Из гостиной западного крыла доносился голос Гингрена, расхаживавшего по комнате и рявкавшего на кого-то, чьи ответы звучали гораздо мягче и тише. Оставленная приоткрытой дверь словно приглашала подслушать. Задержавшись на мгновение в коридоре, Рингил прислушался к сердитым, резким репликам отца и негромким, робким оправданиям своего старшего брата, Гингрена-младшего. И звук этого голоса отозвался холодом воспоминаний.
Длинный коридор…
Он уже хотел проскользнуть мимо, когда Гингрен вдруг повернулся и увидел его.
— Рингил! — проревел он. — Ты-то мне и нужен. Входи, входи!
Рингил вздохнул, сделал два шага и, едва переступив порог, остановился.
— Да, отец.
Гингрен и Гингрен-младший переглянулись. Брат сидел У окна, одетый для улицы, в сапогах, с саблей на поясе. Жил он в Линардине, где у него был собственный дом, и сюда, наверное, только что приехал с визитом. Рингил не видел его семь лет. Произошедшие с братом изменения определенно не пошли ему на пользу: он набрал лишний вес и отпустил нелепую бородку.
— Мы только что говорили о тебе.
— Очень мило.
Гингрен-старший откашлялся.
— Послушай, Гинг говорит, что постарается замять это дурацкое дело. Я имею в виду дуэль. Кааду она нужна не больше, чем нам. Похоже, Искон просто не совладал с чувствами. Ни к чему благородным семьям Трилейна ссориться из-за пустяков.
— Значит, Каады теперь благородная семейка?
Его брат хмыкнул, но тут же осекся под сердитым взглядом отца.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
— Не понимаю. — Рингил посмотрел на брата — тот отвернулся. — Пришел предложить себя в секунданты, Гинг?
Неловкое молчание.
— Нет, конечно. Я и не думал. — Брат покраснел. — Гил, все не совсем так.
— Нет?
— Твой брат лишь пытается объяснить, что не будет ни секундантов, ни прочей ерунды. Искон Каад драться не будет, и ты тоже. Мы уладим недоразумение.
— Неужели? А если я не хочу?
— Вот что, — рыкнул Гингрен, — мне это начинает надоедать! Почему тебя так тянет подраться?
Рингил пожал плечами.
— Не знаю. Оскорбил-то он в первую очередь тебя, твою семью. Причем в твоем же доме. Угрожал оружием.
Гингрен-младший подался вперед.
— Не забывай, это и твоя семья.
— Хорошо. Значит, в этом мы согласны.
— Ни в чем мы не согласны! — взорвался Гингрен. — Нельзя все вопросы решать с помощью оружия! Нельзя рубить сплеча! Здесь, в городе, у нас другие порядки. По крайней мере, теперь.
Рингил занялся ногтями.
— Да… давненько меня тут не было.
— Верно. — Гингрен-старший сжал пальцы в кулак. — Может, не стоило и приезжать.
— Ну, я тут ни при чем — вини супругу.
— Не смей разговаривать с отцом в таком тоне!
Гинг вскочил с кресла.
— Помолчи и не суйся. — Рингил раздраженно качнул головой. — Слушайте, меня от всего этого уже тошнит. Ты с ними заодно, Гинг? Не хочешь пускать меня в Эттеркаль? Будешь мешать искать нашу кузину Шерин? Боишься, как бы не вышли на свет кое-какие темные делишки? Как бы не обидеть ненароком кое-кого из новых друзей?
— Шерин никогда умом не отличалась, — отмахнулся Гинг. — Ей все говорили, чтобы не выходила за Билгреста. Глупая девка.
— Глупая или нет, твоя мать хочет, чтобы ее вернули.
— Я же сказал…
Рингил зло ухмыльнулся.
— А не стыдно, что ей пришлось ехать за младшим сыном, потому что среди трех старших не нашлось такого, кто выполнил бы ее просьбу?
Гингрен-младший рванулся к брату. Рингил шагнул навстречу. Его все еще трясло после случая у ворот.
— Гинг! Рингил!
Голос отца остановил братьев на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Глядя в искаженное яростью лицо, Рингил поймал себя на том, что его собственное никаких таких чувств не выражает, а может, не выражает вообще ничего.
— Ну так что? — негромко спросил он.
Гинг отвел глаза.
— Она ко мне не обращалась.
— Интересно почему.
— Да пошел ты! — Гинг сжал кулаки, повторяя жест отца, которому, вспомнил Рингил, брат, сам того не сознавая, подражал еще в юности. — А сюда я просто зашел узнать, могу ли чем-то помочь.
— Помочь ты мне не можешь, Гинг. Никогда не мог. Ты ведь всегда был такой послушный.
Длинный коридор…
Длинный коридор в спальном крыле Академии. Холодный осенний свет из боковых окон. В забитый кровью нос просачивался тяжелый запах натертого воском пола, к которому его прижали. Мерцающие на полированном дереве отражения окон растянулись маленькими озерцами по всей длине коридора, до такой далекой двери в самом его конце. Он лежал лицом вниз, придавленный старшекурсниками. Их слишком много, сопротивляться бессмысленно; они притащили его от двери, к которой он было метнулся, сюда, в сумрак спальни. Он навсегда запомнил холод на бедрах и ягодицах, когда стащили штаны.
Запомнил и то, как замер в другом конце коридора вошедший в спальню брат. Как он стоял и смотрел. Только смотрел.
Запомнил выражение на лице Гинга, скривившегося так, словно он съел что-то несвежее и его вот-вот вырвет. Глядя в это слабое, кислое лицо, Рингил понял — помощи не будет.
Старшекурсники тоже это знали.
— Чего заявился? Тебе какого тут надо? — Сидевший у Рингила на шее Мершист, вожак всей этой компании и наставник молодых, тяжело отдуваясь, встал и шагнул навстречу Гингрену. — Тебя это не касается. Выметайся и вали, если не хочешь, чтобы я рапорт подал.
Гингрен не ответил, но и с места не сдвинулся. Оружия у него не было — носить его за пределами учебных площадок не разрешалось, однако он провел в Академии три года и завоевал репутацию умного и осторожного драчуна. К тому же Гингрен пошел в отца крепостью сложения и физической силой, которыми природа обделила младшего брата.
Мгновение нерешительности повисло, как повисает, перед тем как опуститься, на бьющихся крыльях ворона. Даже Рингил замер и перестал брыкаться, устремив взгляд на старшего брата. Надежда затеплилась новым слабым огоньком.
А потом еще один старшекурсник встал плечом к плечу с Мершистом, и ситуация как-то почти незаметно изменилась. Рингил ощутил это уже потому, что лицо его как будто сильнее вдавилось в пол. С одним Мершистом Гингрен, может, еще и схватился бы. Против двоих шансов не было. Чаша качнулась, соскользнула и упала. Мершист краем глаза взглянул на своего товарища, потом снова посмотрел на Гингрена и усмехнулся.
— Послушай, приятель. — Тон его изменился с враждебного на спокойный, увещевательный. — Малыш Гил проходит посвящение. И нам плевать, хочет он этого или нет. Ты же не думал, что мы выдадим ему свободный пропуск? Такого здесь не бывает. Сам знаешь, какие тут порядки.
Гингрен шевельнул губами. Попытался заговорить.
— Это не…
— Я делаю ему одолжение, Гинг. — Мершист добавил угрожающих ноток. — Малыш Гил так и не успел обзавестись дружками, хотя времени после зачисления прошло немало. Парни из Долмена горят желанием разобраться с ним по-своему. И, откровенно говоря, у них есть на то причины. Сам знаешь, твой братишка выбил глаз Керрилу. Глаз!
Гинг сглотнул. В горле у него как будто что-то щелкнуло.
— Керрил сам…
— Керрил делал все так, как ему положено, — раздраженно оборвал его Мершист. Увещевания и вразумления закончились. Время игр истекло. Он ткнул пальцем в распростертого на полу Рингила. — Твой братишка вбил себе в голову, что он какой-то особенный. А он не особенный. Мы все проходим через это и становимся только сильнее. Сам знаешь. Это нас сплачивает. Делает такими, какие мы есть. Клянусь яйцами Хойрана, разве старик Решин не засадил тебе в задницу три года назад? Как и всем нам.
Что-то переменилось в лице брата, и последний огонек надежды мигнул и погас. На мгновение глаза их встретились, но взгляд Гингрена тут же ушел в сторону. Стыд опалил его щеки. Когда он снова заговорил, в голосе остались только просительные нотки.
— Он ведь всего лишь…
Мершист не дослушал.
— Он пидор, вот он кто, Гинг. Ты это знаешь, и я это знаю. И, может быть, получит сейчас то, чего всегда втайне хотел. Ты нас не остановишь. Или оставайся и увидишь сам, или уматывай на занятия.
И Гингрен ушел.
Уже поворачиваясь, он обернулся и еще раз посмотрел на Рингила, и Рингил подумал — тогда или позже, он уже не помнил, — что они как будто переглянулись через тюремную решетку. Губы у Гингрена снова шевельнулись, не более того.
Рингил смотрел ему в спину. Молча.
Гингрен уходил по сумрачному коридору, медленно, как раненый, и предзакатное солнце бросало на него холодный свет из каждого окошка, мимо которого он проходил.
Рингил закрыл глаза.
Его потащили дальше.
Глядя теперь на старшего брата из клубка перепутавшихся воспоминаний, он понял, что и брат лежал на том же самом полу.
Воспоминания.
Было больно. Была кровь. Он думал, кровотечение остановилось. Ошибался. Некоторых новичков потом клали в лазарет. Ему лазарет не понадобился. Мершист и его приятели знали, что делают. Что ж, и на том спасибо. Но еще неделю при каждом посещении уборной приходилось кусать губы, чтобы не закричать от боли.
Потом над ним потешались. Шепотом пересказывали, как и что, во всех подробностях. Ничего особенного, такое случалось в Академии нередко, так что все уже привыкли. Однако в рассказах о Рингиле к обычным деталям добавлялись вымышленные, сплетни разрастались, складывались в своего рода набор мифов. Вы бы видели, шептались курсанты, когда он брел неуклюже через двор, как в него кончали. Фонтан, да и только! И ему это нравилось. Он даже не кричал. Даже не пискнул ни разу.
Это, по крайней мере, соответствовало действительности. Он не издал ни звука.
Они брали его по очереди, один за другим, разрывая плоть. Внутри все горело, и боль нарастала с каждым тычком, и так продолжалось долго-долго… а потом боль как-то затихла, и пришло бесчувствие. Их пальцы рвали его длинные спутанные волосы, ногти впивались в спину, они пыхтели, сопели, охали, бились в экстазе и сплевывали ему в уши пенившуюся на губах дрянь, но он молчал, скрежетал зубами, кусал язык и упирался взглядом в одеяло, которое сунули ему под лицо. А еще он вспоминал Джелима.
— Я пришел помочь, — повторил Гинг.
Голос звучал глухо, словно на последнем выдохе. Рингил молча посмотрел на брата.
— Не надо недооценивать Каада, — прогремел Гингрен. — Это будет большой ошибкой с твоей стороны. Он, может, и выглядит напыщенным щеголем, но в прошлом году на состязаниях в Тервинале взял второе место. А там участвуют помимо прочих императорские телохранители. Так что второе место — это не шуточки.
— Понял.
Короткая пауза. Отец и старший сын снова переглянулись.
— И как тебя понимать? — спросил Гингрен. — Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что рисковать завтра не буду, попробую убить его при первой же возможности. Довольны?
— Ты действительно думаешь, что я соглашусь быть секундантом? — поинтересовался Гинг.
— Нет.
Короткий, односложный ответ повис в воздухе и надолго заставил их обоих, отца и старшего брата, замолчать. Они просто стояли, ожидая чего-то, может быть, продолжения или объяснения.
Да пошли они…
Порой казалось, что вся его жизнь была таким вот молчаливым ожиданием, когда этот или тот, а то и вообще все только таращились на него чужими, холодными глазами, требуя объяснений.
Пожалуй, только чешуйчатые ничего от него не ждали.
Конец молчаливой сцене положил звук шагов. В комнату боязливо заглянул слуга.
— Господин Рингил?
Он с облегчением выдохнул.
— Да?
— К вам посыльный. Из резиденции Милакара.