших серьезные проблемы в низинах, на берегах рек и в гаванях, свидетельствуют о наступлении более влажного климата. Таким образом, можно предположить, что климатические условия в рассматриваемый период не отличались постоянностью.

Предположение о том, что основная часть Британии была покрыта лесами вплоть до наступления англосаксонского периода, широко распространенное раньше, сейчас мало кем разделяется. Хотя ко времени римского завоевания все еще сохранялись большие массивы естественных лесов, численность населения Британии тогда уже выросла до уровня, который в целом сохранялся в период владычества римлян и был в два или три раза выше, чем в период правления Вильгельма Завоевателя (1066-1087). Соотношение лесов и открытого, заселенного пространства упало тогда до показателя конца Средних веков. Начиная примерно с 1300 г. до н.э. на территории Британии начался классический железный век, появились характерные для этого периода укрепления на возвышенностях, отдельные дворы и группы дворов, которые иногда достигали размеров сельских поселений (часто имевших небольшие ограждения), увеличивались площади постоянно обрабатываемых полей, лесные насаждения, а также значительные участки пастбищ. В течение 600 лет, предшествовавших эпохе Цезаря, Британия обрела многие черты, характерные для последующих периодов железного века на территории континентальной Европы, хотя и не без местных особенностей. Данное обстоятельство вызвало продолжающийся до сих пор спор между исследователями доисторического периода относительно того, свидетельствуют ли эти последовавшие одно за другим изменения о каком-то значительном по масштабам иноземном вторжении, о появлении сравнительно небольшого числа имевших влияние или осуществивших завоевание чужаков (какими впоследствии стали норманны) или же об обмене идеями посредством путешествий и торговли. В любом случае Британия ко времени Цезаря достигла такого этапа развития, что племена, с которыми он столкнулся здесь в тех районах, куда он проник – на юге и на востоке, – были, по его собственным словам, весьма похожими на племена, встреченными им в Галлии. Правда, данные археологии свидетельствуют о том, что в Британии проживали и менее развитые народы, однако все они, как представляется, говорили на одной и той же британской разновидности кельтского языка и имели в широком смысле схожую культуру.

Имеется ряд оснований считать, что племенная система, которую мы обнаруживаем в Британии во времена Клавдия, при Цезаре развилась еще не в полной мере; кроме того, тот период отмечен рядом других важных изменений, которые мы рассмотрим позднее. В Южной Галлии местные племена в значительной степени перешли от правления королей к выборным должностям (magistracies) и племенным советам; однако в Северной Галлии во время появления там Цезаря королевская система власти была по-прежнему общераспространенной. В Британии она сохранилась до времен Клавдия, хотя имеются признаки, указывающие на случаи совместного или попеременного правления двух королей. Общество было разделено на военную аристократию и простых людей, занимавшихся в основном сельским хозяйством. Жрецы, или друиды, составляли третью общественную группу, чье положение и функции до сих пор остаются предметом дискуссий, хотя, по крайней мере относительно Британии, имеющиеся данные свидетельствуют не в пользу распространенного мнения, будто они играли значительную политическую роль. Кельтам приписывали драчливость, проявлявшуюся как внутри их собственного племени, так и в той легкости, с какой различные племена вступали друг с другом в войну. Только в редких случаях, перед лицом большой опасности, кельтские племена объединялись, для того чтобы избрать единого лидера. По крайней мере в Галлии сохранялась определенная традиция периодических собраний знати различных племен. У кельтов было очень мало или не имелось вовсе «национального» чувства.

Ко времени Цезаря между Южной Британией и Северной Галлией установились тесные связи. Данные археологии свидетельствуют о двух основных путях перемещения вещей и людей между двумя странами. Самый важный из них в то время пролегал от Бретани и Нижней Нормандии (в эпоху древности известных под общим названием Арморика) до Юго-Западной Британии, в особенности через порт Хенгистбери-Хед в Дорсете. Другой путь проходил от Верхней Нормандии и территории современных Нидерландов, Бельгии и Люксембурга, землями между устьями Сены и Рейна, до Южной и Восточной Англии. Цезарь пишет, что «на памяти ныне живущих» власть галльского правителя распространялась также и на Британию. Он столкнулся не только с отрядами из Британии, воевавшими плечом к плечу с его галльскими противниками, но и с мешавшими ему беженцами, которые искали спасения от Рима у друзей или родственников по другую сторону Ла-Манша.

Для того чтобы понять, почему Цезарь оказался в Галлии и что могло побудить его начать кампанию в Британии, необходимо вкратце осветить положение Рима в то время. Римская экспансия в III-II вв. до н.э., в ходе которой он из италийского города-государства превратился в величайшую державу Средиземноморья, была осуществлена в рамках сохранявшейся традиционной формы власти. Теоретически она являлась демократией, с народными собраниями и ежегодно избираемыми магистратами, но на практике общественные должности век за веком занимали представители сравнительно небольшого числа аристократических семей. Сенат, считавшийся совещательным органом, на деле стал играть доминирующую роль. В его состав входили магистраты и все те, кто ранее был избран на магистратские должности. Наивысшими должностными лицами в республике являлись два ежегодно избираемых консула, почти всегда происходившие из еще более ограниченной группы в рамках сенатского класса, и их семьи пользовались особым авторитетом. Религиозные и общественные взгляды, тесно переплетенные между собой, обусловливали очень высокую ценность почитания предков и сохранения семейной чести. Репутация человека, т.е. то, что равные ему по положению люди думали о нем, имела величайшую важность, это было одной из самых характерных черт мира классической древности. На римского аристократа постоянное воздействие оказывали сознание долга перед своей семьей и личные амбиции, побуждавшие его подражать своим предкам как в общественной деятельности, так и в стремлении занять самую высокую должность.

Репутация завоевывалась с помощью успеха в двух областях – в законодательной деятельности и в армии. Карьера сенатора обычно включала в себя посты в обоих видах деятельности. При этом доблесть, проявленная в военном деле, помогала добиться большего авторитета. Занятие ряда высших должностей, даже ниже консульства, давало право командовать армиями и управлять провинциями. Современник Цезаря – оратор, политик и моралист Цицерон со всей категоричностью определял область деятельности, дающую наивысший личный статус: расширение границ империи приносит больше славы, чем управление ею.

В Древнем мире завоевательные войны обычно приносили изрядную выгоду победителю. Громадное богатство, обретенное Римом входе завоеваний, а также те возможности и соблазны, которые предоставляла его средиземноморская империя, стали причиной невыносимого перенапряжения политической и социальной системы, соответствующей потребностям всего лишь небольшого италийского государства. К середине I в. до н.э. Римская республика переживала процесс распада. Старые обычаи правящего класса больше не отвечали сложившимся условиям. Стремление стать одним из немногих избранных сменилось неспособностью терпеть даже равных себе у власти и в славе.

Одним из видимых признаков авторитета крупного римского аристократа в течение продолжительного времени было число людей, зависевших от него. К его «клиентам» могли относить себя целые общины. Такой «патронат» был одной из черт римского общества, которая обрела большое значение в жизни провинций вроде Британии, находившихся вдали от центров власти. К I в. до н.э. старые армии, состоявшие из граждан, которые собирались для ведения конкретной войны, были заменены армиями, состоявшими из профессионалов. Сенат совершил фатальную ошибку, в результате которой вознаграждение за службу солдат этих новых армий, и в особенности имевшее для них первостепенное значение обеспечение всем необходимым после ухода в отставку, стало обязанностью командующих, а не государства. Тем самым были созданы условия для незатухающей гражданской войны, и Республика оказалась фактически обречена. В этот период сложились образы мыслей, образы действий и социальные отношения, определявшие судьбу Рима до конца его истории. Значение всего этого для Британии выразилось не только в судьбоносных событиях последующей истории империи, которые напрямую повлияли и на историю Британии, но также и в том необычайном успехе, которого римляне достигли в распространении своих ценностей среди покоренных народов, особенно среди местных правящих классов. Вместе с тем создание общей культуры высших классов, являвшееся необходимым условием для нормального функционирования империи, во многом стало одной из главных причин ее падения. История Британия в римскую эпоху служит примером этого фундаментального правила.

Завоевание Галлии Юлием Цезарем нужно рассматривать в контексте борьбы за власть в последние годы существования Римской республики. Вероятно, мы никогда не узнаем точно, почему он предпринял две экспедиции в Британию (в 55 и 54 гг. до н.э.), как и то, планировал ли он само завоевание, – хотя здесь, возможно, можно провести параллель с его карательным походом через Рейн в Германию. Последствия этих экспедиций для будущего в данном случае играют более важную роль. Если рассматривать их непосредственно военные результаты, то они были скромными, хотя после них уже не было слышно о жителях Британии, сражающихся в Галлии. Так как положение в последней оставалось взрывоопасным, Цезарь не был в состоянии довести до конца свои победы и воспользоваться преимуществом капитуляции временной конфедерации британских племен. Римский историк, писавший в следующем столетии, даже приводил слова вождя одного из британских племен, который заявлял о том, что его предки дали «отпор» Цезарю.

Как бы то ни было, смелое предприятие Цезаря в отношении Британии оказало длительное воздействие на Рим. Британия была отдаленным, почти сказочным островом за «Океаном», пугающим морем для римлян, все еще не привыкших к приливно-отливному режиму вне Средиземного моря. Британия находилась за границами познанного мира. За две короткие кампании Цезарь поместил Британию на римскую карту. Сохранив свою загадочную ауру, она с того времени всегда служила предметом соблазна для тех, кто стремился реализовать свои военные амбиции, – Цезарь создал цель и прецедент для последующих членов семьи Юлиев. Кроме того, его опыт – он несколько раз попадал в весьма опасное положение благодаря не только британцам, но и своим солдатам – послужил практическим уроком для будущих командующих экспедиционными силами.

Цезарь создал также важные прецеденты для интервенции в Британию. Он принял капитуляцию одних влиятельных местных королей и наладил дружбу с другими. На остров была наложена дань, или ежегодный налог. Кроме того, Цезарь утвердил королем племени триновантов в Эссексе молодого принца, который затем бежал с ним в Галлию. Отец этого принца был убит Кассивеллауном, бриттом, которого избрала конфедерация британских племен, чтобы возглавить ее борьбу с Цезарем, и которому ныне было запрещено вмешиваться в дела триновантов. В результате Рим получил возможность претендовать в определенном смысле на статус высшего арбитра, а также на право сбора дани и защиты своих друзей тогда, когда он этого пожелает. (На деле Рим редко поступал подобным образом, если это не соответствовало его интересам: множество небольших государств, находившихся под его номинальной защитой, смогло в достаточной мере оценить этот основной факт жизни Древнего мира, с несчастливыми последствиями для себя.) Но прецеденты, как мы помним, были очень важны для римлян, и после Цезаря у них таковых было множество.

В течение двух десятилетий после Цезаря внимание римского мира было поглощено серией гражданских войн, положивших конец республике и приведших к власти Октавиана, приемного наследника Цезаря, позднее принявшего имя Август. Сам Цезарь не предпринял никаких действий, когда его прежний галльский друг Комм, которого он утвердил королем племени атребатов в Галлии, присоединился к большому восстанию в этой провинции. После поражения восстания Комм бежал в Британию, где ранее он был агентом Цезаря, и основал династию среди британских атребатов. Отсутствие в тот период римского интереса к делам в Британии вполне понятно. Между тем мы постепенно начинаем распознавать различные племена и прослеживать историю династий. Особенно показателен в этом отношении случай с тем же Коммом. Его власть над созданным римлянами «клиентским» королевством галльских атребатов и моринами, населявшими побережье Ла-Манша к северу от устья Сены, позволила ему контролировать значительную часть территории, через которую проходили пути от основных районов проживания Ве1дае (белгов), живших по берегам Мааса, до Британии. Как представляется, за некоторое время до Цезаря началось переселение из белгской части Галлии в Британию, которое, вероятно, усилилось после успехов в завоеваниях Цезаря, приведя по крайней мере к установлению родственных королевских домов в Британии.

В течение I в. до н.э. культура белгов стала доминирующей в Южной Британии, даже среди племен, которые не имели белгского происхождения. Образ жизни менялся. Разделение труда в обществе обретало более выраженный характер, по мере того как все больше видов деятельности, в частности таких, как гончарное дело, становились областью специализации ремесленников, а не практиковались в домашних условиях. Британское искусство достигло изумительной высоты, особенно в обработке металла, отличающейся круговыми мотивами и прекрасной эмалью, однако оно служило главным образом для экипировки военных вождей и украшения святилищ. В большинстве районов, испытавших влияние белгов, укрепления на возвышенностях начали уступать место большим поселениям на равнинных участках; иногда подходы к ним были защищены сплошными земляными валами. Их рассматривают как предшественников городов римского периода, хотя многие из них были скорее королевскими резиденциями, чем городами, типичными для Средиземноморья того времени. Однако с точки зрения будущего облика Британии наиболее интересным изменением является то, что в период от Цезаря до Клавдия (54 г. до н.э. – 43 г. н.э.) на всей ее территории начинает вырисовываться более устойчивая модель сельского землеустройства с постоянными границами земель, позволяющими делать вывод о наличии их более или менее постоянного владельца. В настоящее время все больше археологов склоняются к тому, что в данный период, возможно, зародилась практика размежевания земель, просуществовавшая до наших дней. Разумеется, люди, которые обрабатывали землю и которые владели ею, неоднократно менялись. Общие черты ландшафта, отвечающие этой весьма правдоподобной гипотезе, сохранились до настоящего времени.

За год до своего первого похода Цезарь в морском бою уничтожил флот бретонских венетов, корабли которых в то время контролировали морские торговые пути между Арморикой и Юго-Западной Британией. Археологические исследования свидетельствуют о том, что примерно в этот же период резко возросла важность маршрутов между белгской Галлией и южной и восточной частями Британии. С тех пор наибольшую важность приобрели морские пути от Сены до окрестностей Саутгемптона, короткие маршруты от Булони до Кента и путь от Рейна и Нидерландов (Low Countries) до устьев рек в Эссексе. Возможно, нет ничего странного в том, что эти области Британии были в то время средоточием богатства и знания. Ведь начиная с 12 г. до н.э., когда Август направил свои войска на завоевание Голландии и Германии, важность, которую недавно приобрели связи Британии с северными соседями Рима, скорее всего, еще более возросла.

Несмотря на то что в конечном итоге попытка Августа расширить границы империи до Эльбы оказалась неудачной, с этого периода большие по численности войска Рима обосновались на Рейне на постоянной основе. Британия продавала в империю зерно, кожи, скот и железо – все то, без чего Рим не мог обойтись в своей военной кампании. Недавние исследования показывают, что в Британии с ее технически эффективным сельским хозяйством по крайней мере зерна производилось значительно больше, чем было необходимо для нужд населения. Можно с полным основанием предположить, что перспективы, которые открывались в связи с потребностями стоявшей на Рейне армии и новых рынков – римских провинций по ту сторону пролива, – значительно повлияли, а возможно, и стали причиной роста благосостояния, общественных перемен и даже изменения характера сельского хозяйства Британии.

В самом начале правления Августа тяготила слава Цезаря; он остро осознавал необходимость утвердить свою репутацию как полководца. Еще до окончательной победы над Марком Антонием Август, видимо, планировал поход на Британию и по меньшей мере дважды пытался его предпринять. В обоих случаях более важные задачи заставляли Августа повременить. Однако с 26 г. до н.э. он довольствовался тем, что поддерживал распространенное и способствовавшее упрочению репутации Рима мнение о том, что завоевание Британии лишь вопрос времени, развивая при этом дипломатические отношения, предпосылкой для которых могли стать переговоры о возможном пересмотре схемы налогообложения, введенной Цезарем, а они, как мы знаем, уже велись в тот период. При этом завоевание Британии по-прежнему считалось вопросом времени, и такое мнение благоприятно сказывалось на репутации Рима. Страбон, автор, писавший в поздний период правления Августа или при его преемнике Тиберии, утверждает, что бритты платили Риму высокие таможенные пошлины за ввоз и вывоз товаров. Похоже, он разделял точку зрения, оправдывавшую снижение интереса к завоеванию, заявляя, что, несмотря на всю легкость предприятия, Рим не спешил с захватом Британии, поскольку гораздо выгоднее было взимать налоги, не завоевывая ее. Бритты, авторитетно добавляет Страбон, не представляли военной угрозы.

Комма на британском троне сменил сын, Тинкомм, и около 15 г. до н.э. отношения Рима с этим столь важным для империи королевством, где заканчивались пути от Сены до Саутгемптона, по всей вероятности, изменились, обретя характер дружеских. Возможно, причиной стало усиление роли одного из племен бриттов, катувеллаунов, большинство представителей которого проживало в Хертфордшире. Неизвестно, появилось ли данное племя незадолго перед тем в результате слияния более мелких кланов или уже обладало заметным влиянием во времена Кассивеллауна, однако с этих пор и до завоевания Британии Клавдием экспансия катувеллаунов будет иметь определяющее значение для британской истории. Так или иначе, в то время Рим предпочитал не замечать подобных процессов. Даже изгнание Тинкомма и еще одного британского короля, которые впоследствии искали защиты у Августа, было воспринято в Риме как подтверждение притязаний Августа на фактическую власть над Британией, как пропаганду для внутреннего употребления. Действительно, катувеллауны старались по возможности не демонстрировать открытой враждебности. Такое равновесие соответствовало взаимным интересам правящих классов обеих сторон. Бриттские аристократы получали товары из империи, а из перечня поставляемых королевством товаров, которые один из римских авторов счел достойными упоминания, явствует, что бритты расплачивались за предметы роскоши не только тем, что было необходимо для нужд армии: значившиеся в конце списка золото, серебро, рабы и охотничьи собаки были товарами, пользовавшимися большим спросом как у самого императора, так и у состоятельных римлян. После сокрушительного поражения в Германии в 9 г. до н.э. Август и его преемник Тиберий возвели принцип ненападения за пределами империи в незыблемое правило – что было полной противоположностью линии, проводившейся Августом ранее. Тем не менее о пользе такой практики говорит то, что Кунобелину – шекспировскому Цимбелину, – в то время королю катувеллаунов, удалось избежать возмездия со стороны империи, даже когда он захватил территорию триновантов, старых «протеже» Цезаря, и сделал Колчестер центром своего королевства. Теперь именно он контролировал столь доходный путь к Рейну. На территории Британии он мог по собственному усмотрению пресекать подтверждение статуса других британских правителей; действуя различными способами, в том числе и захватнически, он все решительнее укреплял могущество и влияние королевства.

 

Римское завоевание

Отношения, основанные на взаимной терпимости, которые, несомненно, устраивали как Рим, так и катувеллаунов, были, однако, не по нраву остальным кланам бриттов. Они начали портиться, когда Тиберия сменил неуравновешенный Гай (Калигула). В определенный момент этого периода Кунобелин изгнал из страны одного из своих сыновей, который в конце концов нашел убежище у императора, официально став его подданным. Гай не только заявил о том, что Британия сдалась, но и отдал приказ о наступлении. Впоследствии он отменил его, но особенно важно отметить, что сделано это было в самый последний момент. Уже была проведена «штабная работа», осуществлен весь сложный процесс развертывания сил для наступления, которое готовилось как серьезная операция, а не обычные маневры; римлянам напомнили о деле, давно ожидавшем завершения. Все было готово; нужна была только более твердая рука.

После убийства Гая на трон в обход всех формальностей взошел Клавдий, приходившийся убитому дядей; ранее императорская семья не принимала его всерьез, ошибочно считая слабоумным. В действительности же он обладал здравомыслием, его оригинальность граничила с эксцентричностью, он проявлял прямо-таки профессиональный интерес к истории и с глубоким почтением относился к римской традиции. Клавдий стал свидетелем серьезного военного мятежа, поднятого вскоре после его восшествия на престол, и он не мог не понимать, как важно утвердить свою репутацию в войсках и завоевать уважение в Риме. Такой человек, как Клавдий, просто не мог упустить шанс стяжать военную славу, который предоставляла ему Британия, и не только осуществить вторжение, от чего отказались Август и Гай, но и превзойти самого Юлия Цезаря. Ничто не могло послужить лучшим способом укрепления собственной и фамильной репутации.

Нашелся и соответствующий повод – такой, на который впоследствии можно было сослаться и который давал стратегическое обоснование нападению. К тому времени Кунобелин уже умер, и правление приняли два его воинственных сына – Каратак и Тогодумн. Таким образом, путь в Британию с востока был ненадежным. На юге из-за постоянных неурядиц от первоначального королевства Тинкомма остался лишь жалкий клочок на побережье; эта дорога тоже оказалась закрытой, после того как в результате внутреннего переворота был изгнан брат Тинкомма, Верика. Последний, следуя веяниям времени, тоже нашел убежище у императора. Казалось, вся Британия становилась враждебной к Риму, и под угрозой оказалась ее столь важная торговля с империей. Подобно Цезарю, Клавдий мог отозваться на просьбу о помощи со стороны одного из британских правителей.

Цезарь полагался на свой талант прирожденного полководца и преданность солдат, не один год прослуживших под его началом. Успехи новой постоянной армии, созданной Августом и его преемниками, хотя и зависели от полководца, но по большей части обеспечивались тщательным планированием и подготовкой, а также стабильностью основных компонентов этой армии. В то время легионы, представлявшие собой костяк армии, по-прежнему формировались исключительно из римских граждан; большинство солдат были жителями Италии. Однако постепенно колонии граждан, основанные в более старых провинциях вне Италии, тоже обязывались поставлять людей для военного дела. Каждый легион насчитывал чуть более 5 тыс. солдат, в основном тяжелой пехоты, усиленной небольшими группами кавалерии, катапультами и другими военными машинами. В состав легиона входили опытные ремесленники различных специальностей и административные работники. Кроме того, каждый легионер, от которого требовалось умение читать и писать, мог быть использован для решения целого ряда задач, стоявших перед правительством. В первой половине I в. н.э. «вспомогательные» подразделения из местных нерегулярных отрядов во главе с собственными вождями постепенно становились нерегулярными формированиями жителей провинций, в основном не римских граждан, но с римскими командирами. Эти формирования обычно состояли из 500 человек, пехотинцев, кавалеристов или тех и других, их статус и оплата были ниже, чем в легионах. В то же время как легионерам, так и участникам вспомогательных формирований была гарантирована крайне редкая в Древнем мире регулярная денежная плата, возможность карьеры и получения земельного надела после отставки. Образование, опыт и возможности самопродвижения, не говоря уже о самообогащении, делали армию одним из основных факторов социальной мобильности. Как действующие, так и отставные солдаты были влиятельными лицами в своих общинах. Участники вспомогательных формирований после отставки автоматически получали римское гражданство, а их сыновья имели возможность стать легионерами. Таким образом, эти формирования обеспечивали непрерывный процесс превращения неграмотных варваров в грамотных римских граждан и служили важным элементом системы ассимиляции новых народов в рамках империи.

Военные силы, собранные для отправки в Британию в 43 г. н.э., состояли из четырех легионов и примерно такого же количества вспомогательных войск; в целом около 40 тыс. человек. Перед лицом дисциплинированной военной машины британские силы сохраняли свои прежние черты. Профессиональные воины являлись аристократической прослойкой. Их излюбленным видом вооружения была боевая колесница, которую они использовали для быстрого попадания на поле боя и ухода с него; в управлении колесницами их возничие проявляли необычайное искусство. Достоверно неизвестно, какое положение занимали воины-кавалеристы: вероятно, это были люди, способные содержать собственную лошадь, однако неясно, было ли военное дело главным занятием их жизни. Основную часть армий бриттов составляло ополчение, набранное из крестьян. В отличие от римлян бритты носили мало доспехов или не носили их вовсе, полагаясь на быстроту, стремительность и длинные рубящие мечи. Прежде чем они могли приблизиться к римлянам, стоящим в боевом порядке, они теряли множество людей под тучами римских дротиков; в рукопашной схватке их длинные клинки были в невыгодном положении против сомкнутых рядов и коротких колющих мечей пехоты противника. Упомянутые успехи кельтских отрядов против римлян обычно достигались благодаря внезапным нападениям, засадам и подавлению атакованного неприятеля простым численным превосходством. Они редко могли противостоять римлянам на равных в заранее подготовленных битвах, и римские командующие стремились выдавить их на открытое пространство или запереть в собственных укреплениях, где они могли быть уничтожены с помощью осадных орудий либо принуждены к сдаче путем осады. Однако, возможно, самым главным недостатком сил бриттов по сравнению с римлянами было то, что крестьяне-ополченцы могли участвовать в боях лишь в течение ограниченного времени. Если их не отпускали домой, население начинало голодать. Напротив, система снабжения римской армии позволяла ей вести военные кампании столько времени, сколько отпускала погода, а также предоставляла возможность сооружать укрепленные и хорошо снабженные лагеря, в которых войска могли переждать зиму. Подобная система позволяла вести войну год за годом, а кроме того, обеспечивала всем необходимым гарнизоны, требовавшиеся для постоянной оккупации занятых земель. Вызывает удивление, что перед лицом такого противника бритты сопротивлялись так долго и упорно.

Вторжение столкнулось с отчаянным сопротивлением некоторых британских племен. Другие, вне всякого сомнения не слишком опечаленные падением гегемонии катувеллаунов в Южной Британии, легко сдались или присоединились к римлянам. Кампанию увенчали капитуляция одиннадцати британских королей и триумфальное вступление императора в Колчестер, ради которого он присоединился к передовым частям своего войска, укомплектованным боевыми слонами. Внешним выражением его восторга служили возрождение древнего обряда, некогда исполнявшегося победителями в Римской республике, и горделивое провозглашение расширения империи, в котором вновь фигурировало «завоевание Океана» (это не было пустой похвальбой: поначалу армия отказывалась плыть).

К 47 г. н.э. войска Клавдия заняли британские земли вплоть до Северна и Трента. Началось преобразование Британии в настоящую провинцию. Должность правителя обладала высоким статусом. Этот пост приберегался для бывших консулов; обязанности правителя включали в себя командование весьма значительным числом легионов. В первые полтора века существования Британской провинции при назначении ее правителя предпочтение обычно отдавалось особо отличившимся мужам. Это была не только военная служба, позволявшая создать себе имя: хотя мы никогда не получим цифр, которые дали бы возможность сопоставить получаемые доходы с затратами на оборону и управление Британией, данная провинция считалась средоточием природных богатств до самого IV в. И действительно, к 47 г. уже началась эксплуатация британских залежей полезных ископаемых, что было одной из основных целей победоносной кампании (с этого времени серебряные рудники в Мендипсе разрабатывались под государственным контролем). Рим избежал бы больших трудностей и убытков, если бы ограничил завоевание уже контролируемой территорией, хотя римляне вряд ли смогли бы надолго обуздать свои амбиции, даже если бы воинственные и беспокойные племена Севера и Уэльса не угрожали мирному развитию Юга. Однако события следующих двух или трех лет заставили римлян избрать другой путь.

В соответствии с обычной римской практикой большинство административных обязанностей в провинциях как можно скорее перекладывались на плечи преданных людей из местных жителей. Похоже, в намерения Клавдия входило как можно более широкое привлечение «королей-клиентов» – наиболее выгодный способ в тех местах, где на них можно было положиться. Значительная часть Юга, в том числе бывшее королевство Верики, оказалась в руках некоего Когидубна, который мог и не быть британцем по рождению. Ицены из Норфолка получили статус «союзников», а на границе римских территорий с владениями Картимандуи, королевы бригантов (объединение многочисленных кланов, которые занимали большую часть Северной Англии), было достигнуто взаимопонимание в вопросе обороны провинции от нападений с Севера. Одним из примеров успешности такой политики стала выдача Картимандуей Клавдию беглеца Каратака; другим – нерушимая верность Когидубна, оказавшаяся жизненно важной в ходе более поздних потрясений, происшедших в Британии.

Ожидалось, что управление оставшейся частью провинции возьмут на себя главным образом племена, реорганизованные в римские общины (cititates), из знати которых формировались советы и органы местного управления – фактически доморощенный вариант римского устройства, но зачастую с привлечением уже существующих общественных институтов. В придачу к этому на всю провинцию распространялись полномочия главного финансового секретаря Британии, именуемого procurator provinciae. Прокураторы провинции отчитывались непосредственно перед императором. Это было вполне естественно, поскольку они особо отвечали за земли Короны (император автоматически присваивал владения побежденных королей, а кроме этого, получал много земель по завещаниям или в результате конфискаций) и за государственные монополии; но они также надзирали за деятельностью правителей, императорских войск и судебных органов. Разногласия не были чем-то необычным и не всегда возникали без умысла.

Процесс, убедительно доказавший, что провинция не сохранится даже в пределах Юга, начался в 47 г. н.э., когда римляне ответили на набеги извне. В число предпринятых мер вошли не только ответные вылазки, но и разоружение британского населения провинции. Рано или поздно это должно было произойти, поскольку гражданскому населению империи запрещалось носить оружие, за исключением строго ограниченных случаев (красноречивое свидетельство безопасности повседневной жизни во времена Рима), но те, кто добровольно подчинился Риму, не ожидали, что эту меру применят и к ним. Ицены восстали и были жестоко подавлены: подлинное положение зависимых королевств сделалось очевидным. Следующим шагом стал вывод легиона, стоявшего в Колчестере, и замена его в 49 г. поселением римских ветеранов. Предполагалось, что город станет центром императорского культа – официального поклонения Риму и императорскому роду, отражающего лояльность провинции, – а ветераны призваны были служить защитой от возможного мятежа. Однако на деле Колчестер стал обычным городом, лишенным военного гарнизона. Видимо, в это же время был основан Лондон – в качестве порта. Возможно, с самого начала подразумевалось, что ему предстоит стать административным центром Британии. По всей вероятности, он возник в результате обдуманных действий, а не как случайное поселение торговцев (так полагали прежде). Теперь ведущая роль побережья Эссекса перешла к Темзе, было положено начало формированию системы расходящихся в разные стороны дорог с центром в Лондоне, разработанной в интересах управления, но очень скоро сделавшей этот город и деловым центром провинции.

Пятидесятые годы н.э. были десятилетием бурного развития городов. Только сельская местность не претерпела особых изменений, по крайней мере на первый взгляд, да и процесс всеобщего привыкания к денежному обороту развивался медленно. Тем не менее к 60 г. н.э., при правителе Светонии Паулине, которому почти удалось покорить беспокойные племена Северного Уэльса, провинция, казалось, прочно встала на путь прогресса. Что же пошло не так? Почему жители провинции во главе с давними друзьями Рима – иценами и триновантами – превратились в свирепую орду, стремящуюся уничтожить все следы пребывания римлян?

В нашем распоряжении находятся только римские свидетельства, но этого достаточно, чтобы обнаружить злоупотребления властью – от простой халатности до явных преступлений. Тацит в общих чертах описывает нрав британцев так: «Они не уклоняются от наборов в войско, столь же исправны в уплате податей и несении других налагаемых Римским государством повинностей, но только пока не чинятся несправедливости; их они не могут стерпеть, уже укрощенные настолько, чтобы повиноваться, но еще недостаточно, чтобы проникнуться рабскою покорностью» Вину за события 61 г. нельзя возлагать только на прокуратора, которому традиционно отводится роль злодея в этой трагедии. Правитель несет свою долю ответственности, но на этом останавливаться нельзя. Вряд ли можно напрямую обвинять молодого Нерона, только что взошедшего на трон, поскольку на него влияли его «добрые» советники – префект претория Бурр и Сенека, философ и драматург. Очень похоже, что из них двоих Сенеке, как минимум, было известно о том, что творится в Британии, так как он неожиданно, в своей обычной жесткой манере, потребовал вернуть крупные суммы, которые он ссужал вождям британцев под большие проценты. В поступающих из Британии отчетах могли быть сообщения о беспорядках, которые делали такие капиталовложения рискованными. Дальнейшие действия только раздули пламя. Существовало два источника недовольства, видные на примерах, соответственно, иценов и триновантов. На случай своей смерти одни из «клиентов», король иценов Прасутаг, муж Боудикки, отписал половину своих владений императору, ожидая, что это обеспечит безопасность его королевству и семье. Однако чиновники прокуратора и правителя расценили это как безоговорочную капитуляцию противника. Имущество короля было конфисковано, знать изгнана из своих поместий, а налоги увеличены. Тринованты страдали от иной несправедливости. На их знать легла вся тяжесть забот об отправлении императорского культа, призванного способствовать лояльности императору, в то время как римские колонисты, которых недвусмысленно поддерживали военные, захватывали земли знати и обращались с нею с презрением. Она (вероятно, как и аристократия других civitates) оказалась перед лицом разорения, и, когда сделанные Клавдием пожалования были изъяты, а Сенека потребовал назад свои займы, это стало для нее последним ударом. По иронии судьбы императорский культ, центр которого находился в храме божественного Клавдия в Колчестере, стал главным объектом ненависти британцев.

В ответ на протесты Боудикки ее выпороли, а над ее дочерьми надругались. Подняв свое племя и соседей-триновантов, увлекая за собой жителей других civitates (но точно не Когидубна), она пронеслась по Южной Британии, предав огню Колчестер, Лондон и Веруламий (близ Сент-Олбанса), подвергая пыткам всех римлян и сочувствующих им, кого только смогла захватить, и наголову разгромив немногочисленные римские отряды, оставленные в этой части страны. Правитель с трудом избежал полного развала провинции. После решающей победы, одержанной в бою, его возмездие было еще более суровым. Какое-то время казалось, что теперь Британская провинция парадоксальным образом будет разрушена руками римлян. И действительно, Нерон (предположительно ранее, но возможно, что именно в тот момент) склонялся к окончательному уходу римлян из Британии. В конце концов провинцию спасли два фактора: вмешательство нового прокуратора провинции – Классициана, выдающегося человека галльского происхождения, и отзыв правителя в Рим.

В течение десяти лет после восстания Боудикки Британия приходила в себя – процесс воистину важный, но лишенный внешнего блеска. Есть некоторые свидетельства того, что при последнем правителе, назначенном Нероном, он начал ускоряться. Однако в 69 г. («год четырех императоров») на всей территории Империи разразилась гражданская война, которая воскресила призрак полководцев, сражавшихся за свое господство. Тем не менее положительным итогом войны стало появление сильной новой власти в лице императоров из династии Флавиев. Для Британии это означало возрождение провинции и усиление влияния Рима. Как сказал Тацит, «блестящие полководцы, превосходное войско, померкшие надежды врагов» .

Пока римский мир раздирала гражданская война, очередная усобица среди бригантов стоила Картимандуе ее королевства и привела к вмешательству римских войск. На севере Британии больше не было безопасно. Прежняя политика сохранения зависимых королевств, уже поставленная под сомнение восстанием Боудикки и предыдущими волнениями бригантов, окончательно изжила себя. Не прошло и нескольких лет, как даже Когидубн был, по-видимому, отправлен на пенсию в Фишборн, на свою роскошную виллу. К 83 или 84 г. сменяющие один другого первоклассные правители продвинули римские войска далеко на север Шотландии и разместили гарнизоны на подступах к Хайленду; процесс романизации шел полным ходом. Описывая деятельность своего тестя Агриколы, Тацит использует выражения, которые характеризуют эпоху Флавиев в целом.

«Рассчитывая при помощи развлечений приучить к спокойному и мирному существованию людей, живущих уединенно и в дикости и по этой причине с готовностью берущихся за оружие, он частным образом и вместе с тем оказывая поддержку из государственных средств, превознося похвалами усердных и порицая мешкотных, настойчиво побуждал британцев к сооружению храмов, общественных площадей и зданий (fora) и частных домов (domus). Соревнование в стремлении отличиться заменило собой принуждение. Больше того, юношей из знатных семейств он стал обучать свободным наукам, причем природную одаренность британцев ценил больше рвения галлов, и те, кому латинский язык совсем недавно внушал откровенную неприязнь, горячо взялись за изучение латинского красноречия, За этим последовало и желание одеться по-нашему, и многие облеклись в тогу. Так мало-помалу наши пороки соблазнили британцев, и они пристрастились к помещениям для собраний (porticus), термам и изысканным пиршествам. И то, что было ступенью к дальнейшему порабощению, именовалось ими, неискушенными и простодушными, образованностью и просвещенностью» .

В определенном смысле эта урбанизация не достигла полного успеха при Флавиях. Основа более стабильного развития городов была заложена в 122 г. благодаря личному посещению Британии императором Адрианом; тогда возобновилось осуществление прежних проектов и начались новые масштабные работы. Однако в целом период между 70 и 160 гг. – это столетие, когда Британия действительно стала римской, и в ней появились устойчивые признаки, свойственные части Империи. Включение в римскую государственную систему сопровождалось более или менее повсеместной передачей забот о текущих делах местной аристократии, которая сменила королей-клиентов. Важнейшей целью подобной политики было завоевать расположение знати, доверие которой было катастрофически подорвано в правление Нерона, и именно в таком контексте следует читать Тацита.

Данные археологических раскопок позволяют увидеть полномасштабное развитие больших и малых городов Римской Британии в конце I – начале и середине II в. Административные центры общин (civitates) совпадали с гражданскими: форум и базилика обеспечивали место для рынка, суда, городских служб и совета; публичные бани служили средоточием общественной жизни и отдыха в римском мире; водопроводные сооружения; монументы в честь особо отличившихся лиц имперского и местного значения, а также во многих случаях театры и амфитеатры. Особое значение этим археологическим свидетельствам придает то обстоятельство, что в империи подобное благоустройство обычно оплачивали влиятельные местные жители (как члены местных советов либо индивидуально), а не государство или император. Сильный неофициальный покровитель со связями в округе мог помогать городу пожертвованиями или действовать в его интересах при Дворе. И только в редких, сулящих широкий отклик случаях участие в благоустройстве принимал император – лично или через своих представителей.

Рост городов не мог, разумеется, обеспечиваться только немногочисленной местной знатью, усвоившей римский образ жизни. Тот факт, что оживление городов сопровождалось появлением в сельской местности множества вилл – пока еще в основном скромных, но комфортабельных домов римского типа, часто заменявших туземные усадьбы, – указывает на то, что знать сохранила связь с землей. Вероятнее всего, она проводила большую часть времени в своих поместьях, а рядом с ними преуспевало множество обычных земледельцев. К тому же в этот период ветеранов, вышедших в отставку, селили в основном в нескольких городах, основанных специально для их размещения: Колчестере, Линкольне и Глостере. Расцвет городов в целом равным образом обусловлен, согласно хорошо подтвержденным источникам, формированием слоя горожан, который составляли чиновники, лица различных профессий, торговцы и ремесленники.

Некоторые из этих людей, особенно в среде ремесленников и торговцев, были переселенцами или гостями из других частей Империи, а многие чиновники служили в провинции лишь короткий срок. Тем не менее население Римской Британии оставалось по преимуществу кельтским. Ряды римской армии все больше пополнялись из числа жителей провинций, в которых квартировали подразделения; и так постепенно бритты, лишенные, как и большинство их собратьев, преимуществ римского гражданства, стали вступать в армию и потом имели право, как подобало ветеранам в отставке, получать гражданство и значительные привилегии, становясь тем самым заметной частью ядра возникающего романизированного общества. В городах хозяева вовлекали своих рабов в деловые предприятия, а распространенный римский обычай отпускать рабов на свободу или разрешать им выкупаться из рабства служил приумножению числа искусных работников и пополнению рядов предпринимателей. Каково бы ни было положение сельских тружеников, образованную и квалифицированную часть общества отличала социальная мобильность. В то время как большая часть рядового населения Британии оставалась на земле – и мы обязаны помнить о том, что ремесленное производство было в основном сосредоточено в сельской местности, – города Ранней Империи становились центрами общественной жизни, обмена и обслуживания для земледельческой округи, предоставляя широкие возможности для продвижения по социальной лестнице.

Возобновление угасших было начинаний Флавиев при Адриане имело, таким образом, большое значение. Но влияние Адриана на судьбу Провинции было велико и в другом смысле. Энергичный человек с сильным характером, он провел большую часть правления в разъездах по провинциям. Один из немногих императоров, он сознательно воспротивился традиции расширения Империи. Он не пользовался популярностью у римской аристократии, а многие из его предприятий удалось осуществить лишь отчасти, по вине ли оппозиции или из-за ошибок в расчетах – не всегда ясно. В Британии было, как минимум, три подобных примера. Стену Адриана возвели вдоль линии, за которую в течение тридцати лет (после того, как продвижение на Север достигло крайней точки) была поэтапно отведена римская армия – отчасти из-за того, что войска были нужны повсюду, отчасти по причине серьезных неудач местного значения. Такая политика соответствовала присущей Адриану склонности к ограничению империи, а возведение Стены было блестящей и оригинальной идеей. Тем не менее тщательное изучение раннего периода ее сооружения обнаруживает ряд примечательных изменений в планах при Адриане, а затраты и время, которых потребовало ее завершение, во много раз превзошли первоначальные расчеты. Подобным же образом сельскохозяйственное освоение болот Фенландов в Восточной Англии повлекло за собой масштабные работы по мелиорации, и все же многие земледельческие хозяйства пришли в упадок всего несколько лет спустя. Лондон при Адриане также стал свидетелем сноса прочных форума и базилики, построенных при Флавиях, которые заменили на комплекс зданий вдвое большего размера. Адриан помогал городам в возведении общественных сооружений в Галлии и других краях. В Лондоне эти работы, вероятно, были связаны с его личным пребыванием там в ходе поездки в Британию в 122 г.; примерно в это же время они сопровождались возведением капитальных городских укреплений – событие, практически не имеющее параллелей в других городах Империи за пределами Рима. Но, когда в более поздний период правления Адриана по Лондону пронесся мощный пожар, серьезных попыток заново отстроить уничтоженные огнем районы сделано не было, а в последние годы II в. Лондон обнаруживает признаки надвигающегося упадка.

Пограничная линия, сооружения Адрианом от реки Тайн до Солуэй-Ферт, в общих чертах обозначает пределы, в которых располагалась Провинция на протяжении большей части ее истории. Тем не менее после Адриана были совершены один за другим еще три завоевательных похода на Север, двумя из которых руководили сами императоры, а римские гарнизоны еще долго стояли и за чертой Стены Адриана; эта территория находилась под определенным контролем. Более того, за месяц до смерти Адриана в 138 г. был готов план нового вторжения в Шотландию, а к 142 г. войска его преемника Антонина Пия, человека в целом не воинственного, совершили, подобно армии Клавдия, ряд важных завоеваний в Британии. В руках римлян оказалась Шотландия вплоть до залива Ферт-оф-Тей; началось создание новой, менее протяженной и более скромно отстроенной линии пограничных укреплений от Форта до реки Клайд. Искусно выполненные из камня барельефы, установленные вдоль укрепления, которое известно нам как Стена Антонина, служат свидетельством атмосферы уверенности, свойственной периоду, которому предстояло стать последним в беспрепятственном продвижении власти Рима.

В ранний период правления династии Антонинов развитие городов и сельской местности достигло своей первой вершины. Принято считать, что и Империя в целом переживала золотой век, наслаждаясь спокойствием и процветанием. Британия в полной мере освоила экономическую систему Ранней Империи, основанную на денежном обращении и развитой, полномасштабной торговле между отдаленными землями. В сфере культуры доминировали римские обычаи, классическое искусство и декоративное мастерство были восприняты повсюду. Вероятно, с точки зрения истории наиболее существенное культурное воздействие на британцев времен римского завоевания оказало введение новых видов изобразительного искусства, особенно скульптуры, фресковой живописи и мозаики; однако римские традиции сказались и во множестве более скромных отраслей искусства и Ремесла – в ювелирном и гончарном деле, производстве всевозможной домашней утвари. Лишь немногие из лучших произведений искусства Римской Британии сопоставимы с искусством, скажем, Южной Галлии, но существуют и такие. Тем не менее образцов среднего уровня довольно много, и совершенно очевидно, что изделия массового производства были широко распространены. В первую очередь именно они, а не несколько сохранившихся произведений искусства проливают свет на революцию в повседневной жизни, которая произошла по сравнению с доримскими временами, с железным веком. Одна только римская керамика указывает на существование «общества расточителей», в корне отличающегося от того, что было раньше или пришло на смену.

Однако наиболее красноречивым свидетельством ассимиляции римлян и аборигенов является религия, поскольку она затрагивает самые глубокие пласты сознания. В религиозном отношении Римская Британия представляла собой настоящий калейдоскоп: от обрядов, официально отправлявшихся в римском государстве, – поклонения Юпитеру, Юноне и в особенности Минерве, – недавно введенного культа императоров и множества верований, завезенных из других краев, до местных кельтских культов. Люди, прибывшие из-за моря, часто сохраняли приверженность излюбленным обычаям: греческая жрица Диодора на своем языке посвятила алтарь в Корбидже полубогу Гераклу Тирскому; воины из Нидерландов возвели в Хаусстидз у Стены Адриана жертвенники в честь Аласиаги, Баудихиллы, Фриагабис, Беды и Фиммилены – богинь их родины. Но для нас особую важность имеет объединение, слияние римских и кельтских божеств. Это был трудный и ненадежный путь, поскольку представления кельтов о своих божествах были гораздо менее определенными, чем у римлян, но процесс шел повсеместно. То, что восприятие римского влияния не было всего лишь поверхностным, становится очевидным на примере, скажем, крупного комплекса в Бате, включавшего в себя храм и бани, – его алтарь был возведен в честь Минервы Сулис (местный дух горячего источника слился воедино с римской богиней мудрости) гаруспиком Луцием Марцией Мемором. В обязанности гаруспиков входило предсказание будущего по внутренностям жертвенных животных. Этот древний и глубоко почитаемый обычай восходит к наиболее ранним следам влияния этрусков на римскую религию, но здесь он имеет отношение к наполовину кельтскому божеству. На острове Хейлинг главная усыпальница доримского железного века – скорее всего, имеющая непосредственное отношение к правлению Верики – была постепенно перестроена с использованием римских материалов, архитектора же Когидубн, возможно, выписал из Римской Галлии. Это особенно яркий пример в ряду многочисленных пышных усыпальниц (известных археологам как «романо-кельтские храмы»), которые были обнаружены по всей Британии, Галлии и Римской Германии, и прекрасный образец того, как с помощью римских архитектурных приемов передаются более ранние представления, присущие кельтам. Их можно опознать с первого взгляда: обычно в плане они образуют квадрат, круг или многоугольник, напоминают коробку, окруженную несколькими рядами галерей, и часто расположены внутри замкнутой ограды, которая иногда могла служить защитой священной земли с доримских времен.

На гораздо менее официальном уровне мы обнаруживаем в Вирдейле офицера конницы, который благодарит Сильвана (кельтский сельский бог в римской личине) за «великолепного вепря, какого прежде никому не удавалось добыть», или двух дам, которые возвели в Грета-Бридж алтарь в честь местной нимфы. Искренняя вера в то, что в каждой местности есть свое божество, типична как для кельтов, так и для римлян. Римлянам не стоило никакого труда признать эти местные божества завоеванных ими земель. Более того, они кажутся всерьез озабоченными тем, чтобы выяснить их имена и оказать им почести – хотя бы в качестве меры предосторожности. Более мрачной стороной была вера в призраков и необходимость умиротворять их. Тут мы достигаем самой сердцевины римской религии, очень близкой бриттам, – анимистической веры в существование особых духов домашнего очага, дома, семьи, предков, мест и предметов за пределами дома, веры, которая восходит к временам гораздо более ранним, нежели официальное приятие классических богов Олимпа. Данные археологии указывают на элемент черной магии в виде письменных проклятий, иные из которых даже сейчас невозможно читать без отвращения. На свинцовой пластине из Клотхолла близ Бэлдока написано задом наперед (распространенный прием в магии): «Сим проклинается Тацита, и проклятие сие заставит ее гнить изнутри, словно испорченную кровь». Определенно не является простой случайностью то, что после раскопок храма в Ули (Глостершир) количество табличек с проклятиями, известными по всему римскому миру, почти удвоилось. Классические источники гласят, что бритты были поглощены соблюдением обрядов. Особенность римского влияния проявилась в том, что римляне ввели новые художественные и архитектурные приемы для выражения религиозного чувства и письменный язык, позволивший зафиксировать эти чувства в ясной и долговечной форме. Религиозные обычаи римлян, по духу схожие с римским правом, предусматривали точное исполнение каждого действия и слова. Дотошность, с которой романобританцы формулировали свои посвящения и проклятия, показывает родство и неразрывную связь новых возможностей – передача словесных формул на письме – с их собственными обрядовыми склонностями.

После вторжения в Шотландию Антонин Пий больше не предпринимал никаких военных действий в пределах римского мира, но с 60-х годов II в. ситуация начала меняться. Около 158 г. в Британии произошли какие-то тревожные события. Есть свидетельства того, что пришлось подавлять мятеж бригантов (вероятно, ставший возможным вследствие опрометчивого сокращения численности стоявших там войск ради оккупации Южной Шотландии); похоже, что даже Стена Антонина была на какое-то время утрачена. За кратковременной оккупацией Шотландии, вероятно в результате карательного похода (хотя хронология этого периода особенно туманна), последовало окончательное возвращение к Стене Адриана. В правление следующего императора, Марка Аврелия, давление варваров на границы Империи в целом стало по-настоящему серьезным. Инициатива ускользала из рук Рима, хотя он еще столетия не желал признавать это.

Путешественнику, приехавшему с континента, сразу бросилась бы в глаза одна характерная черта, резко отличавшая Британию от Северной Галлии, во многих отношениях развивавшейся параллельно с нею (если не брать в расчет того, что Британия находилась под властью римлян на сто лет меньше). Постоянное присутствие военных заставило бы его заподозрить, что первоочередной задачей британских правителей была оборона: здесь находились три легиона, два – на Западе, в крепости Честера и в Карлеоне (Южный Уэльс), и один – на Севере, в Йорке, а также многочисленные вспомогательные части, в основном поглощенные удерживанием номинально усмиренных племен по ту сторону цепи холмов на границе Провинции – с помощью сети крепостей и патрулируемых дорог. На Юге наиболее заметной особенностью были городские стены. Постройка этих стен не была (в отличие от других эпох) единовременной мерой, вызванной конкретной опасностью. Это был неторопливый процесс, начавшийся в I в. в таких городах, как Уинчестер и Веруламий, и все еще продолжавшийся в 70-х годах III столетия. К началу II в. в трех престижных колониях были стены, и дух состязания между городами, по-видимому, пробудился повсюду. Тем не менее должна была существовать достаточно веская причина, для того чтобы перевесить неохоту, с которой римские императоры давали разрешение на строительство укреплений, где могли обосноваться их враги или мятежники (за стены платили местные жители, но требовалось согласие императора); к тому же эта причина должна была иметь постоянный характер, чтобы процесс возведения стен продолжался даже после того, как британцы несколько раз бросали серьезный вызов властям. Отсутствие укреплений на виллах вело к беспорядкам в сельской местности и заставляло опасаться крестьянского восстания, Причина могла быть обусловлена тем же фактором, который заставлял держать легионы в Провинции, а вспомогательные части – там, где их поставили: осознание угрозы варварского вторжения извне и волнения в горных районах самой Провинции. Города, стоявшие на главных дорогах, представляли собой очевидную цель для варваров и военных отрядов на марше. В Древнем мире городские стены были более или менее неприступными, за исключением тех случаев, когда в дело вступало войско, оснащенное передовой боевой техникой и всем необходимым для длительной осады, или когда у нападающих были друзья в городе. Таким образом, городские стены служили превосходной защитой от диких племен, а их обилие в Британии показывает, что угроза с той стороны была гораздо более серьезной, нежели за рубежом, в Галлии.

Однако постройка стен занимала много времени, а порой нужно было быстро принять меры. Признаком надвигающегося кризиса было появление примерно во второй половине II в. земляных укреплений на подступах к множеству городов Британии. Например, в Сиренсестере земляной вал соединил уже построенные массивные каменные ворота и башни, словно необходимость заставила прервать неторопливое возведение укреплений по первоначальному плану и немедленно привести оборонительные сооружения в боевую готовность. Среди многочисленных вариантов объяснения причин этого кризисного периода наиболее вероятным представляется восстание на Севере около 180 г., которое сопровождалось варварским вторжением через границу, повсеместным ущербом и гибелью римского военачальника. Менее правдоподобным объяснением кажутся претензии правителя Британии Клодия Альбина на императорский трон в 193-197 гг.

 

Британия II столетия

Эта попытка и сопровождавшие ее события того времени возвещают начало нового периода в истории Империи, который сказался на участи Британии гораздо более решительно, чем на соседней Галлии. Великие войны Марка Аврелия на Дунае, которые в итоге ознаменовали начало неослабевающего натиска варваров на Западе, могли бы, не помешай этому его смерть, привести к осуществлению его цели – покорению Центральной Европы к северу от Дуная. Вместо этого 180 год стал годом крушения системы объявления наследников императорского трона, которую породило столетие здравомыслящих и чрезвычайно одаренных императоров. Воцарение Коммода, ужасного сына Марка Аврелия, совпало с началом военных действий на Севере Британии, о которых говорилось выше. В Британии, как и везде, попытки укрепить дисциплину в римской армии имели парадоксальные последствия. С завершением короткого периода, когда императоров часто убивали и они быстро сменяли друг друга, когда возобновились гражданские войны, армия заняла гораздо более влиятельное положение в обществе, а в самой государственной системе произошли серьезные изменения. Победителем в конце концов стал несгибаемый Септимий Север, разбивший Клодия Альбина в Галлии. Но армия не вернулась к роли дисциплинированной и преданной вспомогательной силы, которую исполняла тысячу лет; напротив, Септимий Север, основной задачей которого было сохранение собственной династии, старался подчинить все интересам войск.

Императоры III в. уже не пытались делать вид, что правят с общего согласия. Сенаторы, которых императоры II в. старались, более или менее искренне, привлекать к управлению как в гражданской, так и в военной сфере, отступили перед военными, из числа которых поставлялись профессиональные офицеры, все более необходимые армии. Былое различие между римскими гражданами и провинциалами, не имеющими гражданства, уже таявшее по мере того, как последние завоевывали статус римлян, ныне совершенно стерлось, а на смену ему пришла новая классовая структура – перед лицом закона общество делилось на высших (honestiores) и низших (humiliores). Очень важно то, что воины попали в первую категорию. К середине столетия безудержная инфляция серьезно подорвала доверие к имевшей хождение монете; прежняя же экономическая система производственных центров, обслуживающих обширные регионы римского мира благодаря торговле, основанной на денежной экономике, постепенно сменялась промышленностью, сосредоточенной на местах.

В первой четверти III в. Септимий Север и его династия, казалось бы, вновь принесли с собой стабильность, пусть даже опорой ей служила военная аристократия. Но сама по себе она не являлась надежной опорой. В середине века на смену очередному убитому императору стремительно приходил его преемник, в зависимости от изменившихся предпочтений армии. Невозможно было справиться с давним и роковым слабым местом военачальников – личными амбициями – и с готовностью римского воина идти за своим командиром. И в тот момент, когда варвары атаковали Империю сразу и на Востоке, и на Западе, разразилась практически полная катастрофа. На Востоке войска собравшейся с силами Персидской империи захватили в плен императора Валериана, в то время как германцы, вновь и вновь совершая набеги, разрушили неукрепленные города Галлии и лишили Рим возможности защищать города и земли вдоль Рейна, постоянно держа там войска. К 260 г. положение в большей части Империи было плачевным.

До недавнего времени полагали, что Британия была подобным же образом разорена, когда Клодий Альбин предпринял свой безуспешный поход на континент против Септимия Севера, отозвав при этом войска из Британии и расчистив путь варварскому вторжению. Но данные археологии более не подтверждают этого предположения. Тем не менее в конце жизни Септимия Севера племена на северной границе представляли собой столь серьезную угрозу, что это дало ему основания избрать Британию объектом нового завоевательного похода. Римляне никогда не отказывались от своих претензий. Ныне главной их целью стало покорение Шотландии, чтобы завершить завоевание острова. И, по-видимому, заинтересованность династии Северов в Британии вновь вдохнула жизнь в Провинцию, которая пришла было в упадок. Вероятно, в связи с личным визитом императора Лондон был приведен в порядок и снабжен новыми общественными зданиями и самым обширным кольцом стен в Британии; также в период Северов его береговая линия волшебным образом обзавелась набережными, тянущимися более чем на полмили. Пока планировался военный поход, двор императора располагался, скорее всего, в Йорке. К этому времени уже были осуществлены большие работы за Стеной, в северных крепостях, многие из которых, видимо, оставались заброшенными со времени поражения, нанесенного варварами в начале 80-х годов II столетия. Есть причины предположить, что Йорк воспринял некоторые административные функции, которые прежде были сосредоточены в Лондоне; возможно, это произошло после повторного завоевания Шотландии Антонинами, когда расстояние, на котором требовалось поддерживать связь, увеличилось. Приблизительно в начале III в. город, выросший бок о бок с римской военной крепостью, был удостоен почетного ранга римской колонии. Нет ничего удивительного в том, что Лондон и Йорк были избраны столицами-близнецами в тот не слишком четко установленный момент правления Северов, когда Британия разделилась на две провинции. Это отвечало новой политике сокращения числа легионов, находящихся в распоряжении у каждого правителя, и тем самым снижения риска мятежа.

 

Провинции Римской Британии

После смерти императора на его преемника оказали давление, и потому завоевание Шотландии было отложено, хотя уже были достигнуты значительные успехи. Тем не менее границы стали практически безопасными. Британия в целом, по всей видимости, избежала разорения, обычного для этого времени. Развитие замедлилось, но города сохранили свою активную роль, а сельские виллы пусть и не расширялись, но хотя бы поддерживались. Ремесло, что особенно хорошо видно на примере гончарного дела, только выиграло от тех трудностей, с которыми столкнулись конкуренты на континенте. Не были осуществлены некоторые общественные работы, которых можно было бы ожидать: например, по ликвидации последствий серьезного наводнения в Фенландах. Но оборонительные сооружения Британии постоянно подновлялись, а на южном и восточном побережье, в Бранкастере и Рекалвере, были возведены новые крепости, вероятно, чтобы контролировать пути на континент, – пока еще это не являлось указанием на непосредственную угрозу со стороны заморских варваров. В 260 г. германцы причинили немало хлопот в Галлии (хотя худшее в любом случае было еще впереди), а центральное правительство в Риме утратило власть. Германия, Галлия, Испания и Британия подчинялись своему императору, составляя «Империю галльских провинций» (Imperium Galliarum). Это образование зародилось при Клодии Альбине, а позднее возродилось в качестве важной части восстановленной империи. С этого времени обладание мирной и процветающей Британией, с ее сильным, сохранившим боевую готовность войском, почти легендарной ценностью в смысле пропаганды, должно было служить большим утешением для галльских императоров.

 

Британия при Поздней Империи

В 70-х годах III в., казалось бы, неминуемый, с нашей точки зрения, распад Империи был предотвращен. И тогда, и позднее римляне держали себя так, словно Рим не может пасть никогда. Императоры, претенденты на престол и «создатели императоров» не перестали убивать друг друга, но череда великих солдатских императоров на троне, тем не менее, добилась восстановления равновесия в вооруженных силах перед лицом варваров и усмирения соперничающих между собой должностных лиц, приступив к возрождению Империи в ее физическом и институциональном смысле. Успех был столь значительным, что Империя оказалась в состоянии просуществовать еще два столетия на Западе (а могла бы протянуть и гораздо дольше) и двенадцать веков на Востоке. В 274 г. император Аврелиан упразднил Галльскую империю и вернул Британию под центральную власть. Однако ближайшее будущее Британии оказалось иным, нежели у галльской части некогда независимого северо-западного государства. Города Галлии все еще оставались без укреплений в 276 г. – когда, как рассказывают письменные источники, в ходе самого тяжелого из варварских вторжений пятьдесят или шестьдесят городов были захвачены, а затем отбиты римлянами. В Северо-Восточной Франции данные археологии показывают, как в конце III в. одна за другой пустеют виллы, в регионе, который некогда отличался необычайно плотной сетью действительно больших сельских домов и прилегавших к ним поместий. Больше в этих домах никто не жил.

Британия представляет собой разительный контраст. В 50-70-х годах III в. можно отметить довольно скромные масштабы строительства, но никак не всеобщего упадка; все большее число новых построек, особенно вилл, археологи датируют временем около 270-275 гг., например виллы в Уиткомбе и Форчестер-Корте, на западной окраине Котсволдс. Выдвигалось одно любопытное предположение, согласно которому имела место «утечка капиталов» из Галлии в Британию. Веских доказательств этой теории пока нет, но с учетом небольших поправок она весьма привлекательна. Определенно не подлежит сомнению, что начало золотому веку римско-британских вилл, расцвет которого долго относили к IV в., было положено в 70-х годах III столетия. Тем не менее непохоже, чтобы землевладельцы могли извлекать капиталы из своих пришедших в запустение галльских поместий (другими словами, выгодно продавать их). Когда в конце века эти поместья были вновь заселены, они представляли собой заброшенные земли, которые раздавали поселенцам, доставленным туда по распоряжению правительства. Излишне ограниченное представление о землевладельце, априорное убеждение в том, что типичный провинциальный землевладелец обладал единственным поместьем и большую часть времени проживал на вилле, обычно не обсуждается. Обладание более чем одним поместьем было распространенным явлением в верхних слоях общества римского мира, в котором земельная собственность (во многих частях Империи одновременно) служила одним из главных признаков благосостояния и статуса. В случае с Британией и Галлией того периода кажется вполне вероятным, что владельцы земель по обе стороны Ла-Манша решили перенести свои резиденции из галльских вилл во владения, которые в крайне опасную эпоху производили впечатление на удивление хорошо защищенных; самые осторожные могли приступить к переезду, когда Галльская империя еще существовала. Возможно, некоторым косвенным доказательством этого является тот факт, что после 276 г., когда города Галлии в конце концов были обнесены стенами, укрепления, хоть и весьма солидные (в противоположность британским), в основном имели небольшую протяженность, иногда больше напоминая мощные крепости, а не укрепленные города. Так и должно было получаться, если не находилось достаточного числа серьезно заинтересованных в этой местности магнатов, от которых можно было бы получить средства на оборону города.

С точки зрения архитектуры стены этих галльских крепостей очень похожи на те, что были построены в Британии примерно в то же время, но это не города. В Южной Британии возвели несколько новых прибрежных укреплений – однотипных, с очень высокими каменными стенами и выступающими из них массивными башнями, а более старые крепости, такие, как Бранкастер и Рекалвер, перестроили в той же манере. Гораздо позже, в V в., командующий «Саксонским берегом» распорядился составить их перечень; он упорно полагал, что они появились как линия обороны, разработанная против саксонских морских разбойников. Возможно, это анахронизм. Есть некоторые основания считать, что преемник Аврелиана, Проб, взял под жесткий контроль обе стороны Ла-Манша, заложив в Британии и Галлии однотипные цепи прибрежных крепостей; но первоначальная цель не оправдала себя. Тот факт, что Пробу не единожды пришлось подавлять серьезные выступления против своей власти в Британии, позволяет предположить, что «Саксонский берег» на том этапе имел больше отношения к политической безопасности, нежели к обороне границы. Британия была лакомым куском (а в этот период нужды – больше прежнего), но удерживали ее в основном ради контроля за Ла-Маншем.

Иллюстрацией к этому факту служит примечательный обычай. В 287 г. высокопоставленного римского офицера по имени Караузий, руководившего военной операцией по очистке Ла-Манша от пиратов, заподозрили в том, что он позволял пиратам совершать набеги и присваивал добычу, когда его флот, в свою очередь, завладевал ею. Предвидя наказание, Караузий поднял мятеж и установил контроль над Британией, которая вновь оказалась под властью местного императора. Этот эпизод подвергся сильной романтизации, но следует отметить то обстоятельство, что ни Караузий, ни другие римляне, претендовавшие на императорский титул до или после него, не рассматривали Британию как нечто самостоятельное. Поведение Караузия было типичным – он мягко настаивал на равноценности своей монеты и на братских отношениях со своими царственными коллегами, которые фактически держали остальную часть Империи и могли придавать его фиктивному положению характер совместного управления целым. Низвергнуть защищенный морем режим Караузия оказалось чрезвычайно сложно. Его сместил и убил Аллект, один из его людей, после того как Караузий потерял плацдарм на континенте в результате осады Булони в 293 г.; однако центральное правительство в Риме оказалось в состоянии осуществить успешное вторжение в Британию только через три года. Ла-Манш вновь доказал, насколько трудной преградой он является.

Даже если отвлечься от того, что и в плане искусства кораблевождения, и в смысле благосклонности судьбы дело шло к поражению Аллекта (к тому же он, похоже, не вызывал никакого энтузиазма у части регулярного гарнизона Британии), к 296 г. мятежная администрация Британии оказалась перед лицом гораздо более грозной центральной власти. За эти несколько лет в римском государстве произошли важные перемены, которые открывают период, известный как «Поздняя Римская империя». Движущей силой преобразований стал император Диоклетиан. Подобно Августу, он опирался на более ранние прецеденты в истории Рима и своими реформами положил начало трансформации римского государства, продолжавшейся около полувека. Диоклетиан попытался справиться с хронической нестабильностью в сфере политики, создав систему двух старших императоров (Augusti, августы) и двух младших (Caesars, цезари), которые автоматически наследовали старшим. Размеры каждой провинции были вновь уменьшены; теперь они объединялись в «диоцезы», возглавляемые новой прослойкой гражданских чиновников, известных как викарии (vicarii), перед которыми отныне отчитывались правители (более не командующие войсками). Приблизительно удвоенные военные подразделения во главе с новыми командирами укрепили оборону границ. В качестве средства предотвращения внутренних заговоров или военных мятежей была предпринята тщательно продуманная попытка создания особой ауры вокруг императорских особ. Всестороннее повышение статуса гражданских служб было феноменальным. Не менее ярко проявилось и воздействие на искусство, моду и нравы.

Экономика претерпела в тот период чрезвычайно тяжелые потрясения. Проблема нехватки рабочей силы теперь решалась посредством введения строгого контроля за передвижениями работников и придания многим профессиям наследственного характера. В сельской местности эта проблема стояла особенно остро. Так, система поместий, которая во времена Поздней Республики благодаря войнам за рубежом могла рассчитывать на постоянный приток дешевых рабов, в период Ранней Империи все сильнее склонялась к передаче земель в краткосрочную аренду большому числу свободных держателей. Катастрофическое положение, в котором оказалась экономика III в., подстегнуло отток людей с земли. В ответ Диоклетиан своим законом фактически создал слой зависимого крестьянства – колонов (coloni). Инфляцию пытались обуздать (без особого успеха) с помощью детально разработанного ценового законодательства (например, на британские шерстяные накидки, ковры и пиво). Положение лиц, находящихся на государственной службе, становилось все более надежным благодаря частичной или полной оплате их деятельности. Воинов, которым раньше приходилось покупать себе вооружение за собственный счет, отныне снабжали всем необходимым государственные мастерские, а жалованье чиновников постепенно стало оцениваться так же, как довольствие военных. Налогообложение взлетело до небес, чтобы компенсировать затраты на проведение реформ; новой же четкой структуре общества предстояло стать еще более жесткой в ответ на попытки избежать уплаты некоторых специфических налогов, которыми облагались определенные классы в социальной иерархии.

В Британии новый порядок должны были ввести вскоре после повторного ее завоевания в 296 г. цезарем Запада Констанцием I, отцом Константина Великого. Своевременно избавив Лондон от нападения отступающих франкских наемников, состоявших на службе у Аллекта, он тем самым одержал огромную пропагандистскую победу. Это событие во многих отношениях стало провозвестием будущего.

По-видимому, наибольшему разорению подвергся Юг, где сосредоточилась кратковременная военная кампания, в результате которой Аллект потерпел поражение. На Севере данные археологии говорят об энергичном восстановлении оборонительных сооружений, предпринятом по инициативе Констанция, что больше походит на заботу о будущем, чем на ликвидацию причиненных врагом разрушений. Есть основания предположить, что длительный период мира сделал поддержание и укомплектование крепостей не самым главным из приоритетов. У Констанция были и другие планы. Более того, неубедительные опровержения современников только усиливают впечатление, что он твердо решил, как только подвернется случай, начать еще одну из тех почетных кампаний в Шотландии, которые так много значили для честолюбивых римских императоров. Сделавшись Августом, он, не теряя времени, начал готовиться к войне, развязав ее в 306 г. Источники приписывают ему победу над пиктами (впервые противник в Шотландии назван по имени); а гончарные изделия этого времени, обнаруженные в Крамонде у восточного окончания Стены Антонина и в старой крепости Северов на реке Тей, позволяют предположить, что его план включал еще одну атаку – на восточную часть Хайленда. Как и Септимий Север, Констанций вернулся в Йорк и там умер. Как и Севера, его сопровождал его преемник.

Можно с уверенностью сказать, что Йорк стал свидетелем одного из поворотных пунктов в истории, когда армия короновала Константина Великого. Это предприятие было на удивление спонтанным, произошло во многом благодаря влиянию короля германцев по имени Крок, который сопровождал Констанция в качестве важного союзника, – и абсолютно противоречило духу установлений Диоклетиана. Оно положило начало цепи событий, в результате которых Константин стал единственным императором. Верховная власть оказалась в руках человека, который, в отличие от Диоклетиана, не слишком оглядывался на традиции прошлого, но, подобно ему, был в высшей степени способен и думать, и действовать. Нововведения Константина, опиравшегося на консервативные, но масштабные реформы Диоклетиана, на века определили дальнейший ход исторических событий.

Долгое время признавалось, что первая половина IV в. была своего рода золотым веком Римской Британии. Теперь мы видим, что начало этому процветанию было положено в предыдущем веке и некоторые устойчивые тенденции появились уже в 70-х годах III столетия. Период грандиозного процветания определенно продлился до 40-х годов IV в., а возможно, захватил и вторую половину столетия. И вполне правомерно предположить, что самая блестящая его фаза была, в частности, и заслугой Константина. Есть основания утверждать, что, подобно своему отцу, он также вернулся в Британию и добился там больших военных успехов. Мы точно знаем, что на одном из этапов своего правления Константин придал более высокий статус монетному двору в Лондоне, основанному Караузием. Вполне возможно, что именно на нем лежит ответственность за замену названия «Лондон» на «Августу»; и есть серьезные подозрения, что великолепные новые стены крепости Йорка, обращенные к реке, были сознательной демонстрацией могущества человека, которого короновали здесь и который разделял страсть Адриана к крупным архитектурным предприятиям.

Атмосферу той эпохи воплощают в себе крупные виллы Британии IV столетия. В социальном и экономическом плане для Поздней Империи на Западе характерно распределение богатства, а отчасти и власти между земельной аристократией, с одной стороны, и императором, Двором и армией – с другой. Эти силы периодически конфликтовали друг с другом, но постепенно склонялись к объединению. Между ними находились относительно немногочисленный по сравнению с прошлым городской средний класс и более мелкие землевладельцы. По большому счету именно члены местных советов (curiales) в наибольшей степени ощущали на своих плечах бремя перемен, оплачивая установление нового порядка в Империи. То, что некогда было знаком отличия, ныне превратилось в передаваемое по наследству ярмо, а законодательство постепенно перекрывало все пути к бегству.

В таком случае кем же были несомненно состоятельные обитатели более крупных римско-британских вилл? Некоторые из них могли быть богатыми горожанами, перебравшимися сюда откуда угодно. В случае если это были сенаторы или государственные чиновники соответствующего уровня, они освобождались от обязанностей куриалов. И все же необычайное упорство, с которым в речи образованных людей Британии сохранялись латинские формы изъявительного наклонения, тем не менее постепенно превращаясь на острове в диковинку, позволяет предположить, что местная аристократия оставалась влиятельной общественной силой. Весьма вероятно, что, как ни удивительно, удар, нанесенный ей в предыдущем столетии, не был таким уж страшным. Это наводит на мысль о том, что Константин мог выказать по отношению к ней особую благосклонность.

Как и сельские поместья в Англии XVIII в., сопоставление с которыми во многих отношениях вполне правомерно, эти виллы различаются между собой планом, степенью сложности постройки и размерами. Некоторые черты присутствуют повсюду – все они были построены из прочных строительных материалов, там имелось центральное отопление (в виде системы подачи горячего воздуха; отопление осуществлялось дровами, иногда углем), остекленные окна, мозаичные полы и, очень часто, более или менее усовершенствованное помещение для купания. К вилле обычно примыкали сельскохозяйственные постройки; возможно, большинство из них, как и их сестры георгианской эпохи, граничили с земельными угодьями. Римская литература ясно показывает, что степень и важность хозяйственного использования каждой отдельной виллы сильно отличались в зависимости от личности владельца: вилла могла быть и основным источником дохода, и простым развлечением. Крупные дома, такие, как Вудчестер (Чедворт) или Норт Ли не стояли поодиночке, а красноречиво образовывали верхушку целой пирамиды вилл. Небольшие виллы, которые ранее образовались на основе хуторов времени железного века, сохранились и были усовершенствованы, или же их место заняли новые средние и маленькие виллы. Это является лучшим доказательством того, что в Британии сохранился значительный слой знати средней руки. Да, некоторые виллы исчезают, но это в порядке вещей и в более спокойные времена. Важно и то, что в данный период вилла становится, как минимум, весьма характерной чертой ландшафта.

Согласно сделанному наблюдению, основное оборудование вилл часто дублировалось. Это позволило выдвинуть своеобразную гипотезу, в соответствии с которой хозяйственным комплексом, по сохранившемуся кельтскому обычаю, сообща владели два семейства или два собственника. Более простое объяснение заключается в том, что в римском мире любой знатный человек путешествовал вместе с многочисленными слугами и друзьями и посещение поместий друг друга было распространенной практикой. Постоялые дворы пользовались столь дурной репутацией, что путник, располагающий связями, предпочитал передвигаться от одной виллы своих знакомых к другой. Похоже, что большинство римско-британских вилл сообщались с проезжими дорогами и располагались на расстоянии десяти миль (или около того) от города. Социальная связь виллы и города и тем более вилл между собой предстает, таким образом, столь же важной, как и их роль в хозяйстве.

Неизвестно, насколько развитие крупных вилл изменило облик сельского хозяйства. Уже во II в. становится заметным сходство в схеме взаимного расположения между виллой и деревней, а также домом владельца манора и деревней позднейшего времени. Возможно, что в Британии IV в. было относительно немного колонов (coloni) Диоклетиана – или эта перемена в области права не имела заметного влияния на ситуацию, сложившуюся в этом достаточно спокойном уголке Империи. Маленькие хутора местного образца по-прежнему преобладают, хотя есть и некоторые признаки их объединения в более крупные образования. Более существенные изменения претерпели различные ремесла, для которых снабжение вилл предметами роскоши стало толчком к развитию. Среди них наиболее известны местные «школы» мозаичистов – предприятия или группы предприятий с мастерскими, сосредоточенные в основном в Сиренсестере, Честертоне (Уотер Ньютон), Дорчестере (Дорсет), Броу-на-Хамбере и еще кое-где на Юге. Прочие ремесленники, имевшие дело с менее долговечными материалами, возможно, действовали подобным же образом – например, мастера фресковой живописи (сохранилось достаточно много образцов их работы, чтобы наглядно показать ее важность и уровень, которого она достигала), изготовители мебели и другие рабочие, поставлявшие все необходимое в состоятельные дома.

В древности сельскую местность использовали не только в сельскохозяйственных целях и не только для развлечения богатых людей. Разрушение системы перевозок товаров на далекие расстояния способствовало развитию не одной отрасли британского ремесла, например масштабному производству глиняной посуды в Нин-Вэлли. Мы можем наблюдать, как в IV в. столь же многочисленная керамика из Хемпшира, производство которой было расширено в III в. (в основном в районе, который позднее стал королевским заповедником Элис Холт), успешно захватывает лондонский рынок и процветает на нем.

В эти ранние годы конца римского периода формируются новые особенности административной системы; им соответствовали и правители провинций нового образца. Наиболее важные указы могли исходить из Милана (который императоры некоторое время предпочитали Риму) или же, после 324 г., из Константинополя. Но со времени Констанция I центральное правительство, занимавшееся текущими делами, располагалось в Трире на Мозеле. Гражданскую администрацию Британии возглавлял проживавший в Трире галльский префект претория, перед которым отчитывался викарий (vicarius) британского диоцеза. В префектуру входили Британия, Испания, а также Северная и Южная Галлия. Резиденция британского викария, вероятнее всего, находилась в Лондоне. Ему подчинялись правители четырех провинций: Maxima Caesariensis (видимо, с центром в Лондоне), Britannia Prima (Чиренчестер), Flavia Caesariensis (Линкольн?) и Britannia Secunda (Йорк?); в каждой был собственный штат служащих. Наряду с занятием обычными гражданскими делами эта структура играла жизненно важную роль в военной сфере, обеспечивая снабжение, – она включала в себя новые государственные мастерские (например, есть запись о существовании в Британии ткацкой мастерской, на которой изготавливалась униформа для римской армии). Документ V в., в котором говорится о необычных знаках отличия британского викария, свидетельствует о том, что по крайней мере в это время под его командованием находились какие-то войска. Более важно то, что снабжение армии находилось в руках гражданских лиц, а это позволяло достаточно эффективно контролировать ее. В социальном плане верхушка новой администрации формировалась из образованных представителей среднего и верхнего слоев римского общества. Пост викария Британии мог служить важной ступенью карьерной лестницы, и среди известных нам людей, занимавших его, не было посредственностей. Установка, согласно которой на высокие должности не назначали людей из данной провинции, сохранилась до начала V в., и многие могли рассчитывать на то или иное место при императорском дворе.

Органы финансового управления провинцией сильно отличались от своих предшественников времен Ранней Империи. Хотя центр управления финансами вновь располагался в Лондоне, прежняя должность прокуратора провинции исчезла. Правители каждой из британских провинций отвечали перед викарием за сбор налогов, а от городских советов ожидался сбор средств с отдельных налогоплательщиков. Однако два других финансовых ведомства были независимыми от викария; каждое из них возглавлял чиновник от диоцеза, напрямую подотчетный секретарям императора. Одно из них собирало денежные налоги, контролировало чеканку монеты, управляло рудниками, а также исполняло некоторые другие обязанности. Другое отвечало за владения Короны в Британии; перед ним отчитывались местные прокураторы, которые несли за них личную ответственность. Зачастую эти два ведомства тесно сотрудничали и могли прибегнуть к помощи правителей провинций, поручив им непосредственное исполнение своих обязанностей.

Внутренняя структура армии более не соотносилась с провинциями. В то же время былое различие между легионами и вспомогательными частями сменилось новым делением на гарнизоны, или пограничные войска (limitanei), и мобильные боевые части (comitatenses), причем последние имели более высокий статус и получали большее вознаграждение. Многие из прежних подразделений сохранились в прежнем виде, особенно в Британии, где большая часть старых пограничных войск не претерпела существенных изменений, хотя общий характер подразделений стал иным. В то время войска, размещенные в Британии, относили к пограничным; это лишний раз говорило о том, что ее рассматривали скорее как регион, нуждающийся в защите, нежели как край, откуда можно быстро выдвинуть полевую армию. Командующий пограничными войсками носил звание dux – таким был dux Britanniarum. А мобильными частями, в свою очередь, командовал comes rei militaris, имеющий более высокий ранг. При самом Константине существовала только одна централизованная полевая армия. Но при его постоянно воевавших сыновьях возникло несколько полевых армий большего размера во главе с командующими еще более высокого ранга. Некоторым из этих войск удалось добиться статуса постоянных; выделившиеся из них более мелкие оперативные группы находились под командованием упомянутых комитов (comites rei militaris).

Полевые армии включали как прежние подразделения, сохраненные или реформированные, так и множество новых. Значительную часть последних составляли люди германского происхождения, а в IV столетии в них появилось немало рекрутов из самой Германии. Примерно половина регулярной армии на Западе была германской, а другая – римской, включая и командный состав. Так, в 367 г. dux Britanniarum, который потерпел поражение от варваров, носил имя Фуллофауд. К концу столетия германские офицеры уже занимали высшие посты в армии. Хотя среди таких людей уже не считалось престижным принимать римские имена, они полностью усвоили взгляды на жизнь и амбиции своих римских сослуживцев. Несмотря на это, как социальная группа, армейские офицеры IV в. сильно отличались от гражданских чиновников соответствующего ранга. Между некоторыми из императоров и их офицерами, с одной стороны, и верхушкой гражданского чиновничества – с другой, складывались глубокие расхождения в культурной сфере (не будем называть это неприязнью и презрением); трения же между императорами, их дворами, новыми столицами и старой аристократией, которая все еще чего-то ожидала от Рима, превратились в социально и политически значимый фактор.

Последней составляющей государственной системы Константина была Церковь. Традиционные верования римского государства вполне отвечали потребностям общества, но мало что могли дать каждому человеку в отдельности. Одновременно с крушением мира, достигнутого Антонинами, и кризисом III в. все очевиднее становится общее стремление к более личностной религии, которая давала бы утешение в этой жизни, придавала ей смысл и сулила лучшую жизнь в будущем. Тесные связи с Востоком привели к распространению различных восточных «мистериальных религий», верований, которые предлагали мистические откровения и личный контакт с божеством. Адриан лично совершал обряды у древних гробниц во время Элевсинских мистерий в Греции; многие мистериальные культы были широко приняты и пользовались уважением. Персидский культ Митры завоевал популярность в военных и торговых кругах, поскольку присущий его приверженцам упор на честность, дисциплину и крепкое братство отвечал идеалам и интересам как торговцев, так и офицеров. В отличие от христианства культ Митры не вызывал подозрений политического характера и потому не подвергался гонениям. В Британии святилища Митры появились именно там, где стояли войска или сложилась влиятельная торговая община, – в Радчестере, Карраборо, Хауститдсе у Стены Адриана, а также в Лондоне. Слабым местом этого культа была его элитарность, закрытость для женщин и ограниченность рамками одного общественного класса. Его обряды были достаточно похожими на христианские, что могло вызывать у христиан впечатление богохульства, и существуют признаки (например, в Лондоне и Карраборо) возможных нападок на приверженцев культа Митры со стороны христиан в пору их верховенства; в течение IV в. культ Митры в основном угасает.

В последних исследованиях, посвященных борьбе христианства за выживание по окончании римского правления, выдвигается предположение, согласно которому христианство было более широко распространено и укоренилось глубже, нежели полагали до недавнего времени. Однако чрезвычайно важно не переносить черты, характерные для V и VI вв., на III и IV столетия. Все согласны с тем, что до IV в. христианство не пользовалось в Британии большим влиянием. В Британии III в. уже были свои мученики – св. Альбан в Веруламии, свв. Юлий и Аарон в Карлеоне. Тот факт, что Британия входила в состав империи Констанция I (первой женой которого была святая Елена, мать Константина) и он не допустил, чтобы последнее великое гонение на христиан в этих краях пошло дальше разрушения церквей, мог помешать раннему возникновению сколько-нибудь значительного культа мучеников в Британии. С другой стороны, данное обстоятельство могло склонять состоятельных христиан к мысли о переселении сюда из более опасных частей Империи, понемногу увеличивая прослойку владельцев вилл.

Насколько известно, наиболее ранний комплекс церковных надгробий Римской империи (найденный вУотер-Ньютон), который с почти полной уверенностью датируется самым началом IV в., был изготовлен в Британии, а епископы появляются здесь всего лишь через год после обнародования «Миланского эдикта», узаконившего христианскую Церковь, причем их титулы указывают, что кафедры располагались в столицах четырех британских провинций. Эти факты привлекают наше внимание к коренным переменам, происшедшим при Константине Великом. В III в. усиление абсолютной власти императора периодически сопровождалось попытками ввести монотеистическую государственную религию. Со времени Константина основным фактором римской политики (а также все больше и частной жизни) сделалась идеология. Отныне, для того чтобы показать свою лояльность, недостаточно было формально соблюдать обрядовую сторону государственной религии: христианство, новая государственная религия, требовало веры. Отношение к языческим верованиям долго оставалось терпимым. Но терпимость постепенно исчезала, несмотря на мощное противодействие со стороны значительной части римской аристократии, которая видела в старой религии оплот Рима как такового и одновременно отождествляла с нею оппозицию при Дворе. Были даже короткие периоды, когда вновь появлялись императоры-язычники. Однако император Констанций II, объявивший обязанностью императора следить за единообразием доктрин, дал мощный толчок развитию внутри самой Церкви, которое сыграло огромную роль в будущем. С середины IV в. преследование еретиков на государственном уровне придало новое измерение политике лояльности.

Недавние исследования выявили высокий уровень христианизации Британии в IV в., но удивление должно вызывать не это, а то, что он не был еще выше. Сказанное побуждает пристальнее вглядеться в истинную природу британской церкви того времени. Былое представление о христианском городе и языческой сельской местности не находит подтверждений. Упоминания о епископах при Константине заставляет предположить, что существовали и городские общины. Необычная крошечная церковь, раскопанная за стенами Силчестера, и примеры гораздо более распространенных церквей (с кладбищами), построенных над могилами мучеников и других выдающихся христиан в Веруламии, Кентербери, подтверждают это. Но самые известные памятники римско-британского христианства IV в. связаны с виллами: например, мозаики во Фрэмптоне и Хинтон-Сент-Мэри или фрески из Лаллингстона. Расположение археологических находок свидетельствует о том, что сфера распространения христианства была весьма неоднородной. Кладбище в Дорчестере (Дорсет) говорит о существовании большой и состоятельной христианской общины, которую поддерживали окрестные виллы; в других местах подобные кладбища не имели к ним никакого отношения. Любопытная серия церковных купелей, изготовленных из свинца, использовалась не в городах, а в сельской местности либо в мелких поселениях – похоже, что за ними присматривали местные землевладельцы; значительная их часть была обнаружена в Восточной Англии, где есть доказательства существования по-настоящему крупных состояний в поздний римский период.

Константин нанес серьезный удар как по языческим культам, так и по городскому самоуправлению, когда передал сокровища и пожертвования из языческих храмов в христианские церкви и для той же цели изъял значительные суммы из городской казны. В IV в. богатство стремительно сосредотачивалось в руках наиболее крупных землевладельцев, с одной стороны, и государства с его институтами – с другой. Нет ничего странного в том, что мы находим виллы на переднем крае наступления христианства в Британии, где они представляли собой столь яркую характерную черту того периода. Учитывая эти обстоятельства, не вызывает удивления и то, что свидетельства христианизации так разнородны. Коль скоро степень влияния христианства в округе зависела от того, был ли местный землевладелец убежденным христианином (либо честолюбивым политиком) или нет, это вполне объяснимо. Коль скоро строительство церквей и других христианских памятников зависело от деятельного городского совета, как ранее – попечение об общественных храмах и других гражданских постройках, соответственно попечение могло быть более или менее добросовестным. Очевидно, что на Соборе в Римини в 359 г. присутствовало намного больше епископов из Британии, но не сохранилось ни одного титула, поэтому неизвестно, в каких городах они располагались. Вероятно, показательно, что по меньшей мере некоторые из них испытывали определенные трудности со сбором средств на дорожные расходы. Если городские христианские общины были слабыми или пришли в упадок спустя более столетия после кампании Константина, то как выживало христианство после окончания римского правления? Отгадка, возможно, заключается в окончательном соединении христианства с классом землевладельцев по всему Западу, что имело параллели в Британии V столетия. В этот период, в отличие от IV в., мы видим практически единодушное принятие христианства сельскими жителями. Поскольку большая часть населения в любом регионе жила на земле, это позволяет ожидать присутствия там христианства, хотя бы в качестве субкультуры. И даже тот факт, что в позднеримские времена сельское духовенство, в отличие от своих городских собратьев, было относительно малообразованным и занимало неясное социальное положение (в деревне даже епископы могли мало чем отличаться от зависимых держателей земли при землевладельце), может говорить в пользу их близости с земледельческим слоем и служить дополнительным подтверждением того, что Церковь, равно как и вера, выживала, несмотря ни на что, вместе с хозяевами земли.

Насколько долго общество IV в., основу которого составляли сельские виллы, могло сохранять свое былое процветание, столь отличающее Британию от других частей Империи? Описывая череду набегов варваров на края, граничившие с Британией в 360 г., Аммиан, хорошо осведомленный историк того времени, сообщает, что в ту пору «провинции были охвачены страхом», и многозначительно добавляет: они «были уже разорены несчастьями прошлых лет», Более того, выдвигалось предположение, основанное на данных археологии, согласно которому около 350 г. с городами было «покончено» (позже нам придется рассмотреть это предположение). Если не вдаваться в подробности, картина сильно отличается от той, которую мы видели в начале века.

Есть веские основания считать, что золотой век не надолго пережил самого Константина. После его смерти в 337 г. Империя была с трудом разделена между тремя его сыновьями – Констанцием II, Константом и Константином П. Британия вошла в состав владения молодого Константина. Недовольный своей долей, он в 340 г. напал на Константа и потерпел сокрушительное поражение. Немало лет минуло с тех пор, как британская армия в последний раз сталкивалась с военной катастрофой. Вызванные этим слабость и, вероятно, разочарование в стране имели результатом необычное путешествие Константа через пролив в разгар зимы, закончившееся вторжением 343 г., сохранившиеся следы которого сосредоточены на северной границе Британии. В 360 г., к которому относятся процитированные нами слова Аммиана, пограничные проблемы, несомненно, обострились: скотты из Ирландии и пикты из Шотландии нарушили соглашение с Римом; при этом подразумевалось, что существовали более ранние договоренности, достигнутые дипломатическим путем (вероятно, обычным способом – с помощью золота). В 364 г. они возвращались вновь и вновь, на сей раз в сопровождении аттакоттов (возможно, тоже из Ирландии) и саксов. Таким образом, великое вторжение варваров 367 г., к которому мы приближаемся, представляло собой кульминацию долгого периода угроз извне. Но на территории, находившейся под властью Рима, положение было по меньшей мере столь же скверным.

В 350 г. Констант погиб в результате дворцового заговора, и на трон взошел офицер германского происхождения по имени Магненций. Отныне западная часть Империи находилась в состоянии войны с восточной, которой правил Констанций II, последний из сыновей Константина. Правление Магненция, который был христианином, но терпимо относился к язычникам, продлилось три с половиной года и привело к катастрофическим последствиям. Костанций II, который, как мы видели, принял на себя обязанность бороться с христианскими ересями, ненавидел и язычников; он даже в очередной раз ввел смертную казнь за отправление языческих культов и шокировал Сенат, удалив из здания Сената в Риме древний алтарь Победы. Британия подверглась особенно тщательной проверке, после того как он окончательно взял верх. Основной целью некоего Павла, которого Констанций II назначил главой императорской канцелярии, была охота на инакомыслящих среди жителей острова. Горько шутя, его метко прозвали Цепью. Непосредственной задачей Павла являлся арест военных, поддержавших Магненция, но вскоре, никем не сдерживаемый, он создал настоящее царство террора, в котором решающую роль играли ложные доносы, наводившие ужас даже на самых преданных офицеров. Мартин, викарий самого Констанция в Британии, заплатил жизнью за неудачную попытку покончить с Павлом. Можно только догадываться, сколько видных семейств по воле случая оказались вовлеченными за полвека в этот водоворот в придачу к тем, кто имел отношение к политике. Император одобрял конфискации, ссылки, тюремное заключение, пытки и казни, не требуя никаких доказательств. Уже только конфискации имущества должны были оказать глубокое воздействие на систему землевладения Британии, в то время как душевное опустошение как среди горожан, так и в армии могло лишь ослабить их волю к сопротивлению варварам, которые надвигались на них теперь.

Бедствия достигли своего апогея в 367 г. В Британию вторглись пикты, скотты и аттакотты; франки и саксы совершали набеги на галльское побережье. Оба императорских главнокомандующих- сам император Валентиниан находился в Северной Галлии – и старшие офицеры, отвечающие за Британию, были застигнуты врасплох. Dux, руководивший постоянным гарнизоном Британии, был выведен из строя, а comes, отвечавший за оборону побережья, убит. Согласованные действия столь непохожих друг на друга варваров составляют наиболее примечательную особенность случившегося. Известно, что предательство местных уроженцев, служивших на границе, внесло свой вклад в ситуацию, но, если оценивать кампанию в целом, приходится предположить, что существовал некий неизвестный варвар – выдающийся военачальник и дипломат. Раздобыть подробные сведения о расположении римских войск и разобраться в римских способах ведения войны было не так уж сложно, учитывая, как много германцев было в армии Рима (хотя случаи, когда их можно заподозрить в сознательном вероломстве по отношению к Риму, крайне редки). В наличии у варваров одаренного лидера убеждает сам факт того, что нападения одновременно совершали представители столь различных культур, чьи родные края довольно далеко отстояли друг от друга, чьи цели разнились достаточно сильно; более же всего – сохранение полнейшей секретности. Римляне, разумеется, называли это сговором, и с ними трудно не согласиться.

Отряды варваров разбрелись по Британии, грабя, разрушая все вокруг, захватывая пленных или, если было на то желание, убивая. Сельская местность близ больших дорог должна была оказаться особенно уязвимой; похоже, выстоять смогли даже не все укрепленные стенами города. Военная и гражданская власть рухнули. Войска разбегались, причем некоторые неубедительно претендовали на звание демобилизованных. Политические оппортунисты не упустили такой возможности. Британия была местом почетной ссылки для правонарушителей высокого ранга, которые составили хорошо подтверждаемый документами заговор, пресеченный сразу после восстановления римского правления в Британии. Есть также некоторые свидетельства того, что одна из провинций британского диоцеза (который теперь делился на пять провинций) временно оказалась в руках повстанцев.

Ответом императора Валентиниана на разразившееся бедствие была отправка небольшого, но мощного подразделения элитных войск, которое возглавлял comes rei militaris Феодосий, отец будущего императора Грациана и дед Феодосия Великого; его собственный отец служил комитом (comes) Британии при Константе. Использование таких отрядов особого назначения было обычной практикой в Поздней Империи, если возникали непредвиденные проблемы; подобная экспедиция уже отправлялась в Британию по меньшей мере однажды (в 360 г.) возможно, этот случай был не единственным. В то время подобные войска обычно состояли из comitatenses. С конца IV столетия в римскую армию все чаще включали военные отряды варваров, возглавляемые их собственными королями, а то и целые племена. Поэтому отряды особого назначения формировались из состава регулярных войск, которые оказывались под рукой, – из союзников-варваров, а иногда и только из варваров – в противоположность специально подготовленным кампаниям или операциям. С учетом будущего важно отдавать себе отчет в том, что в V в., по мере того как военное дело развивалось, утрачивая черты, присущие IV в., варвары были уже не враждебными пришельцами из ниоткуда, но привычным явлением повседневной жизни. Воинов-варваров часто нанимали против других варваров при подавлении внутренних распрей и использовали в ходе гражданских войн в Риме.

И военная кампания, осуществленная Феодосием, и последовавшее за ней восстановление Британской провинции производят впечатление тщательно продуманных блестящих операций. Эффектно освободили Лондон. Вновь созвали войска постоянной дислокации; дезертиры получили прощение, была создана боеспособная армия. Шайки варваров были разбиты одна за другой, саксы потерпели поражение на море. Украденное имущество возместили или возвратили. Административная власть была восстановлена под руководством нового викария (vicarius); захваченную повстанцами провинцию вернули и назвали Валенцией в честь Валентиниана и его брата (а также «коллеги» по правлению из восточной части Империи) Валента. Крепости отстроили вновь, разрушенные города восстановили.

Масштабная перестройка городских укреплений в Британии, сопровождавшаяся добавлением высоких башен, выступавших наружу, перестройка, археологически датируемая примерно серединой IV в., скорее всего, была инициативой именно Феодосия, хотя различия во внутреннем и внешнем устройстве наводят на мысль, что расходы и контроль вновь были возложены на местные городские советы. Тем не менее тот факт, что стены поддерживались в боевой готовности на всем их протяжении, сильно сказался на состоянии городов в середине и конце IV столетия. Невозможно было поддерживать столь обширные укрепленные площади только ради обеспечения отдельных стратегически важных пунктов или даже укрытия сельского населения на случай опасности. Существовало еще что-то, ради защиты чего не жаль было постоянных усилий. Что мы имели в виду, говоря, что с британскими городами было «покончено» примерно к 350 г.? Молчаливое убеждение в том, что города IV в. оставались теми же, что и во II в., явная ошибка. Разумеется, следует проявлять осторожность, чтобы не решить, будто во всех городах перемены были одинаковыми. Однако упадок и запустение общественных сооружений едва ли может удивлять, если центральное правительство расхищало муниципальную казну, а члены совета попадали в него против воли. Законодательство IV в. вновь и вновь пыталось препятствовать отъезду из городов представителей класса, для которого служба стала ныне наследственной обязанностью, в то время как более высокие слои общества были освобождены от муниципальных обязанностей. Вездесущая бюрократия стала новым элементом в обществе, и нам, вероятно, следует присмотреться в этом направлении. Пять правителей, их штат, домочадцы, отряды стражей и множество других связанных с ними людей надо было где-то размещать; существовало еще немалое число прочих чиновников, и для поддержания их раздутых аппаратов и образа жизни требовалось довольствие значительных размеров. Надежды каждой ступени иерархической лестницы были обращены к блистательному и щедрому двору Поздней Римской империи. Огромные пространства вокруг столичных городов IV в., таких, как Трир или Арль, некогда обычных муниципиев, были отданы под дворцы и другие государственные строения. Нам следует ожидать того же и на более низком уровне, во многих британских городах. Действительно, археологические раскопки показали строительство больших городских домов в столь несхожих между собой местах, как Лондон и Кармартен, а также развитие городской жизни в Веруламии середины V в. и особенно в Роксетере. Незастроенные пространства в черте городских стен, выявленные при раскопках, вероятно, следует рассматривать как парки и сады государственных служб нового образца, а не как заброшенные городские участки, свидетельствующие об упадке. Периодическое присутствие самих императоров в Лондоне и Йорке тоже наложило отпечаток на археологические свидетельства.

Есть все основания полагать, что восстановление при Феодосии было исключительно успешным. Археологические данные говорят о том, что многие виллы продолжали оставаться обитаемыми, некоторые были даже расширены, а другие построены с нуля. Стену Адриана охраняли до самого конца римского правления, хотя отдельные гарнизоны и уменьшились по сравнению с прошлым. На северо-восточном побережье была размещена новая система сигнальных маяков. Развитие ремесел было прервано войной 367 г., но ряд новых черт, появившихся после войны, показывает, что они сохранили жизнеспособность и тенденцию к развитию. Некоторые языческие святилища исчезают, что неудивительно, но другие по-прежнему используются для отправления обрядов; в иных же к концу столетия появляются признаки того, что их приспособили к какой-то новой религии, отдельные, возможно, к христианству. Сорок лет после 369 г. не были столь благополучными, как начало века, но ситуация на острове не обнаруживает никаких свидетельств упадка и разорения, о которых писали историки 50-х и 60-х годов. Для того чтобы верно оценить происшедшее в 409 г., следует отдавать себе отчет в том, что конец IV столетия в Римской Британии отнюдь не ознаменовался стремительным регрессом.

В этот период было сделано еще две попытки завладеть императорским троном, используя Британию как базу. В 382 г. военачальник по имени Magnus Maximus, Магн Максим (Максен Вледиг из валлийских преданий), одержал победу над пиктами; это сделало его столь популярным, что позволило ему провозгласить себя императором и в течение пяти лет править частью Римской империи – Британией, Галлией и Испанией. В это время некоторые крепости в Британии опустели, а Двенадцатый легион отозвали из Честера; но до сих пор остается неясным, какое влияние походы Максима и его гибель от руки императора Феодосия Великого оказали на боеспособность британских войск. Между 392 и 394 гг. Британия оказалась вовлеченной в другой дворцовый мятеж, в ходе которого Феодосий утратил контроль над Западной империей; однако более значительную роль в этой истории играла личность военачальника (в данном случае франка), затмившая собой нерешительного императора Запада. Смерть Феодосия в 395 г. закрепила новое распределение сил в Западной империи до конца ее истории. Совместное восшествие на престол двух сыновей Феодосия – Гонория на Западе и Аркадия на Востоке – открыло период, когда двойное управление двумя частями Империи стало основополагающим принципом. На Востоке власть оставалась в руках императора или его первого министра – лица гражданского. На Западе же могущественная землевладельческая аристократия, опираясь на свои поместья, боролась за влияние с профессиональными военными, которые командовали войсками. Спустя три четверти века обе партии пришли к выводу, что они в состоянии обойтись на Западе и без императора.

 

Конец римского правления

Успешному контролю над Западом, осуществляемому Флавием Стилихоном, вандалом по рождению и главнокомандующим последнего императора Феодосия, сопутствовали и притязания на Восток. Заговор, ответный заговор и гражданская война между Стилихоном, Гонорием, сенатом Западной Римской империи и готами во главе с Аларихом сделали все возможное, чтобы обеспечить падение римского правления на Западе. В Британии за временными успехами в борьбе против пиктов, скоттов и саксов и восстановлением линии обороны под руководством Стилихона последовал, вероятно в самом начале V в., роспуск части войск. Мы не знаем, каковы были его масштабы, но прекращение ввоза вновь отчеканенной монеты в 402 г. может означать, что ни оставшиеся войска, ни гражданские чиновники более не получали средств из центра. Неудивительно, что это породило крайнее недовольство. В 406 г. британская армия приняла участие в первом из трех стремительно последовавших друг за другом дворцовых переворотов. В последние дни этого года многочисленные толпы варваров пересекли Рейн. Административный центр галльской префектуры был перенесен в Арль, а на британских узурпаторов ни у кого не оставалось времени.

Третий из узурпаторов, действуя по обычной схеме, захватил власть над Галлией и Испанией, и некоторое время император Гонорий неохотно признавал его своим законным соправителем. Нам вновь неизвестно, имело ли место тотальное сокращение британского гарнизона, но, похоже, роспуск регулярных частей продолжался. Тем не менее Северо-Западной империи Константина III предстояло стать последним государственным образованием такого рода, и еще до ее окончательного развала Британия перестала признавать власть императора в какой бы то ни было форме.

О том, как именно это случилось, нам известно до обидного мало, но кое-что можно сопоставить. В 408 г. большая часть армии Константина находилась в Испании, и он оказался не в состоянии отразить нападения варваров на Британию. В 409 г. в этой армии начался мятеж, возглавленный ее командующим, британцем по происхождению (причем он умело подстрекал и варваров в Галлии); одновременно на Британию вновь напали враги, в число которых входили саксы. В самой Британии – как и в некоторых частях Галлии – поднялось восстание, и администрация Константина была изгнана из страны. Натиск варваров-захватчиков был успешно отражен, и с тех пор Британия окончательно порвала с римским правлением.

Как именно британцы изгнали захватчиков и каково было на тот момент положение дел в стране – все это может быть разве что предметом научных умозаключений. Существуют слабые признаки стараний Стилихона и Гонория побудить местных жителей организовать систему обороны или оплатить ее. Вряд ли регулярная армия оставалась в строю, когда офицеры Константина были смещены, вряд ли в поддерживающую ее сложную административную структуру поступало достаточно людей и средств. При Поздней Империи землевладельческий класс упорно сопротивлялся как призыву в регулярную армию сельской рабочей силы, так и уплате налогов. В V в. части, финансирование которых прекращалось, распускались; люди разбредались либо оседали на земле. В самом деле, начиная с 455 г. процесс распада постоянной армии Запада, похоже, шел полным ходом. Весьма вероятно, что в Британии, оставшейся без управления из центра, начиная с 409 г. стали нанимать на военную службу отряды варваров, а некоторые из них могли иметь место еще при Константине III или даже при Стилихоне.

Нет никаких оснований полагать, что британцы когда-либо еще пытались избрать императора или восстановить какие-либо механизмы былой системы управления. Мало кто из них имел опыт подобного управления (в отличие от прежних чиновников, галлоримлян), но помимо этого если они разделяли взгляды, свойственные землевладельческому классу V столетия в целом, то вряд ли их обуревало желание вновь взвалить на себя бремя поддержания имперской администрации, от которого только что удалось избавиться. Убедить местную знать, что ей выгодно сотрудничать с Римом, – вот в чем заключался секрет успеха британских правителей I в., назначенных Флавиями. Нет причин считать, что события 409 г. подорвали положение класса землевладельцев. Тем не менее они утратили доверие к императору, бюрократии и армии как к самой надежной гарантии сохранения их достатка и благополучия. И жестокие политические гонения в Галлии, которые учинили офицеры Гонория после смерти Константина III, никак не поддерживали этого доверия.

В Notitia Dignitarum * содержится полный перечень всех военных и гражданских постов в Британии – по крайней мере на бумаге; и это наводит на мысль, что в имперских ведомствах возвращение Британии считалось само собой разумеющимся – как это не раз бывало в прошлом. На деле же военное вторжение в Британию было реальным только однажды, в короткий промежуток времени между 425 и 429 гг. Но к той поре другие группы обеспеченных римских провинциалов, особенно на огромной галльской территории, уже начинали устраиваться относительно удобно, нанимая варваров, заключая с ними союзы или подчиняясь их власти.

Любой из этих вариантов устраивал знать больше, нежели прямое императорское правление, – при условии, что варвары останутся сговорчивыми. Но для ослабленного среднего класса и ремесленников, которые все сильнее зависели от армии, гражданских чиновников и городских церквей, способных предоставить им работу, покровительство и рынки сбыта, перемены должны были стать катастрофическими. Данные археологии подтверждают подобную картину в Британии. В начале V в. хорошо развитое производство керамики внезапно прекращает свое существование; к 420-430 гг. приостановилась регулярная чеканка монеты. В данном случае эти факты делают определение даты, когда римские поселения оказались покинутыми, гораздо более сложным, чем прежде. Тем не менее нет никаких свидетельств того, что с виллами было покончено насильственным путем. Свидетельства того, насколько долго в городах могла сохраняться активная жизнь, сильно разнятся по времени. В Линкольне мы обнаруживаем главную улицу, вновь замощенную в V в.; привозная средиземноморская керамика среди пепла в отопительной системе одного лондонского дома соседствует с другими признаками, доказывающими, что в начале V в. там продолжалась нормальная жизнь; форум в Сиренсестере поддерживали в порядке и после того, как прекратилось регулярное хождение монеты; а в Веруламии череде важных городских сооружений, сменяющих друг друга на одном и том же месте, ближе к середине столетия положила конец прокладка нового канала.

Есть свидетельства, что после разрыва с Римом британцы жили под властью тиранов (tyranni), или узурпаторов; согласно наиболее убедительному толкованию – могущественных местных уроженцев, которые заполнили вакуум, образовавшийся с исчезновением законной власти. Их происхождение разнородное: некоторые из них, вероятно, были землевладельцами, другие – военачальниками, римлянами или варварами, которые были приглашены, чтобы навести порядок или захватили власть. Богатое погребение воина в Глостере, по своему характеру скорее британское, нежели саксонское, могло принадлежать такому тирану, либо кондотьеру, находившемуся на жаловании у местных жителей. А претенциозные деревянные строения V столетия в Роксетере, быть может, являлись резиденцией подобного лидера.

В 429 г. св. Герман, выдающийся галло-римский епископ, вхожий в римские круги общества, посетил Британию ради борьбы с ересями и публично спорил в Веруламии с местными магнатами, «чрезвычайно богатыми, одетыми в роскошные платья и окруженными толпой раболепной прислуги». В 446-447 гг. он нанес следующий визит в Британию, хотя, по-видимому, при менее благоприятных обстоятельствах. И все же по крайней мере до 40-х годов V столетия в Британии сохранялись некоторые черты «постримского», или «постимперского», образа жизни, характерного для всего Запада.